Хоффманн Клаус. Южная трибуна

   – Я тебе одно скажу, Калле, тот парень тоже не получит места. Они просто хотели использовать вас какое-то время. И все-таки лучше научиться держать язык за зубами, если не хочешь всю жизнь ходить в безработных. Я тут всего наслушался. Здесь ведь бывает масса народу.
   Калле взял с лотка дневную газету, пробежал заголовки, нашел статью, показавшуюся ему интересной, и принялся читать:
   «Протест в Бонне: требование отставки Циммермана. Политический беженец Алтун покончил жизнь самоубийством, выпрыгнув из здания суда.
   Берлин/Бонн. Двадцатитрехлетний турок Кемаль Алтун, подавший просьбу о политическом убежище в ФРГ, прыгнул вчера утром с шестого этажа здания берлинского суда, покончив жизнь самоубийством. Самоубийство Алтуна, которому, несмотря на просьбу о политическом убежище, угрожала высылка обратно в Турцию, вызвало возмущение ряда политических партий, а также ожесточенные споры по проблеме политического убежища вообще. Партия «зеленых» потребовала в Бонне отставки министра внутренних дел Циммермана, несущего, как они утверждают, персональную ответственность за это самоубийство.
   Федеральное правительство выразило сожаление по поводу смерти Алтуна. Данное самоубийство, заявил для прессы один из членов кабинета, трагично еще и потому, что «в случае с Алтуном наглядно обнажились трудности, сопровождающие решение столь сложного вопроса, как предоставление политического убежища или, напротив, высылка из страны турецких подданных». В случае с Алтуном все причастные к данному делу органы власти действовали «с особой осторожностью». Против одобренной правительством высылки Алтуна в Турцию выступали в последнее время многочисленные общественные организации, отдельные лица объявляли голодовку. После поступившего сообщения о самоубийстве в Берлине, Бонне, Дортмунде и других городах вышли на улицы демонстранты (только в Берлине около 8000 человек) с плакатами «Циммерман – убийца». Бургомистр Берлина фон Вайцзеккер выразил сожаление по поводу самоубийства молодого турка. «Трагический исход, явившийся результатом тотального отчаяния, заставил многих из нас задуматься». Адвокат Алтуна Вольфганг Виланд возлагает вину за смерть молодого турка на федеральное правительство, готовившее его высылку».
   – Что это ты там читаешь?—спросил Хорст уткнувшегося в газету Калле.
   – Скажи, Хорст, – задал Калле встречный вопрос, – а почему человек вдруг ни с того ни с сего выпрыгивает из окна?
   – А, ты про это. Я тоже читал. Несчастную скотину собирались выслать в Турцию. А там ему отрубили бы голову.
   – Неужели правда? А скажи, Хорст, это уже совсем из другой оперы, ты когда-нибудь был женат?
   – Отстань от меня, – Хорст явно не в восторге от новой темы разговора. – Зачем тебе это?
   – Как ты познакомился со своей женой?
   – Так это было сразу после войны. Я работал тогда на шахте и по вечерам заходил в пивную. А она была там официанткой. Тогда она еще здорово выглядела. Я как-то спросил ее, не пойдет ли она со мною на танцы. Тогда у нас все было по-другому, не так, как у вас. Потом мы встречались. Однажды я заказал бутылку дорогого шнапса, а потом спросил ее, не хочет ли она выйти за меня замуж.
   Калле понял, что в данной сфере Хорст не может служить примером. Большинство важных его решений неизменно связываются с бутылкой дорогого шнапса.
   Калле бросил на стойку бумажку в пятьдесят марок, чтобы рассчитаться.
   – Эге, да у тебя есть наличные? – удивился Хорст.
   – Только что получил страховку. Давай я заплачу за пиво, что выпил в воскресенье, – Калле осторожно затронул неприятную тему. До сих пор оба старались не возвращаться к тогдашнему спору. – Мне жаль, что я тебя тогда обидел, ты ведь ничего плохого в виду не имел. Но знаешь, когда на тебя со всех сторон давят, рано или поздно взрываешься.
