Иоанна Хмелевская
Бабский мотив
(Пани Иоанна — 19)
* * *
— Послушай-ка, — с порога заявила Мартуся, вернувшись с деловых переговоров. — На твоей помойке под ивой валяется какая-то баба.
Это ведь у тебя там помойка, да?
Я посмотрела на иву. Начинало темнеть.
— Теоретически — помойка, хотя с мусорщиками я пока не договорилась. А что?
— Я же говорю: там баба валяется.
— Ну и что?
— Может, сделать что-нибудь? Вдруг она пьяная?
Смысл её слов до меня по-прежнему не доходил, очень уж я была сердита.
— И что дальше? Тебе её жалко, что ли?
Пусть себе протрезвеет в зелёных кущах. Никто её там не задавит… Она вдоль валяется или поперёк?
Мартуся рассеянно огляделась в прихожей, повесила сумку на вешалку, закинула на шкафчик стопку папок и сменила свои туфельки на мои шлёпанцы.
— Скособочившись. Этак геометрически. Вообще-то на проезжую часть она не высовывается.
Слушай, а тебя что, это вообще не трогает? В конце концов, твой же дом, твоя ива, твоя помойка!
— Ничего иве не сделается. А вот насчёт бабы…
Я задумалась. Не будь я так зла по самым разным причинам, повела бы себя как нормальный человек. Но злость во мне просто кипела, я ненавидела весь мир, бабу, даже собственную иву, которая, ей-богу, в жизни мне ничего плохого не сделала. Правда, один раз попыталась выколоть глаз, но тут уж я сама виновата.
Мартуся неуверенно переминалась на пороге кухни.
— Может, сходить посмотреть на неё поближе? А то потом скажут, что у меня галлюцинации всякие. Если бы она лежала на моей помойке, я бы в окошко хоть выглянула.
— В окно помойку не видно. Ну ладно уж, пойду гляну.
И тут меня осенило:
— Слушай, я её сфотографирую! На всякий случай. Чтобы про меня тоже потом не говорили насчёт галлюцинаций, к тому же хватит с меня чужих машин у моего забора. Где фотоаппарат?
Мы выскочили на улицу как были — в тапочках. К счастью, погода стояла сухая, а до помойки от калитки было метров десять. Фотоаппарат я настроила на ходу.
Действительно, у моего мусорного сарайчика лежала скорченная фигура, на первый взгляд — женщина. В чёрных брюках. И что это бабы так упрямо носят портки? Ну ладно, взбесились они на почве эмансипации, к власти рвутся — так пусть себе властвуют на здоровье, но для этого нужна совсем не та часть тела, которую в штаны облачают, властвовать можно и в юбке… Рыжие патлы заслоняли лицо, из-под брюк торчали туфли на высоких шпильках. Да уж, тут не ошибёшься — женщина. Патлы и портки ещё ни о чем не говорят, но на этаких каблучищах мужики не ходят. Слава богу, хоть на такое они ещё не способны.
Я сделала два снимка, сверкнув вспышкой.
Потом с большой неохотой согласилась подумать, как быть дальше. Мартуся маялась у меня за спиной.
— Тебе не кажется, что она как-то не так выглядит? — встревоженно шипела она. — Вдруг ей плохо, мы с тобой тогда настоящими чудовищами окажемся. Причём нечеловеческими.
— Если она не криминальный элемент, то мы с тобой можем не тратить своё человеколюбие, — холодно парировала я. — Только преступников в нашей стране полагается жалеть, холить и лелеять. Я могу позвонить, если этот паршивый мобильник хоть с кем-нибудь меня соединит. Господи, тебе обязательно надо было вылезать из машины и натыкаться на неё?!
— Необязательно, — с готовностью признала Мартуся. — Но она как-то случайно попалась мне на глаза, вот я из любопытства и подошла…
— Мало того, что ива свисает, так баба ещё и травкой прикрылась. Это полынь с лебедой, я сама их повыдёргивала из этой песчаной горки.
Видишь, это совсем не песок даже, а мой хвалёный садовый чернозём.
— Так ты что, сама прикрыла?
— Кого? Чернозём?
— Да нет же, бабу эту.
— Ты считаешь, что она тут три недели валяется? Я сорняки полола три недели назад!
Неужели не видно, что они совсем высохли!
— Я в сорняках не разбираюсь, — жалобно вздохнула Мартуся. — Но ты права, тётку они слегка прикрывают.
Мы ещё немного постояли, вглядываясь в распростёртую фигуру.
— Тадеуш сегодня приедет? — вдруг спросила Мартуся.
— Приедет, черт побери, но к вечеру. Он уже приезжал сегодня и уехал, я потому и злая. По второму разу подписывать всякую чушь! И Витек явится — в уши мне капать насчёт сигнализации…
Такую ерунду без меня сделать не могут!
— Но ведь платишь за это ты!
— Ну и заплачу! Ты что, видела когда-нибудь, чтобы я изо дня в день трескала чёрную икру, фазанов в малаге и устриц?
— Устрицы — трескала…
— Так ведь это не здесь, а во Франции! На берегу Атлантики! Там они дешевле картошки!
— Дешевле, дешевле, успокойся, — поспешно согласилась Мартуся. — А какое отношение…
— А такое, что я на жратву не трачусь! Ты у меня меха с брильянтами видела?!
— Ну не знаю, если эта твоя куртенка — меха…
— По институтам красоты я не бегаю, на одежду плевать хотела, драгоценности мне до лампочки, бутылка водки у меня по три года стоит непочатая, а шампанское с прошлого года лежит.
Так на что мне деньги тратить…
— На пиво… — робко подсказала Мартуся.
— Ты что, сдурела? Сколько я того пива выпью? Три бочки, что ли? И где мне его хранить? Оно мне вообще вредно, без тебя я его почти в рот не беру. Ну хорошо, — смилостивилась я, — на вино трачусь. Дорогущее оно, конечно, но кабы я лакала в день по бутылке, ты давно бы уже ко мне на могилку ходила, потому как излишек вина тоже во вред. Они и впрямь считают, что я поскуплюсь на дурацкую сигнализацию?!
— А на что тебе, собственно, сигнализация?
У тебя ворам и поживиться почти нечем.
— Потому что воры — дураки, — мрачно объяснила я. — Думают, у меня тут полон дом сокровищ несметных. У нормального человека они наверняка и были бы. Зато у меня есть компьютер, а в нем все моё добро, ворам оно ни к чему, а для меня — смысл жизни. На эту дурацкую зип-дискету я переписывать не умею, то есть умела, но забыла как, и терпения у меня на неё не хватает. Ну и машина моя, конечно.., холера им в бок, далась им моя машина!
— Так и будем здесь и сейчас на эти темы…
Все это время мы стояли на утоптанной дорожке, в двух метрах от лежащей на помойке фигуры, начисто забыв, зачем сюда пришли.
Я опомнилась.
