Страница:
«Частота, с которой определенные красные хромогенные бактерии появляются на пищевых продуктах, была известна на протяжении многих столетий. В одном из диалогов Лукиана *10 Пифагор *11 объясняет свой запрет ученикам есть бобы тем, что вареные белые бобы, выставленные на лунный свет, превращаются в кровь. Так как запрет употребления в пищу бобов характерен для разных древних религий (например, он существовал у египетских жрецов и зороастрийцев, от которых Пифагор, несомненно, позаимствовал его), очевидно, что люди обратили внимание на этот феномен еще в глубокой древности. В 332 году до н. э. так называемое `кровавое чудо` помогло Александру Македонскому овладеть Тиром *12. Его воины, осаждавшие Тир, обнаружили, что их хлеб был красным внутри; однако жрецы успокоили их, истолковав знамение как предвестие гибели Тира: так как `кровь` была внутри хлеба, гибель должна была постигнуть тех, кто внутри, а не вне города (Курций Руф *13, `История Александра`, IV.2). Столь часто принимавшаяся в средние века за чудо `кровоточащая гостия` объясняется теми же причинами. Хлеб, выпекавшийся для причащения, содержал много крахмала и мало кислот и был превосходной питательной средой для schizomycetes; однако в народе это явление объяснялось тем, что неверные евреи прокололи гостию. Число казней и убийств, связанных с этим суеверием, было столь велико, что, намекая на них, Шёрлен замечает, что 'этот сапрофит погубил больше людей, чем какая-либо другая патогенная бактерия'».
Дополнительные сведения об этой, как теперь доказано, безвредной бацилле получены из Израиля. Исследователь из института научных исследований Шифа в Реховоте *14 пишет (июль 1948):
«Тот, кто однажды видел красного „клопа“, растущего в благоприятных условиях на крахмалистых пищевых продуктах, вряд ли забудет это явление. Это и впрямь устрашающее зрелище. Я наблюдал это явление, когда прошлым летом меня пригласили в кухню одного ресторана осмотреть большую кастрюлю картофеля, ставшего „кровавым“; толстая сочащаяся пленка „крови“ была не чем иным, как влажными наростами этой безвредной красной бактерии. Этот организм известен под несколькими названиями, из которых наиболее популярны два: Serratia marcescens Bizio и Bacterium prodigiosum Ehrenberg. В 1819 году Бизио впервые опубликовал описание этого организма и дал ему название; соответственно, это название обладает приоритетом… однако данное Эренбергом в 1824 году название Bacillus prodigiosus, или „чудотворная бактерия“, приобрело более широкую известность, поскольку сильнее действует на воображение как более выразительное название для организма с таким историческим послужным списком. Любопытно отметить, что молодое поколение израильских бактериологов называет этот организм Serratia marcescens, что, несомненно, научно более правильно, однако возможно, что также и потому, что они стремятся избежать неприятных ассоциаций, вызываемых Эренберговым названием. Этот организм широко распространен; у меня есть две культуры, выращенные на воде и на масле, однако обычно он хорошо развивается на влажных крахмальных пищевых продуктах, которые вдобавок содержат определенное количество протеина». Связь между появлением Serratia marcescens на освященной гостий, хранящейся в церковном сосуде, и средневековым обвинением в осквернении гостий не столь логична, как это может показаться на первый взгляд. Рост бактерии не мог быть частым феноменом, и это должно было чаще случаться с неосвященными облатками, которые скорее, чем освященные, могли храниться во влажном месте. Средневековый священник, обнаруживший красную бациллу на освященной гостий, легко мог истолковать это событие как чудо, ниспосланное Богом для укрепления веры в доктрину пресуществления, официально определенную церковью на Четвертом латеранском соборе в 1215 году. Но это истолкование зиждется на ошибке. Дело в том, что католическое учение ясно утверждает, что в то время как «субстанция» — сущность освященного хлеба — претворяется в субстанцию тела Христова, составляющие вещества, то есть его «акцидентальные физические свойства», не изменяются. Кровь не является «акцидентальным свойством» хлеба. Поэтому рост красных бактерий или даже появление настоящей крови на освященной гостий не имеет отношения к доктрине пресуществления. Это должен был понимать образованный средневековый церковник. Однако массы верующих могли и не принимать этого умозаключения. Весь христианский мир в средние века соглашался, что не только возможно, но даже и вероятно, что Бог мог явить кровь на гостий, чтобы укрепить веру или обличить неверие. Из такой предпосылки некритичный ум естественно мог вывести заключение, что «чудо» служит свидетельством божественного гнева на еврейское упрямство.
Но подобное суеверие не дает полного объяснения многовековой трагедии. Рациональное и религиозное оправдание гонения евреев заключалось в убеждении, что они не имеют права жить благополучно. Всегда ли алчность была основной причиной обвинений против них, не имеет значения; результат всегда был одним и тем же: властитель и священник, которые вместе сжигали их на костре, вместе извлекали (первый — прямо, второй — косвенно) из этого денежную выгоду.
Когда евреев изгнали из Германии, их сначала радушно приняли светские власти Польши. Казимир Великий (1333 — 1370) ценил ту пользу, которую его страна извлекала из трудолюбия евреев. Но вскоре после смерти этого короля они стали жертвами зависти конкурентов. В конце 14 века познанский архиепископ организовал процесс по обвинению евреев в краже трех гостий из доминиканской церкви. Познанского раввина, тринадцать членов местной общины и христианскую женщину привязали к столбам и поджарили на медленном огне (56, 1, 55). Доминиканцы же заработали на оставшихся в живых: они обязали еврейскую общину вечно платить им ежегодный штраф, взимавшийся до конца 19 века. После энергичной кампании крещения, проведенной в 1453 году Св. Иоанном из Капистрано *15 в Бреславле, несколько евреев были обвинены в краже освященной гостий. «Еврейку разорвали на куски раскаленными щипцами. За этим последовало обвинение в ритуальном убийстве, по которому сожгли 41 еврея». Основным мотивом этих варварских действий была алчность. «Многие христиане, — писал современник, — разбогатели благодаря награбленным у евреев деньгам». Такие жестокости продолжали позорить имя Польши еще долго после того, как в Западной Европе подобное зло было уже забыто. Всего два столетия тому назад с евреев, обвиненных в убийстве детей и использовании их крови в синагогах, заживо содрали кожу.