   –Я тоже, наверное, был не прав, – примирительно ответил Хорст, – не стоило читать тебе мораль. А насчет пива в воскресенье, это ты брось, тут полный порядок.
   Калле рад, что неприятный инцидент исчерпан.
   – Ну, Хорст, я пошел. Хочу заглянуть на «блошиный рынок». Может, вечером заскочу еще. Пока!
   Калле сунул в карман сдачу и поспешил на трамвайную остановку.
   Сегодня в виде исключения он взял билет. В выходные дни ездить зайцем небезопасно.
 
   Погода мерзкая. Пока Калле добирался до ипподрома, полил дождь. К счастью, от дождя можно укрыться под навесами всевозможных ларьков.
   Калле остановился у ларька, торговавшего подержанными дисками. Пожилая женщина, больше похожая на торговку рыбой, тут же начала предлагать товар.
   – Почти как новые! Гляди, любая долгоиграющая за пять марок.
   – За две с полтиной я бы эту взял, – Калле пробует выторговать старый диск «Би Джис».
   – Что-о? Ну уж нет, подарков здесь никому не делают, – огрызается торговка и упорно стоит на своем. Калле направляется к следующему ларьку, там тоже можно укрыться под навесом.
   Усилившийся дождь не мешает группе молодых людей раздавать листовки: «Общими усилиями победили враждебность к иностранным рабочим!» Терпеливо заговаривают они с прохожими, пытаются втянуть их в разговор. Калле нерешительно взял листовку, тайком оглянулся, сложил бумажку и сунул в карман брюк.
   Ему вспомнились тренировки в футбольном клубе, тогда он как раз перешел в юниоры. В те времена он еще не курил. Никто не мог уйти от него с мячом, бегал он быстрее всех. Как-то у него было гнусное настроение. «Боруссия» в конце недели проиграла матч. Да еще он вконец разругался с кем-то из учителей. И тут как раз Ибрагим, правый крайний, на тренировке грубо нарушил правила. А Калле тогда почти уже прорвался к воротам противника. Толкнув Калле, Ибрагим хотел тут же извиниться. Но поскольку у Калле было гнусное настроение, он выругался: «Вали отсюда, грязный турок». У Ибрагима на такие вещи была особая реакция, он тут же влепил Калле пощечину. Большинство футболистов приняли тогда сторону Ибрагима. Гордость Калле не позволила ему играть дальше за этот клуб. Новые друзья из «чертей», с которыми он все чаще проводил тогда время, тоже советовали ему бойкотировать «клуб с азиатским душком».
   – Эй, Калле! Да ты спишь среди бела дня! – Клаусу пришлось дважды окликнуть Калле, пока тот его услышал.
   – Привет, Клаус, – рассеянно ответил Калле.
   – Я всю неделю ищу тебя. Чего это ты стоишь здесь с этими?
   – Еще не огляделся. Хотел спрятаться от дождя, – принялся оправдываться Калле.
   – Пойдем отсюда подальше, – потянул его за рукав Клаус, один из немногих в их клубе, кого все называют просто по имени, – Несут всякую чушь насчет враждебности к иностранцам, делать им больше нечего. Доводись им жить с грязными турками под одной крышей, по-другому бы заговорили.
   – Пошли. – Калле почему-то неприятен этот разговор. Хоть бы никто из ребят их не услышал.
   – Гляди-ка, вот здорово! Когда это ты успел? – Клаус обнаруживает у Калле татуировку.
   – Манни рассказал об одном парне, он делает это за пятьдесят марок. Вот я и поехал к нему.
   – Мне бы такое тоже пошло. – Клаус поиграл своими весьма умеренно развитыми мускулами. Калле сделал вид, что этого не заметил.
   – Могу дать адрес, если хочешь.