— Как думаешь, она жива? — подозрительно спросила я. — Куда звонить, в полицию или в «скорую»?
— Я проверять не буду, и не проси! — всполошилась Мартуся. — Хочешь — сама её пощупай.
— Не хочу.
— Тогда звони туда, куда дозвонишься. Нам обязательно здесь стоять или можно звонить из дома?
— Телефон дома, — подумав, ответила я, — так что считай, что с этим мы разобрались. Кстати, а ты со своими делами разобралась?..
В кухне наше шоу продолжилось. Мой мобильник работал либо в кухне, либо на терраске за домом, но на терраске нас наверняка караулили бездомные кошки, относившиеся к моим выходам на улицу как к появлению официанта с подносом.
Сейчас мне было не до котов, кормить их я собиралась позже, так что лучше уж звонить из кухни.
Мартуся, которая приехала в Варшаву из Кракова на пару дней, слегка оголодала от последних впечатлений и принялась шуровать по кастрюлям, навалила себе в тарелку бобов, сверху пришлёпнула куриную ногу. Она что-то там пискнула про салатик, но никакого салата у меня и в помине не было, так что я посоветовала ей ограничиться лимоном.
Ожесточённо долбя по кнопкам телефонной трубки, я наконец дозвонилась до полиции, вежливо представилась и забубнила:
— Простите, пожалуйста, что я вам вечно жизнь отравляю, но со «скорой» меня не соединяют, а у моего дома валяется чужая личность, пола, скорее всего, женского, в каком состоянии — не знаю, так что я рассчитываю, что вы прихватите и врача. Городских телефонов здесь нет, поэтому поторопитесь, прошу вас. Номер моего мобильного есть, наверное, у всей варшавской полиции…
А Мартуся все это время тараторила как заведённая:
— Слушай, какие бобы шикарные, с ума сойти! Кстати, курица тоже роскошная! А знаешь, с лимоном в холодном виде — отличная идея…
Можно мне пива? Так вот, слушай, это же настоящее чудо, мне самой не верится. Я оставила им сценарий, мы даже его обсуждали, договор подпишем на той неделе. Где этот чёртов Тадеуш?
Пусть проследит за всем, это и тебя касается, я у тебя побуду, если не помешаю…
Тут Мартуся прервалась, поскольку набила рот едой, так что, покончив с полицией, я смогла вклиниться в её монолог:
— Я тебе всегда рада, особенно сейчас.
Я договорюсь с ветеринаром, и мы хоть одну кошку изловим!
Мартуся чуть не подавилась.
— У тебя есть кошка?!
— Тринадцать, если быть точной, но две не в счёт. Четырех я уже обработала.., нет, даже пятерых.., значит, остаётся восемь, причём с одной надо срочно разобраться. Нет, что я говорю, остаётся шесть. Хотя, может, и семь, потому как я их не могу пересчитать, они все время меняются.
Но эту паршивку надо непременно изловить.
Мартуся с трудом проглотила последний кусок курицы и вскочила с табуретки. Сидела она очень неудобно, боком, предпочитая почему-то есть у буфета, а не за кухонным столом, как нормальный человек.
— И что ты с этой одной паршивкой намерена сделать? — опасливо спросила она, ставя тарелку в мойку. — Приготовить?..
— Не суй ничего в раковину, у меня посудомоечная машина. Не готовить, конечно, а стерилизовать. А то на будущий год у меня здесь будет сто сорок восемь кошек, я уже высчитала.
Котят я топить не стану, лучше уж сама утоплюсь.
Значит, надо операцию, под наркозом, культурно.
— А что ж ты её сама не поймаешь?
— Потому что они мне доверяют, и я не могу предать их.
Кошками мы увлеклись настолько безоглядно, что о бабе на помойке забыли окончательно и бесповоротно, поэтому полиция застала нас врасплох. Откуда ни возьмись на пороге вдруг нарисовались трое полицейских, в том числе один мой знакомый, по-моему, комиссар. Я упорно не могу разобраться с новыми их званиями, слишком уж привыкла к сержантам, поручикам, капитанам и полковникам. К тому же сейчас полиция предпочитает щеголять в гражданском, что окончательно путает все карты. Но мне почему-то казалось, что этот в пиджаке — комиссар, мы уже с ним пару раз общались — из-за непонятного пристрастия угонщиков к моей машине. Словно других «тойот» на свете нет!
— Сейчас приедет бригада, — сказал он вместо приветствия. — Кто её нашёл? Кто-то из вас?
— Может, пройдём в гостиную? — предложила я. — Тут сесть негде, а я стоя беседовать не умею.
— Чего там находить, и находить нечего, достаточно было посмотреть, — поддержала меня Мартуся. — Лежит вроде как под ветками, но сверху.
— Ну хорошо, кто из вас увидел ре?
Мартуся честно призналась, что она. Мы устроились за столом, хотя комиссар предупредил, что пока это не официальные показания, протокол он напишет позже.
— Так когда вы её увидели?
— Когда?.. Когда приехала, наверное. И ты сразу начала звонить.
— Не сразу, — поправила я. — Сначала мы вышли посмотреть, а потом я возилась с мобильником минут десять, не меньше. Получается… Господи, какую чушь я несу, я же видела, как ты подъехала, часы у меня под носом, а я все время на них поглядывала, потому что как раз тебя ждала. Когда ты подъехала, было ровно семнадцать сорок восемь, то есть семнадцать сорок две, у меня часы спешат на шесть минут. Значит, ты её увидела в семнадцать сорок две с половиной.
— А почему с половиной? — изумилась Мартуся.
— Ты же не кинулась к ней сломя голову и истуканом в машине тоже не торчала, вела себя как обычно. Вылезла, заперла машину, подошла…
Где-нибудь с полминуты это заняло.
Комиссар, должно быть, согласился, потому что покивал.
— Вы там что-нибудь трогали?
— Абсолютно ничего никто из нас не трогал, — решительно ответила я. — А что с ней?
Больная, пьяная, мёртвая?
— Мёртвая.
— Господи Иисусе! — ужаснулась Мартуся. — И мы там стояли над телом и трепались…
О чем мы трепались?
— Понятия не имею. А, нет, имею! Про сигнализацию. И о том, кто ещё должен приехать…
— Боже милосердный! А если она как раз в это время умирала? Ну и свиньи же мы!
Я слегка рассердилась.
— Не пугай меня! Не могла она умереть как раз в ту минуту на наших глазах! Она неподвижно лежала, даже не дрогнула!
Комиссар сжалился над нами.
— Она раньше умерла. Врачи потом точно установят, но скорее всего с час назад, а то и больше. А когда она там появилась, вы не знаете?
— Нет, — мрачно ответила я.
— Когда я уезжала, её там ещё не было, — уверенно сказала Мартуся. — Я оглядывалась по сторонам, искала, как бы ловчее развернуться.
— Когда это было?
