Хмельницкая Ольга. Шпион в костюме Евы

   Услышав эти слова, Селедкин не выдержал, попятился, скривился и рухнул прямо на колени к истошно завизжавшей Риточке.
   – Воды! – застонал режиссер. – А лучше водки!
   – Только после того, как ты пообещаешь снять фильм про индюков, – жестко сказала невеста, переставая визжать.
   – Тогда лучше сразу цианистого калия, – отрезал режиссер.
   – Только после свадьбы.
   – На мое добро заришься? – зарычал Селедкин. – Хочешь наследницей стать?
   – Ну что ты, Ленечка, – ответила Рита, сталкивая режиссера с колен на пол. Тот с глухим стуком упал на паркет. – Какое у тебя имущество, не смеши меня. Но если ты умрешь, то все глянцевые издания России запечатлят меня, безутешную вдову, на фоне гроба, – голос Риты стал нежным и мечтательным, – для такого случая я, пожалуй, надену черный костюмчик с жакетом, маленькие жемчужные серьги и шляпку с вуалью...
   – Хватит, – стукнул режиссер кулаком по паркету, – я еще жив!
   – Да, вуальку обязательно надену, – подтвердила Риточка.
   Постанывая, Селедкин со второй попытки поднялся с пола.
 
   Ева бросила на идущую к столику Чена доцента Кондрашкину внимательный взгляд.
   «Ревнует?» – подумал Ли Минь, приподняв одну бровь.
   Доцент, чья талия была затянута в тугой корсет, села на стул возле Чена. Запах духов заставил посланника международного терроризма судорожно закашляться.
   – Вы в курсе, дорогой Ли Минь, – сказала Кондрашкина, – что на понедельник на десять утра назначено заседание кафедры?
   Сердце у Чена екнуло. Мышцы непроизвольно напряглись. По спине покатилась одинокая капля пота.
   «Ах, вот оно что, – подумал Ли Минь, – профессор не желает марать руки и прислал свою подчиненную. Хорошо, очень хорошо!»
   – Да, – сказал он вслух.
   – У меня к вам по этому поводу небольшое дело. Общественное, так сказать, поручение, – сказала Кондрашкина розовыми целлулоидными губами, и ее голос снизился до интимного шепота.
   Чен молча кивнул.
   – Я так понимаю, что вы беседовали с Иваном Ивановичем о смене темы диссертации, – продолжила Вероника Гавриловна.
   Во рту у Чена пересохло, где-то в районе солнечного сплетения поднялось ликование. Он не сомневался, что Селедкин, все просчитав, поручил щекотливое дельце Кондрашкиной.
   – Да, мы обсуждали этот вопрос, – сказал он, оставаясь внешне невозмутимым.
   Ева протирала грязный стол тряпочкой. В проеме двери было видно, как по коридору прошли пятикурсники Олег и Николай. Увидев Чена, они дружелюбно помахали ему рукой. Ли Минь, увлеченный беседой с Кондрашкиной, никак не отреагировал.
   – Так вот, – прошептала Вероника Гавриловна, наклоняясь через стол, – приходите в понедельник в половине десятого, за полчаса до начала заседания. Иван Иванович попросил кое-что вам передать. Я вам это принесу.
   Она встала и вышла из столовой, стуча высокими каблуками. Чен откинулся на стуле. Это было почти победой.
 
