Карстен Есперсен затих. Гунарстранна и Фрёлик переглянулись. Есперсен покусывал нижнюю губу и о чем-то размышлял. Судя по его виду, продолжать он не собирался.
   Молчание нарушил Гунарстранна. Он негромко покашлял, и Есперсен сразу встрепенулся.
   – Где были вы? – повторил инспектор, глядя ему прямо в глаза.
   – Дома. Ингрид ведь не первый раз вот так будила нас среди ночи. Сюзанна заранее предположила: Ингрид потребует, чтобы я к ней приехал. Ингрид… немного нервная, и потом, она всегда ужасно боялась, как бы чего не случилось с моим отцом.
   – Вы слышали телефонный звонок?
   – Нет. Я спал.
   – Значит, вы не обсуждали звонок Ингрид тогда же… ночью?
   – Да… то есть нет. Сюзанна мне рассказала сегодня рано утром.
   – А разве вашу жену не встревожили слова Ингрид? Почему она сразу решила, что страхи Ингрид беспочвенны?
   – Н-ну… понимаете… Ингрид… Одним словом, иногда она бывает истеричной.
   Гунарстранна кивнул.
   – Вы не знаете, не угрожал ли кто-то в последнее время вашему отцу?
   – Нет, то есть…
   – Что?
   Есперсен положил обе ладони на столешницу.
   – Понимаете, речь пойдет о деле довольно деликатном… – начал он.
   Гунарстранна вежливо кивнул.
   – Есть один человек… он работал на складе в Энсьё. Его зовут Юнни, и он служит у нас, сколько я себя помню.
   – Юнни – а дальше?
   – Его зовут Юнни Стокмо. Так вот, несколько недель назад между ним и отцом что-то случилось. Не знаю, что именно. Но в результате отец вынужден был уволить его.
   – Он получил компенсацию?
   – Юнни пришлось уйти в тот же день, хотя он проработал… много лет.
   – Значит, они повздорили сравнительно недавно?
   – Понятия не имею. Ни отец, ни Юнни ничего не желали рассказывать. Но, насколько я понял, ссора произошла из-за чего-то очень серьезного… и очень личного. Иначе я бы знал, в чем дело.
   – Стокмо приходил к вам, жаловался?
   – Нет.
   После довольно долгой паузы Есперсен продолжал:
   – Вот почему я подумал, что разногласия… что ссора была личным делом, касалась только их двоих. Иначе отец непременно поделился бы со мной.
   – Может быть, Стокмо угрожал вашему отцу?
   – Об угрозах мне ничего не известно. Я только знаю, что вчера вечером Юнни дожидался отца на улице, у нашего дома.
   – Когда это было?
   – Он пришел за полчаса до того, как отец вернулся домой, а вернулся он в семь.
   Гунарстранна медленно кивнул, словно самому себе.
   – В семь вечера? – уточнил Фрёлик, хватая ручку.
   – Может быть, чуть позже, около четверти восьмого.
   – На что Стокмо живет сейчас? – спросил Гунарстранна.
   – Не знаю… У него есть сын, у которого в Турсхове нечто вроде мастерской. Может быть, он там и работает.
   Снова наступило молчание. Франк Фрёлик откашлялся и полистал записи.
   – Вы говорите, – начал он, – что вчера ваш отец пригласил гостей. Кого именно?
   – Никакого приема не было. Обычный ужин. Пригласили нас, то есть меня, мою жену и детей.
   – Сколько времени вы здесь пробыли?
   – Мы сели за стол около семи. Отец приехал позже, где-то в четверть восьмого. Домой мы поехали часов в одиннадцать.
   – Где он был до семи?
   – В Энсьё, в конторе.
   – Вы уверены?
   – Да, он редко бывал где-то еще.
   – Он обычно работал допоздна?
   – Он работал всегда.
   – Значит, в том, что он работал допоздна, не было ничего необычного? – уточнил Гунарстранна.
   – Ни обычного, ни необычного. Он в самом деле иногда работал допоздна. Спросите лучше Ингрид, она вам больше расскажет.
