Хмелевская Иоанна. Проза жизни

   - А теперь расскажите толком, ничего не упуская, как было с той машиной, которая все время попадалась вам на глаза... - ободряюще начал участковый.
   - Да никак с ней не было, - отрезала Тереска, еще не пришедшая в себя после школьных бурь.- У Шпульки мания преследования. Эти садоводы, видать, поддерживают знакомство и ездят друг к другу в гости, туда-сюда - из Виланова в Тарчин, и наоборот. Тоже мне, бандиты нашлись!
   Во всей этой истории самым обидным для Терески было то, что покушавшиеся на ее жизнь злодеи оказались обыкновенными людьми, и романтическое очарование подстерегавшей на каждом шагу опасности развеялось как дым. Чем теперь заинтриговать Богуся? Что у нее осталось? Проза жизни, и ничего больше...
   - Но ведь они же за вами ездили, - сказал Кшиштоф Цегна со злостью, вызванной внезапным уколом в безымянный палец.- Значит, следили. Следили или нет?
   - Может, за нами ездил кто-то другой, может эти два случая никак между собой не связаны?
   - Все-таки будьте добры рассказать нам всю историю как можно подробнее.
   С большой неохотой, но подробно Тереска изложила всю историю сбора саженцев, разумеется, ни словом не обмолвившись о том, какого они со Шпулькой дали маху. Участковый и Кшиштоф Цегна слушали ее так внимательно, что она стала кое о чем догадываться. Замолчав, она подозрительно взглянула на них.
   - А в чем дело? - спросила она. - Никаких бандитов не обнаружилось, а вы ими интересуетесь. В конце концов преступники они или порядочные люди?
   - Смотря кто, - буркнул Кшиштоф Цегна и стиснул зубы от огорчения закололо в том самом месте, откуда он все шипы уже вытащил.
   - Всякое бывает, - сказал участковый.- Как только вам попадется эта машина, номер вы помните прекрасно, немедленно нас об этом известите. Нам это очень важно.
   В сердце Терески вновь пробудилась робкая надежда. Может, все-таки бандиты существуют, и опасность по-прежнему угрожает ее жизни? Во всяком случае, от сотрудничества с милицией отказываться не стоит, это занятие увлекательное.
   Подходя к своему дому, она увидела у калитки братишку.
   - Знала бы ты, какую я видел машину! - восторженно сообщил ей Янушек. Спортивный "ягуар"
   последней модели, красный, а салон обит черной кожей, фары йодные...
   - Ага, кстати о машинах, - перебила его Тереска, вспомнив, что брат прямо-таки помешан на автомобилях.- Ягуар ягуаром, а вот если ты увидишь "фиат" с номером Великой французской революции...
   - Ты что, сдурела? - в свою очередь перебил ее Янушек, останавливаясь перед дверью. - Какой еще номер у Великой французской революции? Нумеровали королей, а не революции!
   - Я про дату говорю. Номер "фиата" совпадает с датой Великой французской революции!
   - И какая же у этой революции дата? Тереска, уже взявшаяся за ручку, укоризненно взглянула на брата.
   - Что у тебя в дневнике по истории?
   - Не твое дело! Мы сейчас Польшу проходим. Тереска пожала плечами и надавила на дверную ручку. Дверь не открывалась.
   - Тысяча семьсот восемьдесят девятый год. Только вместо единицы - пятерка. Пятьдесят семь - восемьдесят девять. Где у тебя ключ?
   - В кармане ветровки.
   - А ветровка где?
   - Дома висит. А буквы какие?
   - Инициалы Шпулькиной тети? "WG". А я оставила ключ в сумочке, а сумочка лежит у меня на письменном столе. Если бабули нет, мы в дом не попадем.
   - Бабули нет, она вчера еще говорила, что вернется поздно. Давай попробуем через двор. "WG" пятьдесят семь - восемьдесят девять? Темно-синего цвета, да? Видел я сегодня этот "фиат".
   - Да ну! - изумилась Тереска. - Где? Янушек соскочил со ступенек, решив обойти вокруг дома.
