Хлумов Владимир. Графоманы

   Разгледяев слушал рассказ Мозгового со все возрастающим глухим раздражением. И дело было не только в фактах. Факты он знал. Дело было в наглой, отечески сочувствующей манере Мозгового. Разгледяев, снова увидел в собеседнике безусого, зарвавшегося юнца, который с пагубной студенческой вседозволенностью разыгрывает из себя эдакого рубаку-якобинца. Студент-мальчишка, приписав себе право судить и разоблачать, взбирается на баррикаду с намерением ошельмовать заслуженных и авторитетных деятелей университета, якобы, запятнавших себя молчаливой поддержкой всякого рода идеологических извращений.
   Незаинтересованный наблюдатель мог бы спросить: каковы же причины тех смелых наскоков? Что это, наивное приложение официального курса конкретно на местах или просто выпячивание себя в условиях кажущейся безнаказанности? Именно безнаказанность - решил тогда Марк Ваисльевич. Правильный диагноз - половина успеха. Своевременное хирургическое вмешательство способствовало быстрому и полному духовному очищению пациента. Во всяком случае, последующее поведение вселяло надежду на полное выздоровление, или, как выражаются врачи, реабилитацию. А ведь судьба молодого человека висела на волоске. Уже стоял вопрос об отчислении и не только из университета. И лишь один Марк Васильевич поверил ему, в спокойной конфидициальной беседе разъяснил, чему и как учит история. Эффект был на лицо. Пациент не только превратился в нормального человека, но и начал активно способствовать оздоровлению факультета.
   И вот теперь, по прошествии восьми лет, Марк Васильевич с горечью обнаружил в своем детище рецедив старой болезни.
   - Так что в свете новых фактов придется вам уступить супругу инженеру, - нагло подытожил Мозговой.
   - Чего обрадовался, Мишуля? - ласково спросил Разгледяев. - Никак водочки выпил? Может и мне нальешь? Я тоже порадуюсь.
   - Пардон, что же это я сам радуюсь, - Мозговой достал из секретера водку. - Помянем Петра Семеновича. - Мозговой налил водки и сделал мрачное лицо. - Жаль старика, а ведь мы на него рассчитывали, думали, уж он-то расставит все по местам, глаза откроет, ан вишь - как все обернулось, не выдержал старик, самоустранился, подвел нас...
   - Ладно, помянем, - перебил Марк Васильевич и, не чокаясь опрокинул рюмку.
   - Так вот, я не понимаю, с чего это вы в таком приподнятом настроении? - перешел на вежливый тон Разгледяев. -Я вам одну историю забавную расскажу, а вы уж сами судите, смеяться или плакать. - Разгледяев благосклонно улыбнулся, наблюдая как хозяин устраивается пооудобнее в мягком кресле. - В одно уважаемое научное учреждение поступает некая пухлая рукопись с претензией на великое открытие. Рукопись совершенно вздорная, а ее автор - типичный сумасшедший. Рецензирование труда поручено ведущим специалистам и, казалось бы, все должно окончитья стандартным образом: в результате экспертизы изобретатель получает разгромный отзыв в письменном виде. Однако в действительности начинают происходить странные вещи. Вопреки неписаному правилу не входить с изобретателями-самоучками в прямой контакт, дело доходит до публичного обсуждения. Как это могло произойти? Оказывается, в это даже трудно поверить, внутри института находится лицо, всячески пытающееся натравить горе-инженера на видного советского ученого, заслуженного деятеля науки. Это отвратительное лицо, Разгледяев подмигнул Мозговому, - не чурается любых средств в стремлении затеять скандал. Оно опускается до анонимки в академию, чернит в ней не только заслуженного профессора, но и своих коллег - честных тружеников науки. При этом оно, это лицо, скрывает от общественности вопиющий факт - изобретатель психически ненормален! Все это могло бы сойти за обычную грязную возню, коей является подсиживание и карьеризм, но дело-то неожиданно получает дальнейший ход. Вопреки недостойным действиям анонимщика, изобретатель повержен публично и окончательно сходит с ума. Истина торжествует, но не долго. По немыслемому стечению обстоятельств вдруг оправдывается одно из бредовых предсказаний. Изобретатель в невменяемом состоянии жаждет отомстить за публичный позор. Но кому? И здесь возникает третий факт - опять анонимка, анонимка изобретателю лично, в которой черным по белому указано, кто есть главный враг прогресса. Месть неизбежна. Профессор гибнет. А? Каков финал?
