— Тише. Тебя никто не обидит. Олух, послушай меня. Нет, ты помолчи и послушай. Это очень важно. Ты должен заставить замолчать свою музыку или, по крайней мере, сделать ее тише.
Олух обиделся, что я так грубо его разбудил. Он сморщился, и его лицо стало похоже на сушеную сливу, в круглых глазках появились слезы. — Я не могу! — заныл он. — Я умру!
Матросы на палубе начали поворачивать в нашу сторону хмурые лица. Один что-то пробормотал и сделал знак, защищающий от несчастий. На каком-то глубинном уровне они понимали, кто виновен в их тревожном состоянии. Олух хлюпал носом и злился, но категорически отказывался сделать свою музыку тише и не желал верить, что морская болезнь пройдет и ему нечего бояться. Я осознал, насколько его дикий Скилл силен, только когда попытался добраться до Дьютифула сквозь какофонию его эмоций. Чейд и Дьютифул, видимо, сами того не заметив, усилили свои защитные стены. Обращаться к ним при помощи Скилла было все равно что пытаться перекричать ураган.
Когда Дьютифул понял, что он почти не понимает меня, его охватила паника. Было время очередной трапезы, он сидел за столом и не мог без видимой причины встать и уйти. Но ему удалось найти способ сообщить Чейду о наших проблемах. Они быстро закончили есть и поспешили на палубу.
К этому времени Олух снова задремал. — Я могу составить сильное снотворное, — тихо предложил Чейд. — А потом мы заставим Олуха его выпить.
Дьютифул поморщился. — Я бы не стал так с ним поступать. Олух долго помнит свои обиды. Кроме того, что мы выиграем? Он сейчас спит, а его песня звучит так громко, что мертвого из могилы поднимет.
— Может быть, если погрузить его в более глубокий сон… — неуверенно начал Чейд.
— Это опасно для его жизни, — перебил я. — К тому же гарантии, что песня смолкнет, нет.
— В таком случае у нас только один выход, — тихо проговорил принц. — Повернуть и отвезти Олуха домой. Снять его с корабля.
— Мы не можем этого сделать! — возмущенно вскричал Чейд. — Во-первых, мы потеряем много времени, а во-вторых, нам нужна сила Олуха, когда дело дойдет до дракона.
— Лорд Чейд, мы уже видим результат воздействия на окружающих силы Олуха. Она не подчиняется дисциплине, и мы не в состоянии ее контролировать.
Я уловил в голосе Дьютифула новые нотки, это были интонации монарха. Он напомнил мне Верити и его старательно взвешенные слова. Я улыбнулся, и принц наградил меня хмурым взглядом. Я тут же поспешил очистить свое сознание от посторонних мыслей.
— В настоящий момент сила Олуха стала неуправляемой, даже он сам не может с ней совладать. Он не желает нам зла, но его музыка угрожает всеобщему благополучию. Представьте себе, что он может натворить, если разозлится по-настоящему. Или если кто-нибудь сильно его обидит. Даже если мы справимся с морской болезнью и заглушим его песню, Олух будет оставаться обоюдоострым оружием. До тех пор, пока нам не удастся найти надежный способ обуздать его силу, он будет угрожать успеху нашей миссии. Возможно, разумнее всего вернуться и позволить ему сойти на берег.
— Мы не можем вернуться! — снова запротестовал Чейд, а когда мы с Дьютифулом удивленно на него посмотрели, взмолился: — Дайте мне на размышление еще одну ночь. Я уверен, что смогу найти решение. Может быть, за эту ночь он сумеет привыкнуть к кораблю. А вдруг к рассвету его болезнь пройдет…
— Хорошо, — через пару минут ответил Дьютифул. И снова я услышал неожиданную нотку в его голосе.
Мне стало интересно, как он этому научился. Впрочем, может быть, мальчик взрослеет и привыкает к своей будущей роли правителя. В любом случае, я был рад, что эта нотка появилась. Однако я не мог с уверенностью сказать, правильно ли он поступил, дав Чейду еще один день. С другой стороны, он принял решение и держался очень уверенно. А это просто замечательно.
Когда Олух проснулся, его снова начало тошнить. Он страшно ослабел — от голода и морской болезни. Все тело у него болело, особенно мышцы живота и горло. Мне не удавалось уговорить его съесть хотя бы что-нибудь, он лишь пил воду и то неохотно. День выдался не слишком холодный, но Олух дрожал в своей отсыревшей одежде. Однако мое предложение пойти в каюту, чтобы переодеться и согреться, встретило сердитое сопротивление. Мне отчаянно хотелось силой оттащить его туда, но я знал, что он будет сопротивляться и вопить, а его музыка станет еще более дикой и ожесточенной. С другой стороны, я опасался, что скоро он по-настоящему заболеет.
Время тянулось бесконечно. И не только для нас. Дважды я слышал, как помощник капитана сердито ругал свою раздраженную команду. Во второй раз он пригрозил матросу поркой, если тот не будет вести себя более уважительно. Я чувствовал, как на корабле нарастает напряжение.
Вечером снова начался дождь и нас окутал промозглый туман. У меня появилось ощущение, словно я весь отсырел и никогда не был сухим. Я отдал свое одеяло Олуху в надежде, что оно хотя бы немного согреет несчастного страдальца. Он задремал, но метался и дергался во сне, словно собака, которую преследуют кошмары. Я часто слышал шутку: «Умереть от морской болезни невозможно, но очень хочется». У меня появились вполне обоснованные сомнения на этот счет. Сколько еще тело выдержит такое над собой издевательство?
Уит сообщил мне о появлении Уэба еще прежде, чем его силуэт возник на фоне тусклого фонаря.
— Вы благородный человек, Том Баджерлок, и верный своему долгу, — заметил он, усаживаясь рядом со мной. — Вам выпала неприятная работа, но вы ни разу не покинули своего подопечного.
Похвала Уэба согрела и одновременно смутила меня.
— Это мой долг, — ответил я, стараясь не обращать внимания на его комплимент.
— И вы относитесь к нему очень серьезно.
— Меня научил этому Баррич, — язвительно проговорил я.
Уэб легко рассмеялся. — А еще он научил вас держаться за свои обиды. Так охотничий пес вцепляется в морду быка. Успокойтесь, Фитц Чивэл Видящий, я больше не стану обсуждать с вами этого человека.
— Я был бы вам признателен, если бы вы не произносили вслух это имя, — ответил я после минутного напряженного молчания.
— Оно принадлежит вам. Это часть вас, которой не хватает. Вам следует вернуть его себе.
— Он умер. И ради всех, кто мне дорог, должен оставаться мертвым.
— Ради них или вас? — спросил он у ночи.