   - Он стоял возле "ягуара". Номер я запомнил, потому что я все номера запоминаю, а у этого цифры были такие же, что и у "ягуара", только шли в обратном порядке. А на кой тебе этот "фиат" нужен?
   - Мне он ни на кой не нужен, а вот милиция им интересуется, - ответила Тереска, следуя за ним. - Заперто? Может, где-нибудь окошко открыто?
   - Если бабуля выходила последней, то все окна и двери замкнуты герметически, как в подводной лодке. Проникнуть в дом можно только через трубу. А почему милиция интересуется этим "фиатом"?
   - Не знаю. Кажется, потому, что он за нами ездил. Господи, что же нам делать? Я есть хочу. Надо быть последним кретином, чтобы держать ключ в кармане, запертом в доме.
   - Сама хороша! В сумочке! Ишь, сумочку себе завела! Я надеялся, у тебя есть ключ, ничего, думаю, подожду немного...
   - А я надеялась на твой ключ, ничего, думаю, брат уже из школы вернулся...
   - Давай стекло выбьем, а?
   - И не вздумай! Кто за него платить будет? Ничего не попишешь, придется подождать маму.
   - Я тоже голодный!
   - Что же делать? Может, в магазин пойти и купить хлеба? У меня есть два злотых.
   - У меня тоже есть какая-то мелочь. Неужели никак нельзя в дом проникнуть?
   Тереска, пожав плечами, безнадежным взглядом обвела наглухо закрытые окна. Янушек почесал в затылке.
   - Часа полтора придется ждать, не меньше. Ладно, пошли в магазин. Но свой умственный багаж я оставлю тут.
   С этими словами Янушек запихнул портфель с книжками под ступеньки кухонного крыльца. Поколебавшись, Тереска последовала его примеру. До продовольственного магазина было рукой подать, а денег как раз хватило на четыре булочки и газировку.
   - А почему ты говорила, - начал Янушек, чуть не подавившись черствой булкой, - что этот самый "фиат" за нами ездил. За мной ничего не ездило.
   - За мной и Шпулькой. Всю воду не выпивай, оставь мне половину!
   - Ну и черствые же попались булки! А почему он за вами ездил?
   - Не знаю. Ты должен пойти в милицию и рассказать, где ты его видел. Где ты его видел?
   - На Бельгийской. Когда осматривал "ягуар". Из него как раз вынимали какие-то свертки.
   - Из "Ягуара"?
   - Да нет, из "фиата".
   - А что ты делал на Бельгийской?
   - Все тебе надо знать! Опускал в ящик купоны "спортлото". И что же, мне явиться в милицию ни с того ни с сего, добровольно?
   - Ты хочешь, чтобы тебя туда привели под конвоем?
   - А сама ты пойти не можешь?
   - Да ведь не я же видела "фиат", а ты!
   С булочками и газировкой они расправились быстро. Родной дом по-прежнему оставался для них недостижимым, и неведомо было, когда появится кто-либо из домашних с ключом. Терескино репетиторство начиналось только в пять, надо было как-то убить время. Посему они решили сходить в милицию вместе.
   Участкового на месте не было. Кшиштоф Цегна, получив информацию, чуть не расцеловал Янушека, который показался ему самым чудесным парнишкой на свете. Оттопыренные уши и веснушки на носу лишь усугубляли его неземное очарование. Кшиштоф Цегна расспросил мальчика, какого точно размера и формы были пакеты, вынимаемые из "фиата", где и когда это происходило, и у него словно крылья выросли. Явившийся через полчаса участковый тоже оценил важность сведений.
   - Сдается, сильно не фартит ребятам, - довольно заметил он, когда Тереска с Янушеком удалились неспешным шагом. - Здорово они влипли. Перенесли свою "малину" с Жолибожа на Мокотов, а мы их в первый же день расшифровали. Надо сообщить майору.
   - Думают, что нашли, наконец, безопасное место, - радостно отозвался Кшиштоф Цегна. - И Черный Метя! А майору лучше пока не сообщать, понаблюдать сперва, что у них там творится...
