Хмельницкая Ольга. Идеал на витрине

Ольга Хмельницкая
Идеал на витрине

* * *

   Марина поливала кактус. В последние две недели она развела на подоконнике небольшой зимний сад. Кактусы там преобладали.
   – Молодец, – сказал ее муж, – ты становишься образцовой домохозяйкой. Эти роллы твои вчера… с курицей и пекинской капустой были просто объедение. И еще вот домашние кактусы. Прекрасно.
   Марина задела локтем горшочек. Маленький колючий питомец, чья покрытая иголками голова торчала из горшка, сделал глубокий поклон, а потом ринулся вниз, стремясь, видимо, покончить жизнь самоубийством.
   – Стой, ты куда? – спросила Марина и поймала кактус рукой.
   Колючки неблагодарной скотинки впились ей в ладонь.
   – Ах ты гад! – сказала Марина, стряхивая мелкого вредителя. – Тяжела жизнь домохозяйки.
   Дима приподнял левую бровь.
   – Может, тебе заняться вышивкой крестиком? – спросил он, скользнув взглядом по ее округлившейся фигуре. – Или научиться носки вязать. А то кактусы у тебя уже с подоконника бросаются. В пропасть. Даже записки предсмертной не оставив.
   Марина села в кресло и поджала ноги.
   – И вообще, – сказал Дима, глядя на нее сверху вниз, что бывало редко, ибо он был на голову ниже жены, – беременным полагается побольше гулять, смотреть на прекрасное, спать и хорошо питаться.
   – Я хочу сказать тебе правду, – произнесла Марина. – Я ненавижу кактусы. Они назло мне отращивают длинные колючки, они назло мне не цветут. Точно знаю.
   – Хочешь приключений? – поднял бровь Дима. – Потянуло на адреналин?
   Ее взгляд стал жестким, плечи расправились. У Марины была большая грудь, которая во время беременности стала еще крупнее. Красивая блондинка с медовыми волосами и светлыми глазами, она смотрела на мужа из кресла, и он понимал, что готов сделать для нее все, что угодно.
   Все, что угодно, только не глупость.
   – Перейди на выращивание орхидей, – сказал он. – Орхидеи суть сорняки, сорняки выращивать легко. К тому же они без колючек.
   – Нет.
   – Тогда выращивай ананасы из верхушек. Отрезаешь от ананаса верхушку, несколько дней подсушиваешь ее в темном месте, потом тыкаешь в землю и поливаешь. Месяца через четыре она должна прорасти и заколоситься.
   – Откуда ты все это знаешь? – ревниво спросила Марина.
   – Одна из моих бывших любовниц занималась комнатным цветоводством, – сказал Дима. – Давай, ревнуй, мне нравится, как ты это делаешь.
   Она встала из кресла и сразу оказалась выше его на голову.
   – Иди сюда, – сказал Дима, обнимая ее.
   Он распахнул ее халат и впился в сосок.
   – Я люблю тебя, Марина, – сказал он.
   По ее телу пробежала сладкая дрожь. Дима зарычал, целуя ее. Он занимался с ней сексом каждый день, и каждый день это было так же остро и сладко, как в первый раз. Дима рывком посадил супругу на подоконник. Уцелевшие кактусы в горшочках прыснули в разные стороны.
   – Ежики, разойдись, – выдохнул Дима, целуя Марину.
   Халат, который соскользнул с плеч женщины, накрыл поле колючих шариков, мохнатиков, экзотических зеленых катышков и торчащих вверх ростков, похожих на заросшие жесткой шерстью пальцы.
 