   – Прекрасно, вот бумага и, подожди-ка… – он выудил из кармана ручку. Пока Калле писал, Клаус перешел к главной своей теме. – В пятницу у меня ночная смена, и я не смогу поехать в Дюссельдорф вместе со всеми, Но билет на стадион я уже купил. Ты ведь наверняка поедешь, не возьмешь у меня билет?
   Вообще-то Калле ехать не собирался. Трудно поверить, что они забыли недавнее происшествие. Счастливчик, Грайфер в Бодо все равно теперь о нем невысокого мнения.
   Но в этот миг Калле не может придумать подходящей отговорки.
   – Ладно, давай?
   – Билет в секторе, где всегда сидят наши, – уточнил Клаус. – Это Хорст сказал мне, что у тебя нет билета. А как бы ты поехал, если б я тебе сейчас не отдал свой?
   – Старик взял бы мне билет у себя на работе, – вывернулся Калле.
   Дело сделано. Клаус доволен. Калле сразу перестал представлять для него интерес.
   – Ну, бывай. В следующий раз я с вами. От зажатого в руке билета Калле делается не по себе. «Клаус заговорил с ним лишь потому, что хотел устроить свои дела», – мелькнула мысль,
   Калле разыскал киоск, торгующий поношенной военной формой бундесвера, планшетами, дешевым солдатским чтивом и тому подобными вещами. Взгляд его сразу упал на высокие сапоги со шнуровкой. Ради них он, собственно, сюда и приехал. Быстро подобрал те, что впору. Да, их как раз ему и недоставало, чтобы выглядеть настоящим болельщиком. Один лишь размеренный топот таких сапог способен обратить противника в бегство.
   – Шестьдесят марок, почти что даром, – продавец принялся расхваливать свой товар. Калле сторговался на сорока, решив, что совершил весьма выгодную сделку. Продавец был уверен в обратном.
   В трамвае Калле еще раз гордо заглянул в пластиковый пакет, где лежало его приобретение. Потом задумался. Надо еще позвонить Клаудии. Рассказать ей о сапогах и татуировке. Она наверняка придет в восторг.
   «Пусть идет своей дорогой», – сказала она, когда Калле собрался расправиться с парнем на мотороллере. Калле очень нравится эта девушка, но у нее совсем иной взгляд на вещи, нежели у большинства его знакомых. А как соотносятся ее взгляды со взглядами Калле? «Не исключено, что именно она сейчас ведет в счете», – подумал Калле. Вести в счете. Футбольные тренировки. Сам тренер позвонил ему тогда и сказал, что случай с Ибрагимом предан забвению. Пусть Калле приходит. Он нужен команде. Ганзаштрассе. Чуть было не проехал, тогда вовремя не успел бы пересесть на другой трамвай.
   Взвизгнули трамвайные тормоза, третий номер остановился. Хриплый искаженный голос объявил по радио:
   «Крепостные ворота».
   Еще три остановки. Калле извлек скомканную листовку из кармана. Развернул и начал читать:
   «Иностранные рабочие должны остаться, пусть лучше уберутся нацисты. Это они планируют террористические акции на 26 октября.
   «Пусть уберутся иностранцы, пока не проснулся гнев народа и не запылал Кройцбергв – под такими лозунгами военизированные группы неонацистов и среди них выдвинувшаяся в недавнее время «Национальная молодежь» призывают в школах и на стадионах к участию в актах насилия и террора 26 октября в Западном Берлине, во время отборочного матча на первенство Европы между командами ФРГ и Турции.
   В полную силу готовятся там заявить о себе клубы болельщиков, где заправляют нацисты. Мы требуем:
   Нацистский шабаш должен быть запрещен! Мы призываем к протесту и отпору.
   Немецкие любители спорта, создайте нормальную обстановку для турецких болельщиков!»
   Что там говорил Счастливчик? Национальная молодежь хочет, чтобы в Бонне у власти вновь оказался сильный человек, вроде Гитлера, и чтобы он наконец принял решительные меры против иностранцев.
