Страница:
Добравшись до третьего каменного столба, я выполз на его вершину и тут же сел, чтобы хоть немного отдышаться. Я посмотрел на Девара, но он, опустив голову и крепко обхватив себя руками, неподвижно стоял на краю уступа. Вряд ли мне следовало ждать от него совета или помощи.
Я посмотрел на следующую башню. К ней вела более длинная дорожка, чем те, что я уже оставил позади, а площадка на ее вершине выглядела совсем крошечной. Мост, лежавший передо мной, был сплетен из растений, сплошь покрытых крошечными белыми цветами меньше ногтя на моем мизинце. Прежде чем сдвинуться с места, я с сомнением потрогал его рукой, но он оказался весьма прочным. Когда я прикоснулся к коричневатым корням и зеленым стеблям, они потемнели и пожухли. Так не пойдет – в мои планы не входило убивать растения, делая тем самым мост ненадежным.
Я снова убрал саблю за пояс и сделал шаг вперед. Тропа была шире предыдущих, а корни растений крепко цеплялись за каменный столб, на котором я стоял, наподобие плюща, упрямо ползущего вверх по стволу дерева или стене дома.
Я двинулся по этому мосту гораздо смелее, чем по предыдущим, – он без проблем выдерживал мой вес, и, хотя растения рассыпались прямо под ногами, переправа не раскачивалась, а поэтому я чувствовал себя гораздо увереннее. Раздавленные цветы и листья издавали диковинный горьковатый аромат, но я решил, что он вряд ли мне повредит. Когда я был уже на середине, на руках у меня появились мелкие ожоги, тут же начавшие ужасно зудеть. Я сжал пальцы в кулаки, и крошечные волдыри стали лопаться, а от вытекавшей из них жидкости на коже появлялись новые ожоги.
Я старался держать руки подальше от тела и не обращать внимания на резкую боль. Какое счастье, что я был в высоких гернийских сапогах, а не в мягких и низких, какие носят жители равнин. Если бы растения обожгли мне ноги, не думаю, что вообще смог бы идти дальше. Но тут у меня начало дико щипать глаза и потекло из носа. Мне потребовалось собрать всю свою волю в кулак, чтобы не трогать лицо руками. Спотыкаясь, я продолжал брести вперед и наконец выбрался на вершину следующего камня. Она действительно оказалась совсем маленькой. Я шагнул прочь от мерзких растений и уселся на крошечную, не больше суповой тарелки, площадку.
Мои мучения тут же прекратились, ожоги перестали гореть огнем, но я по-прежнему не решался прикоснуться к лицу, лишь когда, чуть склонив голову набок, плечом стер слезы, окончательно убедился, что все мои неприятности остались позади. Я бы чувствовал себя значительно лучше, если бы находился на каменном островке более солидного размера. Отдохнуть здесь как следует было невозможно, поэтому я решил идти дальше.
Следующий мост был сделан из птичьих костей, мастерски подобранных по размеру и связанных тонкими нитями. Тут и там поблескивали бусинки, раковины или гладко отполированные камешки. Наверное, прежде они были браслетами или ожерельями, а потом их вплели в подвесной мост. Когда я сделал первый шаг, крошечные косточки издали тихий мелодичный звон. Несмотря на их хрупкость, они не трещали и не ломались у меня под ногами, да и сам мост не раскачивался и не прогибался подо мной. Однако меня заставил остановиться усилившийся ветер, который принялся дергать меня за одежду и нашептывать свои тайны.
Откуда-то издалека он принес необычную музыку, и я остановился, чтобы ее послушать. Я узнал голоса флейт и звон костяных кастаньет и сразу понял, что это музыка кидона. Она показалась мне совершенно чуждой, но при этом завораживала. Я взглянул на мост у себя под ногами и вдруг сообразил, что птичьи кости являются частью музыкального инструмента. Одновременно с музыкой звучали слова, они показались мне знакомыми, и я замер, пытаясь их разобрать. Думаю, если бы я был настоящим жителем равнин, мне не удалось бы так легко справиться с чарами. Но будучи гернийцем, я без особого труда стряхнул с себя наваждение и снова двинулся вперед. Вскоре я уже добрался до очередного каменного столба.
Здесь оказалось достаточно места для отдыха, я даже мог бы вытянуться в полный рост и уснуть, не опасаясь свалиться в пропасть. То, что мне очень захотелось это сделать, остановило меня, заставив одуматься. Только теперь я понял, что эти мосты не для меня. Девара сделал все, что было в его силах, чтобы научить меня мыслить и чувствовать как кидона, но я, дитя иной культуры, не смог по-настоящему превратиться в воина его племени. Я прошел но мостам, абсолютно не понимая истинной сути происходящего, и подозревал, что каждая переправа имела свой тайный смысл, скрытый от меня. По необъяснимой причине я ощутил жгучий стыд и почувствовал себя слабым и ущербным, словно неуч, который не в силах оценить красоту великолепного стихотворения. Ведь я не мог даже до конца уяснить, в чем в действительности заключаются испытания, выпавшие на мою долю, а следовательно, они не являлись для меня полноценными испытаниями. Охваченный смирением и не оглядываясь больше на Девара, я подошел к началу нового моста.
Он был изо льда, но не из толстых глыб, какие приходится в середине зимы выпиливать на поверхности реки, чтобы добраться до воды, а из хрупких пластин, что причудливыми узорами украшают оконные стекла. Он казался совсем тонким, и я видел сквозь него синие глубины жуткой пропасти. Я прошел всего несколько шагов, когда меня едва не сковал дикий холод. Я прислушался, пытаясь уловить треск ломающегося льда, задрожал и, поскальзываясь, неуверенно стал пробираться вперед. Меня окружили чужие воспоминания. О тяжелых временах, когда умирали старики и дети и даже самым сильным приходилось принимать жестокие решения, чтобы остаться в живых. Если бы по мосту шел настоящий кидона, он испытал бы такую боль, что опустился бы на колени, не в силах сдержать слезы. Но эти ужасные события происходили давно и не с моим народом. Я сочувствовал их бедам, однако они не были моими, и я двинулся дальше, к следующему столбу, где смог немного отдохнуть.
