Хмелевская Иоанна. Проза жизни [Обыкновенная жизнь]

   — Тот, на которого мы наткнулись, ну помнишь, который сбежал от нас. Ты не заметила, что он похож на Скшетуского? В том эпизоде, когда он схлестнулся с заарканенным Хмельницким? Ну ладно, хватит болтать, пошли!
   В отделении милиции к подругам отнеслись со всей серьёзностью, и обе сразу же почувствовали себя важными персонами. Участковый, бессменно проработавший здесь много лет, вдоль и поперёк изучил не только свой район, но и окрестные. Услышанное не подходило ни к одному из его подопечных, и он выспрашивал малейшие подробности. Кшиштоф Цегна заразил его своей въедливостью.
   Подруги обстоятельно описали трех подозрительных типов, неоднократно воспроизвели подслушанный разговор. С сожалением признали, что никаких особых примет, которые позволили бы опознать загадочную троицу по описанию, не запомнили.
   — У него волосатая спина, — после долгих размышлений сообщила Шпулька.
   — У которого?
   — У того, с лопатой.
   — Гм… Под одеждой не видно, а голыми люди по улицам не разгуливают.
   — У того в галстуке тупая физиономия, — неуверенно добавила Тереска.
   — Тоже толку мало. Пришлось бы хватать каждого второго..
   По поводу роста также ничего определённого не выяснили, учитывая, что стоял только один, а остальные двое сидели. Некомплектная одежда затрудняла описание гардероба. Участковый все больше мрачнел.
   — На сколько, говорите, они назначили преступление?
   — На два часа. Думаю, ночи, раз они упоминали, что люди будут спать.
   — Понятно. А место никак больше не угочняли?
   — Нет. Возле парка — и все.
   — Ага. Говорили, машиной?
   — Машиной.
   — Ну что ж… Значит, единственная зацепка — участок.
   К огромному неудовольствию подруг, было решено, что завтра чуть свет, перед началом уроков, где-то в полседьмого, они проводят милиционеров к подозрительному участку, а те уже сами установят личности хозяина и гостей. Желательно соблюдать осторожность, чтобы не вспугнуть их, поэтому утренние часы предпочтительнее.
   Подруги в один голос заявили, что никаким другим путём, кроме того, который ими уже опробован, они не доберутся, и стояли на своём насмерть. В результате рано утром, в половине седьмого, двум представителям закона пришлось перелезть вслед за ними через наглухо закрытые ворота на задах огородов. Участковый пытался, правда, справиться с замком, но тот заржавел и никакой отмычке не поддавался. А о ключе участковый расспрашивать не хотел, чтобы не поползли лишние слухи.
   — Это здесь, — сказала Тереска, останавливаясь на аллейке.
   — Ты что! — запротестовала Шпулька. — Это там!
   — Да нет же! Здесь! Вот стол, а тут он копал.
   — А вот и нет! Стол стоит вон там, а тут сидел тот, в фартуке.
   — Но дорога-то шла мимо, поперёк!
   — Верно. Вон она идёт — поперёк.
   — Вы уж договоритесь между собой, милые дамы, — приуныл участковый. — Не разбираться же нам со всеми хозяевами участков.
   Но до «милых дам» подружкам оказалось далеко. Каждая с пеной у рта доказывала своё, и дело выглядело безнадёжным, потому что оба подозрительных участка, удалённые, кстати, друг от друга на несколько десятков метров, были похожи, как две капли воды. На каждом стоял стол, рядом — скамейка, у скамейки росло большое дерево, а посередине земля была свежевскопанной.
   Разъяснительная работа, вчера и сегодня проведённая со свидетельницами Кшиштофом Цегной, дала свои плоды. Обе лезли из кожи вон, стараясь помочь следствию и предупредить преступление, но пользы от их горячности было мало. В конце концов участковый решил проверить оба участка, вернее, их хозяев. Возможно, тут простое недоразумение, а возможно, и след какой-то крупной афёры. Участковый предпочитал быть в курсе того, что творится во вверенных ему владениях, а тут ещё Кшиштоф Цегна настырно толкал его на немедленные действия. Если и впрямь запахнет чем-то неладным, надо будет устроить очную ставку свидетелей с подозреваемыми.
