Хемингуэй Эрнест Миллер. Пятьдесят тысяч

Эрнест Хемингуэй


«Пятьдесят тысяч»

   – Как дела, Джек? – спросил я.
   – Ты видел этого Уолкотта? – сказал он.
   – Только в гимнастическом зале.
   – Ну, – сказал Джек, – надо, чтобы мне повезло, а то его так не возьмешь.
   – Он до тебя и не дотронется, Джек, – сказал Солджер.
   – Хорошо, кабы так.
   – Он в тебя и горстью дроби не попадет.
   – Дробью пускай, – сказал Джек. – Дроби я не боюсь.
   – А в него легко попасть, – сказал я.
   – Да, – сказал Джек, – он долго не продержится на ринге. Не то что мы с тобой, Джерри. Но сейчас хорош.
   – Ты его обработаешь одной левой.
   – Пожалуй, – сказал Джек. – Может быть, и так.
   – Разделай его, как ты Ричи Льюиса разделал.
   – Ричи Льюис, – сказал Джек, – этот заморыш!
   Мы все трое, Джек Бреннан, Солджер Бартлет и я, сидели у Хэндли. За соседним столиком сидели две шлюхи. Они уже порядком накачались.
   – Заморыш, – говорит одна. – Ишь ты! Ты как сказал, дубина ирландская? Заморыш?
   – Да, – говорит Джек. – Именно.
   – Заморыш, – говорит она опять. – Уж эти ирландцы! Чуть что, так сейчас ругаться. А сам-то!
   – Не связывайся, Джек. Пойдем.
   – Заморыш, – говорит она. – А ты, герой, хоть раз в жизни угостил кого-нибудь? Жена тебе небось каждое утро карманы наглухо зашивает. А туда же, заморыш! Тебе от Ричи Льюиса тоже попало!
   – Да, – сказал Джек. – А вы как – ни с кого денег не берете?
   Мы вышли. Джек всегда был такой. За словом в карман не лазил.
   Джек проходил тренировку на ферме у Данни Хогана в Джерси. Место там красивое, но Джеку не нравилось. Он скучал без жены и детей и все время ворчал и злился. Меня он любил, и мы с ним ладили. Хогана он тоже любил, но Солджер Бартлет скоро начал его раздражать. Шутник может здорово надоесть, особенно если шутки его начинают повторяться. А Солджер все время подшучивал над Джеком, все время отпускал шуточки. Не очень забавные и не очень удачные, и Джека это злило. Бывало, например, так: Джек кончал работать с тяжестями и с мешком и надевал перчатки.
   – Поработаешь со мной? – спрашивал он Солджера.
   – Ладно. Ну, как с тобой поработать? – говорил Солджер. – Вздуть тебя, как Уолкотт тебя вздует? Посадить тебя разок-другой в нокдаун?
   – Валяй, – говорил Джек. Но это ему не нравилось.
   Раз утром на прогулке мы зашли довольно далеко и теперь возвращались. Мы делали пробежку три минуты; потом ходьба – одну минуту. Потом опять пробежка. Джека нельзя было назвать спринтером. На ринге он двигался быстро, когда бывало нужно, но бегать не умел. Во время ходьбы Солджер только и делал, что высмеивал Джека. Мы поднялись на холм, где стояла ферма.
   – Вот что, Солджер, – сказал Джек, – уезжай-ка ты в город.
   – Что это значит?
   – Уезжай в город, да там и оставайся.
   – В чем дело?
   – Меня тошнит от твоей болтовни.
   – Ах, так? – сказал Солджер.
   – Да уж так, – сказал Джек.
   – Тебя еще хуже будет тошнить, когда Уолкотт с тобой разделается.
   – Может быть, – сказал Джек, – но пока что меня тошнит от тебя.
   Солджер уехал в то же утро с первым поездом. Я провожал его на станцию. Он был очень сердит.
   – Я ведь только шутил, – сказал он. Мы стояли на платформе, дожидаясь поезда. – С чего он на меня взъелся, Джерри?
   – Он нервничает, оттого и злится, – сказал я. – А так он добрый малый, Солджер.
   – Вот так добрый! Когда это он был добрым?
   – Ну, прощай, Солджер, – сказал я.
   Поезд подошел. Солджер поднялся на ступеньки, держа чемодан в руках.
   – Прощай, Джерри, – сказал он. – Будешь в городе до состязания?
