Почему-то при слове «порез» на ум скорее приходят ободранные коленки и локти, нежели перерезанное горло. Я от души понадеялась, что бедняга действительно был без сознания, когда с ним это происходило.
– Итак, – Нэн подняла глаза от газеты, – как насчет приятной прогулки по Тейлорсвиль-роуд? Я поставлю пленку.
Я поняла, что она имеет в виду. Поскольку ни одному здравомыслящему человеку не улыбается работать по субботам, все ди-джеи на станции Нэн разбились на две команды и чередуются – выходят в эфир через выходные, отрабатывая каждый свою шестичасовую смену. И сегодня как раз была рабочая суббота Нэн.
– По дороге заскочим на студию, и я попрошу диктора последних известий поставить мою пленку, – сказала Нэн, вставая из-за стола.
Пленка, о которой говорила Нэн, была ее палочкой-выручалочкой на случай непредвиденных обстоятельств. Это заранее смонтированная запись, которая звучит совсем как живое выступление. За одним исключением: если слушать внимательно, можно заметить, что Нэн не говорит ни о времени суток, ни о погоде – и вообще ничего конкретного. Что-то вроде безразмерного радиошоу.
У всех ди-джеев заготовлены такие пленки – причем по настоянию управляющего, представляете? По словам Нэн, у них такая нехватка кадров, что, когда ведущие заняты записью репортажей с мест, или болеют, или уходят в отпуск, станция нанимает временных служащих, чтобы те крутили эти самые «аварийные» пленки, и таким образом экономят на зарплате.
Нэн сбегала к себе переодеться – ясное дело, в очередные джинсы и майку, – и через несколько минут мы уже были в пути. Нэн настояла, чтобы мы поехали в ее «неоне», а не в моей «фестиве». Я не удивилась: сестрица часто называет мою юркую машинку роликовой доской.
Дом номер 4451 по Тейлорсвиль-роуд оказался длинным строением в стиле ранчо, с венецианским окном и кирпичным фасадом; только вот скотоводческой фермы рядом не наблюдалось. Перед домом красовались лишь клочок пожухлой желтовато-коричневой травы, голубой трехколесный велосипед да красный игрушечный вагончик. Ошметки белой краски, которой некогда были выкрашены стены дома, густой перхотью обсыпали чахлые кусты.
Когда мы с Нэн приблизились к дому, оттуда вышла какая-то женщина; не поднимая глаз, повозилась с ключами и заперла дверь. Все это она проделала, не выпуская ладошки ребенка лет трех, который рванулся в сторону, не успела женщина поставить его на землю. Резким движением она притянула дитя обратно, и тут мальчик увидел нас. И истошно завопил.
Женщина вздрогнула и обернулась. На вид ей было лет двадцать пять; миниатюрная, с длинными белокурыми волосами, перехваченными черной лентой, – в тон платью, колготкам и туфлям.
– Миссис Рассел Мурмен? – сразу сообразила Нэн.
– Да… Я Элис Мурмен, – ответила молодая мать. Глаза ее перескакивали с меня на сестру и обратно. – А вы… вы близнецы?
Нэн кивнула:
– Нам бы хотелось с вами поговорить.
– Господи, и как только ваша матушка управлялась? – вылетело у Элис.
Нэн, судя по ее озадаченному виду, не сразу поняла, что бы это значило. Но я-то сообразила. Особенно когда увидела, как малыш устремился к красному вагончику, дернув мать за руку с такой силой, словно хотел вырвать с корнем. И при этом издавал громкие звуки, напоминавшие хрюканье. Да уж, с таким непоседой Элис наверняка считает, что справиться с двумя детьми можно, только держа наготове пистолет с доброй дозой транквилизатора.
Перекрывая хрюканье мальчишки, я прокричала:
– До чего же миленький! – Малыш и правда был недурен, а уж одет как настоящий джентльмен: в костюмчик цвета морской волны с ярко-красной бабочкой. Вот только вел себя отнюдь не по-джентльменски. Сейчас он рвался в сторону кустов, с каждой минутой хрюкая все громче. – И сколько же этому крошке?
– Год и месяц, – ответила Элис. – Он крупноват для своего возраста.
Крупноват для своего возраста?! Может, Элис шутит?
– Его отец в детстве тоже был крупным, – добавила Элис, и ее голубые глаза наполнились слезами.
– Мы здесь как раз из-за Рассела, – заявила Нэн, взмахнув журналистским удостоверением, которое одолжила у диктора на радио. Взмахнула она более чем небрежно, но я-то знала: надо было не дать Элис возможности как следует рассмотреть удостоверение. Главным образом потому, что на фото был изображен мужчина с длинными, свисающими как у моржа усами. Нэн быстро убрала документ в карман.
– Дело в том, что я готовлю репортаж, собираю дополнительные сведения об этом происшествии, – скороговоркой произнесла она, – для радиостанции, и…
Элис судорожно глотнула.
– А я… я как раз собралась в похоронное бюро.
– Мы вам глубоко соболезнуем, – вставила я. В глазах Нэн, впившихся в меня, я прочла, как по писаному: «Ага, значит, мы уже добрые друзья семьи, наносим светский визит безутешной вдове?» Я с вызовом сложила руки на груди. А почему, собственно, мы не можем проявить элементарную вежливость?
– Спасибо вам, мисс… э-э… – Голос Элис прервался, а глаза устремились на малыша. Деточка набрал полную пригоршню грязи. – Нет, не смей это есть! – крикнула Элис, дергая ребенка за руку. – Брось! Слышишь, брось!
Малыш проворно размазал грязь по своему пиджачку и счастливо улыбнулся маме. Элис обреченно вздохнула.
– Теперь придется снова его переодевать, – сказала она со слезами в голосе.
Я вдруг ощутила прилив симпатии к ней.
– Давайте я вам помогу, – предложила я, сгребая в охапку маленького хулигана.
Тот лягнул меня и попытался вывернуться, затем попробовал укусить, но я не обращала внимания на его усилия. Элли и Брайан не были такими крупными в этом возрасте, но порой вели себя столь же буйно. Я без труда скрутила мальчишку по рукам и ногам, так что рыпаться ему было некуда.
Нэн потрясенно наблюдала за нашей схваткой. Она-то наверняка предложила бы запереть ребенка в его комнате до совершеннолетия.
Переступив порог, я поначалу решила, что жилище Мурменов тоже подверглось налету, как наши с сестрой квартиры. Но потом до меня дошло, что раскиданное по полу барахло – это сплошь детские игрушки, детские одежки, а также детские бутылочки и резиновые кольца для зубов. Аккурат от стены до стены.
Следом вошла Элис и принялась прокладывать себе путь в детскую. Вскоре она вернулась с новым нарядом для малыша. На сей раз это был коричневый костюмчик, который, скорее всего, пробудет чистым минуты две после того, как она натянет его на сына. Хорошо хоть, коричневый – грязь будет не так заметна.