Я проходил один мост за другим, и каждый, испытывая мою отвагу, неотвратимо приближал меня к противоположному краю пропасти. Но, остановившись перед последним мостом, я вдруг почувствовал себя обманщиком, словно без приглашения вмешался в детскую игру. Неужели принадлежность к другой расе или наличие холодного железа в руках сделали меня невосприимчивым к опасностям, с которыми сталкивались кидона? Я оглянулся на Девара, он продолжал стоять на краю уступа, в самом начале моего пути. И тут у меня в голове возникло нехорошее подозрение. Он действительно надеется на мой успех, или же я стал пешкой в игре, затеянной человеком, чью логику просто не в силах понять? Я замер возле моста, раздираемый сомнениями, но потом все равно шагнул вперед.
Этот мост был построен из древних, но крепких кирпичей. Его ограждали надежные стены, из кладки которых через равные расстояния вырастали небольшие башенки. А еще он был достаточно широким для телеги, запряженной мулом. Он не раскачивался и выглядел вполне надежным, но я почувствовал, как волосы у меня на голове зашевелились. Здесь водятся призраки, вдруг подумалось мне. Мост рассказывал о временах, когда кидона строили на века. Ко мне потянулись туманные воспоминания о прекрасных городах, но я не мог в них поверить. Ступив на мост, я сразу увидел, что время наложило на него свой отпечаток. Ветер и дождь скруглили углы кирпичей, стены пошли трещинами, резные барельефы, некогда украшавшие арки и балюстрады, почти сгладились. Великолепная работа мастеров исчезала, медленно, слой за слоем, как постепенно исчезало и само племя кидона. Неожиданно я почувствовал, что здесь существует связь – когда ветер, дождь и время окончательно разрушат мост, сгинет и народ, его создавший, и не только из этого, но и из моего мира.
Чем дальше я шел, тем заметнее становились разрушения. Все чаще у меня под ногами появлялись дыры, сквозь которые я видел синюю пропасть. Между рассыпающимися кирпичами пробивались цветущие растения, их корни цеплялись за края трещин, а стебли оплетали камни, полностью закрывая своей листвой.
Я вошел в диковинные сумерки и, оглянувшись, увидел, что дневной свет остался далеко позади. Теплое сияние солнца окутывало нахохлившуюся фигуру Девара, но по мере того, как я продвигался вперед, оно медленно, но неуклонно тускнело. Растений стало больше, начали появляться небольшие деревья, вокруг которых росла трава. Я услышал голоса насекомых и уловил аромат цветов. Теперь я уже почти не видел кирпичей, их поглотил лес, окутавший все вокруг своим зеленым плащом. Под ногами я чувствовал упругие ветки ползучих растений, образовавших слева и справа от меня глухие стены, а над головой настоящую крышу. Мост превратился в зеленый туннель. Вечернее небо и синюю пропасть я видел лишь изредка сквозь щели в листве.
В какой-то момент я остановился, почувствовав, что мост остался у меня за спиной. Я стоял в лесу, поглотившем переправу кидона. Зеленые заросли казались мне чужими, словно я шагнул из знакомого мне мира в обитель неведомых существ, где не имел права находиться. Меня переполняло отчетливое ощущение неправильности происходящего, и мне безумно захотелось повернуть назад. Дорога передо мной выглядела враждебной, но я не смог бы объяснить причин нашего с лесом взаимного неприятия, ведь это была приятная для глаза тропа, залитая мягким вечерним светом. Прохладный ветерок нес запах цветов, где-то вдалеке пели птицы.
Я с тревогой посмотрел вперед и в сгущающихся сумерках увидел старое дерево, стоящее в самом конце туннеля. Его кривые корни цепко держались за край обрыва, а самый длинный из них, повиснув над бездонной пропастью, будто бы указывал на мою тропу. Красные цветы размером с тарелку кокетливо выглядывали из-под огромных листьев. Основание ствола терялось в густой траве, а над раскидистой кроной лениво порхали бабочки. Казалось, все здесь дышало миром и покоем. Однако я продолжал с подозрением рассматривать огромное дерево. Может быть, передо мной тот самый страж, о котором говорил Девара? Возможно, это ловушка и дивный покой всего лишь видимость, обман, направленный на то, чтобы я утратил бдительность… Вдруг я шагну на мост из переплетенных корней, а они расползутся у меня под ногами и я рухну в пропасть?
Я принялся вглядываться в тропу, созданную чужой для племени кидона магией, тропу, что должна была привести меня к таинственному стражу. Неожиданно я заметил, что из мха торчит кусок пожелтевшего черепа, чуть дальше искривленный корень обвивал раздробленную кость ноги. Ощущение было такое, будто он высосал из нее жизнь, чтобы поддержать собственные силы. Кости казались старыми, и мне это совсем не понравилось. Неподалеку лежал позеленевший от времени обломок «лебединой шеи».
Я оглянулся и посмотрел на Девара – кидона превратился в крошечную фигурку в конце зеленого туннеля. Он по-прежнему стоял на краю уступа и наблюдал за мной. Я поднял руку в знак приветствия, он же махнул мне, чтобы я продолжал путь.
Тогда я вытащил из-за пояса саблю и выставил ее перед собой. В глубине души я понимал, что веду себя глупо: если я атакую мост и разрублю его, будет ли это считаться победой? Мне захотелось снова оглянуться на Девара, но я решил, что он посчитает мои колебания проявлением трусости. Стану ли я кидона? И еще: если я дойду до конца переправы, удастся ли мне снова открыть им путь?
Я шагнул на мост из переплетенных корней, решив проверить, выдержит ли он мой вес. Он не заскрипел и не начал раскачиваться, а у меня возникло ощущение, будто я стою на тропе, выложенной из кирпича. Приняв боевую стойку, которой меня научил Девара, я двинулся вперед. Я шел в этаком странном полуприсяде, стараясь очень плавно перемещать свое тело, и при этом держал перед собой саблю.
Когда я прошел примерно треть живой части моста, корни подо мной начали тихонько постанывать, так скрипит туго натянутая веревка. Я продолжал двигаться вперед, сосредоточенно следя за тем, куда ставлю ноги, готовый в любой момент отразить нападение пока невидимого врага. Все мои чувства были обострены до предела. Девара сказал мне, что дерево является стражем, и, продолжая свой путь, я сконцентрировал все внимание на нем, пытаясь понять, кто может прятаться среди его ветвей и на что оно способно.
Ничего не происходило.
Я преодолел уже две трети лесного участка последнего моста, а дерево продолжало мирно стоять на своем месте, не обнаруживая никаких агрессивных намерений, и я начал чувствовать себя довольно нелепо. Мне даже в голову пришла неожиданная мысль о том, что, наверное, Девара решил таким образом надо мной подшутить. Как правило, его шуточки были довольно злыми, но, не исключено, на сей раз он собрался меня еще и унизить. А может быть, дерево какое-то особенное и он хотел мне его показать. Тогда я решил как следует рассмотреть это необычайное творение природы.