Хотя тенденция смягчать историю польской юдофобии характерна для некоторых английских авторов, никто из них не обнаружил большей изобретательности, чем Хилари Беллок, утверждавший, что полякам присущи особое терпение, терпимость и милосердие на протяжении длительного периода мученичества, которое, по его мнению, они приняли от евреев. «Поляки, — писал он, — превратив свою страну в убежище для всех преследуемых в христианском мире евреев, стали жертвами собственного великодушия и еще и сегодня страдают от него» (21, 109). Однако на протяжении всей польской истории не известно ни одного случая, чтобы евреи заживо сжигали поляков; если бы такое событие было зафиксировано, Хилари Беллок, несомненно, упомянул бы о нем.
Большинство англичан не обратило внимания на историю еврейских страданий, рассказанную С.М.Дубновым в его «Истории евреев в России и Польше», хотя английский перевод этой книги вышел в свет в 1916 году. Большинство людей предпочитают думать, что эти средневековые ужасы принадлежат невозвратному времени невежества и предрассудков. Наука и современное образование якобы положили им конец. Дубнов не был столь оптимистичен. Он заканчивает свою книгу вопросом, который евреи задавали на протяжении веков: "Народ-мученик стоял на пороге нового царства с застывшим на губах вопросом:
'Что на очереди?'". Сорок лет спустя Дубнов, которому тогда было за восемьдесят, был убит нацистами.
Одной из причин, почему немцы избрали Польшу главным «еврейским крематорием» Европы, было подкрепленное фактами убеждение в том, что любые злодения против евреев оставят безразличным общественное мнение этой страны, что население может быть готово даже к сотрудничеству. Многие поляки отказывались сотрудничать и помогали евреям бежать или прятали их у себя; католические священники с риском для жизни убеждали в проповедях свою паству не выдавать евреев нацистам. Однако даже эти героические проповедники не могли изменить вековую традицию, и неудивительно, что люди, которых не научили любить своих еврейских соседей в мирное время, не всегда были готовы на жертвы, когда наступил кризис.
Представление, что на самом деле евреев вовсе не преследовали или преследовали так же, как другие меньшинства, является следствием невежества. Этот аргумент часто используют люди, втайне одобряющие притеснение евреев. В Англии человек может быть хорошо образован в области истории и даже иметь научную степень и при этом практически ничего не знать об истории евреев в Европе. Во многих европейских учебниках истории о евреях либо вообще не говорится, либо о них упоминают между прочим, как о ростовщиках.
По— видимому, именно невежеством можно объяснить удивительную фразу, написанную в 1913 году Сесилем Честертоном в «Бритиш Ревью»: «Нам говорят, что евреев преследовали! Но ирландских католиков преследовали… более жестоко, чем евреев». Возможно, Г. К. Честертон знал историю несколько лучше, чем его брат. Но круг его познаний был столь же узок. «Говорить о евреях всегда как об угнетенных и никогда как об угнетателях, -писал он, — просто абсурдно; это подобно тому, чтобы требовать соответствующей помощи изгнанным французским аристократам или разорившимся ирландским лендлордам и совершенно забывать, что французские и ирландские крестьяне тоже пострадали!» (43, VI) По-видимому, эти авторы придерживались взгляда, что, может быть, евреев время от времени и преследовали, но они всегда заслуживали этого; христиане, оскорбленные богатством этих людей, восставали против них и с полным правом резали их. Французские антисемиты, которые гораздо откровеннее других, высказывают свою симпатию к подобным действиям в недвусмысленных выражениях. Жорж Бернанос *16 открыто одобрял преступления, совершенные его христианскими предшественниками. «Когда пришло время, они очистили себя от евреев, как хирург вычищает гнойник» (25, 42).
В Испании под руководством доминиканцев «гнойник» был вычищен с хладнокровной тщательностью. Искусный хирург Торквемада подготовил и провел операцию. В 1492 году всему еврейскому населению Испании (от 200 до 500 тысяч человек) было приказано оставить свою собственность и покинуть страну в четырехмесячный срок. Несколько тысяч несчастных на время нашли спасение в крещении. Сесил Рот пишет:
«Наиболее сильные из тех, кто отправился в путь, не видели конца своим бедствиям. Голод и болезни повсюду преследовали их по пятам. Многих ограбили и убили в море бесчестные кораблевладельцы. Тем, кто высадился на африканском берегу, пришлось столкнуться с ужасами пожаров и голода и с нападениями разбойников. Те же, кто прибыл к берегам христианской Европы, оказались еще менее удачливы, и даже современники были возмущены, наблюдая, как у генуэзских причалов рьяные монахи — с крестом в одной руке и хлебом в другой — сновали среди голодных людей, предлагая пищу в обмен на принятие христианства» (156, 247). Генуэзский историк Бартоломео Сенерага, свидетель ужасного положения этих беженцев, с оттенком осуждения объяснял, почему местное население и вообще весь мир проявили столь полное безразличие к их судьбе. Это безразличие следовало не из отсутствия гуманности, а из того, что в евреях не видели людей, к ним относились почти как к животным. Страдания этих людей, по его словам, «представлялись с точки зрения нашей религии похвальными, однако если посмотреть на них не как на животных, а как на людей, творения Господа, в том, что они обречены на страдания, есть доля жестокости».