Я не смотрел на него, я наблюдал за другими кораблями, которые следовали за нами сквозь водянистую ночь, — их черные силуэты и паруса словно погасили свет звезд, а фонари падали в пучину и взлетали вверх, точно далекие резвые светлячки.
— Чего вы от меня хотите? — спросил я у него наконец.
— Чтобы вы начали думать, — успокаивающим тоном ответил он. — Мне не хочется вас сердить, хотя, похоже, это у меня неплохо получается. Впрочем, наверное, ваш гнев всегда с вами, он отравляет вас изнутри, а я — тот нож, который вскрыл нарыв и выпустил наружу гной.
Я молча покачал головой, хотя понимал, что он меня не видит. Сейчас меня занимали совсем другие заботы и мне хотелось побыть одному.
Словно прочитав мои мысли, Уэб проговорил: — Впрочем, сегодня я не собирался направлять вас на дорогу размышлений. По правде говоря, я пришел предложить вам помощь. Я посижу с Олухом, а вы сможете пару часов отдохнуть. Сомневаюсь, что вам удалось нормально поспать за то время, что вы несете около него вахту.
Мне ужасно хотелось немного побродить по кораблю, посмотреть, что происходит с остальными пассажирами. И поспать, конечно. Предложение Уэба показалось мне очень соблазнительным. И тут же разбудило мою подозрительность.
— Зачем вам это? Уэб улыбнулся.
— Неужели никто никогда не проявляет к вам доброты? Его вопрос диковинным образом вывел меня из равновесия.
— Иногда мне кажется, что никто и никогда, — глубоко вздохнув, ответил я.
Я медленно поднялся на ноги и обнаружил, что в холодном ночном воздухе у меня затекло все тело. Олух что-то пробормотал во сне. Я поднял руки, потянулся и одновременно связался с Дьютифулом.
Уэб предлагает немного посидеть с Олухом вместо меня. Я могу согласиться?
Конечно. — Его явно удивил мой вопрос.
Впрочем, иногда принц бывает чересчур доверчивым.
Сообщи об этом Чейду.
Получив его ответ, я сказал вслух, обращаясь к Уэбу: — Спасибо вам. Я с благодарностью приму ваше предложение.
Уэб осторожно уселся рядом с Олухом и достал из-под рубашки самые маленькие морские рожки, какие мне доводилось когда-либо видеть. Это, вероятно, самый популярный музыкальный инструмент на флоте, поскольку рожкам нипочем ни плохая погода, ни безжалостное обращение. Научиться на них играть легко, по крайней мере простенькие мотивчики, однако талантливый исполнитель может посоревноваться с самым лучшим менестрелем. Я не удивился, увидев их в руках Уэба. Он был рыбаком и, наверное, во многих отношениях продолжал им оставаться.
Он помахал мне рукой, показывая, что я могу идти. Уходя, я услышал легкий вздох музыки — Уэб тихонько заиграл детскую песенку. Неужели он интуитивно понял, что нужно, чтобы успокоить Олуха? Почему я не подумал о том, что ему может помочь музыка? Я вздохнул. Да, я становлюсь жертвой своего образа жизни. Пора снова учиться быть гибким.
Я отправился на камбуз в надежде получить там какую-нибудь горячую еду. Но мне выдали лишь черствый кусок хлеба и крошечный ломтик сыра. Повариха сообщила, что я должен радоваться и такой малости. У нее нет ни грамма лишней еды, ни грамма, на этой тяжелой, переполненной людьми посудине. Тогда я попросил немного воды, чтобы смыть соль с лица и рук, но она заявила, что рассчитывать мне не на что, ведь я свою дневную порцию уже получил. Так что придется довольствоваться тем, что есть. Стражники понятия не имеют о том, что жизнь на корабле требует жесткой дисциплины.
Я почел за благо убраться подальше от ее острого языка. Мне очень хотелось поесть на палубе, но здесь я находился на чужой территории, и матросы были готовы мне это доказать. Я спустился вниз, где остальные стражники храпели и бормотали во сне или играли в карты при свете болтающегося фонаря. После нескольких дней плавания воздух здесь не стал лучше. Да и Риддл сказал правду, тут царили ужасные настроения. Комментария одного из парней о том, что «вернулась наша нянечка», вполне хватило бы, чтобы устроить хорошую потасовку, однако я сдержался и проигнорировал все насмешки.
Быстро проглотив ужин, я вытащил из своего сундучка одеяло, но отыскать место, чтобы лечь, оказалось невозможно. Тела стражников буквально усеивали пол, и мне пришлось забраться в самую середину. Я бы предпочел спать у стены, но надежды на это не было. Я сбросил сапоги и ослабил ремень. Мой сосед что-то сердито пробормотал и перекатился на то место, где я собирался улечься. Я сделал глубокий вдох, моля богов о благословенном сне и радуясь возможности закрыть глаза и уснуть. По крайней мере, я смогу на время сбежать от своих кошмаров.
Но когда я ступил на окутанную сумраком территорию между сном и бодрствованием, я понял, что, возможно, нашел решение своих проблем. Вместо того чтобы погрузиться в глубокий сон, я отправился на поиски Неттл.
Это оказалось труднее, чем я думал. Музыка Олуха никуда не отступила, и найти в ней нужную мне дорогу было все равно что брести в тумане сквозь густые заросли ежевики. Стоило мне об этом подумать, как у звуков появились шипы и длинные гибкие щупальца. Музыка не должна причинять человеку боль — но песня Олуха несла страдание.
Я с трудом пробирался сквозь туман, пропитанный болью, жаждой и голодом, спина у меня была напряжена и замерзла, в голове тупой болью отзывалась музыка, которая злобно тащила меня за собой. Через некоторое время я остановился. «Это сон», — сказал я себе, и ежевика насмешливо замахала ветками. Я застыл на месте и задумался над своим положением, а ветви тем временем начали хватать меня за ноги. «Это сон, — повторил я. — Он не может причинить мне зла». Но мои слова никак не повлияли на происходящее. Я продолжал медленно продвигаться вперед, чувствуя, как колючки впиваются сквозь одежду в тело. Ветки вцепились в меня мертвой хваткой.
Я снова остановился и постарался успокоиться. Мотивы сна Олуха, навеянного Скиллом, стали моим собственным кошмаром. Я выпрямился, сражаясь с ветками, которые тянули меня к земле, и вытащил меч Верити. Под его ударами они выпустили меня и начали извиваться, точно раненые змеи. Обрадовавшись, я окутал клинок меча пламенем, оно обожгло мечущиеся растения и осветило мне путь в густом тумане. «Иди вверх по склону, — приказал я самому себе. — Туман живет только в долинах. На вершине горы он расступится». Так и вышло.
