Страница:
Дэшил Хэммет
Штопор
* * *
3акипев, как кофейник, уже на восьмом километре от Филмера, почтовый автомобиль вез меня на юг сквозь знойное зарево и колючую белую пыль аризонской пустыни.Я был единственным пассажиром. Шоферу хотелось разговаривать не больше, чем мне. Все утро мы ехали через духовку, утыканную кактусами и полынью, и молчали — только шофер иногда ругался, останавливаясь, чтобы долить воды в стучащий мотор. Машина ползла по сыпучим пескам, петляла между крутыми красными склонами столовых гор, ныряла в сухие русла, где пыльные мескитные деревья просвечивали, как белое кружево, пробиралась по самому краю ущелий.
Солнце лезло вверх по медному небу. Чем выше оно влезало, тем больше и жарче оно становилось. Интересно, подумал я, насколько жарче ему надо стать, чтобы взорвались патроны в револьвере у меня под мышкой? Впрочем, какая разница? Если станет еще жарче, мы все взорвемся: машина, пустыня, шофер и я, все вспыхнем разом и исчезнем. И я не против!
В таком настроении мы поднялись по длинному косогору, перевалили через острый гребень и покатились под уклон, к Штопору.
Штопор в любое время не поразил бы зрителя. Тем более — в знойный воскресный день. Одна песчаная улица, протянувшаяся по краю кривого каньона Тирабузон от которого, путем перевода, получил свое имя город. «Город» назывался он, хотя и «деревня» было бы комплиментом: десятка полтора домов, как попало расставленных по улице, да мелкие развалюхи, где прилепившиеся к домам, где присевшие рядом, а где норовящие уползти.
На улице пеклись четыре пыльных автомобиля. Между двумя домами я разглядел загон: с полдюжины лошадей сообща грустили под навесом. Ни души кругом. Даже шофер мой с вялым и, по видимости, пустым мешком скрылся в здании с вывеской «Универсальный магазин Аддерли».
Взяв два пыльных чемодана, я вылез и пошел через дорогу к двухэтажному саманному дому с железной кровлей, на котором висела линялая вывеска с едва различимыми словами «Каньон-хаус».
Я пересек некрашеную безлюдную веранду, толкнул ногой дверь и вошел в столовую, где за столами, покрытыми клеенкой, обедали человек двенадцать мужчин и одна женщина. В углу стоял стол кассира, а позади него на стене висела доска с ключами. Между ней и столом, на табурете, сидел и притворялся, что не видит меня, толстячок с землистым лицом и такого же колера остатками волос. Я сказал:
— Комнату и воды побольше.
— Комнату — пожалуйста, — проворчал толстячок, — а от воды вам проку не будет. Только помоетесь и напьетесь, как тут же снова станете грязным и захотите пить. Куда же запропастился чертов журнал?
Не найдя журнала, он подвинул ко мне старый конверт:
— Зарегистрируйтесь на обороте. Поживете у нас?
— Скорей всего, да. Сзади отодвинули стул.
Я обернулся: долговязый человек с огромными красными ушами поднялся, держась за стол.
— Дамы и г'шпода, — провозгласил он, — наштало время оштавить пути неправедные и шнова принятша жа вяжанье. Жакон пришел в округ Орилла!
Пьяный поклонился мне, задев свою яичницу, и сел. Обедавшие приветствовали речь стуком ножей и вилок по столу.
Я оглядел их, пока они оглядывали меня. Разношерстное общество: обветренные ковбои, кряжистые рабочие, люди с мучнистыми, лицами ночных служащих. Единственная здесь женщина была явно чужой в Аризоне. Худая, лет двадцати пяти, с чересчур блестящими черными глазами, темноволосая и коротко стриженная; шустрая миловидность ее лица несла отпечаток поселения большего, нежели это. Таких или похожих видишь в больших городах, в заведениях, которые закрываются позже театров.