   - Сынок, не торчать же тебе день и ночь на Бельгийской, у нас других дел полно. Знаю, тебе хочется самому всех повыловить и ухватить за это пару звездочек одним махом, но опомнись! Мы и так уже отличились!
   Кшиштоф Цегна не выглядел убежденным. В глубине души он надеялся, что сведения, которые поступают через Тереску и Шпульку, позволят им разгрызть этот орех самим. Тайну, которая никак не дается Главному управлению, он должен раскрыть сам. Не возразив начальнику, он решил сделать для этого все возможное, и даже немножко больше.
   Время шло, а от Богуся никаких вестей не поступало. Последней надеждой оставались именины, и Тереска пыталась скрасить долгие часы и дни ожидания мечтами о торжестве. Впрочем, "скрасить" - не то слово - предвиделись сплошные трудности. Именины ее всегда праздновались в семейном кругу, значит, будут родители, бабуля, Янушек, тетка Магда, разумеется с Петрусем, противная толстуха тетка Хелена, кошмарный кузен Казик и Шпулька - в качестве единственного утешения. Как бы такой компанией навеки не оттолкнуть Богуся от себя. Он будет настроен на молодежную вечеринку с интересными гостями и с танцами, и, наверняка ужаснется, угодив за нудный семейный стол.
   Можно, конечно, настоять, чтобы именины отмечались в два тура, сперва семейный обед, а потом молодежный вечер, но Тереску удерживали от этого две причины. Во-первых, отсутствие материальной базы, то есть музыки и денег, а во-вторых, страх перед вмешательством высших сил. Если она начнет суетиться одалживать деньги, делать закупки, приглашать гостей - и все это ради Богуся, яснее ясного, что она свое счастье сглазит. Богусь, разумеется, не приедет. Судьба - штука коварная, чем больше стараешься, тем хуже выходит. Из двух зол она выбрала меньшее: решила включить Богуся в семейное застолье из опасения, что иначе он вообще не придет.
   Отправляясь в тот день на Бельгийскую улицу, на свой последний урок, Тереска чувствовала, как внутри нее нарастает бунт. Если бы не вечная нехватка денег, все устроилось бы легко и просто, само собой. Почему именно на ее долю выпадает столько трудностей и хлопот? И в школе и дома... Ведь в их семье всего двое детей, а не шестеро, и все равно никак не удается свести концы с концами. Почему отец - обыкновенный бухгалтер, а не директор крупного предприятия или, скажем, посол? Почему у бабушки после двух войн от всего имущества осталось лишь обручальное кольцо? Другие сумели сохранить картины, антиквариат, драгоценности, царские рубли, а бабушка? Почему именно ее дом рушился под бомбами и становился жертвой огня? Может, над ними тяготеет проклятие? Ведь если бы не дядя, давший деньги на ремонт дома, неведомо, где бы они сейчас жили. Ну почему ее угораздило родиться в такой безнадежной семье?
   Сквозь Терескино недовольство пыталось пробиться чувство справедливости, напоминавшее ей, что Шпульке живется еще хуже, но это ее мало утешило. Другим было лучше, гораздо лучше.
   Кризис наконец разразился, превратившись в категорическое решение не поддаваться. Проклятие или нет, но она сумеет одолеть все невзгоды и устроить свою жизнь по-другому - легче, интереснее, привлекательнее... Сумеет, хотя бы назло глупой судьбе! Она уже дает уроки, и сейчас получит свои заработанные деньги, которые решат часть ее проблем...
   Тереске платили за уроки раз в месяц, после первого числа, и она даже завела для учета особую бухгалтерскую книгу, куда вписывала продолжительность урока и, во избежание недоразумений, заставляла своих двоечников расписываться рядом. Самой ей до этого было бы не додуматься, но она послушалась отца, который неведомо почему чуть ли не приказал ей поступать именно так. В результате подсчет ее заработка не составлял труда, и родители маленьких оболтусов очень одобряли такой способ расчета.
