Хемингуэй Эрнест Миллер. Пятьдесят тысяч

   – Это дорого.
   – Могу предложить вам комнату на две кровати за семь долларов.
   – С ванной?
   – Конечно.
   – Ты можешь переночевать со мной, Джерри, – сказал Джек.
   – Да нет, – сказал я, – я остановлюсь у зятя.
   – Я это не затем, чтобы ты платил, – сказал Джек. – А так, чтобы деньги зря не пропадали.
   – Запишитесь, пожалуйста, – сказал конторщик. Потом прочитал про себя наши фамилии. – Номер двести тридцать восемь, мистер Бреннан.
   Мы поднялись на лифте. Комната была большая и хорошая, с двумя кроватями и дверью в ванную.
   – Шикарно, – сказал Джек.
   Лифтер поднял шторы и внес наши чемоданы. Джек и не подумал дать ему на чай; тогда я дал ему двадцать пять центов. Мы помылись, и Джек сказал, что нужно пойти куда-нибудь поесть.
   Мы пообедали у Хэндли. Там было много знакомых. В середине обеда вошел Джон и сел за наш столик. Джек ел, а разговаривал мало.
   – Как у вас с весом, Джек? – спросил Джон.
   Джек уписывал солидный обед.
   – Хоть одетым могу взвешиваться, – сказал Джек. Он всегда легко сгонял вес. Он был прирожденным легковесом и никогда не толстел. У Хогана он еще потерял в весе.
   – Ну, это у вас всегда в порядке, – сказал Джон.
   – Да, это в порядке, – сказал Джек.
   Мы пошли в Парк взвешиваться. Условия матча были: сто сорок семь фунтов в три часа дня. Джек стал на весы, обернув полотенце вокруг бедер. Стрелка не шевельнулась. Уолкотт только что взвешивался и теперь стоял в сторонке; вокруг него толпился народ.
   – Дайте поглядеть на ваш вес, Джек, – сказал Фридмен, менеджер Уолкотта.
   – Пожалуйста. Но тогда и его при мне взвесьте. – Джек мотнул головой в сторону Уолкотта.
   – Сбросьте полотенце, – сказал Фридмен.
   – Сколько? – спросил Джек.
   – Сто сорок три фунта, – сказал толстяк, возившийся, у весов.
   – Здорово согнали, Джек, – сказал Фридмен.
   – Взвесьте его, – сказал Джек.
   Уолкотт подошел. Он был белокурый, с широкими плечами и руками, как у тяжеловеса. Зато ноги у него были коротковаты. Джек был выше его на полголовы.
   – Хэлло, Джек, – сказал он. Лицо у него было все в шрамах.
   – Хэлло, – сказал Джек. – Как самочувствие?
   – Очень хорошо, – сказал Уолкотт. Он сбросил полотенце и стал на весы. Таких широких плеч и такой спины я еще ни у кого не видел.
   – Сто сорок шесть фунтов и двенадцать унций. – Уолкотт сошел с весов и ухмыльнулся Джеку.
   – У вас разница в четыре фунта, – сказал ему Джон.
   – К вечеру будет еще больше, – сказал Уолкотт. – Я теперь пойду пообедаю.
   Мы пошли в уборную, и Джек оделся.
   – Крепкий паренек, – сказал мне Джек.
   – Судя по виду, ему часто доставалось.
   – О да, – сказал Джек. – В него попасть не трудно.
   – Вы теперь куда? – спросил Джон, когда Джек был одет.
   – Обратно в отель, – сказал Джек. – Вы обо всем позаботились?
   – Да, – сказал Джон. – Там все сделают.
   – Пойду теперь прилягу, – сказал Джек.
   – Хорошо. А без четверти семь я зайду за вами, и мы пойдем ужинать.
   – Ладно.
   Когда мы пришли в номер, Джек снял башмаки и пиджак и лег. Я сел писать письмо. Время от времени я поглядывал на Джека. Он не спал. Он лежал совсем тихо, но глаза у него то и дело открывались. Наконец он встал.
