Краем глаза Катриона увидела четыре шахматные доски с расставленными на них ониксовыми фигурками - видно, Танкреди имел привычку играть с самим собой. В углу стоял большой концертный рояль "Стайнвей", а на нем фотография Виктории в серебряной рамке. На снимке ей было лет тринадцать-четырнадцать: белые волосы девочки разметались по плечам, а на лице застыла живая, озорная улыбка.
Катриона представила себе Танкреди, сидящего глубокой ночью в красном шелковом халате за роялем: длинные пальцы проворно бегают по клавишам, вызывая к жизни страстные аккорды - что-нибудь из Листа или Рахманинова, а перед ним - смеющееся лицо молоденькой Виктории на фотографии.
Затем Катриона представила себе Танкреди, играющего для Гвиннет. Гвиннет была в этом доме, может быть, даже сидела у этого же камина, в этом самом кресле. И Джонатан.
Боже, и Джонатан тоже...
- Ты занимался с ним любовью? - не выдержала Катриона.
- Да, - мягко признался Танкреди.
- Но почему? Почему ты это сделал? Ведь ты мог найти кого-нибудь другого. Зачем ты отнял у меня Джонатана? - допытывалась ответа несчастная Катриона.
Танкреди покачал головой:
- Я не отнимал у тебя Джонатана. Начнем с того, что он никогда тебе не принадлежал.
Танкреди нажал кнопку на стереорадиоле. Музыка волнами заполнила комнату, переливаясь звуками, словно драгоценный магический камень цветами. Катриона мимолетно вспомнила об аметисте, который Танкреди подарил Виктории. Как жаль, что Виктория потеряла кольцо.
- Видишь ли, Джонатан - это Джонатан. Он таким родился: половые пристрастия накрепко запечатлены в генах точно так же, как цвет волос или размер ноги. И все прожитые годы Джонатан вначале только догадывался об этом, потом понял и пытался сопротивляться, заставляя себя чувствовать иначе: ведь всю жизнь его учили, что чувства, доставляющие ему столько радости, - не что иное, как извращения.
Танкреди взялся за графин.
- Еще бренди? Я хотел показать Джонатану, что все совсем не так. Что он тоже имеет право на место под солнцем.
Что и в его положении можно сохранять чувство достоинства и свободы... И кроме того, мне казалось, что в моих силах предотвратить его женитьбу на тебе.
Катриона ошеломленно слушала Танкреди, голос которого звучал контрапунктом в музыке Вивальди.
- Но у меня не получилось. И не только это. Оказалось, Джонатану не нужна свобода. Джонатан Вайндхем обладает телом принца и мозгами нищего. Блестящая упаковка для испорченного продукта. - Танкреди снисходительно улыбнулся. - Собственно говоря, Джонатан довольно туп...
Катриона внезапно поймала себя на том, что и в самом деле проверяет истинность утверждения Танкреди. И, смутившись, согласилась с Рейвном, удивляясь, почему она прежде никогда не замечала, что Джонатан и в самом деле тупой.
А раз она так ошибалась в муже, то, возможно, никогда по-настоящему и не любила его как такового. Может быть, владевшее ею все эти годы заблуждение объясняется тем, что Танкреди назвал "блестящей упаковкой"?
Катриона внимательно посмотрела на красивые руки Танкреди, потом перевела взгляд на босые ступни, пальцы которых легкими вращениями гладили ворс ковра, затем на хорошо развитые голени с мускулистыми икрами, черные волосы, в изобилии растущие на оливкового цвета коже, колени, скрытые полами халата. И почувствовала, как ее тело наливается тяжестью и томлением, вызванными не только действием бренди. Теперь она поняла, что чувствовал Джонатан. На месте мужа Катриона сделала бы все, чтобы удержать Танкреди.
"Он говорил мне, что я красива", - бедная Гвиннет все еще любила его.
"Танкреди все любят", - зазвучал в голове Катрионы голос Виктории.
Виктория... Катриона смущенно заморгала, вспомнив о цели своего визита.
- Я пришла сюда увидеться с Викторией, - сказала она вслух. - Мне нужно ей кое-что сказать.
- Что бы это ни было, можешь сказать мне. - Очень темные глаза Танкреди завораживающе действовали на нее.
- Я хотела извиниться, - прошептала Катриона, околдованная этим магическим взглядом.
- Все хорошо, что хорошо кончается, - пошутил он.
Катриона неуверенно улыбнулась.
Сама не зная почему, она протянула руку и прикоснулась к волосам Танкреди, почувствовав между пальцами их упругость и живость. Танкреди перехватил руку Катрионы и, повернув, поцеловал ее в ладонь. Их глаза встретились. Губы Танкреди были твердыми и горячими. Катриона начала дрожать. По щекам ее неожиданно потекли слезы.
- Не плачь.
Танкреди встал и протянул к ней руки. Катриона, забыв обо всем на свете, бросилась к нему в объятия; и она почувствовала вкус соли собственных слез. Затем Танкреди опустил руки ей на плечи и решительно отстранил от себя.
- А теперь ты должна идти. Уже очень поздно, а мне еще предстоит долгая бессонная ночь.
- Нет. - Катриона, не веря своим ушам, смотрела на Танкреди и мотала головой. Он не может так поступить: разбудить в ней чувство, а потом прогнать прочь.
- Нет, да. - Кончиком пальца Танкреди прикоснулся к уголку губ Катрионы.
- Но, Танкреди... - Катриона произнесла его имя нежно, медленно, смакуя на языке каждую гласную. - Танкреди, я не могу... Танкреди, ты мне нужен.
Рейвн взял Катриону за руку и подвел к входной двери.
- Я нужен тебе? - Катрионе показалось, что Танкреди вот-вот рассмеется. - Ошибаешься. У тебя есть собственные ресурсы, дорогая моя Катриона, которые тебе и не снились.
И в свое время ты все их раскроешь. И будешь счастлива, обещаю тебе.
- Ресурсы.., то же говорила Виктория, когда мы...
- Проводили свой маленький сеанс? Я все о нем знаю.
Виктория мне рассказала.
- И все сбылось, - неожиданно содрогнулась Катриона. - Со всеми нами.
Последним впечатлением Катрионы от этой встречи остался высокий темный силуэт в дверном проеме, подсвечиваемый мягким золотым сиянием. Катриона услышала, как с улыбкой в голосе Танкреди прокричал ей на прощание:
- Тебя ждет большое будущее, Катриона Скорсби! Ты же знаешь: в конце концов все происходит так, как сказала Виктория!
Глава 2
Осенью 1972 года Гвиннет и Борис Бейлод наконец переехали в Нью-Йорк.