   – Навряд ли.
   – Значит, увидимся на матче.
   Он вошел в вагон, кондуктор вскочил на подножку, и поезд тронулся. Я поехал домой в двуколке. Джек сидел на крыльце и писал жене письмо. Принесли почту; я взял газету, сел на другой стороне крыльца и стал читать. Хоган выглянул из дверей и подошел ко мне.
   – Что у него вышло с Солджером?
   – Ничего не вышло. Просто он сказал Солджеру, чтоб тот уезжал в город.
   – Я так и знал, что этим кончится, – сказал Хоган. – Он не любит Солджера.
   – Да. Он мало кого любит.
   – Сухарь, – сказал Хоган.
   – Со мной он всегда был хорош.
   – Со мной тоже, – сказал Хоган. – Я от него плохого не видел. А все-таки он сухарь.
   Хоган ушел в дом, а я остался на крыльце; сидел и читал газеты. Осень только начиналась, а в Джерси, в горах, очень красиво, и я дочитал газеты и стал смотреть по сторонам и на дорогу внизу вдоль леса, по которой, поднимая пыль, бежали машины. Погода была хорошая и места очень красивые.
   Хоган вышел на порог, и я спросил:
   – Хоган, а что, есть тут какая-нибудь дичь?
   – Нет, – сказал Хоган. – Только воробьи.
   – Читал газету? – спросил я.
   – А что там?
   – Санди вчера трех привел к финишу.
   – Это мне еще вчера вечером сказали по телефону.
   – Следишь за ними? – спросил я.
   – Да, держу связь, – сказал он.
   – А Джек? – спросил я. – Он еще играет на скачках?
   – Он? – сказал Хоган. – Разве это на него похоже?
   Как раз в эту минуту Джек вышел из-за угла, держа в руках письмо. На нем был свитер, старые штаны и башмаки для бокса.
   – Есть у тебя марка, Хоган? – спросил он.
   – Давай письмо, – сказал Хоган. – Я отправлю.
   – Джек, – сказал я, – ведь ты раньше играл на скачках?
   – Случалось.
   – Я знаю, что ты играл. Помнится, я тебя видел в Шипсхэде.
   – А теперь почему бросил? – спросил Хоган.
   – Много проиграл.
   Джек сел на ступеньку рядом со мной и прислонился к столбу. Он жмурился, сидя на солнышке.
   – Дать тебе стул? – спросил Хоган.
   – Нет, – сказал Джек. – Так хорошо.
   – Хороший день, – сказал я. – Славно сейчас в деревне.
   – А по мне лучше в городе с женой.
   – Ну что ж, осталась всего неделя.
   – Да, – сказал Джек. – Это верно.
   Мы сидели на крыльце. Хоган ушел к себе в контору.
   – Как ты считаешь, я в форме? – спросил меня Джек.
   – Трудно сказать. У тебя, во всяком случае, еще есть неделя, чтобы войти в форму.
   – Не виляй, пожалуйста.
   – Ну, хорошо, – сказал я. – Ты не в порядке.
   – Сплю плохо, – сказал Джек.
   – Это пройдет. День-два, и все наладится.
   – Нет, – сказал Джек. – У меня бессонница.
   – Тебя что-нибудь тревожит?
   – По жене скучаю.
   – Пускай она сюда приедет.
   – Нет, для этого я слишком стар.
   – Мы хорошенько погуляем вечером, перед тем как тебе ложиться, ты устанешь и заснешь.
   – Устану! – сказал Джек. – Я и так все время чувствую себя усталым.
   Он всю неделю был такой. Не спал по ночам, а утром чувствовал себя так – ну, знаете, когда даже руку сжать в кулак не можешь.
   – Выдохся, – сказал Хоган. – Как вино без пробки. Никуда не годится.
   – Я никогда не видал этого Уолкотта, – сказал я.
   – Он Джека убьет, – сказал Хоган. – Пополам перервет.
   – Ну что ж, – сказал я. – Надо же когда-нибудь и проиграть.
   – Да, но не так, – сказал Хоган. – Люди подумают, что он совсем не тренирован. Это портит нашу репутацию.
   – Ты слышал, что о нем говорили репортеры?
   – Еще бы не слышать! Они сказали, что он ни к черту не годен. Сказали, что его нельзя выпускать на ринг.
   – Ну, – сказал я, – они ведь всегда врут.
   – Так-то так. Но на этот раз не соврали.