   Гитлер? Ну уж нет! Это Гитлер начал тогда войну.
   Верно ли все, что читал им тогда Счастливчик? Хорошо бы больше знать о тех временах. Из того, что рассказывала Вайц, он тоже не все понял.
   Калле вспомнил еще сумасшедшего, одержимого ревностью турка из сенсационного репортажа в «Бильд». Он вспомнил Ибрагима и двух других турецких парней, вместе с которыми играл в футбол. Вообще-то они были неплохие ребята. А из-за Ибрагима у него до сих пор на душе кошки скребут.
   Будут ли «черти» участвовать в той заварухе в Берлине?
   Звонок тренера не лезет у него из головы. Тренировки юниоров прежде бывали по четвергам, в семь вечера. А что, если?..
   Вновь хриплый, искаженный голос:
   – Мюнстерштрассе!
   Какая-то женщина, предупредив вожатого звонком, подкатила коляску поближе к выходу. Взвизгнули тормоза. Трамвай остановился.
   Женщина попыталась одна вынести коляску из вагона, но у нее ничего не получилось. Она оглянулась, ища помощи. Две женщины средних лет, занятые разговором, не обратили на нее никакого внимания. Светловолосый парень выскочил, даже не заметив ее. А потом подошел парень со смуглым лицом и темными, вьющимися волосами, скорее всего турок. Он предложил женщине помощь. Та благодарно улыбнулась.
   Калле медленно побрел по кромке футбольного поля. Остановился. Тренировка юниоров уже началась. Разминка с мячом и без мяча. Эдгар Польман, ребята зовут его Эде, стоит, словно укротитель, в центре, заставляя учеников шевелиться. Время от времени раздается свисток, за ним новая команда. Калле все это хорошо знакомо. Такое впечатление, будто ничего здесь не изменилось. Только появились двое новеньких. Их он пока не знает.
   Эде заметил Калле, стоявшего у кромки поля, кивнул ему, прервал тренировку. Все остальные с любопытством уставились в его сторону. Калле заметил изумление на лицах.
   Эде взял мяч и кинул Калле.
   – Ну, давай! Разомнись немного!
   Калле поймал мяч и присоединился к группе. С мячами в руках игроки слушают, как Эде разъясняет следующее упражнение.
   – Берем мяч, держим крепко двумя руками, бежим, бросаем мяч на десять метров вперед, догоняем, берем мяч в руки и все сначала. Начали.
   Группа пришла в движение.
   Хельмут подбежал к Калле.
   – Быть не может, старик! Ты ли это?
   – Как видишь.
   – Хочешь снова вернуться?
   – Может быть.
   Калле никогда особенно не любил разминки, но сегодня он хочет показать, что кое-что еще может, и старается изо всех сил.
   Эде дает свисток и переходит к новому упражнению.
   – Снова берем мяч обеими руками, сильно толкаем вверх, сначала левой, потом правой, должна получиться хорошая «свеча», потом подпрыгиваем и ловим мяч обеими руками.
   Первая попытка Калле не удалась. Должно вернуться чувство мяча. Потом дело пошло на лад.
   Свисток и новое упражнение.
   – Бегом ведем мяч попеременно то левой, то правой ногой, хоп, хоп!
   «Это у меня до сих пор получается неплохо», – подумал Калле и попытался поймать взгляд Ибрагима. Но тот пока избегает глядеть в его сторону.
   Калле ждет следующего упражнения. Теперь по логике должна быть игра головой. Верно! После этого разминка закончена и тренер дает игрокам немного передохнуть.
   Несколько старых знакомых подошли к Калле, поздоровались, другие держатся более сдержанно, среди них Ибрагим,
   – Хорошо, что ты снова пришел, – радуется Эде, – Продолжаем тренировку. Всем встать! Свисток, и тренер объявляет:
   – Пипо, Хельмут и Калле атакуют Боксера, Чарли, Лео, Джойо и Ибрагима. Левая половина поля – игра в одни ворота. Пипо, Хельмут и Калле втроем должны прорваться к воротам, продемонстрировать хороший дриблинг и постараться не потерять мяч. Если кто из пятерых защитников перехватит мяч, он тут же передает его другому игроку защиты.