Когда мне наконец удалось выбраться из навеянного Скиллом сна Олуха, я оказался на границе сна Неттл. Несколько мгновений я смотрел на стеклянную башню, стоящую на вершине горы. Я сразу узнал сказку. Горный склон передо мной был усеян длинными спутанными нитями. Я пробирался вперед, а они липли ко мне, точно паутина. Я знал, что Неттл уже почувствовала мое присутствие, однако она предоставила мне самому справляться с трудностями, и я погрузился по колено в громадный клубок, представлявший собой ложные клятвы, которые давали принцессе претенденты на ее руку. В старой истории говорилось, что только чистый сердцем и искренний человек может пройти по этой тропе и не упасть.
Во сне я снова стал волком. Все мои четыре лапы вскоре оказались в плену у липких нитей, и мне приходилось останавливаться и перегрызать их зубами. По какой-то неведомой мне причине у них был вкус аниса, довольно приятный в небольших количествах и тошнотворный, когда его становилось слишком много. Когда в конце концов я добрался до стеклянной башни, вся грудь у меня была мокрой, а из пасти капала слюна. Я встряхнулся, и во все стороны полетели брызги.
— Разве ты не пригласишь меня подняться? — наконец спросил я у Неттл.
Она молчала. Опираясь руками о перила балкона, она смотрела вдаль. Я оглянулся назад, туда, где внизу над покрывалом тумана тянули свои руки кусты ежевики. Туман ползет вверх по склону или мне только кажется? Неттл по-прежнему делала вид, что не замечает меня, и я обошел основание башни. В башне из старой сказки не было двери, и Неттл в своем сне воспроизвела ее до мельчайших деталей. Неужели у нее был друг, который ей изменил? Сердце сжалось у меня в груди, и я на мгновение забыл, зачем пришел. Когда я обошел всю башню, я уселся на задние лапы и посмотрел на девушку на балконе.
— Кто тебя предал? — спросил я ее.
Она продолжала смотреть мимо меня, и я уже решил, что она не хочет отвечать. Но потом, не глядя вниз, она сказала: — Все. Уходи.
— Я не смогу тебе помочь, если уйду.
— Ты не сможешь мне помочь. Ты сам много раз мне это говорил. Так что уходи и оставь меня одну. Все остальные так и сделали.
— Кто ушел и оставил тебя одну?
Услышав мой вопрос, Неттл наградила меня свирепым взглядом и заговорила почти шепотом, но в ее голосе я услышал ужасную боль и обиду. — Я не знаю, с чего я решила, что ты помнишь, о чем мы с тобой разговариваем. Например, мой брат. Мой брат Свифт, ты сказал, что он вернется домой. Так вот он не вернулся! И тогда мой глупый отец решил отправиться на поиски. Как будто человек, которому отказывают глаза, может кого-нибудь найти! Мы пытались его отговорить, но он не стал нас слушать. С ним что-то случилось, мы не знаем что, но его лошадь вернулась домой без него.
И тогда я взяла свою лошадь, несмотря на то что мама кричала, чтобы я не делала этого, вернулась по следам его лошади и нашла папу на берегу ручья. Он был весь в синяках и крови и пытался ползти домой, одна нога его совсем не слушалась. Я привезла его домой, и мама снова отругала меня за то, что я поехала за ним. Теперь папа лежит в кровати, смотрит в стену и ни с кем не разговаривает. Мама запретила нам давать ему бренди. Он не говорит с нами и не рассказывает, что с ним случилось. Мама злится на всех нас. Как будто я во всем виновата.
Где-то на середине рассказа Неттл заплакала. Слезы капали с ее подбородка, текли по рукам и дальше по стене башни, а потом превращались в жесткие опаловые нити боли. Я встал на задние лапы и попытался схватить их передними, но они оказались слишком гладкими и тонкими, и у меня ничего не получалось. Я снова сел. Я чувствовал себя опустошенным и старым. Несчастья, свалившиеся на семью Молли, не имели ко мне никакого отношения — пытался сказать себе я, — я не виноват в том, что случилось, и не могу ничего исправить. Однако их корни прячутся очень глубоко, разве не так?
Через некоторое время Неттл взглянула на меня и грустно рассмеялась.
— Ну что, Сумеречный Волк, разве ты не собираешься сказать, что не сможешь помочь? Разве не это ты всегда мне говоришь? — Когда я не нашел что ответить, она добавила обвиняющим тоном: — Не знаю, почему я вообще с тобой разговариваю. Ты мне наврал. Ты сказал, что мой брат возвращается домой.
— Я думал, что он возвращается, — ответил я, наконец обретя дар речи, — Я встретился с ним и велел ему возвращаться домой. Думал, он послушался.
— Ну, может, он попытался. Возможно, он шел домой, но его убили разбойники или он упал в реку и утонул. Тебе, наверное, не приходило в голову, что десять лет — это маловато, чтобы путешествовать в одиночку? Ты не подумал о том, что с твоей стороны было бы правильнее и благороднее самому привезти его к нам, вместо того чтобы отправить домой? Но нет, ты же всегда заботишься о своих удобствах. Зачем тебе покидать свое тепленькое местечко!
— Неттл. Прекрати. Дай мне сказать. Свифт в безопасности. Он жив, и ему ничто не угрожает. Он по-прежнему со мной. — Я замолчал и попытался сделать вдох.
От неизбежности того, что должно было последовать за этими словами, внутри у меня все похолодело. «Ну вот, Баррич, — подумал я про себя. — Я пытался оградить тебя и твою семью от боли, но обстоятельства иногда бывают сильнее людей».
Потому что Неттл задала вопрос, которого я от нее ждал: — И где же это «со мной и в безопасности»? И откуда мне знать, что ему действительно ничто не угрожает? Откуда мне знать, что ты настоящий? А вдруг ты такой же, как весь этот сон, существо, которое я придумала? Посмотри на себя, человек-волк! Ты ненастоящий, и ты предлагаешь мне ложную надежду.
— Я здесь такой, каким ты меня видишь, потому и ненастоящий, — медленно проговорил я. — Но на самом деле я самый обычный человек. И когда-то твой отец знал меня.
— Когда-то, — презрительно фыркнула она. — Еще одна сказка Сумеречного Волка. Убирайся вместе со своими дурацкими историями. — Она вздохнула, и по ее щекам снова покатились слезы. — Я больше не ребенок. Твои глупые выдумки меня не утешат.
Я понял, что потерял ее, лишился доверия и дружбы. Лишился возможности узнать свое дитя. Меня окутала волна грусти, пронизанная нестройной мелодией растущих кустов ежевики. Я оглянулся назад и увидел, что туман и колючие ветки ползут вверх по склону. Что это — мой собственный сон пугает меня или музыка Олуха стала еще более зловещей? Я не знал ответа.
