Хмелевская Иоанна. Свистопляска

   — И радуйся, ведь благодаря этому ты сохранишь жизнь.
   Тут послышались шаги на лестнице. Я высунулась за дверь — это поднимался майор. Очень хорошо, правильно я решила его здесь дожидаться.
   — А я так и подумал, что пани здесь, — сказал майор входя. — А вокруг вашей машины бегает какой-то тип с чемоданчиком, если не ошибаюсь, ваш кузен. Тот самый, от которого вы меня предостерегали.
   Болек легкомысленно расхохотался, а я шёпотом выругалась. Только Зигмуся мне не хватало! А потом подумала — ведь я же направила кузена проследить за Северином, дала ему чёткие указания, может, он их выполнил и теперь жаждет донести о каких-то конкретных результатах? Видимо, на лице моем отразились терзавшие меня сомнения, потому что майор смотрел явно выжидающе. Интересовало его, на что я решусь. Ах, так? Пусть же сам принимает решение!
   И я в двух словах изложила ему суть проблемы, вот теперь пусть он сомневается!
   А он не стал сомневаться.
   — С кузеном надо пообщаться, только вот что я хотел вам сказать, мои дорогие. По совести говоря, мне на свою общественность грех жаловаться. Работу делаете по мере сил, не болтаете напрасно, не распугиваете клиентов, хотя, надо признаться, они не очень-то пугливые.., и вот почему я считаю своим долгом поделиться с помощниками информацией. Здешние события вызвали в Варшаве переполох, сюда послали подкрепление. Прибыло ещё два врага.
   — Пошёл брить бороду! — сорвался с места Болек, схватил сумку и принялся лихорадочно в ней копаться, видимо, в поисках ножниц и бритвенных принадлежностей, поясняя:
   — Сбрею бороду, надену тёмные очки, могу и наголо оболваниться…
   — И что дальше? — поинтересовался майор.
   — А дальше смогу принимать непосредственное участие, ведь ясно же — тут такое начнётся!..
   Я вырвала у Болека сумку, а майор силой усадил в кресло.
   — Ни в коем случае, риск слишком велик. Принимайте себе на здоровье непосредственное участие, но с бородой и в гипсе. Если преступники узнают правду, я не поручусь за вашу безопасность, а охранять вас лишён возможности. Вы явно недооцениваете их интерес к вашей особе. Я не стал рассказывать, чтобы не волновать вас и пани Иоанну, но теперь вынужден сообщить. Один из них, Сосинский, с глазу на глаз переговорил с врачом…
   — Кто такой Сосинский? — не понял Болек.
   — Один из ваших опекунов, тот, что с бородой, убийца Шмагера, чувствуете? Такому убить раз плюнуть. Выдал себя за вашего родственника и проявил заботу. Ну, врач наш человек, знал, что отвечать. А второй сестру перехватил в кабинете и тоже в качестве родственника интересовался. Она, к счастью, видела рентгеновский снимок, тот самый, с настоящим переломом, и успокоила встревоженного родственника — у пана, мол, перелом чистый, никаких смещений. Вот они и поверили, и надо быть полным идиотом, чтобы разрушить с таким трудом созданную легенду. Если они хоть в чем-то засомневаются, я вам не завидую, так что без глупостей!
   Огорчённый Болек тяжело вздохнул, но подчинился и не пытался больше вскакивать с кресла.
   — Так я побегу к кузену? — спросила я.
   — Минутку, я ещё вот о чем хотел сказать, — задержал меня майор. — Обещал ведь передать моим сотрудникам новости, так вот, сержанту удалось подслушать очень важный разговор, не мог записать, к сожалению, на магнитофон, но сразу записал в блокнот, что запомнил. Итак, обманутые сообщники собираются во что бы то ни стало раздобыть мешочек с брильянтами, вылетевший из медведя. Говорилось и о той части товара, которую пан Болек должен был переправить в сумке. Предполагают, что и он у Бертеля. Начинают подозревать Вежховицкого, хотя именно он известил сообщников о чрезвычайном происшествии, о драке и осложнениях, возникших в связи с переломом ноги курьера. Дело принимает серьёзный оборот, мне сообщили мои люди, что прокурор, не получая обещанной доли, начинает бунтовать…
   — Один прокурор весны не делает, — перебила я.