   – Э, откуда им знать, в порядке человек или не в порядке.
   – Ну, – сказал Хоган, – не такие уж они дураки.
   – Только и сумели, что разругать Вилларда в Толедо. Этот Ларднер, сейчас-то он умный, а спроси его, что он говорил о Вилларде в Толедо.
   – Да он к нам и не приезжал, – сказал Хоган. – Он пишет только о больших состязаниях.
   – А, плевать мне на них, кто бы они ни были, – сказал я. – Что они понимают? Писать они, может, и умеют, но что они понимают в боксе?
   – А сам-то ты считаешь, что Джек в форме? – спросил Хоган.
   – Нет. Он сошел. Теперь одного не хватает, чтоб Корбетт изругал его как следует, – ну, и тогда все будет кончено.
   – Корбетт его изругает, будь покоен, – сказал Хоган.
   – Да. Он его изругает.
   В эту ночь Джек опять не спал. Следующий день был последний перед боем. После завтрака мы опять сидели на крыльце.
   – О чем ты думаешь, Джек, когда не спишь? – спросил я.
   – Да так, беспокоюсь, – сказал Джек. – Беспокоюсь насчет своего дома в Бронксе, беспокоюсь насчет своей усадьбы во Флориде. О детях беспокоюсь и о жене. А то вспоминаю матчи. Потом у меня есть кой-какие акции – вот и о них беспокоюсь. О чем только не думаешь, когда не спится!
   – Ну, – сказал я, – завтра вечером все будет кончено.
   – Да, – сказал Джек. – Это очень утешительно, не правда ли? Раз, два – и все уладится, так, по-твоему?
   Весь день он злился. Мы не работали. Джек только поупражнялся немного, чтобы размяться. Он провел несколько раундов боя с тенью. И даже тут он производил неважное впечатление. Потом немного попрыгал со скакалкой. Он никак не мог вспотеть.
   – Лучше бы уж совсем не работал, – сказал Хоган. Мы стояли рядом и смотрели, как он прыгает со скакалкой. – Он что, совсем больше не потеет?
   – Да, – вот не может.
   – Ты думаешь, что он хоть сколько-нибудь в форме? Ведь он, кажется, всегда легко сгонял вес?
   – Нисколько он не в форме. Он сходит, вот что.
   – Надо, чтобы он вспотел, – сказал Хоган.
   Джек приблизился, прыгая через скакалку. Он прыгал прямо перед нами, то вперед, то назад, на каждом третьем прыжке скрещивая руки.
   – Ну, – сказал он, – вы что каркаете, вороны?
   – Я считаю, что тебе больше не надо работать, – сказал Хоган. – Выдохнешься.
   – Ах, как страшно! – сказал Джек и запрыгал прочь от нас, крепко ударяя скакалкой об пол.
   Под вечер на ферму приехал Джон Коллинз. Джек был у себя в комнате. Джон приехал из города в машине. С ним было двое приятелей. Машина остановилась, и все они вышли.
   – Где Джек? – спросил меня Джон.
   – У себя. Лежит.
   – Лежит?
   – Да, – сказал я.
   – Ну, как он?
   Я посмотрел на тех двух, что приехали с Джоном.
   – Ничего, это его друзья, – сказал Джон.
   – Плохо, – сказал я.
   – Что с ним?
   – У него бессонница.
   – Черт, – сказал Джон. – У этого ирландца всегда бессонница.
   – Он не в порядке, – сказал я.
   – Черт, – сказал Джон. – Всегда он не в порядке. Десять лет я с ним работаю, и никогда еще он не бывал в порядке.
   Те, что с ним приехали, засмеялись.
   – Познакомьтесь, – сказал Джон. – Мистер Морган и мистер Стейнфелт. А это мистер Дойл. Тренер Джека.
   – Очень приятно, – сказал я.
   – Пойдем к Джеку, – сказал тот, кого звали Морганом.
   – Да, поглядим-ка на него, – сказал Стейнфелт.
   Мы все пошли наверх.
   – Где Хоган? – спросил Джон.
   – В сарае, со своими клиентами.
   – Много у него сейчас народу? – спросил Джон.
   – Только двое.
   – Тихо у вас, а? – спросил Морган.
   – Да, у нас тихо, – сказал я.
   Мы остановились перед дверью в комнату Джека. Джон постучал.
   Ответа не было.
   – Спит, наверно, – сказал я.