   — Слушай… — В раздумье сказала Шпулька, когда они с Тереской задолго до звонка подходили к школе. — Мы с тобой полные кретинки.
   — Возможно, — согласилась Тереска. — А в чем дело?
   — Сад-то у нас под носом! Когда я вчера пробиралась домой, то заметила там в одном месте что-то вроде питомника. Ещё подумала: так вот же они, саженцы! Зачем искать где-то у черта на куличках, у незнакомых садоводов, когда есть знакомый?
   — Один, даже знакомый, нас не спасёт. Сколько там саженцев? Тысяча? Да хоть и тысяча, всех он нам не отдаст. Сегодня сходим к нему, а потом придётся ехать к тем. Да, слушай, хорошо бы взять у него и другие адреса, а то по тем, что нам дали, нас может ждать засада.
   Шпулька прямо вросла в землю.
   — Что ты мелешь? Какая засада?
   — Но ведь они ничего о нас не знают. Не шли за нами — стало быть, не знают, ни из какой мы школы, ни где живём. Если решили нас убить, то постараются застать по тем адресам. Пошли, долго ты будешь изображать статую?
   — О Господи! — взмолилась Шпулька. — За что мне такое наказание? Таких приключений мне ни за какие саженцы не нужно, знать бы, сломала бы вчера ногу! Это тебя тянет на насыщенную жизнь, мне и обыкновенная сойдёт!
   — Ещё не поздно, ногу всегда можно сломать. Да не переживай, ничего страшного пока ещё не случилось. А этот Скшетуский — очень даже ничего, и дело говорит.
   — Может, и дело, — неохотно согласилась Шпулька. — У Скшетуского должна быть чёрная борода… Только я в эти игры не играю, живи своей интересной жизнью без меня!
   Тереска и впрямь с младенческих, можно сказать, лет, с тех пор, как научилась читать, а быть может, и раньше, страстно мечтала об интересной жизни. Жизнь налаженная, размеренная, спокойная казалась ей застоем и болотом.
   Сразу же после уроков она отправлялась по всяким дачным и садоводческим хозяйствам, разбросанным по городским окраинам. Затем она переключалась на репетиторство, а набралось ни много ни мало по шесть уроков на неделе. Жуткая трата времени, хотя в денежном смысле отнюдь не пустопорожняя.
   Далее на очереди стояли гимнастика и всякие косметические процедуры: расчёсывание массажной щёткой волос, вращение глазами, питательные маски и прочее, и прочее. Поздним вечером она вместе со Шпулькой отправлялась за выпрошенными саженцами. В довершение всего пошли домашние задания, учёба требовала своё. Все вместе совершенно не предоставляло возможности страдать по Богусю.
   Доставка деревьев сознательно была отодвинута на самые поздние часы, под покров темноты. Понятно было, что если Богусь придёт, то не позже восьми, а значит, после восьми можно отлучаться из дома со спокойной душой. Таким образом, все складывалось более-менее удачно.
   В куче всякого хлама у Шпульки отыскались музейной древности санки. Её отец смастерил их ещё в последнюю военную зиму, чтобы возить на них картошку. Не найдя ничего подходящего, он пустил на них овальную дубовую столешницу, слегка подровняв её с двух сторон Санки получились вместительные, метр на метр двадцать, а полозья к ним были позаимствованы от какой-то телеги, а может, и кареты. По просьбе Шпульки её старший брат Зигмунт приделал к этому монстру вместо полозьев колёса от старого детского велосипеда. В целом монстр выглядел весьма впечатляюще. Спереди у него имелся ремень, за который можно было тащить, а сзади торчала дугообразная, намертво прибитая железная скоба, за которую можно было толкать. Гружёный вязанкой саженцев, монстр производил на прохожих неизгладимое впечатление.