Отношения между Бейлодом и Гвин теперь носили несколько патологический характер. Бейлод редко позволял Гвиннет исчезать из поля его зрения. В нем развилась маниакальная уверенность в том, что стоит Гвиннет выйти за порог дома без него - и она никогда уже не вернется. Борис постоянно следил за Гвиннет, когда ей выпадали небольшие персональные заявки на съемки и даже во время походов за покупками. Так продолжалось, пока оба они не выдохлись.
- Никогда не оставляй меня, - то властно, то униженно упрашивал Бейлод, тем самым вызывая в Гвиннет омерзение.
И ей снова и снова приходилось обещать:
- Хорошо, я всегда буду с тобой.
Бейлод открыл новую эру своеобразной эротичности снимков для журналов мод. Он сделал серию снимков с тщательно продуманной композицией: Гвиннет выпадает из окна десятого этажа - руки раскинуты, глаза широко раскрыты, рот перекошен криком; Гвиннет ползет по черепичной крыше в черном кожаном полупальто и мини-юбке, за спиной ее зловещая тень ножа в руке преследователя.
Однажды кинорежиссер-авангардист снял в их квартире фильм, в котором чернокожий парень с идеальным телосложением, сидя верхом на белом, гнутой древесины, стуле, и очень бледная девушка с белыми волосами, тоже сидящая верхом, но уже на черном стуле, в течение восьми часов ласкали друг друга. Отредактированная картина сократилась до четырехчасовой киноэпопеи и получила приз на фестивале подпольного кино.
Режиссер хотел, чтобы в фильме участвовала также и Гвиннет, но Бейлод не позволил.
Гвиннет раздевалась только для него.
Четыре года прошли в маниакальном бреду.
Странно, но чем больших успехов они добивались, тем больше мрачнел Бейлод. Он все чаще и чаще впадал в молчаливую безудержную ярость. В такие моменты Борис нуждался в объекте, на котором мог бы сорвать свой гнев, и он набрасывался на Гвиннет. Обычно он обвинял ее в неверности.
- Я видел, как ты смотрела на него, ты - проститутка, - орал Бейлод, после чего переходил к критике внешности Гвин. - Ты только посмотри! - Он потыкал пальцем еще не высохший пробный отпечаток. - Ты толстеешь. Выглядишь как долбаная корова!
Гвиннет послушно всматривалась в фотографию, видя ее глазами Бейлода, и содрогалась, находя несуществующую полноту в своей уж слишком худой фигуре.
Питаясь в основном салатом, бульоном и витаминными таблетками, Гвиннет отказала себе и в салате. Ей было все равно: одна мысль о еде вызывала у Гвин отвращение.
Гвиннет чувствовала растущую усталость и теряла всякий интерес к окружающему. Она стала редко выходить из квартиры.
Развязка наступила в одну из сред, в июне 1977 года.
- Я отменяю все заявки на тебя, - голос Франчески в трубке звучал резко и жестко, - и больше не буду ни от кого принимать. Джонс, если ты еще в состоянии соображать, что для тебя хорошо, а что плохо, ты немедленно явишься ко мне в офис.
Сердце Гвиннет резко ухнуло и провалилось куда-то между уже явно просвечивающихся ребер. Костяшками пальцев Гвиннет надавила на диафрагму и задержала дыхание, пока ритм сердца не восстановился.
- Что ты имела в виду, когда говорила об отмене заявок? - спросила Гвин, вся дрожа. - В чем проблема?
Несмотря на издевательства и буйство Бейлода, Гвиннет еще не пропустила ни одного приглашения на съемки. Она знала, что ее профессиональная репутация, несмотря ни на что, высока, да и выглядит она очень хорошо, даже лучше, чем когда-либо. Бейлод мог почти гордиться тем, как изменилась Гвиннет.
- Но Бейлод сейчас на съемке...
- Пошел он на хрен, твой Бейлод. Приезжай одна. Ты мой клиент, а не его.
Сердце Гвиннет бешено колотилось. Сегодня она не очень хорошо себя чувствовала, но отказаться не осмелилась. Она подвязала волосы черно-белой лентой и надела белый комбинезон от Кардена, с удовольствием заметив, что он стал чуть велик в талии. Слава Богу, она все-таки сбросила один фунт, так раздражавший Бейлода. Гвиннет тщательно нанесла макияж и, взглянув на часы, обнаружила, что потратила на сборы полтора часа. Непонятно только, куда ушло столько времени?
Гвиннет чуть было не потеряла равновесие, медленно спускаясь по винтовой металлической лестнице. Паникуя, что жутко опаздывает, она все же никак не могла заставить себя идти быстрее: рука с большим трудом отрывалась от перил, ноги отказывались проворнее преодолевать ступеньки. На улице, в жарком воздухе июньского дня, Гвиннет почувствовала сильное головокружение и вынуждена была постоять какое-то время на месте, прежде чем карусель бесчисленных черных точек, рябивших в глазах, исчезла. Затем она подошла к краю тротуара и остановила такси. Назвав адрес агентства "Де Ренза" на Мэдисон-авеню, Гвин бессильно откинулась на заднем сиденье.
- Ты почему так долго? - Франческа де Ренза, сидевшая за столом из полированного палисандрового дерева, встретила Гвиннет свирепым взглядом. В окне за спиной Франчески открывался захватывающий дух вид на Манхэттен.
- Я.., я.., извиняюсь. - Гвиннет потрясла головой. - Быстрее я приехать не могла.
Она подошла к столу и увидела выложенные в ряд собственные черно-белые снимки, сделанные Марио Саверини.
- Марио сказал, что во время съемок ты упала в обморок, - резко сказала Франческа.
- Всего на несколько секунд.
- И от чего же?
Гвиннет покачала головой и вновь почувствовала головокружение.
- Не знаю. Я много работала. Думаю, что это случайность.
Гвиннет слегка пошатнулась.
- Ради Бога, - сверкнула глазами Франческа, - сядь, девочка, пока не свалилась. Нет, подожди. - На секунду задумавшись о чем-то, Франческа подняла трубку одного из стоявших на столе телефонов. - Патриция, принеси весы.
Гвиннет ненавидела взвешиваться. Ее эта процедура унижала. Скинув туфли и жалея, что не может снять еще и комбинезон, в котором было не меньше полутора фунтов веса, она встала на весы. Гвиннет беспокойно наблюдала за ползущей вправо стрелкой и от напряжения стиснула зубы. Стрелка остановилась, и Франческа процедила сквозь зубы:
- Ни хрена себе, Боже праведный!
- Но я похудела, - снова запротестовала Гвиннет.
- Ты - долбанутая, - вздохнула Франческа. - Ну-ка садись. Успокой свою задницу на стуле и послушай, что я тебе скажу.
Гвиннет откинулась на спинку, радуясь возможности наконец-то присесть, поскольку чувствовала странный жар и холод одновременно.