— А я пришел искать твоей помощи, — напомнил я себе с горечью.
— Моей помощи? — задыхаясь от слез, спросила Неттл. Не успев подумать, что я делаю, я выпалил: — Я знаю, что не имею права ни о чем тебя просить.
— Нет, не имеешь. — Она смотрела мимо меня. — А о чем ты хотел меня попросить?
— Речь идет о сне. Точнее, о кошмаре.
— Мне казалось, что все твои кошмары про то, как ты падаешь. — Я понял, что Неттл заинтригована.
— Кошмар не мой. Он принадлежит другому человеку, который… Это очень сильный кошмар. Настолько сильный, что он проник в сны других людей. Он угрожает их благополучию, даже жизни. И мне кажется, что человек, которому принадлежит кошмар, не может его контролировать.
— Ну так разбудите его, — презрительно предложила она очевидное решение.
— Это поможет, но только на короткое время. Мне нужно что-то более действенное. '
Я хотел сказать ей, что опасности подвергается и жизнь Свифта, но потом решил не пугать девочку, я ведь не знал, сможет ли она мне помочь.
— А что я могу?
— Я думаю, ты могла бы помочь мне проникнуть в этот сон и изменить его. Сделать более спокойным и приятным. Убедить того человека, что ничего страшного с ним не происходит, что он не умрет и все будет хорошо. Тогда его сны, возможно, изменятся. И мы все сможем отдохнуть.
— Как я это сделаю? — А потом резко продолжила: — И с какой стати я вообще должна тебе помогать? Что ты предлагаешь мне в обмен, Сумеречный Волк?
Мне совсем не понравилось, что у нас дошло до торговли, но винить было некого, кроме самого себя. А самое ужасное, что единственное, что я мог ей предложить, причинит боль и заставит страдать от чувства вины ее отца.
— Что касается того как, — медленно проговорил я, — ты очень сильна в магии, которая позволяет одному человеку проникать в сны другого и менять их. Возможно, твоей силы хватит, чтобы войти в сон моего друга и избавить его ужаса, хотя он и сам очень силен в магии. Но он напуган.
— Я не обладаю никакой магией. Я пропустил ее слова мимо ушей.
— Что до того, почему ты должна мне помочь… я тебе сказал, что Свифт со мной и находится в безопасности. Ты мне не веришь. И я тебя не виню, ведь получилось так, что некоторое время назад я сказал неправду. Но я произнесу слова, которые ты должна передать отцу. Они… причинят ему боль. Но когда он их услышит, он сразу поймет, что я не лгу. Что твой брат жив и в безопасности. И что он со мной.
— В таком случае, говори слова.
Одно короткое мгновение, навеянное уроками Чейда, я колебался, решив потребовать, чтобы сначала она помогла мне со сном Олуха. Но мне удалось отбросить все сомнения. Моя дочь должна мне ровно столько, сколько я ей дал, — ничего. Возможно, я боялся, что если не скажу ей этого сейчас, то навсегда растеряю решимость и не скажу никогда. Я произнес слова, которые раскаленными углями обожгли мне язык:
— Скажи ему, что тебе приснился волк с иголками дикобраза в носу. И что волк произнес следующие слова: «Как сделал ты однажды, так я делаю сейчас. Я приютил и направляю твоего сына. Я готов защищать его от любой опасности даже ценой своей жизни, а когда моя работа будет завершена, я привезу его к тебе домой».
Я завуалировал свое сообщение, насколько мог в данных обстоятельствах. Однако Неттл удалось совсем близко подобраться к правде, когда она спросила: — Мой отец заботился о твоем сыне много лет назад? Некоторые решения легче принимать, если не давать себе времени на размышления.
— Да, — солгал я своей дочери. — Точно.
Я наблюдал за ней, пока она обдумывала мои слова. Постепенно стеклянная башня начала таять и превратилась в воду, которая потекла, теплая и мирная, мимо моих лап, и вскоре балкон медленно опустился на землю. Неттл протянула мне руку, чтобы я помог ей перебраться через перила. Я взял ее за руку, я касался и не касался своей дочери впервые в жизни. Загорелые пальцы мимолетно дотронулись до моей лапы с черными когтями. Затем она отошла от меня и посмотрела на туман и ползущие вверх по склону колючие ветки.
— Знаешь, я никогда ничего подобного не делала.
— Я тоже, — признался я.
— Прежде чем мы войдем в его сон, расскажи мне о нем хотя бы что-нибудь.
Туман неуклонно приближался. Что бы я ни рассказал Неттл про Олуха, будет слишком много, однако я понимал, что, если она войдет в его сон, ничего о нем не зная, это может быть опасно для всех нас. Я был не в силах контролировать то, что Олух мог ей открыть. На одно короткое мгновение я пожалел, что не посоветовался с Чейдом или Дьютифулом, прежде чем обратиться к ней за помощью. Но уже в следующую секунду я мрачно улыбнулся. В конце концов, я ведь мастер Скилла, не так ли? А значит, имею полное право самостоятельно принимать решения.
И я сообщил своей дочери, что Олух дурачок, что у него ум и сердце ребенка, но он наделен силой целой армии, когда речь заходит о Скилле. Я даже рассказал ей, что он служит принцу Видящих и находится вместе с ним на корабле. И что его музыка Скилла настолько могущественна, что она влияет на настроение всех, кто находится на борту. Я поведал ей, что он уверен: его морская болезнь никогда не пройдет и он от нее умрет.
Пока я говорил, колючки на ветках стали огромными и угрожающе начали подбираться к нам. Слушая меня, Неттл сделала свои выводы: она поняла, что я тоже нахожусь на корабле и, следовательно, ее брат отправился в морское путешествие с принцем Видящих. Несмотря на то что Неттл жила в деревне, она слышала про Нарческу и испытание, которое она назначила принцу. Мои сомнения окончательно рассеялись, когда Неттл пришла к очевидному заключению: — Значит, это тот самый черный дракон, о котором тебя постоянно спрашивает серебряная драконица. И принц должен его убить.
— Не произноси вслух ее имя, — взмолился я. Неттл наградила меня презрительным взглядом, словно потешаясь над моими глупыми страхами.
— Они уже здесь, — вдруг сказала она, и колючие кусты поглотили нас.
Опутав наши щиколотки и подбираясь к коленям, они трещали, точно пламя, пожирающее сухое дерево. Колючки впивались в наши тела, вокруг нас клубился густой зловещий туман, и вскоре мы начали задыхаться.
— Это еще что такое? — сердито спросила Неттл. Затем, когда она исчезла в туманном облаке, я услышал ее голос: — Сумеречный Волк, прекрати! Немедленно! Что ты тут устроил? Отпусти его!