— В одиннадцать двадцать, — ответила я. — Тебе было назначено на двенадцать, и я ещё говорила, что ты рано выезжаешь.
— Я и приехала раньше, оказалось, что правильно сделала.
— А вы эту женщину не видели? — обратился ко мне комиссар.
— Я не выходила за калитку, а из дома не видно — ива заслоняет. Я вообще все время сидела за компьютером и только время от времени возилась в кухне. Нет, подождите! Тут всякие разные личности вертелись! Я из кухни видела, как ходил какой-то тип, должно быть, разносил рекламу, и у меня теперь почтовый ящик забит ерундой всякой, потом приезжал пан Рышард, принёс мне хлебушка и корм кошачий, потом кто-то бегал возле соседнего дома, это справа отсюда. Больше я ничего не знаю, не обращала внимания.
— Тогда вспомните пока все, что происходило, а ещё лучше — запишите, в какое время и кого вы видели. Я потом составлю протокол.
Через полчасика.
Только когда комиссар ушёл, мы опомнились, что даже не спросили, от чего эта гражданка умерла. От апоплексического удара? Отравилась?
Пришла свести счёты с жизнью аккурат на мою помойку? Или её кто-то убил? Мы даже не узнали, кто она такая!
— Слушай, может, кто-то из знакомых? — тревожно предположила Мартуся, наблюдая суету за калиткой. — Лица не видно было…
— Но волосы-то! У меня нет знакомых с такими длинными рыжими волосами. С чёрными — пожалуйста, а вот с рыжими — никого.
— Красивый цвет… А что они делают?
Кладут её в «воронок»?
— Это не «воронок», а труповозка.
Мартуся вскочила.
— Смотри, какой дивный пёс! — восхищённо закричала она. — Смотри же скорей! Супер!
Я и без понуканий смотрела во все глаза.
— Они ему велят взять след. Надеюсь, он ничего не вынюхает в моем саду и не начнёт войну с кошками… Ох, бедолага, не везёт ему! Эта баба приехала на машине.
— Откуда ты знаешь?
— Сама видишь, как собака себя ведёт.
Пойду-ка я посмотрю поближе!
Я выскочила из дома и бросилась к забору.
В конце концов, я на собственной территории и имею полное право торчать у калитки. Мартуся понеслась за мной.
Пёс и в самом деле был замечательный. Во-первых, красивый как ангел, во-вторых, воспитанный, спокойный и такой сосредоточенный на своём деле. О своих открытиях он сообщал так, что даже самый тупой и убогий кретин смог бы понять.
— Я и без полиции могу угадать, как было дело, — поделилась я с Мартусей. — Видишь, куда собака привела. Баба вышла перед соседским домом, двинулась к моему, а у помойки пала замертво, не приближаясь к моей калитке.
— Откуда ты знаешь?
— Посмотри на собаку. Это же не пёс, а чистое золото, с таким никакая сигнализация не нужна. Похоже, он снимает с меня подозрение, что я эту тётку пригласила в гости, убила и вынесла на помойку.
— Тем более что у тебя ещё нет договора с мусорщиками, — резонно заметила Мартуся.
Сенсационные события отодвинули на задний план раздражение, но стоило нам вернуться домой, я сразу вспомнила, на что я так разозлилась.
— Вот, пожалуйста, ещё один столп пунктуальности, — язвительно заговорила я. — Пристала ко мне одна журналистка, дай ей интервью, просто вынь да положь. Должна была прийти около трех или в половине четвёртого, хотя я изворачивалась как могла, но ей все нипочём.
Приду, говорит, с фотокорреспондентом. Седьмой час уже, а её до сих пор нет. На кой черт я тут выпендриваюсь, в парике мучаюсь, с темы сбилась… А сама даже понятия не имею, что ей надо.
— Из какого журнала? — поинтересовалась Мартуся.
— А я знаю? Я даже спросить её забыла от злости. Она вроде как что-то там себе нафантазировала и хочет пообщаться со мной на эту тему, а я такого на дух не переношу. Наверное, уже не придёт, а придёт — я с ней разговаривать не собираюсь.
Ни на какие разговоры шансов и не было, поскольку комиссар своё обещание сдержал и вернулся составлять протокол. Я усадила его все там же, в гостиной.
— Надо бы в кабинете поговорить, но там у меня сушится гербарий, — объяснила я. — В кабинет мы выгоним тех личностей, которые могут вот-вот заявиться и помешать нам. А тут — пожалуйста, стол свободный, можете хоть романы писать.
— А кто собирается заявиться? — подозрительно спросил комиссар.
— Мой агент и племянник. Нам нужно решить всякие рабочие вопросы.
— Их можно вытурить не в кабинет, а в столовую, — предложила Мартуся. — Они, конечно, станут подслушивать, но у нас, по-моему, никаких тайн нет?
— Если и есть, то не в этом вопросе…
— Позвольте ваши паспорта, — вежливо попросил комиссар и посмотрел на Мартусю. — Вы здесь проживаете?
— К сожалению, нет. Я живу в Кракове.
Приехала вчера, на два дня, потому что должна кое с кем встретиться на киностудии и на телевидении. Послезавтра утром я уеду.
Пока комиссар переписывал наши паспортные данные, мы таращились на него как баран на новые ворота, вернее, два барана. Покончив с этим, полицейский приступил к допросу.
— Вы знаете Барбару Борковскую? — обратился он ко мне.
— Нет, — ответила я, не задумываясь. — Даже вспоминать не надо. Борковских в семье у меня было две, точнее, в двух семьях, это были их девичьи фамилии, между ними ничего общего нет, и вообще они давно умерли. Живой Борковской я не знаю. Это что, та покойница под ивой?
— Откуда вы… — начал комиссар и осёкся. — Ну хорошо, не стану скрывать, вы все равно догадаетесь. Именно покойница под ивой.
— А я одну Борковскую знаю, — радостно встряла Мартуся. — но не Барбару, а Люцину, и не здесь, и даже не в Кракове, а в Замостье.
Она держит овощную лавку. Но это не она там лежала, я бы её узнала, потому что она жутко толстая. И не рыжая.
— Очень хорошо! — неизвестно почему похвалил её комиссар. — А огнестрельное оружие у вас есть?
Мартуся поперхнулась пивом.
— Пожалуйста, не пугайте меня так, — прохрипела она. — Нет у меня никакого огнестрельного оружия и не будет, я его боюсь!
— И у меня нет, хотя с удовольствием обзавелась бы, — ответила я и с надеждой спросила:
— Может, вы мне не поверите, а? И произведёте обыск? Такой солидный, тщательный обыск!
— Ты с ума сошла, на кой тебе обыск? — поразилась Мартуся.
— Как это на кой? Может, найдут красный гребень-заколку.
— А, гребень… Понятно. Ты его с прошлого года так и не нашла?
— Нет. Некогда было искать.
Комиссар смотрел на нас с явным интересом.