Испанцы, сжигавшие евреев на кострах, короли, изгонявшие их, священники, стряпавшие обвинения в ритуальных убийствах и пытавшие евреев до смерти, — все они были одушевлены одним и тем же стремлением к наживе. Менялись предлоги — религиозные, политические, экономические, но результат всегда был один и тот же: еврейские деньги текли в карманы преследователей. В 20 веке эта техника была усовершенствована немцами, показавшими, как на евреях можно зарабатывать и после их смерти. Тонны золота были собраны и поступили в берлинский банк: переплавленные кольца, сорванные с пальцев, золотые зубы, вырванные у мертвецов. Когда охота на евреев стала в Германии популярным «спортом», женскими волосами набивали мешки, трупы шли на изготовление мыла, а кости — на выработку удобрений. Это делалось людьми, которые были христианами. Об этих людях следует помнить тем, кто разглагольствует о пристрастии евреев к золоту *17.
В 15 веке у евреев еще было право на погребение. Но пока они были живы, пока у них были деньги и имущество, их травили до смерти. Большинство евреев (по оценке некоторых исследователей — около 100 тысяч)18, изгнанных из Испании, нашло убежище в Португалии, где их встретили враждебно. В 1496 году король Мануэль велел под угрозой смерти покинуть страну всем евреям и маврам, отказывающимся принять крещение; вся их собственность, конечно же, была конфискована. Более того, у них должны были отобрать детей и насильственно окрестить их. Это распоряжение было особенно болезненным для евреев, которые традиционно очень преданы детям. Португальцы забыли, что, когда Иисус сказал «пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное» (Матф., 19:14), он не имел в виду: «Вырвите еврейских детей из рук их матерей, разбейте семьи, отнимите мальчиков и девочек от их плачущих родителей, отправьте их как можно дальше, на другой конец страны, и окрестите их во имя Отца, и Сына, и Святого Духа; главное же — сделайте так, чтобы они никогда больше не увидели своих родителей».
Большинство искавших спасения в Португалии евреев оказалось в отчаянном положении вследствие почти немедленного возобновления ужасов, которые они претерпели в Испании. Им было некуда идти, у них нигде не было друзей. Церковники твердо вознамерились спасти еврейские души. Д-р Сесил Рот пишет:
«На самом деле „изгнание из Португалии“ — неточное выражение. Число тех, кто мог эмигрировать, было настолько ничтожным, что его можно вовсе не принимать в расчет. То, что положило конец присутствию евреев в этой стране, было беспрецедентное по своим масштабам всеобщее крещение, почти не имевшее исключений и проведенное в жизнь с необузданным насилием… В большинстве случаев евреям не оставили возможности принять мученическую смерть. Их буквально вталкивали в купель и после грубой пародии на обряд крещения объявляли христианами» (154, 60-61).
Их вталкивали в купель. Мавров же пощадили, опасаясь ответных действий: у мавров была армия и собственная страна. Жестокость турок, сарацин и мавров вошла в поговорку, и у христиан были серьезные причины опасаться их. Однако память об их жестокостях угасла, и сегодня никто не обвиняет «арабов» за зверства, совершенные ими в 15-16 веках. Никто не помнит, что случилось с достопочтенным архиепископом из Отранто, когда там в 1480 году высадились мусульмане. Более половины жителей этой области были казнены мучительной смертью, а оставшихся увели в рабство. Престарелого архиепископа распилили надвое (139, 4, 334). В 1453 году в Константинополе *19 турки проявили такое же отношение к христианской религии. В сообщении об их действиях папа Пий II жаловался:
«Они уничтожали изображения Богоматери и святых, повергали в прах алтари, бросали свиньям мощи мучеников, убивали священников, бесчестили жен и девиц и даже оскверняли монахинь, убивали зажиточных граждан. На пиршестве у султана они проволокли по грязи образ нашего распятого Искупителя, плевали на него и кричали: 'Вот он. Бог христиан!'»(139, 3, 90).
Во время венгерского крестового похода 1525 года «пять убитых епископов и два архиепископа были брошены на поле битвы. Перед шатром султана в честь победы была сложена пирамида из двух тысяч голов. На следующий день перебили полторы тысячи пленников» (134, 10, 179-180).
Эти действия не оставили в памяти европейцев ненависти к убийцам. Даже в то время евреи считались большими врагами христианства, чем турки и арабы. В перечне пассажиров «Корабля дураков» Себастьяна Бранта *20 евреям отводится первое место:
Проклятых евреев, презирающих учение Христа, За их упрямую и бессовестную жестокость Следует поставить впереди всех дураков.
Турки, мавры и сарацины в представлении англичан являются своего рода «джентльменами». «Память общества удивительно коротка, — писал сэр Арнольд Уилсон, — и я часто поражаюсь, что среди англичан распространено представление… что во время войны турки вели себя, как настоящие солдаты» (192, 129). Большинство людей забыло, если вообще когда-нибудь знало, как турки и арабы обращались с английскими военнопленными в Месопотамии во время Первой мировой войны. Умирающих от дизентерии и холеры английских солдат арабы кнутами гнали по дорогам; с тех, кто падал, сдирали одежду, их истязали, а иногда хоронили еще живыми. Историю этого марша никогда не расскажут полностью, «так как те, кто мог бы рассказать самое худшее, не пережили его. Некоторые, особенно самые молодые солдаты Хэмпширского и Норфолкского полков, неоднократно вынесли от турок худшее бесчестье, какое только один человек может нанести телу другого; они были слишком слабы, чтобы сопротивляться своим охранникам…» На полях сражений в Месопотамии «арабы без устали рыскали среди убитых, гонимые грязной жаждой добычи и человеческой жизни». Однако сегодня в Англии никто не считает, что справедливо обвинять турок или арабов за поведение их далеких предков в Отранто или их отцов в Месопотамии. Никто не помнит страшного события, которое произошло 17 марта 1919 года в Верхнем Египте, возле Миньи. Проходивший здесь поезд остановили и убили двух британских офицеров и еще восемь пассажиров. Их тела разрезали на куски, и их руки, ноги, куски тела разносили по улице деревни, выкрикивая: «Английское мясо!» (35, 40).