Мы с Нэн пригвоздили младенца к кушетке, удерживая за пухлые ножки, а Элис начала его раздевать. Как ни странно, малыш вдруг успокоился и довольно загукал, посасывая пустышку, которую Элис подобрала с пола и сунула ему в рот, как пробку. Я не верила своим глазам. Карапуз явно получал удовольствие. Эдак из него вырастет любитель сигар, балдеющий от грубого обращения.
Стаскивая с сынишки пиджак, Элис неожиданно произнесла:
– Знаете, я даже не удивилась, когда полицейские сказали мне насчет Рассела. Ну насчет того, что его… его… – Она никак не могла выговорить слово «убили».
– Не удивились? – переспросила Нэн. Элис кивнула, с каким-то затравленным видом.
– Ну да. Я… я понимала, что должно случиться что-то ужасное. С тех пор как появился тот тип, Рассел страшно изменился.
«А уж теперь тем более», – подумала я, прежде чем успела себя одернуть, и, откашлявшись, спросила:
– Какой тип?
– Да я толком не знаю, – вздохнула Элис, натягивая брючки на упакованную в памперс попку. – Рассел мне не говорил, кто он такой. И что вообще происходит. Сказал только, что они вместе занимаются каким-то крупным делом и что скоро мы разбогатеем. Вот и все. Мол, наконец-то заживем в достатке, без забот.
Мы с Нэн переглянулись. Я знала: она думает о том же, о чем и я. Что, возможно, все эти деньги, на которые так уповал Рассел, были страховкой, которую Элис должна была получить, после того как Рассел успешно организует собственное убийство. Что и говорить, сто тысяч долларов – неплохое подспорье в хозяйстве.
Однако посулы Рассела жене вроде бы подразумевали, что он и сам планировал поживиться. Что не так-то просто сделать, если рассчитываешь на собственную страховку.
– Ваш муж упоминал, что это за дело? – осторожно спросила Нэн.
Элис уже запихнула одну ручку малыша в рукав рубашки и теперь трудилась над второй.
– Нет. Ничего не говорил, – ответила она, не поднимая глаз.
Я усомнилась в ее искренности, но не успела и рта раскрыть, как Элис поспешила добавить:
– Да-да, я понимаю, о чем вы думаете. Что он занимался чем-то противозаконным – наркотиками, а то и похуже. Но я Рассела спрашивала. И он поклялся, что дело чистое.
Ну разумеется! Наркодельцы спешат поделиться с женами своими секретами! Еще бы! Не говоря уже о том, что я лично могла засвидетельствовать: мужья никогда-никогда не обманывают своих жен.
– Рассел поклялся мне, – повторила Элис, – что ничем противозаконным не занимается.
Слезы тихими ручейками потекли по ее щекам. Все так же увлеченно посасывая пустышку, малыш встревоженно посмотрел на маму.
– Наверное, я и сама понимала, что Рассел все время мне врет, – наконец сказала Элис. – Ведь стоило мне спросить его о делах, и он тотчас приходил в ярость. – Пожав плечами, она машинально поправила выбившийся из-под ленты локон. – Но я все равно продолжала допытываться, снова и снова. Даже спросила, зачем он вообще связался с человеком, с которым едва знаком.
– Ну а он что? – не вытерпела Нэн.
– В конце концов признался, что этот тип доводится ему родственником. Но больше ничего не сказал – мне, мол, больше не надо ничего об этом знать. – Тыльной стороной ладони Элис вытерла глаза. – Вот тогда у меня и возникли сомнения. Потому что я знакома со всеми родственниками Рассела – он ведь единственный ребенок в семье – и ни разу не слышала ни о каком Ледфорде, будь он даже седьмой водой на киселе.
Элис говорила о Расселе в настоящем времени, словно тот был жив. Видимо, она поняла это одновременно со мной, потому что слезы хлынули с новой силой.
– Ледфорд? – переспросила Нэн. – Этого типа звали…
– Глен Ледфорд, – всхлипнула Элис. – Это с ним Рассел встречается.
Снова настоящее время. И новый ручей слез.
Впрочем, я ее не винила. Ничуть. У бедняжки из-под ног выдернули почву, и теперь ей придется растить своего маленького Гаргантюа в одиночку. Я смотрела на молодую женщину и впервые за долгое время почувствовала, как мне повезло. По крайней мере мы с Джейком расстались, когда дети уже выросли.
Усиленно моргая, Элис вытерла слезы.
– Пусть говорят что угодно, мне все равно. Рассел был хорошим, порядочным, замечательным человеком. За всю свою жизнь он не совершил ни единого дурного поступка.
Интересно, говорила бы она так убежденно, если бы знала, что ее муж пытался подцепить меня буквально за несколько минут до своей гибели?
– Рассел самый милый, самый добрый… Ой-ой-ой.
Нэн, очевидно решив, что женщина вот-вот снова разрыдается, торопливо выпалила:
– Элис, а как выглядел тот человек, Глен Ледфорд?
– Ну… лысый. Вроде бы довольно плотный. И низенький. Гораздо ниже Рассела. И толще. И в очках.
Под ложечкой у меня засосало. Неужели этот Ледфорд – тот самый тип, который следил за Нэн? Но зачем? С какой стати?
– Рассел говорил вам, где живет Ледфорд? – спросила Нэн.
– У меня бумажка прикреплена на дверце холодильника. Там есть адрес, где они всегда встречались.
Она передала свежепереодетого карапуза Нэн. Сестрица держала ребенка на вытянутых руках, подальше от себя, будто это было не человеческое дитя, а неведомая и опасная зверушка, и, едва Элис вышла из комнаты, сунула малыша мне. Маленький бунтарь тотчас выплюнул пустышку, пронзительно взвизгнул и принялся выкручиваться. Я усилила хватку, и тут вернулась Элис. Будто и не замечая истошных криков чада, она вручила Нэн клочок бумаги.
– Вот. Вообще-то это не частный дом, а мотель в Джефферсонвиле. Называется «Блуберри-Хилл».
– Спасибо вам огромное, – сказала я, возвращая Элис сына.
Я-то была уверена, что благодарю ее за информацию, но в то же время – не скрою – не менее приятно было сбыть младенца с рук.
Джефферсонвиль, штат Индиана, отделен от Луисвиля, штат Кентукки, одной лишь рекой Огайо. Поскольку Нэн всю дорогу мчалась на предельно допустимой скорости, мы добрались туда за двадцать пять минут. И едва съехали с моста, я сразу увидела вывеску.
– Вот и он, – сообщила я сестре. – Мотель «Блуберри-Хилл». Очень мило, правда?
Оказалось, что нет.
Глава восьмая
– Итак, – Нэн подняла глаза от газеты, – как насчет приятной прогулки по Тейлорсвиль-роуд? Я поставлю пленку.