Чем ближе я к нему подходил, тем яснее понимал, какое оно огромное. Деревья, которые я видел до сих пор, были детьми равнин и гнулись под порывами сильного ветра. Они росли очень медленно, но даже самое старое из них показалось бы чахлым подростком по сравнению с этим исполином. Высокое и прямое, с толстым стволом и густой кроной, оно, широко раскинув ветви, тянулось к солнечному свету. Как выяснилось, зеленая трава не без труда пробивалась сквозь толстый ковер опавших листьев, что устилали землю у его основания, я даже сумел разглядеть там коричневые вкрапления прошлогодней листвы.
У красных цветов были длинные желтые тычинки, и когда на них налетал ветер, в воздух поднимались тучи золотистой пыльцы, напоминавшие дым. У нее оказался сильный и довольно грубый запах, и в глазах у меня защипало. Я принялся моргать, чтобы стряхнуть пыльцу с ресниц, а в следующее мгновение увидел, что перед деревом стоит женщина. Я остановился.
Она совсем не походила на стража-воина! Не в силах справиться с потрясением, я уставился на нее во все глаза. Старая и очень толстая, она могла бы быть чьей-нибудь бабушкой, если не считать того, что мне еще ни разу в жизни не доводилось видеть таких тучных женщин. Блестящие глаза прятались в складках морщинистой кожи, жирные щеки, нос и уши увеличились с годами, пухлые губы были поджаты, словно она разглядывала меня с не меньшим изумлением, чем я ее.
Я не сводил с нее глаз, пытаясь понять, кем же она является. Девара хочет, чтобы я сразился с этим существом? Я смотрел на дряблые руки и множество подбородков, на пухлые пальцы, унизанные кольцами, на усыпанные драгоценными камнями серьги, оттянувшие мочки ушей. Огромная грудь покоилась на колышущемся животе. Длинные с проседью волосы, больше похожие на лошадиную гриву, словно дождевая туча, лежали на ее слишком уж круглых плечах, и ветерок играл выбившимися неровными концами. Мне показалось, что ее платье соткано из серо-зеленого лишайника. Оно почти касалось земли, но все же из-под него виднелись толстые лодыжки и босые ступни. Солнечный свет, падавший сквозь густую листву, раскрасил одеяние и лицо женщины темными пятнами.
Затем она пошевелилась, но я не сразу понял, в чем дело, – темные пятна на коже и платье остались на прежнем месте, и оказалось, что солнечный свет и тени от дерева тут совсем ни при чем. Ее ноги, обнаженные руки и лицо были словно бы раскрашены неровными мазками краски. Но даже издалека я сразу понял, что это никакая не грязь и не татуировка. Однако мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что я впервые в жизни вижу спека.
Действительность оказалась далека от тех образов, что я нарисовал в своем воображении. Я думал, что кожа спека испещрена крошечными, точно веснушки, точечками, а на самом деле она была покрыта большими неровными кляксами. Так у некоторых котов полоски вдруг обрываются, превращаясь в пятна самой разной формы. Именно такое впечатление у меня возникло, когда я смотрел на диковинную женщину. Темная полоса украшала ее нос, и еще несколько разбегались от уголков глаз. Внешняя сторона ладоней и пальцев тоже была темной, будто лапка кота, перепачкавшегося в саже, а выше запястий они становились светлее.
Вид незнакомки настолько зачаровал меня, что я шагнул к ней навстречу, начисто забыв о предупреждении Девара. Я подбирался к своей цели, точно кот к блюдцу с молоком, а не как воин, встретившийся с опасным врагом. Лицо женщины оставалось совершенно неподвижным, на нем застыло спокойное и одновременно величественное выражение. Она больше не казалась мне старой, скорее лишенной возраста, а ее морщины свидетельствовали о том, что она часто смеется и вообще радуется жизни. Будь она гернианкой, ее огромное тучное тело вызвало бы у меня отвращение, но она принадлежала к племени спеков, и ее необычный внешний вид представлялся мне лишним доказательством того, какие мы разные.
– Кто идет? – спросила женщина на джиндобе.
Лицо ее по-прежнему оставалось бесстрастным, а голос прозвучал вежливо. Такой вопрос мы задаем незнакомцам, постучавшимся в дверь нашего дома.
Я остановился, чтобы ответить ей, но вдруг понял, что забыл свое имя. У меня возникло ощущение, будто я оставил его, когда перенесся в мир кидона. Мне пришлось напомнить себе, что я являюсь орудием Девара и хочу стать воином его племени, заслужив тем самым уважение своего учителя, а для этого мне необходимо одержать победу над врагом, стоящим передо мной. Однако он не сказал мне, что стражем будет пожилая женщина. Часть меня, не имевшая отношения к миру кидона, устыдилась того, что я держу в руке обнаженный клинок и что не в силах вежливо ответить на ее вопрос. Гернийские солдаты не угрожают оружием женщинам и детям. Я опустил саблю.
Стараясь продемонстрировать хорошее воспитание и при этом показать ей, что перед ней стоит воин, я ответил:
– Тот, кто привел меня сюда, называет меня «солдатский сынок».
Женщина склонила голову набок и улыбнулась, как будто я на ее глазах превратился в несмышленого малыша, а затем ласково заговорила – так добрая мудрая женщина отчитывает ребенка, забывшего о манерах:
– Это не твое настоящее имя. Да и представляться так не полагается. Какое имя дал тебе отец?
Я глубоко вдохнул и вдруг вспомнил то, чего всего минуту назад, казалось, не знал.
– Я не могу назвать это имя здесь, ибо пришел сюда, чтобы стать кидона. У меня пока нет имени.
Стоило мне произнести эти слова, как я сразу понял, что совершил ошибку – открыл важную тайну своему врагу. Тогда я напряг мышцы и снова поднял саблю.