   — Мы похожи на старьёвщиков, — кисло морщилась Шпулька.
   Внешний вид Тереску волновал мало, но афишировать себя средь бела дня не хотелось. Не хватало ещё попасться на глаза Богусю! Прошлый раз она себя уже так скомпрометировала, что повторение будет иметь необратимые последствия.
   Спустя три дня пани Марта впала в нешуточную панику. Поначалу она склонялась к мысли, что пани Мендлевская ошиблась. Тереска не относилась к подросткам, отравляющим родителям жизнь, и ничего пугающего прежде за нею не замечалось. Теперь же она с подозрительной регулярностью исчезала из дому после восьми и возвращалась лишь в одиннадцатом часу, тут же уединяясь в своей комнате и явно избегая разговоров с родителями. Вид у неё при этом был настораживающе изнурённый.
   На четвёртый день пани Марта услышала краем уха разговор своих детей, от которого у неё волосы на голове встали дыбом.
   — Этот доктор с Жолибожа оказался порядочным человеком, — сказала Тереска брату, начищающему всю обувь скопом на ступеньках у кухонной двери. — Денег не вымогал, удалось с ним договориться. Не будь свиньёй, одолжи велосипед.
   — Тележка, как у рикши, лучше, — недовольно ответил Янушек. — Одна может везти другую. А вообще обе вы наивные дурочки. Через неделю вам кранты.
   — Сам ты глупый и наивный. Я тебе что, рожу этого рикшу? Чужие люди, и те сочувствуют несчастным малюткам, а ты как чурбан бесчувственный!
   — Меня ваши подкидыши не интересуют. Ты влипла, ты и выкручивайся.
   Больше пани Марта ничего не услышала, потому что Тереска сбежала по ступенькам с твёрдым намерением влепить брату подзатыльник, и уже схватила для крепости удара обувную щётку. Янушек от удара уклонился, но беседа приобрела слишком бурный характер, чтобы можно было что-то понять.
   — Дети, не надо драться, — автоматически сказала пани Марта и ушла на кухню с тяжёлым сердцем.
   Дело казалось ей крайне деликатным, и непонятно было, как к нему подступиться. Тереска избегала её и уклонялась от объяснений, ссылаясь на нехватку времени. Вообще девочка она правдивая, не будет ни лгать, ни отпираться. Зато упрямства в ней хватает с избытком, замкнётся в себе — и клещами ничего из неё не вытянешь. В последнее время её просто не узнать, единственная возможность — выяснить что-нибудь через Янушека.
   Янушек уже лежал в кровати, когда пани Марта заглянула к нему в клетушку — якобы проверить состояние его носков.
   — Зачем вам рикша? — как можно равнодушней спросила она, заглядывая на полку с носками.
   Янушек, опершись на локоть, с тревогой наблюдал за матерью. Как бы она не обнаружила кусок жестянки из-под мазута, который он припас для изготовления бомбы и не успел отмыть. Соседство жестянки с одеждой могло не понравиться матери.
   — Что? — удивился он. — Какой рикша?
   — Мне послышалось, что вы с Тереской разговаривали о каком-то рикше и велосипеде. Зачем он вам?
   — А! Это не мне, а Тереске. Мне он не нужен.
   — А ей зачем?
   — Для транспортировки.
   — Чего?
   Янушек откинулся на подушку и подложил руки под голову, на какое-то время позабыв о банке.
   — Они сбрендили, — пренебрежительно изрёк он. — Таскают по всему воеводству саженцы.
   Пани Марта как раз добралась до смятой грязной жестянки, спрятанной под рубахами и свитерами, но даже не обратила на неё внимания.
   — Какие саженцы?