— Вы целый день находились дома? — спросил он.
— Если не считать кратких вылазок в сад, то да.
— И вы ничего не слышали?
Это окончательно сбило меня с толку.
— Ну как так — ничего? Я же не глухая.
Радио играло, я отлично слышала, как кошки мяукали, когда я вышла с банкой консервов, звонок от калитки слышала… Что мне ещё слышать? !
— Например, грохот. Или рёв машин.
— В кабинете машины не слышны, разве что грузовики, когда на стройку едут. Но последние несколько дней стройка напротив простаивает, никто туда не ездит. Никто ничем не грохотал… А, поняла! Эту бабу застрелили?
Мартуся скептически фыркнула:
— Ну с чего ты это решила? Может, она сама застрелилась? Самоубийца?
— У моей помойки?!
— Под плакучей ивой…
— Да какая разница. Если бы она покончила с собой, нашёлся бы пистолет и пан комиссар не расспрашивал нас про огнестрельное оружие. Трудно предположить, что она вошла сюда, попросила одолжить ей пистолетик, бабахнула в себя, а потом перекинула мне его через ограду.
Собака чётко указала, что нас там не было!
Комиссар стоически молчал, лишь вздыхал время от времени.
Я решила взять себя в руки. Случившееся меня интересовало все больше и больше, так что ни к чему восстанавливать против себя следственные органы, а то ничего не узнаю.
— Минутку, сейчас соображу… Кто тут был последним? Витек?
— Витек только ещё должен приехать, — укоризненно напомнила Мартуся.
— Но один раз он уже сегодня приезжал.
Примчался в половине третьего и тут же умчался обратно. Я помню, что это было в половине третьего, потому что я как раз подумала, что это нахалка с интервью пришла, и посмотрела на часы.
— И Тадеуш приезжал.
— Тадеуш приезжал раньше, сразу после твоего отъезда. Витек заехал в половине третьего и не сказал, что на помойке кто-то валяется. То есть что некую Барбару Борковскую кто-то замочил из огнестрельного оружия между четырнадцатью сорока пятью и семнадцатью тридцатью, привезя её сюда на машине. Не делай такое дурацкое лицо — мол, откуда я это знаю. Собака все вынюхивала на крохотном пятачке, значит, тётка из чего-то появилась, а потом это «чего-то» исчезло. И привёз её именно убийца, потому что, если бы её привёз невинный человек, он бы сразу поднял шум, как только она померла. Или пытался бы её спасти'. И пистолет у него был с глушителем, выстрел я услышала бы, хотя могла и ни обратить внимания. Больше я ничего не знаю и не выдумаю.
— И этого более чем достаточно, — осуждающе заметил комиссар. — Я сюда не затем пришёл, чтобы вы вели следствие, мне нужны ответы на вопросы. Этот ваш мусорный сарай был заперт?
Тут прозвенел звонок от калитки и сразу же хлопнули двери.
— А вот и пан Тадеуш, — сказала я. — Все нараспашку, но он человек воспитанный и поэтому звонит. Мартуся, займи его пока чем-нибудь.
— Нет проблем! — Мартуся сорвалась с места. — Пойду расскажу ему о своём договоре с телевидением.
— Кто этот пан Тадеуш?
— Мой поверенный в делах, агент и жертва.
Я над ним издеваюсь как хочу и использую в хвост и в гриву, почти без угрызений совести.
Тут в комнату вошёл пан Тадеуш с явным намерением сказать какую-нибудь любезность, но ему и рта не дали раскрыть. Все заговорили разом, но Мартуся оказалась голосистее всех.
— Тадеуш, ты знаешь какую-нибудь Барбару Борковскую? — крикнула она.
— Барбару Борковскую? — переспросил пан Тадеуш. — Кажется, есть такая журналистка… Вроде бы занимается всякими криминальными историями. Лично я с ней не сталкивался, но кто-то мне говорил, что это совершенно неинтересная личность… Она просила у вас интервью?
— Не знаю, но вроде как нет… — неуверенно ответила я. — Правда, какая-то наглая и бесцеремонная фря грозилась ко мне приехать и выложить мне какую-то историю, невзирая на мои протесты. А что, эта Борковская слывёт нахалкой?
— Говорят, что да, вплоть до форменного хамства.
— Тогда это могла быть и она… Вы же знаете, я ничего не записываю.
— Ага, и ты её замочила, чтобы не хамила тебе, — обрадовалась Мартуся.
— Мартуся, тут ведь полиция!
— А что случилось? — встревожился пан Тадеуш. — К вам снова вломились?
— Да нет, обычный труп.
— В вашем доме?!
— Почему обязательно в доме? За оградой, под ивой. Вот черт! — Я повернулась к комиссару:
— Вы правы, я ведь могла её застрелить из сада. Ну нет, теперь уж вы точно должны поискать у меня огнестрельное оружие! Разве что вам удастся научно установить направление и место выстрела по отношению к моей помойке. Я охотно приму в этом участие, если понадобится.
Пан Тадеуш, понятия не имея, что, собственно говоря, произошло, тоже преисполнился желания поучаствовать в следственном эксперименте.
Он мой поверенный в делах и не позволит мне —.совершать всякие глупости, не допустит никаких издевательств, он обязан охранять мои интересы!
— Да не собирается Иоанна издеваться над полицией, она их любит, — утешила его Мартуся.
Комиссар все это время хранил философское спокойствие. Протокол лежал перед ним, ему не требовалось даже вспоминать, на чем мы остановились.
— Я вас спросил, был ли заперт ваш мусорный сарай. И с каких пор? Снаружи или изнутри?
— А как это можно — изнутри? Снаружи я его запирала. Недели три тому назад, когда полола сорняки.
— А что лежит внутри?
— Надеюсь, не очередной труп? — насторожилась Мартуся.
— Нет, — успокоила я её. — Раз ничем не воняет… Но если сосед вам скажет, пан комиссар, что с месяц назад у меня там чудовищно воняло, я вам сразу отвечу, что то был коровий навоз. Его только через два дня засыпали землёй. У меня есть свидетели.
— Ну и отлично. А где у вас ключи от этой помойки?
Тут я сконфузилась. Мне смутно припоминалось, что, получив дом в полное своё владение, я возилась со всякими там ключами, с огромными связками с какими-то бирочками, но вот что я с этими ключами сделала, одному богу ведомо.
Несомненно, я положила их так, чтобы легко было найти в случае надобности, так что теперь, и сомневаться нечего, они благополучно сгинули на веки веков.
— То-то и оно, что не знаю, — смущённо ответила я. — Возможно, они где-то в кухне.
Если хотите, можем прямо сейчас поискать, но за результаты я не ручаюсь.
— Пани Иоанна, это очень серьёзно, — встревожился пан Тадеуш, и в глазах комиссара зажёгся сочувственный огонёк. Похоже, комиссар был Тадеушу благодарен. — Нельзя к этому так легкомысленно относиться, вам же передали все ключи! Или они у пана Рышарда?