   — А это зависит от должности, которую он занимает. Вы же не знаете…
   — Очень бы порадовалась, узнав, что он генеральный!
   — Увы, не могу вас порадовать.
   — А те люди, что вам сообщили…
   — Нет, это не Роевский, как вы думаете, он занимается другой социальной группой, но, черт возьми, в полиции тоже работают люди, а не одни преступники. Вот мне потихоньку и дали знать…
   — Чего набросились на меня! — обиделась я. — Ведь то же самое и я говорила. Некого ругать больше? Майор выпил тёплой минералки и несколько поостыл.
   — Ладно, вас ждёт кузен. Пойдите поговорите с ним, пусть подробно расскажет, что видел и слышал, потом встретимся. Где? Давайте опять здесь, я, пожалуй, подожду вас.
   Придётся выполнить свой долг. Собравшись с силами, я неохотно спустилась на улицу, чтобы пообщаться со взволнованным кузеном.

* * *

   Зигмусь весь изнервничался в ожидании меня, не мог стоять на месте и в самом деле, притопывая от нетерпения, бегал вокруг моей машины.
   Первым делом он, по своему обыкновению, попытался схватить меня в объятия, но руки у него дрожали, он зацепился чемоданчиком за уличную урну, и мне удалось избежать высокой чести.
   — Такое несчастье, такое несчастье! — кричал на всю улицу взволнованный кузен. — Такие осложнения!
   — Говори тише! — попробовала я утихомирить кузена. — Нам нельзя привлекать внимание. Что случилось?
   — Нога-нога в гипсе! Пан Яцек сломал ногу-ногу!
   Прежде чем я вспомнила, что Яцек — это Болек, у меня чуть сердце не остановилось. Не хватало нам ещё и Яцека в гипсе!
   Уведомив Зигмуся, что о переломе мне известно, и заверив его, что перелом чистый, без смещений, я постаралась довести до сведения огорчённого кузена очень важную мысль: пан Яцек нуждается в покое. Надеюсь, дошло, какое-то время Зигмусь перестанет приставать к Болеку со своим творчеством.
   Успокоившись немного относительно «пана Яцека», Зигмусь перешёл ко второму вопросу. Положив чемоданчик на багажник машины, он раскрыл его и вытащил из вороха бумаг драгоценную записную книжку.
   — Вот оно, вот оно! Чернявый идёт, раскуривает наконец сигарету, подходит-подходит незнакомый, просит-просит прикурить, становятся к ветру задом-задом, но я все отлично слышу-слышу. Вот их разговор: незнакомец, грубо: «Товар где?» Чернявый, неуверенно, смущённо: «Должен быть у Выжиги». Так сказали, такое словечко, что поделаешь, отбросы-отбросы общества…
   — Да ладно, — перебила я, — не смущайся, все повтори, как они сказали. Что дальше?
   — Незнакомец, тоном приказа: «Отобрать!» Чернявый: «Как?» Незнакомец: «Твоё дело». И пошли-пошли, ничего не слышно…
   — Куда пошли?
   — На стоянку у пансионата «Пеликан-Пеликан». Тут выходит прекрасная дама-скелет с медведем-медведем. Оба останавливаются, чужой: «Стерва!» Извини-извини, такой невоспитанный народ, такой грубый, но ты велела-велела все, как есть. Чернявый: «Спокойно, там ничего нет». Дама уже далеко, скрылась за углом, эти пошли дальше. К центру-центру. Идут быстро, но я нагнал. Слышу: «Общие знакомые, явитесь с визитом''.
   — Кто сказал?
   — Незнакомец. «Явитесь с визитом. Жду через полчаса». Чернявый исчезает…
   — То есть как исчезает? — удивилась я. — Испарился?
   Зигмусь опять разнервничался.