   — Фруктовые. У них там в школе чокнулись. Велели раздобыть миллионы саженцев и высадить где-то там сад. Вот они и мотаются по пригородам, клянчат у кого ни попадя саженцы и свозят в школу. Пешком, через весь город. Представляешь? Рикша бы им не помешал.
   У пани Марты прямо камень с сердца свалился, от облегчения даже в жар бросило. Она сразу потеряла интерес к носкам и быстренько запихнула их обратно на полку.
   — А какое отношение к саженцам имеют подкидыши? — осторожно спросила она.
   — Они этот сад для сирот сажают. Тереска все мне ими глаза колет. На жалость давит, думает, что расчувствуюсь и дам свой велосипед. Фиг им, я его только починил, а они мне его опять сломают. Пусть и не надеются, а надо — пускай грузовики наймут.
   — А ты случайно не знаешь, почему они занимаются этим по вечерам?
   — А когда ещё? Я бы на их месте тоже в темноте возил, чтоб никто не видел. Только людей смешат с этим столом на колёсах. Как их ещё для кинохроники не сняли! Сущий цирк!
   Пани Марта решила, что узнала достаточно. На всякий случай надо, конечно, поговорить с Тереской, но теперь уже понятно, что к чему. Уйдя от сына, она отправилась подстерегать дочь.
   Тереска вернулась четверть одиннадцатого, уставшая и сонная. Обнаружив засаду, она неохотно задержалась на лестнице.
   — Милиция о тебе спрашивала, — сказала пани Марта, думая при этом о том, что дочь слишком легко одета для холодных осенних вечеров. Так о чем она, собственно, собиралась поговорить?.. — Что это за история с преступниками, которых вам надо опознать?
   — А что, поймали их? — оживилась Тереска и даже сошла на одну ступеньку вниз.
   — Не знаю. В чем там дело? Почему ты не в свитере? Ты же знаешь, я в этом вопросе не перегибаю, но тебе должно быть холодно!
   — Холодно! — раздражённо фыркнула Тереска, вспоминая, как они пыхтели по дороге из Жолибожа, таща груз, норовивший свалиться на каждом повороте. Груз весил несколько десятков килограммов. — Да с меня семь потов сошло! Попробуй протащить через весь город полсотни кило, я посмотрю, как тебе будет холодно.
   Пани Марта обрадовалась, что Тереска сама затронула назревшую тему. Впрочем, в назревших темах она уже потерялась. Таинственность молодого, симпатичного Кшиштофа Цегны, который уже несколько раз интересовался Тереской, тревожила её не меньше. Предостережение пани Мендлевской, саженцы, свитер, преступники, неподъёмные тяжести…
   — Вот я и говорю, — поспешно подхватила пани Марта. — Доченька, может, это организовать как-то иначе? Почему из Жолибожа? То есть, я хотела сказать, почему через весь город? Я знаю, вы что-то такое делаете для школы, но можно же матери все толком объяснить!
   — Прямо сейчас? — В голосе Терески завибрировал яростный протест.
   — Да, прямо сейчас, — ответила пани Марта, для чего ей пришлось собрать всю свою твёрдость. Она и сама не была уверена, что сейчас подходящая пора для педагогических бесед. — Ты целыми днями где-то пропадаешь, возвращаешься непростительно поздно. Что все это значит?
   Тереска с тяжёлым вздохом сдалась и уселась на ступеньку. Что говорить, доставку саженцев можно было бы организовать более разумным способом — разумным в глазах окружения. Для Терески же такой способ был единственно приемлемым, если учитывать Богуся. Но не объясняться же на этот счёт — её не поймут, да она никому никогда и не скажет.
   — Один доктор на Жолибоже дал нам пятнадцать штук, — неохотно пустилась она в объяснения, не подозревая, какую тяжесть снимает с сердца матери, и не задаваясь вопросом, откуда та знает, о каком товаре идёт речь. — Туда мы добираемся трамваем, но обратно приходится только пешком. А что поздно, так людям вечером удобнее. Возим саженцы на Шпулькиных санях, к ним приделаны колёса. Раньше не получается, люди заняты своими делами.