   – Сыграем в криббедж, Джерри? – сказал он.
   – Давай, – сказал я.
   Он раскрыл чемодан и достал карты и доску для криббеджа. Мы сыграли несколько партий, и Джек выиграл у меня три доллара. Потом в дверь постучали, и вошел Джон.
   – Хотите сыграть в криббедж, Джон? – спросил Джек.
   Джон положил шляпу на стол. Она была вся мокрая. Пальто у него тоже было мокрое.
   – Дождь идет? – спросил Джек.
   – Льет как из ведра, – сказал Джон. – Я ехал в такси, но попал в затор, пришлось добираться пешком.
   – Давайте сыграем в криббедж, – сказал Джек.
   – Вам бы надо поесть.
   – Нет, – сказал Джек. – Пока еще не хочется.
   С полчаса они играли в криббедж, и Джек выиграл у Джона полтора доллара.
   – Ну, ладно, – сказал Джек. – Пойдем, что ли, ужинать.
   Он подошел к окну и выглянул на улицу.
   – Все еще дождь?
   – Да.
   – Поедим здесь, в отеле, – сказал Джон.
   – Хорошо, – сказал Джек. – Сыграем еще партию. Кто проиграет, платит за ужин.
   Немного погодя Джек поднялся и сказал:
   – Вам платить, Джон. – И мы пошли вниз и поужинали в большом зале.
   После ужина мы вернулись в номер, и Джек еще раз сыграл с Джоном и выиграл у него два с половиной доллара. Джек совсем развеселился. У Джона был с собой саквояж, и в нем все что нужно для матча. Джек снял рубашку и воротничок и надел фуфайку и свитер, чтобы не простудиться на улице, а костюм для ринга и халат уложил в чемоданчик.
   – Готовы? – спросил его Джон. – Сейчас велю вызвать такси.
   Скоро зазвонил телефон, и снизу сказали, что машина пришла.
   Мы спустились в лифте, прошли через вестибюль, сели в такси и поехали в Парк. Шел проливной дождь, но перед входом на улице стояла толпа. Все места были проданы. Когда мы проходили в уборную, я увидел, что зал набит битком. От верхних мест до ринга, казалось, было добрых полмили. В зале было темно. Только фонари над рингом.
   – Хорошо, что не вынесли на открытую сцену, – сказал Джон. – А то как быть под таким дождем?
   – Полный сбор, – сказал Джек.
   – На такой матч и больше бы пришло, – сказал Джон. – Зал не вмещает.
   – Погоду наперед не закажешь, – сказал Джек.
   Джон подошел к дверям уборной и заглянул внутрь. Джек сидел там, уже в халате, скрестив руки, и смотрел в пол. С Джоном было двое секундантов. Они выглядывали из-за его плеча. Джек поднял глаза.
   – Он уже вышел? – спросил он.
   – Только что вышел, – сказал Джон.
   Мы стали спускаться. Уолкотт как раз выходил на ринг. Его хорошо встретили. Он пролез под канатом, поднял руки, сложенные вместе, улыбнулся, потряс ими над головой, сперва в одну сторону, потом в другую, и сел. Джеку много хлопали, когда он пробирался сквозь толпу. Джек ирландец, а ирландцев всегда хорошо встречают. Ирландец не сделает такого сбора в Нью-Йорке, как еврей или итальянец, но встречают их всегда хорошо. Джек поднялся на ступеньки и нагнулся, чтобы пролезть под канатом, а Уолкотт вышел из своего угла и наступил на нижний канат, чтобы Джеку удобней было пройти. Публике это страшно понравилось. Уолкотт положил Джеку руку на плечо, и они постояли так несколько секунд.
   – В любимцы публики метите? – спросил Джек. – Уберите руку с моего плеча.
   – Ведите себя прилично, – сказал Уолкотт.
   Публика любит такие вещи. Как они благородно держат себя перед боем! Как они желают друг другу удачи!
   Когда Джек стал бинтовать себе руки, Солли Фридмен перешел в наш угол, а Джон пошел к Уолкотту. Джек просунул большой палец в петлю бинта, а потом гладко и аккуратно обмотал руку и крепко завязал ее тесьмой у кисти и дважды вокруг суставов.