   Ученица на Бельгийской набрала восемнадцать часов. Сразу после урока в комнатке появилась ее мать.
   - Сколько я тебе должна? - спросила она не очень уж любезно.
   - Пятьсот сорок злотых,- с тайной радостью сказала Тереска.
   - За что же так много?
   Удивленная Тереска открыла свою бухгалтерскую тетрадочку.
   - За восемнадцать часов... Тридцать помножить на восемнадцать...
   - Какие еще восемнадцать часов! - разгневалась хозяйка дома.- Столько не может быть!
   Тереска своим ушам не поверила. До сих пор никто еще не обвинял ее в подтасовке. Она вытаращила глаза на недоверчивую мамашу, заглянула в тетрадь и подсчитала еще раз.
   - Все правильно, - сказала она, приходя все в большее недоумение. Пожалуйста, можете сами проверить. Четыре недели по четыре раза и два дополнительных урока...
   - Ничего подобного! Уроков по два часа ты ей вообще не давала, уходила раньше, занятия были по полтора часа, никак не больше. А на прошлой неделе, помнится, ты вообще с ней не занималась...
   - На прошлой неделе вас не было дома...- начала Тереска и осеклась. До нее вдруг дошло, что происходит, все внутри нее перевернулось и кровь ударила в голову. Как раз с этой ученицей ей очень не повезло, Тереска неоднократно занималась с ленивицей сверх записанного, прослеживая, чтобы были сделаны до конца все уроки. Она билась с ней, можно сказать, из чистого самолюбия, чтобы достичь хоть какого-то результата. Никогда не уходила она раньше времени! Каким-то все еще способным соображать уголком сознания она порадовалась своей бухгалтерской тетрадочке.
   - Какое вам еще доказательство нужно? - возмущенно спросила она, подсовывая под нос даме финансовый документ и чувствуя, что это дело непременно надо прояснить до конца. - К счастью, я все записывала очень точно, а Малгося подтверждала это своей подписью. Вот, пожалуйста!
   Хозяйка дома пренебрежительно отмахнулась от тетради.
   - Написать можно что угодно,- наглым тоном заявила она,- а Малгося подтвердит это своей подписью, если ей велят. Она и не смотрит, что подписывает. Ты себе насчитала слишком много. Я тебе заплачу за десять часов, и ни копейки больше!
   Тереска почувствовала что-то вроде удушья и, потрясенная, обернулась к своей ученице.
   - Малгося! ..
   - Малгося, деточка, ты же не смотрела, под чем подписываешься.
   Малгося, сидевшая за столом, глядела на Тереску смущенно, но и не без злорадства.
   - Я... не помню... конечно же, не смотрела!
   У Терески пропал голос. Обвинение в мошенничестве было столь чудовищным и неправдоподобным, что ей не верилось в происходящее. Малгося и ее мать показались ей вдруг противными до невыносимости. Она боялась, что ее хватит удар, оскорбленная честь не позволяла рассуждать здраво, и отвращение победило все остальные чувства.
   Дама вынула деньги из кошелька.
   - Триста злотых,- твердо объявила она. - За десять часов триста злотых. Больше не было никаких занятий.
   Тереска гордо выпрямилась.
   - Плевать я хотела на ваши триста злотых! - ледяным тоном проговорила она, не думая о последствии.- Я знаю, сколько было уроков, и знаю, что больше не будет ни одного. Поищите себе другой объект для оскорблений.
   Руки у нее тряслись, когда она торопливо собирала свои вещи, решив плюнуть и на эти паршивые деньги, и на эту паршивую семейку. Как можно быстрее покинуть этот зачумленный дом! Пускай они этими злотыми подавятся, какое свинство, какое страшное свинство...
   Малгося по-прежнему сидела у стола, встревоженно глядя на Тереску. Ее мамаша на диво быстро упрятала деньги в кошелек.
   - Как хочешь,- сказала она, даже не пытаясь скрыть удовольствия.- Но ты бы могла вести себя повежливее.