   — А не разумней ли нанять грузовик и перевезти все сразу?
   — Как сразу, когда мы каждый день добываем понемногу? И в разных концах. Если бы этот полудурок, мой брат, дал нам свой велосипед, все бы упростилось, но он же бесчувственный чурбан! Ты бы им занялась, а то боюсь, ничего путевого из него не вырастет.
   — А чего хочет милиция?
   — Ничего особенного, — махнула рукой Тереска, довольная тем, что вопрос о распорядке дня исчерпан. Она с кряхтением поднялась со ступеньки. — Мы должны опознать каких-то типов, которые шляются по участкам. Я пойду спать, устала как собака.
   — Погоди… — Помявшись, пани Марта решила рискнуть: — А что за история с ребёнком?
   — Что? — удивилась Тереска. — С каким ребёнком?
   — О котором переживает Шпулька. То ли обездоленный, то ли даже брошенный…
   Тереска безразлично пожала плечами.
   — Не знаю. Она переживает обо всех детях скопом. Потому-то мы и взялись за это дело, сад будет посажен для Дома Младенца. Вообще в том их бараке, где она живёт, есть какой-то заброшенный малец, мать у него алкоголичка или что-то в этом роде. Если тебе интересно, спроси у Шпульки, завтра я её позову к нам. Можно мне наконец поспать?
   — Ну конечно же можно, иди…
   Сокрушённая несправедливыми подозрениями, которым она позволила себе поддаться, пани Марта в качестве искупления решила помочь дочери. Она подключила мужа, и тот обеспечил грузовой пикап, который в один заход доставил триста саженцев из-под Блендова, от довоенных знакомых пана Кемпиньско-го. Кроме того, дважды в неделю, во второй половине дня, пикапом можно было пользоваться в пределах Варшавы и окрестностей.
   Трём сотням саженцев Тереска обрадовалась неимоверно. Зато пользоваться пикапом систематически она наотрез отказалась, чем повергла домашних в крайнее изумление. Упрямство, с каким она цеплялась за право отбывать свою каторгу именно в поздние часы, было совершенно непонятно. Втянутая в дискуссию Шпулька своей уклончивостью произвела, мягко говоря, впечатление недоразвитой и слабовольной натуры.
   — По-моему, ты преувеличиваешь, — осторожно высказалась она, когда, избавившись, наконец, от настырных взрослых, они тащили свою колымагу в деревню за Вилановом. — Так мы и до Страшного суда не управимся. Ничего такого не случится, если Богусь разок не застанет тебя дома. Придёт на следующий день.
   Тереска ничего не ответила, только мрачно посмотрела на неё, а про себя с горечью подумала, что даже Шпульке этого не понять. Богусь не придёт на следующий день. Он снова исчезнет на неопределённое время, и она снова будет обречена на ожидание. Только встреча может переломить ситуацию. Она должна его увидеть, иначе у неё лопнет сердце или ещё что-нибудь. Сам Богусь искать с ней встреч не будет, ему все равно. Это она должна лезть из кожи вон… Нет, надо что-то придумать, и поскорей!
   Конечно, ей досталась жалкая роль, и закрывать на это глаза не удавалось. Положение унизительное, и мириться с ним нельзя. Хорошо бы выбросить этого Богуся из головы раз и навсегда, забыть о его существовании, только как? Да и стоит ли? Сладкий яд отчаяния, мучений и надежды бесповоротно отравил её. Пути назад нет. И никто её не поймёт, даже Шпулька со своим идиотским здравомыслием, но уж ей-то придётся просто подчиниться Тереске.
   — Я тебе удивляюсь, — продолжала Шпулька, не дождавшись ответа. — Не буду спрашивать, что ты в нем нашла, он, конечно, очень симпатичный, но ты можешь найти себе не хуже. — Она стащила стол на обочину и уселась на него. — Если он так себя ведёт, плюнь на него. Лично я бы плюнула. Сколько можно терпеть? Где это видано?