   Дима пил кофе. По телу разливалась сладкая истома. Супруга, снова надевшая халатик и скромно запахнувшая его на большой груди, смотрела на него с легкой полуулыбкой. Дима глубоко вздохнул и закрыл глаза. Прошло всего полчаса, а он снова хотел ее.
   – Ладно, – сдался он, – что ты любишь делать? Ну, кроме занятий со мной сексом и готовки мне роллов с курицей и пекинской капустой?
   – Я люблю шопинг, – сказала Марина.
   Ее глаза заблестели.
   – На мою карточку, – произнес Дима. – Съезди, развейся. Купи себе все, что ты хочешь. Одежду, косметику, бриллианты, новую машину, дом, яхту, путешествие на двоих на далекие острова. Новые кактусы, так уж и быть, можешь не покупать.
   Марина взяла в руки кусок белого пластика.
   – О’кей, – сказала она, и ее лицо озарилось хитрой улыбкой. – Спасибо.
   – Я рад, – проговорил он, – что ты не начинаешь свою вечную песню о том, что ты девушка состоятельная, что у тебя свое агентство недвижимости и что ты сама себе все можешь купить.
   – Нет, милый, – произнесла Марина, скромно потупив очи, – я не начинаю эту вечную песню. Я забыла ее слова.
 
   Марина не любила спать в шелковой пижаме на шелковых простынях. Она постоянно с них соскальзывала. А Дима, напротив, любил шелк.
   – Ну, что купила? – сонно спросил он, устраиваясь рядом с ней. – Я видел, у меня счет облегчился на пару миллионов.
   – Я купила помещение под магазин, – сказала Марина. – Женская одежда, аксессуары, белье, обувь.
   – А я думал, островок приобрела, – миролюбиво произнес Дима, прижимая ее к себе и проваливаясь в сон.
   Марина закрыла глаза. Сперва заплясали хорошенькие мушки, потом наступила чернота. Из темноты медленно проявлялась маленькая комнатка. Она была заперта изнутри. Марина огляделась. Унитаз, рулон бумаги, труп.
   «Прелестно, – подумала во сне Марина, – мне снится труп в наглухо запертом туалете! Вот к чему приводит постоянное цитирование классической фразы про „мочить в сортире“.»
   Она присмотрелась. На полу лежал пистолет. «Макаров» – тяжелое, чисто мужское оружие. Пистолет был завернут в белую бумажную салфетку. Марина снова посмотрела на труп.
   «Самоубийство?»
   Что-то мешало ей в это поверить. Она подергала дверь. Заперто, причем на задвижку изнутри. Значит, все-таки самоубийство? Марина присела на пол, стараясь не задеть труп, лежащий между унитазом и стенкой, головой прямо в зеленом пластиковом ведре с откидной крышкой. Марина постучала по стене. Замкнутый параллелепипед с хорошей звукоизоляцией, стальными крючками в стене и серой плиткой на полу. Медленно-медленно Марина подняла голову вверх. На потолке, как паук, висел человек.
   – А-а-а-а-а-а! – закричала она, хватая с пола «макарова».
   Человек оторвался от потолка и прыгнул на нее, развернувшись в воздухе и раскинув руки, как белка-летяга. С трудом передернув затвор, Марина нажала курок. Посыпались стекла, свет померк.
   – Помогите!
   Марина рывком села в постели. Правая ладонь ныла и, казалось, хранила ощущение холодного прикосновения оружия.
   – Что такое? – спросил Дима, поднимаясь. – Тебе плохо? Тошнит?
   – Нет, – сказала Марина. – Снился кошмар. Все хорошо.
   Она крепко обняла его и снова заснула. Больше ей ничего не снилось.
 
