Хлумов Владимир. Старая песня

   Каракозов. История, она завсегда, - позади.
   Леонид. Только не в этой стране.
   Каракозов. А чем же тебе наша история не по душе?
   Юлия. Стоп, стоп, стоп... дядя Миша, он же нарочно заедается.
   Мать. Право, Михаил Андреич, не кипятись.
   Каракозов. Нет, погоди. Хорошо, положим, он России не любит, плевать, что она его воспитала, образование дала, профессию, впрочем, профессия у него - так себе, сам выбирал, но дань отдать, уважение, покрайней мере...
   Леонид. Я - дантист!
   Каракозов. Не дантист ты, а Дантес! Был бы, как мы с Абрам Иосичем, разведчиком земных недр... или, наоборот, космических.
   Леонид. А какая может быть у меня профессия, при моей-то фамилии, куда я мог поступить в вашей стране?
   Каракозов. Ты меня фамилией не попрекай, мне Абрам Иосич, царство ему Ерусалимское, лучшим другом был, из одной тарелки щи хлебали, в тайге , в Сибири, в одной палатке согревали друг друга. Что ты мне фамилией тыкаешь? Уж он бы гуманитарную помощь еврейскую побрезговал, из синагоги.
   Леонид раздраженно встает, готовясь выйти из-за стола.
   Юлия. Какую еще гуманитарную из синагоги?
   Каракозов. Погоди, Юленька, голубушка. Что он скажет? (Пауза.) Молчишь? Признайся - брал подачки.
   Леонид (к матери). Господи, вот ведь недержание. (Уже к Каракозову.) Брал, брал, да и вы как-то сырком, без особого отвращения, закусываете.
   Каракозов. Я - по незнанию (осматривает кусок сыра на своей вилке и тут же, со вкусом, проглатывает его), а ты - умышленно. Нет, послушайте, (оглядывается вокруг, упирается во Владимира, наклоняется к Надежде Львовне) Этот мрачный, что за гость? Ты бы хоть представила.
   Мать. Владимир Дмитриевич Кожевников, муж Тани, ученый. А Таня...
   Каракозов. Таню знаю. Вот вы, ученый человек, определите нам, что за, понимаешь, гуманитарная помощь, по еврейскому признаку?
   Владимир. Ни еврейскую - евреям, ни германскую - немцам, никакую другую, по национальному признаку,- не приемлю.
   Каракозов. Правильные мозги - наш человек, только мрачный очень. Ну да я не вмешиваюсь, я про этот сыр с мацой толкую. Вот и Абрам Иосич не взял бы.
   Леонид. Между прочим, Абрам Иосифович - мой отец.
   Каракозов (слегка кривляется). Между прочим, Абрам Иосич самый что ни-на-есть русский человек был и жизнью пожертвовал... за ради тебя.
   Леонид (ядовито). Ага, нашел Ивана из Одессы.
   Владимир встает из-за стола. Отходит в сторону, закуривает.
   Каракозов ( выходя из себя). Да, русский, потому что не выбирал, где потеплее.
   Мать. Михаил Андреич, ты право, неудобно...
   Каракозов (он теперь захмелел и не сдерживался). А чего же мы, спрашивается, стесняемся? Что же мы, как битая собака, только огрызаемся и потворствуем ответу на эти национальные вопросы? Да и что это такое национальные запросы, что это за штука такая хитрая, неужто объективное затруднение или все-таки жупел буржуазии? Империя - с надрывом говорят они, а мы куксимся, кулачок слюнявим, мол, простите несмышленых за наше, понимаешь, навязчивое руководство. А нет бы, распрямиться и гордо сказать: да, Империя, да, понимаешь, мечта! Наша российская, или лучше назвать - русская мечта.
   Леонид. Размечтались, губу развесили. Земли нахапали, а чего делать с ней - не знаете.
   Каракозов. Отчего, спрашиваешь, нас много, и земля объемами обильна? (Выпивает сам рюмку и крякает, не закусывая.) Вроде все мы от Адама и Евы, через недостающее звено пришлепали, ан глядишь - тех - с гулькин нос, а других - с маковое зернышко. Что же, плодовиты мы более других, или земли той более никому не нужно? (Оглядывает всех). Вряд ли. Скорее закопана здесь особая иррациональная собака, мечтой русской зовется. Да, мы - Империя, да, мы - империалисты. Не наша идея, ибо третий Рим зовется, но нами подхвачена, и вовремя.
