Хлебников Александр. Отблеск грядущего

   У Сандры сжалось сердце. Покорно ждать неотвратимого? Уступить без боя? Дать погибнуть раненым и Танечке? Ну нет, не бывать этому!
   Сандра взглянула на брошь: "Я ведь располагаю энергией для возврата в свой век и для питания "маяка"... Но если истрачу ее - не вернуться в свой двадцать второй, а без отключенного "маяка" десантникиспасатели не отыщут меня, не вызволят отсюда. Никогда больше не увижу своих современников, родных, Андрюшу... Никогда! Однако выбора нет: раненые, Таня..."
   В подъезд здания, расположенного невдалеке от госпиталя, она вбежала вместе с толпой с улицы, как только объявили воздушную тревогу. Но повернула не вниз, в бомбоубежище, а на чердак.
   Укромный, затененный уголок Сандра нашла у чердачного окна. Отсюда госпиталь был виден как на ладони. Приготовилась: брошь - в левой руке, пальцы правой - на зубчиках управления.
   16.22. Воздух задрожал-наплывала первая волна бомбардировщиков.
   "К бою!" - приказала себе Сандра. Брошь не конструировалась как боевое оружие, поэтому пришлось ввести новую программу в блок преобразования энергии. В тот же момент выплеснулся не видимый глазу импульс энергии, развернулся в защитное поле, стабилизировался...
   Ведущий "Юнкерс-88" в головной группе уже лег на боевой курс-на госпиталь! Но сбросить бомбы не успел: какая-то могучая сила, как пушинку, отшвырнула его в сторону! Бомбардировщик едва не перевернулся.
   Такая же участь постигла еще нескольких, идущих за головным. Остальные отвернули с курса, растерянно заметались.
   Сандра ликовала: "Жаль, энергию экономить надоиспепелила бы паразитов!"
   "10, 9, 8",-отсчитывал звуковой хронометр броши.
   При счете "0" Сандра окажется безоружной.
   "Скорее, скорее, ну же!" - торопила она вторую волну бомбардировщиков. Они уже на подходе. Лишь бы успеть отбить их!
   "7, 6, 5",- как кровь из жил, утекала энергия.
   - Вот она, зараза, где притаилась!- раздалось за спиной.
   Сандра, продолжая держать вытянутой вперед руку, обернулась. В лицо ударил свет электрического фонарика.
   - Ребята, ракетчица здесь! Ну, гадина, не уйдешь!
   К Сандре с трех сторон бежали люди.
   "Схватят - ничего не докажешь",- мелькнула мысль. Нажав кнопку микропереброса, Сандра оказалась на улице вблизи госпиталя. Сверлящий, нарастающий свист бомб заставил ее распластаться на мостовой.
   "Опоздала! В момент переброски защитное поле снялось".
   Обвальный грохот заложил уши. Сандру подбросило, больно ударило о землю.
   Приподняв голову, она увидела невообразимое. Наружная стена госпиталя вспучилась, побежали зягзаги трещин. Потом стена госпиталя закачалась, как плохо закрепленная театральная декорация, и медленно, словно нехотя, обрушилась, выбросив бурое облако дыма, из которого пробивались языки пламени...
   Отовсюду пронзительные крики: "Сестрички, не оставьте! Горим!!"
   Не щадя жизни, спасатели кидались на зов. Но разве всех вызволишь из огненной ловушки? Сандра не считала, сколько раненых вынесла, когда рухнули пылающие перекрытия. Ее успели подхватить, оттащили.
   На какое-то время она потеряла сознание - непростительно для десантника...
   "По всей вероятности,- думала потом Сандра,- я пытаюсь преодолеть какой-то запретный порог вмешательства в микроструктуру событий. Не случайно же все мои попытки что-либо изменить заканчивались неудачей!"
   - Тетя Сандра, проснитесь!
   От Катиного шепота она очнулась, как от толчка.
   "Где я? В блокадном Ленинграде... Какое сегодня число? 29 января сорок второго года..."
   Первые ее мысли после пробуждения были о Сереже и Катеньке: как-то выдержат еще один день? Их эвакуация через Ладогу-завтра!