Это ведь у тебя там помойка, да?
Я посмотрела на иву. Начинало темнеть.
— Теоретически — помойка, хотя с мусорщиками я пока не договорилась. А что?
— Я же говорю: там баба валяется.
— Ну и что?
— Может, сделать что-нибудь? Вдруг она пьяная?
Смысл её слов до меня по-прежнему не доходил, очень уж я была сердита.
— И что дальше? Тебе её жалко, что ли?
Пусть себе протрезвеет в зелёных кущах. Никто её там не задавит… Она вдоль валяется или поперёк?
Мартуся рассеянно огляделась в прихожей, повесила сумку на вешалку, закинула на шкафчик стопку папок и сменила свои туфельки на мои шлёпанцы.
— Скособочившись. Этак геометрически. Вообще-то на проезжую часть она не высовывается.
Слушай, а тебя что, это вообще не трогает? В конце концов, твой же дом, твоя ива, твоя помойка!
— Ничего иве не сделается. А вот насчёт бабы…
Я задумалась. Не будь я так зла по самым разным причинам, повела бы себя как нормальный человек. Но злость во мне просто кипела, я ненавидела весь мир, бабу, даже собственную иву, которая, ей-богу, в жизни мне ничего плохого не сделала. Правда, один раз попыталась выколоть глаз, но тут уж я сама виновата.
Мартуся неуверенно переминалась на пороге кухни.
— Может, сходить посмотреть на неё поближе? А то потом скажут, что у меня галлюцинации всякие. Если бы она лежала на моей помойке, я бы в окошко хоть выглянула.
— В окно помойку не видно. Ну ладно уж, пойду гляну.
И тут меня осенило:
— Слушай, я её сфотографирую! На всякий случай. Чтобы про меня тоже потом не говорили насчёт галлюцинаций, к тому же хватит с меня чужих машин у моего забора. Где фотоаппарат?
Мы выскочили на улицу как были — в тапочках. К счастью, погода стояла сухая, а до помойки от калитки было метров десять. Фотоаппарат я настроила на ходу.
Действительно, у моего мусорного сарайчика лежала скорченная фигура, на первый взгляд — женщина. В чёрных брюках. И что это бабы так упрямо носят портки? Ну ладно, взбесились они на почве эмансипации, к власти рвутся — так пусть себе властвуют на здоровье, но для этого нужна совсем не та часть тела, которую в штаны облачают, властвовать можно и в юбке… Рыжие патлы заслоняли лицо, из-под брюк торчали туфли на высоких шпильках. Да уж, тут не ошибёшься — женщина. Патлы и портки ещё ни о чем не говорят, но на этаких каблучищах мужики не ходят. Слава богу, хоть на такое они ещё не способны.
Я сделала два снимка, сверкнув вспышкой.
Потом с большой неохотой согласилась подумать, как быть дальше. Мартуся маялась у меня за спиной.
— Тебе не кажется, что она как-то не так выглядит? — встревоженно шипела она. — Вдруг ей плохо, мы с тобой тогда настоящими чудовищами окажемся. Причём нечеловеческими.
— Если она не криминальный элемент, то мы с тобой можем не тратить своё человеколюбие, — холодно парировала я. — Только преступников в нашей стране полагается жалеть, холить и лелеять. Я могу позвонить, если этот паршивый мобильник хоть с кем-нибудь меня соединит. Господи, тебе обязательно надо было вылезать из машины и натыкаться на неё?!
— Необязательно, — с готовностью признала Мартуся. — Но она как-то случайно попалась мне на глаза, вот я из любопытства и подошла…
— Мало того, что ива свисает, так баба ещё и травкой прикрылась. Это полынь с лебедой, я сама их повыдёргивала из этой песчаной горки.
Видишь, это совсем не песок даже, а мой хвалёный садовый чернозём.
— Так ты что, сама прикрыла?
— Кого? Чернозём?
— Да нет же, бабу эту.
— Ты считаешь, что она тут три недели валяется? Я сорняки полола три недели назад!
Неужели не видно, что они совсем высохли!
— Я в сорняках не разбираюсь, — жалобно вздохнула Мартуся. — Но ты права, тётку они слегка прикрывают.
Мы ещё немного постояли, вглядываясь в распростёртую фигуру.
— Тадеуш сегодня приедет? — вдруг спросила Мартуся.
— Приедет, черт побери, но к вечеру. Он уже приезжал сегодня и уехал, я потому и злая. По второму разу подписывать всякую чушь! И Витек явится — в уши мне капать насчёт сигнализации…
Такую ерунду без меня сделать не могут!
— Но ведь платишь за это ты!
— Ну и заплачу! Ты что, видела когда-нибудь, чтобы я изо дня в день трескала чёрную икру, фазанов в малаге и устриц?
— Устрицы — трескала…
— Так ведь это не здесь, а во Франции! На берегу Атлантики! Там они дешевле картошки!
— Дешевле, дешевле, успокойся, — поспешно согласилась Мартуся. — А какое отношение…
— А такое, что я на жратву не трачусь! Ты у меня меха с брильянтами видела?!
— Ну не знаю, если эта твоя куртенка — меха…
— По институтам красоты я не бегаю, на одежду плевать хотела, драгоценности мне до лампочки, бутылка водки у меня по три года стоит непочатая, а шампанское с прошлого года лежит.
Так на что мне деньги тратить…
— На пиво… — робко подсказала Мартуся.
— Ты что, сдурела? Сколько я того пива выпью? Три бочки, что ли? И где мне его хранить? Оно мне вообще вредно, без тебя я его почти в рот не беру. Ну хорошо, — смилостивилась я, — на вино трачусь. Дорогущее оно, конечно, но кабы я лакала в день по бутылке, ты давно бы уже ко мне на могилку ходила, потому как излишек вина тоже во вред. Они и впрямь считают, что я поскуплюсь на дурацкую сигнализацию?!
— А на что тебе, собственно, сигнализация?
У тебя ворам и поживиться почти нечем.
— Потому что воры — дураки, — мрачно объяснила я. — Думают, у меня тут полон дом сокровищ несметных. У нормального человека они наверняка и были бы. Зато у меня есть компьютер, а в нем все моё добро, ворам оно ни к чему, а для меня — смысл жизни. На эту дурацкую зип-дискету я переписывать не умею, то есть умела, но забыла как, и терпения у меня на неё не хватает. Ну и машина моя, конечно.., холера им в бок, далась им моя машина!
— Так и будем здесь и сейчас на эти темы…
Все это время мы стояли на утоптанной дорожке, в двух метрах от лежащей на помойке фигуры, начисто забыв, зачем сюда пришли.
Я опомнилась.
— Как думаешь, она жива? — подозрительно спросила я. — Куда звонить, в полицию или в «скорую»?