   Гунарстранна долго молчал, глядя перед собой.
   – У вас в магазине много оружия?
   – Есть немного. В основном из-за него мы и поставили защитные ставни. За старинным оружием охотятся многие коллекционеры.
   – Что за оружие?
   – Мушкет, алебарда, несколько дульнозарядных револьверов, несколько образцов холодного оружия…
   – А штыки есть?
   – Два. А что?
 
   Их перебили. Дверь распахнулась настежь, по полу затопотали быстрые шаги. В столовую вбежал мальчик лет трех-четырех, в синих полотняных штанишках и свитере, запачканном спереди. При виде сидящих за столом незнакомых людей он опешил, но быстро преодолел смущение и подошел к Карстену Есперсену, изумленно смотревшему на него. Светлые кудрявые волосы обрамляли круглое, открытое личико с курносым сопливым носом. Малыш прижался к отцовскому колену и сунул палец в рот.
   – Дедушка умер, – сообщил он инспектору Гунарстранне.
   – Значит, Сюзанна приехала, – сказал Есперсен, словно извиняясь, и повернулся к сынишке: – Где мама?
   Малыш его как будто не слышал. Он протянул Гунарстранне правую руку и представился:
   – Мин.
   – Беньямин, – уточнил Есперсен, подмигивая полицейскому.
   – Нет, просто Мин, – возразил малыш по имени Беньямин, снова протягивая руку Гунарстранне.
   – Покажи-ка! – обратился к нему отец. – Что у тебя там, монета? – Он покосился на полицейских с натянутой улыбкой. – Ну-ка, отдай, что там у тебя! – велел он мальчику.
   – Дедушка умер, – повторил Беньямин, глядя на отца огромными круглыми глазами. – Совсем умер!
   – Да, – ответил Есперсен, снова заговорщически подмигивая двоим полицейским. – Так ты покажешь папе свою монету?
   Мальчик покачал головой.
   – Покажи!
   – Нет. – Беньямин покачал головой.
   – Думаю, на сегодня у нас все, – сказал Гунарстранна, обращаясь к Франку Фрёлику.
   – Ты отдашь папе монету?
   – Не-ет! – завизжал малыш. Голосоку него был пронзительный, как вой электропилы.
   В глазах Есперсена зажглись зловещие огоньки.
   – Ну-ка, давай сюда! – Он снова схватил сынишку за руку.
   – Нет! – так же пронзительно завопил тот. – Глупый папка!
   – Дай сюда! – резко потребовал отец, хватая малыша за руку и по одному разжимая пальцы.
   Мальчик отчаянно вырывался. Пальчики у него побелели, он заплакал. Попробовал выдернуть руку. Из его ладошки на пол выпало что-то похожее на брошку или булавку для шляпы.
   – Ш-ш-ш, тихо! – прикрикнул на сынишку Есперсен и снова заулыбался: – Оказывается, никакая у тебя не монета! Это не деньги!
   Карстен Есперсен поднял с пола значок и показал его сынишке. На потемневшем металле был едва заметен какой-то непонятный орнамент.
   Мальчик перестал плакать и вытер глаза.
   Гунарстранна и Фрёлик переглянулись.
   – Отдай! – закричал мальчик и потянулся к значку.
   Карстен Есперсен моментально отдернул руку и расхохотался, отчего у него задергался подбородок. Малыш снова истошно завопил.
   – Ну на, забирай! – раздраженно крикнул отец, протягивая сынишке руку.
   Мальчик шмыгнул носом и схватил значок. Карстен Есперсен встал и вопросительно посмотрел на полицейских:
   – Пойдемте?
 
   На обратном пути Гунарстранна остановился перед большим застекленным шкафом, в котором виднелись корешки книг в синих и коричневых кожаных переплетах. Есперсен остановился рядом и стал ждать. Беньямин высунулся из-за ближайшей двери.