- Ты весишь девяносто восемь фунтов, - ласково заговорила Франческа, и в тебе пять футов одиннадцать с половиной дюймов роста. Ты прекрасно выглядишь, когда в тебе сто тридцать пять фунтов. Ну ладно - сто тридцать. Сто двадцать - пора бить тревогу. А ты сейчас, - с миной отвращения на лице Франческа кивнула на фотографии, - выглядишь ходячим скелетом. Я не могу пустить эти снимки в работу.
- Бейлод говорит, что слишком худой быть невозможно, - сконфуженно пробормотала Гвин.
- Борис Бейлод, - холодно констатировала Франческа, - ненормальный. Как бы там ни было, а этим "подарком" мы обязаны герцогине Виндзорской. Честно говоря, по мне так это просто непристойность.
Гвиннет заерзала на стуле. Временами Франческа была слишком резка в оказании поддержки.
- Сейчас, Гвиннет Джонс, ты выглядишь точно только что вышла из концлагеря. - Глаза Франчески сузились. - Мой дед был шести футов роста и весил двести фунтов, а перед смертью - он погиб в Бухенвальде - меньше восьмидесяти фунтов. - Голос Франчески задрожал от ярости. - И ты, Гвиннет Джонс, еще осмеливаешься говорить мне, что нельзя быть слишком худой?
Гвиннет вдруг заплакала. В последнее время она ничего не могла с этим поделать. Кто бы ни кричал на нее - Франческа или Бейлод, она не могла сдержать слезы.
- Бейлод убьет тебя, - донеслось до Гвин, и она смутно припомнила, что уже слышала когда-то давно подобное предупреждение, - и ждать осталось недолго, - безжалостно продолжала Франческа. - Очень скоро у тебя прихватит почки, потом печень, и в конце концов откажет сердце, у которого не останется сил качать кровь. Ты уморишь себя до смерти. - Увидев неопределенный беспомощный жест Гвиннет, Франческа несколько смягчилась. Прости, дорогая, но я говорю тебе правду. А поскольку твоя судьба мне далеко не безразлична, то с этого момента я сама берусь позаботиться о тебе. Сейчас - или никогда, потому что потом будет слишком поздно. Ты просто умрешь.
Франческа сняла трубку другого телефона и набрала номер.
- Это мисс де Ренза. Мы готовы. Можете прийти и забрать ее прямо сейчас.
Минуту спустя в дверях появились два человека - мужчина в сером летнем костюме и женщина в элегантном светло-бежевом платье без рукавов. Выглядели они обычно и совсем не грозно.
- Благодарю вас за скорое прибытие, доктор Левин, - поднялась из-за стола Франческа. - У доктора Левина, - пояснила она, - клиника на Пятой авеню, специализирующаяся на болезнях, связанных с питанием, и он сможет тебе помочь. Гвин, клиника вовсе не похожа на больницу. Там очень комфортабельно, и за тобой будет прекрасный уход. - В голосе Франчески послышались просительные нотки. - От тебя только требуется довериться этим людям, и все будет хорошо.
Франческа впервые назвала ее Гвин вместо обычного Джонс, и Гвиннет ощутила в душе неотвратимость нового витка в своей судьбе.
Она резко встала и, вцепившись пальцами в спинку стула, твердо сказала:
- Нет Я с ними не поеду.
- Извини, Гвин, но у тебя нет выбора. Ты поедешь с ними, и поедешь прямо сейчас.
- Нет. Я хочу поговорить с Бейлодом. Он мне не разрешит. Вы делаете ужасную ошибку. Это безумие!
Франческа непреклонно покачала черноволосой головой.
- Гвин, этот человек ушел из твоей жизни. Раз и навсегда.
Я позабочусь о том, чтобы ты никогда больше его не увидела!
Глава 3
Тихим жарким вечером 1978 года Джесс сидела в своей крохотной восьмиугольной спальне и пристально смотрела на вернувшийся к ней портрет Стефана.
Как и предполагала Джесс, она никогда больше не увидела Джерико Рея. Он больше не приезжал в Напа-Вэлли и не пытался поддерживать с ней отношения, не считая необходимых деловых звонков, а теперь вот - умер.
Джерико скончался в марте, и Джесс летала в Амарилло на похороны.
В своем завещании Джерико Рей оставил портрет Джесс - это была единственная вещь, отошедшая ей в собственность и единственно нужная Джесс.
Дом в Напа-Вэлли сняла престарелая пара - доктор и мисс Янгблад из Миннеаполиса. Находя ее прекрасной художницей, они считали, что она слишком много работает и совершенно не имеет развлечений. Янгблады приглашали Джесс на обеды, коктейли, пикники, но их хозяйка неизменно отказывалась, объясняя это тем, что в имении для нее слишком много призраков.
Следуя указанию Джерико Рея, Джесс рисовала как проклятая. Она упорно пыталась вновь обрести собственный стиль и выработать новую технику цвета и компоновки.
В сюжетах для картин недостатка не было: ее окружало изобилие контрастных ландшафтов - от голых, выжженных солнцем гор до сочных цветущих пастбищ и виноградников.
Все это, разумеется, уже множество раз было нарисовано и до Джесс Напа-Вэлли в Калифорнии было известным местом паломничества художников, но Джесс хотела привнести во все это что-то новое, что-то потрясающее и принадлежащее только ее кисти - кисти Джессики Хантер.
Первую свою картину Джесс продала небольшой галерее в Сент-Элене. После этого пришел успех, и у Джесс появился очень влиятельный агент по продаже картин Первые победы воодушевили Джесс, и она с еще большей энергией продолжала трудиться. О Джессике Хантер стали говорить, что она реалистична, у нее богатая палитра и на ее картинах отдыхает глаз. Картины Джесс теперь украшали вестибюли банков, рестораны и офисы компаний.
Именно в это время - летом 1977 года - в жизни Джесс произошел коренной перелом, который она осознала только через год.
В конце июня Джесс позвонила Франческа де Ренза и сообщила, что Гвиннет серьезно больна и лежит в больнице.
Ее буквально вытащили с того света ("Этот козел почти угробил Гвин"). Джесс нужна здесь. Больше помочь некому.
Престарелые родители Гвиннет погибли в автокатастрофе на деревенской дороге, когда возвращались домой с субботней вечерни - Ты знала об этом, Джесс?
Нет, она не знала. Джесс практически потеряла связь с подругами. Она жила в своем маленьком обособленном мире, как и Гвиннет, должно быть, жила в своем За год подруги обменивались едва ли более чем дюжиной слов.
Джесс немедленно вылетела в Нью-Йорк. Она стояла у постели Гвиннет и смотрела на слезы, беспомощно струившиеся по исхудалым щекам подруги, и тонкие, как у скелета, руки, сложенные крестом на цветастом покрывале, покоящемся на плоской груди.
- Виктория была права, - сказала Гвиннет.