— Я проверять не буду, и не проси! — всполошилась Мартуся. — Хочешь — сама её пощупай.
— Не хочу.
— Тогда звони туда, куда дозвонишься. Нам обязательно здесь стоять или можно звонить из дома?
— Телефон дома, — подумав, ответила я, — так что считай, что с этим мы разобрались. Кстати, а ты со своими делами разобралась?..
В кухне наше шоу продолжилось. Мой мобильник работал либо в кухне, либо на терраске за домом, но на терраске нас наверняка караулили бездомные кошки, относившиеся к моим выходам на улицу как к появлению официанта с подносом.
Сейчас мне было не до котов, кормить их я собиралась позже, так что лучше уж звонить из кухни.
Мартуся, которая приехала в Варшаву из Кракова на пару дней, слегка оголодала от последних впечатлений и принялась шуровать по кастрюлям, навалила себе в тарелку бобов, сверху пришлёпнула куриную ногу. Она что-то там пискнула про салатик, но никакого салата у меня и в помине не было, так что я посоветовала ей ограничиться лимоном.
Ожесточённо долбя по кнопкам телефонной трубки, я наконец дозвонилась до полиции, вежливо представилась и забубнила:
— Простите, пожалуйста, что я вам вечно жизнь отравляю, но со «скорой» меня не соединяют, а у моего дома валяется чужая личность, пола, скорее всего, женского, в каком состоянии — не знаю, так что я рассчитываю, что вы прихватите и врача. Городских телефонов здесь нет, поэтому поторопитесь, прошу вас. Номер моего мобильного есть, наверное, у всей варшавской полиции…
А Мартуся все это время тараторила как заведённая:
— Слушай, какие бобы шикарные, с ума сойти! Кстати, курица тоже роскошная! А знаешь, с лимоном в холодном виде — отличная идея…
Можно мне пива? Так вот, слушай, это же настоящее чудо, мне самой не верится. Я оставила им сценарий, мы даже его обсуждали, договор подпишем на той неделе. Где этот чёртов Тадеуш?
Пусть проследит за всем, это и тебя касается, я у тебя побуду, если не помешаю…
Тут Мартуся прервалась, поскольку набила рот едой, так что, покончив с полицией, я смогла вклиниться в её монолог:
— Я тебе всегда рада, особенно сейчас.
Я договорюсь с ветеринаром, и мы хоть одну кошку изловим!
Мартуся чуть не подавилась.
— У тебя есть кошка?!
— Тринадцать, если быть точной, но две не в счёт. Четырех я уже обработала.., нет, даже пятерых.., значит, остаётся восемь, причём с одной надо срочно разобраться. Нет, что я говорю, остаётся шесть. Хотя, может, и семь, потому как я их не могу пересчитать, они все время меняются.
Но эту паршивку надо непременно изловить.
Мартуся с трудом проглотила последний кусок курицы и вскочила с табуретки. Сидела она очень неудобно, боком, предпочитая почему-то есть у буфета, а не за кухонным столом, как нормальный человек.
— И что ты с этой одной паршивкой намерена сделать? — опасливо спросила она, ставя тарелку в мойку. — Приготовить?..
— Не суй ничего в раковину, у меня посудомоечная машина. Не готовить, конечно, а стерилизовать. А то на будущий год у меня здесь будет сто сорок восемь кошек, я уже высчитала.
Котят я топить не стану, лучше уж сама утоплюсь.
Значит, надо операцию, под наркозом, культурно.
— А что ж ты её сама не поймаешь?
— Потому что они мне доверяют, и я не могу предать их.
Кошками мы увлеклись настолько безоглядно, что о бабе на помойке забыли окончательно и бесповоротно, поэтому полиция застала нас врасплох. Откуда ни возьмись на пороге вдруг нарисовались трое полицейских, в том числе один мой знакомый, по-моему, комиссар. Я упорно не могу разобраться с новыми их званиями, слишком уж привыкла к сержантам, поручикам, капитанам и полковникам. К тому же сейчас полиция предпочитает щеголять в гражданском, что окончательно путает все карты. Но мне почему-то казалось, что этот в пиджаке — комиссар, мы уже с ним пару раз общались — из-за непонятного пристрастия угонщиков к моей машине. Словно других «тойот» на свете нет!
— Сейчас приедет бригада, — сказал он вместо приветствия. — Кто её нашёл? Кто-то из вас?
— Может, пройдём в гостиную? — предложила я. — Тут сесть негде, а я стоя беседовать не умею.
— Чего там находить, и находить нечего, достаточно было посмотреть, — поддержала меня Мартуся. — Лежит вроде как под ветками, но сверху.
— Ну хорошо, кто из вас увидел ре?
Мартуся честно призналась, что она. Мы устроились за столом, хотя комиссар предупредил, что пока это не официальные показания, протокол он напишет позже.
— Так когда вы её увидели?
— Когда?.. Когда приехала, наверное. И ты сразу начала звонить.
— Не сразу, — поправила я. — Сначала мы вышли посмотреть, а потом я возилась с мобильником минут десять, не меньше. Получается… Господи, какую чушь я несу, я же видела, как ты подъехала, часы у меня под носом, а я все время на них поглядывала, потому что как раз тебя ждала. Когда ты подъехала, было ровно семнадцать сорок восемь, то есть семнадцать сорок две, у меня часы спешат на шесть минут. Значит, ты её увидела в семнадцать сорок две с половиной.
— А почему с половиной? — изумилась Мартуся.
— Ты же не кинулась к ней сломя голову и истуканом в машине тоже не торчала, вела себя как обычно. Вылезла, заперла машину, подошла…
Где-нибудь с полминуты это заняло.
Комиссар, должно быть, согласился, потому что покивал.
— Вы там что-нибудь трогали?
— Абсолютно ничего никто из нас не трогал, — решительно ответила я. — А что с ней?
Больная, пьяная, мёртвая?
— Мёртвая.
— Господи Иисусе! — ужаснулась Мартуся. — И мы там стояли над телом и трепались…
О чем мы трепались?
— Понятия не имею. А, нет, имею! Про сигнализацию. И о том, кто ещё должен приехать…
— Боже милосердный! А если она как раз в это время умирала? Ну и свиньи же мы!
Я слегка рассердилась.
— Не пугай меня! Не могла она умереть как раз в ту минуту на наших глазах! Она неподвижно лежала, даже не дрогнула!
Комиссар сжалился над нами.
— Она раньше умерла. Врачи потом точно установят, но скорее всего с час назад, а то и больше. А когда она там появилась, вы не знаете?
— Нет, — мрачно ответила я.
— Когда я уезжала, её там ещё не было, — уверенно сказала Мартуся. — Я оглядывалась по сторонам, искала, как бы ловчее развернуться.
— Когда это было?
— В одиннадцать двадцать, — ответила я. — Тебе было назначено на двенадцать, и я ещё говорила, что ты рано выезжаешь.