   - Что это вы как будто побледнели, Михаил Федорович?
   - Я? Побледнел? С чего вы взяли. - разволновался Мозговой. - Все это вымысел и подтасовка!
   - Абсолютно не спорю, бредовый сюжетик. Но мне нравится, хочу куда-нибудь пристроить, вдруг кто и оценит?
   - Да кому это нужно?
   - Вам, вам уважаемый Михаил Федорович, - Разгледяев приторно посмотрел на собесденика. - Купите сюжетик.
   - То есть как купить?
   - Запросто купите. Я согласен продавать по частям. Вам я предлагаю только финал. Роскошнейшая картинка! Разъяренный, ополумевший фанатик толкает честного гражданина под поезд. Визг, лязг, красное на голубом. А? Какова экспрессия? Зато первая часть останется у меня и если вы финал берете, так я ее, не пожалею, сожгу, - при этом Марк Васильевич достал из папки достал письмо в академию.
   - Вы хотите записать инженера в убийцы?
   - Я только желаю оградить общество от опасного неврастеника и здесь очень на вас расчитываю.
   - Нет, никогда этому не бывать! - благородно возмутился Мозговой.
   - Жаль, некому оценить ваше великодушие. Ничего, я же понимаю, Разгледяев перешел на доверительный шепот, - Если спросят, скажу: сопротивлялся как мог.
   - Перестаньте, - не выдержал Мозговой.
   - И то правда, хватит. Вам всего-то литературно изложить, а, Михаил Федорович? Изложение- не сочинение, тем более при вашем опыте.
   - Но это мерзко!
   - А на своих товарищей-студентов отчеты писать - это как?
   - Какие отчеты?
   - Забыли, Михаил Федорович. А я помню, храню как раритет, иногда даже перечитываю на сон грядущий. Умилительные тексты, очень полезные, зря стесняетесь. Сколько вредных элементов удалось избавить от хлопот по высшему образованию. Мы же вас ценим и помним...
   Мозговой обхватил голову руками.
   - Меня вынудили, вы, да, именно вы во всем виноваты. Я вас ненавижу, слышите, не-на-ви-жу, - Мозговой чуть не плакал.
   - Сопли вытирать я не намерен. Насчет вынудили вы зря, вас никто не насиловал, просто предложили: или - или... Да ведь у вас в крови писательский зуд. Кто вас за руку тянул пасквили на профессора строчить? Рыбку решили половить в мутной водичке? Может, решили на костях своего учителя личное счастье построить? Что же, как говорится, на здоровье, только не за мой счет, любезный! Не позволю.
   Мозговой только качал головой.
   - Значит, отказываетесь сюжетик приобресть?
   - Я обвинять в убийстве человека не буду.
   - А если подумать?
   - Нет, - с необыкновенной твердостью отказался Мозговой.
   Марк Васильевич махнул рукой, будто поставил крест, и, не прощаясь, ушел.
   Миша Мозговой был раздавлен собственной смелостью. На него накатило старое неприятное чувство, сопровождающее его по жизни, как насекомые сопровождают потных млекопетающих. Впервые он ощутил его в детстве. Однажды Миша, простудился, затемпературил и несколько дней бредил изредко приходя в сознание. Раскалывалась голова, болела грудь и мальчик сильно испугался. Ему показалось, что все его бросили один на один с болезнью и еще с каким-то неопределенным по форме, бесконечно страшным существом, которое только и поджидает удобного момента, чтобы наброситься и разорвать его в клочья. И мальчик все время звал: мама, мама, где ты? А мама дни и ночи напролет сидела рядышком. Потом Миша выздоровел и ему подарили игрушку - клоуна, составленного из разноцветных крытых лаком деревяшек, стянутых капроновой нитью и страх надолго покинул Мишу.