   Тереска, уже приблизившаяся к дверям, разгневанно остановилась. Она собиралась гордо покинуть этот дом, не сказав ни единого слова, но алчная радость хозяйки дома заставила ее поступить по-другому. Она вдруг поняла, что бережливая дама как раз и рассчитывала на ее оскорбленную гордость. Нет, этот номер не пройдет...
   - Повежливее? - переспросила она с безграничным презрением.- Хорошо. Извините, я передумала.
   Я возьму эти триста злотых, а двести сорок буду считать платой за преподанный мне урок. Благодарю вас. Дама, слегка покраснев, заколебалась и снова вынула деньги из кошелька.
   - Вот, бери...
   - Прощайте, - ледяным тоном произнесла Тереска и вышла.
   Мать и дочь, посмотрев ей вслед, переглянулись.
   - Ну вот, сэкономили двести сорок злотых,- с показной беспечностью проворковала она.- Отец перестанет к нам цепляться и скандалить. По правде сказать, я надеялась, что она обидится и не возьмет ничего.
   - Больше она к нам не придет, - пробурчала дочь. - А отец вовсе не из-за меня скандалил, а из-за тебя. Кричал, что ты слишком много тратишь на всякие глупости. О моих уроках и речи не было.
   - Мои траты никого не касаются. На твои уроки идет слишком много денег, а они мне очень нужны.
   - Ты ее обманула!
   - Вот еще! Деточка, не морочь мне голову. Я просто не позволила обмануть себя, это в жизни самое
   главное...
   - Конечно, - ехидно поддакнула Малгося, - без обмана не проживешь. Если не ты, то тебя...
   Тереска в бешенстве выскочила на улицу, стыд и гнев душили ее. И омерзение - такого омерзения она еще не испытывала никогда. Она никак не могла совладать со своими чувствами, все бурлило внутри нее - обида и отвращение, презрение и жажда мести. Оскорбленное чувство справедливости требовало выхода, ей вдруг захотелось поджечь ненавистный дом или совершить что-нибудь не менее грандиозное, чтобы разрядить бурю, бушующую внутри... Лишенная способности рассуждать здраво, Тереска продвигалась вперед, приближаясь к зданию, перед которым ее братишка неделю назад любовался машинами...
   Она, конечно, не могла знать, что на четвертом этаже этого здания, в двухкомнатной квартирке имела место дружеская сходка, которая весьма заинтересовала бы и Кшиштофа Цегну и многих других его собратьев по ремеслу. В одной из комнат играли в покер за четырьмя столами, в другой вовсю крутились три рулетки. Квартирка была битком набита. В кухне играли в кости те, кому не досталось места в комнатах. На буфете, на комоде, на книжных полках были расставлены тарелки с бутербродами столетней давности. Повсюду стояли наполненные рюмки, к которым никто не прикасался. Возле игроков в покер лежали карты для бриджа и блокноты для записи, а в комнате с рулеткой магнитофон гремел танцевальной музыкой.
   В прихожей разговаривали два человека. В одном из них Тереска и Шпулька без труда узнали бы гостеприимного психа, гонявшего их по своему дому. Принарядившись, он выглядел вполне цивилизованным горожанином. Другим был тощий, слишком усердно выстиранный блондин.
   - С прежним местом нам очень не повезло, - говорил блондин, - посему, пан Шимон, пришлось принять дополнительные меры предосторожности. У нас есть своя система сигнализации, а наш человек безотлучно стоит у входа внизу. Чуть что, прозвенит звонок, пан Шимон.
   - И тогда что? - спросил пан Шимон, слушавший с напряженным вниманием.
   - Ничего. Полный порядок. Гости прячут деньги и карты и играют в бридж по пятьдесят грошей. Это не запрещено. Рулетки складываются и тоже превращаются в столики для бриджа. Все пьют, закусывают и танцуют с дамами. Обычная вечеринка. В чем же можно нас обвинить?
   - Ни в чем, - признал пан Шимон. - Деньги не отберут?