   — Группа-группа, кто попало, ролики-ролики, молодёжь-молодёжь, толкаются, ругаются, какие-то претензии, необоснованные-необоснованные…
   Ага, понятно. Невезучий Зигмусь в пылу преследования опять на кого-то наскочил, и его обругали. Ну, это неважно.
   — И что дальше?
   — Незнакомец идёт-идёт, я за ним, за ним, хотя нога болит-болит.
   — А чернявого нет?
   — Чернявый исчез-исчез, но я твёрдо иду за незнакомцем, ведь слышал — «через полчаса, через полчаса», вот я и держался за ним, за ним.
   Ну что за умница, а я ещё сердилась на кузена! Пожалуй, надо будет как-нибудь позволить схватить себя в объятия…
   Зигмусь продолжал рапортовать:
   — Идём-идём, уже виден порт-порт, по дороге вилла-вилла, незнакомец вошёл-вошёл, я жду-жду на улице. Спросил, кто хозяин, вот записал-записал, некий Кендзерек, не правильно образована фамилия, грамматика польского языка требует-требует…
   — К черту грамматику, сейчас не время заниматься ею, говори, что было дальше.
   — Дальше появляется чернявый и тоже входит-входит. Там и остались!
   — Незнакомец! — потребовала я.
   И опять убедилась, что в наблюдательности Зигмусю не откажешь, он мне выдал полный портрет незнакомца:
   — Лет пятьдесят. Волосы с проседью, впереди лысина. Президентские усы. Средней упитанности. Общее выражение лица — глуповатое. Чёткие брови. Угрюмый. Следует установить наблюдение, своими ушами слышал — «товар-товар», значит, произвели ограбление!
   Кузен рассуждал логично, ведь он по моей просьбе отслеживал потенциальных грабителей и, услышав, что уже получен товар, должен был прийти к выводу о состоявшемся ограблении. Какое задание теперь дать человеку, чтобы и избавиться от него, и пользу извлечь? Ведь вот как, оказывается, пригодились его наблюдения!
   Однако прежде чем я выдумала новое задание, Зигмусь, полистав свои записи, снова принялся зачитывать. Оказывается, это ещё не все!
   — Недолго-недолго, — информировал он.
   — Что «недолго»?
   — Недолго пробыли в той вилле-вилле, минут через десять-десять вошли ещё двое, пол мужской, одна борода. И вскоре вышли-вышли, с ними чернявый-чернявый, явно-явно знакомы, идут под ручку, под ручку, я за ними, за ними, они садятся в «мерседес», водитель: очки, кепка, борода. Уезжают.
   Все закрутилось у меня в голове, такая поднялась свистопляска, что отдавалось в затылке. Не знаю, как ещё хватило сил спросить, в какую сторону они поехали.
   Обстоятельный кузен огляделся по сторонам, посмотрел на небо и только после этого информировал: на восток. Туда, дальше по перешейку, к русской границе. И честно добавил, что за дальнейшее не ручается, потому что ехали они быстро и он скоро потерял их из виду, могли и свернуть.
   — И ещё машины-машины, — оправдывался он. — Движение оживлённое, плохо видно, плохо.
   Я попыталась собраться с мыслями. Хорошие знакомые, под ручку идут, как же! Похитили Северина! Что теперь делать?
   Но Зигмусь ещё не кончил.
   — Номер третий-третий, — забубнил он.
   — Что «номер третий»?
   — Вдруг бежит-бежит. Меня толкнул-толкнул, не извинился, плохое воспитание, я всегда говорю…
   — Оставь в покое плохое воспитание! Куда бежал третий номер?
   — К машине-машине, торопился-торопился. Сел и уехал.
   И не дожидаясь моего вопроса, по собственной инициативе добавил:
   — Тоже на восток.
   На этом у Зигмуся кончилась информация и начались предположения. То есть Зигмусь принялся горячо высказывать собственные соображения относительно того, как теперь следует действовать в создавшейся обстановке. Перебить его не было никакой возможности, так что я оказалась в самом дурацком положении. Надо было срочно вернуться к Болеку и рассказать сообщникам о важных открытиях кузена, но как избавиться от него самого? Во-первых, никакого нового задания не приходило мне в голову в сумятице чувств, охватившей все моё существо, во-вторых, Зигмусь просто бы меня не услышал за собственными высказываниями. А тут ещё ветер немилосердно трепал одежду и волосы и с грохотом гонял по тротуару пустую консервную банку.