   Эде бросает мяч Пипо. Маленький испанец пытается обыграть плотного Лео и пройти по флангу, он делает обманный маневр, обходит Лео, но терпит поражение от Ибрагима, который вовремя оказывается на месте, перехватывает мяч, благополучно миновавший Пипо, и через все поле посылает его Боксеру.
   Боксер останавливает мяч, видит устремившегося к нему Хельмута, видит открывшегося Джойо и пасует мяч ему.
   Передача происходит быстро, и Калле, оказавшись на таком же расстоянии от мяча, как Джойо, пытается его перехватить, но тут налетевший Джойо грубо сбивает его с ног.
   Калле корчится на земле. Острейшая боль, словно лошадь наступила на бедро. С усилием пытается он подняться, но не может. И тут к нему подходит Ибрагим. Протягивает руку, помогает подняться, поддерживает. После первых мучительных шагов боль постепенно отпускает.
   Калле бросает быстрый взгляд на Ибрагима. Тот улыбнулся. Калле улыбнулся в ответ, скривившись от боли.
   – Спасибо, – выдавил Калле.
   – Порядок! – ответил Ибрагим.
   – Как чувствуешь, Калле? – спросил Эде.
   – Уже нормально, тренер.
   Игра в одни ворота продолжается. Пило и Калле еще несколько раз удается пробиться к воротам, порой кажется, что ноги их неотделимы от мяча. А вот для Хельмута день сегодня неудачный. Его все время перехватывают и отбирают мяч. Минут через пятнадцать Эде свистком прерывает игру. Это оказалось нелегко. Калле с трудом переводит дух. Да и нога все еще болит.
   – Вам – небольшой отдых, – объявил Эде, послав на поле следующую группу.
   – Ты хорошо играл, – с уважением проговорил Ибрагим.
   – Сейчас я не в форме. Бегаю, как инвалид, – возразил Калле. Дыхание у него до сих пор не восстановилось.
   – Приходи еще, – сказал Ибрагим. «Вечные пьянки да сигареты – вот причина», – подумал Калле.
   – Что я тебе хотел сказать, – замялся Калле.– Тогда это было подло с моей стороны, ты извини.
   Вот и сказал. Настроение у него сразу улучшилось.
   – Ничего. Забыто, – ответил Ибрагим.
   Тренер созывает всех и разъясняет следующую игру.
   – Мы делимся на четыре группы – на каждой половине поля по две. Боксер и Чарли центральным берут Пипо, Атта и Саим – Калле, Лео и Джойо – Хельмута, Дирк и Хартмут – Ули. Игрок в центре получает от боковых попеременно высокие и средние мячи. Высокие мячи он отбивает в прыжке головой, мячи на уровне груди – в прыжке согнувшись. Всем понятно?
   Группы начали. Калле нелегко даются высокие мячи.
   – Калле, не зависай! Выше подпрыгивай, сильнее бей! – кричит тренер.
   После этого упражнения Эде смотрит на часы, дает свисток и разрешает им разделиться на две команды.
   Прежде Калле больше всего любил эти матчи в конце тренировок. Но сегодня он вымотался до предела и может быть разве что запасным вратарем.
 
   «Каждое утро этот идиотизм, – подумал Калле, захлопывая за собой входную дверь.– Без пяти минут восемь. Нужно торопиться».
   – Эй, старик!
   Это Бодо. Бодо поджидал его возле дома. Калле решил просто пройти мимо, не удостоив его взглядом. Он ускорил шаги, но Бодо нагнал его.
   – Подожди, послушай!
   Калле бросил на него злобный взгляд.
   – Катись ты отсюда, дерьмо! Но Бодо не отстал.