Если бы в какой-либо период своей истории евреи распилили надвое архиепископа или даже дьякона, им этого никогда бы не забыли. Если бы еврейские террористы разрезали на куски английских офицеров и продавали их мясо на улице еврейской деревни, ответственность возложили бы на всех евреев мира и им всегда напоминали бы об этом зверстве. Видимо, для арабов существует один закон, а для евреев — другой. Араб может украсть из табуна десяток лошадей и отделаться порицанием, а еврея, который только заглянет через ограду, арестуют и посадят за решетку.
Образованность и интеллект ученого не всегда являются преградой для тенденциозности, способной сделать необъективным даже профессионального историка. Печально обнаружить в «Истории пап» Людвига фон Пастора фразу, которую мог бы написать начальник немецкого концлагеря. Даже у этого неутомимого исследователя были два разных исторических подхода: один — для христиан, другой — для евреев. Папу, обвиненного в слабости, глупости или преступлении, при недостаточности улик следует оправдать или извинить обстоятельствами, еврей же — и только еврей — может быть осужден без всякого снисхождения. Пастор практически не упоминает евреев и редко обращает внимание на их несчастья и их судьбу. Но его оправдание святейшей инквизиции могло бы принадлежать перу самого Торквемады, если бы инквизиторы считали нужным объяснять, за что они сжигали людей заживо. В наши дни объяснение Пастора удовлетворило бы любого немецкого расиста-убийцу. Оно имеет легкий, но ясно различимый оттенок идеологии нацизма:
«Сикст IV *21 выказал большую твердость в вопросе об испанской инквизиции. Эта судебная организация… была создана, в первую очередь, для рассмотрения особых обстоятельств, связанных с еврейской общиной в Испании. Ни одно другое европейское государство не пострадало в этот период так, как Испания, от безжалостной системы ростовщичества и организованного вымогательства, практиковавшейся этими опасными чужаками. Преследования были естественным результатом этого…» (139, 4, 398).
В экономическом положении еврейской общины Испании не было ничего необычного. В целом евреи были трудолюбивы и, естественно, преуспевали; некоторые из них были очень бедны, а очень немногие богаты. Их роль в банковском деле и в сборе королевских налогов была необходимой для экономики зарождающегося капитализма. Несомненно, некоторые евреи в Испании и Португалии разбогатели благодаря ростовщичеству, однако в обеих странах христианское ростовщичество снискало еще худшую славу. Вследствие безопасности, в которой испанские евреи жили до конца 14 века, официальный процент на ссуду составлял 20%, что было гораздо меньше, чем повсюду в Европе (132, 201).
Расходы на церковь в Испании были большими, чем позволяла экономика страны. Доходы священников (без учета поступлений от монастырей) оценивались в 4 миллиона дукатов. Рука об руку с огромными доходами, а может быть, именно вследствие их, шли невежество и аморальность. Все эти доходы представляли собой налог на торговлю и промышленность, «значительная часть которых была в еврейских руках» (141, 53). Эти «опасные чужаки» были трудолюбивы и преуспевали. Испанские церковники смотрели на еврейское добро с вожделением. Еврейские деньги, в отличие от христианских, нельзя было заполучить в церковную кассу привычными церковными методами. Ленивая и богатая знать, промотав свои состояния, всегда была готова уклониться от уплаты долгов, учинив еврейскую резню. Разжечь же в народе ненависть и зависть было всегда просто. Церковники внушали пастве, что все евреи сказочно богаты, что они распяли Христа, что они похищают младенцев, убивают их и пьют их кровь. После всего этого было вполне логично утверждать, что Бог одобрит любые жестокие меры против евреев. Преследование было логическим следствием подобных проповедей.
После волны погромов 1391 года *22, когда около 50 тысяч евреев было убито, а многие тысячи спасли свою жизнь лишь ценой принятия крещения, аргументы христианских проповедников продолжали пользоваться еще большим успехом. Убеждение Св. Винсента Феррера, что десятки тысяч евреев приняли христианство благодаря его красноречию, показывает, что наивное самодовольство не является препятствием для канонизации. Несомненно, некоторые из этих новообращенных были искренни, но большинство, как показывает их собственная история и история их детей, приняло христианство, чтобы спасти жизнь и имущество. Они не понимали, что, согласившись на крещение, обрекли свои тела и души на жизнь в тени святейшей инквизиции.
Никто лучше Пастора не знал, что в то самое время, когда, по его словам, Испания якобы задыхалась под финансовым гнетом евреев, весь христианский мир начал восставать против организованного вымогательства папской курии *23. В конце 13 века, во многом в результате усилий папской власти, большая часть Европы перешла от системы товарного обмена к золотому стандарту. Финансовое могущество папской власти становилось главной опорой мирской мощи, к которой стремился и которой достиг Иннокентий III. Постоянная забота курии состояла в том, чтобы собрать как можно больше денег для постоянных расходов и содержания разраставшегося штата церковных чиновников. «Это была группа цепких, бессовестных и всемогущих церковников курии, которые препятствовали всякой попытке реформы, которые разжирели и развратились на церковных доходах и превратили иерархию почти что в светскую державу, которые сделали предметом торговли все права и обязанности, налагаемые церковью» (67, 1, 91). Папа Иоанн XXII24 был величайшим финансистом и богатейшим человеком Европы. Он оставил после себя около 700 тысяч золотых флоринов. Авиньонские кардиналы также не были равнодушны к деньгам; один из них оставил после смерти в 1364 году 176 тысяч золотых флоринов (67, 1,91).