— Я и приехала раньше, оказалось, что правильно сделала.
— А вы эту женщину не видели? — обратился ко мне комиссар.
— Я не выходила за калитку, а из дома не видно — ива заслоняет. Я вообще все время сидела за компьютером и только время от времени возилась в кухне. Нет, подождите! Тут всякие разные личности вертелись! Я из кухни видела, как ходил какой-то тип, должно быть, разносил рекламу, и у меня теперь почтовый ящик забит ерундой всякой, потом приезжал пан Рышард, принёс мне хлебушка и корм кошачий, потом кто-то бегал возле соседнего дома, это справа отсюда. Больше я ничего не знаю, не обращала внимания.
— Тогда вспомните пока все, что происходило, а ещё лучше — запишите, в какое время и кого вы видели. Я потом составлю протокол.
Через полчасика.
Только когда комиссар ушёл, мы опомнились, что даже не спросили, от чего эта гражданка умерла. От апоплексического удара? Отравилась?
Пришла свести счёты с жизнью аккурат на мою помойку? Или её кто-то убил? Мы даже не узнали, кто она такая!
— Слушай, может, кто-то из знакомых? — тревожно предположила Мартуся, наблюдая суету за калиткой. — Лица не видно было…
— Но волосы-то! У меня нет знакомых с такими длинными рыжими волосами. С чёрными — пожалуйста, а вот с рыжими — никого.
— Красивый цвет… А что они делают?
Кладут её в «воронок»?
— Это не «воронок», а труповозка.
Мартуся вскочила.
— Смотри, какой дивный пёс! — восхищённо закричала она. — Смотри же скорей! Супер!
Я и без понуканий смотрела во все глаза.
— Они ему велят взять след. Надеюсь, он ничего не вынюхает в моем саду и не начнёт войну с кошками… Ох, бедолага, не везёт ему! Эта баба приехала на машине.
— Откуда ты знаешь?
— Сама видишь, как собака себя ведёт.
Пойду-ка я посмотрю поближе!
Я выскочила из дома и бросилась к забору.
В конце концов, я на собственной территории и имею полное право торчать у калитки. Мартуся понеслась за мной.
Пёс и в самом деле был замечательный. Во-первых, красивый как ангел, во-вторых, воспитанный, спокойный и такой сосредоточенный на своём деле. О своих открытиях он сообщал так, что даже самый тупой и убогий кретин смог бы понять.
— Я и без полиции могу угадать, как было дело, — поделилась я с Мартусей. — Видишь, куда собака привела. Баба вышла перед соседским домом, двинулась к моему, а у помойки пала замертво, не приближаясь к моей калитке.
— Откуда ты знаешь?
— Посмотри на собаку. Это же не пёс, а чистое золото, с таким никакая сигнализация не нужна. Похоже, он снимает с меня подозрение, что я эту тётку пригласила в гости, убила и вынесла на помойку.
— Тем более что у тебя ещё нет договора с мусорщиками, — резонно заметила Мартуся.
Сенсационные события отодвинули на задний план раздражение, но стоило нам вернуться домой, я сразу вспомнила, на что я так разозлилась.
— Вот, пожалуйста, ещё один столп пунктуальности, — язвительно заговорила я. — Пристала ко мне одна журналистка, дай ей интервью, просто вынь да положь. Должна была прийти около трех или в половине четвёртого, хотя я изворачивалась как могла, но ей все нипочём.
Приду, говорит, с фотокорреспондентом. Седьмой час уже, а её до сих пор нет. На кой черт я тут выпендриваюсь, в парике мучаюсь, с темы сбилась… А сама даже понятия не имею, что ей надо.
— Из какого журнала? — поинтересовалась Мартуся.
— А я знаю? Я даже спросить её забыла от злости. Она вроде как что-то там себе нафантазировала и хочет пообщаться со мной на эту тему, а я такого на дух не переношу. Наверное, уже не придёт, а придёт — я с ней разговаривать не собираюсь.
Ни на какие разговоры шансов и не было, поскольку комиссар своё обещание сдержал и вернулся составлять протокол. Я усадила его все там же, в гостиной.
— Надо бы в кабинете поговорить, но там у меня сушится гербарий, — объяснила я. — В кабинет мы выгоним тех личностей, которые могут вот-вот заявиться и помешать нам. А тут — пожалуйста, стол свободный, можете хоть романы писать.
— А кто собирается заявиться? — подозрительно спросил комиссар.
— Мой агент и племянник. Нам нужно решить всякие рабочие вопросы.
— Их можно вытурить не в кабинет, а в столовую, — предложила Мартуся. — Они, конечно, станут подслушивать, но у нас, по-моему, никаких тайн нет?
— Если и есть, то не в этом вопросе…
— Позвольте ваши паспорта, — вежливо попросил комиссар и посмотрел на Мартусю. — Вы здесь проживаете?
— К сожалению, нет. Я живу в Кракове.
Приехала вчера, на два дня, потому что должна кое с кем встретиться на киностудии и на телевидении. Послезавтра утром я уеду.
Пока комиссар переписывал наши паспортные данные, мы таращились на него как баран на новые ворота, вернее, два барана. Покончив с этим, полицейский приступил к допросу.
— Вы знаете Барбару Борковскую? — обратился он ко мне.
— Нет, — ответила я, не задумываясь. — Даже вспоминать не надо. Борковских в семье у меня было две, точнее, в двух семьях, это были их девичьи фамилии, между ними ничего общего нет, и вообще они давно умерли. Живой Борковской я не знаю. Это что, та покойница под ивой?
— Откуда вы… — начал комиссар и осёкся. — Ну хорошо, не стану скрывать, вы все равно догадаетесь. Именно покойница под ивой.
— А я одну Борковскую знаю, — радостно встряла Мартуся. — но не Барбару, а Люцину, и не здесь, и даже не в Кракове, а в Замостье.
Она держит овощную лавку. Но это не она там лежала, я бы её узнала, потому что она жутко толстая. И не рыжая.
— Очень хорошо! — неизвестно почему похвалил её комиссар. — А огнестрельное оружие у вас есть?
Мартуся поперхнулась пивом.
— Пожалуйста, не пугайте меня так, — прохрипела она. — Нет у меня никакого огнестрельного оружия и не будет, я его боюсь!
— И у меня нет, хотя с удовольствием обзавелась бы, — ответила я и с надеждой спросила:
— Может, вы мне не поверите, а? И произведёте обыск? Такой солидный, тщательный обыск!
— Ты с ума сошла, на кой тебе обыск? — поразилась Мартуся.
— Как это на кой? Может, найдут красный гребень-заколку.
— А, гребень… Понятно. Ты его с прошлого года так и не нашла?
— Нет. Некогда было искать.
Комиссар смотрел на нас с явным интересом.
— Вы целый день находились дома? — спросил он.
— Если не считать кратких вылазок в сад, то да.