Олух обиделся, что я так грубо его разбудил. Он сморщился, и его лицо стало похоже на сушеную сливу, в круглых глазках появились слезы. — Я не могу! — заныл он. — Я умру!
Матросы на палубе начали поворачивать в нашу сторону хмурые лица. Один что-то пробормотал и сделал знак, защищающий от несчастий. На каком-то глубинном уровне они понимали, кто виновен в их тревожном состоянии. Олух хлюпал носом и злился, но категорически отказывался сделать свою музыку тише и не желал верить, что морская болезнь пройдет и ему нечего бояться. Я осознал, насколько его дикий Скилл силен, только когда попытался добраться до Дьютифула сквозь какофонию его эмоций. Чейд и Дьютифул, видимо, сами того не заметив, усилили свои защитные стены. Обращаться к ним при помощи Скилла было все равно что пытаться перекричать ураган.
Когда Дьютифул понял, что он почти не понимает меня, его охватила паника. Было время очередной трапезы, он сидел за столом и не мог без видимой причины встать и уйти. Но ему удалось найти способ сообщить Чейду о наших проблемах. Они быстро закончили есть и поспешили на палубу.
К этому времени Олух снова задремал. — Я могу составить сильное снотворное, — тихо предложил Чейд. — А потом мы заставим Олуха его выпить.
Дьютифул поморщился. — Я бы не стал так с ним поступать. Олух долго помнит свои обиды. Кроме того, что мы выиграем? Он сейчас спит, а его песня звучит так громко, что мертвого из могилы поднимет.
— Может быть, если погрузить его в более глубокий сон… — неуверенно начал Чейд.
— Это опасно для его жизни, — перебил я. — К тому же гарантии, что песня смолкнет, нет.
— В таком случае у нас только один выход, — тихо проговорил принц. — Повернуть и отвезти Олуха домой. Снять его с корабля.
— Мы не можем этого сделать! — возмущенно вскричал Чейд. — Во-первых, мы потеряем много времени, а во-вторых, нам нужна сила Олуха, когда дело дойдет до дракона.
— Лорд Чейд, мы уже видим результат воздействия на окружающих силы Олуха. Она не подчиняется дисциплине, и мы не в состоянии ее контролировать.
Я уловил в голосе Дьютифула новые нотки, это были интонации монарха. Он напомнил мне Верити и его старательно взвешенные слова. Я улыбнулся, и принц наградил меня хмурым взглядом. Я тут же поспешил очистить свое сознание от посторонних мыслей.
— В настоящий момент сила Олуха стала неуправляемой, даже он сам не может с ней совладать. Он не желает нам зла, но его музыка угрожает всеобщему благополучию. Представьте себе, что он может натворить, если разозлится по-настоящему. Или если кто-нибудь сильно его обидит. Даже если мы справимся с морской болезнью и заглушим его песню, Олух будет оставаться обоюдоострым оружием. До тех пор, пока нам не удастся найти надежный способ обуздать его силу, он будет угрожать успеху нашей миссии. Возможно, разумнее всего вернуться и позволить ему сойти на берег.
— Мы не можем вернуться! — снова запротестовал Чейд, а когда мы с Дьютифулом удивленно на него посмотрели, взмолился: — Дайте мне на размышление еще одну ночь. Я уверен, что смогу найти решение. Может быть, за эту ночь он сумеет привыкнуть к кораблю. А вдруг к рассвету его болезнь пройдет…
— Хорошо, — через пару минут ответил Дьютифул. И снова я услышал неожиданную нотку в его голосе.
Мне стало интересно, как он этому научился. Впрочем, может быть, мальчик взрослеет и привыкает к своей будущей роли правителя. В любом случае, я был рад, что эта нотка появилась. Однако я не мог с уверенностью сказать, правильно ли он поступил, дав Чейду еще один день. С другой стороны, он принял решение и держался очень уверенно. А это просто замечательно.
Когда Олух проснулся, его снова начало тошнить. Он страшно ослабел — от голода и морской болезни. Все тело у него болело, особенно мышцы живота и горло. Мне не удавалось уговорить его съесть хотя бы что-нибудь, он лишь пил воду и то неохотно. День выдался не слишком холодный, но Олух дрожал в своей отсыревшей одежде. Однако мое предложение пойти в каюту, чтобы переодеться и согреться, встретило сердитое сопротивление. Мне отчаянно хотелось силой оттащить его туда, но я знал, что он будет сопротивляться и вопить, а его музыка станет еще более дикой и ожесточенной. С другой стороны, я опасался, что скоро он по-настоящему заболеет.
Время тянулось бесконечно. И не только для нас. Дважды я слышал, как помощник капитана сердито ругал свою раздраженную команду. Во второй раз он пригрозил матросу поркой, если тот не будет вести себя более уважительно. Я чувствовал, как на корабле нарастает напряжение.
Вечером снова начался дождь и нас окутал промозглый туман. У меня появилось ощущение, словно я весь отсырел и никогда не был сухим. Я отдал свое одеяло Олуху в надежде, что оно хотя бы немного согреет несчастного страдальца. Он задремал, но метался и дергался во сне, словно собака, которую преследуют кошмары. Я часто слышал шутку: «Умереть от морской болезни невозможно, но очень хочется». У меня появились вполне обоснованные сомнения на этот счет. Сколько еще тело выдержит такое над собой издевательство?
Уит сообщил мне о появлении Уэба еще прежде, чем его силуэт возник на фоне тусклого фонаря.
— Вы благородный человек, Том Баджерлок, и верный своему долгу, — заметил он, усаживаясь рядом со мной. — Вам выпала неприятная работа, но вы ни разу не покинули своего подопечного.
Похвала Уэба согрела и одновременно смутила меня.
— Это мой долг, — ответил я, стараясь не обращать внимания на его комплимент.
— И вы относитесь к нему очень серьезно.
— Меня научил этому Баррич, — язвительно проговорил я.
Уэб легко рассмеялся. — А еще он научил вас держаться за свои обиды. Так охотничий пес вцепляется в морду быка. Успокойтесь, Фитц Чивэл Видящий, я больше не стану обсуждать с вами этого человека.
— Я был бы вам признателен, если бы вы не произносили вслух это имя, — ответил я после минутного напряженного молчания.
— Оно принадлежит вам. Это часть вас, которой не хватает. Вам следует вернуть его себе.
— Он умер. И ради всех, кто мне дорог, должен оставаться мертвым.
— Ради них или вас? — спросил он у ночи.
