И наконец, услышали, что ненависть не оставила в покое даже мертвую царицу. Много работы выпало каменотесам, которые когда-то воздвигали ее статуи и прославляли ее дела на стенах храмов. Теперь они стирали память о ней, уничтожали ее надписи, разрушали ее памятники. Большие обелиски перед воротами храма Амона, которые она приказала воздвигнуть на память о своем празднике Сед, были замурованы, чтобы навсегда скрыть их от людских взоров, а гробница царицы была осквернена. Но прежде всего повсюду было выщерблено ее прекрасное имя Хатшепсут и великое тронное имя Макара. Ибо не суждено ему было жить миллионы лет, его сиянию быть вечным, как сияние Нерушимой звезды, а ее Ка иметь жилище в Земле людей!
Не успели еще скульпторы и каменотесы закончить эту разрушительную работу, как покои царицы заняла новая госпожа. Странно, что ее тоже звали Хатшепсут, а происходила она из боковой линии царского дома.
Ранила ли эта весть мое сердце? Уж не к себе ли относила я слова Тутмоса: «Я хочу быть царем не как муж божественной супруги, но я хочу иметь жену, которая станет божественной супругой, потому что будет моей женой!»
Нет, я никогда не позволяла такой безрассудной мысли закрасться в мою душу.
Но теперь – я это знала – что-то должно произойти. Теперь царь возьмет меня в свой женский дом, а я буду, не таясь, петь и танцевать перед ним. Мой ребенок будет иметь кормилицу. Я же, возможно, в тот день и час, когда мое место займет более молодая, получу супруга, который будет иметь высокую должность.
Теперь уже недолго оставалось ждать, когда Тутмос призовет меня! Голова у меня шла кругом, стоило мне подумать об этом.
И вот в то время, когда я представляла свою дальнейшую судьбу, перед которой я беззащитно закрывала глаза, я почувствовала в своем теле первый толчок моего ребенка. Меня пронзила мысль: «Сын Мерит!»
Он мог бы расти вместе с дочерьми и сыновьями царской жены. Слуги завязывали бы ему сандалии, наставники вводили бы его во все премудрости Тота – пока будет жив его отец. Но когда отец умрет, останется ли ему место рядом с братьями и сестрами или им рядом с ним? И я отдам своего ребенка, которого я уже любила так, как никогда и никого еще не любила, – даже его отца! – и который был мне нужен так, как еще никто и никогда на земле – и уж, конечно, не так, как его отец, – я отдам это бедное, невинное существо, которое вздрагивало в моем теле и радовалось жизни в плодородной Земле людей, во власть рыжеволосого Сета, а тот отведет его в пустыню, где над ним будут кружить коршуны?
Я уронила голову на руки и так и сидела в тени густого куста, сплошь покрытого красивыми фиолетовыми цветами. Но попробуй сломать такой цветок или ветку, и из них начнет капать молочно-белый, ядовитый сок. Не здесь ли я играла когда-то с царевной и устыдилась своей матери, когда она прошла мимо?
Голоса слуг, ходивших через сад, не пугали меня, а на их слова я не обращала внимания. И все же? Разве не сказал один из них: «Где же Мерит? Ее спрашивал царь!»
Этой ночью я бежала из дворца.
Нелегко мне было явиться в дом брата, нося ребенка, отца которого я не хотела называть. Мать набросилась на меня, невестка осыпала насмешками, а в глазах брата был упрек.
Я же молча искала какое-нибудь занятие. Я взяла деревянную лопаточку и начала выдавливать ею письме на ответчиках, которые уже тогда изготовлялись и гончарной мастерской моего брата. Этого не умели делать ни Каар, ни его жена. Я ведь знала, какие слова писались на глиняных фигурках вельмож, которые брали их с собой в могилу. Я прочитала их на многих куколках, которыми снабдили Нефру-ра.
Потом брат заметил, что ему гораздо лучше платили за расписанных ответчиков, чем за простых, которых у него покупали очень немногие. Тогда он предоставил это занятие мне, и даже его жена терпела меня в доме, хотя и не могла иногда удержаться и не задеть меня недобрыми словами.
Но когда у меня родился сын, она уже больше не язвила. Смертельная болезнь приковала ее к ложу. В то же самое время и ей был дарован ребенок, дочка. Невестка не пережила родов, хотя отец обвешивал ее амулетами и вся ее родня собралась вокруг нее и читала разные заклинания, чтобы ее спасти.
Я же была совсем одна, когда у меня начались родовые схватки. Утром моя мать уже увидела тебя у меня на руках. Когда умерла жена моего брата, я дала грудь и ее ребенку.
Твой отец больше не требовал меня и не посылал за мной, и никогда он тебя не видел.
Вы выросли вместе, ты и дети моего брата, и любили друг друга, как братья и сестры. Я не думаю, чтобы они знали, что я не их мать.
Будешь ли ты упрекать меня, Рени? Может быть, ты скажешь, что даже Исида боролась за наследство своего сына Хора и перехитрила Сета, что Тот помогал ей, что справедливость победила и Девяти великим богам в конце концов пришлось присудить сыну Осириса владения его отца!
Но не путай, сын мой, дела людей и дела богов.