   «Все любят Вюиттона. Это как-то неоригинально, – подумала Марина, заходя в бутик этой марки. – Но каждый раз, когда я покупаю обувь и сумки Луи Вюиттон, я чувствую душевный подъем. В конце концов, могу себе позволить».
   Она взяла в руки босоножку. В душе родился теплый отклик. Босоножка грела душу. Изящная, с тонким каблучком, простенькая, но при этом изумительной формы, такая босоножка делает красивой любую ногу. Вспомнив, что беременным не рекомендуется ходить на высоких каблуках, Марина поставила босоножку на место и взяла стоящую рядом туфельку из серии «прощай молодость». Но Вюиттон был столь талантлив и столь дальновиден, что туфелька на плоской подошве с кожаной кисточкой была практически совершенством.
   – Я померяю, – сказала Марина стоящей рядом девушке-консультанту.
   Ноги удобно легли на ложе из телячьей кожи. Как будто кто-то обнял их мягкой теплой перчаткой и принялся ласкать. Марина тут же поняла, что больше не хочет снимать эти туфли. Она слегка оттолкнула свои Prada и сосредоточилась на ощущениях.
   – Да, я их возьму, – сказала Марина. – И еще вон ту вот сумочку.
   Сумочка, на которую Марина положила глаз, была маленькой, коричневой, с монограммами LV. Внутри она была отделана тонкой, белой и приятной на ощупь замшей в мелкую дырочку. На длинном кожаном язычке был выдавлен индивидуальный номер.
   – И еще полусапожки.
   Тканевые, на невысоком каблуке-рюмочке, перевитые лаковыми ленточками, цвета молока с кофе, покрытые монограммами…
   – И еще браслет.
   Из искусственно состаренной латуни. И еще джинсовая сумочка. Ремень. Портмоне. Лайковые перчатки. В душе Марины пели соловьи.
   Марина сидела за столом и постукивала по его лаковой поверхности золотым «Паркером». Женщине, сидевшей напротив, было около сорока. Худенькая. С усталым лицом и заколотыми наверх темными волосами. Без косметики. Типичная мать семейства. На подбородке у нее было небольшое родимое пятно.
   – Айгуль Ринатовна? – спросила Марина.
   Женщина кивнула. Ее глаза смотрели испуганно. Она была заранее готова к тому, что ее не возьмут. Что ее оборвут на полуслове, потому что она – не ровня сидящей напротив блондинке с огромным бриллиантом на пальце и в туфлях от Луи Вюиттон.
   – У вас в резюме написано, что вы работали кассиром последние три с половиной года.
   Айгуль кивнула.
   – А до этого был большой перерыв. Декретный отпуск?
   – Да, я рожала детей. У меня двое, – сказала она. – Сын и дочь.
   Марина выдерживала паузу.
   – Я живу только для них, – сказала Айгуль, удивляясь, зачем это говорит.
   «Она же холодная и расчетливая сука, – думала Айгуль, глядя на сияющий маникюр на пальцах Марины. У нее все есть, ее дети небось катаются как сыр в масле, утром их возит в школу личный водитель, на завтрак они едят салат из креветок и рукколы в оливковом масле, а на каникулы летают на далекие острова. Работала ли она в жизни хоть день? Знает ли, что такое жить в съемной квартире? Бояться завтрашнего дня?»
   – Мой муж работает на стройке, – продолжила Айгуль, хотя Марина ее ни о чем не спрашивала, а просто внимательно смотрела ей в лицо. Казалось, она препарирует нутро соискательницы, деликатно снимая капустные листья один за другим, чтобы добраться до кочерыжки.
   – Я мечтаю дать детям хорошее образование, – добавила Айгуль.
   Марина продолжала молча смотреть.
   – У меня есть недостатки, конечно. Я очень люблю сладкое, – сказала Айгуль, пребывая в состоянии, близком к панике. Молчание женщины напротив ее смущало и сбивало с толку. Айгуль почувствовала, что боится ее.
   – Завтра сможете выйти на работу? – спросила Марина.
   И ее лицо, лишенное до этого всякого выражения, ожило, осветившись улыбкой.
 