   — Подожди меня, — не придумала я ничего лучшего. — Я сейчас.
   И, оставив Зигмуся с раскрытым ртом, кинулась в подъезд дома. Там я столкнулась с хозяйкой.
   — Что это вы все бегаете? — удивлённо поинтересовалась женщина. — Только что ваши мужчины меня чуть с ног не сбили, теперь вот пани…
   У меня потемнело в глазах.
   — Да я ничего, — попыталась я оправдаться, — просто думала, они меня ждут. Так, говорите, бежали? Не знаете, что случилось?
   — Нет, не знаю, только очень торопились. Бедный инвалид чуть костылей не поломал, с трудом влез со своим гипсом в машину.
   — Так они на машине уехали?
   — На машине.
   — Мне бы позвонить…
   — Пожалуйста, войдите.
   В спешке я набрала не тот номер. Была уверена, что звоню майору, но в трубке услышала голос Яцека.
   — Холера! — приветствовала я его. — Ты где? Куда я попала?
   — В «Пеликане». Что случилось?
   — Чепе! Только пока не знаю, в чем оно заключается. Надо найти майора, но я забыла номер его телефона. Надо немедленно встретиться! Еду к тебе!
   И опять бегом вернулась к машине, села, ни слова не говоря, и попыталась уехать. Зигмусь с другой стороны дёргал дверцу. Пришлось открыть ему, он втиснулся рядом. Кажется, что-то говорит?
   — Сержант! — перебила я кузена и продолжила в присущем ему телеграфном стиле:
   — Доложить немедленно! Надо торопиться!
   — Да-да-да! — обрадовался Зигмусь. — Номер первый. «Альбатрос». Немедленно обыск!
   Вот он и сам подсказал мне, как от него избавиться. И я приказала:
   — Подежурить у двери. Понаблюдать!
   — Какая-какая дверь?
   — В Доме художника, последний сегмент первого этажа. Надо знать, кто туда войдёт, не препятствовать, пусть входит. У нас аврал, как хочешь, но помочь обязан!
   Видимо, Зигмусь уже давно решил, что причастен к выдающимся, если вообще не эпохальным событиям, и не просто причастен, играет решающую роль. Я показала ему окно Бертеля, и тут подъехала машина Яцека. Зигмусь вышел из моей, Яцек на ходу притормозил, опустил окошко и, крикнув мне «За мной», помчался дальше. Я взревела мотором, Зигмусь лишь рот раскрыл. Не попрощавшись с кузеном, я рванула следом. Надеюсь, кузен заступил на вахту у Дома художника. Когда мы оказались у моего дома, оба остановились, я оставила свою машину и пересела к Яцеку.
   — Все в Лесничувке, — сообщил по дороге Яцек. — Кажется, сержанту удалось подслушать много интересного. Приедем узнаем.
   В свою очередь я рассказала Яцеку то, что удалось увидеть Зигмусю.
   — Как вы сказали? Глуповатая морда, спереди лысый и валенсовки под носом?
   — Это не я сказала, а Зигмусь.
   — И назвал кличку Выжига?
   — Да, а что?
   — Ну, значит, у них земля горит под ногами и все рушится. Выжига — это кличка Бертеля, а лысый и глуповатый…
   Яцек остро срезал поворот при подъезде к порту в Лесничувке и закончил:
   — Не такой уж он и глупый, только вид делает. Ну, они где-то здесь.
   И Яцек нажал на тормоз. Я схватилась за радиотелефон и от волнения вспомнила номер майора.
   — И теперь хоть убей меня, не знаю, что делать. Пан майор, это вы?
   Майор в трубке бешеным голосом велел мне: скрыться к чертям собачьим куда подальше и не лезть на глаза, не приставать к сержанту, оставить его, майора, в покое и вообще хоть минутку посидеть тихо.