   Наконец-то она выполнит свое задание. Там, на Большой земле, ребятишки будут в безопасности, их согреют и накормят. Сережа будет спасен! А она... Какнибудь дотянет до 1 февраля. Контрольный срок ее пребывания в Ленинграде закончится 31 января, и, быть может, друзья из двадцать второго века спасут ее,ведь чуточку энергии в броши еще сохранилось для функционирования "маяка".
   Никогда она не предполагала, что так долго после трагического 19 сентября задержится в Ленинграде.
   Казалось бы, все благоприятствовало быстрой эвакуации детей. И действительно, дважды за эти почти четыре месяца были оформлены все документы и пропуска для эвакуации, и дважды по непредвиденным причинам эвакуация Сережи и Кати срывалась. Завтра предстояла третья. Скорее бы завтра!
   Угольно-черная темнота, ледяной воздух. В комнате - градусов двадцать мороза. Центральное отопление давно не действует, а на улице - под тридцать, не меньше.
   Сандра спала не раздеваясь - в ватнике, рейтузах и толстых носках, набросив на одеяло еще целый ворох одежды. И все-таки ноги что ледышки. Сейчас, когда она очнулась, ее била крупная дрожь. В пустом желудке ощутила резкую боль, казалось, кто-то грызет внутренности. Хоть кусай рукав куртки - пусть ватой, но наполнить бы желудок,
   - Тетя Сандра,- опять донесся шепот девочки.
   - Что, Катенька?
   - Пора идти за хлебушком.
   - Спи, рано еще.
   - Я знаю - не рано.
   Сандра взглянула на светящийся циферблат своих часов и удивилась: Катя права - ровно пять. В самый раз идти к булочной занимать очередь. Открывают в шесть, но к этому времени уже скапливается столько народу, что, если не придешь пораньше, простоишь очень долго.
   - А как ты догадалась, что уже пять?-спросила Сандра.
   - А я всю ночь не спала - все ждала и ждала. Не уснуть совсем животик болит... Тетя Сандра, миленькая, сходите скорей за хлебушком.
   - Сейчас, Катенька.
   Теперь надо сделать самое трудное-заставить себя подняться. Полежать бы еще с полчасика... Как не хочется выбираться на мороз...
   "Да что это я?- рассердилась на себя Сандра.- Нельзя распускаться!"
   Как ей казалось, рывком, а на самом деле - медленным движением откинула одеяло. Преодолевая головокружение, села, на ощупь сунула ноги в стоящие у кровати холодные как лед валенки и зажгла коптилку - фитилек в чернильнице-невыливайке. Этой же спичкой Сандра успела зажечь и бумагу, положенную с вечера в печурку среди переплетенных комплектов журнала "Всемирный следопыт".
   Ох как не хотел отдавать их Сережа! Но, что делать, если всю мебель, какую можно, уже сожгли? Настала очередь и сберегаемых Сережей журналов.
   Когда они разгорелись, Сандра открыла дверцу печки. В отблеске пламени заискрился иней на потолке и в углах комнаты, и стала видна Катя. Подняв воротник пальтишка, она села в кровати и начала раскачиваться.
   Таким движением малышка старалась унять терзающие ее муки голода. Она понимала, что просить есть бесполезно: никакой еды в доме нет, и потому ей следует делать одно - не плакать.
   Сандра представила, как, вглядываясь в ледяную черноту бесконечно долгой ночи, лежала с ней рядом эта маленькая девочка, мужественно превозмогая страдания,- и комок встал в горле.
   - Катюшенька,- по-матерински обняла она ее, - подожди еще немножко. Я скоро вернусь. Обязательно с хлебом. И мы поедим.
   Девочка подняла на нее кричащие от боли огромные глаза:
   - Я постараюсь. Только, тетя Сандра, не умирайте. Пожалуйста!
   - Глупышка, как же я умру, когда у меня ты и Сережа? Успокойся, вернусь, ничего со мной не случится.
   - Сандра Николаевна, разрешите, я за хлебом схожу?- предложил проснувшийся Сережа. В его голосе тревога: он же видел, как Сандра ослабла за последние дни.
   - Не разрешаю,-строго сказала Сандра.-Но изволь к моему приходу, когда в комнате потеплеет, встать и умыть лицо и себе, и Катюше. Вода в ведре еще осталась.