   – С какой стати ему спать среди бела дня?
   Джон нажал ручку, и мы вошли. Джек лежал на постели и спал. Он лежал ничком, уткнувшись лицом в подушку. Он обнимал подушку обеими руками.
   – Эй, Джек! – сказал Джон.
   Голова Джека шевельнулась на подушке.
   – Джек! – сказал Джон, наклоняясь над ним. Джек еще глубже зарылся в подушку. Джон тронул его за плечо. Джек приподнялся, сел и посмотрел на нас. Он был небрит, на нем был старый свитер.
   – Черт, – сказал Джек. – Что вы мне спать не даете?
   – Не сердитесь, – сказал Джон. – Я не знал, что вы спите.
   – Ну конечно, – сказал Джек. – Уж, конечно, вы не знали.
   – Вы ведь знакомы с Морганом и Стейнфелтом, – сказал Джон.
   – Очень рад, – сказал Джек.
   – Как себя чувствуете, Джек? – спросил Морган.
   – Великолепно, – сказал Джек. – Как мне еще себя чувствовать?
   – Вид у вас хороший, – сказал Стейнфелт.
   – Куда уж лучше, – сказал Джек. – Послушайте. – Он повернулся к Джону. – Вы мой менеджер. Вы на мне берете хороший куш. Какого же черта вас нет на месте, когда сюда являются репортеры? Мы с Джерри, что ли, должны с ними разговаривать?
   – У меня Лью работал в Филадельфии, – сказал Джон.
   – А мне какое дело! – сказал Джек. – Вы мой менеджер. Вы на мне берете хороший куш. Какое мне дело, что там у вас в Филадельфии? Вы там не для меня денежки загребали. Какого черта вас нет, когда вы мне нужны?
   – Хоган был здесь.
   – Хоган, – сказал Джек. – Хоган такой же бессловесный, как и я.
   – Кажется, Солджер Бартлет тоже с вами работал? – спросил Стейнфелт, чтобы переменить разговор.
   – Да, он был здесь, – сказал Джек. – Он-то был, как же.
   – Джерри, – сказал Джон, – будьте любезны, поищите Хогана и скажите ему, что мы хотим его видеть, так, через полчасика.
   – Ладно, – сказал я.
   – Почему вы его отсылаете? – сказал Джек. – Не уходи, Джерри.
   Морган и Стейнфелт переглянулись.
   – Не волнуйтесь, Джек, – сказал Джон.
   – Ну, я пойду поищу Хогана, – сказал я.
   – Иди, если сам хочешь, – сказал Джек. – Но не потому, что они тебя отсылают.
   – Пойду поищу Хогана, – сказал я.
   Хоган был в гимнастическом зале, в сарае. С ним были оба его клиента, в перчатках. Каждый из них так боялся попасть под удар противника, что сам уж не решался ударить.
   – Ну, довольно, – сказал Хоган, увидев меня. – Прекратите это побоище. Вы, джентльмены, примите душ, а Брюс вас отмассирует.
   Они пролезли под канатом, и Хоган подошел ко мне.
   – Джон Коллинз приехал, – сказал я, – повидать Джека. И с ним двое приятелей.
   – Я видел, как они подъехали в машине.
   – Кто эти, с Джоном?
   – То, что называется ловкачи, – сказал Хоган. – Ты их не знаешь?
   – Нет, – сказал я.
   – Хэппи Стейнфелт и Хью Морган. Держат пул. [пул – игорное предприятие по типу тотализатора]
   – Я ведь уезжал.
   – Правда, – сказал Хоган. – Этот Хэппи Стейнфелт продувная бестия.
   – Я о нем слышал.
   – Хитрец, – сказал Хоган. – А вообще оба они жулики.
   – Так, – сказал я. – Они хотят, чтобы мы к ним зашли через полчаса.
   – То есть, иначе говоря, чтобы мы к ним не заходили раньше, чем через полчаса?
   – Вот именно.
   – Ну, пойдем в контору, – сказал Хоган. – К черту этих жуликов.
   Минут через тридцать мы с Хоганом пошли наверх. Мы постучали в дверь. Слышно было, что в комнате разговаривают.
   – Подождите минутку, – сказал кто-то.
   – А ну вас к дьяволу, – сказал Хоган. – Если я вам нужен, я буду в конторе.
   Мы услышали, как повернулся ключ в замке. Стейнфелт открыл дверь.