   – Нет, в магазинах одежды не работала. Продукты питания, винный бутик, предметы интерьера, – сказала дама лет сорока, сидящая перед Мариной. – В частности, в винном бутике я проработала директором семь лет, в магазине предметов интерьера – четыре. Ушла из-за того, что магазины закрывались. Я старалась, я вкладывала в них все силы, магазины были успешными и финансово устойчивыми, но их хозяева принимали решение продать их и вложить деньги во что-то другое.
   Марина постучала «Паркером» по столу.
   – А вы не замужем? И детей у вас нет? – спросила она соискательницу.
   – Я еще не встретила правильного человека, – выдала Инна Сергеевна заранее заготовленную фразу. – К тому же я все силы всегда отдавала карьере.
   Повисла неловкая пауза.
   – На самом деле я не знаю, но почему-то меня все бросают, – сказала Инна Сергеевна. – Я дважды собиралась выйти замуж, но оба раза все сорвалось. Тем не менее я не теряю надежды. Вы меня понимаете?
   – Прекрасно понимаю, – сказала Марина и скользнула взглядом по дате рождения, указанной в резюме – Инне Сергеевне и правда было сорок. Потом она вновь перевела взгляд на соискательницу. Гладкая кожа, загорелая и слегка сероватая – Инна Сергеевна явно посещала солярий. Аккуратный макияж, скромный серый костюм. Прямые волосы до плеч.
   «Перфекционистка, – подумала Марина, – требовательная к себе и другим. Ей нужен принц, а где его взять. Был один, и тот уже женат на мне. Вот что бывает, когда женщины занимаются исключительно карьерой, оставляя личную жизнь на потом. А потом-то может никогда и не наступить».
   Марина скользнула взглядом по очкам в тонкой черной оправе, стильной, неброской и дорогой. У Инны Сергеевны были сдержанная мимика и прозрачный лак на ногтях.
   «Такое впечатление, что она – американка, – подумала Марина, – профессионализм, корректность, хорошие рекомендации, суха, подтянута, ищет правильного человека. Синдром отличницы».
   – У вас были в детстве хобби? – спросила Марина.
   – Я выращивала кактусы, – ответила Инна Сергеевна.
   – Я вас беру, – сказала Марина.
 
   От него плохо пахло. Постояв в дверях, мужчина подошел к стулу и неуверенно сел, поджав ноги, чтобы не было видно грязную разношенную обувь. Запах усилился. Перегар, пот, давно не стиранная одежда. Марина смотрела на него, как смотрят на неведомую зверушку-мутанта, внезапно вынырнувшую из сточной канавы.
   – Вам нужен грузчик? – спросил он.
   Плюс ко всему прочему, во рту у него не хватало зубов.
   – Я, собственно, по объявлению, – добавил он, шмыгнув носом.
   Марина молчала. На правой руке у него были наколки. На секунду подняв глаза и проследив ее взгляд, мужчина сжал кулак и снова уткнулся глазами в пол.
   Марина подвинула к себе листок с написанным от руки резюме.
   – Десять классов плюс электромеханический техникум и служба в армии? – спросила Марина.
   Мужчина кивнул и быстро взглянул на женщину. В глазах мелькнула надежда.
   – Да, мне нужен грузчик, но мне нужен грузчик без вредных привычек, аккуратный и презентабельный, – сказала она. – Это же магазин женской одежды. Кружева там, шелк, атлас, шляпные коробки, тонкие ароматы.
   Он встал и пошел к двери, волоча ноги и пытаясь держать голову высоко поднятой. Толкнул ручку двери и нос к носу столкнулся с Димой. Дима был на голову ниже, но казался вдвое крупнее. Втянув воздух, Дима выразительно закашлялся. Претендент на должность грузчика скукожился и попытался прошмыгнуть мимо.
   – Веревку уже купил? – громко произнес бомжу в спину Маринин муж. – А мыло и табуретку?
   Потенциальный грузчик замер, потом обернулся, изменившись в лице.
   – Можешь ничего не говорить, – продолжил Дима, – я вижу, что ты решил в случае неудачи пойти и прыгнуть с десятого этажа. Из дома выгнали? Живешь в подворотне? Ешь то, что найдешь в мусорных баках?
   – Да, – сказал грузчик.
   Теперь его лицо было похоже на мордочку бешеной крысы.
   – Раз в жизни удача стучится в дверь ко всем, – сказал Дима. – Иди, помойся, побрейся и завтра выходи на работу.
   Потом он подошел к жене, поцеловал ее и провел рукой по животику.
   – На небесах это тебе зачтется, – сказала Марина мужу в ухо. – Ты будешь ангелом.
   – Я на самом деле очень злой, мерзкий такой тип, ну, ты знаешь, – произнес он, – но иногда не могу через себя переступить и совершаю хорошие поступки.
 