Я не смотрел на него, я наблюдал за другими кораблями, которые следовали за нами сквозь водянистую ночь, — их черные силуэты и паруса словно погасили свет звезд, а фонари падали в пучину и взлетали вверх, точно далекие резвые светлячки.
— Чего вы от меня хотите? — спросил я у него наконец.
— Чтобы вы начали думать, — успокаивающим тоном ответил он. — Мне не хочется вас сердить, хотя, похоже, это у меня неплохо получается. Впрочем, наверное, ваш гнев всегда с вами, он отравляет вас изнутри, а я — тот нож, который вскрыл нарыв и выпустил наружу гной.
Я молча покачал головой, хотя понимал, что он меня не видит. Сейчас меня занимали совсем другие заботы и мне хотелось побыть одному.
Словно прочитав мои мысли, Уэб проговорил: — Впрочем, сегодня я не собирался направлять вас на дорогу размышлений. По правде говоря, я пришел предложить вам помощь. Я посижу с Олухом, а вы сможете пару часов отдохнуть. Сомневаюсь, что вам удалось нормально поспать за то время, что вы несете около него вахту.
Мне ужасно хотелось немного побродить по кораблю, посмотреть, что происходит с остальными пассажирами. И поспать, конечно. Предложение Уэба показалось мне очень соблазнительным. И тут же разбудило мою подозрительность.
— Зачем вам это? Уэб улыбнулся.
— Неужели никто никогда не проявляет к вам доброты? Его вопрос диковинным образом вывел меня из равновесия.
— Иногда мне кажется, что никто и никогда, — глубоко вздохнув, ответил я.
Я медленно поднялся на ноги и обнаружил, что в холодном ночном воздухе у меня затекло все тело. Олух что-то пробормотал во сне. Я поднял руки, потянулся и одновременно связался с Дьютифулом.
Уэб предлагает немного посидеть с Олухом вместо меня. Я могу согласиться?
Конечно. — Его явно удивил мой вопрос.
Впрочем, иногда принц бывает чересчур доверчивым.
Сообщи об этом Чейду.
Получив его ответ, я сказал вслух, обращаясь к Уэбу: — Спасибо вам. Я с благодарностью приму ваше предложение.
Уэб осторожно уселся рядом с Олухом и достал из-под рубашки самые маленькие морские рожки, какие мне доводилось когда-либо видеть. Это, вероятно, самый популярный музыкальный инструмент на флоте, поскольку рожкам нипочем ни плохая погода, ни безжалостное обращение. Научиться на них играть легко, по крайней мере простенькие мотивчики, однако талантливый исполнитель может посоревноваться с самым лучшим менестрелем. Я не удивился, увидев их в руках Уэба. Он был рыбаком и, наверное, во многих отношениях продолжал им оставаться.
Он помахал мне рукой, показывая, что я могу идти. Уходя, я услышал легкий вздох музыки — Уэб тихонько заиграл детскую песенку. Неужели он интуитивно понял, что нужно, чтобы успокоить Олуха? Почему я не подумал о том, что ему может помочь музыка? Я вздохнул. Да, я становлюсь жертвой своего образа жизни. Пора снова учиться быть гибким.
Я отправился на камбуз в надежде получить там какую-нибудь горячую еду. Но мне выдали лишь черствый кусок хлеба и крошечный ломтик сыра. Повариха сообщила, что я должен радоваться и такой малости. У нее нет ни грамма лишней еды, ни грамма, на этой тяжелой, переполненной людьми посудине. Тогда я попросил немного воды, чтобы смыть соль с лица и рук, но она заявила, что рассчитывать мне не на что, ведь я свою дневную порцию уже получил. Так что придется довольствоваться тем, что есть. Стражники понятия не имеют о том, что жизнь на корабле требует жесткой дисциплины.
Я почел за благо убраться подальше от ее острого языка. Мне очень хотелось поесть на палубе, но здесь я находился на чужой территории, и матросы были готовы мне это доказать. Я спустился вниз, где остальные стражники храпели и бормотали во сне или играли в карты при свете болтающегося фонаря. После нескольких дней плавания воздух здесь не стал лучше. Да и Риддл сказал правду, тут царили ужасные настроения. Комментария одного из парней о том, что «вернулась наша нянечка», вполне хватило бы, чтобы устроить хорошую потасовку, однако я сдержался и проигнорировал все насмешки.
Быстро проглотив ужин, я вытащил из своего сундучка одеяло, но отыскать место, чтобы лечь, оказалось невозможно. Тела стражников буквально усеивали пол, и мне пришлось забраться в самую середину. Я бы предпочел спать у стены, но надежды на это не было. Я сбросил сапоги и ослабил ремень. Мой сосед что-то сердито пробормотал и перекатился на то место, где я собирался улечься. Я сделал глубокий вдох, моля богов о благословенном сне и радуясь возможности закрыть глаза и уснуть. По крайней мере, я смогу на время сбежать от своих кошмаров.
Но когда я ступил на окутанную сумраком территорию между сном и бодрствованием, я понял, что, возможно, нашел решение своих проблем. Вместо того чтобы погрузиться в глубокий сон, я отправился на поиски Неттл.
Это оказалось труднее, чем я думал. Музыка Олуха никуда не отступила, и найти в ней нужную мне дорогу было все равно что брести в тумане сквозь густые заросли ежевики. Стоило мне об этом подумать, как у звуков появились шипы и длинные гибкие щупальца. Музыка не должна причинять человеку боль — но песня Олуха несла страдание.
Я с трудом пробирался сквозь туман, пропитанный болью, жаждой и голодом, спина у меня была напряжена и замерзла, в голове тупой болью отзывалась музыка, которая злобно тащила меня за собой. Через некоторое время я остановился. «Это сон», — сказал я себе, и ежевика насмешливо замахала ветками. Я застыл на месте и задумался над своим положением, а ветви тем временем начали хватать меня за ноги. «Это сон, — повторил я. — Он не может причинить мне зла». Но мои слова никак не повлияли на происходящее. Я продолжал медленно продвигаться вперед, чувствуя, как колючки впиваются сквозь одежду в тело. Ветки вцепились в меня мертвой хваткой.
Я снова остановился и постарался успокоиться. Мотивы сна Олуха, навеянного Скиллом, стали моим собственным кошмаром. Я выпрямился, сражаясь с ветками, которые тянули меня к земле, и вытащил меч Верити. Под его ударами они выпустили меня и начали извиваться, точно раненые змеи. Обрадовавшись, я окутал клинок меча пламенем, оно обожгло мечущиеся растения и осветило мне путь в густом тумане. «Иди вверх по склону, — приказал я самому себе. — Туман живет только в долинах. На вершине горы он расступится». Так и вышло.