   Только через десять лет, он вернулся снова. То был день его перерождения, и первая встреча с Марком Васильевичем, а потом пришла ночь, а вместе с ней неправдоподобно реальный сон. Во сне неожиданным образом он превратился в деревянного человечка. Михаил Федорович так вжился в нее, что мог спокойно управлять любой частью лакированного тельца. Парадоксально, но и во сне он удивлялся превращению, но и с удовльствием принимал его. Он находил даже определенные приемущества: деревянные ноги и руки были намного тверже и прочнее, чем настоящие. И вот, когда он почти свыкся с новой оболочкой, кто-то огромный и страшный, поднимает его за помпончик на колпаке. Лишенный опоры, он беспомощно дрыгает ногами в воздухе. Потом блеснули лезвия гигантских ножниц и этот кто-то, быстрым уверенным движением отхватывает шутовской колпак. Миша начинает понимать, что эта пререзанная нить и есть его живая душа, которую ни в коем случае нельзя было резать. Он сопроотивляется, еще сильнее размахивая членами, но только ускоряет распад - деревяные кругляши рассыпаются, и Михаил Федорович просыпается в поту.
   Теперь, в пустой комнате, в наступивших сумерках, ему снова привиделся стальной блеск портняжных ножниц.
   Кому охота оставаться один на один с такой меланхолией? И Мозговой, отправился в гости на ночь глядя.
   Толя Ермолаев, пожалуй, больше удивился беспомощному виду гостя, нежели его позднему появлению.
   - Что с вами?
   - На пару слов, выйдем, - попросил Мозговой.
   - Что стряслось? У вас такой вид...
   - Какой?
   - Не знаю, как сказать - будто что-то распалось.
   - Именно, - жалко улыбаясь, согласился Мозговой. - Анатолий, верните мне мое... - Мозговой был словно в лихорадке, - мое послание инженеру. Я знаю, вы можете отказаться, но здесь такое... Впрочем, я все объясню, только отдайте мне его. Конечно, вы можете раздавить меня, целиком и полностью, но вы этого не сделаете. Не сделаете, Анатолий? Поверьте, вам оно незачем, а мне... Ну, хотите я на колени встану, конечно, это смешно и не в духе, но я ей богу встану, - Мозговой действительно попытался опуститься на пыльную лестницу, но Толя ему помешал. - О, господи, что я делаю. Я очень важное вам скажу, про инженера, да, да, его надо спасать, и его можно еще спасти, я все расскажу, только дайте мне его, такой маленький конвертик...
   - Возьмите, - Толя достал из кармана мятый конверт и спокойно протянул коллеге.
   - Спасибо, Анатолий, я знал, верил в вас, я вам клянусь - ведь я мерзавец, такую подлость совершил - но клянусь, никогда более... ей богу, вы не пожалеете, что отдали, - Мозговой быстро и мелко рвал конверт, приговаривая, - вот так, вот так, навсегда, теперь, ей-богу, навсегда...
   - Что с инженером? - напомнил Толя.
   - Да, инженера надо спасать, вы знаете - этот человек ни перед чем не остановится, это страшный человек, мерзкий, отвратительное существо, он такое наворотит....
   - О ком вы?
   - Разгледяев Марк Васильевич имя ему. Да, да, я его знаю, доподлинно знаю, он был у меня и такое навертел!.. Он хочет представить, будто инженер убил.
   - Кого?!
   - Профессора, столкнул под поезд, в припадке. Я сразу вспомнил про сирень. Помните, следователь про сирень говорил? Наверное, профессор перед смертью намекал на инженера, на его рукопись.
   - Чепуха! Инженер болен совсем. С ним наверняка кто-то был, найдется свидетель.