   – Ты меня извини за понедельник. Это было гнусно с моей стороны.
   – С чего это вдруг? За лучили угрызения совести? Калле опять ускорил шаг. Но и Бодо не отстает.
   – Во вторник Вайц взяла меня в оборот.
   – И что, распутала все ваши интриги? – в вопросе Калле злорадство и ирония.
   – Жена Козловски видела меня в воскресенье.
   – Значит, это все-таки был ты. Забавно. Так я сразу и подумал. И трепеща от страха ты во всем сознался. Верно?
   – А что мне оставалось делать? Я сказал, что со мною были Счастливчик и Грайфер. Она, естественно, их не знает, да они её и не интересуют, потому как не имеют к школе отношения.
   – Значит, Счастливчик и Грайфер…
   – Свастику рисовал Счастливчик…
   – А Вайц тебе не сказала, о чем спрашивала меня? Она ведь допытывалась, есть ли у тебя алиби. Не был ли ты в дискотеке в воскресенье вечером? Она меня там встретила. А ты говоришь, шпион…
   Калле постарался овладеть собой.
   – Да ведь я извинился…
   – А потом Вайц заложила тебя Гёбелю, и теперь тебя привлекут к материальной ответственности за нанесенный ущерб. Так?
   – А вот и нет, сам на знаю, почему. Она, правда, сказала, что обязана сообщить обо всем Гёбелю, но до сих пор не сделала этого.
   – Быть не может.
   – Во всяком случае, с ее стороны это благородно.
   – Вайц в общем-то неплохая баба.
   – Она кое-что рассказала мне о «Национальной молодежи». Кстати, они ведь и в нашем клубе захватили верх. Хотят, чтобы мы тянули их повозку. Калле кивнул.
   – Мне это тоже стало надоедать, – сказал он. И все-таки трудно представить себе субботу без футбола, без их клуба. К тому же он хочет доказать «чертям», что не трус.
   Правда, тренировка у юниоров тоже доставила ему радость. Тренер сказал, чтобы он приходил еще. Он хочет сделать из него ведущего игрока, даже центрфорварда. Значит, придется ходить на тренировки по воскресеньям, да и по субботам тоже.
   Как сказала тогда Клаудиа: терпеть не могу все эти драки на стадионах.
   Калле и Бодо подошли к школе. От лозунга на стене ничего не осталось.
 
   Пятница, 17.30. Толпа дожидается автобуса, который должен доставить ее на дюссельдорфский стадион «Арена». Гладиаторам пока скучно. И одному из них особенно.
   «Может, просто настроение неважное. Обычно ведь я ездил вместе с ребятами», – думает Калле. Вид у него мрачный, плечи опущены – словно «Боруссия» проиграла два ноль. Черную летную куртку с эмблемой «чертей», неизменный предмет его гордости, Калле небрежно, повесил на забор.
   «Черти», едущие в поезде, сейчас, наверное, уже пропустили по рюмочке. «Уж лучше б я сэкономил деньги и остался дома», – вертится в голове у Калле.
   – Ол-ле, «Боруссия»! – проскандировали хором несколько человек.
   – А это что за тип? – спросил у соседа парень, стриженый ежиком, в фирменной футболке.
   – Понятия не имею. Он еще никогда вместе с нами не ездил.
   Стриженый ежиком обратился к Калле:
   – Слушай, у тебя найдется закурить? Калле извлек из кармана мятую пачку и передал парию в черно-желтой футболке.
   – Спасибо. В первый раз с нами?
   – Нет. Но обычно я езжу с ребятами поездом. А сегодня со мной мое сокровище. Она предпочла автобус, это дешевле.
   – Спроси как-нибудь у своих, не хотят ли они ездить с нами, тогда мы заполним колымагу целиком.
   – О'кей. Как-нибудь спрошу, – без энтузиазма ответил Калле.
   Как будто «черти» поедут с этими сонными мухами.