Я поняла, что она имеет в виду. Поскольку ни одному здравомыслящему человеку не улыбается работать по субботам, все ди-джеи на станции Нэн разбились на две команды и чередуются – выходят в эфир через выходные, отрабатывая каждый свою шестичасовую смену. И сегодня как раз была рабочая суббота Нэн.
– По дороге заскочим на студию, и я попрошу диктора последних известий поставить мою пленку, – сказала Нэн, вставая из-за стола.
Пленка, о которой говорила Нэн, была ее палочкой-выручалочкой на случай непредвиденных обстоятельств. Это заранее смонтированная запись, которая звучит совсем как живое выступление. За одним исключением: если слушать внимательно, можно заметить, что Нэн не говорит ни о времени суток, ни о погоде – и вообще ничего конкретного. Что-то вроде безразмерного радиошоу.
У всех ди-джеев заготовлены такие пленки – причем по настоянию управляющего, представляете? По словам Нэн, у них такая нехватка кадров, что, когда ведущие заняты записью репортажей с мест, или болеют, или уходят в отпуск, станция нанимает временных служащих, чтобы те крутили эти самые «аварийные» пленки, и таким образом экономят на зарплате.
Нэн сбегала к себе переодеться – ясное дело, в очередные джинсы и майку, – и через несколько минут мы уже были в пути. Нэн настояла, чтобы мы поехали в ее «неоне», а не в моей «фестиве». Я не удивилась: сестрица часто называет мою юркую машинку роликовой доской.
Дом номер 4451 по Тейлорсвиль-роуд оказался длинным строением в стиле ранчо, с венецианским окном и кирпичным фасадом; только вот скотоводческой фермы рядом не наблюдалось. Перед домом красовались лишь клочок пожухлой желтовато-коричневой травы, голубой трехколесный велосипед да красный игрушечный вагончик. Ошметки белой краски, которой некогда были выкрашены стены дома, густой перхотью обсыпали чахлые кусты.
Когда мы с Нэн приблизились к дому, оттуда вышла какая-то женщина; не поднимая глаз, повозилась с ключами и заперла дверь. Все это она проделала, не выпуская ладошки ребенка лет трех, который рванулся в сторону, не успела женщина поставить его на землю. Резким движением она притянула дитя обратно, и тут мальчик увидел нас. И истошно завопил.
Женщина вздрогнула и обернулась. На вид ей было лет двадцать пять; миниатюрная, с длинными белокурыми волосами, перехваченными черной лентой, – в тон платью, колготкам и туфлям.
– Миссис Рассел Мурмен? – сразу сообразила Нэн.
– Да… Я Элис Мурмен, – ответила молодая мать. Глаза ее перескакивали с меня на сестру и обратно. – А вы… вы близнецы?
Нэн кивнула:
– Нам бы хотелось с вами поговорить.
– Господи, и как только ваша матушка управлялась? – вылетело у Элис.
Нэн, судя по ее озадаченному виду, не сразу поняла, что бы это значило. Но я-то сообразила. Особенно когда увидела, как малыш устремился к красному вагончику, дернув мать за руку с такой силой, словно хотел вырвать с корнем. И при этом издавал громкие звуки, напоминавшие хрюканье. Да уж, с таким непоседой Элис наверняка считает, что справиться с двумя детьми можно, только держа наготове пистолет с доброй дозой транквилизатора.
Перекрывая хрюканье мальчишки, я прокричала:
– До чего же миленький! – Малыш и правда был недурен, а уж одет как настоящий джентльмен: в костюмчик цвета морской волны с ярко-красной бабочкой. Вот только вел себя отнюдь не по-джентльменски. Сейчас он рвался в сторону кустов, с каждой минутой хрюкая все громче. – И сколько же этому крошке?
– Год и месяц, – ответила Элис. – Он крупноват для своего возраста.
Крупноват для своего возраста?! Может, Элис шутит?
– Его отец в детстве тоже был крупным, – добавила Элис, и ее голубые глаза наполнились слезами.
– Мы здесь как раз из-за Рассела, – заявила Нэн, взмахнув журналистским удостоверением, которое одолжила у диктора на радио. Взмахнула она более чем небрежно, но я-то знала: надо было не дать Элис возможности как следует рассмотреть удостоверение. Главным образом потому, что на фото был изображен мужчина с длинными, свисающими как у моржа усами. Нэн быстро убрала документ в карман.
– Дело в том, что я готовлю репортаж, собираю дополнительные сведения об этом происшествии, – скороговоркой произнесла она, – для радиостанции, и…
Элис судорожно глотнула.
– А я… я как раз собралась в похоронное бюро.
– Мы вам глубоко соболезнуем, – вставила я. В глазах Нэн, впившихся в меня, я прочла, как по писаному: «Ага, значит, мы уже добрые друзья семьи, наносим светский визит безутешной вдове?» Я с вызовом сложила руки на груди. А почему, собственно, мы не можем проявить элементарную вежливость?
– Спасибо вам, мисс… э-э… – Голос Элис прервался, а глаза устремились на малыша. Деточка набрал полную пригоршню грязи. – Нет, не смей это есть! – крикнула Элис, дергая ребенка за руку. – Брось! Слышишь, брось!
Малыш проворно размазал грязь по своему пиджачку и счастливо улыбнулся маме. Элис обреченно вздохнула.
– Теперь придется снова его переодевать, – сказала она со слезами в голосе.
Я вдруг ощутила прилив симпатии к ней.
– Давайте я вам помогу, – предложила я, сгребая в охапку маленького хулигана.
Тот лягнул меня и попытался вывернуться, затем попробовал укусить, но я не обращала внимания на его усилия. Элли и Брайан не были такими крупными в этом возрасте, но порой вели себя столь же буйно. Я без труда скрутила мальчишку по рукам и ногам, так что рыпаться ему было некуда.
Нэн потрясенно наблюдала за нашей схваткой. Она-то наверняка предложила бы запереть ребенка в его комнате до совершеннолетия.
Переступив порог, я поначалу решила, что жилище Мурменов тоже подверглось налету, как наши с сестрой квартиры. Но потом до меня дошло, что раскиданное по полу барахло – это сплошь детские игрушки, детские одежки, а также детские бутылочки и резиновые кольца для зубов. Аккурат от стены до стены.
Следом вошла Элис и принялась прокладывать себе путь в детскую. Вскоре она вернулась с новым нарядом для малыша. На сей раз это был коричневый костюмчик, который, скорее всего, пробудет чистым минуты две после того, как она натянет его на сына. Хорошо хоть, коричневый – грязь будет не так заметна.
Мы с Нэн пригвоздили младенца к кушетке, удерживая за пухлые ножки, а Элис начала его раздевать. Как ни странно, малыш вдруг успокоился и довольно загукал, посасывая пустышку, которую Элис подобрала с пола и сунула ему в рот, как пробку. Я не верила своим глазам. Карапуз явно получал удовольствие. Эдак из него вырастет любитель сигар, балдеющий от грубого обращения.