Мое грозное оружие, судя по всему, не произвело на женщину никакого впечатления. Она потянулась ко мне, и только сейчас я заметил, что ее волосы цепляются за ствол, словно дерево держит ее в плену. Женщина рассматривала меня, и я почувствовал, что она заглядывает в самые потаенные глубины моей души. Тихим, почти заговорщицким голосом она сказала:
– Я вижу, в чем кроется твое заблуждение. Он хочет использовать тебя, чтобы пройти мимо меня. Он заставил тебя поверить, будто, убив меня, ты завоюешь его уважение и обретешь репутацию настоящего мужчины. Он тебя обманул. Убийство – это убийство, и больше ничего. Уважение, которое кидона испытает к тебе, если ты меня убьешь, реально только для него. Больше никто в него не верит, и меньше всего – ты сам. Чтобы завоевать настоящее уважение, не нужно меня убивать. Моя кровь дарует тебе лишь расположение недоумка. Мне придется заплатить высокую цену, чтобы тобой стал восхищаться дикарь. На свете нет ничего, что стоило бы иметь, купив ценой чужой жизни, юноша.
Я задумался над тем, что она сказала. Красивые слова, которые годятся только для возвышенных философских рассуждений, ведь я знал, что большая часть моего мира куплена именно кровью. Мой отец часто повторял, что наши воины, в особенности офицеры каваллы, «приобрели новую Гернию ценой своей жизни, а земля, ставшая нашей, орошена кровью сыновей-солдат».
– Это неправда! – выкрикнул я и тут же сообразил, что повышать голос не стоило.
Каким-то непостижимым образом, сам того не заметив, я оказался совсем рядом с таинственной женщиной. Наверное, тропа из сплетенных корней сама принесла меня к ней. Я огляделся по сторонам, но не нашел никаких подтверждений этому предположению.
Женщина улыбнулась, и ее глаза осветились мудростью пожилого человека.
– Правда остается правдой вне зависимости от того, признаешь ты ее или нет, юноша. Все как раз наоборот – правда должна признать тебя. И пока этого не произойдет, ты не будешь настоящим. Но давай пока оставим обсуждение правомерности приобретения чего бы то ни было ценой крови. Мы постараемся вспомнить, кто ты такой, взглянув с другой стороны. Главное не то, ради чего умирает человек, а то, ради чего он живет. Ты готов признать эту истину?
Каким-то невероятным образом ситуация изменилась. Диковинная женщина меня проверяла, не обращая ни малейшего внимания на мой вызов. Я чувствовал, что она охраняет мост и хочет понять, достоин ли я по нему пройти. Если я заслужу ее уважение, она меня пропустит. И для этого мне не нужно быть кидона.
Неожиданно до меня донесся далекий, словно крик птицы, принесенный ветром голос Девара:
– Не разговаривай с ней! Она превратит все твои мысли в переплетение виноградных лоз, и ты сам в них запутаешься. Не обращай внимания на ее слова. Иди вперед и убей ее! Это твоя единственная надежда!
Женщина даже не стала повышать голос, чтобы ему ответить, и потому, наверное, ее слова прозвучали особенно веско:
– Молчи, кидона. Пусть твой «воин» сам говорит за себя.
– Убей ее немедленно, солдатский сынок! Она хочет подчинить тебя себе.
Но его приказ, на этот раз принесенный прихотливым ветром в виде едва различимого шепота, казалось, не имел ко мне никакого отношения. Я не стал обращать на него внимания и задумался над словами древесного стража. Главное в человеке – то, ради чего он живет. Относится ли это ко мне? Должен ли солдат задумываться над подобными вещами?
– Я готов умереть за то, ради чего я живу, – ответил я, представив себе своего короля, страну и семью.
Женщина медленно кивнула, напомнив мне крону дерева, зашелестевшую под порывами ветра.
– Понятно. Ты хочешь жить ради всего этого. Ты хочешь жить больше, чем умереть ради того, чтобы завоевать уважение кидона. Ведь именно он послал тебя с приказом меня убить. На самом деле в твоем сердце нет такой цели, она в том сердце, которое он пытается тебе навязать. Он думает, что не может потерпеть поражение. Ты остаешься сыном его врага. Если я умру, ты послужишь его целям. Если погибнешь, он не будет слишком сильно горевать. Но я считаю, что и в том и другом случае ты окажешься в проигрыше. Каково твое предназначение, солдатик? Почему боги послали тебя ко мне, почему тебе удалось преодолеть все ловушки целым и невредимым? Не думаю, что ты должен умереть, пытаясь убить меня. Ты пришел сюда в качестве орудия. Может быть, поэтому боги и направили тебя ко мне, именно как орудие?
– Я не понимаю.
– Это простой вопрос. – Она потянулась ко мне и принялась внимательно меня разглядывать. – Ты прошел через переправу в этот мир, чтобы отнять жизнь или подарить ее?
– В каком смысле?
– В каком смысле? Неужели не понятно? Я прошу тебя сделать выбор: жизнь или смерть. Чему ты поклоняешься?
– Я не… это… я хочу… не знаю! Я не понимаю, что вы имеете в виду! – Я мучительно искал ответ и не мог найти.
Неожиданно я понял, что мне грозит страшная опасность, опасность, которая растянулась на целую вечность, и ей подвергается не тело, а душа. В эту минуту мне больше всего на свете хотелось вернуться в мой собственный мир, снова стать сыном своего отца и служить моему королю. Ответ пришел слишком поздно. Я не мог произнести ни звука.
– Думаю, мне придется узнать ответ за тебя. Живи или умри, солдатский сынок.
Корни вдруг разошлись, и мост разверзся подо мной. Растения не погибли и не сломались, они раздвинулись так, чтобы я провалился в пропасть. В этот исполненный отчаяния миг я метнулся вперед и помчался по шевелящимся корням в безумной надежде добраться до земли.
Всего в нескольких шагах от цели я вдруг почувствовал под ногами пустоту. Левой рукой я цеплялся за корни, которые выскальзывали из пальцев, стоило к ним прикоснуться, и мне никак не удавалось получше за них ухватиться. Подо мной была бездонная пропасть, а чуть впереди голый камень. В безнадежной попытке спастись я выбросил вперед руку с саблей, кончик которой едва достал до края обрыва.
Но она вонзилась в камень, да еще с такой силой, что у меня заболела рука. Произошедшее бросало вызов всем известным мне физическим законам, и мне стало страшно. Женщина вскрикнула – не знаю от чего, от удивления или боли. Однако я продолжал медленно соскальзывать вниз и тогда в отчаянии ухватился за клинок левой рукой, убрав правую с рукояти. Острие рассекло кожу на пальцах, но эта боль не шла ни в какое сравнение с ужасом перед падением в пропасть. В следующее мгновение я схватился за клинок и правой рукой. Я висел, цепляясь за любовно наточенное оружие и шаря ногами по каменной стенке в безнадежной попытке отыскать хоть какую-нибудь опору. Я знал, что это скоро закончится. Либо мозг отдаст приказ рукам разжаться, либо клинок перережет пальцы.