   Ну ладно… Я тут же выбила номер Болека, вовремя вернулась ко мне память на номера.
   — Ты где?
   — Здесь, — чрезвычайно довольный, ответил Болек. — А, в Лесничувке, меня из жалости привезли, прогуливаюсь для тренировки.
   — И что там видишь?
   — Много зелени. Мокрой.
   Чуть не лопнув от злости, я проскрежетала в трубку:
   — Постарайся увидать больше, пойди прогуляйся в другом месте.
   — Сейчас, развернусь только. Эх, третьей руки не хватает, черт бы побрал эти костыли. О, холера!..
   Мы тоже услышали выстрелы. Правда, донеслись они откуда-то издалека, к тому же их заглушали вой ветра и рёв моря, но это были выстрелы, никакой ошибки. Не было поблизости детей с их пистонами, не могла выстрелить выхлопная труба автомашины — не было машин поблизости. Это было огнестрельное оружие, точно. Яцек направил машину в ту сторону, откуда раздались выстрелы. Мы мчались куда-то резко вниз, без дороги, подскакивая на корнях деревьев и выбоинах. Яцек притормозил у сторожевой будки бывшего погранпоста, ибо тут стояли на полянке три автомашины.
   — Не на поляну, сверни в сторону! — прохрипела я.
   Яцек резко свернул, мокрый песок брызнул из-под колёс. Теперь нас прикрывал кустарник. Выстрелы продолжали греметь, прямо канонада! Между деревьями мелькнула фигура человека и сразу скрылась.
   Болек стонал в телефонной трубке:
   — Тут такое, такое… О, опять… Да они же друг дружку… Черт бы побрал этот гипс!..
   Что-то оглушительно грохнуло. Болек замолк. Я замерла с трубкой у уха. Яцек выскочил из машины.
   Я выскочить не могла, просто окаменела. Оказывается, иногда это к лучшему, ибо снова смогла услышать Болека. В трубке жутко трещало, сквозь треск донёсся его голос:
   — ..холера и сто тысяч.., не по.., алло, пани ещё здесь?
   С трудом удалось подтвердить — здесь я.
   — Вот и хорошо, а то я в какую-то яму свалился. Этот гипс, чтоб ему! О, да это к лучшему, отсюда все видно!!!
   — Что тебе видно?!
   — Бертеля вижу, чтоб ему, хотелось бы увидеть что поприятнее, прямо скажу — не очень приятное зрелище. А ещё один лежит чуток подальше, отсюда не разберу, кто это. А наш майор аж двоих держит на мушке!
   — Кого держит?! — дико завыла я.
   Ну почему мне так не повезло? Кроме мокрых кустов, ничего не вижу, а там такое!.. Яцек исчез, боюсь, парень вмешается сейчас в опасное дело. Что же там происходит?!
   Болек ответил на вопрос:
   — Один мой опекун, другой неизвестный мне. Да, да, я его не видел до этого. О, вот и пан Северин появился!
   И тут я и сама увидела Северина. Прячась за деревьями, он пробирался к дороге. Теперь я могла хоть приблизительно определить местонахождение Болека. Правда, пока толку от этого мало. Наверное, и майор с его пушкой недалеко. А Северин.., а Северин уже близко, и какой-то он медлительный, не понимаю. Вот снова сделал два шага и вдруг свалился в мокрую траву. Чего уж тут непонятного…
   Внезапно рядом с Северином я увидела Яцека. Не очень осторожно подняв Северина, закинул его на плечо и опять же не очень деликатно поволок к своей машине. Без церемоний затолкал Северина на заднее сиденье, сам сел впереди.
   Вот таким образом я стала свидетельницей весьма необычного допроса.
   — О Господи, что с пани? — кричал в трубку перепуганный Болек. — Пани Иоанна, где вы? Почему не отвечаете, вы же на проводе? Пани Иоанна, да отзовитесь же, вы хоть живы? Я же не могу сам выбраться, не могу к вам мчаться, ответьте. О Езус Мария!