Кавалер ее был степного вида — худощавый парень лет двадцати с небольшим, не очень высокий, со светлыми голубыми глазами, ярко выделявшимися на загорелом лице, совершенно безукоризненном в смысле четкости и правильности черт.
— Вы, значит, новый заместитель шерифа? — сказал мне в затылок землистый хозяин.
Кто-то раскрыл мое инкогнито!
— Да. — Я спрятал раздражение за улыбкой, адресованной и ему и обедавшим. — И хоть сейчас сменяю мою звезду на упомянутую комнату и воду.
Он отвел меня через столовую наверх, в дощатую комнату на втором этаже с тыльной стороны дома, сказал: «Вот» — и вышел.
С водой из кувшина я сделал все возможное, чтобы удалить скопившуюся на мне белую грязь. Потом достал из чемоданов серую рубашку и толстый диагоналевый костюм и пристегнул под левым плечом револьвер — не собираясь делать из него секрет.
В боковые карманы пиджака я положил по новенькому автоматическому пистолету калибра 8,13 мм — короткоствольные, почти игрушки. Зато они всегда под рукой и маленькие: никому нет нужды знать, что не весь мой арсенал под мышкой.
Когда я спустился, столовая была пуста. Землистый пессимист-хозяин высунулся из двери.
— На еду есть надежда?
— Маленькая. — Он кивнул на объявление: «Столовая работает с 6 до 8, с 12 до 2 и с 5 до 7 вечера».
— Пожрать можно у Воша — если не привередлив, — кисло добавил он.
Через веранду, пустую из-за жары, и улицу, безлюдную по той же причине, я перешел к Вошу. Его заведение приткнулось к большому одноэтажному саманному дому с надписью «Бордер-палас» через весь фасад.
Это была лачуга — с тремя деревянными стенами и одной саманной («Бордер-паласа»), — едва вмещавшая свое содержимое: обеденную стойку, восемь табуретов, горсть кухонной утвари, половину мух Земли, железную койку за полузадернутой занавеской из мешковины и самого хозяина. Некогда помещение было выкрашено белой краской. Теперь оно сделалось дымчато-серым, за исключением самодельной надписи «Питание круглосуточное. Без кредита» с ценником. Надпись была желто-серая и засиженная мухами. А хозяин — маленький тощий старик, смуглый и веселый.
— Вы новый шериф? — спросил он с улыбкой, и я увидел, что зубов у него нет.
— Заместитель, и голодный. Съем все, что дадите, если не укусит в ответ и готовится недолго.
— Сейчас! — Он повернулся к плите и начал греметь сковородками. — Нам нужны шерифы, — сказал он через плечо.
— Кто-то вас донимает?
— Меня никто не донимает, будь спокоен! — Он махнул рукой на сахарный бочонок под полками. — Я с ними живо разберусь!
Из бочонка торчал приклад охотничьего ружья. Я вытащил его; это был обрез двустволки — противная штука в ближнем бою.
Я опустил обрез на место, и старик стал метать мне тарелки.
С пищей в желудке и сигаретой в зубах я cнова вышел на кривую улицу. Из «Бордер-паласа» доносился стук бильярдных шаров. Я пошел на этот звук.
В большой комнате над двумя бильярдными столами нагибались четверо мужчин; еще пять или шесть наблюдали за ними со стульев у стены. С одной стороны была дубовая стойка. Через открытую дверь в задней стене долетал шелест тасуемых карт.
Ко мне подошел крупный пузатый мужчина в белом жилете, с бриллиантовой запонкой на груди, и его красное, с тройным подбородком лицо расплылось в профессионально приветливой улыбке.
— Я Барделл, — представился он, протягивая толстую руку с ухоженными ногтями, на которой тоже сверкали бриллианты. — Это мое заведение. Рад познакомиться с вами, шериф! Ей-Богу, вы нам нужны, и, надеюсь, вы тут подольше побудете. Эти голубчики, — он, усмехнувшись, кивнул на бильярдистов, — бывает, бузят у меня.
Он стал трясти мне руку; я не препятствовал.