   - Я лучше полежу.
   - Никаких лежаний!
   - Но вода же замерзла.
   - Разобьешь. И чтобы ваши мордашки, когда вернусь, были чистыми.
   Жаль поднимать Сережу, но необходимо. Еще в Центре подготовки Сандру предупредили о не поддающемся научному объяснению загадочном факте. В самую тяжелую пору ленинградской блокады скорее всего умирали те, кто, экономя силы, старался больше лежать.
   А те, кто в точно таких же условиях проявлял активность, выживали. Хотя, казалось бы, должно быть наоборот. Поэтому Сандра не давала поблажки ни себе, ни ребятишкам. Она вышла на занесенную снегом лестничную площадку. Его намело сквозь щели фанерных листов, которыми забито окно. Еще в начале зимы стекла во всем доме были высажены взрывной волной близко упавшей бомбы. Темень на лестнице непроглядная.
   Осторожными шажками Сандра начала спускаться.
   Ноги скользили по замерзшим нечистотам, выплеснутым на лестницу. Надо крепко держаться за перила, повисая на нн.х, чтобы не упасть.
   На площадке второго этажа Сандра наступила на какой-то бугор. Лишь пройдя по нему, догадалась: труп.
   Те жильцы, что уже не имели сил вынести умерших на улицу, вытаскивали их на площадку и оставляли в надежде, что потом они будут подобраны спасательными отрядами.
   Лицо ожгло морозным воздухом, захватило дыхание.
   На улице светло: невдалеке горел пятиэтажный дом.
   Точнее - догорал уже третьи сутки. Его никто не тушил,- воды не было. Багровые языки пламени, устало колеблясь над проемами нижних окон, нехотя лизали стены.
   У закрытой булочной - очередь человек тридцать.
   Было непонятно, как люди, истощенные голодом, могли стоять в тридцатиградусный мороз. Как вообще не замерзали? Но они, сгорбясь, сгрудившись, прижавшись друг к другу, стояли и терпеливо ждали. Спросив, кто последний, Сандра встала за старичком, закутанным в клетчатый плед.
   Не прошло и пяти минут, как Сандра почувствовала: пальцы в рукавичках коченеют. Почему-то именно пальцы рук зимой оказались особенно восприимчивы к холоду. Они давно безобразно распухли, покраснели, кожа на сгибах потрескалась, и сгибать их было мучительно больно.
   Морщась, она сняла рукавички и начала массировать пальцы, пытаясь дыханием согреть их. Вроде немного полегчало, но тут начали застывать ноги. Ступни сводкло такой болью, что у Сандры, к ее стыду за свою слабость, едва не выступили слезы.
   - Ox!-все-таки вырвалось у нее.
   Старичок, за которым она стояла, обернулся:
   - Ноги замерзли? Да ты, бабуся, не стой столбом. Потопай, потопай!
   - Пробую, дедушка, да ноги как деревянные, не слушаются.
   - А у меня лучше?- возмутился старичок.- Ты через "не могу", как и я. И потом, какой к черту я тебе дедушка? Мне же шестнадцать!
   Лишь теперь Сандра рассмотрела, что глаза-то у "старичка" молодые. Лицо только восковое, с острыми обтянутыми скулами и заостренным носом.
   - И я не бабушка,-сказала Сандра,-мне-девятнадцать.
   - Тогда не кисни. Будем знакомы: Вадик. А ты?
   Но Сандра не успела ответить. Короткий свист-и на противоположной стороне улицы взметнулся куст оранжевого пламени: ударил снаряд. По стенам домов брызнуло градом осколков.
   Каким-то образом очередь не задело. Она качнулась, но продолжала стоять: никто не хотел терять место.
   - Проснулись, собаки фашистские!- выругался Вадик.- Раньше били по трамвайным остановкам, а теперь-по улицам перед самым открытием булочных.
   Знают, что люди около них скапливаются.
   Еще свист, более пронзительный. И теперь уже близко, на их стороне улицы полыхнуло рыжим колючим пламенем. За миг до разрыва Сандра сбила с ног Вадика, упала на снег сама. Громоподобный удар! Воздух над головой, визжа, пробуравили сотни осколков. И сразу-еще разрыв, еще!