Когда мне наконец удалось выбраться из навеянного Скиллом сна Олуха, я оказался на границе сна Неттл. Несколько мгновений я смотрел на стеклянную башню, стоящую на вершине горы. Я сразу узнал сказку. Горный склон передо мной был усеян длинными спутанными нитями. Я пробирался вперед, а они липли ко мне, точно паутина. Я знал, что Неттл уже почувствовала мое присутствие, однако она предоставила мне самому справляться с трудностями, и я погрузился по колено в громадный клубок, представлявший собой ложные клятвы, которые давали принцессе претенденты на ее руку. В старой истории говорилось, что только чистый сердцем и искренний человек может пройти по этой тропе и не упасть.
Во сне я снова стал волком. Все мои четыре лапы вскоре оказались в плену у липких нитей, и мне приходилось останавливаться и перегрызать их зубами. По какой-то неведомой мне причине у них был вкус аниса, довольно приятный в небольших количествах и тошнотворный, когда его становилось слишком много. Когда в конце концов я добрался до стеклянной башни, вся грудь у меня была мокрой, а из пасти капала слюна. Я встряхнулся, и во все стороны полетели брызги.
— Разве ты не пригласишь меня подняться? — наконец спросил я у Неттл.
Она молчала. Опираясь руками о перила балкона, она смотрела вдаль. Я оглянулся назад, туда, где внизу над покрывалом тумана тянули свои руки кусты ежевики. Туман ползет вверх по склону или мне только кажется? Неттл по-прежнему делала вид, что не замечает меня, и я обошел основание башни. В башне из старой сказки не было двери, и Неттл в своем сне воспроизвела ее до мельчайших деталей. Неужели у нее был друг, который ей изменил? Сердце сжалось у меня в груди, и я на мгновение забыл, зачем пришел. Когда я обошел всю башню, я уселся на задние лапы и посмотрел на девушку на балконе.
— Кто тебя предал? — спросил я ее.
Она продолжала смотреть мимо меня, и я уже решил, что она не хочет отвечать. Но потом, не глядя вниз, она сказала: — Все. Уходи.
— Я не смогу тебе помочь, если уйду.
— Ты не сможешь мне помочь. Ты сам много раз мне это говорил. Так что уходи и оставь меня одну. Все остальные так и сделали.
— Кто ушел и оставил тебя одну?
Услышав мой вопрос, Неттл наградила меня свирепым взглядом и заговорила почти шепотом, но в ее голосе я услышал ужасную боль и обиду. — Я не знаю, с чего я решила, что ты помнишь, о чем мы с тобой разговариваем. Например, мой брат. Мой брат Свифт, ты сказал, что он вернется домой. Так вот он не вернулся! И тогда мой глупый отец решил отправиться на поиски. Как будто человек, которому отказывают глаза, может кого-нибудь найти! Мы пытались его отговорить, но он не стал нас слушать. С ним что-то случилось, мы не знаем что, но его лошадь вернулась домой без него.
И тогда я взяла свою лошадь, несмотря на то что мама кричала, чтобы я не делала этого, вернулась по следам его лошади и нашла папу на берегу ручья. Он был весь в синяках и крови и пытался ползти домой, одна нога его совсем не слушалась. Я привезла его домой, и мама снова отругала меня за то, что я поехала за ним. Теперь папа лежит в кровати, смотрит в стену и ни с кем не разговаривает. Мама запретила нам давать ему бренди. Он не говорит с нами и не рассказывает, что с ним случилось. Мама злится на всех нас. Как будто я во всем виновата.
Где-то на середине рассказа Неттл заплакала. Слезы капали с ее подбородка, текли по рукам и дальше по стене башни, а потом превращались в жесткие опаловые нити боли. Я встал на задние лапы и попытался схватить их передними, но они оказались слишком гладкими и тонкими, и у меня ничего не получалось. Я снова сел. Я чувствовал себя опустошенным и старым. Несчастья, свалившиеся на семью Молли, не имели ко мне никакого отношения — пытался сказать себе я, — я не виноват в том, что случилось, и не могу ничего исправить. Однако их корни прячутся очень глубоко, разве не так?
Через некоторое время Неттл взглянула на меня и грустно рассмеялась.
— Ну что, Сумеречный Волк, разве ты не собираешься сказать, что не сможешь помочь? Разве не это ты всегда мне говоришь? — Когда я не нашел что ответить, она добавила обвиняющим тоном: — Не знаю, почему я вообще с тобой разговариваю. Ты мне наврал. Ты сказал, что мой брат возвращается домой.
— Я думал, что он возвращается, — ответил я, наконец обретя дар речи, — Я встретился с ним и велел ему возвращаться домой. Думал, он послушался.
— Ну, может, он попытался. Возможно, он шел домой, но его убили разбойники или он упал в реку и утонул. Тебе, наверное, не приходило в голову, что десять лет — это маловато, чтобы путешествовать в одиночку? Ты не подумал о том, что с твоей стороны было бы правильнее и благороднее самому привезти его к нам, вместо того чтобы отправить домой? Но нет, ты же всегда заботишься о своих удобствах. Зачем тебе покидать свое тепленькое местечко!
— Неттл. Прекрати. Дай мне сказать. Свифт в безопасности. Он жив, и ему ничто не угрожает. Он по-прежнему со мной. — Я замолчал и попытался сделать вдох.
От неизбежности того, что должно было последовать за этими словами, внутри у меня все похолодело. «Ну вот, Баррич, — подумал я про себя. — Я пытался оградить тебя и твою семью от боли, но обстоятельства иногда бывают сильнее людей».
Потому что Неттл задала вопрос, которого я от нее ждал: — И где же это «со мной и в безопасности»? И откуда мне знать, что ему действительно ничто не угрожает? Откуда мне знать, что ты настоящий? А вдруг ты такой же, как весь этот сон, существо, которое я придумала? Посмотри на себя, человек-волк! Ты ненастоящий, и ты предлагаешь мне ложную надежду.
— Я здесь такой, каким ты меня видишь, потому и ненастоящий, — медленно проговорил я. — Но на самом деле я самый обычный человек. И когда-то твой отец знал меня.
— Когда-то, — презрительно фыркнула она. — Еще одна сказка Сумеречного Волка. Убирайся вместе со своими дурацкими историями. — Она вздохнула, и по ее щекам снова покатились слезы. — Я больше не ребенок. Твои глупые выдумки меня не утешат.
Я понял, что потерял ее, лишился доверия и дружбы. Лишился возможности узнать свое дитя. Меня окутала волна грусти, пронизанная нестройной мелодией растущих кустов ежевики. Я оглянулся назад и увидел, что туман и колючие ветки ползут вверх по склону. Что это — мой собственный сон пугает меня или музыка Олуха стала еще более зловещей? Я не знал ответа.
