Страница:
В Британии, как и во всей Римской империи, имелись крупные дороги. Одна из них вела в западную часть острова через заболоченные низовья реки Мерси в Манкуний (Манчестер). Другая крупная дорога шла с юга на север по восточной части Британии и соединяла Лондиний и Эбурак (Йорк), проходя через болотистые долины рек – реки Уэлленд в районе современного Стамфорда и реки Уз и ее притоков.
И наконец, в Британии, а если точнее, в западном Лондоне и пригородах, есть замечательный образец стратегического дорожного строительства, находящийся далеко за пограничной линией и предназначенный для облегчения продвижения войск из провинции в провинцию – в данном случае из Галлии в Британию. Я уже говорил, что Лондиний был в Британии главным городом и центром всей ее дорожной сети и что главный путь к нему с континента шел через Па-де-Кале (Дуврский пролив) и порт Дубра (Дувр), а затем через современное графство Кент, но позже к Лондинию был проложен второй путь, ведший от современного Саутгемптона. Этот альтернативный путь в Лондиний далее шел через Уинчестер, Сильчестер и Стейнс, что от Саутгемптона до Лондона составляло около 15 км. Чтобы сократить расстояние на чуть больше 25 км – это один дневной переход для легионеров, – римская администрация хотела построить 90 км дороги с щебеночным покрытием через современные Чичестер и Доркинг прямо на Лондон.
И хотя существование такой дороги со всей полнотой доказывает, что ее строители ожидали, что наступят времена, когда день, сэкономленный на перемещении войск из одной провинции в другую, будет иметь огромное значение, все же расчет, лежавший в основе имперской военной политики, состоял в том, что такие времена будут не частыми. Воин, приписанный к какому-либо легиону, обычно знал, что место его базирования не изменилось со времен его прадедушки, и правнуки этого воина могли рассчитывать на то, что найдут лагерь легиона на прежнем месте. Солдат вспомогательных войск обычно был еще больше привязан к месту службы. Так как его ала или когорта составляла звено в цепи переднего края обороны, тянущегося вдоль границы, он мог провести практически все время своей военной службы – обычно 25 лет, – патрулируя промежутки длиною 6 – 7 км между своим лагерем и соседними двумя лагерями вспомогательных войск. Естественно, каждое постоянно расквартированное формирование устанавливало крепкие связи с местными жителями. Например, вокруг каждой стоянки вырастали помещения для проживания семейных воинов (для вспомогательных войск, воинам которых было отказано в праве заключать законные браки, но у которых образовывались постоянные привязанности, признававшиеся обычаями и легализовавшиеся при увольнении солдата со службы). Помимо жилья для семейных пар, там имелись бани, храмы, магазины и домики ушедших в отставку ветеранов, которые хотели жить поблизости от своих старых товарищей.
И хотя такая система была эффективна для выполнения задачи по обороне границы, она, очевидно, была плохо приспособлена к редким чрезвычайным случаям массированного вторжения, так как легионы в провинции представляли собой единственную сконцентрированную в одном месте боевую силу под командованием провинциального военачальника. Единственным способом отразить массированное вторжение врага было получение подкрепления – то есть помощь войск из соседней провинции. Благодаря связям военнослужащих с местным населением и тому факту, что каждое отозванное войсковое формирование оставляло в этом случае брешь в обороне границы в своей собственной провинции, возникла традиция отвечать на просьбы о помощи отправкой не постоянных частей, а сводных формирований, состоявших из отрядов из различных легионов. Такие сводные отряды назывались «отрядами под одним знаменем» (от латинского слова «vexilla», которое обозначает «знамя, флаг»). Один такой кавалерийский «отряд под одним знаменем», который воевал против парфян при Траяне, был составлен не менее чем из пяти ал и четырнадцати «конных когорт». Этой практике иногда следовали и во время наступательного этапа: «отряд под одним знаменем» четко упоминается Тацитом как отряд, сопровождавший XX легион, который Светоний Павлин взял себе в поддержку для ведения боевых действий против Боудикки. На протяжении II века н. э. эта практика стала установившейся традицией.
Любой солдат или даже любой разумный человек согласится с тем, что такие разношерстные формирования хуже постоянных, если рассматривать боевые действия как таковые. В них не может быть кастового духа. Тот факт, что такая система вообще была возможна, является самым сильным доказательством не только в пользу римского командования, но и в пользу высокого уровня, а особенно согласованности, который был достигнут в подготовке воинских формирований. Факт остается фактом: эта система хорошо выполняла поставленные задачи.