Джесс взяла руку Гвин. Пальцы были горячими и сухи, ми, кожа на руке дряблая - натуральная старушечья рука.
- Поправляйся. Обещай мне, что поправишься, - еле сдерживаясь, чтобы не заплакать, промолвила Джесс.
Как только Гвиннет достаточно окрепла, Джесс сняла дом в Истхемптоне на Лонг-Айленде. Гвиннет спала, часто, но понемногу ела и гуляла по обезлюдевшему сентябрьскому пляжу. В начале октября Джесс и Гвиннет улетели в Англию.
Несколько недель они провели у Катрионы. Барнхем-Парк теперь был великолепен - перепланировка и упорный труд принесли свои плоды. Дети росли. Было ясно, что Катриона достигла какого-то нового взаимопонимания с Джонатаном и выглядела достаточно счастливой.
Джесс вернулась в Калифорнию только в начале весны и почувствовала непонятное беспокойство и неспособность на чем-либо сосредоточиться.
В марте умер Джерико Рей. Через два месяца после его похорон пришел портрет Стефана.
В Техасе, в старом доме Рея, Джесс едва осмелилась взглянуть на собственное произведение. Теперь же, внимательно изучая портрет, она ощутила трепет, вызванный вернувшимся ощущением стремительности стиля и творческого возбуждения.
- Вот оно, - вслух сказала Джесс, теребя кончиком пальца толстые кисти. - Да.
Она повесила портрет на стену в спальне. Теперь Стефан постоянно смотрел на Джесс, стоило ей лечь на кровать.
Несколько следующих не по сезону жарких дней Джесс провела в бесконечных хождениях по виноградникам, пока однажды, повинуясь порыву, она не легла на спину в горячую пыль и, уставившись в сияющее сквозь густую листву небо, не почувствовала, что мир перевернулся.
***
Три дня Джесс проработала, почти не отходя от Мольберта.
Увидев законченную картину, агент из Сан-Франциско был потрясен.
Джесс не позволила ему продавать картину, поскольку она что-то предвещала, Джесс это твердо знала. Она повесила новую картину рядом с портретом Стефана, легла на кровать, закинула руки за голову и принялась переводить взгляд с одного полотна на другое. Она почти физически снова чувствовала пышущую жаром землю у себя под спиной, но теперь в том месте, где над Джесс тогда склонялось лицо Стефана, было только пустое металлическое небо.
- Почему я никогда не знала тебя? - шептала Джесс, глядя на портрет. Почему нет никого, кто мог бы рассказать мне о тебе?
И тут она вспомнила. Такой человек существует. Собственно говоря, два человека.
***
Виктория Рейвн была аккредитована в столице Никарагуа - Манагуа. Джесс провела несколько дней в бесполезных попытках связаться с Викторией по телефону: линия постоянно обрывалась, была занята или взрывалась такими помехами, что после них еще долго не смолкал звон в ушах. Джесс так и не удалось поговорить с Викторией. Она оставила сообщение для Рейвн и принялась с надеждой ждать. Через неделю, рано утром, Виктория позвонила из Сан-Франциско и рассказала, что занимается интервьюированием беженцев из Никарагуа, община которых располагается в Бэй-Эйриа. Да, она может приехать в Напу.
Виктория и Карлос Руис приехали в воскресенье вечером, когда совсем уже стемнело, в неописуемом микроавтобусе-радиостанции "пинто".
Виктория же нисколько не изменилась: все такая же холодная и элегантная в своих широких оливкового цвета штанах, бейсбольной кепке и белой рубашке, узлом завязанной на животе. У нее снова была короткая стрижка ("От вшей, - мимоходом пояснила Виктория. - И от жары, конечно"). Они исколесили всю Никарагуа, брали интервью у крестьян, солдат, школьных учителей, врачей и священников. Два раза Викторию чуть не убили: один раз в отряде партизан, другой - охрана дворца Сомосы.
- Солдат уткнул дуло карабина прямо в ее долбаную голову, - не стесняясь в выражениях, рассказывал Карлос. - Я находился в двух шагах от них и ничего не мог сделать. А она просто стояла и смотрела ему в глаза.
Джесс представила себе Викторию, хладнокровно глядящую в лицо разъяренного солдата. Солдат испугался Виктории? Решил, что она ведьма? Или побоялся, что призрак этой девушки станет преследовать его после ее смерти?
- Кто знает? - словно прочтя мысли Джесс, тихо сказала Виктория. - Как бы там ни было, а я все еще жива.
- Вопреки здравому смыслу. Опять везение, - сверкнул глазами Карлос.
Виктория усмехнулась и, закурив "Балканское собрание", принялась расхаживать в маленькой гостиной Джесс.
- Мне здесь нравится. Тебе должно быть здесь хорошо.
Как я понимаю, твоя мастерская наверху. Можно посмотреть? Я не видела твоих картин с самого Твайнхема.
Еще несколько месяцев назад Джесс была бы счастлива показать свои работы Виктории. Но теперь уже нет. Все, что сейчас осталось у нее в мастерской, - проклятые четыре времени года, вполне приличные, но сегодня кажущиеся такими дурацкими и банальными. Виктория просила вежливо, но без особого чувства, и Джесс постаралась убедить себя в том, что ей совершенно безразлично, жаждет Виктория увидеть ее работы или нет.
Глубоко вздохнув, Джесс повела их по лестнице на крышу башни.
- Это все, что у меня сейчас имеется, - предупредила Джесс, зажигая свет в мастерской. - Они почти закончены.
- Они прелестны. - Сняв очки, которые, как теперь поняла Джесс, были лишь маскировкой, Карлос внимательно рассматривал полотна.
- Очень хорошие картины, - похвалила Виктория и выпустила идеально круглое колечко дыма. - Поздравляю, - спокойно произнесла Виктория.
"Кончай делать из меня дуру", - захотелось сказать Джесс. Но, с другой стороны, чего еще она ожидала услышать от Виктории? Джесс разозлилась на себя.
Они осторожно спустились друг за другом по узкой лестнице, и Виктория остановилась в спальне.
- А вот это.., это страшно. Превосходно. Мне хотелось бы иметь этот портрет.
- Нет, - отрезала Джесс.
- Ну разумеется. Я полагаю, ты хотела поговорить о Стефане. Ведь именно за этим мы сюда и приехали?
***
Они сели друг против друга в гостиной. Карлос ушел, но Джесс даже не заметила когда.
- Он что-то услышал на улице, - пояснила Виктория. - Привык присматривать за мной, хотя ему это удается не так часто.
- Он очень тебя любит, - неожиданно для себя выпалила Джесс.
- И я его люблю. Мы прожили вместе довольно долго.
- Так вы... - начала Джесс и с трудом спросила напрямую:
- Вы - любовники?