   Леонид(в зал). Еще бы, своего-то - одни лапти и матрешка.
   Каракозов. Да, империя - это настоящая свобода, потому что вольготно там, где начальство далеко, а где ж ему дальше быть, чем на наших просторах. Что же вы, господа сепаратисты, древние товарищи свободы, нас в стойло междуреченское загоняете? Простите тогда уж, если мы вам сервизы побъем, уж очень тесно свободному человеку в вашей посудной лавке.
   Леонид (в зал). Шут. Фома Опискин.
   Каракозов. Издревле две философии поперек друг друга стояли - римская и итальянская.
   Леонид (присвистнул, ему уже стало интересно). Хитро.
   Каракозов. Увы, погиб Рим, а с ним и римляне древние, от них одни итальяшки остались. Вот и мы Вавилонскую башню строили. Смейтесь над нами, плюйте с исторических высот на мечту нашу русскую - объединить все человечество, а начальство на Луну отправить (зря что ли, мы на небо стартанули). Только долго ли смеяться придется? Скорее всего, до первой беды, а там грянут холода - собьетесь в последней пещере, прикорнете друг к дружке и двух слов связать не сможете.
   Леонид. Да он речь заготовил. Мама, зачем его звали?
   Каракозов (Уже обращаясь к залу). Теперь по национальному запросу. Есть любые хорошие люди на земле, а русских нету. (Пауза.) Нету нации такой, прилагательное одно. Кто ты есть? - спрашиваете, а он поправляет: не кто, а какой, и добавит скромно - русский, с одной шестой части. Заметьте, не аглицкий, не немецкий, ни даже американский, а, именно, русский. Вот она, наша душа, через слово выперла. Вот вам, господа, и идея наша, вот вам и русская мечта людей, поменявших родные пенаты на временное цыганское странствие. Приходите, живите , всем места хватит, а не хватит - мы еще где-нибудь найдем, хочь на Марсе, хочь на Венере. Уж простите, даром нам ваших наций не надо. Чего же мы - не в уме, анализ крови с Человека брать или носы мерять?
   Мать. Ну ты, право, Михаил Андреевич...про носы-то.
   Каракозов. Да, для нас русский не тот, у кого нос пуговкой и глаза татаро-монгольские, а тот, кто есть человечеству лучший друг. А если ты только языком болтаешь, да народ империей пугаешь, значит, в голове у тебя чего-то не совсем в комплекте. Кто он, по-вашему, Галилео Галилей или Авраам Линкольн, или, положим, сам Рембрандт с Леонардо да Винчи? Это ж самые настоящие русские люди, а иначе стали бы Достоевский с Толстым им компанию составлять. Да, да, оченно наша земля русская Невтонами Исаками богата. Что же вы сюда прете со своими национальными особенностями, с мелкими успехами?
   Леонид. Шут, ей-богу, шут.
   Каракозов. И что интересно, эти самые патриоты, не иначе как из неудавшихся шекспиров, произрастают. Там, глядишь, горский, там - степной, вместо того, чтобы поэму хорошую написать, трудностями перевода пугает. Та для нас Тарас Грыгорыч - больше русский, чем сам господин Распутин. И хата наша никогда с краю не стояла и стоять не будет! Нам эфиоп язык подарил, так мы не стесняемся, пользуемся и горя не знаем. А космополиты песен написали, и мы с ними теперь плачем над ихней музыкой. (Зажмуривает глаза, пытаясь выдавить слезу).
   Правда, некоторые слабинку дали, обратно в пустыню подались, к Ирусалиму старому. Но, по-нашему, чья-то это провокация: подразумевают собрать всех космополитов в одном месте и там прихлопнуть ядерным устройством. Так что, оставайтесь и с нами некоторые, на крайний случай. Биробиджан - далеко, а Сан-Франциско под - боком.
   Леонид. Это как же?
   Каракозов (махнув рукой). Только Империя наша, все ж таки не Римская. И дорог - нету, и дураков - в избытке, но не было в прошлом истории, чтоб метрополия босиком ходила, заради голой идеи. Оттого нам и дорог наш босоногий Вавилон. Мы всех к себе приглашали, потому верим только в пространство. Как говорится, было бы пространство, а время найдется.
   Леонид демонстративно хлопает в ладоши. Остальные в замешательстве.