— Давайте познакомлю вас с ребятами, — продолжал он и повернулся, одной рукой обняв меня за плечи. — Все работники с ранчо X. А. Р., — махнув бриллиантами в сторону игроков, — кроме этого молодца Милк-Ривера: он объездчик и на простых пастухов смотрит свысока.
Молодец Милк-Ривер оказался тем стройным парнем, который сидел с женщиной в столовой гостиницы. Партнеры его были молоды, хотя не так, как он, загорелые, обветренные, косолапые, в сапогах с высокими каблуками. Бак Смолл был рыжеватый и пучеглазый, Смит — рыжеватый и низенький, Данн — долговязый ирландец.
Зрителями были рабочие «Колонии Орилла» и маленьких ближних ранчо. Кроме двух: Чика Орра, коренастого, грузного, толсторукого, с вдавленным носом, расплющенными ушами, золотыми передними зубами и покалеченными кистями боксера, и потертого типа с приоткрытым ртом — Жука Рейни; вся вывеска его недвусмысленно говорила о приверженности к кокаину.
В сопровождении Барделла я перешел в заднюю комнату, чтобы познакомиться с игроками в покер. Играли всего четверо. Другие карточные столы, лото и стол для игры в кости были свободны.
В одном из игроков я узнал ушастого пьяного, который произнес приветственную речь в гостинице. Звали его Шнур Вогель. Он работал на ранчо X. А. Р., так же как его сосед Ред Уилан. Оба были на взводе. Третьим с ними сидел спокойный, средних лет человек по фамилии Киф. И четвертым — Марк Нисбет, бледный, худой человек. Профессиональный картежник — свидетельствовала вся его наружность, от карих глаз с тяжелыми веками до сноровистых тонких пальцев.
Вогель с Нисбетом, по-видимому, не очень ладили.
Сдавал Нисбет, партия уже началась. У Вогеля было вдвое больше фишек, чем у других игроков; он сбросил две карты.
— В этот раз пускай мне обе дадут сверху! — И сказал он это без приятности.
Нисбет дал, карты, никак не отреагировав на шпильку. Ред Уилан сменил три карты. Киф спасовал. Нисбет сменил одну. Уилан поставил. Нисбет уравнял. Вогель добавил. Уилан уравнял. Нисбет добавил. Вогель поднял еще. Уилан спасовал. Нисбет снова добавил.
— Неужто ты и себе взял сверху? — прорычал Вогель Нисбету через стол и снова поднял ставку.
Нисбет уравнял. У него была пара тузов и пара королей. У ковбоя — три девятки.
Вогель громко засмеялся, сгребая фишки:
— Если бы я мог все время держать шерифа у тебя за спиной, я бы маленько разжился.
Нисбет делал вид, что занят приведением в порядок своих фишек. Я ему посочувствовал. Он сыграл по-дурацки — но как еще сыграешь с пьяным?
— Ну что, понравился наш городок? — спросил у меня Ред Уилан.
— Я его мало видел, — уклонился я. — Гостиницу, столовую, и все.
Уилан рассмеялся:
— Значит, со Вшом познакомился. Шнура дружок! Все, кроме Нисбета, засмеялись — Шнур Вогель тоже.
— Один раз Шнур попробовал его ограбить на двадцать пять центов — на кофе с булкой. Забыл заплатить, говорит, но похоже, что нашармака хотел пожрать. Короче, на другой день Вош заявляется на ранчо — пыль столбом, обрез под мышкой. Он тащил это орудие смерти по пустыне, пехом, двадцать пять километров — чтобы стребовать двадцать пять центов. И стребовал! Отобрал монету у Шнура с ходу, прямо между загоном и бараком, можно сказать — под пушечным дулом.
Шнур Вогель горестно улыбнулся и почесал большое ухо.
— Старый хрен приперся ко мне, словно я вор какой! Был бы мужик, он бы у меня на том свете получал эти деньги. А с этим грибом что делать, если ему и укусить-то нечем?