   - Ха, свидетель! Ему бы только дело затеять, а там он выиграет, поверьте - у него хватка. Чепуха, может быть и чепуха, но если дело завертится, инженер в любом случае гибнет, гарантирую. Разгледяев его в психушку на худой конец засадит, потому что у Разгледяева везде рука. Он и про меня все выяснил.
   - Что все?
   - Про письма, представляете какая у него сеть.
   - Про вас я ему рассказал, он звонил, распрашивал...
   - Зачем вы, Толя? Это же враг номер один, - расстроился Мозговой.
   Толя пожал плечами.
   - А зачем вы писали?
   - Ну как же? Раскройте же глаза наконец, ведь я все правильно написал. Теоря профессора - ученая галиматья. Надо же было как то бороться. Ведь если бы пофессор академиком стал, а там директором, тут бы и пришел конец настоящей науке.
   Ермолаев Только качал головой.
   - А, бросьте, знаю, знаю - цели, средства и прочая казуистика. Пока мы с вами будем интеллигентствовать, гумманизм проявлять, такие, как профессор, все захватят. У нас нет времени рассусоливать, самооулучшением заниматься, некогда, дорогой мой, время уходит, кончаются смутные времена, теперь, если кто сверху окажется, то уж надолго, поверьте мне. А анонимки инженеру - вынужденная мера, временный компромисс, а я здесь хоть с чертом готов на компромисс.
   - Есть и другие методы, - не выдержал Толя.
   - Какие методы?
   - Другие, и другие люди.
   - Какие такие другие люди? - с едва заметной иронией поинтересовался Мозговой.
   Толя не ответил.
   - Что ж за тайны такие, что за люди особые, может быть какая организация, а? Союз освобождения умственного труда или Уния свободных диалектиков? А может, масонство розенкрейцеровское? - Мозговой будто спохватился. - Вы, Анатолий, быть может, масон?
   Не дожидаясь опровержений Михаил Федорович разошелся:
   - Примите же и меня, срочно! Я пригожусь, я на все согласен, Анатолий. Я больше не могу среди этой сволочи. Да, да, все вокург сволочи, мерзавцы и сволочи. Не молчите же, я же чувствую, есть у вас какая-то тайна. Я давно начал догадываться, что-то вы нащупали там у инженера. Как вы сказали, мол, инженера спасать надо, думаю, задание получил, а задание только организация дает.
   - Стоп, - перебил Толя. - Да вы сами ко мне сейчас пришли с тем же!
   - Ну, да, конечно, - с удовольствием согласился Мозговой. - Потому и сказал, что чувствовал - за вами сила стоит. Я же вам все карты раскрыл - раскройте и вы.
   - Не верите мне, - продолжал Михаил Федорович. - Ладно, я понимаю, должен оправдать, то есть, наоборот, завоевать доверие. Давайте, сговоримся, наметим план, главное - нужно предупредить инженера, надо Разгледяева остановить, нужен какой-нибудь фактик против него. Я кое-что имею - у него здесь тоже не все чисто. Ведь без него инженер не сунулся бы к нам в интститут, ведь это он его можно сказать за ручку привел к нам в институт.
   - То есть как привел?
   - У них с женой во что уперлось? В изобретение инженера. Тут Разгледяев и подсунул ей идейку - пускай, мол, профессионалы рассудят, и посоветовал труд жизни к нам направить. А она, отчаянная душа, гордость проявила, говорит, нам с Колей ничего, мол, не страшно... Да, так и сказала, зря головой качаете, вы еще женщин не знаете. Ведь она решила растоптать богдановским изобретением мужа, понимаете, Толя? Ей мало, что бросает - нет, она желает еще и уничтожить. Но разве ж так Разгледяева уничтожишь! - с искренним сожалением закончил Мозговой.
   - Так, пожалуй, вряд ли, - задумчиво сказал Ермолаев.
   У него из головы не шло чудовищное предположение об убийстве профессора.
   - Все, уже поздно, я пошел спать. - твердо сказал Толя.