   Фрёлик тоже стоял и смотрел на маленькие белые фигурки в застекленном настенном шкафчике. Сначала ему показалось, что в фигурках нет ничего особенного, но, вглядевшись, он мысленно ахнул. Китайские статуэтки оказались самой настоящей порнографией. Тщательно вырезанные мужчины и женщины занимались изощренными сексуальными играми, показанными во всех подробностях. На обычном сексе дело не заканчивалось. Одна статуэтка изображала совокупление женщины с зеброй, другая – с черепахой. Еще двое улыбающихся мужчин, сплетясь в объятиях, увлеченно мастурбировали. Все действия были показаны настолько подробно, что ничего не приходилось домысливать, а такой искусной работы Фрёлик в жизни не видел.
   – Боже мой! – негромко воскликнул он.
   Карстен Есперсен смерил его снисходительным взглядом.
   – Коллекционные экземпляры, – со вздохом пояснил он и добавил: – Слоновая кость. А одна статуэтка, между прочим, вырезана из рога носорога.
   – Они старинные?
   – Конечно. – Есперсен подошел к шкафчику и показал на женщину с черепахой: – Например, вот этой уже тысяча лет.
   Франк Фрёлик внимательно посмотрел на Карстена. Тот стоял скрестив руки на груди; его лицо снова задергалось. Видимо, он досадовал, потому что гости все не уходили.
   – И что они все символизируют? – спросил Фрёлик.
   – Что, простите?
   – Какой в них смысл?
   Есперсен всплеснул руками:
   – Это же произведения искусства! От них нельзя требовать никакого смысла!
   – Но сюжеты, согласитесь, не слишком обычны, – не сдавался Фрёлик. Он показал на женщину с черепахой: – Неужели они все-таки ничего не символизируют?
   Есперсен потерял терпение:
   – Ничего они не символизируют! Либо вы считаете их красивыми, либо нет.
   Франк снова посмотрел на статуэтки. Да, красивые… и своеобразные, никаких сомнений. Сексуальность подавалась в них с юмористическим оттенком. Видимо, их создатели хотели показать красоту человеческого тела, которая не теряется даже при самых немыслимых позах и в самых неестественных сочетаниях. Статуэтка из рога носорога, которую показал Есперсен, представляла собой молодых атлетов, увлеченно занимавшихся групповым сексом. Они с самым довольным видом сплелись в позе, немыслимой с точки зрения физиологии. Фрёлик вздохнул и подумал: «Как, оказывается, я еще мало знаю о Китае!»
   – Они ваши? – спросил он у Есперсена.
   – Нет, они принадлежат этому дому.
   – Они дорого стоят?
   – Конечно.
   – Сколько примерно?
   В комнату заглянула женщина среднего возраста. Фрёлик отошел от шкафа.
   – Вот ты где, – обратилась она к Есперсену. – Пожалуйста, присмотри за своими детьми, я не могу… – Заметив полицейских, она остановилась, не договорив.
   Гунарстранна поспешил представиться:
   – Инспектор Гунарстранна. Отдел убийств.
   Ингрид Есперсен пожала ему руку. Фрёлик заметил, что хозяйка дома когда-то была настоящей красавицей и до сих пор неплохо выглядит, хотя на лице уже проступили едва заметные морщинки и складочки. Несколько секунд Фрёлик не мог решить, что делает ее такой привлекательной – ее чистое лицо под модной стрижкой или фигура и потрясающие ноги. Наверное, последнее, решил он, ее тело. Спина у нее стройная, как у школьницы. И платье выгодно облегает все нужные места.
   Есперсен собирался что-то сказать. Но Гунарстранна его опередил:
   – Ингрид Фольке-Есперсен?
   Женщина кивнула.
   – Примите наши соболезнования.
   Она снова кивнула и хладнокровно посмотрела в глаза инспектору – своему ровеснику. Франк заметил, что Гунарстранна не выпустил ее руки.
   Фрёлик шагнул вперед и тоже представился:
   – Франк Фрёлик.