Его мутный взгляд устремился на стол, и вислогубая улыбка превратилась в оскал.
— Давай дальше, — прорычал он, со злобой глядя на Нисбета. — Теперь будет честная сдача!
Мы с Барделлом вернулись в переднюю комнату, где ковбои по-прежнему гоняли шары. Я сел на стул у стены и послушал их разговор. Нельзя сказать, что он был оживленным. Сразу чувствовалось, что в компании появился чужой. Первым делом мне надо было преодолеть это.
— Никто не скажет, — спросил я, не обращаясь ни к кому в особенности, — где мне добыть лошадь? Не очень норовистую — потому что наездник я паршивый.
— Можно взять в конюшне Эклина, — медленно ответил Милк-Ривер, глядя на меня невинными голубыми глазами, хотя вряд ли у него найдется такая, чтобы долго жила, если будешь ее торопить. Вот что, у Пири, на ранчо, есть саврасый, как раз для тебя. Он отдавать не захочет, но, если захватишь с собой приличные деньги и помашешь у него перед носом, может, сговоритесь.
— А вы мне не подсунете такую, с которой я не слажу? — спросил я.
Голубые глаза лишились всякого выражения.
— Я тебе вообще ничего не подсовываю, залетный. Ты спросил. Я ответил. Но так тебе скажу: если ты можешь усидеть на качалке, то и на саврасом усидишь.
— Прекрасно. Завтра поеду.
Милк-Ривер положил кий и нахмурился:
— Хотя, если подумать, завтра Пири едет в южный лагерь. Так что, если у тебя других дел нет, можно сейчас туда махнуть.
— Хорошо. — Я встал.
— А вы, ребята, едете домой? — спросил Милк-Ривер у партнеров.
— Ага, — равнодушно отозвался Смит. — Завтра нам с самого ранья выезжать, так что, пожалуй, пора двигаться. Погляжу, готовы ли Шнур с Редом.
Они не были готовы. Через раскрытую дверь доносился склочный голос Вогеля:
— Я тут поселился! Я этого змея за хвост держу — теперь, чтобы голым не уйти, обязательно передернет. А я только этого и дожидаюсь! Пусть только раз ветерок пустит, я ему вырву кадык!
Смит вернулся к нам.
— Шнур с Редом еще поиграют. После доедут на попутной. С Милк-Ривером, Смитом, Данном и Смоллом я вышел из «Бордер-паласа».
Не успели мы сделать и трех шагов, как на меня обрушился сутулый седоусый мужчина в крахмальной рубашке без воротничка.
— Я Аддерли, — представился он и протянул руку, другой показав на универсальный магазин Аддерли. — У вас есть минута? Я хочу вас кое с кем познакомить.
Работники ранчо X. А. Р. медленно шли к машинам.
— Можете две минуты подождать? — крикнул я им вслед. Милк-Ривер обернулся:
— Нам еще надо залить машину водой и бензином. Не торопись.
Аддерли вел меня к своему магазину и по дороге объяснял:
— У меня собрались кое-кто из лучших людей города... да почти все лучшие люди. Те, кто поддержит вас, если вы напомните Штопору о страхе Божьем. Мы смертельно устали от непрерывных бесчинств.
Через магазин и через двор мы пришли к его дому. Там собрались человек десять — двенадцать.
Его преподобие Диркс, истощенный высокий мужчина с длинным худым лицом и узкими губами, обратился ко мне с речью. Он называл меня братом, он объяснял, как дурен их город, и сказал, что он и его друзья готовы дать под присягой показания, необходимые для ареста разных людей, совершивших шестьдесят с чем-то преступлений за последние два года. У него и список был — с фамилиями, датами и часами, и он зачитал мне этот список. Все, с кем я познакомился сегодня, кроме присутствующих, упоминались в списке хотя бы по разу, равно как и многие, с кем я еще не успел познакомиться. Преступления были разнообразные — от убийства до алкогольного опьянения и сквернословия.