То, как она функционировала, может проиллюстрировать краткий рассказ о кризисе, который был преодолен при Марке Аврелии. В 162 году парфяне вторглись в Каппадокию, выиграли крупное сражение в этой провинции и опустошили Сирию. Тогда римская армия, пришедшая на помощь , была сформирована благодаря активному привлечению в ряды «отрядов под одним знаменем», взятых из войск, базировавшихся на Дунае, и вскоре ход военных действий коренным образом изменился. Все это не выходило за рамки жизненного опыта римлян. Мяч войны летал туда и обратно через Евфрат еще со времен Красса. Тем временем римская разведслужба предупредила о грядущих волнениях в племенах, обитавших в современной Чехии. К этому времени война с парфянами близилась к концу. С твердостью, напоминающей нам поведение Тиберия в 6 году н. э., правительство Марка Аврелия приняло решение не отзывать сводные отряды, которые были посланы с Дуная на Восток, пока обстановка там не будет стабилизирована. Поступая так, они сознательно рисковали ситуацией в верховьях Дуная, где буря разразилась в 165 году н. э. (или около 167 г. – Ред.). Сомнительно то, чтобы те племена знали о войне с Парфией, и совершенно невероятно, чтобы они намеренно синхронизировали свое выступление с этой войной. То, что необходимо было воевать на два фронта, было лишь несчастливым совпадением для империи. В верховьях Дуная римские командиры на местах, ослабленные отсутствием многочисленных сводных отрядов, ушедших на Восток, не могли удержать границу. Поэтому они поставили себе задачу оттянуть наступление варваров и отодвинуть перелом в военной кампании до тех пор, пока их ушедшие на Восток отряды не вернутся. В течение 165 года парфяне заключили мир, и сводные отряды начали уходить на запад. Требовалось по крайней мере две недели, чтобы гонец добрался из провинций Венеция и Истрия (или из провинции Норик) в Антиохию в Сирии. Когда сводные отряды покинули Антиохию, потребовалось еще два месяца или даже, возможно, ближе к трем месяцам, чтобы они были готовы вступить в бой в Паннонии и Норике. Когда они туда прибыли, наконец, римское командование получило возможность действовать решительно, если бы не второй несчастливый случай, перевернувший все расчеты. Отряды, пришедшие с Востока, принесли с собой чуму. Смертность была очень высокой, и, как следствие, армия была сильно ослаблена, так что варвары (германцы и сарматы) хлынули на территорию, которая в настоящее время является Швейцарией и Австрией, а также на земли между Савой и Дунаем. И все же, по-видимому, через Саву они так и не переправились и в Италию так и не вторглись. В 168 году, три года спустя после прорыва дунайского оборонительного рубежа, граница была восстановлена. В 169 году война возобновилась, но театр военных действий теперь был в окрестностях Дуная, и три года спустя два главных племени варваров потерпели сокрушительное поражение, причем одно из них было уничтожено при попытке отступить за реку. (Так называемая Маркоманская война, около 167 – 180 гг., была очень тяжелой; побежденные (кто уцелел) влились в население пограничных провинций. – Ред.)
Военное искусство римлян и боевая мощь их армии в период ведения пограничной обороны подверглись изменениям. Тяжелое вооружение было отброшено, старая система обучения пришла в упадок, в армии увеличивалась роскошь, а сила и выносливость уменьшались. Создавались многочисленные виды легковооруженных войск, имевших различное метательное оружие. Характерные особенности римской пехоты исчезли. Тяжелые доспехи сменились облегченными, тяжелое копье было заменено легким. Легион, организованный в когорты, снова стал походить на фалангу (первые 5 когорт составляли 4 передние шеренги, последние 5 когорт – 4 задние шеренги). Первые 4 шеренги имели на вооружении легкие пилумы, а последние 4 шеренги были вооружены копьями. 9-ю и 10-ю шеренги составляли лучники, не входившие в расчет легиона. За фалангой располагались онагры, на фланге – карабаллисты. Лучшие тяжеловооруженные воины выделялись в резерв. Когорты уже не могли маневрировать на поле боя. Такой боевой порядок был больше пригоден для обороны. Но римская армия и в оборонительный период своего существования выполняла свою задачу, обычно одолевая противников.