   - Неужели вы... вы вот так вот просто пойдете спать? - чуть уже не корил Мозговой.- Неужели вам не жаль инженера?
   - Я пошел спать, - невозмутимо повторил Ермолаев.
   Что ж, до свидания, до лучших, так сказать, времен, - на лице Мозгового появилась едва заметная, еще очень не смелая, казавшаяся еще минуту назад совершенно невозможной, снисходительная улыбка.
   Дети звезд
   Когда на квартире инженера появился Доктор и со слезами радости сообщил об открытии спутника, Богданов лишь слегка прищурил глаза и спокойно сказал:
   - Иначе и быть не могло.
   Гоголь-Моголь, наоборот, пришел в невообразимый восторг. Он как мальчишка бегал по кухне, подпрыгивал, размахивая руками, тряс инженера за плечи, выкрикивая разные хорошие слова в его честь, вообщем радовался безмерно, будто это не инженер, а он сам предсказал спутник.
   - Люди, люди, - взывал он, - есть правда на свете, а! Есть высшая справедливость, туды ее в качель! Ну как же так, вот судьба-злодейка: еще вчера в грязи, растоптан, унижен, почти во второй сорт произведен, чуть ли не графоманом назван, и на тебе - вдруг такой полет, ай-я-яй, высоко же ты взлетел, нас, наверно, маленьких человечков, оттуда и не разглядеть? Ну, ну, я же шучу, я так, для образности, для пространственного восприятия твоего научного подвига, я же знаю тебя - ты наш, Коля, наш, полностью, что там медные трубы, понимаешь, мы и не такое стерпим, дай я тебя поцелую.
   Гоголь-Моголь полез лобызаться. Инженер не сопротивлялся, только добродушно улыбался и разводил руками, мол, я старался и все.
   - А эти, горе-ученые, официальные апологеты, как они в ту самую лужу и сели! - Гоголь-Моголь сделал отвратительную гримасу. - Захватили власть, сукины дети, не тебе в журнал, ни на радио-телевидение, сидят по редакциям, толстые зады наедают под покровом научной тайны, мнят себя благоустроителями Вселенной. Вот они-то и есть дети отцов-теоретиков, непроверенных научным опытом гениев и пророков, самых что ни на есть кровавых графоманов...
   Гоголь-Моголь еще долго не мог остановиться: он кого-то призывал к ответу, угрожал кому-то, размахивал в воздухе кулаками, потом опять шарахался в область необузданного оптимизма. Доктор, обычно занимавший критическую позицию по отношению к утописту, сейчас совершенно раслабился и с тихой радостью сидел в углу, покуривая пролетарский Дымок.
   Потом вернулась Елена. Под напором ошеломляющих новостей никто не спросил ее, где она так долго была и почему несмотря на обрушевшееся счастье из ее глаз не исчезла в тот же миг какая-то глубокая непреодолимая печаль. Впрочем, все это было не так уж определенно; и она смеялась, и она говорила хорошие слова, и всячеки настраивалась на праздник. Более того, она даже объявила сейчас же банкет, отмененный в связи со вчерашней кутерьмой. На скорую руку соорудили стол и завертелось веселье: выступали, смеялись, закусывали шампанское антоновскими яблоками, ужинали шпротами и консервированным болгарским перцем. Инженер рассказал интересную историю.
   - Вот Гоголь говорит, железа много в яблоках, а откуда оно в яблоках?
   - Как откуда? Из почвы, естественно, корнями вытягивается, по стволу по ветвям в яблоко попадает, а после я его откусываю, - Гоголь-Моголь откусил яблоко, - и внутрь заглатываю, и в себе растворяю, - улыбнулся утопист.
   - Правильно, растворяешь. Ну, а в почве откуда железо? - настаивал Богданов.
   - Накапливается от времени, из отходов разных, металлолома, вон водопровод, знаешь как гниет-ржавеет. У нас недавно прорвало, так неделю горячей воды не было, а без воды...