   – Заходите, Хоган, – сказал он. – Сейчас мы выпьем по рюмочке.
   – Ладно, – сказал Хоган. – Это дело.
   Мы вошли. Джек сидел на кровати. Джон и Морган сидели на стульях. Стейнфелт стоял.
   – Что у вас тут за тайны? – сказал Хоган.
   – Хэлло, Данни, – сказал Джон.
   – Хэлло, Данни, – сказал Морган, и они пожали друг другу руки.
   Джек ничего не сказал. Он молча сидел на кровати. Он не с ними. Он сам по себе. На нем была старая синяя фуфайка, старые штаны и башмаки для бокса. Ему бы не мешало побриться. Стейнфелт и Морган были шикарно одеты. Джон тоже. Джек сидел на кровати, и вид у него был очень ирландский и мрачный.
   Стейнфелт достал бутылку, а Хоган принес стаканы, и все выпили. Мы с Джеком выпили по стаканчику, а прочие на этом не остановились и выпили по два и по три.
   – Приберегите на дорогу, – сказал Хоган.
   – Не беспокойтесь. У нас еще есть, – сказал Морган.
   После второго стакана Джек больше уже не пил. Он встал и смотрел на них. Морган сел на его место на кровати.
   – Выпейте, Джек, – сказал Джон и протянул ему стакан и бутылку.
   – Нет, – сказал Джек. – Я никогда не любил поминок.
   Все засмеялись. Джек не смеялся.
   Все были уже под мухой, когда уезжали. Джек стоял на крыльце, пока они садились в машину. Они помахали ему на прощание.
   – До свидания, – сказал Джек.
   Потом мы ужинали. За все время ужина Джек не сказал ни слова, кроме «передайте мне это», «передайте мне то». Оба клиента Хогана ели вместе с нами. Это были славные ребята. Поужинав, мы вышли на крыльцо. Теперь рано темнело.
   – Погуляем, Джерри? – спросил Джек.
   – Давай, – сказал я.
   Мы надели пальто и вышли. До шоссе был порядочный кусок, а потом мы еще мили полторы прошли по шоссе. Нас обгоняли машины, и мы то и дело сходили с дороги, чтобы их пропустить. Джек молчал. Когда мы залезли в кусты, чтобы пропустить большую машину, Джек сказал:
   – Ну ее к шутам, эту прогулку. Пойдем домой.
   Мы пошли тропинкой, которая вела сперва через холм, а потом по полям, прямо к ферме. С холма видны были огни в доме. Мы обогнули дом и подошли к крыльцу; в дверях стоял Хоган.
   – Хорошо погуляли? – спросил Хоган.
   – Замечательно, – сказал Джек. – Послушай, Хоган. Есть у тебя виски?
   – Есть, – сказал Хоган. – А что?
   – Пришли-ка нам наверх. Я сегодня намерен спать.
   – Ну, как знаешь, – сказал Хоган.
   – Пойдем ко мне, Джерри, – сказал Джек.
   Наверху Джек сел на кровать и сжал голову руками.
   – Веселая жизнь, – сказал он.
   Хоган принес кварту виски и два стакана.
   – Принести вам имбирного пива? – спросил Хоган.
   – Зачем? Чтоб меня потом тошнило?
   – Я ведь только спросил, – сказал Хоган.
   – Выпьешь с нами? – спросил Джек.
   – Нет, спасибо, – сказал Хоган и вышел.
   – А ты, Джерри?
   – Стаканчик выпью, – сказал я.
   Джек налил два стакана.
   – Ну-с, – сказал он, – теперь займемся.
   – Подлей воды, – сказал я.
   – Да, – сказал Джек. – Пожалуй, так будет лучше.
   Мы выпили молча. Джек хотел налить мне еще.
   – Нет, – сказал я, – с меня довольно.
   – Как хочешь, – сказал Джек. Он налил себе порядочную порцию и добавил воды. Он немного повеселел.
   – Ну и компания, эти, что приезжали, – сказал он. – Наверняка хотят бить. Так, чтоб без риска.
   Потом, немного погодя, он добавил:
   – Что ж, они правы. Какой смысл рисковать? Выпей, Джерри, – сказал он. – Ну, выпей со мной.
   – Мне это не нужно, Джек, – сказал я. – Мне и так хорошо.
   – Только один, – сказал Джек. Его уже немного развезло.
   – Ладно, – сказал я.