   Тереска уселась рядом с ней.
   — Нигде не видано, — признала она. — Я без него жить не могу, вот и все.
   — А должно быть наоборот. Вот Стефан глазами в тебя стреляет…
   — Пусть лучше сам застрелится. Глаза у него как у голодной козы, сама ведь говорила.
   — Ну и что? Зато стоит тебе захотеть, он твои ноги целовать будет. А брат Данки, ты думаешь, он из-за сестры у школы околачивается?
   — Не знаю, из-за кого, и знать не хочу.
   — А чернявый Анджей? Он готов на голову встать, лишь бы заманить тебя на вечеринку к Магде…
   — Анджей? Этот хам? Да ещё косоглазый…
   — Неправда, вовсе не косоглазый. Просто у него глаза близко посажены.
   — Так пусть он их рассадит подальше. По мне, так он косоглазый. Против Данки я ничего не имею, но брат у неё — ограниченный тип, с ним и поговорить не о чем. А все вместе интересуют меня как прошлогодний снег. Не в моем вкусе.
   — Ну а Богусь?
   Тереска помолчала, потом тяжело вздохнула.
   — Я ведь тебе уже говорила, — сказала она несчастным голосом. — Для меня главное в мужчине красота, ум и воспитанность. Всю жизнь я мечтала о таком, у которого все эти достоинства сочетаются. Богусь первый такой…
   — И ты считаешь, этого достаточно? — с сомнением спросила Шпулька.
   Тереска сидела, упираясь локтями в колени и уронив голову в ладони.
   — Оказывается, нет, — мрачно признала она. — Нужно ещё четвёртое условие: чтобы я ему была нужна.
   Шпулька осуждающе покачала головой.
   — Красивый, умный и воспитанный. И чтоб ты ему была нужна. Не маловато ли? Тебя не интересуют характер, профессия, образование?
   Тереска так решительно затрясла головой, что стол под ними сдвинулся и съехал одним боком в канаву.
   — В том-то и дело, что нет. Будем рассуждать логично. Положим, я ему нужна и он нужен мне. Если он умный, то сможет получить и образование, и хорошую работу, и вообще устроиться в жизни. Если он хорошо воспитан, то не будет меня обижать. С таким легко договориться, найти общий язык и вообще вместе жить. А что ещё нужно?
   Подруги вытащили стол из канавы и двинулись дальше. В первые же дни они приноровились к своей колымаге и усовершенствовали способ передвижения. Повернув тачку задом наперёд, они держались за железную скобу и ехали как на самокате, одной ногой отталкиваясь каждая со своей стороны. Способ был замечательный, позволял передвигаться намного быстрее, но только на ровной, не перегруженной транспортом дороге.
   — Красивая женщина может позволить себе быть круглой дурой, — ни с того ни с сего изрекла Тереска, прервав затянувшееся молчание. — Некрасивая должна быть умной и образованной.
   Шпулька какое-то время то качала, то кивала головой, колеблясь между согласием, отрицанием и неуверенностью.
   — Не знаю что и сказать, — наконец призналась она. — Как отнестись к мужчине, которому неважно, что женщина дура, лишь бы была красивой?
   — Таких много.
   — Меня это не радует.
   — Перестань выписывать кренделя, впереди поворот… Я не о мужчинах говорю, а о женщинах, одни красивые, а другие — нет, и тут уж ничего не поделаешь.
   — Глубокая мысль… Лично я ради чьих-то идиотских вкусов глупеть не собираюсь, — упиралась Шпулька, выруливая после поворота смерти на прямую полосу.
   — Я, может, тоже, — раздражённо сказала Тере-ска. — Наверное, потому, что мы не тянем на настоящих красавиц. Оттого у нас и подход к жизни другой. Придётся нам быть умными и образованными. Раз уж потрясающей красотой не блещем, будем брать интеллектом и эрудицией. Тут у нас шансы имеются.