   Я слышала тревожные выкрики Болека, парень мог кричать до Судного дня, но ответить я была не в состоянии, хотя и не отнимала от уха онемевшей руки с трубкой. Просто вторым ухом я слушала Яцека с Северином.
   — Отвали! — устало попросил Северин. — Не видишь, меня обработали профессионалы. Яцек не знал жалости.
   — Плевать мне на тебя и твоих профессионалов. Кто велел прикончить отца?
   — Не знаю.
   — Знаешь! Ты, гнида, их всех знаешь. А не знаешь, так догадываешься. Говори, иначе — не сомневайся, и от меня получишь.
   — Бобак, — прошептал Северин. — Ну и что тебе это даст? Вон он валяется. Этот больше всех боялся.
   — Он один?
   — Ковальский его поддержал.
   — А ты об этом знал?
   Ответа не последовало, из чего стало ясно — знал. Яцек раскалялся, он излучал силу, способную выбить показания и из бесчувственного пня. Ненависть переполняла автомашину, даже мне трудно было дышать. Северин не выдержал.
   — Можешь верить или нет, но я считал это ошибкой. Мне соврали — только попугают. И Шмагер поверил этому.
   — А когда правду узнал?
   — Только когда сюда приехал.
   — Врёшь! Вспомни курьера, ведь это ты его нашёл?
   — За курьера должен был расплатиться Выжига, он всем поперёк горла встал, мечтали избавиться от него…
   — А отец разгадал ваши планы и вы боялись огласки?
   Столько ярости и бессильного гнева прозвучало в голосе Яцека, что даже я содрогнулась. Северин не ответил, да и что было отвечать? Вопрос чисто риторический, и без того все ясно.
   Итак, произошло то, чего я никак не могла предположить, — вот эта бойня, прямо сцена из фильмов о Диком Западе. А майор наверняка ожидал нечто подобное и подоспел на место разборки между двумя враждующими мафиозными группировками. В прежние времена парни в мундирах, независимо от цвета последних, под руководством мудрого майора переловили бы всех членов этой тёплой компании и отправили бы компаний за решётку, а её имущество конфисковали. А теперь-.
   А теперь в распоряжении мудрого майора не было парней в мундирах, разве что один сержант Гжеляк, а у его противника не было имущества. Да, да, у всех этих миллиардеров, разбогатевших на грабеже нас с вами, нет ни гроша! Эти опытные ворюги заблаговременно пристроили награбленное у родственников, близких и дальних, у них же самих ничего нет. А почему бы, спрашивается, и у родичей не конфисковать, если известно, откуда оно у них? Вот ведь кто наверняка знал о незаконном происхождении «подаренного» им имущества. А то ведь у нас как бывает? Купил человек машину, заплатил кровные денежки и ни сном ни духом не знал, что она краденая. А по нашим законам её отбирают у ни в чем не повинного человека. Если желает, пусть потом, чтобы вернуть потраченные деньги, на свой страх и риск гоняется за продавцом, обманувшим его. Так вот, почему-то наши законы без зазрения совести обирают такого неудачливого покупателя и защищают родственников богатых мошенников, хотя в последнем случае гораздо больше шансов, что они знают о незаконном происхождении доставшегося им имущества. Где смысл, где логика? Нет, в который раз убеждаюсь — вряд ли где на свете найдётся ещё столь же глупый документ, как наш Уголовный кодекс…
   Все эти мысли пронеслись в голове, как только ко мне вернулась способность соображать. Несвоевременные мысли, ничего не скажешь. Усилием воли загнав их подальше, я вернулась к реальности. И первым делом проворчала Болеку в трубку: «Заткнись» — Правда, Болек уже давно перестал взывать ко мне, а только стонал и кряхтел. Но, услышав мой голос, тут же радостно отозвался:
   — О, слава Богу! А я уже боялся… Сейчас, минуточку, я к вам доберусь.
   И в тот же момент я увидела и самого Болека. Правда, всего на мгновение, он промелькнул в чаще и скрылся за деревьями, но белый гипсовый куколь я разглядела отчётливо.