   Мать. Ох, жаркое, жаркое - то забыла (убегает на кухню).
   Каракозов. А где наш ученый?
   Таня. Володя курит.
   Каракозов. Дайте и мне, двадцать лет не курил, а теперь охота. Все, перекур.
   Картина третья
   Там же. Владимир перебирает струны гитары. Таня сидит рядом недвижимо.
   Таня. Мне так стыдно.
   Владимр. За что?
   Таня. За жадность.
   Владимир. Глупости.
   Таня. Да, глупости, но этот треугольник, что он значит?
   Владимир кривится.
   Таня. Треугольник - ведь это число три, трижды три - девять, а число девять означает человека. Следовательно, все логично. Сочинение было на тему человека.
   Владимир (лениво возмущась). Глупо и примитивно. Таня, оставь эту арифметику, сколько можно.
   Таня. Но, почему ты злишься. Ты не в себе, я заметила, с тобой что-то происходит.
   Владимир. Перестань, ничего не происходит. Ну причем тут трижды три? Где же хозяева?
   Таня (в пустоту). Пойду посмотрю, может быть, помощь моя нужна.
   Таня уходит, и появляется Юлия с дымящимся блюдом. Владимир оставляет гитару, подходит к ней.
   Владимир. Ты не хочешь даже поговорить со мной?
   Юлия. Не о чем больше говорить.
   Владимр. Ты сошла с ума. Этот отъезд, зачем, куда? От кого ты убегаешь?
   Юлия. Я еду к мужу, а ты остаешься с женой.
   Владимир. Ты его не любишь.
   Юлия. Пододвинь селедочницу.
   Владимир хватается не за то.
   Юлия (смотрит с ожесточением). Не то, все не то. Зачем ты пришел (ставит, наконец, блюдо) , я же тебе отказала по телефону.
   Владимир. Юлия, я не могу без тебя (пытается ее обнять).
   Юлия (выворачиваясь). Не смей, все решено и обжалованию не подлежит.
   Владимир. Постой, как ты можешь? Как ты могла затеять этот отъезд, эти сборы (пинает какой-то ящик). Неужели ты спокойно громоздила эти горы ящиков, уезжая от меня навсегда? (Снова пытаетя обнять ее.)
   Юлия (выворачивается). Пусти.
   Владимир. Ты его не любишь.
   Юлия. Его только и любила.
   Владимир. Не лги, не лги себе. Не надо, не надо уезжать. Посмотри, во что я превратился. Пресмыкаюсь, пришел без приглашения, воспользовавшись кем? Женой! Я унижаюсь, сижу здесь, как на похоронах. Мне четвертый десяток, Юлия. Скажи, чем мне жить дальше?
   Юлия. Не знаю.
   Владимир. Ты обращаешься со мной, как с чужим.(Снова пытается обнять).
   Юлия (снова выворачивается). Пусти, кажется, кто-то идет.
   Владимир отходит в сторону. Появляется Леонид. Юлия, воспользовавшись моментом, уходит.
   Леонид. Ты - тоже хорош.
   Владимир опять закуривает.
   Леонид. Краснобаю черносотенному потворствуешь.
   Владимир. Извини, сказал, что думаю.
   Леонид. Ну да, сам, поди, колбасу жрал немецкую, не кочевряжился.
   Владимир. Ты пьян.
   Леонид. Не-е-ет, я еще не пьян, но я буду пьян (подходит к столу, выпивает) . Нет, каков шут гороховый, целую речь заготовил, о-о-о, я знаю, кто его надоумил! (Смотрит на Владимира, но тот не проявляет интереса). Вот ты, большой ученый, какого черта тут торчишь за тридцать долларов в месяц? На кой ляд нужна твоя наука здесь, да ты сам, кому тут нужен?
   Владимир (серьезно). Никому.
   Леонид. Извини меня, конечно, я, как бы, уже со стороны, ехал бы ты куда-нибудь в более развитые места. Умные люди здесь не поощряются. Причем, заметь, не только в кругах приближенных, ведь и интеллигенция творческая, эта совесть народа, кого воспевает? Испокон веков герои здесь одни и те же: всякая армейская сволочь, помещики да и, опять же, сами литераторы. Ну, вспомни из русской классики хоть одного талантливого героя, с мировым уровнем? Увы. Не-е-ет, умный, талантливый человек, с серьезным делом - не герой для России. Он здесь никому не интересен. Пить, жрать и морды друг другу мочалить - вот и вся ваша русская идея.