Я посмотрел на следующую башню. К ней вела более длинная дорожка, чем те, что я уже оставил позади, а площадка на ее вершине выглядела совсем крошечной. Мост, лежавший передо мной, был сплетен из растений, сплошь покрытых крошечными белыми цветами меньше ногтя на моем мизинце. Прежде чем сдвинуться с места, я с сомнением потрогал его рукой, но он оказался весьма прочным. Когда я прикоснулся к коричневатым корням и зеленым стеблям, они потемнели и пожухли. Так не пойдет – в мои планы не входило убивать растения, делая тем самым мост ненадежным.
Я снова убрал саблю за пояс и сделал шаг вперед. Тропа была шире предыдущих, а корни растений крепко цеплялись за каменный столб, на котором я стоял, наподобие плюща, упрямо ползущего вверх по стволу дерева или стене дома.
Я двинулся по этому мосту гораздо смелее, чем по предыдущим, – он без проблем выдерживал мой вес, и, хотя растения рассыпались прямо под ногами, переправа не раскачивалась, а поэтому я чувствовал себя гораздо увереннее. Раздавленные цветы и листья издавали диковинный горьковатый аромат, но я решил, что он вряд ли мне повредит. Когда я был уже на середине, на руках у меня появились мелкие ожоги, тут же начавшие ужасно зудеть. Я сжал пальцы в кулаки, и крошечные волдыри стали лопаться, а от вытекавшей из них жидкости на коже появлялись новые ожоги.
Я старался держать руки подальше от тела и не обращать внимания на резкую боль. Какое счастье, что я был в высоких гернийских сапогах, а не в мягких и низких, какие носят жители равнин. Если бы растения обожгли мне ноги, не думаю, что вообще смог бы идти дальше. Но тут у меня начало дико щипать глаза и потекло из носа. Мне потребовалось собрать всю свою волю в кулак, чтобы не трогать лицо руками. Спотыкаясь, я продолжал брести вперед и наконец выбрался на вершину следующего камня. Она действительно оказалась совсем маленькой. Я шагнул прочь от мерзких растений и уселся на крошечную, не больше суповой тарелки, площадку.
Мои мучения тут же прекратились, ожоги перестали гореть огнем, но я по-прежнему не решался прикоснуться к лицу, лишь когда, чуть склонив голову набок, плечом стер слезы, окончательно убедился, что все мои неприятности остались позади. Я бы чувствовал себя значительно лучше, если бы находился на каменном островке более солидного размера. Отдохнуть здесь как следует было невозможно, поэтому я решил идти дальше.
Следующий мост был сделан из птичьих костей, мастерски подобранных по размеру и связанных тонкими нитями. Тут и там поблескивали бусинки, раковины или гладко отполированные камешки. Наверное, прежде они были браслетами или ожерельями, а потом их вплели в подвесной мост. Когда я сделал первый шаг, крошечные косточки издали тихий мелодичный звон. Несмотря на их хрупкость, они не трещали и не ломались у меня под ногами, да и сам мост не раскачивался и не прогибался подо мной. Однако меня заставил остановиться усилившийся ветер, который принялся дергать меня за одежду и нашептывать свои тайны.
Откуда-то издалека он принес необычную музыку, и я остановился, чтобы ее послушать. Я узнал голоса флейт и звон костяных кастаньет и сразу понял, что это музыка кидона. Она показалась мне совершенно чуждой, но при этом завораживала. Я взглянул на мост у себя под ногами и вдруг сообразил, что птичьи кости являются частью музыкального инструмента. Одновременно с музыкой звучали слова, они показались мне знакомыми, и я замер, пытаясь их разобрать. Думаю, если бы я был настоящим жителем равнин, мне не удалось бы так легко справиться с чарами. Но будучи гернийцем, я без особого труда стряхнул с себя наваждение и снова двинулся вперед. Вскоре я уже добрался до очередного каменного столба.
Здесь оказалось достаточно места для отдыха, я даже мог бы вытянуться в полный рост и уснуть, не опасаясь свалиться в пропасть. То, что мне очень захотелось это сделать, остановило меня, заставив одуматься. Только теперь я понял, что эти мосты не для меня. Девара сделал все, что было в его силах, чтобы научить меня мыслить и чувствовать как кидона, но я, дитя иной культуры, не смог по-настоящему превратиться в воина его племени. Я прошел но мостам, абсолютно не понимая истинной сути происходящего, и подозревал, что каждая переправа имела свой тайный смысл, скрытый от меня. По необъяснимой причине я ощутил жгучий стыд и почувствовал себя слабым и ущербным, словно неуч, который не в силах оценить красоту великолепного стихотворения. Ведь я не мог даже до конца уяснить, в чем в действительности заключаются испытания, выпавшие на мою долю, а следовательно, они не являлись для меня полноценными испытаниями. Охваченный смирением и не оглядываясь больше на Девара, я подошел к началу нового моста.
Он был изо льда, но не из толстых глыб, какие приходится в середине зимы выпиливать на поверхности реки, чтобы добраться до воды, а из хрупких пластин, что причудливыми узорами украшают оконные стекла. Он казался совсем тонким, и я видел сквозь него синие глубины жуткой пропасти. Я прошел всего несколько шагов, когда меня едва не сковал дикий холод. Я прислушался, пытаясь уловить треск ломающегося льда, задрожал и, поскальзываясь, неуверенно стал пробираться вперед. Меня окружили чужие воспоминания. О тяжелых временах, когда умирали старики и дети и даже самым сильным приходилось принимать жестокие решения, чтобы остаться в живых. Если бы по мосту шел настоящий кидона, он испытал бы такую боль, что опустился бы на колени, не в силах сдержать слезы. Но эти ужасные события происходили давно и не с моим народом. Я сочувствовал их бедам, однако они не были моими, и я двинулся дальше, к следующему столбу, где смог немного отдохнуть.
Я проходил один мост за другим, и каждый, испытывая мою отвагу, неотвратимо приближал меня к противоположному краю пропасти. Но, остановившись перед последним мостом, я вдруг почувствовал себя обманщиком, словно без приглашения вмешался в детскую игру. Неужели принадлежность к другой расе или наличие холодного железа в руках сделали меня невосприимчивым к опасностям, с которыми сталкивались кидона? Я оглянулся на Девара, он продолжал стоять на краю уступа, в самом начале моего пути. И тут у меня в голове возникло нехорошее подозрение. Он действительно надеется на мой успех, или же я стал пешкой в игре, затеянной человеком, чью логику просто не в силах понять? Я замер возле моста, раздираемый сомнениями, но потом все равно шагнул вперед.