— Если вы мне дадите список, я его изучу, — пообещал я. Список он мне дал, но обещаниями не позволил отделаться.
— Брат, час промедлить с наказанием зла — значит стать его соучастником. Ты побывал в доме греха, которым заправляет Барделл. Ты слышал, как оскверняли Субботу стуком бильярдных шаров. Ты обонял их дыхание, смердящее контрабандным ромом. Порази же их сейчас, брат. Да не скажут, что ты потакал злу с первого дня пребывания в Штопоре. Ступай в сии чистилища и исполни твой долг, как христианин и как представитель закона!
Он был священник; я не хотел смеяться.
Я поглядел на остальных. Они сидели — и мужчины, и женщины — на краешках стульев. На лицах у них было такое выражение, какое видишь у зрителей на боксерском матче перед ударом гонга.
Миссис Эклин, жена хозяина конюшни, женщина с костлявым лицом и костлявым телом, уставила на меня глаза, твердые как голыши:
— А эта бесстыжая распутница, женщина, которая называет себя сеньорой Геей... и три девки, которые выдают себя за ее дочерей! Плохой из вас заместитель шерифа, если вы оставите их хотя бы еще на одну ночь дома... чтобы они продолжали развращать мужчин округа Орилла!
Остальные энергично закивали.
Мисс Джейни, учительница с кислым лицом и фальшивыми зубами, тоже вставила замечание:
— А еще хуже этих... этих созданий — Клио Ландес! Хуже потому хотя бы, что эти... эти девки... — она потупилась, ухитрилась покраснеть, скосилась на священника, — эти девки хотя бы не скрывают, кто они такие. А о ней... кто знает, что за ней водится?
— Про нее не знаю, — начал Аддерли, но жена не Дала ему закончить.
— Я знаю! — рявкнула она. Это была крупная усатая женщина, и корсет ее торчал шишками из-под черного блестящего платья. — Мисс Джейни совершенно права!
— А эта Клир Ландес значится в вашем списке? — спросил я, ибо действительно не помнил.
— Нет, брат, она не значится, — сокрушенно ответил его преподобие Диркс. — Но только потому, что она хитрее остальных. Без нее Штопор определенно станет чище. Эта женщина несомненно низкого морального уровня, без видимых средств существования и связана с худшими элементами.
— Рад был познакомиться с вами, друзья, — сказал я, складывая список и засовывая в карман. — И рад узнать, что вы меня поддержите.
Я двинулся к двери, надеясь улизнуть без дальнейших разговоров. Номер не прошел. За мной последовал священник.
— Ты поразишь их сейчас же, брат? Ты идешь священной войной на дом похоти и на притон азарта?
— Рад заручиться вашей поддержкой, — сказал я, — но никаких массовых арестов не будет — пока что во всяком случае. Ваш список я изучу и предприму то, что считаю нужным, но я не намерен сильно беспокоиться из-за мелких нарушений двухлетней давности. Я начинаю с нуля. Меня интересует то, что произойдет с этой минуты. До скорой встречи. — И я ушел.
Автомобиль ковбоев ждал меня перед магазином.
— Познакомился с лучшими людьми, — объяснил я, устраиваясь между Милк-Ривером и Баком Смоллом.
По загорелому лицу Милк-Ривера разбежались от глаз морщинки.
— Тогда ты знаешь, какая мы сволочь, — сказал он.
Данн повез нас по улице на юг, за городом свернул направо, в мелкую лощину, выстланную песком и камнями. Песок был глубок, а камни многочисленны; мы продвигались медленно. После полутора часов тряски, удушья и зноя мы выбрались из этой лощины и съехали в другую, пошире и позеленее.
Наконец из-за поворота показались строения ранчо X. А. Р. Под низким навесом, где уже стояла одна машина, мы вылезли. Из-за беленого дома к нам шел мускулистый, широкий в кости мужчина. Лицо у него было квадратное и темное. Короткие усики и маленькие, глубоко посаженные глаза — тоже темные. Это, как выяснилось, был Пири, управлявший ранчо вместо хозяина, который жил на Востоке.