Вряд ли стоило задавать подобный вопрос Виктории.
Собственно говоря, сама Джесс практически не могла представить себе Викторию, охваченную страстью, дрожащую, покрытую капельками пота, в постели с мужчиной.
Катриона представила себе Танкреди, сидящего глубокой ночью в красном шелковом халате за роялем: длинные пальцы проворно бегают по клавишам, вызывая к жизни страстные аккорды - что-нибудь из Листа или Рахманинова, а перед ним - смеющееся лицо молоденькой Виктории на фотографии.
Затем Катриона представила себе Танкреди, играющего для Гвиннет. Гвиннет была в этом доме, может быть, даже сидела у этого же камина, в этом самом кресле. И Джонатан.
Боже, и Джонатан тоже...
- Ты занимался с ним любовью? - не выдержала Катриона.
- Да, - мягко признался Танкреди.
- Но почему? Почему ты это сделал? Ведь ты мог найти кого-нибудь другого. Зачем ты отнял у меня Джонатана? - допытывалась ответа несчастная Катриона.
Танкреди покачал головой:
- Я не отнимал у тебя Джонатана. Начнем с того, что он никогда тебе не принадлежал.
Танкреди нажал кнопку на стереорадиоле. Музыка волнами заполнила комнату, переливаясь звуками, словно драгоценный магический камень цветами. Катриона мимолетно вспомнила об аметисте, который Танкреди подарил Виктории. Как жаль, что Виктория потеряла кольцо.
- Видишь ли, Джонатан - это Джонатан. Он таким родился: половые пристрастия накрепко запечатлены в генах точно так же, как цвет волос или размер ноги. И все прожитые годы Джонатан вначале только догадывался об этом, потом понял и пытался сопротивляться, заставляя себя чувствовать иначе: ведь всю жизнь его учили, что чувства, доставляющие ему столько радости, - не что иное, как извращения.
Танкреди взялся за графин.
- Еще бренди? Я хотел показать Джонатану, что все совсем не так. Что он тоже имеет право на место под солнцем.
Что и в его положении можно сохранять чувство достоинства и свободы... И кроме того, мне казалось, что в моих силах предотвратить его женитьбу на тебе.
Катриона ошеломленно слушала Танкреди, голос которого звучал контрапунктом в музыке Вивальди.
- Но у меня не получилось. И не только это. Оказалось, Джонатану не нужна свобода. Джонатан Вайндхем обладает телом принца и мозгами нищего. Блестящая упаковка для испорченного продукта. - Танкреди снисходительно улыбнулся. - Собственно говоря, Джонатан довольно туп...
Катриона внезапно поймала себя на том, что и в самом деле проверяет истинность утверждения Танкреди. И, смутившись, согласилась с Рейвном, удивляясь, почему она прежде никогда не замечала, что Джонатан и в самом деле тупой.
А раз она так ошибалась в муже, то, возможно, никогда по-настоящему и не любила его как такового. Может быть, владевшее ею все эти годы заблуждение объясняется тем, что Танкреди назвал "блестящей упаковкой"?
Катриона внимательно посмотрела на красивые руки Танкреди, потом перевела взгляд на босые ступни, пальцы которых легкими вращениями гладили ворс ковра, затем на хорошо развитые голени с мускулистыми икрами, черные волосы, в изобилии растущие на оливкового цвета коже, колени, скрытые полами халата. И почувствовала, как ее тело наливается тяжестью и томлением, вызванными не только действием бренди. Теперь она поняла, что чувствовал Джонатан. На месте мужа Катриона сделала бы все, чтобы удержать Танкреди.
"Он говорил мне, что я красива", - бедная Гвиннет все еще любила его.
"Танкреди все любят", - зазвучал в голове Катрионы голос Виктории.
Виктория... Катриона смущенно заморгала, вспомнив о цели своего визита.
- Я пришла сюда увидеться с Викторией, - сказала она вслух. - Мне нужно ей кое-что сказать.
- Что бы это ни было, можешь сказать мне. - Очень темные глаза Танкреди завораживающе действовали на нее.
- Я хотела извиниться, - прошептала Катриона, околдованная этим магическим взглядом.
- Все хорошо, что хорошо кончается, - пошутил он.
Катриона неуверенно улыбнулась.
Сама не зная почему, она протянула руку и прикоснулась к волосам Танкреди, почувствовав между пальцами их упругость и живость. Танкреди перехватил руку Катрионы и, повернув, поцеловал ее в ладонь. Их глаза встретились. Губы Танкреди были твердыми и горячими. Катриона начала дрожать. По щекам ее неожиданно потекли слезы.
- Не плачь.
Танкреди встал и протянул к ней руки. Катриона, забыв обо всем на свете, бросилась к нему в объятия; и она почувствовала вкус соли собственных слез. Затем Танкреди опустил руки ей на плечи и решительно отстранил от себя.
- А теперь ты должна идти. Уже очень поздно, а мне еще предстоит долгая бессонная ночь.
- Нет. - Катриона, не веря своим ушам, смотрела на Танкреди и мотала головой. Он не может так поступить: разбудить в ней чувство, а потом прогнать прочь.
- Нет, да. - Кончиком пальца Танкреди прикоснулся к уголку губ Катрионы.
- Но, Танкреди... - Катриона произнесла его имя нежно, медленно, смакуя на языке каждую гласную. - Танкреди, я не могу... Танкреди, ты мне нужен.
Рейвн взял Катриону за руку и подвел к входной двери.
- Я нужен тебе? - Катрионе показалось, что Танкреди вот-вот рассмеется. - Ошибаешься. У тебя есть собственные ресурсы, дорогая моя Катриона, которые тебе и не снились.
И в свое время ты все их раскроешь. И будешь счастлива, обещаю тебе.
- Ресурсы.., то же говорила Виктория, когда мы...
- Проводили свой маленький сеанс? Я все о нем знаю.
Виктория мне рассказала.
- И все сбылось, - неожиданно содрогнулась Катриона. - Со всеми нами.
Последним впечатлением Катрионы от этой встречи остался высокий темный силуэт в дверном проеме, подсвечиваемый мягким золотым сиянием. Катриона услышала, как с улыбкой в голосе Танкреди прокричал ей на прощание:
- Тебя ждет большое будущее, Катриона Скорсби! Ты же знаешь: в конце концов все происходит так, как сказала Виктория!
Глава 2
Осенью 1972 года Гвиннет и Борис Бейлод наконец переехали в Нью-Йорк.
Отношения между Бейлодом и Гвин теперь носили несколько патологический характер. Бейлод редко позволял Гвиннет исчезать из поля его зрения. В нем развилась маниакальная уверенность в том, что стоит Гвиннет выйти за порог дома без него - и она никогда уже не вернется. Борис постоянно следил за Гвиннет, когда ей выпадали небольшие персональные заявки на съемки и даже во время походов за покупками. Так продолжалось, пока оба они не выдохлись.