   Крики ужаса, мольбы о помощи, стоны раненых-и черные тела убитых на снегу, озаренном багровым отсветом пожара, медленно оседающая снежная пыль, смрад сгоревшей взрывчатки.
   Едва снаряды стали рваться подальше, в соседнем квартале, уцелевшие после артналета люди, перешагивая через убитых, поспешили к булочной.
   Оплакивать сраженных ни у кого не было ни времени, ни сил, ни слез. Каждого, кто уцелел, дома ждали близкие, для которых лишний час ожидания хлеба мог стать роковым. Понимая это, Сандра никого не осуждала. Но сама она замешкалась, вместе с подоспевшими сандружиниицами оттаскивая на носилках раненых в ближайший подъезд. Раненых было много - женщины, подростки, дети.
   Отброшенная взрывной волной к заиндевелой стене дома, в луже крови, казавшейся черной на снегу, умирала девочка лет десяти. Когда Сандра с сандружинницей приподняли ее, чтобы положить на носилки, та попросила:
   - Хлеб... мамочке и братику... отнесите... Не встают они... Карточки...
   С ужасом Сандра подумала, что это могло бы случиться и с Сережей, если бы он пошел за хлебом. И она не смогла бы предотвратить его гибель, как не смогла сейчас спасти никого. Ведь она, Сандра, ничего не знала о сегодняшнем артналете! В ежедневной хронике БП броши он почему-то не значился. Может быть, потому, что артобстрелов было слишком много? Но если бы она знала, разве могла бы она уговорить людей на какое-то время покинуть очередь? Нет, конечно. Никто бы ей не поверил. Невыносимо сознание собственного бессилия...
   Когда она добралась до булочной, хлеб, к счастью, уже отпускали. Наконец-то Сандра получила его: четыреста граммов на свою рабочую карточку и двести пятьдесят-на карточки Сережи и Кати. Целое богатство!
   Хлеб был почти естественного цвета, ноздреватый и духовитый. Совсем не такой выдавали в декабре и начале января. Тогда это была похожая на оконную замазку масса черно-зеленоватого цвета, сырая настолько, что сожми покрепче - потечет вода. Выпекали-то его из целлюлозы, отрубей, жмыхов, горчичной дуранды с минимальным добавлением муки.
   Сейчас хлеб - почти настоящий! Как люди радовались ему! Дрожащими пальцами брали его, тщательно заворачивали в тряпицу - крошечку б не обронить!прятали за пазуху поближе к телу.
   Когда Сандра входила в комнату, Катя обычно радовалась: "Ура, ура! Тетя Сандрушка поесть принесла!" Они растапливали печурку, почему-то называемую "буржуйкой", садились вокруг. Начиналось священнодействие - она делила хлеб в привычной последовательности: на утро, обед и вечер. Потом из утреннего кусочка сушила сухарики - они были вкуснее - и крошила их в горячую воду. Получалось нечто вроде супа, съесть который было намного сытнее, чем просто хлеб.
   На этот раз Сандру встретила тишина. Сердце сжалось недобрым предчувствием.
   - Катенька, я хлебца принесла!
   Девочка не ответила. Сандра торопливо зажгла коптилку-дети на кроватях. Прислушалась-вроде бы дышат.
   На душе отлегло.
   - Ребятки, быстренько к столу,- возвестила она. - Будем завтракать!
   Первым зашевелился Сережа.
   - Буди Катю. Ишь как разоспалась,- вновь разжигая огонь в "буржуйке", распорядилась Сандра.
   - Катечка не разоспалась,- тихо ответил Сережа.- Наша Катечка умерла.
   - Когда?!
   - Вскоре как вы ушли.
   Взяв коптилку, Сандра осветила малышку. Девочка не дышала. Лежала закусив ладонь. Наверное, чтобы не кричать от муки. Так и застыла с ручонкой, поднесенной ко рту. С прокушенной. И ни капельки крови из ранки...
   - Что... Катенька... говорила?