Возвращение папского двора в Рим не привело к улучшению его нравственности и финансовых методов. В понтификат Бонифация IX25 «курия в Риме стала подлинно торговым предприятием». Места при папском дворе и церковные приходы открыто продавались тем, кто предлагал более высокую цену. Коррупция всей администрации и неразбериха вследствие «великого раскола», кульминацией которого было избрание в 1410 году антипапы *26 Иоанна XXIII, характеризуются Крейгтоном как «гротескная и богохульственная нелепость». Некий епископ того времени писал, что «симония *27 и корыстолюбие столь неприкрыто процветают при папском дворе, что в них даже не видят греха». Поборы, взимавшиеся папами, несмотря на растущее возмущение паствы, не всегда шли на покрытие только административных расходов. Религии не принесла особой пользы покупка папой Сикстом IV, проявлявшим «великую твердость в вопросе об инквизиции», тиары, стоившей целое состояние. Из-за растущих расходов и расточительства таких пап, как ЛевХ (1513 — 1521), пришлось прибегнуть к средству, хорошо знакомому всем несостоятельным правительствам, — продаже должностей, титулов и индульгенций, что в свое время обличал Лютер *28.
Даже с поправкой на возможные преувеличения история римской курии 14-16 веков показывает, что евреи того времени были не единственными людьми, чрезмерно занятыми погоней за деньгами.
Дополнительные сведения об этой, как теперь доказано, безвредной бацилле получены из Израиля. Исследователь из института научных исследований Шифа в Реховоте *14 пишет (июль 1948):
«Тот, кто однажды видел красного „клопа“, растущего в благоприятных условиях на крахмалистых пищевых продуктах, вряд ли забудет это явление. Это и впрямь устрашающее зрелище. Я наблюдал это явление, когда прошлым летом меня пригласили в кухню одного ресторана осмотреть большую кастрюлю картофеля, ставшего „кровавым“; толстая сочащаяся пленка „крови“ была не чем иным, как влажными наростами этой безвредной красной бактерии. Этот организм известен под несколькими названиями, из которых наиболее популярны два: Serratia marcescens Bizio и Bacterium prodigiosum Ehrenberg. В 1819 году Бизио впервые опубликовал описание этого организма и дал ему название; соответственно, это название обладает приоритетом… однако данное Эренбергом в 1824 году название Bacillus prodigiosus, или „чудотворная бактерия“, приобрело более широкую известность, поскольку сильнее действует на воображение как более выразительное название для организма с таким историческим послужным списком. Любопытно отметить, что молодое поколение израильских бактериологов называет этот организм Serratia marcescens, что, несомненно, научно более правильно, однако возможно, что также и потому, что они стремятся избежать неприятных ассоциаций, вызываемых Эренберговым названием. Этот организм широко распространен; у меня есть две культуры, выращенные на воде и на масле, однако обычно он хорошо развивается на влажных крахмальных пищевых продуктах, которые вдобавок содержат определенное количество протеина». Связь между появлением Serratia marcescens на освященной гостий, хранящейся в церковном сосуде, и средневековым обвинением в осквернении гостий не столь логична, как это может показаться на первый взгляд. Рост бактерии не мог быть частым феноменом, и это должно было чаще случаться с неосвященными облатками, которые скорее, чем освященные, могли храниться во влажном месте. Средневековый священник, обнаруживший красную бациллу на освященной гостий, легко мог истолковать это событие как чудо, ниспосланное Богом для укрепления веры в доктрину пресуществления, официально определенную церковью на Четвертом латеранском соборе в 1215 году. Но это истолкование зиждется на ошибке. Дело в том, что католическое учение ясно утверждает, что в то время как «субстанция» — сущность освященного хлеба — претворяется в субстанцию тела Христова, составляющие вещества, то есть его «акцидентальные физические свойства», не изменяются. Кровь не является «акцидентальным свойством» хлеба. Поэтому рост красных бактерий или даже появление настоящей крови на освященной гостий не имеет отношения к доктрине пресуществления. Это должен был понимать образованный средневековый церковник. Однако массы верующих могли и не принимать этого умозаключения. Весь христианский мир в средние века соглашался, что не только возможно, но даже и вероятно, что Бог мог явить кровь на гостий, чтобы укрепить веру или обличить неверие. Из такой предпосылки некритичный ум естественно мог вывести заключение, что «чудо» служит свидетельством божественного гнева на еврейское упрямство.
Но подобное суеверие не дает полного объяснения многовековой трагедии. Рациональное и религиозное оправдание гонения евреев заключалось в убеждении, что они не имеют права жить благополучно. Всегда ли алчность была основной причиной обвинений против них, не имеет значения; результат всегда был одним и тем же: властитель и священник, которые вместе сжигали их на костре, вместе извлекали (первый — прямо, второй — косвенно) из этого денежную выгоду.
Когда евреев изгнали из Германии, их сначала радушно приняли светские власти Польши. Казимир Великий (1333 — 1370) ценил ту пользу, которую его страна извлекала из трудолюбия евреев. Но вскоре после смерти этого короля они стали жертвами зависти конкурентов. В конце 14 века познанский архиепископ организовал процесс по обвинению евреев в краже трех гостий из доминиканской церкви. Познанского раввина, тринадцать членов местной общины и христианскую женщину привязали к столбам и поджарили на медленном огне (56, 1, 55). Доминиканцы же заработали на оставшихся в живых: они обязали еврейскую общину вечно платить им ежегодный штраф, взимавшийся до конца 19 века. После энергичной кампании крещения, проведенной в 1453 году Св. Иоанном из Капистрано *15 в Бреславле, несколько евреев были обвинены в краже освященной гостий. «Еврейку разорвали на куски раскаленными щипцами. За этим последовало обвинение в ритуальном убийстве, по которому сожгли 41 еврея». Основным мотивом этих варварских действий была алчность. «Многие христиане, — писал современник, — разбогатели благодаря награбленным у евреев деньгам». Такие жестокости продолжали позорить имя Польши еще долго после того, как в Западной Европе подобное зло было уже забыто. Всего два столетия тому назад с евреев, обвиненных в убийстве детей и использовании их крови в синагогах, заживо содрали кожу.
Хотя тенденция смягчать историю польской юдофобии характерна для некоторых английских авторов, никто из них не обнаружил большей изобретательности, чем Хилари Беллок, утверждавший, что полякам присущи особое терпение, терпимость и милосердие на протяжении длительного периода мученичества, которое, по его мнению, они приняли от евреев. «Поляки, — писал он, — превратив свою страну в убежище для всех преследуемых в христианском мире евреев, стали жертвами собственного великодушия и еще и сегодня страдают от него» (21, 109). Однако на протяжении всей польской истории не известно ни одного случая, чтобы евреи заживо сжигали поляков; если бы такое событие было зафиксировано, Хилари Беллок, несомненно, упомянул бы о нем.