   — Ага, — ехидно подтвердила Шпулька. — Богусь — наглядный пример, при нем интеллект из тебя прямо фонтанирует.
   — То-то и оно, — честно признала Тереска. — Думаешь, почему мне все это пришло в голову? Не знаю как, но мне позарез надо стать умной, интеллигентной и образованной…
   Отталкиваясь ногами, одна левой, другая правой, подруги все больше удалялись в сторону Виланова. Столешница под ними трещала, повизгивала и грохотала.
   В стоящей на обочине, под прикрытием зарослей машине воцарилось на какое-то время молчание. Трое мужчин, сидевших внутри, проводили громыхавшее мимо чудовище изумлённым взглядом.
   — Чтоб я сдох! — вырвалось у одного. — Что это такое было?
   — Коляска с ножным приводом? — неуверенно предположил второй.
   — Во время оккупации встречались всякие такие штуковины, — задумчиво высказался третий. — Но сейчас?
   — По-моему, на ней катили две девчонки. Что за штуковина?
   — Корыто на колёсах. Какая тебе разница? Проехали, и черт с ними. У нас дела поважнее…
   Не подозревая о том, какой они вызвали интерес, подруги быстро добрались до места и вскоре, привязав к колымаге двадцать два саженца, тронулись в обратный путь. Тяжело сопя от натуги, они проволокли стол по пересечённой местности и, лишь выбравшись на шоссе, применили свой усовершенствованный метод. Теперь зрелище было уже совсем ни на что не похоже. Двадцать два саженца с корнями, заботливо и профессионально упакованными, представляли собой странный, причудливых очертаний груз, едва оставлявший каждой место для одной ноги и с трудом позволявший сохранять равновесие. Вдобавок им ещё по доброте душевной накидали сверху черенков малины и смородины, которые пришлось прикреплять уже наспех.
   — Сзади за мной слетает, — предупредила Шпулька. — Давай остановимся и привяжем.
   — Давай, а то скоро будет поворот, — встревожилась Тереска. — Надо же, этот гроб прёт как танк… Тормози!
   — Как?
   — Не знаю! Ногой! О Господи, что-то едет!
   — Нас задавит! — панически запричитала Шпулька. — Ноги отрежет! Бросай все, бежим!
   Со стороны Варшавы неслась машина, а они, как на грех, катили по самой серёдке проезжей части. К счастью, небольшого наклона дороги на повороте оказалось достаточно, чтобы перегруженная тачка сбавила скорость, позволив им спрыгнуть без риска для жизни. Ещё какое-то время они возились со своим грузом, причём в свете фар это выглядело так, будто огромный сухой куст вдруг ожил и решил переместиться в другое место, потом наконец удалось вытащить стол на обочину.
   Мимо проехал «фольксваген», немного притормозив на повороте и осветив окрестности, и быстро исчез в направлении Виланова.
   — Пронесло, — дрожащим голосом сказала Тереска. — У меня есть запасная верёвка, а вообще-то смородину мы потеряли.
   — Я не удивлюсь, если мы и жизнь потеряем на ниве общественной работы, — с горечью заметила Шпулька, возвращаясь за валявшимися невдалеке черенками смородины. — Привяжи их покрепче!
   Из все ещё стоявшей в зарослях машины за ними наблюдали три пары внимательных глаз.
   — Менты, — с тревогой произнёс один из субъектов. — Выследили нас.
   — С чего ты взял?
   — Они ездят «фольксвагенами». Ты представляешь себе водителя, который увидал бы такое зрелище и не остановился бы поглядеть, что это за цирк? Он в сговоре с этими…
   — А вдруг и правда?
   — Она нарочно вывернула на середину, чтобы показать место.
   Третий внезапно разозлился.
   — Попрошу не разводить панику, — холодно заявил он. — Что значит «место», какое место, мы здесь первый раз встречаемся! Никто о нас ничего не знает, вы как пуганые вороны!