   Владимир. Да тебя самого на речи потянуло.
   Леонид. Ну, хорошо, ответь только, почему умные люди уезжают отсюда.
   Владимир. Умные уезжают, дураков не берут, а честные - остаются.
   Леонид. Ага, намек понял, ну-ну, давай-давай, погоди, ведь дальше такое грядет, что и страшно подумать.
   Владимир. Дальше - страшно.
   Леонид. Нет, здесь никогда ничего хорошего не будет. А будет гигантская озоновая дыра в ноосфере.
   Владимир. Если все разъедутся - так и будет.
   Звонят в дверь. Леонид идет открывать. Появляется Надежда Львовна, Юлия.
   Леонид. Ну если опять эта тигрица...
   Открывает. На пороге появляется опрятно одетый молодой человек (из новых русских) с хорошенькой длинноногой девицей. Они, не здороваясь, на ходу растегивая дорогие одежды, проходят в центр, оглядываются. Девица приготовилась записывать.
   Молодой человек (не обращая внимания на хозяев, поднимая голову вверх). Потолки - два восемьдесят . (Потом опять возвращается к двери и шагами меряет комнату, наталкивается на Леонида, отодвигает его в сторону, нагибается, ковыряется в паркете.) Полы - менять (секретарь записывает). ( Упирается в софу, несколько раз надавливает, прислушивается) Мебель - некондиционная.
   Леонид ( возмущенно). Какого черта?!
   Молодой человек (поправляет картину, та съезжает обратно). Ремонт нужен капитальный.
   Появляется Каракозов. Он, видно, там на кухне еще выпил.
   Каракозов (нетрезво оглядывает непонятных гостей, упирается взглядом в ноги секретарши). Эта чта... за презентация?
   Надежда Львовна качает головой.
   Юлия (будто что-то припомнив). Вы из РОС... МЕД... МЕДВИЖИМОСТИ... ДАНС
   Секретарь. Да, из агенства РОССНЕДАНС, по недвижимости.
   Леонид. А, новые русские!
   Каракозов (подбираясь поближе к девице). Какой-такой данс? Господа-товарищи, чем торгуем, впрочем, позвольте, товар налицо.
   Молодой человек (нетерпеливо). Квартира продается или нет?
   Юлия. Да, да, конечно, я совсем забыла, что мы договаривались.
   Секретарь. Не волнуйтесь, если мы не вовремя... (изображает готовность уйти).
   Каракозов. Отчего же не вовремя. Сейчас музычку поставим, спляшем (кружит вокруг, изображая лезгинку). Позвольте данс изобразить.
   Юлия. Уймитесь, Михаил Андреевич, люди - по-делу.
   Каракозов (трезвея). Надя, чего это они?
   Надежда Львовна пожимает плечами.
   Юлия. Вы извините, пожалуйста, пройдемте в другую комнату?
   Молодой человек. Конечно, конечно.
   Каракозов. Что значит, пройдемте? Квартера не продается!
   Леонид. Тебя не спросили.
   Каракозов. Ленька, не зли меня, где же мать твоя жить будет?
   Леонид. На родине.
   Каракозов. Это в твоей паршивой кибуце, на оккупированных территориях?
   Молодой человек. Так вы продаете квартиру или нет?
   Юлия. Да.
   Каракозов. Нет! Ни хрена не продаем. Вы чта, господа дорогие товарищи, удумали?
   Леонид. Мама, останови его лучше.
   Мать (к молодому человеку). Квартира не продается.
   Леонид. Как?
   Молодой человек. На чье имя приватизирована квартира?
   Мать. Мое.
   Молодой человек. В таком случае, извините за беспокойство.
   Секретарша (Юлии). Позвоните нам, если все-таки надумаете. (Протягивает визитку.)
   Неожиданные гости уходят.
   Мать. Господи, все уже остыло, давайте к столу, присаживайтесь. (Каракозову) Садись, садись, Михаил Андреевич, не бузи по чем зря, мясо стынет. Не продадим, не продадим.
   Юлия. Мама, что ты такое говоришь?
   Леонид. В самом деле.
   Мать. Погоди, дочь, налейте все, и ты налей, Леонид, я хочу кое-что сказать.
   Все, кроме Леонида, усаживаются , наливают, кто вина, кто водки.