- Никогда не оставляй меня, - то властно, то униженно упрашивал Бейлод, тем самым вызывая в Гвиннет омерзение.
И ей снова и снова приходилось обещать:
- Хорошо, я всегда буду с тобой.
Бейлод открыл новую эру своеобразной эротичности снимков для журналов мод. Он сделал серию снимков с тщательно продуманной композицией: Гвиннет выпадает из окна десятого этажа - руки раскинуты, глаза широко раскрыты, рот перекошен криком; Гвиннет ползет по черепичной крыше в черном кожаном полупальто и мини-юбке, за спиной ее зловещая тень ножа в руке преследователя.
Однажды кинорежиссер-авангардист снял в их квартире фильм, в котором чернокожий парень с идеальным телосложением, сидя верхом на белом, гнутой древесины, стуле, и очень бледная девушка с белыми волосами, тоже сидящая верхом, но уже на черном стуле, в течение восьми часов ласкали друг друга. Отредактированная картина сократилась до четырехчасовой киноэпопеи и получила приз на фестивале подпольного кино.
Режиссер хотел, чтобы в фильме участвовала также и Гвиннет, но Бейлод не позволил.
Гвиннет раздевалась только для него.
Четыре года прошли в маниакальном бреду.
Странно, но чем больших успехов они добивались, тем больше мрачнел Бейлод. Он все чаще и чаще впадал в молчаливую безудержную ярость. В такие моменты Борис нуждался в объекте, на котором мог бы сорвать свой гнев, и он набрасывался на Гвиннет. Обычно он обвинял ее в неверности.
- Я видел, как ты смотрела на него, ты - проститутка, - орал Бейлод, после чего переходил к критике внешности Гвин. - Ты только посмотри! - Он потыкал пальцем еще не высохший пробный отпечаток. - Ты толстеешь. Выглядишь как долбаная корова!
Гвиннет послушно всматривалась в фотографию, видя ее глазами Бейлода, и содрогалась, находя несуществующую полноту в своей уж слишком худой фигуре.
Питаясь в основном салатом, бульоном и витаминными таблетками, Гвиннет отказала себе и в салате. Ей было все равно: одна мысль о еде вызывала у Гвин отвращение.
Гвиннет чувствовала растущую усталость и теряла всякий интерес к окружающему. Она стала редко выходить из квартиры.
Развязка наступила в одну из сред, в июне 1977 года.
- Я отменяю все заявки на тебя, - голос Франчески в трубке звучал резко и жестко, - и больше не буду ни от кого принимать. Джонс, если ты еще в состоянии соображать, что для тебя хорошо, а что плохо, ты немедленно явишься ко мне в офис.
Сердце Гвиннет резко ухнуло и провалилось куда-то между уже явно просвечивающихся ребер. Костяшками пальцев Гвиннет надавила на диафрагму и задержала дыхание, пока ритм сердца не восстановился.
- Что ты имела в виду, когда говорила об отмене заявок? - спросила Гвин, вся дрожа. - В чем проблема?
Несмотря на издевательства и буйство Бейлода, Гвиннет еще не пропустила ни одного приглашения на съемки. Она знала, что ее профессиональная репутация, несмотря ни на что, высока, да и выглядит она очень хорошо, даже лучше, чем когда-либо. Бейлод мог почти гордиться тем, как изменилась Гвиннет.
- Но Бейлод сейчас на съемке...
- Пошел он на хрен, твой Бейлод. Приезжай одна. Ты мой клиент, а не его.
Сердце Гвиннет бешено колотилось. Сегодня она не очень хорошо себя чувствовала, но отказаться не осмелилась. Она подвязала волосы черно-белой лентой и надела белый комбинезон от Кардена, с удовольствием заметив, что он стал чуть велик в талии. Слава Богу, она все-таки сбросила один фунт, так раздражавший Бейлода. Гвиннет тщательно нанесла макияж и, взглянув на часы, обнаружила, что потратила на сборы полтора часа. Непонятно только, куда ушло столько времени?
Гвиннет чуть было не потеряла равновесие, медленно спускаясь по винтовой металлической лестнице. Паникуя, что жутко опаздывает, она все же никак не могла заставить себя идти быстрее: рука с большим трудом отрывалась от перил, ноги отказывались проворнее преодолевать ступеньки. На улице, в жарком воздухе июньского дня, Гвиннет почувствовала сильное головокружение и вынуждена была постоять какое-то время на месте, прежде чем карусель бесчисленных черных точек, рябивших в глазах, исчезла. Затем она подошла к краю тротуара и остановила такси. Назвав адрес агентства "Де Ренза" на Мэдисон-авеню, Гвин бессильно откинулась на заднем сиденье.
- Ты почему так долго? - Франческа де Ренза, сидевшая за столом из полированного палисандрового дерева, встретила Гвиннет свирепым взглядом. В окне за спиной Франчески открывался захватывающий дух вид на Манхэттен.
- Я.., я.., извиняюсь. - Гвиннет потрясла головой. - Быстрее я приехать не могла.
Она подошла к столу и увидела выложенные в ряд собственные черно-белые снимки, сделанные Марио Саверини.
- Марио сказал, что во время съемок ты упала в обморок, - резко сказала Франческа.
- Всего на несколько секунд.
- И от чего же?
Гвиннет покачала головой и вновь почувствовала головокружение.
- Не знаю. Я много работала. Думаю, что это случайность.
Гвиннет слегка пошатнулась.
- Ради Бога, - сверкнула глазами Франческа, - сядь, девочка, пока не свалилась. Нет, подожди. - На секунду задумавшись о чем-то, Франческа подняла трубку одного из стоявших на столе телефонов. - Патриция, принеси весы.
Гвиннет ненавидела взвешиваться. Ее эта процедура унижала. Скинув туфли и жалея, что не может снять еще и комбинезон, в котором было не меньше полутора фунтов веса, она встала на весы. Гвиннет беспокойно наблюдала за ползущей вправо стрелкой и от напряжения стиснула зубы. Стрелка остановилась, и Франческа процедила сквозь зубы:
- Ни хрена себе, Боже праведный!
- Но я похудела, - снова запротестовала Гвиннет.
- Ты - долбанутая, - вздохнула Франческа. - Ну-ка садись. Успокой свою задницу на стуле и послушай, что я тебе скажу.
Гвиннет откинулась на спинку, радуясь возможности наконец-то присесть, поскольку чувствовала странный жар и холод одновременно.
- Ты весишь девяносто восемь фунтов, - ласково заговорила Франческа, и в тебе пять футов одиннадцать с половиной дюймов роста. Ты прекрасно выглядишь, когда в тебе сто тридцать пять фунтов. Ну ладно - сто тридцать. Сто двадцать - пора бить тревогу. А ты сейчас, - с миной отвращения на лице Франческа кивнула на фотографии, - выглядишь ходячим скелетом. Я не могу пустить эти снимки в работу.