Этот мост был построен из древних, но крепких кирпичей. Его ограждали надежные стены, из кладки которых через равные расстояния вырастали небольшие башенки. А еще он был достаточно широким для телеги, запряженной мулом. Он не раскачивался и выглядел вполне надежным, но я почувствовал, как волосы у меня на голове зашевелились. Здесь водятся призраки, вдруг подумалось мне. Мост рассказывал о временах, когда кидона строили на века. Ко мне потянулись туманные воспоминания о прекрасных городах, но я не мог в них поверить. Ступив на мост, я сразу увидел, что время наложило на него свой отпечаток. Ветер и дождь скруглили углы кирпичей, стены пошли трещинами, резные барельефы, некогда украшавшие арки и балюстрады, почти сгладились. Великолепная работа мастеров исчезала, медленно, слой за слоем, как постепенно исчезало и само племя кидона. Неожиданно я почувствовал, что здесь существует связь – когда ветер, дождь и время окончательно разрушат мост, сгинет и народ, его создавший, и не только из этого, но и из моего мира.
Чем дальше я шел, тем заметнее становились разрушения. Все чаще у меня под ногами появлялись дыры, сквозь которые я видел синюю пропасть. Между рассыпающимися кирпичами пробивались цветущие растения, их корни цеплялись за края трещин, а стебли оплетали камни, полностью закрывая своей листвой.
Я вошел в диковинные сумерки и, оглянувшись, увидел, что дневной свет остался далеко позади. Теплое сияние солнца окутывало нахохлившуюся фигуру Девара, но по мере того, как я продвигался вперед, оно медленно, но неуклонно тускнело. Растений стало больше, начали появляться небольшие деревья, вокруг которых росла трава. Я услышал голоса насекомых и уловил аромат цветов. Теперь я уже почти не видел кирпичей, их поглотил лес, окутавший все вокруг своим зеленым плащом. Под ногами я чувствовал упругие ветки ползучих растений, образовавших слева и справа от меня глухие стены, а над головой настоящую крышу. Мост превратился в зеленый туннель. Вечернее небо и синюю пропасть я видел лишь изредка сквозь щели в листве.
В какой-то момент я остановился, почувствовав, что мост остался у меня за спиной. Я стоял в лесу, поглотившем переправу кидона. Зеленые заросли казались мне чужими, словно я шагнул из знакомого мне мира в обитель неведомых существ, где не имел права находиться. Меня переполняло отчетливое ощущение неправильности происходящего, и мне безумно захотелось повернуть назад. Дорога передо мной выглядела враждебной, но я не смог бы объяснить причин нашего с лесом взаимного неприятия, ведь это была приятная для глаза тропа, залитая мягким вечерним светом. Прохладный ветерок нес запах цветов, где-то вдалеке пели птицы.
Я с тревогой посмотрел вперед и в сгущающихся сумерках увидел старое дерево, стоящее в самом конце туннеля. Его кривые корни цепко держались за край обрыва, а самый длинный из них, повиснув над бездонной пропастью, будто бы указывал на мою тропу. Красные цветы размером с тарелку кокетливо выглядывали из-под огромных листьев. Основание ствола терялось в густой траве, а над раскидистой кроной лениво порхали бабочки. Казалось, все здесь дышало миром и покоем. Однако я продолжал с подозрением рассматривать огромное дерево. Может быть, передо мной тот самый страж, о котором говорил Девара? Возможно, это ловушка и дивный покой всего лишь видимость, обман, направленный на то, чтобы я утратил бдительность… Вдруг я шагну на мост из переплетенных корней, а они расползутся у меня под ногами и я рухну в пропасть?
Я принялся вглядываться в тропу, созданную чужой для племени кидона магией, тропу, что должна была привести меня к таинственному стражу. Неожиданно я заметил, что из мха торчит кусок пожелтевшего черепа, чуть дальше искривленный корень обвивал раздробленную кость ноги. Ощущение было такое, будто он высосал из нее жизнь, чтобы поддержать собственные силы. Кости казались старыми, и мне это совсем не понравилось. Неподалеку лежал позеленевший от времени обломок «лебединой шеи».
Я оглянулся и посмотрел на Девара – кидона превратился в крошечную фигурку в конце зеленого туннеля. Он по-прежнему стоял на краю уступа и наблюдал за мной. Я поднял руку в знак приветствия, он же махнул мне, чтобы я продолжал путь.
Тогда я вытащил из-за пояса саблю и выставил ее перед собой. В глубине души я понимал, что веду себя глупо: если я атакую мост и разрублю его, будет ли это считаться победой? Мне захотелось снова оглянуться на Девара, но я решил, что он посчитает мои колебания проявлением трусости. Стану ли я кидона? И еще: если я дойду до конца переправы, удастся ли мне снова открыть им путь?
Я шагнул на мост из переплетенных корней, решив проверить, выдержит ли он мой вес. Он не заскрипел и не начал раскачиваться, а у меня возникло ощущение, будто я стою на тропе, выложенной из кирпича. Приняв боевую стойку, которой меня научил Девара, я двинулся вперед. Я шел в этаком странном полуприсяде, стараясь очень плавно перемещать свое тело, и при этом держал перед собой саблю.
Когда я прошел примерно треть живой части моста, корни подо мной начали тихонько постанывать, так скрипит туго натянутая веревка. Я продолжал двигаться вперед, сосредоточенно следя за тем, куда ставлю ноги, готовый в любой момент отразить нападение пока невидимого врага. Все мои чувства были обострены до предела. Девара сказал мне, что дерево является стражем, и, продолжая свой путь, я сконцентрировал все внимание на нем, пытаясь понять, кто может прятаться среди его ветвей и на что оно способно.
Ничего не происходило.
Я преодолел уже две трети лесного участка последнего моста, а дерево продолжало мирно стоять на своем месте, не обнаруживая никаких агрессивных намерений, и я начал чувствовать себя довольно нелепо. Мне даже в голову пришла неожиданная мысль о том, что, наверное, Девара решил таким образом надо мной подшутить. Как правило, его шуточки были довольно злыми, но, не исключено, на сей раз он собрался меня еще и унизить. А может быть, дерево какое-то особенное и он хотел мне его показать. Тогда я решил как следует рассмотреть это необычайное творение природы.