   – Мы как раз собирались уходить, – словно успокаивая вдову, пояснил Гунарстранна. Но та не слышала, что он говорит. Оба полицейских следили за ее взглядом. Она в упор смотрела на Карстена Есперсена, и глаза ее наполнялись слезами.
   – Карстен, – тихо и жалобно прошептала она.
   В ее почти неслышных словах угадывалось отчаяние. Она не сводила взгляда со своего пасынка; тому, видимо, стало не по себе. Карстен и без того с трудом держал себя в руках. Ингрид, наоборот, не стремилась сдерживаться. Карстен Есперсен очутился в центре всеобщего внимания: мачеха и полицейские пристально смотрели на него. Все словно ждали от него каких-то важных слов.
   – Вот он, – Есперсен указал на Гунарстранну, – заметил твоего Теккерея.
   Три головы повернулись к инспектору. Гунарстранна по-прежнему задумчиво смотрел на вдову и ее пасынка. Наконец он соизволил нарушить молчание.
   – Совершенно верно, – кивнул Гунарстранна и повернулся к застекленному шкафу: – Собрание сочинений неполное. Не вижу «Барри Линдона».
   – Мне всегда казалось, что фильм лучше книги, – ответила Ингрид Есперсен с порога.
   В комнате снова повисло неловкое молчание. Все молча смотрели на вдову. В конце концов та решила продолжить:
   – Да, вы правы. «Барри Линдона» в самом деле недостает. К большой досаде Рейдара. Он, знаете ли… был перфекционистом и никак не мог взять в толк, что я собираюсь довольствоваться неполным собранием…
   – У вас найдется пара минут? – спросил инспектор Гунарстранна.
   – Самому Рейдару вечно не хватало времени на чтение, – продолжала Ингрид, видимо забывшись.
   Атмосфера в комнате незаметно изменилась. Напряженность, возникшая с приходом вдовы, постепенно исчезла.
   – Мне сейчас не очень хочется разговаривать, – прошептала Ингрид. – Я очень устала. Прошлую ночь почти не спала.
   – Мы можем вернуться завтра, – предложил Гунарстранна. – Правда, нас интересуют всего два вопроса. Ваш муж вчера ложился спать?
   Ингрид покачала головой:
   – Я проснулась, когда сообразила, что его нет… наверное, так. Чтобы заснуть, я приняла снотворное.
   – Когда вы вчера легли спать?
   – От одиннадцати до половины двенадцатого…
   – Вы звонили… – Гунарстранна мотнул головой в сторону Есперсена.
   – Да, – ответила Ингрид. – Ночью, после того как проснулась. Но Карстена дома не оказалось.
   Ингрид и Карстен Есперсен стояли и смотрели друг на друга в упор.
   – Я спал, – нехотя буркнул Карстен.
   – Я так и поняла, – ответила она. Глаза у нее заблестели, губы задрожали. Ей, видимо, хотелось сказать что-то еще, но она не решалась.
   Молчание нарушил Гунарстранна:
   – Зачем вы звонили?
   – Испугалась, когда не увидела в спальне Рейдара.
   Инспектор окинул вдову внимательным взглядом.
   – Вы услышали внизу шум?
   – Сама не знаю, – ответила она.
   Так как Гунарстранна промолчал, ее слова как будто повисли в воздухе. Инспектор сплел пальцы рук за спиной и стал ждать, но продолжения так и не услышал. Ему пришлось уточнить:
   – Вам показалось, что вы услышали какой-то шум?
   – Сама не знаю, – повторила вдова, опуская голову и сосредоточенно вычищая грязь из-под ногтя. Кисти руку нее были маленькие, белые; тонкие пальцы казались еще тоньше благодаря массивным кольцам. Лак на ногтях, ярко-красный, почти облупился. – Я испугалась, – рассеянно добавила она. – Не понимаю, что на меня нашло.
   – Почему вы испугались?
   – Потому что Рейдара рядом не оказалось. – Губы у нее снова задрожали, и в темных глазах показались слезы. Она вытерла лицо рукой.
   Есперсен шагнул вперед и многозначительно кашлянул. Гунарстранна поднял руку, призывая его к молчанию.