- Бейлод говорит, что слишком худой быть невозможно, - сконфуженно пробормотала Гвин.
- Борис Бейлод, - холодно констатировала Франческа, - ненормальный. Как бы там ни было, а этим "подарком" мы обязаны герцогине Виндзорской. Честно говоря, по мне так это просто непристойность.
Гвиннет заерзала на стуле. Временами Франческа была слишком резка в оказании поддержки.
- Сейчас, Гвиннет Джонс, ты выглядишь точно только что вышла из концлагеря. - Глаза Франчески сузились. - Мой дед был шести футов роста и весил двести фунтов, а перед смертью - он погиб в Бухенвальде - меньше восьмидесяти фунтов. - Голос Франчески задрожал от ярости. - И ты, Гвиннет Джонс, еще осмеливаешься говорить мне, что нельзя быть слишком худой?
Гвиннет вдруг заплакала. В последнее время она ничего не могла с этим поделать. Кто бы ни кричал на нее - Франческа или Бейлод, она не могла сдержать слезы.
- Бейлод убьет тебя, - донеслось до Гвин, и она смутно припомнила, что уже слышала когда-то давно подобное предупреждение, - и ждать осталось недолго, - безжалостно продолжала Франческа. - Очень скоро у тебя прихватит почки, потом печень, и в конце концов откажет сердце, у которого не останется сил качать кровь. Ты уморишь себя до смерти. - Увидев неопределенный беспомощный жест Гвиннет, Франческа несколько смягчилась. Прости, дорогая, но я говорю тебе правду. А поскольку твоя судьба мне далеко не безразлична, то с этого момента я сама берусь позаботиться о тебе. Сейчас - или никогда, потому что потом будет слишком поздно. Ты просто умрешь.
Франческа сняла трубку другого телефона и набрала номер.
- Это мисс де Ренза. Мы готовы. Можете прийти и забрать ее прямо сейчас.
Минуту спустя в дверях появились два человека - мужчина в сером летнем костюме и женщина в элегантном светло-бежевом платье без рукавов. Выглядели они обычно и совсем не грозно.
- Благодарю вас за скорое прибытие, доктор Левин, - поднялась из-за стола Франческа. - У доктора Левина, - пояснила она, - клиника на Пятой авеню, специализирующаяся на болезнях, связанных с питанием, и он сможет тебе помочь. Гвин, клиника вовсе не похожа на больницу. Там очень комфортабельно, и за тобой будет прекрасный уход. - В голосе Франчески послышались просительные нотки. - От тебя только требуется довериться этим людям, и все будет хорошо.
Франческа впервые назвала ее Гвин вместо обычного Джонс, и Гвиннет ощутила в душе неотвратимость нового витка в своей судьбе.
Она резко встала и, вцепившись пальцами в спинку стула, твердо сказала:
- Нет Я с ними не поеду.
- Извини, Гвин, но у тебя нет выбора. Ты поедешь с ними, и поедешь прямо сейчас.
- Нет. Я хочу поговорить с Бейлодом. Он мне не разрешит. Вы делаете ужасную ошибку. Это безумие!
Франческа непреклонно покачала черноволосой головой.
- Гвин, этот человек ушел из твоей жизни. Раз и навсегда.
Я позабочусь о том, чтобы ты никогда больше его не увидела!
Глава 3
Тихим жарким вечером 1978 года Джесс сидела в своей крохотной восьмиугольной спальне и пристально смотрела на вернувшийся к ней портрет Стефана.
Как и предполагала Джесс, она никогда больше не увидела Джерико Рея. Он больше не приезжал в Напа-Вэлли и не пытался поддерживать с ней отношения, не считая необходимых деловых звонков, а теперь вот - умер.
Джерико скончался в марте, и Джесс летала в Амарилло на похороны.
В своем завещании Джерико Рей оставил портрет Джесс - это была единственная вещь, отошедшая ей в собственность и единственно нужная Джесс.
Дом в Напа-Вэлли сняла престарелая пара - доктор и мисс Янгблад из Миннеаполиса. Находя ее прекрасной художницей, они считали, что она слишком много работает и совершенно не имеет развлечений. Янгблады приглашали Джесс на обеды, коктейли, пикники, но их хозяйка неизменно отказывалась, объясняя это тем, что в имении для нее слишком много призраков.
Следуя указанию Джерико Рея, Джесс рисовала как проклятая. Она упорно пыталась вновь обрести собственный стиль и выработать новую технику цвета и компоновки.
В сюжетах для картин недостатка не было: ее окружало изобилие контрастных ландшафтов - от голых, выжженных солнцем гор до сочных цветущих пастбищ и виноградников.
Все это, разумеется, уже множество раз было нарисовано и до Джесс Напа-Вэлли в Калифорнии было известным местом паломничества художников, но Джесс хотела привнести во все это что-то новое, что-то потрясающее и принадлежащее только ее кисти - кисти Джессики Хантер.
Первую свою картину Джесс продала небольшой галерее в Сент-Элене. После этого пришел успех, и у Джесс появился очень влиятельный агент по продаже картин Первые победы воодушевили Джесс, и она с еще большей энергией продолжала трудиться. О Джессике Хантер стали говорить, что она реалистична, у нее богатая палитра и на ее картинах отдыхает глаз. Картины Джесс теперь украшали вестибюли банков, рестораны и офисы компаний.
Именно в это время - летом 1977 года - в жизни Джесс произошел коренной перелом, который она осознала только через год.
В конце июня Джесс позвонила Франческа де Ренза и сообщила, что Гвиннет серьезно больна и лежит в больнице.
Ее буквально вытащили с того света ("Этот козел почти угробил Гвин"). Джесс нужна здесь. Больше помочь некому.
Престарелые родители Гвиннет погибли в автокатастрофе на деревенской дороге, когда возвращались домой с субботней вечерни - Ты знала об этом, Джесс?
Нет, она не знала. Джесс практически потеряла связь с подругами. Она жила в своем маленьком обособленном мире, как и Гвиннет, должно быть, жила в своем За год подруги обменивались едва ли более чем дюжиной слов.
Джесс немедленно вылетела в Нью-Йорк. Она стояла у постели Гвиннет и смотрела на слезы, беспомощно струившиеся по исхудалым щекам подруги, и тонкие, как у скелета, руки, сложенные крестом на цветастом покрывале, покоящемся на плоской груди.
- Виктория была права, - сказала Гвиннет.
Джесс взяла руку Гвин. Пальцы были горячими и сухи, ми, кожа на руке дряблая - натуральная старушечья рука.