   Мужчина, который залез в «УАЗ» Чайниковой возле станции метро «Пролетарская», был красив, импозантен и хорошо одет. Он был без шапки, но в красивых замшевых перчатках.
   – Холодно? – спросила Люда пассажира.
   – Холодно! – отозвался парень, растирая уши. – Спасибо, что остановилась.
   – Не за что.
   – Классная машина. Стильная такая.
   – Спасибо, – улыбнулась Люда, стрельнув глазками в сторону молодого человека. Пассажир казался ей очень симпатичным.
   – Куда поедем? – бодро спросила она.
   – В Химки. У меня там свидание. С Витей, моим любимым человеком.
   «Вот так вот. Симпатичный парень, но гей», – подумала Люда.
   Машина с трудом пробиралась через сугробы, растущие прямо на глазах. Автомобили едва-едва ползли со скоростью сорок километров в час. Из-за плотной метели видимость упала почти до нуля.
   – Если хочешь, – улыбнулся парень, – мы с тобой можем дружить.
   – Я не умею дружить с мужчинами, – сказала Люда, не отрывая взгляда от ползущего впереди большого черного «Ленд-Крузера». – Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает. Они все дружат, дружат, а потом: бах! И засыпают в одной постели. Или просыпаются. Какая уж тут дружба! Лучше я буду со своей подругой Дианой дружить.
   – Со мной тебе это не грозит. Впрочем, как знаешь, – сказал молодой человек, и больше до самых Химок они не проронили ни слова.
   Режиссер Селедкин неприкаянно бродил по кухне своей шикарной квартиры, расположенной на третьем этаже престижного сталинского дома.
   – Я не знаю, что мне делать, – печально говорил он. – С шантажистами можно бороться только одним способом – сказать: «Да пожалуйста, публикуйте, что хотите, и в прокуратуру несите!»
   Но так Леонид поступить не мог. И прекрасно об этом знал. Он был человеком эмоциональным, взрывным, страстным, безумно талантливым, но на решительные мужские действия способен не был.
   – Может, убить его, шантажиста? – размышлял режиссер, – так их же трое. Еще мамочка и сестра. Если я убью всех троих, меня обязательно заподозрят. Деньги искать бессмысленно – сто тысяч мне так сразу никто не даст, да и шансы на то, что семейство, которое так удобно устроилось, от меня после этого отвяжется, минимальны. Разве что...
   Тут режиссер просиял и, потирая руки, забегал по квартире. У него появился отличный план.
 
   Чен брел рядом с Евой по глубокому снегу. Она была почти на голову выше его. По спине струилась длинная русая коса.
   – А в Италии сейчас тепло. И снега нет. И машин целый гараж, – пробормотал Чен и вздохнул.
   – Ты что-то сказал? – спросила буфетчица, перекрывая рев бури.
   – Нет-нет. Ничего, – громко ответил Ли Минь. – Тебе холодно?
   – Да, – ответила Ева, останавливаясь. – Холодно.
   Чен взял ее за руку. Буфетчица сжала его пальцы. Ли Минь задрожал от желания. Ох, если бы они были сейчас в солнечной Италии, в его доме, возле бассейна с прозрачной голубой водой! Но вокруг мела российская метель, пробирая до самых костей, а он, Чен, чтобы не нарушать легенду, жил в съемной квартире без ремонта и с ржавой ванной.
   – Поехали ко мне, – прошептал Ли Минь, покрывая руку Евы поцелуями, – поедешь?
   – Моя строгая мама... – начала было буфетчица.
   – Потом я отвезу тебя домой, – пообещал Чен. – Слово джентльмена.
   Ева скептически приподняла бровь.
   – Не могу, я приличная девушка, – сказала она.
   Чен посмотрел в ее ясные голубые глаза.
   – Ты нравишься мне, Ева, – сказал Чен, – мне все равно, приличная ты девушка или нет.
   Он встал на цыпочки и дотронулся губами до ее губ.
 