Стаскивая с сынишки пиджак, Элис неожиданно произнесла:
– Знаете, я даже не удивилась, когда полицейские сказали мне насчет Рассела. Ну насчет того, что его… его… – Она никак не могла выговорить слово «убили».
– Не удивились? – переспросила Нэн. Элис кивнула, с каким-то затравленным видом.
– Ну да. Я… я понимала, что должно случиться что-то ужасное. С тех пор как появился тот тип, Рассел страшно изменился.
«А уж теперь тем более», – подумала я, прежде чем успела себя одернуть, и, откашлявшись, спросила:
– Какой тип?
– Да я толком не знаю, – вздохнула Элис, натягивая брючки на упакованную в памперс попку. – Рассел мне не говорил, кто он такой. И что вообще происходит. Сказал только, что они вместе занимаются каким-то крупным делом и что скоро мы разбогатеем. Вот и все. Мол, наконец-то заживем в достатке, без забот.
Мы с Нэн переглянулись. Я знала: она думает о том же, о чем и я. Что, возможно, все эти деньги, на которые так уповал Рассел, были страховкой, которую Элис должна была получить, после того как Рассел успешно организует собственное убийство. Что и говорить, сто тысяч долларов – неплохое подспорье в хозяйстве.
Однако посулы Рассела жене вроде бы подразумевали, что он и сам планировал поживиться. Что не так-то просто сделать, если рассчитываешь на собственную страховку.
– Ваш муж упоминал, что это за дело? – осторожно спросила Нэн.
Элис уже запихнула одну ручку малыша в рукав рубашки и теперь трудилась над второй.
– Нет. Ничего не говорил, – ответила она, не поднимая глаз.
Я усомнилась в ее искренности, но не успела и рта раскрыть, как Элис поспешила добавить:
– Да-да, я понимаю, о чем вы думаете. Что он занимался чем-то противозаконным – наркотиками, а то и похуже. Но я Рассела спрашивала. И он поклялся, что дело чистое.
Ну разумеется! Наркодельцы спешат поделиться с женами своими секретами! Еще бы! Не говоря уже о том, что я лично могла засвидетельствовать: мужья никогда-никогда не обманывают своих жен.
– Рассел поклялся мне, – повторила Элис, – что ничем противозаконным не занимается.
Слезы тихими ручейками потекли по ее щекам. Все так же увлеченно посасывая пустышку, малыш встревоженно посмотрел на маму.
– Наверное, я и сама понимала, что Рассел все время мне врет, – наконец сказала Элис. – Ведь стоило мне спросить его о делах, и он тотчас приходил в ярость. – Пожав плечами, она машинально поправила выбившийся из-под ленты локон. – Но я все равно продолжала допытываться, снова и снова. Даже спросила, зачем он вообще связался с человеком, с которым едва знаком.
– Ну а он что? – не вытерпела Нэн.
– В конце концов признался, что этот тип доводится ему родственником. Но больше ничего не сказал – мне, мол, больше не надо ничего об этом знать. – Тыльной стороной ладони Элис вытерла глаза. – Вот тогда у меня и возникли сомнения. Потому что я знакома со всеми родственниками Рассела – он ведь единственный ребенок в семье – и ни разу не слышала ни о каком Ледфорде, будь он даже седьмой водой на киселе.
Элис говорила о Расселе в настоящем времени, словно тот был жив. Видимо, она поняла это одновременно со мной, потому что слезы хлынули с новой силой.
– Ледфорд? – переспросила Нэн. – Этого типа звали…
– Глен Ледфорд, – всхлипнула Элис. – Это с ним Рассел встречается.
Снова настоящее время. И новый ручей слез.
Впрочем, я ее не винила. Ничуть. У бедняжки из-под ног выдернули почву, и теперь ей придется растить своего маленького Гаргантюа в одиночку. Я смотрела на молодую женщину и впервые за долгое время почувствовала, как мне повезло. По крайней мере мы с Джейком расстались, когда дети уже выросли.
Усиленно моргая, Элис вытерла слезы.
– Пусть говорят что угодно, мне все равно. Рассел был хорошим, порядочным, замечательным человеком. За всю свою жизнь он не совершил ни единого дурного поступка.
Интересно, говорила бы она так убежденно, если бы знала, что ее муж пытался подцепить меня буквально за несколько минут до своей гибели?
– Рассел самый милый, самый добрый… Ой-ой-ой.
Нэн, очевидно решив, что женщина вот-вот снова разрыдается, торопливо выпалила:
– Элис, а как выглядел тот человек, Глен Ледфорд?
– Ну… лысый. Вроде бы довольно плотный. И низенький. Гораздо ниже Рассела. И толще. И в очках.
Под ложечкой у меня засосало. Неужели этот Ледфорд – тот самый тип, который следил за Нэн? Но зачем? С какой стати?
– Рассел говорил вам, где живет Ледфорд? – спросила Нэн.
– У меня бумажка прикреплена на дверце холодильника. Там есть адрес, где они всегда встречались.
Она передала свежепереодетого карапуза Нэн. Сестрица держала ребенка на вытянутых руках, подальше от себя, будто это было не человеческое дитя, а неведомая и опасная зверушка, и, едва Элис вышла из комнаты, сунула малыша мне. Маленький бунтарь тотчас выплюнул пустышку, пронзительно взвизгнул и принялся выкручиваться. Я усилила хватку, и тут вернулась Элис. Будто и не замечая истошных криков чада, она вручила Нэн клочок бумаги.
– Вот. Вообще-то это не частный дом, а мотель в Джефферсонвиле. Называется «Блуберри-Хилл».
– Спасибо вам огромное, – сказала я, возвращая Элис сына.
Я-то была уверена, что благодарю ее за информацию, но в то же время – не скрою – не менее приятно было сбыть младенца с рук.
Джефферсонвиль, штат Индиана, отделен от Луисвиля, штат Кентукки, одной лишь рекой Огайо. Поскольку Нэн всю дорогу мчалась на предельно допустимой скорости, мы добрались туда за двадцать пять минут. И едва съехали с моста, я сразу увидела вывеску.
– Вот и он, – сообщила я сестре. – Мотель «Блуберри-Хилл». Очень мило, правда?
Оказалось, что нет.
Глава восьмая
НЭН
Ну и дыра!
Нечего сказать, сестренка попала пальцем в небо. «Милым» мотель «Блуберри-Хилл» уж точно не был.
Вероятно, в пятидесятые годы это здание барачного типа из красного кирпича обслуживало семейства, отправившиеся посмотреть Соединенные Штаты Америки на своем «шевроле» или «студебекере».