— Ему нужна хорошая смирная лошадка, — сказал Милк-Ривер, — и мы подумали, не продашь ли ты своего Ролло. Такого смирного конька я в жизни не видел.
Пири сбил высокое сомбреро на затылок, покачался с носков на пятки.
— Сколько думаешь заплатить за этого, значит, коня?
— Если он мне подойдет, — сказал я, — готов заплатить за него столько, сколько надо, чтобы его купить.
— Это неплохо, — сказал он. — А что, если кто-нибудь из вас, ребята, накинет на саврасого веревку да приведет его, чтобы человек посмотрел?
Смит и Данн отправились вдвоем, сделав вид, что им очень не хочется.
В скором времени ковбои вернулись — верхами, ведя между собой саврасого, уже взнузданного и под седлом. Я заметил, что ведут они его на веревках. Это была нескладная лошадка масти недозрелого лимона, понурая, с римским носом.
— Вот он, — сказал Пири. — Попробуй его, и поговорим о деньгах.
Я бросил окурок и подошел к савраске. Он печально скосил на меня один глаз, повел ухом и продолжал грустно смотреть на землю. Данн и Смит сняли с него веревки, и я сел в седло.
Пока обе лошадки не отошли, Ролло стоял подо мной смирно.
А потом показал, на что он способен.
Он поднялся прямо в воздух и повисел в нем, чтобы успеть повернуться кругом до возвращения на землю. Он встал на передние ноги, потом встал на задние, потом со всех четырех снова поднялся в воздух.
Начало мне не понравилось, но оно меня не удивило. Я понимал, что я агнец, отданный на заклание. Нынешний случай был третьим в моей жизни, и такое я могу пережить. В краю скотоводов городской человек рано или поздно должен очутиться верхом на несговорчивом животном. Я городской человек, но могу даже ехать на лошади, если лошадь согласна сотрудничать. Но если она не согласна — тогда она выиграла.
Ролло намеревался выиграть. Я был не настолько глуп, чтобы тратить силы на борьбу с ним.
Поэтому, когда он еще раз поменял точки опоры, я упал с него, расслабясь, чтобы не разбиться о землю.
Смит поймал желтого конька и держал, его за повод, пока я отнимал колени от лба и поднимался на ноги.
Пири сидел на корточках и смотрел на меня нахмурясь. Милк-Ривер смотрел на Ролло с видом, который должен был означать крайнюю степень изумления.
— Слушай, что ты сделал коню, что он себя так ведет?
— Может, он просто шутит, — сказал я. — Попробую еще раз.
И снова Ролло стоял тихо и печально, пока я на нем не разместился. Затем возобновил конвульсии — и я приземлился в кустах на плечо и затылок.
Я встал, потирая левое плечо, ушибленное о камень. Смит держал саврасого. Лица у всех пятерых были серьезны и официальны — слишком серьезны и официальны.
— Может, ты ему не нравишься? — предположил Бак Смолл.
— Может быть, — согласился я, в третий раз забираясь на Ролло.
Лимонный дьявол вошел во вкус и прямо любовался своей работой. Он позволил мне пробыть на борту дольше, чем в прежние разы, — чтобы скинуть крепче.
Когда я грянулся оземь перед Пири и Милк-Ривером, мне стало нехорошо. Я не сразу смог подняться, а поднявшись, вынужден был постоять некоторое время, прежде чем почувствовал под собой землю.
— Подержите его минутку... — начал я. Передо мной возникла плечистая фигура Пири.
— Хватит, — сказал он. — Я не желаю тебе смерти.
— Уйди с дороги, — зарычал я. — Мне нравится. Еще хочу.
— На моего коня ты больше не сядешь, — зарычал он в ответ. — Он не привык к таким грубостям. Падаешь неаккуратно — повредишь мне коня.
Я попытался обойти его. Толстой рукой он преградил мне дорогу. Я заехал в темное лицо кулаком.