   Люда приехала домой едва живая. Диана Грицак хлопотала по хозяйству.
   – Люська, садись, – сказала она, ставя перед Чайниковой тарелку с украинским борщом. – Ну, как съездила? А у меня, представляешь, купили сегодня сразу тридцать глубоких тарелок, тридцать мелких и двадцать девять чашек.
   – Как пикантно, – пробормотала Люда. – А почему чашек всего двадцать девять?
   – Покупательница сказала, что тридцатый будет пить из стакана.
   – Убежденный алкоголик?
   – Не знаю, – засмеялась Диана, – я не уточняла.
   – Как съездила? – переспросила Чайникова, – да ничего, нормально. Сначала мне попалась дама с собакой, которая пыталась укусить меня за ногу, потом мужчина с огромным карнизом, а после мужчины – две девушки по вызову, которые предлагали мне сменить род деятельности и к ним присоединиться. После я подвозила несчастную, которой изменил молодой человек, доставляла дворника на Красную площадь, затем мне попался приличный молчаливый парень, после парня – милиционер, преследующий преступника. Он, к слову, страшно матюгался. Потом три часа никто не попадался, пока я не встретила симпатичного голубого, который ехал на свидание с Витей, и таксиста, застрявшего в сугробе. И, самое интересное, я встретила... встретила...
   Внезапно Люда залилась горькими слезами. Капли падали прямо в борщ. Диана быстренько отставила тарелку в сторону.
   – Миллионера на зеленом коне с сельскохозяйственной фамилией? – с надеждой спросила она.
   – Нет. Мать новой невесты моего бывшего мужа! – выкрикнула Чайникова. – Она хвасталась, что ее дочь, некая Риточка, выходит замуж за гениального режиссера Селедкина.
   – Ты очень переживаешь? – сочувственно спросила Диана.
   – Очень.
   – Тебе казалось, что у вас любовь?
   – Угу.
   – А он тебе даже не звонит. Забыл, как будто тебя и нет. Ужас!
   – Да. И не говори, – кивнула Люда, вытирая слезы. – Видимо, мы были слишком неравнозначными фигурами – он маститый режиссер, а я – всего лишь корректор, работающий с текстами сценариев. Я любила его, и все еще люблю, а ему просто было удобно со мной.
   – Покушай, и жизнь сразу станет веселее, – сочувственно сказала Диана.
   Она подвинула тарелку. Люда взяла ложку и стала есть.
 
   Рита Гнучкина сбросила шубку, которая была на вид шикарной, но на деле не слишком дорогой, вытащила растертые и слегка отекшие ножки из полусапожек на шпильках, пришла на кухню и плюхнулась на стул. Ее маман, еще недавно изображавшая из себя светскую даму, сидела в углу в необъятном халате с жирными пятнами на животе и бодро трескала пельмени.
   – Ну что, Рита, – спросила мадам Гнучкина с набитым ртом. – Ты счастлива?
   – Не то слово, – ответила дочь, ковыряясь мизинцем в зубах, – только устаю очень. Все время приходится прилично себя вести и не матюгаться. Ужас, как тяжело изображать из себя светскую даму! У меня все челюсти болят. Это оттого, что я постоянно корчу на лице умное выражение. А есть ножом и вилкой! Это же вообще караул, я чуть официанта сегодня не зарезала, когда он под руку ко мне подлез со своей форелью в кляре.
   Рита схватила вилку, выудила из кастрюльки пельмень, сунула его в рот и стала жевать, громко чавкая и разбрызгивая масло во все стороны.
   – Как я тебе сочувствую, доченька, – пробормотала мадам Гнучкина. – А мне как тяжело приходится! Ты-то существо юное, гуттаперчевое, легко приспосабливаешься к обстоятельствам. А я? Стать звездой экрана в таком возрасте! Шутка ли?
   – Зато, – сказала дочь, берясь за второй пельмень, – у меня появился новый поклонник.
   – Богатый? – спросила Гнучкина и даже перестала жевать.
   – Очень! – вытаращила Риточка сильно накрашенные глаза. – Он миллионер, и у него зеленый «Тойота Ленд-Крузер», двести сорок девять лошадиных сил.
   – Зеленый, – поморщилась мадам Гнучкина, – ладно уж, серый или черный.
   – Ну или хотя бы темно-зеленый, – подхватила Рита, – а то он вообще нереального салатного цвета.
   – А что этот оригинал говорит по этому поводу?
   – Что такой цвет напоминает ему о весне и о зеленой травке.
   – Романтик!
   – О, да, – заулыбалась Риточка. – И он тоже в меня влюбился!
   – Тоже? – не поняла мадам Гнучкина. – А первый кто? Селедкин? Что-то я не уверена, что он в тебя сильно влюблен.
   – Да? – растерялась Рита. – Так что мне делать? Выходить замуж по любви за миллионера с зеленым «Крузером» или по расчету за знаменитого режиссера?
   – Не знаю, милая! – заголосила Гнучкина. – Пусть тебе, дитятко, сердце подскажет.
   Дитятко задумчиво впилось зубами в пельмень.
 
   – Я потратила больше, чем заработала, – сказала Люда.