   – «Фортуна», сгинь! «Фортуна», сгинь! – скандируют несколько болельщиков в черно-желтых футболках и джинсовых куртках. Им необходимо настроить себя перед встречей с противником.
   Калле посмотрел на часы. Клаудиу он заприметил издали. Как хорошо, что он уговорил ее поехать вместе. Чего стоило достать второй билет, да еще в тот же сектор.
   «Здорово она смотрится», – подумал он, глядя, как Клаудиа пробирается сквозь толпу. Потом огляделся по сторонам. Кроме Клаудии едут еще только две девчонки. «Футбол – мужское дело, – сказал бы по этому поводу Грайфер. – Бабам здесь делать нечего». У Калле появилось неприятное чувство под ложечкой.
   – Привет.
   – Привет, Клаудиа. Они поцеловались.
   – По-моему, здорово, что ты просто взял и ушел с бензоколонки, – начала она. – Они заставили бы тебя ишачить на себя, вот и все.
   – Чарли едет, – крикнул кто-то, имея в виду водителя автобуса.
   Чарли посигналил, как обычно, дважды и остановился прямо возле таблички с расписанием. Пассажиры начали шумно рассаживаться. Некоторые уже довольно неуверенно держались на ногах.
   – Слушай, а где можно сделать такую штуку? – один из парней показал на татуировку Калле, съевшую почти всю страховку.
   – В Бохуме есть парень, делает за пятьдесят марок. У него великолепные сюжеты. Три часа я провел у него, – Калле с гордостью продемонстрировал плечо.
   Три часа выдержать можно. Некоторые из «чертей» успели, например, отсидеть в тюрьме значительно дольше. Манни целых два года. Вместе со Счастливчиком он совершил кражу со взломом в супермаркете. Рецидив – так они это называют. Но Счастливчику, как всегда, повезло. Его судили как несовершеннолетнего.
   – Ты никогда уже от этого не избавишься, даже если тебе разонравится, – Клаудиа уставилась на татуировку явно скептически.
   – Ну и что, мне ведь нравится. Калле чуть-чуть обиделся.
   – Скажи, а это больно – делать татуировку? – продолжает приставать парень на соседнем сиденье.
   – Заткнись и не мели языком! – отрезал Калле, которого это начало раздражать.
   Что понимает такой идиот в татуировке?
   После того как у вокзала подсели еще болельщики, начался еженедельный «профессиональный треп». В таких разговорах своей команде обычно предсказываются блистательные победы в ближайших трех-четырех матчах, смотря по тому, сколько до этого выпито пива.
   – Если наши сегодня выиграют, а «Кельн» завтра проиграет «Юрдингену», они снова выйдут на шестое место. А на следующей неделе еще два очка за победу над «Оффенбахом». Те должны проиграть в любом случае, у них не будет Кутцопа, он получил красную карточку за игру с «Билефельдом».
   «Вечно одно и то же, – подумал Калле. Сегодня ему противны идиотские споры, в которых сам он обычно участвует с таким жаром. – Я должен нынче обязательно уладить все с ребятами, – не отпускает его мысль. – Должен доказать, что я с ними. На турнире болельщиков в прошлом месяце все было совсем по-другому. Тогда в воротах я был король. Взял шесть мячей. Три дня Хорст бесплатно поил меня пивом. А сейчас… с практики вышибли, турка я тогда испугался, они решили, что я шпионю за ними, да тут еще родители».
   Все это время Клаудиа смотрела в окно. Сейчас она повернулась к нему.
   – Неужели все это интересно? У тебя что, мало проблем? Почему ты должен ломать копья из-за ерунды? Калле не ответил, но в чем-то она, наверное, права.
   – Эй, вложи там какую-нибудь кассету, – услышал Калле из-за спины бас, от которого обычно мурашки бегут по коже. Ну, конечно, это Боксер, он вообще-то безобидный, единственное, что внушает ужас, – его голос, благодаря которому он, возможно, попадет когда-нибудь в Метрополитен-оперу.