   С Болеком я разъединилась. Что теперь? Памятуя жёсткий приказ майора, я побоялась связаться с ним или с сержантом, мне же ясно сказали — оставить его в покое, видимо, занят делом. Очень может быть, я позвоню, а он как раз душит очередного злоумышленника, и рука дрогнет при звуке сигнала радиотелефона. А потом мне опять достанется от майора.
   Тем временем Яцек выскочил из машины и помчался к месту событий. Я видела, как по дороге он на секунду задержался рядом с Болеком, кажется, в чем-то ему помог, ага, вон и костыль подал, а потом исчез между деревьями.
   Болек наконец с трудом выбрался на дорогу, костыли очень мешали передвигаться бедняге, то и дело зарывались в мягкую песчанистую почву приморского леска. Вот он дохромал до нас. Нажав на какую-то кнопку, я по ошибке открыла сразу все окошечки в Яцековой машине.
   — Похоже, проклятая яма спасла мне жизнь, — проговорил Болек, подходя поближе. — Вовремя подвернулась! Я загремел в неё как раз в тот момент, когда у меня засвистело над головой, и я вовсе не уверен, что в меня целились по ошибке. Вы как думаете? Никого рядом не было, а пули свистели рядом, значит, в меня, только вот понятия не имею — зачем?!
   — Для того, наверное, чтобы ты посмеялся, — предположила я.
   — Вот я и смеялся, да гак, что от смеха совсем ослабел, наверное, потому и выбраться сразу не мог.
   Тут только Болек заметил на заднем сиденье машины Северина и, похоже, настолько обалдел — видимо, все-таки вредно оказаться под пулями, — что инстинктивно сделав шаг назад, склонился в вежливом полупоклоне и поздоровался:
   — О, добрый день. Приветствую пана.
   — Рад вас видеть, — вежливо отозвался Северин. Я уже давно заметила, что умственное расстройство — заразно. Вот, пожалуйста, яркий пример, развели Версаль в такую минуту.
   А Болек, повиснув на своих костылях, замер, не в силах отвести взгляда от избитого Северина на заднем сиденье автомашины. Тот, хоть и побитый, первым пришёл в себя.
   — Не понимаю, как я сразу не догадался, — проворчал он, с отвращением глядя на Болекову ногу в гипсе. — Хотя, с другой стороны… Благодаря вашей сломанной ноге рассеялись последние сомнения.
   Я обрадовалась так, что ко мне сразу вернулись утраченные было способности соображать и двигаться. А Болек — тот прямо расцвёл! Наверное, мысленно сам хвалил себя за выдержку и благоразумие, ведь мог же в той яме наплевать на соблюдение камуфляжа и сбросить проклятый гипс. И выскочить из ямы этаким бодреньким спортсменом, пользуясь всеми руками и ногами. Нет, он до конца был верен принятому нами решению и вот, пожалуйста, теперь мог пожинать плоды примерного поведения.
   Ни Болек, ни я не знали толком, о чем можно, а о чем нельзя говорить с недавним противником, поэтому мы на всякий случай просто молчали, и вот весь комплект — мы с Северином в машине и Болек на дороге рядом — стал медленно погружаться в пропасть какой-то беспросветной тупости. Невыносимое ощущение. Нет, надо срочно что-то предпринять, но что? Может быть, Болеку следует поблагодарить Северина за то, что тот выразил ему признательность?
   За меня, к счастью, решили другие. Внезапно у стоявших в отдалении машин вдруг заклубилось множество людей, так и не заметила, откуда они набежали. Все наши были там: майор, сержант, Яцек. А рядом с ними два типа в наручниках и двое других без.
   Сидеть безучастно было свыше моих сил! И я не выдержала. Поручив Болеку оставаться у машины (тихо надеясь на то, что побитый Северин не попытается сбежать, а если и попытается, Болек догадается, что надо делать), я выразительно взглянула на парня, а тот, умница, не выходя из образа хромоногого, понял меня и приблизился к машине на расстояние вытянутого костыля. Успокоенная, я выскочила из машины и помчалась к группе на полянке.