   – После того как вы позвонили Карстену Есперсену, вы снова заснули?
   – Нет, – быстро ответила Ингрид. С ней что-то случилось. Вопросы инспектора о покойном муже как будто выбили ее из равновесия. Маска безмятежности, словно приросшая к ее лицу вначале, когда она только вошла, стала полупрозрачной. Она просвечивала, как подсвеченная солнцем поверхность тихого лесного озера. После того как по воде прошла рябь, стали видны омуты и водовороты внизу. – Я лежала без сна до тех пор, пока по улицам не поехали машины, – продолжала она. – Движение началось… рано, очень рано, когда было еще темно. – Она замолчала и покосилась на пасынка, который посмотрел на нее в ответ. Фрёлик не понял, как истолковать ведущийся между ними безмолвный диалог.
   – А потом? – спросил Гунарстранна.
   Ингрид Есперсен повернулась к нему:
   – Потом я решила, что мне приснился страшный сон, что все звуки и прочее я придумала. Поэтому… – Она закрыла глаза.
   – Да?
   Ингрид показала вниз:
   – Я уже собиралась заснуть, когда…
   – Его заметила проходившая мимо женщина, – кивнул Гунарстранна. – Мне сообщили, что вы спустились в магазин к нашему коллеге Иттерьерде и опознали покойного мужа.
   – Да.
   Все трое посмотрели на вдову. Ингрид как будто забыла об их присутствии. Устремив взгляд на какую-то точку в дальнем углу комнаты, она рассеянно соскребала лак с ногтей.
   – Дверь в магазин с лестницы была открыта, – продолжал Гунарстранна.
   Ингрид кивнула.
   – У кого хранятся ключи от магазина?
   – У отца и у меня, – вмешался Есперсен.
   – У меня тоже есть ключи, – устало проговорила Ингрид.
   Гунарстранна повернулся к Карстену:
   – А еще у кого?
   Есперсен задумался.
   – Может быть, дубликаты есть у Арвида и Эммануэля, – сказала Ингрид Есперсен.
   Карстен немного подумал и кивнул:
   – Да, возможно… Вполне вероятно. Да, у них наверняка тоже есть ключи.
   – Кто такие Арвид и Эммануэль? – спросил Гунарстранна у вдовы.
   – Братья Рейдара, – ответила она.
   – И часто ваш муж оставлял дверь незапертой, когда вечером спускался в магазин?
   – Понятия не имею, – сказала вдова.
   – Когда приехала полиция, в торговом зале было темно, – продолжал Гунарстранна. – Кто мог выключить свет – ваш муж?
   – Свет в торговом зале ему не был нужен. Если он где-то и включал свет, то в кабинете, в подсобке, – вмешался Карстен Есперсен.
   Ингрид села в кресло у книжного шкафа и резко одернула юбку, задравшуюся до колен.
   – Самое странное, я сразу догадалась, что случилось… Когда мне позвонили из полиции.
   Фрёлик не сводил взгляда с Карстена Есперсена. Тот наблюдал за Ингрид застывшим взглядом.
   – Понимаю, мои слова звучат неубедительно, – продолжала Ингрид. – Но я пережила такой ужас… – Она снова вытерла глаза пальцами и шмыгнула носом.
   У Есперсена покраснело лицо – от гнева, как предположил Фрёлик. Сын покойного спросил у Гунарстранны:
   – Может быть, хватит?
   Инспектор посмотрел на него без всякого выражения и ответил:
   – Еще нет.
   – Я увидела, что он умер, – монотонно продолжала Ингрид. – Сама не помню, о чем я тогда подумала. Мне хотелось одного: уйти.
   Гунарстранна бросил на нее задумчивый взгляд и сказал:
   – Спасибо. Вынужден просить вас держать при себе все, что вы увидели в магазине. – Он двинулся к двери, давая понять, что беседа закончена. – То же самое относится и к вам, – сухо продолжал он, оборачиваясь к Карстену Есперсену. – Очень жаль, но таковы правила. К сожалению, вам придется некоторое время потерпеть наше присутствие… Мы постараемся не очень нарушать течение вашей жизни. Надеюсь, и вы отнесетесь к нам с пониманием.