Мотель «Блуберри-Хилл», вне всяких сомнений, был обычным клоповником. Из тех, куда сначала заходит мамаша, дабы проверить наличие тараканов и мышиного дерьма, и лишь затем разрешает папаше снять номер. Во всяком случае, именно так поступали наши родители, когда мы всей семьей отправлялись путешествовать по дорогам страны.
Некоторые из этих ископаемых мотелей в окрестностях Луисвиля попросту закрылись и стоят теперь, одинокие и покинутые, с табличками «Продается», гниющими на фасаде. Некоторые, как и «Блуберри-Хилл», возродились из пепла и шагают в ногу со временем – точнее, с нынешними запросами.
Намалеванная от руки вывеска, красовавшаяся перед входом в «Блуберри-Хилл», гордо предлагала номер на двоих аж за 15 долларов 95 центов!!! – с тремя восклицательными знаками.
Припарковав свой «неон» на полупустой стоянке, я огляделась по сторонам. Отметила неподдельное очарование облупившихся ставней, кривобоких москитных сеток, болтавшихся на сломанных петлях, и проржавевших насквозь сточных труб. М-да, уютный домик…
Берт громко откашлялась.
– Боже правый, – вымолвила она.
Найти кабинет управляющего не составило труда. Его дверь располагалась рядом с древним автоматом по раздаче кока-колы, сулившим вам бутылочку всего за десять центов. Веселенькие рисуночки на желтой табличке, привинченной к автомату, изображали мужчин и женщин в шляпках и костюмах явно пятидесятых годов – и все они увлеченно утоляли жажду. Черт, да один этот агрегат, наверное, дороже всего заведеньица.
– Это что, дом свиданий? – воскликнула я, вылезая из машины. – Не удивлюсь, если здесь почасовой тариф. А может, и поминутный.
Поджав губы, Берт огляделась.
– Не хочешь ли ты сказать, что в подобные места Джейк водил свою подружку?
– Вряд ли, если хотел произвести на нее впечатление. – И тут же пожалела о своих словах. Берт заморгала и отвернулась.
– Впрочем, – поспешила добавить я, – если она настоящая проститутка, наверняка только по таким притонам и шляется.
По-моему, Берт меня даже не услышала. Она уже целеустремленно шагала вперед, держа курс на вывеску «Управляющий». Я поскакала следом и даже успела распахнуть перед ней дверь.
Внутри первым делом в глаза бросался маленький черно-белый телевизор с огромной антенной, напоминавшей кроличьи уши. Телик стоял на грязной, засаленной конторке, а в глаза бросался потому, что орал как оглашенный. Беглого взгляда хватило, чтобы понять: полным ходом идут мультяшные разборки Тома и Джерри.
За конторкой, в кресле, обитом драным зеленым велюром, сидел морщинистый человечек. Вокруг его ушей клубились седые космы, напоминавшие «сахарную вату», однако на макушке волос не было вообще – она тускло мерцала в свете голой лампочки, болтавшейся прямо над мужичонкой. Одет гном был в пожелтевшую белую рубашку, застегнутую на все пуговицы, и мешковатые коричневые штаны из полиэстера. Целую минуту он не замечал нашего присутствия.
– Сэр? – Берт шагнула вперед. – Разрешите?..
Гном тяжко вдохнул и, даже не глянув в нашу сторону, поднялся на ноги. Чем-то он неуловимо напоминал Дэнни Де Вито. Грузно опершись на конторку, гном наконец удостоил нас взглядом, в который, несомненно, вложил все тепло, приберегаемое для сборщика налогов.
Я заговорила, быстро-быстро. А когда остановилась, дабы перевести дух, гном вскинул брови:
– Сестрички Ледфорда, говорите? – Пока я тараторила, он внимательно изучал нас, и его водянистые глазки не раз задерживались на наших бюстах. – Близнецы, да?
Как он ухитрился это определить, глядя на наши груди, осталось для меня загадкой, но все равно мы с Берт закивали.
– Да, мы близнецы, – ответила Берт и даже улыбнулась этому старому развратнику.
Гном на ответную улыбку не расщедрился.
– Чтой-то не больно-то вы похоже на Ледфорда.
– А у нас разные отцы, – с готовностью отозвалась я.
Берт с гномом одновременно посмотрели на меня. Затем глазки гнома – как и у большинства людей при первой встрече с нами – принялись стрелять с меня на Берт и обратно.
– Близнецы, значит, – повторил гном с насмешкой. После чего громко прочистил горло и смачно харкнул.
Очевидно, многоплодные беременности не вызывали у него одобрения.
Хотелось бы надеяться, что возле его ног есть плевательница, но вряд ли.
Берт брезгливо скривилась.
Впрочем, гном не заметил. Его слезящиеся глазки вновь уставились в телеящик. Тут я углядела посреди кресла глубокую вмятину, аккурат по размерам гномьей задницы. Видать, пытался пустить корни. На экране начался очередной мультик из той же серии.
Берт хотела было облокотиться о конторку, но вовремя передумала.
– Сэр? – повторила она. – Будьте любезны… С трудом оторвавшись от Тома и Джерри, гном снова повернулся к нам:
– Слушайте. Ледфорда сейчас нет дома. И вообще, он уже несколько дней не показывался.
Дэнни выжидательно уставился на нас, очевидно рассчитывая, что мы развернемся и уйдем. Но мы не сдвинулись с места.
– Видите ли, нам бы попасть в его комнату… – заговорила Берт. – Наш брат Глен попросил захватить кое-что из его вещей. Бедняга… э-э… растянул лодыжку, так что какое-то время поживет у нас. Чтоб мы могли о нем позаботиться. Ну так вот, брату нужна одежда – чистые рубашки, джинсы, ну и все такое, вот мы и подумали, что…
– …нам бы ключ от его номера, – закончила я за сестру.
До сего момента я глазела на Берт в изумлении, чуть ли не отклячив челюсть. Нет, этой женщине определенно стоит писать романы. Но если мы хотим попасть в номер Ледфорда сегодня, данное сочинение я бы подсократила. И подождала киноверсии.
Хмуро зыркнув на нас, гном вернулся к Тому и Джерри. Признаться, я начинала терять терпение.
– Эй, вы! – окликнула его я. – Дайте нам ключ!
Я и не подозревала, что ору, но гном так и подскочил.
– Ладно, ладно, – проворчал он, неохотно отрываясь от экрана. – И много вас еще, родственничков, придет?
Мы недоуменно уставились на него.
– Да нет, только мы, – пожала плечами Берт и снова улыбнулась этому замшелому пню.
Но тот и на сей раз не ответил на ее улыбку, а вместо этого принялся ворчать себе под нос, роясь в ящиках конторки, – в поисках ключа, как я пылко надеялась.
– Не пойму я эту вашу родню, – скрипел гном. – У других жильцов гостей почти не бывает. Вернее, они своих гостей обычно с собой приводят. А тут – без конца: то встал, то сел, то впускай, то выпускай… только и скачу туда-сюда, с тех пор как поселился этот Ледфорд.