Большинство англичан не обратило внимания на историю еврейских страданий, рассказанную С.М.Дубновым в его «Истории евреев в России и Польше», хотя английский перевод этой книги вышел в свет в 1916 году. Большинство людей предпочитают думать, что эти средневековые ужасы принадлежат невозвратному времени невежества и предрассудков. Наука и современное образование якобы положили им конец. Дубнов не был столь оптимистичен. Он заканчивает свою книгу вопросом, который евреи задавали на протяжении веков: "Народ-мученик стоял на пороге нового царства с застывшим на губах вопросом:
'Что на очереди?'". Сорок лет спустя Дубнов, которому тогда было за восемьдесят, был убит нацистами.
Одной из причин, почему немцы избрали Польшу главным «еврейским крематорием» Европы, было подкрепленное фактами убеждение в том, что любые злодения против евреев оставят безразличным общественное мнение этой страны, что население может быть готово даже к сотрудничеству. Многие поляки отказывались сотрудничать и помогали евреям бежать или прятали их у себя; католические священники с риском для жизни убеждали в проповедях свою паству не выдавать евреев нацистам. Однако даже эти героические проповедники не могли изменить вековую традицию, и неудивительно, что люди, которых не научили любить своих еврейских соседей в мирное время, не всегда были готовы на жертвы, когда наступил кризис.
Представление, что на самом деле евреев вовсе не преследовали или преследовали так же, как другие меньшинства, является следствием невежества. Этот аргумент часто используют люди, втайне одобряющие притеснение евреев. В Англии человек может быть хорошо образован в области истории и даже иметь научную степень и при этом практически ничего не знать об истории евреев в Европе. Во многих европейских учебниках истории о евреях либо вообще не говорится, либо о них упоминают между прочим, как о ростовщиках.
По— видимому, именно невежеством можно объяснить удивительную фразу, написанную в 1913 году Сесилем Честертоном в «Бритиш Ревью»: «Нам говорят, что евреев преследовали! Но ирландских католиков преследовали… более жестоко, чем евреев». Возможно, Г. К. Честертон знал историю несколько лучше, чем его брат. Но круг его познаний был столь же узок. «Говорить о евреях всегда как об угнетенных и никогда как об угнетателях, -писал он, — просто абсурдно; это подобно тому, чтобы требовать соответствующей помощи изгнанным французским аристократам или разорившимся ирландским лендлордам и совершенно забывать, что французские и ирландские крестьяне тоже пострадали!» (43, VI) По-видимому, эти авторы придерживались взгляда, что, может быть, евреев время от времени и преследовали, но они всегда заслуживали этого; христиане, оскорбленные богатством этих людей, восставали против них и с полным правом резали их. Французские антисемиты, которые гораздо откровеннее других, высказывают свою симпатию к подобным действиям в недвусмысленных выражениях. Жорж Бернанос *16 открыто одобрял преступления, совершенные его христианскими предшественниками. «Когда пришло время, они очистили себя от евреев, как хирург вычищает гнойник» (25, 42).
В Испании под руководством доминиканцев «гнойник» был вычищен с хладнокровной тщательностью. Искусный хирург Торквемада подготовил и провел операцию. В 1492 году всему еврейскому населению Испании (от 200 до 500 тысяч человек) было приказано оставить свою собственность и покинуть страну в четырехмесячный срок. Несколько тысяч несчастных на время нашли спасение в крещении. Сесил Рот пишет:
«Наиболее сильные из тех, кто отправился в путь, не видели конца своим бедствиям. Голод и болезни повсюду преследовали их по пятам. Многих ограбили и убили в море бесчестные кораблевладельцы. Тем, кто высадился на африканском берегу, пришлось столкнуться с ужасами пожаров и голода и с нападениями разбойников. Те же, кто прибыл к берегам христианской Европы, оказались еще менее удачливы, и даже современники были возмущены, наблюдая, как у генуэзских причалов рьяные монахи — с крестом в одной руке и хлебом в другой — сновали среди голодных людей, предлагая пищу в обмен на принятие христианства» (156, 247). Генуэзский историк Бартоломео Сенерага, свидетель ужасного положения этих беженцев, с оттенком осуждения объяснял, почему местное население и вообще весь мир проявили столь полное безразличие к их судьбе. Это безразличие следовало не из отсутствия гуманности, а из того, что в евреях не видели людей, к ним относились почти как к животным. Страдания этих людей, по его словам, «представлялись с точки зрения нашей религии похвальными, однако если посмотреть на них не как на животных, а как на людей, творения Господа, в том, что они обречены на страдания, есть доля жестокости».
Испанцы, сжигавшие евреев на кострах, короли, изгонявшие их, священники, стряпавшие обвинения в ритуальных убийствах и пытавшие евреев до смерти, — все они были одушевлены одним и тем же стремлением к наживе. Менялись предлоги — религиозные, политические, экономические, но результат всегда был один и тот же: еврейские деньги текли в карманы преследователей. В 20 веке эта техника была усовершенствована немцами, показавшими, как на евреях можно зарабатывать и после их смерти. Тонны золота были собраны и поступили в берлинский банк: переплавленные кольца, сорванные с пальцев, золотые зубы, вырванные у мертвецов. Когда охота на евреев стала в Германии популярным «спортом», женскими волосами набивали мешки, трупы шли на изготовление мыла, а кости — на выработку удобрений. Это делалось людьми, которые были христианами. Об этих людях следует помнить тем, кто разглагольствует о пристрастии евреев к золоту *17.