   Леонид. Нет, ты объяснись прежде.
   Мать. Простите меня, дети дорогие, и вы, гости желанные. Очень я виновата перед вами, да сама, видно, запуталась, но одно пока скажу квартира моя, и она не продается.
   Леонид. Мама...
   Мать (отчаянно). Эх, пропади все пропадом, чего тянуть. Мы с Михаилом Андреевичем... решили жить вместе.
   Леонид. Ни фига себе!
   Юлия. Разве ты остаешься?
   Мать. Выпейте за нас с Михаилом Андреичем.
   Каракозов. Вот так прыжок, вот так подвиг, сходу и - на тебе, я бы и то не решился, позволь, Наденька , поцелуемся.
   Мать. Вот и решилось, прости Господи (выпивает до дна).
   Подвигаются друг к дружке, словно жених и невеста. Целуются.
   Юлия. Ты все знала и молчала, да как ты могла.
   Леонид. Здесь заговор и маскарад, они нарочно нас разыгрывают.
   Таня. Дорогая Надежда Львовна, разрешите от всего сердца поздравить, ведь так тяжко одной, без милого друга. И вас, Михаил Андреевич.
   Владимир (пытается ее остановить). Таня.
   Таня. Володечка, у людей радость.
   Каракозов. Ну что ты куксишся, Ленька, и ты давай, оставайся, места всем хватит. Тебе ж - не к мужу ехать. Чего там будешь в песках, у нас тут своих зубов выдергивать - не перевыдергивать.
   Леонид. Черта с два (крутит фигу).
   Звонят в дверь.
   Леонид. Ну, не дом, а проходной двор какой-то. Опять медвежатники. Я тоже ответственный квартиросъемщик и права имею. Продам свою комнату, и живите как хотите, с Росдансом в обнимку.
   Открывает. Снова Женя. Держится за щеку.
   Женя. Опять болит.
   Леонид (наигранно). Конечно, болит - весьма кстати.
   Леонид помогает снять пальто, и обнаруживается, что на Жене красивое платье, туфельки на каблучках.
   Леонид. Ого! Пожалуйте в кресло.
   Ведет Женю прямо за стол.
   Женя (не очень сопротивляясь). Что вы, что вы, у вас такое дело.
   Леонид. У нас свадьба теперь, и всем, тем более с зубной болью, полагается.
   Наливает Жене и себе шампанского.
   Женя. А кто здесь женится?
   Леонид. Мы.
   Женя. Вы так шутите.
   Леонид. В лечебных целях. И мне полезно, я тоже буду жениться. Женя, вы согласны?
   Женя. Согласна.
   Леонид. Выпьем за молодоженов.
   Чокается с Женей, принуждая ее тут же выпить до дна.
   Леонид. Поцелуемся?
   Женя. Да ведь никому не горько.
   Леонид. Разве (шутовски осматривает сидящих за столом). Да вы гляньте, дорогая, на их физиономии.
   Женя. Очень хорошие лица.
   Леонид. Ну тогда (предлагает сыру) закусывай на правую щеку. (Потом к матери.) Мама, подай, пожалуйста, приборы своей невестке.
   Надежда Львовна ставит тарелку с приборами.
   Женя. Он у вас такой весельчак.
   Мать. Да уж.
   Надежда Львовна отходит.
   Женя (намекая на Каракозова). А кто этот колоритный дедушка?
   Леонид. Друг Авраама Линкольна. Из Вышнего Волочка.
   Женя. Нет, правда.
   Леонид. И друг семьи - наш, стало быть, друг.
   Юлия. Мама, как же так?
   Опять воцаряется неловкая пауза
   Леонид. Неужели никому не горько? Ладно, тогда спляшем.
   Леонид подходит к магнитофону. Слышится вальс.
   Леонид. Будем танцевать. (Возвращается к Жене) Мадмуазель, разрешите ангажировать вас на танец.
   Женя. Разрешаю.
   Леонид и Женя кружатся в вальсе. Женя звонко хохочет, вскрикивая на крутых поворотах.
   Женя. Леонид Абрамович, вы больше на меня не сердитесь?
   Леонид. За что, мадмуазель?
   Женя. За все...
   Леонид. Нет, мадмуазель, я теперь ни на кого не сержусь.
   Каракозов. Чего же это мы сидим. Юленька, потанцуй. А мы с Надеждой Львовной.