Чем ближе я к нему подходил, тем яснее понимал, какое оно огромное. Деревья, которые я видел до сих пор, были детьми равнин и гнулись под порывами сильного ветра. Они росли очень медленно, но даже самое старое из них показалось бы чахлым подростком по сравнению с этим исполином. Высокое и прямое, с толстым стволом и густой кроной, оно, широко раскинув ветви, тянулось к солнечному свету. Как выяснилось, зеленая трава не без труда пробивалась сквозь толстый ковер опавших листьев, что устилали землю у его основания, я даже сумел разглядеть там коричневые вкрапления прошлогодней листвы.
У красных цветов были длинные желтые тычинки, и когда на них налетал ветер, в воздух поднимались тучи золотистой пыльцы, напоминавшие дым. У нее оказался сильный и довольно грубый запах, и в глазах у меня защипало. Я принялся моргать, чтобы стряхнуть пыльцу с ресниц, а в следующее мгновение увидел, что перед деревом стоит женщина. Я остановился.
Она совсем не походила на стража-воина! Не в силах справиться с потрясением, я уставился на нее во все глаза. Старая и очень толстая, она могла бы быть чьей-нибудь бабушкой, если не считать того, что мне еще ни разу в жизни не доводилось видеть таких тучных женщин. Блестящие глаза прятались в складках морщинистой кожи, жирные щеки, нос и уши увеличились с годами, пухлые губы были поджаты, словно она разглядывала меня с не меньшим изумлением, чем я ее.
Я не сводил с нее глаз, пытаясь понять, кем же она является. Девара хочет, чтобы я сразился с этим существом? Я смотрел на дряблые руки и множество подбородков, на пухлые пальцы, унизанные кольцами, на усыпанные драгоценными камнями серьги, оттянувшие мочки ушей. Огромная грудь покоилась на колышущемся животе. Длинные с проседью волосы, больше похожие на лошадиную гриву, словно дождевая туча, лежали на ее слишком уж круглых плечах, и ветерок играл выбившимися неровными концами. Мне показалось, что ее платье соткано из серо-зеленого лишайника. Оно почти касалось земли, но все же из-под него виднелись толстые лодыжки и босые ступни. Солнечный свет, падавший сквозь густую листву, раскрасил одеяние и лицо женщины темными пятнами.
Затем она пошевелилась, но я не сразу понял, в чем дело, – темные пятна на коже и платье остались на прежнем месте, и оказалось, что солнечный свет и тени от дерева тут совсем ни при чем. Ее ноги, обнаженные руки и лицо были словно бы раскрашены неровными мазками краски. Но даже издалека я сразу понял, что это никакая не грязь и не татуировка. Однако мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что я впервые в жизни вижу спека.
Действительность оказалась далека от тех образов, что я нарисовал в своем воображении. Я думал, что кожа спека испещрена крошечными, точно веснушки, точечками, а на самом деле она была покрыта большими неровными кляксами. Так у некоторых котов полоски вдруг обрываются, превращаясь в пятна самой разной формы. Именно такое впечатление у меня возникло, когда я смотрел на диковинную женщину. Темная полоса украшала ее нос, и еще несколько разбегались от уголков глаз. Внешняя сторона ладоней и пальцев тоже была темной, будто лапка кота, перепачкавшегося в саже, а выше запястий они становились светлее.
Вид незнакомки настолько зачаровал меня, что я шагнул к ней навстречу, начисто забыв о предупреждении Девара. Я подбирался к своей цели, точно кот к блюдцу с молоком, а не как воин, встретившийся с опасным врагом. Лицо женщины оставалось совершенно неподвижным, на нем застыло спокойное и одновременно величественное выражение. Она больше не казалась мне старой, скорее лишенной возраста, а ее морщины свидетельствовали о том, что она часто смеется и вообще радуется жизни. Будь она гернианкой, ее огромное тучное тело вызвало бы у меня отвращение, но она принадлежала к племени спеков, и ее необычный внешний вид представлялся мне лишним доказательством того, какие мы разные.
– Кто идет? – спросила женщина на джиндобе.
Лицо ее по-прежнему оставалось бесстрастным, а голос прозвучал вежливо. Такой вопрос мы задаем незнакомцам, постучавшимся в дверь нашего дома.
Я остановился, чтобы ответить ей, но вдруг понял, что забыл свое имя. У меня возникло ощущение, будто я оставил его, когда перенесся в мир кидона. Мне пришлось напомнить себе, что я являюсь орудием Девара и хочу стать воином его племени, заслужив тем самым уважение своего учителя, а для этого мне необходимо одержать победу над врагом, стоящим передо мной. Однако он не сказал мне, что стражем будет пожилая женщина. Часть меня, не имевшая отношения к миру кидона, устыдилась того, что я держу в руке обнаженный клинок и что не в силах вежливо ответить на ее вопрос. Гернийские солдаты не угрожают оружием женщинам и детям. Я опустил саблю.
Стараясь продемонстрировать хорошее воспитание и при этом показать ей, что перед ней стоит воин, я ответил:
– Тот, кто привел меня сюда, называет меня «солдатский сынок».
Женщина склонила голову набок и улыбнулась, как будто я на ее глазах превратился в несмышленого малыша, а затем ласково заговорила – так добрая мудрая женщина отчитывает ребенка, забывшего о манерах:
– Это не твое настоящее имя. Да и представляться так не полагается. Какое имя дал тебе отец?
Я глубоко вдохнул и вдруг вспомнил то, чего всего минуту назад, казалось, не знал.
– Я не могу назвать это имя здесь, ибо пришел сюда, чтобы стать кидона. У меня пока нет имени.
Стоило мне произнести эти слова, как я сразу понял, что совершил ошибку – открыл важную тайну своему врагу. Тогда я напряг мышцы и снова поднял саблю.
Мое грозное оружие, судя по всему, не произвело на женщину никакого впечатления. Она потянулась ко мне, и только сейчас я заметил, что ее волосы цепляются за ствол, словно дерево держит ее в плену. Женщина рассматривала меня, и я почувствовал, что она заглядывает в самые потаенные глубины моей души. Тихим, почти заговорщицким голосом она сказала:
– Я вижу, в чем кроется твое заблуждение. Он хочет использовать тебя, чтобы пройти мимо меня. Он заставил тебя поверить, будто, убив меня, ты завоюешь его уважение и обретешь репутацию настоящего мужчины. Он тебя обманул. Убийство – это убийство, и больше ничего. Уважение, которое кидона испытает к тебе, если ты меня убьешь, реально только для него. Больше никто в него не верит, и меньше всего – ты сам. Чтобы завоевать настоящее уважение, не нужно меня убивать. Моя кровь дарует тебе лишь расположение недоумка. Мне придется заплатить высокую цену, чтобы тобой стал восхищаться дикарь. На свете нет ничего, что стоило бы иметь, купив ценой чужой жизни, юноша.