   - С какой стати? Закон не запрещает иметь деньги и носить их при себе. За деньги не беспокойтесь, пан Шимон, можете спокойно приходить сюда и развлекаться на всю катушку. Вы же сами видите, как у нас уютно и безопасно.
   Пан Шимон Салакшак неспокойно затоптался на месте. Лицо его побагровело, а в глазах зажегся алчный огонек.
   - Ну что ж, - попробовать можно, - пробурчал он, направляясь к рулетке.
   К тощему блондину подошел жгучий брюнет низенького роста.
   - Ну как? - тихонько спросил он.- Клюнуло? Блондин кивнул. С минуту они наблюдали за игроками, сидевшими к ним спиной.
   - Закорюка здесь, Лысый здесь, Часовщик, Фриц, Черномазый, Шимон играет, шепотом подсчитал брюнет. - Редкий случай. Ставлю цветок, пусть знают, что пора начинать.
   Блондин, подумав, кивнул. Брюнет неспешно подошел к открытому окну и передвинул на середину подоконника огромный горшок с фикусом, прятавшийся за шторой в углу. Горшок был такой тяжелый, что брюнет, не в силах поднять его, с трудом проволок по подоконнику, не заметив, что вместе с горшком передвинулась и зацепившаяся за него нейлоновая леска, прикрепленная к звонку, висящему под подоконником.
   Он вернулся в прихожую к блондину, взглянул на часы и сказал:
   - Подождем минут пятнадцать или двадцать. Дадим Шимону разыграться...
   В этот самый момент из входных дверей дома выглянул пожилой мужчина, покинувший свой пост на первом марше лестницы, - он только что обнаружил, что у него кончились спички, а курить хотелось невыносимо. Мужчина пребывал в нерешительности - оглядел улицу, совершенно пустую, взглянул вверх, кинул взгляд назад и скорым шагом направился к табачному магазинчику.
   Лишь только он исчез в магазинчике, к дверям, из которых он выглядывал, приблизились Тереска. Бушевавшая в ней буря чувств не утихла, ей казалось, что она вот-вот разорвется от переполнявшего ее бешенства. Обходя рытвину в тротуаре, Тереска подалась к стене здания, возле которой валялась огромная картонная коробка, и с силой, от всего оскорбленного сердца саданула по коробке ногой.
   Коробка пулей пронеслась вдоль стены и зацепилась за тоненькую нейлоновою леску, уходившую куда-то вверх. Внизу леска была привязана к крюку, вбитому между плитами тротуара. Коробка, отскочив от стены, снова подкатилась Тереске под ноги, и она еще раз мстительно пнула ее ногой.
   Словно в ответ на пинок, за ее спиной что-то страшно загрохотало, Тереска в ужасе обернулась и увидела на тротуаре громадный горшок с фикусом.
   Какое-то время она стояла, затаив дыхание и стараясь уразуметь, откуда и каким чудом она сбросила этот здоровенный горшок. Ведь она же всего-навсего пнула ногой пустую коробку! Над ее головой послышались какие-то голоса, она посмотрела наверх: в окне на четвертом этаже что-то происходило, какой-то скандал, затем голоса стихли, словно бы скандалисты разом отдернулись внутрь, и окно с треском захлопнулось. Тереска испугалась, что сейчас к ней начнут из-за этого горшка цепляться, а она ничего объяснить не сможет. И вообще с нее хватит, ей надоело ходить в преступниках.
   "Этого только недоставало! - разгневанно думала Тереска. - Таким здоровым горшком меня могло пришибить на месте! Пускай выпутываются сами..."
   Тереска увидела, что от Пулавской к дому бежит какой-то человек, еще один показался на другой стороне улицы. Решив не давать никаких объяснений, она поспешно юркнула в ближайшие двери.