Глава 10
ГРАФФИТИ

   В секционном зале Франка Фрёлика, как всегда, ошеломила плохая вентиляция. Ища глазами, куда бы присесть, он старался дышать ртом. В конце концов он махнул рукой и подошел к остальным. Все пристально разглядывали тело Рейдара Фольке-Есперсена. Белый труп лежал на цинковом столе под ярким хирургическим светильником. Фрёлик украдкой поглядывал на доктора Сквенке и инспектора Гунарстранну.
   – Так что там у него на шее? – осведомился Гунарстранна.
   – Швейная нить, – ответил Сквенке. – Хлопчатобумажная. Во всяком случае, похоже на то. – Он приподнял нить ножницами. – Если подробнее: нить красного цвета, завязана рифовым узлом.
   Гунарстранна сцепил руки за спиной. Он неодобрительно смотрел вниз, как будто читал письмо адвоката по бракоразводным делам. Лаборант со скальпелем в руке переводил выжидательный взгляд с трупа на доктора Сквенке; тот не спеша натягивал хирургические латексные перчатки. Заметив взгляд Фрёлика, Сквенке подмигнул ему:
   – Прямо картина Рембрандта, да? Люди в черном вокруг трупа. Погодите, сейчас красок добавится. Вот вытяну из него красные трубочки…
   Сквенке раздвинул кожу на груди покойного, ткнул пальцем в относительно чистую рану под правым соском и буркнул:
   – Единичная колотая рана… – Он провел рукой по надписи на груди и продолжал: – Все остальные – поверхностные царапины.
   Фрёлик посмотрел на зияющую рану. Цифры и буквы пока невозможно было прочесть из-за крови. Сквенке счистил кровь и вгляделся.
   – Похоже на цифры, да? – спросил он, проводя пальцами по одной из царапин. – Вот эта загогулина – вроде цифра «один». Но первый знак – явно буква, «И» или «И».
   – «И – один – девять – пять», – вслух прочел Фрёлик. – И правда!
   Сквенке кивнул с довольным видом.
   – Какой-то шифр? – уныло поинтересовался Гунарстранна и повторил: – «И – один – девять – пять». – Обернувшись к Сквенке, он спросил: – А что за кресты у него на лбу?
   – Просто крестики. Нацарапаны чернилами того же цвета. Должно быть, на лбу и на груди рисовали одной и той же ручкой.
   Фрёлик склонился над трупом; Сквенке выпрямился.
   – На одежде порез такого же размера, что и рана, пропитанный кровью. Значит, его убили, когда он еще был одет. – Доктор криво улыбнулся и произнес в диктофон несколько медицинских терминов. Затем, понизив голос, обратился к полицейским: – Граффити добавили уже потом.
   Фрёлик посторонился, пропуская к столу женщину-фотографа. Та сделала несколько снимков трупа. Сквенке продолжал говорить в диктофон.
   Гунарстранна не сводил взгляда с груди убитого.
   – Шифр, – промямлил он себе под нос, погруженный в собственные мысли. – Преступник берет на себя труд раздеть жертву, что-то написать у нее на теле и усадить покойника на витрину.
   Когда все отошли от стола, лаборант начал обмывать труп.
   – Сатанисты, – предположил стоящий справа Сквенке и добродушно подмигнул Фрёлику.
   – О чем ты? – раздраженно осведомился Гунарстранна.
   – Да я шучу. – Сквенке снова подмигнул Фрёлику. – А все-таки в действиях преступника угадывается какой-то ритуал, нет? В наше время ритуалы остались только у масонов да у сатанистов. – Он расплылся в улыбке. – На шее красная нить, на лбу три креста… Не хватает только рыбы, торчащей изо рта. – Сквенке расхохотался. – Может быть, именно ее мы сейчас и найдем, – продолжал он, подходя к столу, где его ассистент уже закончил свое дело. Перед тем как сделать классический разрез – от шеи до живота и ниже, к лобку, Сквенке изящно взмахнул скальпелем.