Он попятился, но на ногах устоял.
Я подошел к коню и сел в седло.
Ролло наконец поверил в меня. Мы были старые друзья. Он решил показать мне самое заветное. Он делал такие штуки, каких ни одна лошадь не смогла бы сделать.
Я приземлился в тех же кустах, что и прежде, и остался лежать.
Не знаю, сумел ли бы я встать, если бы захотел. Но я не хотел. Я закрыл глаза и успокоился. Если я не добился того, чего добивался, я готов признать поражение.
Смолл, Данн и Милк-Ривер внесли меня в дом и расправили на койке.
— Не думаю, что мне будет большая польза от этой лошади, — сказал я им. — Наверное, надо поискать другую.
— Не надо так отчаиваться, — посоветовал Смолл.
— Полежи-ка ты, отдохни, — сказал Милк-Ривер. — А будешь шевелиться — на части развалишься.
Я внял его совету.
* * *
Когда я проснулся, было утро; меня расталкивал Милк-Ривер.— Встанешь завтракать или думаешь, лучше тебе в постель принести?
Я осторожно пошевелился и определил, что руки и ноги пока на месте.
— Дотуда как-нибудь доползу.
Пока я надевал туфли — единственное, кроме шляпы, что было снято с меня перед сном, — он сел на койку напротив и свернул самокрутку. Потом сказал:
— Я всегда думал, что если человек не может сидеть на лошади, то он вообще мало чего стоит. Теперь не знаю. Ездить ты совсем не можешь и никогда не сможешь. Сел поперек животного, а что дальше делать, прямо и не знаешь! Но все-таки, если человек дал лошадке обвалять себя в пыли три раза кряду, а потом сцепляется с человеком, который хочет спасти его от такой плохой привычки, — все-таки он не совсем пропащий.
Он закурил и разломил пополам спичку.
— У меня есть гнедая лошадь — могу уступить за сто долларов. С коровами работать она скучает, а так — лошадь как лошадь, и без норова.
Я полез в пояс с деньгами и отсчитал ему на колени пять двадцаток.
— Ты посмотри ее сперва, — запротестовал он.
— Ты ее видел, — сказал я, зевнув, и встал — Где завтрак?
В хижине-столовой завтракали шесть человек. Троих я видел впервые. Ни Пири, ни Уилана, ни Вогеля не было. Милк-Ривер представил меня незнакомцам как ныряющего заместителя шерифа, и до конца трапезы еда, которую подавал на стол кривой повар-китаец, шла вперемежку с шутками о моих талантах по части верховой езды.
Меня это устраивало. У меня все болело и отнималось, но синяки я нажил не зря. Я завоевал кое-какое положение в этом пустынном коллективе и, может быть, нажил приятеля или двух.
Мы наблюдали за дымками наших сигарет на открытом воздухе, когда в лощине появился столб пыли и послышался стук копыт.
С лошади соскочил Ред Уилан и, вывалившись из песчаного облака, прохрипел:
— Шнура убили!
Из шести глоток посыпались вопросы. Ред стоял, качаясь, и пытался ответить. Он был пьян в стельку!
— Его Нисбет застрелил. Мне утром сказали, когда проснулся. Его застрелили рано утром — перед домом Барделла. Я бросил играть часов в двенадцать и пошел к Гее. А утром мне сказали. Я пошел было за Нисбетом, но... — он виновато поглядел на свой пустой пояс, — Барделл отобрал у меня револьвер.
Он опять пошатнулся. Я схватил его, поддержал.
— Коней! — гаркнул у меня за спиной Пири. — Едем в город!
Я отпустил Уилана и обернулся.
— Едем в город, — повторил я, — но никаких глупостей, когда приедем. Это моя работа.
Пири посмотрел мне в глаза.
— Шнур был наш, — сказал он.
— А кто убил Шнура, тот мой, — сказал я.
Спор на этом закончился, но я не был уверен, что последнее слово осталось за мной.
Часом позже мы спешились перед «Бордер-паласом».