   – Здравствуйте, – сказала девушка. – Меня зовут Таня.
   В ее языке блеснула пирса с камешком. Проколоты также были бровь и крыло носа. В ухе висело с десяток сережек. Тем не менее свободная и раскованная поза девушки, сидящей на высоком и неудобном стуле, сказала Марине о многом.
   – Здравствуйте, – улыбнулась Марина.
   Девушка была очень юной и испуганно-нахальной.
   – Я хочу у вас работать, – произнесла она. – Я буду хорошим консультантом.
   – А ты хоть когда-нибудь работала? – поинтересовалась Марина. – Или мама и папа ни в чем не отказывали?
   На лице Тани появилось упрямое выражение.
   – Ладно, не спрашиваю, – сказала Марина. – Также я не спрашиваю, почему ты бросила институт, будучи на третьем курсе. Теперь тебе не быть дипломатом. Пирсинг весь свежий?
   – Так было нужно, – сказала Таня.
   – Хочешь, я расскажу тебе, как было дело? – сказала Марина. – У тебя было в жизни все хорошо. Ты училась, жила с родителями и ни в чем не нуждалась. Тебя водили в музыкальную школу, на бальные танцы, к репетиторам по иностранным языкам. Ты же по-английски говоришь?
   – Говорю, – ответила Таня, ничуть не удивившись проницательности Марины. – И по-французски еще.
   – Ты влюбилась?
   – Да, в водителя маршрутки. Сейчас живу с ним. Родители сказали – или он, или они. Я решила, что он.
   Марина слегка наклонилась вперед.
   – Выходи на работу с завтрашнего дня, – сказала она, – плюс хорошенько подумай, нужен ли тебе водитель маршрутки. Или стоит подождать принца. Принцессы не выходят замуж за свинопасов.
   – Я люблю его, – сказала Таня. – Мне не нужен принц.
   Пирса в языке опять с вызовом сверкнула.
 
   – Люся, – представилась она. – Вам нужна уборщица?
   Марина редко удивлялась, но на этот раз ей это удалось. Люся была высокой и атлетически сложенной. Серые глаза смотрели спокойно и уверенно. Узкие джинсы и спортивная курточка прекрасно сидели на тренированном упругом теле.
   – Уборщица с высшим образованием? Нет, не нужна, – сказала Марина. – Пойдите и поищите себе что-нибудь получше.
   – Из меня получится замечательная уборщица, – заявила Люся.
   – О, я не сомневаюсь, – махнула рукой Марина. – А из микроскопа получится отличный молоток.
   – Несомненно. Причем вам-то свойства молотка не важны. Главное, чтобы гвозди были забиты.
   – Нерационально, – не согласилась с ней Марина. – Я все время буду думать, что я вам недоплачиваю.
   – Абстрагируйтесь.
   – Мне нравится с вами разговаривать, – сказала Марина, – но я вас в уборщицы не возьму. И не просите. А должность директора магазина уже занята.
   – Я не претендую на должность директора магазина. Я всего лишь хочу быть уборщицей.
   – Мечтаете?
   – Можно и так сказать.
   – Иногда люди меня удивляют.
   Марина с удовольствием смотрела в открытое лицо с большими серыми глазами.
   – Выходите завтра на работу, – произнесла она. – Я исполню вашу мечту. Будете уборщицей. Но если скажете спасибо, расстреляю на месте. Меня потом, если что, отмажут.
   – Будем считать, что вы мне сделали гадость, – ответила Люся, вставая.
   – Так и есть, – отозвалась Марина.
 