   Мать. Сиди уж.
   Владимир встает и подходит к Юлии. Пытается пригласить. Юлия сидит недвижимо.
   Мать. Юля, уважь человека.
   Юлия. Не до танцев мне.
   Таня. Юленька, потанцуйте, я люблю смотреть, как ты танцуешь.
   Владимир. Видишь, и жена просит, уважь школьную подругу.
   Юлия нехотя соглашается. Две пары кружатся по сцене. Владимир пытается прижать Юлию поближе. Таня сидит спиной, уткнувшись в тарелку. Звонит телефон. Мать берет трубку, слушает. Леонид останавливается, как вкопанный. Бросает Женю посреди комнаты, буквально бежит к телефону. Владимир и Юлия продолжают танцевать.
   Леонид (подбегает, выхватывает трубку). Это я (слушает). Да (слушает). Сейчас (кладет трубку).
   Женя растерянно продолжает стоять.
   Леонид ( Жене). Дорогая, наш папочка.
   Мать. Баломут. Сделай потише музыку.
   Женя (берет трубку). Папа! (Слушает.) Нет, пока только анестезию. (Слушает. ) Голова? Немного.(Слушает.) Хорошо, хорошо, пока.
   Женя кладет трубку. Тем временем Юлия и Владимир танцуют, и только когда стихает музыка, останавливаются. Юлия пытается вывернуться, но Владимир ее не отпускает и прямо здесь же целует.
   Каракозов (причмокивает). Да, вот так отмочил, ученый муж.
   Таня (встает). Простите, мне что-то нехорошо (уходит из гостиной).
   Леонид. Черт! Все, кто ни попадя, целуются, а кому положено...
   Юлия довольно резко вырывается и уходит вослед за Таней. Владимир отходит в сторону, закуривает. Леонид опять приглашает Женю за стол. Женя берет бокал, просит налить, встает.
   Женя. Знаете, я раньше стеснялась слово "еврей" вслух произнести, как будто оно неприличное, а чего неприличного, если такая древняя нация и такие веселые люди. Давайте выпьем за вас.
   Каракозов (добродушно). Коза. Откровенная коза.(Пьет.)
   Картина четвертая
   Комната Юлии. Полумрак. Таня стоит у окна с видом на старую Москву. Входит Юлия.
   Юлия (чувствуя неловкость, роется в шкафу). Почему так все перепутано.
   Таня. А мне кажется, все только-только проясняется, как будто подул свежий ветер, и туман рассеивается.
   Юлия (решительно). Ты специально этот треугольник подсунула.
   Таня. Ей-Богу, был сон.
   Юлия. Нет, ты специально, и его привела нарочно, убедиться хотела. Ну что же - убедилась? Достаточно свидетельств? (опять что-то ищет) Черт, куда оно пропало.
   Таня (крестится). Зачем... так больно.
   Юлия. Больно, больно, да ты ведь хотела боли, страданий. Да, да, он любит меня, слышишь, любит.
   Таня. Да. А ты?
   Юлия. А я устала, понимаешь, устала...
   Таня. Бедная.
   Юлия. Я бедная? Опомнись, пожалей себя, что у тебя осталось, одиночество и Новый Завет, молиться будешь теперь.
   Таня. Буду. За вас буду.
   Юлия. Чем жить еще, ведь ты уж никого больше не полюбишь, значит, в монастырь пойдешь, травкой питаться. Посмотри, во что ты превратилась. Я, знаешь, раньше тебе завидовала, твоей с Владимиром любви. Злилась даже, отчего тебя он выбрал? Посмотри на себя, ведь ты старухой выглядишь уже.
   Таня (плачет).
   Юлия. Плачь теперь, плачь, не надо было устраивать смотрины. Уехала бы я, и все успокоилось. Письма бы тебе ностальгические писала. Ну, что ты плачешь? (Не выдерживает, тоже плачет. Наконец, подходит, обнимает Таню.) Прости, прости меня, я дрянь, мерзкая дрянь, не плачь.
   Таня. Юл.
   Юлия. Танечка, бедная моя, бедная.
   Обнявшись, рыдают.
   Таня. Юлик, мой Юлик. Не смей себя дрянью называть. Ты просто запуталась, ты просто... ты девочка моя, самая красивая, самая умная, прости его тоже, ведь не мог же он мимо тебя пройти, он слабый, бедный, бедный, я за вас обоих молиться буду.