   – Эй, эй, – сказал Фридмен. – Куда столько тесьмы?
   – Пощупайте, – сказал Джек. – Она же совсем мягкая. Не придирайтесь.
   Фридмен оставался с нами все время, пока Джек бинтовал другую руку, а один из секундантов принес перчатки, и я натянул их на Джека, размял и завязал.
   – Фридмен, – сказал Джек, – какой он национальности, этот Уолкотт?
   – Не знаю, – сказал Солли. – Датчанин, что ли.
   – Он чех, – сказал секундант, принесший перчатки.
   Рефери позвал их на середину ринга, и Джек вышел. Уолкотт вышел улыбаясь. Они сошлись, и рефери положил обоим руки на плечи.
   – Ну-с, любимчик, – сказал Джек Уолкотту.
   – Ведите себя прилично.
   – Что это вы выдумали назваться Уолкоттом? – сказал Джек. – Вы разве не знаете, что он был негр?
   – Выслушайте, – сказал рефери и прочитал им какое полагается наставление. Раз Уолкотт прервал его. Он ухватил руку Джека и спросил:
   – Могу я бить, если он захватит меня вот так?
   – Уберите руку, – сказал Джек. – Нас еще не снимают для кино.
   Они разошлись по углам. Я снял халат с Джека, он налег на канат и несколько раз согнул ноги в коленях, потом натер подошвы канифолью. Раздался гонг, и Джек быстро повернулся и вышел. Уолкотт подошел к нему, они коснулись друг друга перчаткой о перчатку, и едва Уолкотт опустил руку, как Джек провел двойной джеб [короткий прямой удар, применяемый на близком расстоянии] левой в голову. Не было на свете лучшего боксера, чем Джек. Уолкотт пошел на него, все время двигаясь вперед, опустив подбородок. Он предпочитает работать крюками [крюк – удар согнутой рукой, один из самых сильных в боксе] и держит руки низко. Все, что он умеет, – это бить. Но всякий раз, как он приближался, Джек бил левой. Казалось, что это происходит само собой. Джек только поднимает руку – и удар уже нанесен. Три или четыре раза он опережал правой, но Уолкотт тогда подставлял плечо, и удар шел высоко в голову. Уолкотт как все файтеры [файтер – боксер, действующий не столько искусством, сколько силой удара]. Единственно, чего он боится, это такого же удара, как его собственные. Он закрыт всюду, где ему грозит сильный удар. А джебы левой его не беспокоят.
   На четвертом раунде у него уже шла кровь, и все лицо было разбито. Но всякий раз, как они сближались, Уолкотт бил крюками с такой силой, что у Джека пониже ребер с обеих сторон появились два больших красных пятна. Всякий раз, как он подходил близко, Джек связывал его, потом освобождал руку и бил его апперкотом, но если Уолкотту удавалось освободить руку, он наносил Джеку такой удар по корпусу, что на улице было слышно. Он файтер.
   Так продолжалось еще три раунда. Они не разговаривали. Они все время работали. Мы тоже усердно работали над Джеком между раундами. Он казался вялым, но он никогда не бывает очень подвижным на ринге. Он двигался мало, а левая у него работала как будто автоматически. Казалось, она соединена с головой Уолкотта, и чтобы ударить, Джеку нужно только захотеть. В ближнем бою Джек всегда спокоен и зря не тратит пороху. Он блестяще знает близкий бой; и теперь, когда они расходились, Джек всегда был в выигрыше. Сперва бой шел в нашем углу, и я увидел, как Джек связал Уолкотта, потом освободил руку, повернул ее и нанес ему апперкот в нос открытой перчаткой. У Уолкотта пошла кровь, и он наклонил голову над плечом Джека, чтобы его тоже замарать, а Джек резко поднял плечо и ударил его плечом по носу, а потом нанес удар правой сверху и снова ударил плечом.