В списке армейских подразделений появляется конная пехота. Строго говоря, это отдельный род войск, совершающий марши верхом на лошадях и ведущий боевые действия в пешем строю. К ней иногда обращались другие рода войск, которые должны были увеличить долю конницы, но довольствовались полумерами, так как пехотинца легче сделать конным пехотинцем, нежели настоящим кавалеристом. Некоторые когорты вспомогательных войск частично состояли из конников, а частично из пехотинцев, что четко показывает, насколько далеко ушел процесс сведения функций армии лишь к патрулированию границ, так как такая воинская часть, безусловно, не могла действовать как настоящее тактическое подразделение. На Востоке существовали формирования кавалерии на верблюдах. Значение конницы росло, и к концу II века появились кавалерийские подразделения, в которых всадники и передняя часть их лошадей были полностью скрыты под кольчугой (после знакомства с тяжелой конницей парфян, а также сарматами, у которых были защищены и всадник и конь).
Марк Аврелий (161 – 180) увеличил вооруженные силы, добавив два новых легиона, которые он разместил один в Реции (западная Австрия, Бавария и Швейцария), а другой в Норике (восточная Австрия). К концу этого этапа Септимий Север (193 – 211), которому надоели неэффективность (и склонность к переворотам) преторианцев, разогнал преторианскую гвардию и установил на будущее новый порядок набора в ее ряды: выдвижение отличившихся рядовых и офицеров из приграничных провинциальных легионов. Этот же император прибавил еще три новых легиона: два для Месопотамии и один находился в центральной Италии в резерве. На протяжении II века число отрядов варваров, состоявших на службе у римлян, неуклонно росло, пока их не стало огромное множество. В начале III века эти дополнительные части и корабельные команды подняли общую численность армии и флота на императорской службе до цифры свыше 400 тысяч человек.
И хотя организация армии в целом осталась без изменений, можно обнаружить изменения в наборе на военную службу, дисциплинарных требованиях и боевом духе. Я уже говорил, что ни от значительной части гражданского населения на местах, ни от рядового состава провинциальных легионов нельзя было ожидать сильного чувства патриотизма по отношению к Риму. До поры до времени идея империи является слишком абстрактной для среднего человека – империя и связанная с ней стабильность кажутся вечными, а обязанности тяготят. Лишь когда имперский порядок рушится, приходит запоздалое понимание, что хаос или господство иноземцев гораздо хуже. Эта потребность в патриотизме, естественно, становилась все более настоятельной по мере того, как достижения римской цивилизации стали считаться обычным делом, и никакая серьезная опасность, казалось, не угрожает ее существованию. К тому же сам успех профессиональной армии римлян, изгнавший даже мысль о войне из умов огромного большинства гражданского населения, усилил невоинственные настроения масс. Постоянно растущее благосостояние и мир в провинциях работали в этом же направлении. И в вербовочной базе в армию появилась тенденция к ее сужению до приграничных районов.
Признаками определенного упадка дисциплины и профессионального духа, по-видимому, послужили два новых обстоятельства, которые возникли в начале III века.
Первое из них имело отношение к постоянной проблеме профессиональных армий с долгим сроком службы – к жилью для семейных пар. Август запретил солдатам жениться. Но при сроке службы свыше двадцати лет даже римская дисциплина не могла принудить исполнять такой приказ. Соответственно появился обычай, по которому многие рядовые вступали в брак, в современном мире называемый «гражданским», а после их увольнения со службы такой брак полностью становился законным. Теперь же Септимий Север позволил рядовым воинам жениться.
Тот же самый император разрешил или стал поощрять рядовых, выполняющих в легионах различные работы, то есть полковых чиновников, оружейников, артиллерийскую обслугу, музыкантов, образовывать союзы, известные как «коллегии». Насколько эти коллегии были автономными и добровольными объединениями, сказать нельзя. Это событие совпало по времени с увеличением числа коллегий, в которые входили люди, выполнявшие схожие экономические функции в гражданской жизни. Безусловно, если военные коллегии были самостоятельными «солдатскими комитетами», то, должно быть, это повлияло на состояние дисциплины.
Во всяком случае, нет сомнений в том, что приблизительно в то время, когда эти нововведения были приняты, в римской цивилизации в целом начался упадок.