Я задумался над тем, что она сказала. Красивые слова, которые годятся только для возвышенных философских рассуждений, ведь я знал, что большая часть моего мира куплена именно кровью. Мой отец часто повторял, что наши воины, в особенности офицеры каваллы, «приобрели новую Гернию ценой своей жизни, а земля, ставшая нашей, орошена кровью сыновей-солдат».
– Это неправда! – выкрикнул я и тут же сообразил, что повышать голос не стоило.
Каким-то непостижимым образом, сам того не заметив, я оказался совсем рядом с таинственной женщиной. Наверное, тропа из сплетенных корней сама принесла меня к ней. Я огляделся по сторонам, но не нашел никаких подтверждений этому предположению.
Женщина улыбнулась, и ее глаза осветились мудростью пожилого человека.
– Правда остается правдой вне зависимости от того, признаешь ты ее или нет, юноша. Все как раз наоборот – правда должна признать тебя. И пока этого не произойдет, ты не будешь настоящим. Но давай пока оставим обсуждение правомерности приобретения чего бы то ни было ценой крови. Мы постараемся вспомнить, кто ты такой, взглянув с другой стороны. Главное не то, ради чего умирает человек, а то, ради чего он живет. Ты готов признать эту истину?
Каким-то невероятным образом ситуация изменилась. Диковинная женщина меня проверяла, не обращая ни малейшего внимания на мой вызов. Я чувствовал, что она охраняет мост и хочет понять, достоин ли я по нему пройти. Если я заслужу ее уважение, она меня пропустит. И для этого мне не нужно быть кидона.
Неожиданно до меня донесся далекий, словно крик птицы, принесенный ветром голос Девара:
– Не разговаривай с ней! Она превратит все твои мысли в переплетение виноградных лоз, и ты сам в них запутаешься. Не обращай внимания на ее слова. Иди вперед и убей ее! Это твоя единственная надежда!
Женщина даже не стала повышать голос, чтобы ему ответить, и потому, наверное, ее слова прозвучали особенно веско:
– Молчи, кидона. Пусть твой «воин» сам говорит за себя.
– Убей ее немедленно, солдатский сынок! Она хочет подчинить тебя себе.
Но его приказ, на этот раз принесенный прихотливым ветром в виде едва различимого шепота, казалось, не имел ко мне никакого отношения. Я не стал обращать на него внимания и задумался над словами древесного стража. Главное в человеке – то, ради чего он живет. Относится ли это ко мне? Должен ли солдат задумываться над подобными вещами?
– Я готов умереть за то, ради чего я живу, – ответил я, представив себе своего короля, страну и семью.
Женщина медленно кивнула, напомнив мне крону дерева, зашелестевшую под порывами ветра.
– Понятно. Ты хочешь жить ради всего этого. Ты хочешь жить больше, чем умереть ради того, чтобы завоевать уважение кидона. Ведь именно он послал тебя с приказом меня убить. На самом деле в твоем сердце нет такой цели, она в том сердце, которое он пытается тебе навязать. Он думает, что не может потерпеть поражение. Ты остаешься сыном его врага. Если я умру, ты послужишь его целям. Если погибнешь, он не будет слишком сильно горевать. Но я считаю, что и в том и другом случае ты окажешься в проигрыше. Каково твое предназначение, солдатик? Почему боги послали тебя ко мне, почему тебе удалось преодолеть все ловушки целым и невредимым? Не думаю, что ты должен умереть, пытаясь убить меня. Ты пришел сюда в качестве орудия. Может быть, поэтому боги и направили тебя ко мне, именно как орудие?
– Я не понимаю.
– Это простой вопрос. – Она потянулась ко мне и принялась внимательно меня разглядывать. – Ты прошел через переправу в этот мир, чтобы отнять жизнь или подарить ее?
– В каком смысле?
– В каком смысле? Неужели не понятно? Я прошу тебя сделать выбор: жизнь или смерть. Чему ты поклоняешься?
– Я не… это… я хочу… не знаю! Я не понимаю, что вы имеете в виду! – Я мучительно искал ответ и не мог найти.
Неожиданно я понял, что мне грозит страшная опасность, опасность, которая растянулась на целую вечность, и ей подвергается не тело, а душа. В эту минуту мне больше всего на свете хотелось вернуться в мой собственный мир, снова стать сыном своего отца и служить моему королю. Ответ пришел слишком поздно. Я не мог произнести ни звука.
– Думаю, мне придется узнать ответ за тебя. Живи или умри, солдатский сынок.
Корни вдруг разошлись, и мост разверзся подо мной. Растения не погибли и не сломались, они раздвинулись так, чтобы я провалился в пропасть. В этот исполненный отчаяния миг я метнулся вперед и помчался по шевелящимся корням в безумной надежде добраться до земли.
Всего в нескольких шагах от цели я вдруг почувствовал под ногами пустоту. Левой рукой я цеплялся за корни, которые выскальзывали из пальцев, стоило к ним прикоснуться, и мне никак не удавалось получше за них ухватиться. Подо мной была бездонная пропасть, а чуть впереди голый камень. В безнадежной попытке спастись я выбросил вперед руку с саблей, кончик которой едва достал до края обрыва.
Но она вонзилась в камень, да еще с такой силой, что у меня заболела рука. Произошедшее бросало вызов всем известным мне физическим законам, и мне стало страшно. Женщина вскрикнула – не знаю от чего, от удивления или боли. Однако я продолжал медленно соскальзывать вниз и тогда в отчаянии ухватился за клинок левой рукой, убрав правую с рукояти. Острие рассекло кожу на пальцах, но эта боль не шла ни в какое сравнение с ужасом перед падением в пропасть. В следующее мгновение я схватился за клинок и правой рукой. Я висел, цепляясь за любовно наточенное оружие и шаря ногами по каменной стенке в безнадежной попытке отыскать хоть какую-нибудь опору. Я знал, что это скоро закончится. Либо мозг отдаст приказ рукам разжаться, либо клинок перережет пальцы.