   - Сначала ничего. Качалась, качалась. Долго... А потом подозвала меня и попросила...-Тут голос Сережи пресекся. Давясь слезами, продолжил:- И попросила: "Сереженька, миленький, дай мне карамельку!" А откуда я возьму? Так и умерла...
   Сандра обняла его:
   - Мальчик мой, перестань, не плачь. Слышишь? Не надо. Теперь ничем ей не поможем... Встань. Тебе нужно поесть.
   - Не хочу.
   - Я хлеб принесла. Понимаешь-хлеб!
   - Не надо, тетя Сандра. Ничего не хочется есть.
   - Чего же ты хочешь?
   - Чтобы вы сберегли... мои тетрадки о звездоплавании... Они здесь, под подушкой... Пошлите их в Москву... После войны,- медленно, будто засыпая, сказал Сережа.
   - Ты сам это сделаешь после войны!
   - Нет... я скоро... тоже умру,- убежденно сказал мальчик.
   - Глупости!-воскликнула Сандра.-Не смей поддаваться слабости! Сереженька, дорогой, продержись еще немножко, все будет хорошо. Умоляю, подожди, потерпи еще самую малость!
   Она тормошила его, трясла. Веки мальчика с трудом приоткрылись.
   - Не шевелите... Дайте поспать...- Веки сомкнулись.
   "Отказ от еды,- вспыхнули в памяти слова инструктора Центра,- в условиях ленинградской блокады означал третью, и самую тяжелую, стадию дистрофии. Она наступала при таком истощении организма, когда уже любая врачебная помощь бесполезна. В третьей стадии дистрофии человека могло спасти или чудо, или сильное душевное потрясение..."
   Сомневаться не приходилось: мальчик умирал. А у нее нет даже аптечки из штатного снаряжения десантника! Сама отказалась взять, чтобы не иметь перед ленинградцами никаких преимуществ, быть с ними наравне. Какая тяжелая расплата за глупую щепетильность!
   В аптечке-то обязательно должны быть стимуляторы, применяемые десантниками при аварийных ситуациях.
   Только они, пожалуй, могли бы сейчас спасти Сережу!..
   Нужен стимулятор, немедленно! А его нет. Тогда заменитель его. Какой? Скорее же...
   Сандра лихорадочно перебирала вариант за вариантом. Напрасно. Да и что можно сделать в ледяной пустой комнате?
   Слабый язычок коптилки не в силах разогнать мрак.
   Видны лишь стол, Катенька, не дождавшаяся своего хлеба, и Сережа. Он еще жив, еще вьется парок дыхания у рта. Но он обречен...
   Мал круг от светлячка коптилки, а дальше - черным-черно. И тишина. Полная, ничем не нарушаемая тишина...
   И вдруг мысль! Стимулятором для Сережи может стать "сильное душевное потрясение". А в броши оставалась еще энергия для "маяка"! Ее достаточно, чтобы на несколько минут включить пятый блок... Прощай, "маяк"!..
   ...На угольно-черном фоне, расшитом блестками звезд, сиял голубовато-зеленый диск Земли. Под белоснежными облаками, там, где они разрывались, угадывались очертания желтой Африки, темно-коричневой Азии, зеленоватой Австралии...
   Сережа ничуть не удивился. Именно так он и представлял Землю из космоса.
   Планета быстро сокращалась в размерах - меньше, меньше. Уже с копеечку. Она неуклонно уменьшается, унося города, людей, с их переживаниями и заботами, запах сирени, омытой весенним дождем, августовскую медно-красную луну над черной рекой, лукавый взгляд девчонки с соседнего двора, несбывшиеся мечты о звездоплавании...
   "Когда человек умирает, он видит стремительно отдаляющийся диск Земли,-догадался Сережа.-Ведь умирающий навсегда улетает, оставляя на ней все. И я оставляю..."
   Но Сереже не жалко. Ему хорошо и спокойно.. Не терзает больше -голод, не леденит холод. Ему теперь ничего не надо!
   Уже погасла голубенькая бусинка Земли... Черный, непроглядный мрак... Абсолютная тишина Великого Космоса...
   Но что это? Тишина нарушена. Внезапно зазвучала музыка. Откуда она, если кругом пустота бездны?.. Пение какое-то...