— А я пришел искать твоей помощи, — напомнил я себе с горечью.
— Моей помощи? — задыхаясь от слез, спросила Неттл. Не успев подумать, что я делаю, я выпалил: — Я знаю, что не имею права ни о чем тебя просить.
— Нет, не имеешь. — Она смотрела мимо меня. — А о чем ты хотел меня попросить?
— Речь идет о сне. Точнее, о кошмаре.
— Мне казалось, что все твои кошмары про то, как ты падаешь. — Я понял, что Неттл заинтригована.
— Кошмар не мой. Он принадлежит другому человеку, который… Это очень сильный кошмар. Настолько сильный, что он проник в сны других людей. Он угрожает их благополучию, даже жизни. И мне кажется, что человек, которому принадлежит кошмар, не может его контролировать.
— Ну так разбудите его, — презрительно предложила она очевидное решение.
— Это поможет, но только на короткое время. Мне нужно что-то более действенное. '
Я хотел сказать ей, что опасности подвергается и жизнь Свифта, но потом решил не пугать девочку, я ведь не знал, сможет ли она мне помочь.
— А что я могу?
— Я думаю, ты могла бы помочь мне проникнуть в этот сон и изменить его. Сделать более спокойным и приятным. Убедить того человека, что ничего страшного с ним не происходит, что он не умрет и все будет хорошо. Тогда его сны, возможно, изменятся. И мы все сможем отдохнуть.
— Как я это сделаю? — А потом резко продолжила: — И с какой стати я вообще должна тебе помогать? Что ты предлагаешь мне в обмен, Сумеречный Волк?
Мне совсем не понравилось, что у нас дошло до торговли, но винить было некого, кроме самого себя. А самое ужасное, что единственное, что я мог ей предложить, причинит боль и заставит страдать от чувства вины ее отца.
— Что касается того как, — медленно проговорил я, — ты очень сильна в магии, которая позволяет одному человеку проникать в сны другого и менять их. Возможно, твоей силы хватит, чтобы войти в сон моего друга и избавить его ужаса, хотя он и сам очень силен в магии. Но он напуган.
— Я не обладаю никакой магией. Я пропустил ее слова мимо ушей.
— Что до того, почему ты должна мне помочь… я тебе сказал, что Свифт со мной и находится в безопасности. Ты мне не веришь. И я тебя не виню, ведь получилось так, что некоторое время назад я сказал неправду. Но я произнесу слова, которые ты должна передать отцу. Они… причинят ему боль. Но когда он их услышит, он сразу поймет, что я не лгу. Что твой брат жив и в безопасности. И что он со мной.
— В таком случае, говори слова.
Одно короткое мгновение, навеянное уроками Чейда, я колебался, решив потребовать, чтобы сначала она помогла мне со сном Олуха. Но мне удалось отбросить все сомнения. Моя дочь должна мне ровно столько, сколько я ей дал, — ничего. Возможно, я боялся, что если не скажу ей этого сейчас, то навсегда растеряю решимость и не скажу никогда. Я произнес слова, которые раскаленными углями обожгли мне язык:
— Скажи ему, что тебе приснился волк с иголками дикобраза в носу. И что волк произнес следующие слова: «Как сделал ты однажды, так я делаю сейчас. Я приютил и направляю твоего сына. Я готов защищать его от любой опасности даже ценой своей жизни, а когда моя работа будет завершена, я привезу его к тебе домой».
Я завуалировал свое сообщение, насколько мог в данных обстоятельствах. Однако Неттл удалось совсем близко подобраться к правде, когда она спросила: — Мой отец заботился о твоем сыне много лет назад? Некоторые решения легче принимать, если не давать себе времени на размышления.
— Да, — солгал я своей дочери. — Точно.
Я наблюдал за ней, пока она обдумывала мои слова. Постепенно стеклянная башня начала таять и превратилась в воду, которая потекла, теплая и мирная, мимо моих лап, и вскоре балкон медленно опустился на землю. Неттл протянула мне руку, чтобы я помог ей перебраться через перила. Я взял ее за руку, я касался и не касался своей дочери впервые в жизни. Загорелые пальцы мимолетно дотронулись до моей лапы с черными когтями. Затем она отошла от меня и посмотрела на туман и ползущие вверх по склону колючие ветки.
— Знаешь, я никогда ничего подобного не делала.
— Я тоже, — признался я.
— Прежде чем мы войдем в его сон, расскажи мне о нем хотя бы что-нибудь.
Туман неуклонно приближался. Что бы я ни рассказал Неттл про Олуха, будет слишком много, однако я понимал, что, если она войдет в его сон, ничего о нем не зная, это может быть опасно для всех нас. Я был не в силах контролировать то, что Олух мог ей открыть. На одно короткое мгновение я пожалел, что не посоветовался с Чейдом или Дьютифулом, прежде чем обратиться к ней за помощью. Но уже в следующую секунду я мрачно улыбнулся. В конце концов, я ведь мастер Скилла, не так ли? А значит, имею полное право самостоятельно принимать решения.
И я сообщил своей дочери, что Олух дурачок, что у него ум и сердце ребенка, но он наделен силой целой армии, когда речь заходит о Скилле. Я даже рассказал ей, что он служит принцу Видящих и находится вместе с ним на корабле. И что его музыка Скилла настолько могущественна, что она влияет на настроение всех, кто находится на борту. Я поведал ей, что он уверен: его морская болезнь никогда не пройдет и он от нее умрет.
Пока я говорил, колючки на ветках стали огромными и угрожающе начали подбираться к нам. Слушая меня, Неттл сделала свои выводы: она поняла, что я тоже нахожусь на корабле и, следовательно, ее брат отправился в морское путешествие с принцем Видящих. Несмотря на то что Неттл жила в деревне, она слышала про Нарческу и испытание, которое она назначила принцу. Мои сомнения окончательно рассеялись, когда Неттл пришла к очевидному заключению: — Значит, это тот самый черный дракон, о котором тебя постоянно спрашивает серебряная драконица. И принц должен его убить.
— Не произноси вслух ее имя, — взмолился я. Неттл наградила меня презрительным взглядом, словно потешаясь над моими глупыми страхами.
— Они уже здесь, — вдруг сказала она, и колючие кусты поглотили нас.
Опутав наши щиколотки и подбираясь к коленям, они трещали, точно пламя, пожирающее сухое дерево. Колючки впивались в наши тела, вокруг нас клубился густой зловещий туман, и вскоре мы начали задыхаться.
— Это еще что такое? — сердито спросила Неттл. Затем, когда она исчезла в туманном облаке, я услышал ее голос: — Сумеречный Волк, прекрати! Немедленно! Что ты тут устроил? Отпусти его!