   Глаза девушки, сидящей напротив Марины, были круглыми и похожими на пятирублевые монеты.
   – Учитесь на вечернем, так? – спросила ее Марина.
   – Так, – сказала девушка и заулыбалась, будто ее спросили о чем-то очень приятном. Глаза при этом распахнулись еще шире, практически достигнув размеров двух кружочков колбасы.
   – У вас есть хобби? – спросила Марина.
   – Кулинария и чтение, – ответила Лариса. – На прошлой неделе я приготовила борщ с рыбой. Вы когда-нибудь готовили борщ с рыбой? Получилось нечто…
   – Я представляю, – сказала Марина. – Только непонятно, почему вы называете это борщом? Может, это все-таки уха?
   – Оно было со свеклой.
   – Уха со свеклой. Прелестно. А читаете вы что?
   – О, мне нравятся романы о любви, – сказала соискательница, и ее ресницы затрепетали. – Последней книгой, которую я прочитала, был роман Александра Грина «Джесси и Моргиана». Все читали «Алые паруса» про Ассоль. Но у Грина есть и другие хорошие книги. В частности, та книга, о которой я говорю, – это роман о двух сестрах, одна из которых красива и добра, а вторая – безобразна и, вследствие этого, жестока. К тому же родители все состояние оставили младшей. Прямо-таки роман про Тома и Джерри. Джерри такой хорошенький, такой большеглазый, все любят Джерри, а Тома никто не любит, никто ему не сочувствует. Представляете?
   Прекрасные глаза Ларисы выпучились на слове «представляете», как два мыльных пузыря.
   – И чем закончился роман?
   – Печально. Старшая сестра отравила младшую и повесилась. Кажется.
   – Какой интересный роман, – сказала Марина.
   – Представляете, – произнесла Лариса, наклоняя голову, – старшая отравила младшую ядом, который действует в течение месяца и не оставляет следов. И, знаете, я ее понимаю. Младшая в глубине души была не менее жестокой, чем старшая. Смотрела на сестру и думала: «О, какое счастье, что я не такая».
   – Думаю, авторский замысел был не совсем таким, – сказала Марина, – подозреваю, что смысл был в том, что красавица – добра, а чудовище – воплощение зла. Это идет вразрез с русскими традициями. Вспомните «Аленький цветочек». На лицо ужасные, добрые внутри. Главное – содержание, а не внешность.
   – «В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли», – процитировала Лариса Антона Павловича Чехова.
   Марина улыбнулась.
   – Хорошо, я возьму вас на работу, – сказала она, – только не читайте книги в рабочее время.
 
   Потенциальный товаровед внешне походила на добрую бабушку. Морщинки, круглое лицо, ласковый взгляд.
   – Я работаю товароведом уже двадцать лет, – сказала Полина Ульяновна. – У меня, правда, нет профильного образования, только курсы товароведов, но большой опыт и преданность профессии позволили мне в совершенстве овладеть этой профессией.
   Ноздри Полины Ульяновны затрепетали. Марина пробежалась глазами по резюме. Так и есть. Партийный работник с большим стажем, переквалифицировавшаяся в товароведа после развала СССР.
   – Меня характеризуют высокая ответственность, энергичность и работоспособность, – произнесла Полина Ульяновна. – И мой преклонный возраст не является…
   – Что вы, что вы, – ответила Марина, – я восхищаюсь вашей интеллектуальной формой.
   – Спасибо, – расцвела Полина Ульяновна.
   – Вы живете с детьми?
   – К сожалению, одна. Мой сын, сейчас он уже взрослый, эмигрировал с семьей в Америку.
   Лицо Полины Ульяновны на секунду приобрело жесткое выражение. Сухонькие ручки сжали край скатерти.
   – Почему вы ушли с предыдущей работы? – сменила Марина тему.
   – Надо мной смеялись из-за политических пристрастий, – ответила Полина Ульяновна. – Пытались заставить снять портрет Геннадия Андреевича Зюганова, который висел у меня над столом. Коллег раздражал «Интернационал», который играл у меня в мобильном телефоне, а когда мне запретили вести партийную агитацию и распространять листовки, то… вы, надеюсь, не за демократов так называемых, милочка, нет?
   Полина Ульяновна наклонила голову и с подозрением посмотрела на Марину.
   На физиономии сидящего перед Мариной парня не было заметно ни одной мысли. Шея была такой же ширины, как и голова, и переходила в фундаментальные плечи. Взгляд был прямым и честным. Бритый череп подчеркивал толщину надбровных дуг.
   – Вы уже работали охранником?
   – Нет, – прогудел молодой человек.
   – А кем работали… э-э-э, Артем?
   – Сержантом.
   – Ага, – кивнула Марина, – сержантом, значит.
   – Я был пограничником, – снова прогудел потенциальный охранник.
   Марина наконец нашла в толстой стопке резюме Артема… так и есть, средняя школа, два курса института, служба в рядах Российской армии, потом служба по контракту. Имеет награды. Интересно, за что его наградили?
   – Очень хорошо, – сказала Марина. – Я думаю, что вы справитесь с этой работой. Я выдам вам форму, и вы будете прохаживаться по магазину, отпугивая потенциальных нарушителей.
   – Это я могу, – повеселел Артем.
   Когда Артем ушел, Марина вспомнила, что хотела спросить его, почему он уволился из армии.
 