   До Сережи, едва слышимые, из немыслимой дали донеслись слова, от которых сердце встрепенулось:
   День Победы, как он был от нас далек, Как в костре потухшем таял уголек,., Были версты, обожженные, в пыли, - Этот день мы приближали как могли..,
   He об этом ли, замерзая в ледяной ночи, тысячи раз мечтал он? Неужели свершилось?
   Сережа прислушался... и открыл глаза. Он находился на кровати в комнате, такой же холодной и черной, как космос...
   Теплится коптилка. Тетя Сандра сгорбившись сидит рядом, держит его руку в своей... В недоумении Сережа переводит взгляд в сторону репродуктора, висящего на стене: не оттуда ли звуки? Нет, репродуктор молчит.
   А музыка усиливается, нарастает, близится! Она уже звучит со всех сторон! И происходит невероятное. Темноту комнаты разрывает сияние солнечных лучей! В комнату низвергается сверкающий водопад света, а вместе с ним ликующий гром оркестра п звучание мощного хора:
   Этот День Победы
   Порохом пропах.
   Это праздник
   С сединою на висках,
   Это радость
   Со слезами на глазах
   День Победы! День Победы!
   Комната исчезла. Перед Сережей - Красная площадь. Военный парад. Совсем близко Мавзолей. Одна за другой подходят шеренги солдат в касках, совершают крутой поворот. И, брезгливо брошенные, к подножию Мавзолея летят фашистские знамена с ненавистной свастикой!
   Внезапно все оборвалось: видения, музыка. Вновь - темнота, огонек коптилки, тишина склепа. Но мальчишечье сердечко, взволнованное, теперь не желало останавливаться - оно билось сильно и часто! И чудо свершилось: Сережа попросил есть! А потом спросил:
   - Тетя Сандра, потрогайте мой лоб. У меня жар?
   - Лоб холодный.
   - А я бредил. Слышал удивительную песню про День Победы. Даже кино про Победу видел, прямо здесь, в комнате. И цветное!
   - А может быть, так все и будет, как видел?-мягко спросила Сандра.
   - Вряд ли. Что Победа наша - правильно. Но красноармейцы и командиры на Красной площади были в погонах. Не может такого быть! А песня и вправду замечательная. Жаль, больше не услышу.
   - Услышишь,- ласково гладя мальчика по щеке, заверила Сандра.
   - Опять в бреду?
   - В полном здравии. Но когда в мае семьдесят пятого года вторично услышишь-не вспомнишь, что уже слышал ее сегодня, в сорок втором, как не вспомнишь и то, что еще в блокаде видел грядущий День Победы. Я приказываю тебе забыть это!
   И Сандра погрузила Сережу в гипнотический сон.
   Не могла же она сказать, что песня, которая его воскресила, будет написана лишь через тридцать три года! К счастью, Сандра, отправляясь в прошлое, включила в фонотеку броши и с десяток полюбившихся ей песен двадцатого века. Удачно, что сейчас выбрала для Сережи лучшую из них. Ну а "кино", как определил Сережа, всего лишь связанное с звукозаписью голографическое воспроизведение документального фильма далекого прошлого...
   С беспокойством и тревогой смотрела она на уснувшего мальчика. Выдержит ли он завтра переезд через Ладогу?..
   На броши замерцала красная точка - сигнал, что "маяк", полностью отдавший свой резервный запас пятому блоку фонотеки, прекращает существование. Потом она потухла.
   "Последняя ниточка, связывавшая меня с родной эпохой, разорвана,-отрешенно подумала Сандра,"сигнал бедствия" тоже вышел из строя. Отныне мне никто не поможет..."
   Утром следующего дня Сандра на саночках дотянула Сережу до площади, откуда автобусы забирали детей и женщин для переправы через Ладожское озеро.
   Перед тем как везти мальчика, Сандра вынесла легкое, завернутое в одеяло тело Катеньки в скверик напротив дома - тоже сборный пункт, но для мертвых... Сережа был без узлов и чемодана. Закутанный до глаз в шерстяной платок поверх пальто, он прижимал к себе лишь заветную папку с тетрадями по звездоплаванию. Сам он идти уже не мог.