«Жизнь – сука», – так и подмывало меня ему сказать. Из скорбной повести страдальца я почерпнула одно: судя по всему, Рассел частенько навещал здесь Ледфорда. А кроме того, охрана в этом милом заведении – величина неизвестная.
Что очень на руку нам с Берт.
Гном наконец отыскал ключ и бросил его на стол перед нами.
– Шестой номер, в заднем крыле, – буркнул он.
Мать честная, в этой дыре еще и крылья есть? Старый хрен уже вернулся к своему телевизору.
– Спасибо вам большое, – сказала Берт, – Нам очень жаль, что побеспокоили вас.
Ну да, ну да.
Заново укореняясь в кресле, чертов хрыч проворчал:
– А платят-то – всего ничего. Это за такие-то труды – то встань, то сядь каждые пять минут. Нет, надо уходить, это точно. Лучше уж плакальщиком на кладбище устроюсь.
Что тут сказать? Данные у него для этого и впрямь имелись.
На тесемке болталась картонная бирка с номером «6», выведенным белой краской. Прихватив ключ, я направилась к выходу.
А Берт, можете себе представить, переминалась с ноги на ногу.
– Мы только на минуточку зайдем, сэр, – словно извиняясь, промямлила она. – И еще раз большое вам спасибо за…
Она бы еще долго крутила эту пластинку – пришлось схватить ее за руку и потащить к дверям.
– Нэн, ну нельзя же так! – укорила меня сестренка, пока мы шагали к шестому номеру. – Ты так грубо себя вела…
Я даже не удостоила ее ответом. Эта женщина переживает, что я груба с недоумком, который харкает на пол?
Как вскоре выяснилось, нам с Берт стоило меньше внимания уделять заплеванному полу, а чуть побольше – словам старого хрена. Тогда бы мы, наверное, не так сильно удивились, открыв дверь номера Ледфорда.
Первое, что я увидела, была кровать посреди комнаты. Вероятно, все до единого ящики двух ободранных комодов были выпотрошены прямо на изъеденное молью кроватное покрывало, испытывая на прочность и без того провисший многострадальный матрас.
Покуда мы с Берт таращились на кровать, в дальнем углу комнаты, где стоял металлический шкаф с распахнутой дверцей, произошло какое-то движение. Я, признаться, испугалась, что там шуршит нечто маленькое, шерстистое, из отряда грызунов.
С бешено колотящимся сердцем, я двинулась к шкафу. Берт не отставала ни на шаг.
В шкафу – неподвижно, словно каменное изваяние, – стояла темноволосая женщина, запустив одну руку в карман пиджака, висевшего справа от нее. Зеленые глаза, казалось, занимали все ее лицо.
Не знаю точно, кого ожидала узреть дама, только при виде нас с Берт она заметно расслабилась и облегченно выдохнула, переводя взгляд с моего лица на сестричкино и обратно:
– Ох! Это вы! Зита и Гита.
Причем сказала это чуть менее презрительно, нежели давеча гном. Видать, еще одна «поборница» многоплодных беременностей.
– А постучать нельзя было, девочки? – продолжала она. – Между прочим, вы меня до смерти напугали. – И картинно помахала рукой перед лицом, словно находилась на грани обморока и пыталась заранее привести себя в чувство.
– О, мэм, простите нас, пожалуйста, – промямлила Берт. – Мы понятия не имели, что здесь кто-то есть…
Даму явно не интересовало, что собирается сказать Берт.
– В чем дело? – перебила она. – Он и вам сделал ручкой?
Судя по всему, дама приняла нас с Берт за подружек Глена Ледфорда. Я задохнулась от негодования – это в такой-то убогой обстановке? Я обвела взглядом протертый коврик, ободранную мебель, дыру в стене над кроватью. Такое впечатление, будто кто-то ткнул туда ногой.
Да нас попросту оскорбили!
Должно быть, Берт осознала это одновременно со мной, потому что, когда заговорила, голос ее звучал почти надменно:
– Можно поинтересоваться, кто вы такая?
Я сочла за благо не вмешиваться. К тому же сестренка говорила до жути убедительно, будто это мы имели полное право здесь находиться, а уж никак не эта дамочка из шкафа.
Дамочка ухмыльнулась.
– А можно мне поинтересоваться, где Глен? – передразнивая Берт, парировала она и, не дожидаясь ответа, вернулась к прерванному занятию: обшариванию карманов, в данный момент джинсов.
Мне не хотелось ей говорить, но в таком ракурсе, спиной к нам, она смотрелась куда как привлекательнее. Ее хлопчатобумажный комбинезончик, явно фирменный, выгодно подчеркивал формы. А уж задница у дамочки выглядела так, будто ее упаковали в чудо-пояс – из тех, что подтягивают вашу корму дюйма на два вверх. Ей было лет тридцать с небольшим; среднего роста, стройная, с черными волосами до плеч, скорей всего крашеными – уж больно безупречный оттенок.
А может, это парик? Я вгляделась повнимательнее. Сзади из-под смоляной шевелюры выбилось несколько рыжеватых локонов. Блондинка, пытающаяся стать брюнеткой, – такое не часто встретишь.
Дамочка и спереди была бы недурна – кабы не толстый слой грима и не глубокие складки вокруг рта.
В общем и целом выражением лица женщина напоминала собачонку, которую столько раз пинали, что она уже не задумывается почему, а сосредоточилась на том, чтобы вовремя увернуться от удара.
– Но ведь это квартира Глена, – заметила Берт. – Разве его нет дома?
Брюнетка пожала плечами:
– Нет у меня времени на игры. Где он, черт побери?
– А вы не знаете? – спросила я. Женщина снова пожала плечами:
– Почему это я должна знать?
Мы с Берт переглянулись. Может, мы что-то упустили? Может, стоит начать по новой?
– Ну ладно, – вздохнула я. – Давайте с самого начала. Кто вы такая?
Дамочка ответила не сразу. Правда, повернулась к нам, не вынимая правой руки из заднего кармана изучаемых джинсов и с довольно странным выражением на лице. Как будто пыталась на что-то решиться.
– Окей, – наконец сказала она, видимо приняв решение. – Я Максина Ледфорд, жена Глена. Миссис Глен Ледфорд. – Голос ее слегка дрогнул. – И я… э-э… собираю его вещи.
Собирает? Не хотелось бы судить сгоряча, но лично мне показалось, что Максина скорее обыскивает пожитки Ледфорда. И даже наше присутствие ее не остановило. Представившись, она тотчас повернулась к нам спиной и запустила руку в карман брюк, висевших по соседству с джинсами.
Нечего сказать, сестренка попала пальцем в небо. «Милым» мотель «Блуберри-Хилл» уж точно не был.
Вероятно, в пятидесятые годы это здание барачного типа из красного кирпича обслуживало семейства, отправившиеся посмотреть Соединенные Штаты Америки на своем «шевроле» или «студебекере».