   - Подожди, про воду еще поговорим, - мягко перебил инженер. - А раньше, когда водопровода не было?
   - До римской империи, что ли?
   - Например.
   - Хм, - Гоголь-Моголь задумался, - в земле залегало, в природном состоянии. Но ты, конечно можешь спросить, как оно в землю попало, - упредил Гоголь-Моголь инженера. - Так я тебе отвечу, я читал, ты не думай, что я совсем темный, крот подземный. Вся матушка земля наша самопритяжением из первичной материи скукожилась. Там, правда, много неясностей насчет, астериидов...
   - Астероидов, - поправил инженер.
   - Да, да, именно, астероидов, сам академик Отто Шмидт теорию развивал.
   - Положим, теория-то дутая, но дело не в том. Самое интересное в прошлом году открыли. Вселенная наша оказывается горячая и вначале вся была из водорода с примесями, но никакого железа! А железо потом уже в звездах наплавилось и значит Земля наша и мы как бы из вторичной материи. И это самое железо, которое мы с яблоками глотаем и которое потом растворяем, прежде обязательно было в какой-нибудь звезде.
   Елена, казалось, с восхищением смотрела на инженера. А Доктор, внимательно следивший за рассказчиком, воскликнул:
   - Следовательно, мы сделаны из звездного вещества!
   - Ох ты елки-зеленые, значит мы - звездные люди, дети звезд! - радостно завопил Гоголь-Моголь.
   - Нежели правда? - тихо спросила Елена. - И я, и Гоголь-Моголь, и Доктор - все мы дети звезд? Правда, Коля?
   - Истинная правда.
   - И все остальные! - вставил утопист.
   - Да, - улыбнулся инженер.
   - Друзья, как здорово много знать, я люблю много знать, - продолжал радоваться Гоголь-Моголь. - Да и какая любовь без знания. Любовь и удивление. Да, чтобы удивляться надо много знать. Черт возьми, хитро получается, ведь мы же все, получаемся как братья. - Утопист сделал паузу. - Я представляю, как тут лирически можно вывернуть. Я раньше думал, отчего люди с такой тоской глядят на звезды? Теперь понял: это у нас, внутри атомы шевелятся по своей далекой родине, по своим родным краям. - Гоголь-Моголь цыкнул зубом. -Красиво получается. Нет скажи, Доктор, красиво?
   - Конечно, правильно, - соглашался Доктор. - Теперь понятно почему у меня от тебя тоска всегда.
   - Ладно, не задирайся, - примирительно пожурил Гоголь-Моголь и посмотрел на Елену. - Елена вот сегодня почему-то грустная. Что с тобой, чего теперь грустить? Вам теперь с Колей прямо вперед смотреть надо, жизнь на новый лад настраивать.
   - Разве я грущу? Мне ужасно весело, - Елена попыталась улыбнуться.
   - Нет, я же вижу, тебя что-то гнетет, - настаивал Гоголь-Моголь.
   - Не приставай к человеку, - попросил Доктор. - Человек устал и как тут не устать - столько свалилось. Эх, вам бы друзься отдохнуть деньков двадцать в санатории каком-нибудь, обстановку сменить, а то, видишь, радость уже не в радость.
   - Правда, - Елена схватилась за эту мысль. - Поедем, Коля, к морю, прямо завтра же, все бросим - я целый год моря не видела. Море и звезды, и мы одни, чтобы никого, только - море и звезды.
   - Но как же рукопись, нужно довести... - заколебался инженер.
   - Да брось, - вступил Гоголь-Моголь, - теперь чего волноваться, теперь пусть они там волнуются. Представляю, как этот профессор приползет - простите, мол, извините, ошибочка вышла, не разобрались по темноте нашей...
   - Не приползет, - уверенно сказала Елена.