   Джек налил немного в мой стакан, а в свой побольше.
   – Люблю выпить, – сказал он. – Если б не бокс, я бы, наверно, здорово пил.
   – Наверно.
   – Знаешь, – сказал он, – я много упустил из-за бокса.
   – Зато у тебя куча денег.
   – Да, – сказал Джек. – Для этого я и стараюсь. А все-таки я много упустил.
   – Ну что, например?
   – Да вот, например, с женой. И дома мало приходится бывать. И для моих девочек это плохо. Спрашивает их какая-нибудь подружка – из таких, знаешь, светских барышень: «Кто твой отец?» – «Мой отец – Джек Бреннан». Это плохо для них.
   – Э, – сказал я, – ничего это не значит. Были б только у них деньги.
   – Да, – сказал Джек, – денег я для них припас.
   Он налил себе еще. Бутылка была уже почти пуста.
   – Подлей воды, – сказал я. Джек добавил воды.
   – Ты не знаешь, – сказал он, – как я скучаю по жене.
   – Знаю, – сказал я.
   – Нет, ты не знаешь. Ты даже представить себе не можешь, каково это.
   – В деревне все-таки лучше, чем в городе.
   – А мне, – сказал Джек, – совершенно все равно. Ты даже представить себе не можешь, как я по ней скучаю.
   – Выпей еще.
   – Я пьян? Заговариваюсь?
   – Есть немножко.
   – Ты даже понять не можешь, каково мне. Никто не может понять.
   – Кроме жены, – сказал я.
   – Она знает, – сказал Джек. – Она-то знает. Уж она знает, будь покоен. Она знает.
   – Подлей воды, – сказали.
   – Джерри, – сказал Джек, – ты даже понять не можешь, каково мне бывает.
   Он был пьян вдребезги. Он пристально смотрел на меня. Взгляд у него был какой-то слишком пристальный.
   – Сегодня ты будешь спать, – сказал я.
   – Слушай, Джерри, – сказал Джек. – Хочешь заработать? Поставь на Уолкотта.
   – Вот как?
   – Слушай, Джерри. – Джек отставил стакан. – Смотри. Я сейчас пьян. Знаешь, сколько я на него ставлю? Пятьдесят тысяч.
   – Это большие деньги.
   – Пятьдесят тысяч. Два против одного. Получу двадцать пять чистых. Поставь на него, Джерри.
   – Выгодное дело, – сказал я.
   – Все равно мне его не побить, – сказал Джек. – Тут нет никакого жульничества. Я ведь все равно не могу его побить. Почему же не заработать на этом?
   – Подлей воды, – сказал я.
   – После этого боя уйду с ринга, – сказал Джек. – Брошу все к чертям. Все равно он меня побьет. Почему же не заработать?
   – Ясно.
   – Целую неделю не спал, – сказал Джек. – Всю ночь лежу и мучаюсь. Не могу спать, Джерри. Ты даже понять не можешь, каково это, когда не спишь.
   – Плохо.
   – Не могу спать. Не могу, и кончено. Сколько ни тренируйся, а какой толк, если не можешь спать, верно?
   – Верно.
   – Ты даже понять не можешь, Джерри, каково это, когда не спишь.
   – Подлей воды, – сказал я.
   Часам к одиннадцати Джек был готов, и я уложил его в постель. Он засыпал стоя. Я помог ему раздеться и лечь.
   – Теперь ты будешь спать, Джек, – сказал я.
   – Да, – сказал Джек, – теперь я засну.
   – Спокойной ночи, Джек, – сказал я.
   – Спокойной ночи, Джерри, – сказал Джек. – Один у меня есть друг – это ты.
   – Да ну тебя, – сказал я.
   – Один только друг, – сказал Джек. – Один-единственный.
   – Спи, – сказал я.
   – Сплю, – сказал Джек.
   Внизу, в конторе, Хоган сидел за столом и читал газеты. Он посмотрел на меня.
   – Ну, уложил своего дружка? – спросил он.
   – Готов.
   – Лучше так, чем совсем не спать, – сказал он.
   – Да.
   – А вот поди объясни это газетным писакам.
   – Ну, я тоже пошел спать, – сказал я.
   – Спокойной ночи, – сказал Хоган.
   Утром, часов в восемь, я сошел вниз и позавтракал. Хоган работал со своими клиентами в сарае. Я пошел туда и стал смотреть на них.