— И вы ничего не слышали?
Это окончательно сбило меня с толку.
— Ну как так — ничего? Я же не глухая.
Радио играло, я отлично слышала, как кошки мяукали, когда я вышла с банкой консервов, звонок от калитки слышала… Что мне ещё слышать? !
— Например, грохот. Или рёв машин.
— В кабинете машины не слышны, разве что грузовики, когда на стройку едут. Но последние несколько дней стройка напротив простаивает, никто туда не ездит. Никто ничем не грохотал… А, поняла! Эту бабу застрелили?
Мартуся скептически фыркнула:
— Ну с чего ты это решила? Может, она сама застрелилась? Самоубийца?
— У моей помойки?!
— Под плакучей ивой…
— Да какая разница. Если бы она покончила с собой, нашёлся бы пистолет и пан комиссар не расспрашивал нас про огнестрельное оружие. Трудно предположить, что она вошла сюда, попросила одолжить ей пистолетик, бабахнула в себя, а потом перекинула мне его через ограду.
Собака чётко указала, что нас там не было!
Комиссар стоически молчал, лишь вздыхал время от времени.
Я решила взять себя в руки. Случившееся меня интересовало все больше и больше, так что ни к чему восстанавливать против себя следственные органы, а то ничего не узнаю.
— Минутку, сейчас соображу… Кто тут был последним? Витек?
— Витек только ещё должен приехать, — укоризненно напомнила Мартуся.
— Но один раз он уже сегодня приезжал.
Примчался в половине третьего и тут же умчался обратно. Я помню, что это было в половине третьего, потому что я как раз подумала, что это нахалка с интервью пришла, и посмотрела на часы.
— И Тадеуш приезжал.
— Тадеуш приезжал раньше, сразу после твоего отъезда. Витек заехал в половине третьего и не сказал, что на помойке кто-то валяется. То есть что некую Барбару Борковскую кто-то замочил из огнестрельного оружия между четырнадцатью сорока пятью и семнадцатью тридцатью, привезя её сюда на машине. Не делай такое дурацкое лицо — мол, откуда я это знаю. Собака все вынюхивала на крохотном пятачке, значит, тётка из чего-то появилась, а потом это «чего-то» исчезло. И привёз её именно убийца, потому что, если бы её привёз невинный человек, он бы сразу поднял шум, как только она померла. Или пытался бы её спасти'. И пистолет у него был с глушителем, выстрел я услышала бы, хотя могла и ни обратить внимания. Больше я ничего не знаю и не выдумаю.
— И этого более чем достаточно, — осуждающе заметил комиссар. — Я сюда не затем пришёл, чтобы вы вели следствие, мне нужны ответы на вопросы. Этот ваш мусорный сарай был заперт?
Тут прозвенел звонок от калитки и сразу же хлопнули двери.
— А вот и пан Тадеуш, — сказала я. — Все нараспашку, но он человек воспитанный и поэтому звонит. Мартуся, займи его пока чем-нибудь.
— Нет проблем! — Мартуся сорвалась с места. — Пойду расскажу ему о своём договоре с телевидением.
— Кто этот пан Тадеуш?
— Мой поверенный в делах, агент и жертва.
Я над ним издеваюсь как хочу и использую в хвост и в гриву, почти без угрызений совести.
Тут в комнату вошёл пан Тадеуш с явным намерением сказать какую-нибудь любезность, но ему и рта не дали раскрыть. Все заговорили разом, но Мартуся оказалась голосистее всех.
— Тадеуш, ты знаешь какую-нибудь Барбару Борковскую? — крикнула она.
— Барбару Борковскую? — переспросил пан Тадеуш. — Кажется, есть такая журналистка… Вроде бы занимается всякими криминальными историями. Лично я с ней не сталкивался, но кто-то мне говорил, что это совершенно неинтересная личность… Она просила у вас интервью?
— Не знаю, но вроде как нет… — неуверенно ответила я. — Правда, какая-то наглая и бесцеремонная фря грозилась ко мне приехать и выложить мне какую-то историю, невзирая на мои протесты. А что, эта Борковская слывёт нахалкой?
— Говорят, что да, вплоть до форменного хамства.
— Тогда это могла быть и она… Вы же знаете, я ничего не записываю.
— Ага, и ты её замочила, чтобы не хамила тебе, — обрадовалась Мартуся.
— Мартуся, тут ведь полиция!
— А что случилось? — встревожился пан Тадеуш. — К вам снова вломились?
— Да нет, обычный труп.
— В вашем доме?!
— Почему обязательно в доме? За оградой, под ивой. Вот черт! — Я повернулась к комиссару:
— Вы правы, я ведь могла её застрелить из сада. Ну нет, теперь уж вы точно должны поискать у меня огнестрельное оружие! Разве что вам удастся научно установить направление и место выстрела по отношению к моей помойке. Я охотно приму в этом участие, если понадобится.
Пан Тадеуш, понятия не имея, что, собственно говоря, произошло, тоже преисполнился желания поучаствовать в следственном эксперименте.
Он мой поверенный в делах и не позволит мне —.совершать всякие глупости, не допустит никаких издевательств, он обязан охранять мои интересы!
— Да не собирается Иоанна издеваться над полицией, она их любит, — утешила его Мартуся.
Комиссар все это время хранил философское спокойствие. Протокол лежал перед ним, ему не требовалось даже вспоминать, на чем мы остановились.
— Я вас спросил, был ли заперт ваш мусорный сарай. И с каких пор? Снаружи или изнутри?
— А как это можно — изнутри? Снаружи я его запирала. Недели три тому назад, когда полола сорняки.
— А что лежит внутри?
— Надеюсь, не очередной труп? — насторожилась Мартуся.
— Нет, — успокоила я её. — Раз ничем не воняет… Но если сосед вам скажет, пан комиссар, что с месяц назад у меня там чудовищно воняло, я вам сразу отвечу, что то был коровий навоз. Его только через два дня засыпали землёй. У меня есть свидетели.
— Ну и отлично. А где у вас ключи от этой помойки?
Тут я сконфузилась. Мне смутно припоминалось, что, получив дом в полное своё владение, я возилась со всякими там ключами, с огромными связками с какими-то бирочками, но вот что я с этими ключами сделала, одному богу ведомо.
Несомненно, я положила их так, чтобы легко было найти в случае надобности, так что теперь, и сомневаться нечего, они благополучно сгинули на веки веков.
— То-то и оно, что не знаю, — смущённо ответила я. — Возможно, они где-то в кухне.
Если хотите, можем прямо сейчас поискать, но за результаты я не ручаюсь.
— Пани Иоанна, это очень серьёзно, — встревожился пан Тадеуш, и в глазах комиссара зажёгся сочувственный огонёк. Похоже, комиссар был Тадеушу благодарен. — Нельзя к этому так легкомысленно относиться, вам же передали все ключи! Или они у пана Рышарда?