Были даны всевозможные объяснения духовному упадку античного мира. Было даже серьезно выдвинуто смехотворное предположение, что главной причиной явилась сексуальная распущенность! Возможно, самой разумной гипотезой – и единственной, которая имеет под собой какую-то опору в военной области этой темы (а только ее одну мы здесь затрагиваем непосредственно), – является та, что в жизни вообще есть периодичность, приток и отток энергии. Согласно такому представлению, усилия, затраченные на поддержание высокоразвитой цивилизации, слишком велики, чтобы могли продолжаться бесконечно. После того как они предпринимались на протяжении определенного времени, должна наступить передышка. Человеческий разум должен впасть в состояние варварства или близкое к таковому, пока к нему не вернется энергия.
Но если основная причина ослабления энергетики античного мира туманна, то симптомы достаточно ясны. С 235 по 297 год длится этап политической анархии. Ряд гражданских войн римлян дает варварам возможность добиться многих временных успехов. Непосредственной причиной упадка античной цивилизации была эпидемия гражданских войн, случившаяся в III веке н. э.
Поскольку гражданские войны происходили между группировками римских военных, действовавших в интересах полководцев, добивавшихся власти в империи, возникло предположение, что они были вызваны какой-то слабостью или недостатком в самой армии. Нет, все иначе. Это гражданские войны были причиной определенного упадка дисциплины и профессионального духа армии, но сами они были следствием не военной, а политической слабости структуры самой империи.
Конечно, римскую армию нельзя винить за то, что она завоевала весь прилегающий к Средиземноморью мир и тем самым отняла возможность испытывать чувство патриотизма у значительной части человечества. Если Август (действуя достаточно мудро в соответствии со своей системой принципов) установил централизованную монархию, которая подавляла как военную, так и гражданскую инициативу на местах, делая при этом вид, что республика сохраняется, и поэтому не обеспечивая соответствующую законную процедуру престолонаследия в империи, то ничего из этого не делалось армией, которой Август командовал и которой он был обязан своим троном.
Если читатель полагает, что я слишком подробно останавливаюсь на этих политических моментах, то пусть он вспомнит, что лишь они объясняют характер войн с III по IX век и что сложности с престолонаследием дают объяснение гражданским войнам в Римской империи, с которых и начался ее упадок.
Сенат, который был единственным, кто обладал законным правом заменять умершего императора, больше не мог внушать уважение к своим решениям. В действительности огромное политическое пространство, подавление местной гражданской инициативы и передача всей военной работы относительно небольшой армии из профессионалов – все это соединилось, чтобы сделать «согласие тех, кем правят» в империи все более и более пассивным. Поэтому и не было авторитетной личности, способной не допустить, чтобы легионы на Востоке, или на Дунае, или на Рейне провозглашали своих полководцев императорами и выступали в поход на Рим против находившегося там императора.
Читатель может возразить, что долгом армии было отражать нападения извне. Римские военные ответили бы, что внешние враги представляли собой скорее досадную помеху, нежели серьезную угрозу. Казалось, что они никогда не смогут разрушить римскую цивилизацию. Собственно говоря, северные варвары так этого и не сделали. Конечно, если вы уведете какое-то немалое количество войск с любого участка границы (с целью сделать своего полководца императором), варвары или иранцы могут прорваться и начать грабить соответствующую провинцию. Но они обычно с трудом брали обнесенные стенами города, и как только прискорбная неприятность по поводу престолонаследия в империи разрешалась, этим самым варварам приходилось уносить ноги через границу, чтобы не быть разбитыми наголову, как это обычно случалось. (Далеко не всегда. Например, в войне племен Северного Причерноморья (скифо-сарматы, готы и др.) в 250 – 251 гг. взяли Филиппополь (современный Пловдив), а в 251 г. наголову разбили римлян при Абритте (где-то в современном Добрудже), где погиб император Деций; новый император Галл (вырвавшийся в этом бою с частью сил из окружения) обязался пропустить армию врага со всей добычей за Дунай и ежегодно платить дань. – Ред.)
Война всегда и обязательно несет разрушения, но римские гражданские войны в эпоху империи не влекли за собой повсеместного уничтожения собственности или намеренного столкновения с населением. Образно было сказано, что они велись «за головы граждан». Даже набеги варваров, хотя они и были в этом отношении гораздо более серьезными, носили ограниченный характер. Это происходило потому, что, во-первых, их целью было скорее разграбление, нежели систематическое уничтожение; во-вторых, нападавшим редко удавалось взять обнесенный стенами город ; и в-третьих, как и в остальном мире в эпоху до изобретения пороха, средства разрушения не были столь эффективными, как пушки, и ущерб, который причиняли вторжения варваров, часто преувеличивался в представлении людей по контрасту с веками нерушимого мира, в котором жили внутренние области Римской империи.