Я сделала то, что должна была сделать, потому что любила тебя. Я не хотела, чтобы сын великой царской жены, твой брат, ненавидел тебя. Но я не хотела, чтобы и ты ненавидел его и оспаривал у него престол как старший среди царских сыновей. Нашли ли бы вы место рядом друг с другом? Может быть, вокруг твоего чела обвилась бы змея и поразила бы тебя?
Может быть, ты стал бы богом.
Но я этого не хотела.
Я хотела, чтобы ты стал человеком, сын мой!
Не успели еще скульпторы и каменотесы закончить эту разрушительную работу, как покои царицы заняла новая госпожа. Странно, что ее тоже звали Хатшепсут, а происходила она из боковой линии царского дома.
Ранила ли эта весть мое сердце? Уж не к себе ли относила я слова Тутмоса: «Я хочу быть царем не как муж божественной супруги, но я хочу иметь жену, которая станет божественной супругой, потому что будет моей женой!»
Нет, я никогда не позволяла такой безрассудной мысли закрасться в мою душу.
Но теперь – я это знала – что-то должно произойти. Теперь царь возьмет меня в свой женский дом, а я буду, не таясь, петь и танцевать перед ним. Мой ребенок будет иметь кормилицу. Я же, возможно, в тот день и час, когда мое место займет более молодая, получу супруга, который будет иметь высокую должность.
Теперь уже недолго оставалось ждать, когда Тутмос призовет меня! Голова у меня шла кругом, стоило мне подумать об этом.
И вот в то время, когда я представляла свою дальнейшую судьбу, перед которой я беззащитно закрывала глаза, я почувствовала в своем теле первый толчок моего ребенка. Меня пронзила мысль: «Сын Мерит!»
Он мог бы расти вместе с дочерьми и сыновьями царской жены. Слуги завязывали бы ему сандалии, наставники вводили бы его во все премудрости Тота – пока будет жив его отец. Но когда отец умрет, останется ли ему место рядом с братьями и сестрами или им рядом с ним? И я отдам своего ребенка, которого я уже любила так, как никогда и никого еще не любила, – даже его отца! – и который был мне нужен так, как еще никто и никогда на земле – и уж, конечно, не так, как его отец, – я отдам это бедное, невинное существо, которое вздрагивало в моем теле и радовалось жизни в плодородной Земле людей, во власть рыжеволосого Сета, а тот отведет его в пустыню, где над ним будут кружить коршуны?
Я уронила голову на руки и так и сидела в тени густого куста, сплошь покрытого красивыми фиолетовыми цветами. Но попробуй сломать такой цветок или ветку, и из них начнет капать молочно-белый, ядовитый сок. Не здесь ли я играла когда-то с царевной и устыдилась своей матери, когда она прошла мимо?
Голоса слуг, ходивших через сад, не пугали меня, а на их слова я не обращала внимания. И все же? Разве не сказал один из них: «Где же Мерит? Ее спрашивал царь!»
Этой ночью я бежала из дворца.
Нелегко мне было явиться в дом брата, нося ребенка, отца которого я не хотела называть. Мать набросилась на меня, невестка осыпала насмешками, а в глазах брата был упрек.
Я же молча искала какое-нибудь занятие. Я взяла деревянную лопаточку и начала выдавливать ею письме на ответчиках, которые уже тогда изготовлялись и гончарной мастерской моего брата. Этого не умели делать ни Каар, ни его жена. Я ведь знала, какие слова писались на глиняных фигурках вельмож, которые брали их с собой в могилу. Я прочитала их на многих куколках, которыми снабдили Нефру-ра.
Потом брат заметил, что ему гораздо лучше платили за расписанных ответчиков, чем за простых, которых у него покупали очень немногие. Тогда он предоставил это занятие мне, и даже его жена терпела меня в доме, хотя и не могла иногда удержаться и не задеть меня недобрыми словами.
Но когда у меня родился сын, она уже больше не язвила. Смертельная болезнь приковала ее к ложу. В то же самое время и ей был дарован ребенок, дочка. Невестка не пережила родов, хотя отец обвешивал ее амулетами и вся ее родня собралась вокруг нее и читала разные заклинания, чтобы ее спасти.
Я же была совсем одна, когда у меня начались родовые схватки. Утром моя мать уже увидела тебя у меня на руках. Когда умерла жена моего брата, я дала грудь и ее ребенку.
Твой отец больше не требовал меня и не посылал за мной, и никогда он тебя не видел.
Вы выросли вместе, ты и дети моего брата, и любили друг друга, как братья и сестры. Я не думаю, чтобы они знали, что я не их мать.
Будешь ли ты упрекать меня, Рени? Может быть, ты скажешь, что даже Исида боролась за наследство своего сына Хора и перехитрила Сета, что Тот помогал ей, что справедливость победила и Девяти великим богам в конце концов пришлось присудить сыну Осириса владения его отца!
Но не путай, сын мой, дела людей и дела богов.
Я сделала то, что должна была сделать, потому что любила тебя. Я не хотела, чтобы сын великой царской жены, твой брат, ненавидел тебя. Но я не хотела, чтобы и ты ненавидел его и оспаривал у него престол как старший среди царских сыновей. Нашли ли бы вы место рядом друг с другом? Может быть, вокруг твоего чела обвилась бы змея и поразила бы тебя?
Может быть, ты стал бы богом.
Но я этого не хотела.
Я хотела, чтобы ты стал человеком, сын мой!