- Поправляйся. Обещай мне, что поправишься, - еле сдерживаясь, чтобы не заплакать, промолвила Джесс.
Как только Гвиннет достаточно окрепла, Джесс сняла дом в Истхемптоне на Лонг-Айленде. Гвиннет спала, часто, но понемногу ела и гуляла по обезлюдевшему сентябрьскому пляжу. В начале октября Джесс и Гвиннет улетели в Англию.
Несколько недель они провели у Катрионы. Барнхем-Парк теперь был великолепен - перепланировка и упорный труд принесли свои плоды. Дети росли. Было ясно, что Катриона достигла какого-то нового взаимопонимания с Джонатаном и выглядела достаточно счастливой.
Джесс вернулась в Калифорнию только в начале весны и почувствовала непонятное беспокойство и неспособность на чем-либо сосредоточиться.
В марте умер Джерико Рей. Через два месяца после его похорон пришел портрет Стефана.
В Техасе, в старом доме Рея, Джесс едва осмелилась взглянуть на собственное произведение. Теперь же, внимательно изучая портрет, она ощутила трепет, вызванный вернувшимся ощущением стремительности стиля и творческого возбуждения.
- Вот оно, - вслух сказала Джесс, теребя кончиком пальца толстые кисти. - Да.
Она повесила портрет на стену в спальне. Теперь Стефан постоянно смотрел на Джесс, стоило ей лечь на кровать.
Несколько следующих не по сезону жарких дней Джесс провела в бесконечных хождениях по виноградникам, пока однажды, повинуясь порыву, она не легла на спину в горячую пыль и, уставившись в сияющее сквозь густую листву небо, не почувствовала, что мир перевернулся.
***
Три дня Джесс проработала, почти не отходя от Мольберта.
Увидев законченную картину, агент из Сан-Франциско был потрясен.
Джесс не позволила ему продавать картину, поскольку она что-то предвещала, Джесс это твердо знала. Она повесила новую картину рядом с портретом Стефана, легла на кровать, закинула руки за голову и принялась переводить взгляд с одного полотна на другое. Она почти физически снова чувствовала пышущую жаром землю у себя под спиной, но теперь в том месте, где над Джесс тогда склонялось лицо Стефана, было только пустое металлическое небо.
- Почему я никогда не знала тебя? - шептала Джесс, глядя на портрет. Почему нет никого, кто мог бы рассказать мне о тебе?
И тут она вспомнила. Такой человек существует. Собственно говоря, два человека.
***
Виктория Рейвн была аккредитована в столице Никарагуа - Манагуа. Джесс провела несколько дней в бесполезных попытках связаться с Викторией по телефону: линия постоянно обрывалась, была занята или взрывалась такими помехами, что после них еще долго не смолкал звон в ушах. Джесс так и не удалось поговорить с Викторией. Она оставила сообщение для Рейвн и принялась с надеждой ждать. Через неделю, рано утром, Виктория позвонила из Сан-Франциско и рассказала, что занимается интервьюированием беженцев из Никарагуа, община которых располагается в Бэй-Эйриа. Да, она может приехать в Напу.
Виктория и Карлос Руис приехали в воскресенье вечером, когда совсем уже стемнело, в неописуемом микроавтобусе-радиостанции "пинто".
Виктория же нисколько не изменилась: все такая же холодная и элегантная в своих широких оливкового цвета штанах, бейсбольной кепке и белой рубашке, узлом завязанной на животе. У нее снова была короткая стрижка ("От вшей, - мимоходом пояснила Виктория. - И от жары, конечно"). Они исколесили всю Никарагуа, брали интервью у крестьян, солдат, школьных учителей, врачей и священников. Два раза Викторию чуть не убили: один раз в отряде партизан, другой - охрана дворца Сомосы.
- Солдат уткнул дуло карабина прямо в ее долбаную голову, - не стесняясь в выражениях, рассказывал Карлос. - Я находился в двух шагах от них и ничего не мог сделать. А она просто стояла и смотрела ему в глаза.
Джесс представила себе Викторию, хладнокровно глядящую в лицо разъяренного солдата. Солдат испугался Виктории? Решил, что она ведьма? Или побоялся, что призрак этой девушки станет преследовать его после ее смерти?
- Кто знает? - словно прочтя мысли Джесс, тихо сказала Виктория. - Как бы там ни было, а я все еще жива.
- Вопреки здравому смыслу. Опять везение, - сверкнул глазами Карлос.
Виктория усмехнулась и, закурив "Балканское собрание", принялась расхаживать в маленькой гостиной Джесс.
- Мне здесь нравится. Тебе должно быть здесь хорошо.
Как я понимаю, твоя мастерская наверху. Можно посмотреть? Я не видела твоих картин с самого Твайнхема.
Еще несколько месяцев назад Джесс была бы счастлива показать свои работы Виктории. Но теперь уже нет. Все, что сейчас осталось у нее в мастерской, - проклятые четыре времени года, вполне приличные, но сегодня кажущиеся такими дурацкими и банальными. Виктория просила вежливо, но без особого чувства, и Джесс постаралась убедить себя в том, что ей совершенно безразлично, жаждет Виктория увидеть ее работы или нет.
Глубоко вздохнув, Джесс повела их по лестнице на крышу башни.
- Это все, что у меня сейчас имеется, - предупредила Джесс, зажигая свет в мастерской. - Они почти закончены.
- Они прелестны. - Сняв очки, которые, как теперь поняла Джесс, были лишь маскировкой, Карлос внимательно рассматривал полотна.
- Очень хорошие картины, - похвалила Виктория и выпустила идеально круглое колечко дыма. - Поздравляю, - спокойно произнесла Виктория.
"Кончай делать из меня дуру", - захотелось сказать Джесс. Но, с другой стороны, чего еще она ожидала услышать от Виктории? Джесс разозлилась на себя.
Они осторожно спустились друг за другом по узкой лестнице, и Виктория остановилась в спальне.
- А вот это.., это страшно. Превосходно. Мне хотелось бы иметь этот портрет.
- Нет, - отрезала Джесс.
- Ну разумеется. Я полагаю, ты хотела поговорить о Стефане. Ведь именно за этим мы сюда и приехали?
***
Они сели друг против друга в гостиной. Карлос ушел, но Джесс даже не заметила когда.
- Он что-то услышал на улице, - пояснила Виктория. - Привык присматривать за мной, хотя ему это удается не так часто.
- Он очень тебя любит, - неожиданно для себя выпалила Джесс.
- И я его люблю. Мы прожили вместе довольно долго.
- Так вы... - начала Джесс и с трудом спросила напрямую:
- Вы - любовники?
Вряд ли стоило задавать подобный вопрос Виктории.
Собственно говоря, сама Джесс практически не могла представить себе Викторию, охваченную страстью, дрожащую, покрытую капельками пота, в постели с мужчиной.