В 15 веке у евреев еще было право на погребение. Но пока они были живы, пока у них были деньги и имущество, их травили до смерти. Большинство евреев (по оценке некоторых исследователей — около 100 тысяч)18, изгнанных из Испании, нашло убежище в Португалии, где их встретили враждебно. В 1496 году король Мануэль велел под угрозой смерти покинуть страну всем евреям и маврам, отказывающимся принять крещение; вся их собственность, конечно же, была конфискована. Более того, у них должны были отобрать детей и насильственно окрестить их. Это распоряжение было особенно болезненным для евреев, которые традиционно очень преданы детям. Португальцы забыли, что, когда Иисус сказал «пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное» (Матф., 19:14), он не имел в виду: «Вырвите еврейских детей из рук их матерей, разбейте семьи, отнимите мальчиков и девочек от их плачущих родителей, отправьте их как можно дальше, на другой конец страны, и окрестите их во имя Отца, и Сына, и Святого Духа; главное же — сделайте так, чтобы они никогда больше не увидели своих родителей».
Большинство искавших спасения в Португалии евреев оказалось в отчаянном положении вследствие почти немедленного возобновления ужасов, которые они претерпели в Испании. Им было некуда идти, у них нигде не было друзей. Церковники твердо вознамерились спасти еврейские души. Д-р Сесил Рот пишет:
«На самом деле „изгнание из Португалии“ — неточное выражение. Число тех, кто мог эмигрировать, было настолько ничтожным, что его можно вовсе не принимать в расчет. То, что положило конец присутствию евреев в этой стране, было беспрецедентное по своим масштабам всеобщее крещение, почти не имевшее исключений и проведенное в жизнь с необузданным насилием… В большинстве случаев евреям не оставили возможности принять мученическую смерть. Их буквально вталкивали в купель и после грубой пародии на обряд крещения объявляли христианами» (154, 60-61).
Их вталкивали в купель. Мавров же пощадили, опасаясь ответных действий: у мавров была армия и собственная страна. Жестокость турок, сарацин и мавров вошла в поговорку, и у христиан были серьезные причины опасаться их. Однако память об их жестокостях угасла, и сегодня никто не обвиняет «арабов» за зверства, совершенные ими в 15-16 веках. Никто не помнит, что случилось с достопочтенным архиепископом из Отранто, когда там в 1480 году высадились мусульмане. Более половины жителей этой области были казнены мучительной смертью, а оставшихся увели в рабство. Престарелого архиепископа распилили надвое (139, 4, 334). В 1453 году в Константинополе *19 турки проявили такое же отношение к христианской религии. В сообщении об их действиях папа Пий II жаловался:
«Они уничтожали изображения Богоматери и святых, повергали в прах алтари, бросали свиньям мощи мучеников, убивали священников, бесчестили жен и девиц и даже оскверняли монахинь, убивали зажиточных граждан. На пиршестве у султана они проволокли по грязи образ нашего распятого Искупителя, плевали на него и кричали: 'Вот он. Бог христиан!'»(139, 3, 90).
Во время венгерского крестового похода 1525 года «пять убитых епископов и два архиепископа были брошены на поле битвы. Перед шатром султана в честь победы была сложена пирамида из двух тысяч голов. На следующий день перебили полторы тысячи пленников» (134, 10, 179-180).
Эти действия не оставили в памяти европейцев ненависти к убийцам. Даже в то время евреи считались большими врагами христианства, чем турки и арабы. В перечне пассажиров «Корабля дураков» Себастьяна Бранта *20 евреям отводится первое место:
Проклятых евреев, презирающих учение Христа, За их упрямую и бессовестную жестокость Следует поставить впереди всех дураков.
Турки, мавры и сарацины в представлении англичан являются своего рода «джентльменами». «Память общества удивительно коротка, — писал сэр Арнольд Уилсон, — и я часто поражаюсь, что среди англичан распространено представление… что во время войны турки вели себя, как настоящие солдаты» (192, 129). Большинство людей забыло, если вообще когда-нибудь знало, как турки и арабы обращались с английскими военнопленными в Месопотамии во время Первой мировой войны. Умирающих от дизентерии и холеры английских солдат арабы кнутами гнали по дорогам; с тех, кто падал, сдирали одежду, их истязали, а иногда хоронили еще живыми. Историю этого марша никогда не расскажут полностью, «так как те, кто мог бы рассказать самое худшее, не пережили его. Некоторые, особенно самые молодые солдаты Хэмпширского и Норфолкского полков, неоднократно вынесли от турок худшее бесчестье, какое только один человек может нанести телу другого; они были слишком слабы, чтобы сопротивляться своим охранникам…» На полях сражений в Месопотамии «арабы без устали рыскали среди убитых, гонимые грязной жаждой добычи и человеческой жизни». Однако сегодня в Англии никто не считает, что справедливо обвинять турок или арабов за поведение их далеких предков в Отранто или их отцов в Месопотамии. Никто не помнит страшного события, которое произошло 17 марта 1919 года в Верхнем Египте, возле Миньи. Проходивший здесь поезд остановили и убили двух британских офицеров и еще восемь пассажиров. Их тела разрезали на куски, и их руки, ноги, куски тела разносили по улице деревни, выкрикивая: «Английское мясо!» (35, 40).
Если бы в какой-либо период своей истории евреи распилили надвое архиепископа или даже дьякона, им этого никогда бы не забыли. Если бы еврейские террористы разрезали на куски английских офицеров и продавали их мясо на улице еврейской деревни, ответственность возложили бы на всех евреев мира и им всегда напоминали бы об этом зверстве. Видимо, для арабов существует один закон, а для евреев — другой. Араб может украсть из табуна десяток лошадей и отделаться порицанием, а еврея, который только заглянет через ограду, арестуют и посадят за решетку.