   – Раз! Два! Три! Четыре! – считал Хоган. – Хэлло, Джерри, – сказал он. – Джек встал?
   – Нет. Еще спит.
   Я пошел к себе в комнату и уложил вещи. В полдесятого я услышал, как Джек ворочается за стеной. Когда я услышал, что он спускается по лестнице, я тоже пошел вниз. Джек сидел за завтраком. Хоган тоже был там, он стоял у стола.
   – Как себя чувствуешь, Джек? – спросил я.
   – Ничего.
   – Хорошо спал? – спросил Хоган.
   – Спал на славу, – сказал Джек. – Во рту скверно, но голова не болит.
   – Вот видишь, – сказал Хоган. – Это потому, что виски хорошее.
   – Припиши к счету, – сказал Джек.
   – Когда вы едете? – спросил Хоган.
   – После завтрака. Одиннадцатичасовым.
   – Сядь, Джерри, – сказал Джек. Хоган ушел. Я сел к столу. Джек ел грейпфрут. Когда ему попадалась косточка, он выплевывал ее в ложку и сбрасывал на блюдце.
   – Я вчера здорово накачался, – начал он.
   – Да, выпил немножко.
   – Наболтал, наверно, всякого вздору.
   – Да нет, ничего особенного.
   – Где Хоган? – спросил он. Он доедал грейпфрут.
   – В контору ушел.
   – Что я там говорил насчет ставок? – спросил Джек. Он держал ложку и тыкал ею в грейпфрут.
   Вошла горничная, поставила на стол яичницу с ветчиной и убрала грейпфрут.
   – Дайте мне еще стакан молока, – сказал ей Джек. Она вышла.
   – Ты сказал, что ставишь пятьдесят тысяч на Уолкотта, – сказал я.
   – Это верно, – сказал Джек.
   – Это большие деньги.
   – Не нравится мне это, – сказал Джек.
   – Может еще и по-другому обернуться.
   – Нет, – сказал Джек. – Он до смерти хочет стать чемпионом. Эти жулики на нем не промахнутся.
   – Ничего нельзя знать наперед.
   – Нет. Ему нужно звание. Для него это важней денег.
   – Пятьдесят тысяч большие деньги, – сказал я.
   – Это простой расчет, – сказал Джек. – Я не могу победить. Ты же знаешь, что я не могу победить.
   – Пока ты на ринге, всегда есть шанс.
   – Нет, – сказал Джек. – Я выдохся. Это простой расчет.
   – Как ты себя чувствуешь?
   – Прилично, – сказал Джек. – Выспался, а это мне как раз и нужно.
   – Ты будешь хорош на ринге.
   – Да, будет на что посмотреть, – сказал Джек.
   После завтрака Джек вызвал жену по междугородному телефону. Он сидел в телефонной будке.
   – За все время первый раз ее вызывает, – сказал Хоган.
   – Он каждый день ей писал.
   – Ну да, – сказал Хоган, – марка ведь стоит только два цента.
   Мы попрощались с Хоганом, и Брюс, негр-массажист, отвез нас на станцию в двуколке.
   – Прощайте, мистер Бреннан, – сказал он, когда подошел поезд. – Надеюсь, вы ему расшибете котелок.
   – Прощайте, – сказал Джек и дал Брюсу два доллара.
   Брюсу много пришлось над ним поработать. Лицо у него вытянулось. Джек заметил, что я смотрю на два доллара в руках у Брюса.
   – Это все оплачено, – сказал он. – Массаж Хоган тоже ставит в счет.
   В поезде Джек все время молчал. Он сидел в углу – билет у него был засунут за ленту шляпы – и смотрел в окно. Только раз он повернулся и заговорил со мной.
   – Я предупредил жену, что возьму на ночь номер у Шелби, – сказал он. – Это в двух шагах от Парка. А домой вернусь завтра утром.
   – Отличная мысль, – сказал я. – Жена тебя когда-нибудь видела на ринге?
   – Нет, – сказал Джек. – Никогда не видела.
   Я подумал – какого же он ждет избиения, если не хочет показываться домой после матча. На вокзале мы взяли такси и поехали к Шелби. Вышел мальчик и забрал наши чемоданы, а мы пошли в контору.
   – На какую цену у вас есть номера? – спросил Джек.
   – Есть только номера на две кровати, – сказал конторщик. – Могу вам предложить прекрасную комнату на две кровати за десять долларов.