   Марина вошла в специализированный магазин люстр и светильников и оглянулась по сторонам. В этом магазине светилось все – потолки, которые переливались тысячей огней, полки, на которых выстроилась армия настольных ламп, стены, увешанные бра. Прямо над головой Марины расположилась гроздь прозрачных шариков, внутри которых виднелась скрученная в бухты гламурная проволочка. Следующая люстра напоминала о букете – прикрепленные к стальным ветвям стеклянные розы торчали в разные стороны.
   Что-то это все не то, подумала Марина.
   Люстра из богемского стекла показалась ей излишне помпезной. Люстра, сделанная в стиле минимализма, с плафонами, похожими на выкрашенные серой краской пластиковые стаканчики, тоже ей не приглянулась. Нет, совсем не такими должны быть светильники в ее новом магазине, совсем не такими. Люстра с хрустальными висюльками показалась Марине старомодной, так же, как и люстра с имитацией свечей, которая дисгармонировала с идеей моды для современной девушки.
   Какая она, современная девушка? Красивая? Не обязательно. Стройная? Тоже не обязательно. Смелая? Нет, встречаются тихони. Яркая? Нет, по современным представлениям о моде лучше быть «недоодетой», чем одетой слишком вычурно. Уверенная в себе? Обязательно, но как выразить это люстрой?
   Марина перестала размышлять и начала просто смотреть, надеясь, что увидит наконец то, что нужно: нежную сердцевину в обрамлении жестких лат, которые позволяют проникнуть в сладкое нутро только самым близким и нужным людям.
   – Вот, – наконец решила она.
   Люстра была черно-белой. Молочное стекло внутри, длинные подвески, похожие на серьги, были окружены черными пластинками с профилем греческой богини. Марина представила, как прекрасно будут смотреться черно-белые люстры на фоне розовых потолков, и восхитилась.
   – А еще плафончик для туалета, – напомнила она себе.
   Плафон она купила обычный, круглый и ничем не примечательный.
 
   Марине снова снился туалет. Только теперь в нем было темно. Марина не сразу сообразила, где она. На полу по-прежнему лежал труп. Под ногами хрустели осколки разбитого плафона. Марина потерла глаза, пытаясь приспособиться к тьме. То, что было трупом, зашевелилось.
   – А-а-а-а-а! – завизжала Марина, отскакивая к двери.
   Несколько секунд она пыталась открыть замок, но ничего не получалось.
   – Тьфу ты, – проворчал труп, приподнимаясь. – А почему в загробном мире так темно?
   Труп поднял руки и расположил ладони напротив друг друга. Вспыхнула дуга, как у сварочного аппарата. Осколки на полу засияли, отражая свет. Лица трупа по-прежнему не было видно, так же, как и не было следов человека-паука, упавшего с потолка в предыдущем сне.