Образованность и интеллект ученого не всегда являются преградой для тенденциозности, способной сделать необъективным даже профессионального историка. Печально обнаружить в «Истории пап» Людвига фон Пастора фразу, которую мог бы написать начальник немецкого концлагеря. Даже у этого неутомимого исследователя были два разных исторических подхода: один — для христиан, другой — для евреев. Папу, обвиненного в слабости, глупости или преступлении, при недостаточности улик следует оправдать или извинить обстоятельствами, еврей же — и только еврей — может быть осужден без всякого снисхождения. Пастор практически не упоминает евреев и редко обращает внимание на их несчастья и их судьбу. Но его оправдание святейшей инквизиции могло бы принадлежать перу самого Торквемады, если бы инквизиторы считали нужным объяснять, за что они сжигали людей заживо. В наши дни объяснение Пастора удовлетворило бы любого немецкого расиста-убийцу. Оно имеет легкий, но ясно различимый оттенок идеологии нацизма:
«Сикст IV *21 выказал большую твердость в вопросе об испанской инквизиции. Эта судебная организация… была создана, в первую очередь, для рассмотрения особых обстоятельств, связанных с еврейской общиной в Испании. Ни одно другое европейское государство не пострадало в этот период так, как Испания, от безжалостной системы ростовщичества и организованного вымогательства, практиковавшейся этими опасными чужаками. Преследования были естественным результатом этого…» (139, 4, 398).
В экономическом положении еврейской общины Испании не было ничего необычного. В целом евреи были трудолюбивы и, естественно, преуспевали; некоторые из них были очень бедны, а очень немногие богаты. Их роль в банковском деле и в сборе королевских налогов была необходимой для экономики зарождающегося капитализма. Несомненно, некоторые евреи в Испании и Португалии разбогатели благодаря ростовщичеству, однако в обеих странах христианское ростовщичество снискало еще худшую славу. Вследствие безопасности, в которой испанские евреи жили до конца 14 века, официальный процент на ссуду составлял 20%, что было гораздо меньше, чем повсюду в Европе (132, 201).
Расходы на церковь в Испании были большими, чем позволяла экономика страны. Доходы священников (без учета поступлений от монастырей) оценивались в 4 миллиона дукатов. Рука об руку с огромными доходами, а может быть, именно вследствие их, шли невежество и аморальность. Все эти доходы представляли собой налог на торговлю и промышленность, «значительная часть которых была в еврейских руках» (141, 53). Эти «опасные чужаки» были трудолюбивы и преуспевали. Испанские церковники смотрели на еврейское добро с вожделением. Еврейские деньги, в отличие от христианских, нельзя было заполучить в церковную кассу привычными церковными методами. Ленивая и богатая знать, промотав свои состояния, всегда была готова уклониться от уплаты долгов, учинив еврейскую резню. Разжечь же в народе ненависть и зависть было всегда просто. Церковники внушали пастве, что все евреи сказочно богаты, что они распяли Христа, что они похищают младенцев, убивают их и пьют их кровь. После всего этого было вполне логично утверждать, что Бог одобрит любые жестокие меры против евреев. Преследование было логическим следствием подобных проповедей.
После волны погромов 1391 года *22, когда около 50 тысяч евреев было убито, а многие тысячи спасли свою жизнь лишь ценой принятия крещения, аргументы христианских проповедников продолжали пользоваться еще большим успехом. Убеждение Св. Винсента Феррера, что десятки тысяч евреев приняли христианство благодаря его красноречию, показывает, что наивное самодовольство не является препятствием для канонизации. Несомненно, некоторые из этих новообращенных были искренни, но большинство, как показывает их собственная история и история их детей, приняло христианство, чтобы спасти жизнь и имущество. Они не понимали, что, согласившись на крещение, обрекли свои тела и души на жизнь в тени святейшей инквизиции.
Никто лучше Пастора не знал, что в то самое время, когда, по его словам, Испания якобы задыхалась под финансовым гнетом евреев, весь христианский мир начал восставать против организованного вымогательства папской курии *23. В конце 13 века, во многом в результате усилий папской власти, большая часть Европы перешла от системы товарного обмена к золотому стандарту. Финансовое могущество папской власти становилось главной опорой мирской мощи, к которой стремился и которой достиг Иннокентий III. Постоянная забота курии состояла в том, чтобы собрать как можно больше денег для постоянных расходов и содержания разраставшегося штата церковных чиновников. «Это была группа цепких, бессовестных и всемогущих церковников курии, которые препятствовали всякой попытке реформы, которые разжирели и развратились на церковных доходах и превратили иерархию почти что в светскую державу, которые сделали предметом торговли все права и обязанности, налагаемые церковью» (67, 1, 91). Папа Иоанн XXII24 был величайшим финансистом и богатейшим человеком Европы. Он оставил после себя около 700 тысяч золотых флоринов. Авиньонские кардиналы также не были равнодушны к деньгам; один из них оставил после смерти в 1364 году 176 тысяч золотых флоринов (67, 1,91).
Возвращение папского двора в Рим не привело к улучшению его нравственности и финансовых методов. В понтификат Бонифация IX25 «курия в Риме стала подлинно торговым предприятием». Места при папском дворе и церковные приходы открыто продавались тем, кто предлагал более высокую цену. Коррупция всей администрации и неразбериха вследствие «великого раскола», кульминацией которого было избрание в 1410 году антипапы *26 Иоанна XXIII, характеризуются Крейгтоном как «гротескная и богохульственная нелепость». Некий епископ того времени писал, что «симония *27 и корыстолюбие столь неприкрыто процветают при папском дворе, что в них даже не видят греха». Поборы, взимавшиеся папами, несмотря на растущее возмущение паствы, не всегда шли на покрытие только административных расходов. Религии не принесла особой пользы покупка папой Сикстом IV, проявлявшим «великую твердость в вопросе об инквизиции», тиары, стоившей целое состояние. Из-за растущих расходов и расточительства таких пап, как ЛевХ (1513 — 1521), пришлось прибегнуть к средству, хорошо знакомому всем несостоятельным правительствам, — продаже должностей, титулов и индульгенций, что в свое время обличал Лютер *28.
Даже с поправкой на возможные преувеличения история римской курии 14-16 веков показывает, что евреи того времени были не единственными людьми, чрезмерно занятыми погоней за деньгами.