   Уолкотт обозлился. На пятом раунде он уже смертельно ненавидел Джека. А Джек не злился; то есть не больше, чем всегда. Он умел доводить своего противника до бешенства. Вот почему он терпеть не мог Ричи Льюиса. Ему не удавалось его переиграть. У Ричи Льюиса всегда было в запасе два-три новых трюка, которых Джек не умел сделать. В близком бою Джек, пока не уставал, всегда был в полной безопасности. Он под орех разделал Уолкотта. Удивительней всего, что со стороны казалось, будто он ведет честный классический бокс. Это потому, что так он тоже умел работать.
   После седьмого раунда Джек сказал:
   – Левая у меня отяжелела.
   С этого момента он пошел на проигрыш. Сперва это было незаметно. Но если раньше он вел бой, теперь его вел Уолкотт. Раньше он был все время закрыт – теперь ему приходилось плохо. Он уже не мог держать Уолкотта на дистанции левой. Казалось, что все по-прежнему, но если раньше Уолкотт почти всякий раз промахивался, теперь он почти всякий раз попадал. Джек получил несколько сильных ударов по корпусу.
   – Который раунд? – спросил Джек.
   – Одиннадцатый.
   – Я долго не выдержу, – сказал Джек. – Ноги отказывают.
   До сих пор Уолкотт только задевал его. Джек успевал отстраниться, и получалось как при игре в бейсбол, когда игрок тянет за собой мяч и этим отнимает у него часть силы. А теперь Уолкотт начал бить крепче. Он работал, как машина. Джек только старался блокировать. Со стороны незаметно было, какое это ужасное избиение. Между раундами я массировал Джеку ноги. Мышцы дрожали у меня под пальцами все время, пока я его растирал. Ему было совсем плохо.
   – Как идет? – спросил он Джона, поворачивая к нему распухшее лицо.
   – Это его бой.
   – Я еще продержусь, – сказал Джек. – Не хочу, чтобы этот полячишка меня нокаутировал.
   Все шло так, как он ожидал. Он знал, что не может побить Уолкотта. У него не хватало силы. Но все было в порядке. Деньги были поставлены как надо, и теперь он хотел закончить бой по своему вкусу. Он не хотел, чтобы его нокаутировали.
   Раздался гонг, и мы вытолкнули его вперед. Он вышел медленно. Уолкотт пошел на него. Джек нанес ему удар левой, и Уолкотт принял его, потом вошел в близкий бой и начал бить по корпусу. Джек попытался связать его, но это было все равно что пытаться задержать механическую пилу. Джек вырвался, но промахнулся правой. Уолкотт провел крюк слева, и Джек упал. Он упал на руки и колени и посмотрел на нас. Рефери начал считать. Джек смотрел на нас и тряс головой. На восьмом счете Джон подал ему знак. Голоса бы Джек все равно не услышал, так ревела толпа. Джек встал. Рефери, пока вел счет, все время одной рукой держал Уолкотта.
   Как только Джек встал, Уолкотт пошел на него. Я услышал, как Солли Фридмен закричал:
   – Берегись, Джимми!
   Уолкотт подходил, глядя на Джека. Джек ударил левой. Уолкотт только головой тряхнул. Он прижал Джека к канату, оглядел его, послал очень слабый крюк слева в голову, а затем ударил крюком по корпусу изо всех сил и так низко, как только мог. Верных пять дюймов ниже пояса. Я думал, у Джека глаза выскочат. Они у него совсем на лоб полезли. Рот у него раскрылся.
   Рефери схватил Уолкотта. Джек шагнул вперед. Если он упадет, пропали пятьдесят тысяч. Он шел так, словно у него кишки вываливались.
   – Это не был неправильный, – сказал он. – Это случайность.
   Толпа так ревела, что ничего не было слышно.
   – Я в порядке, – сказал Джек. Они были как раз против нас. Рефери взглянул на Джона и покачал головой.
   – Ну иди, сукин сын, полячишка, – сказал Джек. Джон перевесился через канат. Он уже держал в руках полотенце. Джек стоял возле самого каната. Он шагнул вперед. Я увидел, что лицо у него залито потом, словно кто-то взял его и выжал. По носу скатилась большая капля.