Мотель «Блуберри-Хилл», вне всяких сомнений, был обычным клоповником. Из тех, куда сначала заходит мамаша, дабы проверить наличие тараканов и мышиного дерьма, и лишь затем разрешает папаше снять номер. Во всяком случае, именно так поступали наши родители, когда мы всей семьей отправлялись путешествовать по дорогам страны.
Некоторые из этих ископаемых мотелей в окрестностях Луисвиля попросту закрылись и стоят теперь, одинокие и покинутые, с табличками «Продается», гниющими на фасаде. Некоторые, как и «Блуберри-Хилл», возродились из пепла и шагают в ногу со временем – точнее, с нынешними запросами.
Намалеванная от руки вывеска, красовавшаяся перед входом в «Блуберри-Хилл», гордо предлагала номер на двоих аж за 15 долларов 95 центов!!! – с тремя восклицательными знаками.
Припарковав свой «неон» на полупустой стоянке, я огляделась по сторонам. Отметила неподдельное очарование облупившихся ставней, кривобоких москитных сеток, болтавшихся на сломанных петлях, и проржавевших насквозь сточных труб. М-да, уютный домик…
Берт громко откашлялась.
– Боже правый, – вымолвила она.
Найти кабинет управляющего не составило труда. Его дверь располагалась рядом с древним автоматом по раздаче кока-колы, сулившим вам бутылочку всего за десять центов. Веселенькие рисуночки на желтой табличке, привинченной к автомату, изображали мужчин и женщин в шляпках и костюмах явно пятидесятых годов – и все они увлеченно утоляли жажду. Черт, да один этот агрегат, наверное, дороже всего заведеньица.
– Это что, дом свиданий? – воскликнула я, вылезая из машины. – Не удивлюсь, если здесь почасовой тариф. А может, и поминутный.
Поджав губы, Берт огляделась.
– Не хочешь ли ты сказать, что в подобные места Джейк водил свою подружку?
– Вряд ли, если хотел произвести на нее впечатление. – И тут же пожалела о своих словах. Берт заморгала и отвернулась.
– Впрочем, – поспешила добавить я, – если она настоящая проститутка, наверняка только по таким притонам и шляется.
По-моему, Берт меня даже не услышала. Она уже целеустремленно шагала вперед, держа курс на вывеску «Управляющий». Я поскакала следом и даже успела распахнуть перед ней дверь.
Внутри первым делом в глаза бросался маленький черно-белый телевизор с огромной антенной, напоминавшей кроличьи уши. Телик стоял на грязной, засаленной конторке, а в глаза бросался потому, что орал как оглашенный. Беглого взгляда хватило, чтобы понять: полным ходом идут мультяшные разборки Тома и Джерри.
За конторкой, в кресле, обитом драным зеленым велюром, сидел морщинистый человечек. Вокруг его ушей клубились седые космы, напоминавшие «сахарную вату», однако на макушке волос не было вообще – она тускло мерцала в свете голой лампочки, болтавшейся прямо над мужичонкой. Одет гном был в пожелтевшую белую рубашку, застегнутую на все пуговицы, и мешковатые коричневые штаны из полиэстера. Целую минуту он не замечал нашего присутствия.
– Сэр? – Берт шагнула вперед. – Разрешите?..
Гном тяжко вдохнул и, даже не глянув в нашу сторону, поднялся на ноги. Чем-то он неуловимо напоминал Дэнни Де Вито. Грузно опершись на конторку, гном наконец удостоил нас взглядом, в который, несомненно, вложил все тепло, приберегаемое для сборщика налогов.
Я заговорила, быстро-быстро. А когда остановилась, дабы перевести дух, гном вскинул брови:
– Сестрички Ледфорда, говорите? – Пока я тараторила, он внимательно изучал нас, и его водянистые глазки не раз задерживались на наших бюстах. – Близнецы, да?
Как он ухитрился это определить, глядя на наши груди, осталось для меня загадкой, но все равно мы с Берт закивали.
– Да, мы близнецы, – ответила Берт и даже улыбнулась этому старому развратнику.
Гном на ответную улыбку не расщедрился.
– Чтой-то не больно-то вы похоже на Ледфорда.
– А у нас разные отцы, – с готовностью отозвалась я.
Берт с гномом одновременно посмотрели на меня. Затем глазки гнома – как и у большинства людей при первой встрече с нами – принялись стрелять с меня на Берт и обратно.
– Близнецы, значит, – повторил гном с насмешкой. После чего громко прочистил горло и смачно харкнул.
Очевидно, многоплодные беременности не вызывали у него одобрения.
Хотелось бы надеяться, что возле его ног есть плевательница, но вряд ли.
Берт брезгливо скривилась.
Впрочем, гном не заметил. Его слезящиеся глазки вновь уставились в телеящик. Тут я углядела посреди кресла глубокую вмятину, аккурат по размерам гномьей задницы. Видать, пытался пустить корни. На экране начался очередной мультик из той же серии.
Берт хотела было облокотиться о конторку, но вовремя передумала.
– Сэр? – повторила она. – Будьте любезны… С трудом оторвавшись от Тома и Джерри, гном снова повернулся к нам:
– Слушайте. Ледфорда сейчас нет дома. И вообще, он уже несколько дней не показывался.
Дэнни выжидательно уставился на нас, очевидно рассчитывая, что мы развернемся и уйдем. Но мы не сдвинулись с места.
– Видите ли, нам бы попасть в его комнату… – заговорила Берт. – Наш брат Глен попросил захватить кое-что из его вещей. Бедняга… э-э… растянул лодыжку, так что какое-то время поживет у нас. Чтоб мы могли о нем позаботиться. Ну так вот, брату нужна одежда – чистые рубашки, джинсы, ну и все такое, вот мы и подумали, что…
– …нам бы ключ от его номера, – закончила я за сестру.
До сего момента я глазела на Берт в изумлении, чуть ли не отклячив челюсть. Нет, этой женщине определенно стоит писать романы. Но если мы хотим попасть в номер Ледфорда сегодня, данное сочинение я бы подсократила. И подождала киноверсии.
Хмуро зыркнув на нас, гном вернулся к Тому и Джерри. Признаться, я начинала терять терпение.
– Эй, вы! – окликнула его я. – Дайте нам ключ!
Я и не подозревала, что ору, но гном так и подскочил.
– Ладно, ладно, – проворчал он, неохотно отрываясь от экрана. – И много вас еще, родственничков, придет?
Мы недоуменно уставились на него.
– Да нет, только мы, – пожала плечами Берт и снова улыбнулась этому замшелому пню.
Но тот и на сей раз не ответил на ее улыбку, а вместо этого принялся ворчать себе под нос, роясь в ящиках конторки, – в поисках ключа, как я пылко надеялась.