   Юлия. Таня, я так устала.
   Таня. Да, ты просто устала.
   Юлия. Может быть, еще все наладится? Мы еще будем счастливы?
   Таня. Обязательно.
   Юлия. А помнишь, мы с тобой однажды сбежали с уроков и обошли все бульварное кольцо.
   Таня. Да, была весна.
   Юлия. Был апрель. И кривые деревья...
   Таня. ... совсем еще без листьев.
   Юлия. Мы все время держались за руки.
   Таня. А на Кропоткинской ели мороженое..
   Юлия. Да, под аркой.
   Таня. А на Тверском на нас чуть сосулька не свалилась.
   Юлия. А кольцо, будто брошенное ожерелье.
   Таня. Почему брошенное?
   Юлия. Да ведь оно разорванное.
   Таня. Правда.
   Юлия. Будто старая красивая дама после бала положила его на московскую землю.
   Таня. Это ты придумала. Я теперь вспомнила.
   Юлия начинает напевать песню Суханова "Апрель". Распеваются.
   Таня. Да без Володиной гитары...
   Юлия. Таня, я так хочу туда, обратно. Но я знаю, это невозможно.
   Сидят обнявшись.
   Юлия. А давай споем, как раньше, втроем.
   Таня. Я согласна.
   Слышится голос Надежды Львовны и Леонида.
   Мать. Девочки! Вы где спрятались, ну-ка, идите чай помогать налаживать.
   Леонид. А нам - кофе с коньяком.
   Юлия. Погоди (роется в каком-то мешке ), куда же оно запропастилось. Вот! (Достает жемчужное ожерелье) Хочу тебе оставить, возьми его, я знаю, тебе оно очень нравилось.
   Таня. Жемчужное ожерелье!
   Юлия. Возьми, меня вспоминать будешь.
   Таня. Что ты, такая дорогая вещь.
   Юлия. Возьми.
   Таня. Спасибо.
   Целуются.
   Картина пятая
   Снова гостиная. Каракозов уснул в тарелках. Владимир сидит с гитарой, мрачно перебирая струны. Женя и Леонид рядышком. Появляются Таня и Юлия, за ними Надежда Львовна с электрическим самоваром.
   Мать. Будем пить чай!
   Леонид. Черт, чай так чай, в горле что-то пересохло.
   Таня (подходит к Владимиру). Володечка.
   Владимир (в недоумении). Что?
   Таня. Ты испугался.
   Владимир. Ничуть.
   Таня. Подыграй нашу любимую.
   Владимир удивлен. Пытается угадать, что у них там произошло.
   Таня. Вальс ожиданий.
   Юлия. Подыграй, Володя.
   Владимир. Не слишком ли много вальса на сегодня?
   Женя. Разве может быть много вальса?
   Владимир нехотя подыгрывает. Таня и Юлия поют "Вальс ожиданий" А.Суханова. Потом. Таня, обнявшись с Юлией, усаживаются за стол.
   Леонид. Нет, почему все целуются?
   Таня. Последний вечер такой, Леонид Абрамович, вот все и целуются, на прощание. Да и не вечер уже, а ночь на дворе. Ну что же, пора, пора и расставаться. Позвольте на прощание слово сказать, налейте и мне.
   Леонид. Никогда не слышал, чтобы Танечка выступала. Только потише, чтобы наш Вавилон не проснулся.
   Мать. Да его теперь и пушкой не разбудишь.
   Таня (поднимает бокал). Вы меня прервите, если что. Но душа болит сказать.
   Володя. Может быть, в другой раз?
   Таня. Другого раза не будет.
   Мать. Налейте все.
   Таня встает. Начинает говорить в тишине, а потом появляется что-то из музыки Свиридова.
   Таня. Всем, кто не желает оставаться - прощайте. Прощайте, нелюбимые, поруганные, родные. С вами было нехорошо, и без вас худо будет, так что не жалейте, обойдемся сами. Здесь наш холод, наш снег, наша печаль. И ветер, ветер, несущий странную вашу музыку. Спасибо за песни, мы плачем над ними, как плакали вы. Мы сочувственны друг другу, как скрипка сочувственна конскому волосу. Сердце сжимается от вашего голоса, бархатным комом несущегося над пустеющей равниной, и вслед за ним картавится и наш дикий степной заплаканный рот.