   - А я говорю - приползет, если не дурак, - настаивал Гоголь-Моголь, а ведь не дурак, раз профессор. Он еще в соавторы к Коленьке напрашиваться станет. Слушай, Коля, ну возьми ты его в соавторы, что тебе, жалко? Ты еще десять теорий изобретешь. Да и этого паренька, Анатолия очень он мне понравился, очень мы тогда душевно, насчет равнодействия... Нет, впрочем, его не бери, он вроде сам мужик головастый, из него толк выйдет, если рутина не засосет.
   Елена не приняла возражений утописта. По-видимому, она не верила, в профессорские извинения. Вообще, казалось - она чем-то озабочена. Будто она постоянно что-то там внутри себя ищет, перебирает, но никак не находит. Это было видно хотя бы по тому, как нервно блуждали ее руки, словно искали что-то. Она, то одергивала платье, то потирала виски, отбросив постоянно спадавшую прядь волос (видно, потеряла серебрянную стрекозу), то , вдруг, складывала лодочкой ладошки и зажимала их коленями.
   В другое время, в другой обстановке эти руки имели гипнотическое влияние на мужчин, в особенности у которых воображение позволяло представить, как они сплетаются вокруг шеи или беззаботно отдыхают на груди. Кстати, и Анатолий Ермолаев подвергся их волшебному влиянию, и, наверное, Елена раскусила его и даже слегка пользовалась этим. Но сейчас, вся ее красота блистала впустую, не специально, а так - пропадала зазря.
   Тем временем Гоголь-Моголь развивал тему быстрого и полного признания инженера компетентными лицами. Неизвестно до каких высоких инстанций добрался бы утопист, если бы не раздался звонок в дверь. Елена вздрогнула и побледнела, будто уже давно ожидала и боялась этого звонка.
   Гоголь-Моголь пошел открывать и вскоре вернулся с вытянутым лицом.
   - Там, - утопист сделал паузу.
   - Да кто там? - не выдержала Елена.
   - Призрак.
   За спиной Гоголя вырос Марк Васильевич Разгледяев.
   - Ты? - удивилась Елена, повидимому ожидая кого-то другого.
   - Я, низменно прошу прощения, - расшаркался бывший муж. - У вас праздник?
   Воцарилось неловкое молчание. Компания инженера не ожидала такого поворота.Богданов первым сбросил оцепенение и вопреки условностям пошел навстречу гостю.
   - Ничего особенного. Добрый вечер, то есть, я хотел сказать, проходите, у нас тут действительно что-то вроде...
   - Знаю, знаю, чего там. Конечно, такое событие нужно отметить, Разгледяев ничуть не стеснялся. - Разрешите руку пожать.
   Разгледяев протянул руку и инденер с готовностью подал свою.
   - От всей души, - Разгледяев преувеличенно сердечно тряс инженера. Конечно, получается, как это вдруг: я - и от всей души. Ну уж, знаете, такой факт, как говорится, перед наукой все тлен. И такое открытие, что ей богу!
   - Да знаете ли, - смущенно бормотал инженер. - Ну что ты, Елена, так смотришь на меня? Вот, право же, не знаем мы еще человека, не ведаем, в чем его сила, а сила, может быть, и есть в признании собственной слабости, да и то мимолетные.
   - Я абсолютно признаюсь, растоптан совершенно, и поделом мне. Да, да, растоптан вашим великим пророчеством.
   Даже Гоголь-Моголь не ожидал столь быстрого признания со стороны официальной науки, хотя бы и гуманитарной ее части, и может быть, поэтому подал гостю стул.
   - Да, официально заявляю, - подставив бокал под шампанское, продолжал Разгледяев, - заблуждался. Конечно, и у меня есть маленькие оправдания. Большое видится апастериори! Да и кто я? Разве специалист? Смешно сказать, гуманитарий, мог ли предвидеть если сами профессионалы опростоволосились. Да и как я могу судить, ну положим, что звезда такая Сатурн есть - слыхал, да и то - в силу общей культуры. Господи, да какие там у нее спутники-кометы, говорите - десятый, да по мне - хоть двадцатый, я, извиняюсь, несколько в другом роде. Конечно, не скрою, Николай... Извиняюсь, забыл ваше отчество.