– Не пойму я эту вашу родню, – скрипел гном. – У других жильцов гостей почти не бывает. Вернее, они своих гостей обычно с собой приводят. А тут – без конца: то встал, то сел, то впускай, то выпускай… только и скачу туда-сюда, с тех пор как поселился этот Ледфорд.
«Жизнь – сука», – так и подмывало меня ему сказать. Из скорбной повести страдальца я почерпнула одно: судя по всему, Рассел частенько навещал здесь Ледфорда. А кроме того, охрана в этом милом заведении – величина неизвестная.
Что очень на руку нам с Берт.
Гном наконец отыскал ключ и бросил его на стол перед нами.
– Шестой номер, в заднем крыле, – буркнул он.
Мать честная, в этой дыре еще и крылья есть? Старый хрен уже вернулся к своему телевизору.
– Спасибо вам большое, – сказала Берт, – Нам очень жаль, что побеспокоили вас.
Ну да, ну да.
Заново укореняясь в кресле, чертов хрыч проворчал:
– А платят-то – всего ничего. Это за такие-то труды – то встань, то сядь каждые пять минут. Нет, надо уходить, это точно. Лучше уж плакальщиком на кладбище устроюсь.
Что тут сказать? Данные у него для этого и впрямь имелись.
На тесемке болталась картонная бирка с номером «6», выведенным белой краской. Прихватив ключ, я направилась к выходу.
А Берт, можете себе представить, переминалась с ноги на ногу.
– Мы только на минуточку зайдем, сэр, – словно извиняясь, промямлила она. – И еще раз большое вам спасибо за…
Она бы еще долго крутила эту пластинку – пришлось схватить ее за руку и потащить к дверям.
– Нэн, ну нельзя же так! – укорила меня сестренка, пока мы шагали к шестому номеру. – Ты так грубо себя вела…
Я даже не удостоила ее ответом. Эта женщина переживает, что я груба с недоумком, который харкает на пол?
Как вскоре выяснилось, нам с Берт стоило меньше внимания уделять заплеванному полу, а чуть побольше – словам старого хрена. Тогда бы мы, наверное, не так сильно удивились, открыв дверь номера Ледфорда.
Первое, что я увидела, была кровать посреди комнаты. Вероятно, все до единого ящики двух ободранных комодов были выпотрошены прямо на изъеденное молью кроватное покрывало, испытывая на прочность и без того провисший многострадальный матрас.
Покуда мы с Берт таращились на кровать, в дальнем углу комнаты, где стоял металлический шкаф с распахнутой дверцей, произошло какое-то движение. Я, признаться, испугалась, что там шуршит нечто маленькое, шерстистое, из отряда грызунов.
С бешено колотящимся сердцем, я двинулась к шкафу. Берт не отставала ни на шаг.
В шкафу – неподвижно, словно каменное изваяние, – стояла темноволосая женщина, запустив одну руку в карман пиджака, висевшего справа от нее. Зеленые глаза, казалось, занимали все ее лицо.
Не знаю точно, кого ожидала узреть дама, только при виде нас с Берт она заметно расслабилась и облегченно выдохнула, переводя взгляд с моего лица на сестричкино и обратно:
– Ох! Это вы! Зита и Гита.
Причем сказала это чуть менее презрительно, нежели давеча гном. Видать, еще одна «поборница» многоплодных беременностей.
– А постучать нельзя было, девочки? – продолжала она. – Между прочим, вы меня до смерти напугали. – И картинно помахала рукой перед лицом, словно находилась на грани обморока и пыталась заранее привести себя в чувство.
– О, мэм, простите нас, пожалуйста, – промямлила Берт. – Мы понятия не имели, что здесь кто-то есть…
Даму явно не интересовало, что собирается сказать Берт.
– В чем дело? – перебила она. – Он и вам сделал ручкой?
Судя по всему, дама приняла нас с Берт за подружек Глена Ледфорда. Я задохнулась от негодования – это в такой-то убогой обстановке? Я обвела взглядом протертый коврик, ободранную мебель, дыру в стене над кроватью. Такое впечатление, будто кто-то ткнул туда ногой.
Да нас попросту оскорбили!
Должно быть, Берт осознала это одновременно со мной, потому что, когда заговорила, голос ее звучал почти надменно:
– Можно поинтересоваться, кто вы такая?
Я сочла за благо не вмешиваться. К тому же сестренка говорила до жути убедительно, будто это мы имели полное право здесь находиться, а уж никак не эта дамочка из шкафа.
Дамочка ухмыльнулась.
– А можно мне поинтересоваться, где Глен? – передразнивая Берт, парировала она и, не дожидаясь ответа, вернулась к прерванному занятию: обшариванию карманов, в данный момент джинсов.
Мне не хотелось ей говорить, но в таком ракурсе, спиной к нам, она смотрелась куда как привлекательнее. Ее хлопчатобумажный комбинезончик, явно фирменный, выгодно подчеркивал формы. А уж задница у дамочки выглядела так, будто ее упаковали в чудо-пояс – из тех, что подтягивают вашу корму дюйма на два вверх. Ей было лет тридцать с небольшим; среднего роста, стройная, с черными волосами до плеч, скорей всего крашеными – уж больно безупречный оттенок.
А может, это парик? Я вгляделась повнимательнее. Сзади из-под смоляной шевелюры выбилось несколько рыжеватых локонов. Блондинка, пытающаяся стать брюнеткой, – такое не часто встретишь.
Дамочка и спереди была бы недурна – кабы не толстый слой грима и не глубокие складки вокруг рта.
В общем и целом выражением лица женщина напоминала собачонку, которую столько раз пинали, что она уже не задумывается почему, а сосредоточилась на том, чтобы вовремя увернуться от удара.
– Но ведь это квартира Глена, – заметила Берт. – Разве его нет дома?
Брюнетка пожала плечами:
– Нет у меня времени на игры. Где он, черт побери?
– А вы не знаете? – спросила я. Женщина снова пожала плечами:
– Почему это я должна знать?
Мы с Берт переглянулись. Может, мы что-то упустили? Может, стоит начать по новой?
– Ну ладно, – вздохнула я. – Давайте с самого начала. Кто вы такая?
Дамочка ответила не сразу. Правда, повернулась к нам, не вынимая правой руки из заднего кармана изучаемых джинсов и с довольно странным выражением на лице. Как будто пыталась на что-то решиться.
– Окей, – наконец сказала она, видимо приняв решение. – Я Максина Ледфорд, жена Глена. Миссис Глен Ледфорд. – Голос ее слегка дрогнул. – И я… э-э… собираю его вещи.
Собирает? Не хотелось бы судить сгоряча, но лично мне показалось, что Максина скорее обыскивает пожитки Ледфорда. И даже наше присутствие ее не остановило. Представившись, она тотчас повернулась к нам спиной и запустила руку в карман брюк, висевших по соседству с джинсами.