   Сквенке подвинулся, и ассистент начал вскрывать мертвецу грудную клетку. Услышав характерный хруст, – как будто кто-то рубил толстые корни дерева в жидкой грязи, – Фрёлик, как всегда, отвернулся. Ему захотелось зажать уши.
   – Что, Фрёлик, тошнит? – весело спросил Сквенке. По знаку ассистента он снова подошел к трупу, развел мягкие ткани и, крепко ухватившись за грудину, приподнял ее.
   Извлеченные внутренние органы Сквенке разложил на вспомогательном столе. Ассистент очень тщательно промыл их из шланга. Стараясь не попасть под струю, Фрёлик отошел в сторону и снова задышал ртом: зал заполнила удушающая вонь.
   – Ну кто бы мог подумать, – пробормотал Сквенке. – Кто бы мог подумать!
   Гунарстранна словно очнулся:
   – Что там такое?
   Сквенке ответил:
   – Вопрос в том, долго бы он еще протянул.
   – Почему?
   Сквенке ткнул пальцем:
   – Вот.
   – Ну и что?
   – Почка поражена раком.
   – Не вижу никакого рака.
   – Да вот же, смотри! – Сквенке поднял что-то, похожее на изжеванный и выплюнутый апельсин кроваво-красного цвета. – Теперь видишь?
   – Ну ладно, ладно. Но ведь он должен был что-то чувствовать, разве нет?
   – Не знаю. Опухоли такого типа часто долго не дают о себе знать. Если я не ошибаюсь, метастазы уже пошли в легкие.
   – Он умирал?
   – Похоже на то.
   – Но не догадывался, что умирает?
   – Понятия не имею. У меня ведь нет его истории болезни. Поговори с его лечащим врачом, проконсультируйся с онкологами. Повторяю, подобные опухоли нередко обнаруживаются только при вскрытии.
   Гунарстранна задумчиво кивнул.
   – Что ты можешь сказать о ране? – спросил он после долгой паузы. – Под каким углом?
   Сквенке изучил раневое отверстие, посмотрел на внутренние органы мертвеца.
   – Судя по всему, его ударили снизу вверх под острым углом. Задето легкое. Пробиты жизненно важные кровеносные сосуды.
   – Но рана только одна?
   – Да… Гдиничная колотая рана, – повторил Сквенке, роясь в брюшной полости мертвеца.
   Фрёлик отвернулся и посмотрел на Гунарстранну. Инспектор не сводил взгляда с рук Сквенке.
   – Можешь сказать мне что-нибудь еще? – отрывисто спросил инспектор.
   Сквенке поднял голову:
   – Что, например?
   – Да ладно, ничего! – Гунарстранна ожесточенно порылся в карманах.
   – Здесь курить запрещено, – заметил Сквенке.
   – А я что, курю? – раздраженно ответил инспектор, показывая, что у него в руках ничего нет.
   Сквенке выпрямился и виновато улыбнулся:
   – Извини. Итак… Должно быть, когда лезвие пронзило крупные кровеносные сосуды, кровь хлынула из него фонтаном… Но ты утверждаешь, что на месте преступления царила поразительная чистота. Поэтому можно сделать вывод, что убитый рухнул прямо на пол. Но, судя по тому, что его одежда насквозь пропиталась кровью, одежда убийцы тоже должна быть в крови.
   – Причина смерти?
   – Девять к одному – колотая рана. Подожди пару часов; возможно, мне удастся выяснить что-нибудь еще.
   – Время смерти?
   Сквенке обернулся.
   – Гунарстранна, смерть – это процесс. Жизнь – не цифровой механизм, который прекращает работать за секунду.
   – Но ведь ты наверняка можешь хотя бы предположить, когда…
   – Иногда мозг умирает, а в стенке желудка и в белых кровяных тельцах продолжается жизнь, – перебил его Сквенке.