   – Ну, иди, – сказал он Уолкотту.
   Рефери поглядел на Джона и махнул Уолкотту.
   – Иди, скотина, – сказал он.
   Уолкотт вышел. Он не знал, что делать. Он никак не ожидал, что Джек выдержит. Джек пустил в ход левую. Толпа ревела не переставая. Они были как раз против нас. Уолкотт ударил дважды. У Джека было такое лицо – ничего страшнее я не видал. Он держался только усилием воли, держал себя всего – все свое тело, и это было видно по его лицу. Он все время думал и напряжением мысли зажимал свое тело в том месте, куда ему был нанесен удар.
   Затем он начал бить. Лицо у него было ужасное. Он начал бить свингами [удар вытянутой рукой, применяемый на сравнительно далеком расстоянии], низко держа руки. Уолкотт закрылся. Джек послал бешеный свинг ему в голову. Потом вдруг опустил руки и левой ударил в пах, а правой как раз в то место, куда сам получил удар. Гораздо ниже пояса. Уолкотт рухнул наземь, ухватился за живот, перевернулся и скорчился.
   Рефери схватил Джека и оттолкнул его в угол. Джон выскочил на ринг. Толпа все ревела. Рефери что-то говорил судьям, а затем глашатай с мегафоном вышел на ринг и объявил:
   – Победа за Уолкоттом. Неправильный удар.
   Рефери говорил с Джоном. Он сказал:
   – Что же я мог сделать? Джек не захотел признать неправильный удар. А потом, когда ошалел от боли, сам ударил неправильно.
   – Все равно он не мог победить, – сказал Джон.
   Джек сидел на стуле. Я уже снял с него перчатки, и он обеими руками зажимал себе живот. Когда ему удавалось обо что-нибудь опереться, лицо у него становилось не такое ужасное.
   – Подите извинитесь, – сказал Джон ему на ухо. – Это произведет хорошее впечатление.
   Джек встал. Пот катился у него по лицу. Я набросил на него халат, и он под халатом прижал ладонь к животу и пошел через ринг. Уолкотта уже подняли и приводили в чувство. В том углу толпились люди. Никто из них не заговорил с Джеком. Джек нагнулся над Уолкоттом.
   – Я очень сожалею, – сказал Джек. – Я не хотел ударить низко.
   Уолкотт не ответил. Видно было, что ему очень скверно.
   – Ну вот, теперь вы чемпион, – сказал Джек. – Надеюсь, получите от этого массу удовольствия.
   – Оставьте мальчика в покое, – сказал Солли Фридмен.
   – Хэлло, Солли, – сказал Джек. – Мне очень жаль, что так вышло.
   Фридмен только посмотрел на него.
   Джек пошел обратно в свой угол странной, запинающейся походкой. Мы помогли ему пролезть под канатом, потом провели мимо репортерских столов и дальше по коридору. Там толпился народ; многие тянулись похлопать Джека по спине. Джек, в халате, должен был пробираться сквозь всю эту толпу по пути в уборную. Уолкотт сразу стал героем дня. Вот как выигрывались пари у нас в Парке.
   Как только мы добрались до уборной, Джек лег и закрыл глаза.
   – Сейчас поедем в отель и вызовем доктора, – сказал Джон.
   – У меня все кишки полопались, – сказал Джек.
   – Мне очень совестно, Джек, – сказал Джон.
   – Ничего, – сказал Джек.
   Он лежал, закрыв глаза.
   – Перехитрить нас вздумали, – сказал Джон.
   – Ваши друзья, Морган и Стейнфелт, – сказал Джек. – Хорошенькие у вас друзья, нечего сказать.
   Теперь он лежал с открытыми глазами. Лицо у него все еще было осунувшееся и страшное.
   – Удивительно, как быстро соображаешь, когда дело идет о таких деньгах, – сказал Джек.
   – Вы молодчина, Джек, – сказал Джон.
   – Нет, – сказал Джек. – Это пустяки.