   Теперь Сандра твердо верила: через Ладогу Сережа проедет благополучно и выдержит долгий путь. Ведь чтобы поддержать его силы, вчера и сегодня утром с горячей похлебкой она скормила ему, не оставив себе ни крошки, весь хлеб за два дня. Конечно, уверив его, что сама уже поела... А на том берегу врачи мальчику помогут!
   Что же касается ее самой... Иллюзий не было. Сандра прекрасно понимала: за изнурительный переход по городу ждет ее скорая и неминуемая расплата... Но не жалко и жизни за то, чтобы гений Сережи сохранить людям. А мальчик будет жить. Обязательно будет!..
   Не могла Сандра предвидеть, хотя в минуты горечи и называла себя Кассандрой, что битком набитый детишками автобус, везший Сережу, будет в щепы разнесен прямым попаданием фашистской авиабомбы, что после взрыва в черной, курящейся паром полынье останется плавать лишь папка, на которой цветными карандашами был нарисован летящий к Луне могучий космический корабль с красной звездой на борту...
   Вернувшись домой, Сандра кое-как дотащилась до кровати и свалилась. Она оказалась беспомощной узницей ледяного каземата. Теперь кричи не кричи - никто не услышит, не спасет. Задыхаясь в темноте, хватая ртом обжигающий морозный воздух и постепенно коченея, надо только терпеливо ждать конца.
   Он скоро последует, трезво констатировала Сандра, и надо принять его достойно. Осталось выполнить последний долг.
   Она взяла брошь, прощаясь, признательно погладила. Ведь это была единственная вещичка из ее времени, ныне отрезанного от нее навсегда. В инструкции-памятке было сказано: "Ни при каких условиях предмет снаряжения десантника, изготовленный в его эпохе, не должен попасть в руки людей чужой эпохи". Это правило подлежало неукоснительному выполнению. Сандра нажала кнопку ликвидатора броши...
   И в тот же момент в комнату, освещая путь электрическими фонариками, ворвались двое! Это были десантники-спасатели. Они получили "сигнал бедствия", когда Сандра включила ликвидатор. Так была устроена брошь. Конструкторы понимали, что ликвидация аппарата - последнее сознательное действие десантника, нуждающегося в немедленной помощи. Поэтому и снабдили его вторым дублирующим "сигналом бедствия", о котором не знал и сам десантник.
   Лучи фонариков заметались по комнате и скрестились на постели Сандры, высветив ее лицо.
   - Лаури, вот она!-крикнул Андрей и позвал: - Сандра!
   Она не откликнулась. Бросились к ней - не дышит.
   И десантники мгновенно четкими движениями начали спасательные работы. Каждый отвечал за свое: врач Лаури Микки-за медицинскую аппаратуру, инженер Андрей Крон - за техническое обеспечение. Считанные секунды - на теле Сандры установлены датчики. Минута - вокруг нее возникла прозрачная сфера, отделившая терпящую бедствие от неблагоприятной среды.
   "Клиническая смерть",-дал показания диагнозатор портативному электронному мозгу, и тот выдал первые команды стимулятору жизнедеятельности. Реанимационная автоматика вступила в борьбу за жизнь Сандры.
   Между тем все вокруг преобразилось: повеяло теплом, исчезла темнота включилась система комфортации микросреды обитания.
   Наконец ресницы Сандры дрогнули - она широко открыла глаза.
   - Андрей... успел,-с усилием шепнула она.- Как... узнал, что я?..
   - Да вот решил с другом прогуляться в двадцатый век. А если серьезно-давно дежурили, готовы были к немедленному броску.
   - Нашли... без "маяка"?
   - Лаури,-тихо обратился Андрей к врачу,-транспортабельна ли Сандра?
   - Вполне. Но хотя кризис миновал, ее надо срочно в стационар: с того света вытащили.
   - Тогда включаю предстартовый режим,- предупредил Андрей.-Лаури, свертывай аппаратуру-старт через три минуты!
   Он бережно поднял Сандру на руки, поразившись, какая она стала легкая, и вышел с ней на середину комнаты. Рядом встал Лаури.
   - Сандра, ничего здесь не оставила?-спросил Андрей.
   -- Свое сердце,- ответила она.