   А за окном, из которого вылетел злополучный горшок, бушевал дантов ад. Сигнальный звонок внутри и страшный грохот снаружи всех заставил вскочить на ноги. Гости лихорадочно рассовывали по карманам деньги и карты, в том числе и приготовленные для бриджа и призванные служить маскировкой. Со звоном летели на пол поспешно хватаемые рюмки, кто-то сбросил тарелку с бутербродами и влез туда всей ногой, кому-то прищемило палец рулеткой, спешно преобразуемой в столик. Если бы кто-то заглянул в этот момент в квартиру, то наверняка решил бы, что попал в сумасшедший дом, а не на вечеринку.
   Минут через десять суматоха слегка улеглась. Никто из чужих в квартире не появился, и причина тревоги продолжала оставаться загадочной. Гости, симулируя игру в бридж и танцуя якобы беззаботно, пребывали в страшном напряжении, пока наконец низенького роста жгучий брюнет не отважился сойти вниз.
   Внизу он увидел пожилого мужчину, убиравшего обломки горшка.
   - В чем дело? - с тревогой спросил он.- Что тут произошло?
   - А бес его знает, - ответил тот. - Здесь все тихо, это там у вас. Какого черта вы швыряетесь горшками в окно? Надо было меня предупредить!
   - Был сигнал тревоги. Звонок прозвенел. Никто ничем не швырялся. Что здесь творилось?!
   - Да ничего не творилось, чтоб мне сдохнуть! Тишь да гладь, и вдруг бухнуло. От вас это, от вас кто-то спихнул горшок! Сюда живая душа не входила!
   В голосе мужчины проскальзывали неуверенные нотки, однако он ни в коем случае не желал признаваться, что отскочил на минутку, тем более, что на улице и правда никого не было. Или кто-то прошел через двор? Но чтобы задеть за сигнальную леску, все равно надо выйти на улицу... Несуразица какая-то получается...
   - Нет, ты все-таки ответь, что случилось, - не отставал от него брюнет. Нашкодила нечистая сила?
   - Похоже на то. Или приблудный кот.
   - И точно в то самое время, когда все собрались, - возмущенно начал брюнет, но продолжать не стал, что-то разгневанно бурча себе под нос, он выглянул во двор, еще раз оглядел улицу и, войдя в дом, стал подниматься по лестнице. К счастью, ему не пришло в голову заглянуть в подвал, где, вжавшись в стену, стояла насмерть перепуганная Тереска.
   Она боялась выбраться из дома через двор, так как не знала, есть ли оттуда куда-нибудь выход. Дорогу на улицу преграждал мужчина, сметавший с земли черепки. Она невольно подслушала странный разговор, не понимая пока его смысла, и с облегчением вздохнула, когда собеседники разошлись: один стал подниматься вверх, а другой понес черепки на помойку. Она быстренько проскользнула в подъезд, а оттуда выскочила на Бельгийскую.
   Только пройдя половину пути до дома, Тереска немного оправилась от потрясений, преследовавших ее всю вторую половину дня. Она шла так глубоко погрузившись в свои мысли, что не увидела распахнутой настежь двери сапожной мастерской.
   Мастерская принадлежала знакомому сапожнику, взявшему в починку ее туфли. Надеясь на сегодняшние деньги, она упросила его сменить ей каблуки в неслыханно короткий срок. Как раз сегодня она намеревалась забрать туфли, но из-за обилия потрясений напрочь про них забыла.
   Сапожник заметил свою юную клиентку, когда она проходила мимо дверей. Обещанные туфли были уже готовы. Человек он был услужливый и добродушный поняв, что девушка впала в глубокую задумчивость, он сорвался с табуретки и выскочил на улицу.
   - Проше пани! - приветливо прокричал он. - Проше пани! Ваши туфельки уже готовы!
   Тереска обернулась, увидела перед собой размахивающего руками сапожника и вспомнила все. В ее несколько сдвинувшейся психике прочно засело ощущение полученного финансового удара, силы которого она еще не успела осознать, помнила только, что ее ограбили при расчете, а за туфли надо платить сегодня, нет, надо совсем сдуреть, чтобы пойти этой дорогой! Какой-то миг она вглядывалась в добряка-сапожника расширенными от перепуга глазами, а потом развернулась и кинулась наутек. Мастер остолбенел.