Очевидной полумерой в таких обстоятельствах было возведение укреплений. Септимий Север добавил к Адрианову в основном земляному валу, проходившему через север Британии, сплошную каменную стену. Большая часть городов в империи скрылась за стенами. Аврелиан (правил в 270 – 275 гг.) зашел так далеко, что дополнительно укрепил сам Рим (построив новую оборонительную стену, защищавшую теперь разросшийся за пределы стены город Сервия Туллия (правил Римом в 578 – 534 до н. э.), модернизировалась в первой половине IV в. до н. э.), который не видел врагов почти 500 лет и не увидел их еще более века.
Интересный отрывок из произведения древнегреческого историка III века, автора сочинения «Римская история» Диона Кассия, показывает, что слабость системы профессиональной армии, не имеющей резервов, вполне осознавалась. Дион вкладывает в уста государственного деятеля I века н. э. Мецената такие слова: «…если мы ограничим всю военную деятельность с их стороны (провинциалов), мы рискуем обнаружить лишь неопытные и необученные войска, когда нам в помощь понадобится армия». И все же он заставляет Мецената продолжать спорить и выступать против всеобщей военной подготовки (потому что такая подготовка сделает мятежи более грозными), а также против поспешно сформированных армий – из-за огромных расстояний, которые предстояло преодолевать.
Несмотря на приведенный текст, вполне вероятно, что в течение III века правительство империи не смогло найти времени (в промежутках между гражданскими войнами и убийствами императоров), чтобы перестроить военную систему в целом. Ни один император не пытался сделать это, но все делали, что могли, имеющимися средствами. Более талантливые императоры, «собрав вместе императорские войска и фрагменты разбитых пограничных легионов и приняв на службу тысячи наемников-варваров (во вспомогательные войска)… стремились держать в своем распоряжении собранное войско, которое они постоянно перемещали по всей империи, как того требовал каждый внутренний или внешний конфликт. Эта боевая армия разделяла имперские победы и получала награды, которые могла дать зачастую истощенная казна. По сравнению с этой армией формирования старых приграничных войск, в равной степени легионы и вспомогательные войска (т. е. наемники), которые стояли на своих старых позициях (а многие так и делали), неуклонно теряли свой престиж и значение».
Эти самые более талантливые императоры: Клавдий II Готский (268 – 270), Аврелиан (270 – 275), Проб (276 – 282) и Кар (282 – 283) – пытались поддерживать дисциплину жестокими наказаниями. Кар предпочитал крайнюю простоту в одежде и личных привычках. Такие меры не могли полностью излечить пороки бесконечной политической нестабильности, и уровень дисциплины и подготовки войск явно падал. Проб был убит во время стихийного бунта войск, возмущенных тем, каких усилий он лично требовал от них для «улучшения земли», то есть для осушения болот.
Кстати, следует сказать, что гражданские войны внутри империи не представляют большого интереса для человека, изучающего военную тематику. В этом общем правиле есть исключение – Гражданская война в США 1861 – 1865 годов, так как это была война между двумя сторонами, в военном отношении почти такими же четко выраженными, как два отдельных государства. Но почти все гражданские войны, например Война Алой и Белой розы в Англии, религиозные войны во Франции XVI – XVII веков и гражданские войны в Англии XVII века, подтверждают это правило.
Два момента, представляющие тактический интерес и взятые из гражданских войн, будут рассмотрены, когда речь пойдет о Вегеции и римской армии IV века.
Наконец, я бы напомнил читателю, что в период смутного времени не один плацдарм был силой захвачен в пределах границ империи. Ближайшим был уход Аврелиана из Дакии (274) и отступление к рубежу на нижнем Дунае.
В период смутного времени военная система римлян не разрушилась. Да, Деций (249 – 251) пал в бою при Абритте со «скифами» (готами, скифо-сарматами, славянами и др.), а Валериан (253 – 260) был разбит и взят в плен армией Сасанидского Ирана, но эти беспрецедентные катастрофы римских императоров уравновешивали соответствующие победы. Клавдий II Готский вырезал 50 тысяч готов в Наисе (г. Ниш в современной Сербии), а Кар так прошелся по верховьям и среднему течению Тигра и Евфрата, как ни один император со времен Траяна, преследуя разбитых Сасанидов и захватывая их столицы Селевкию и Ктесифон.
Но хотя армия римлян и не развалилась в напряженных условиях смутного времени, составлявшие ее формирования стали разобщенными и перемешанными. Мы уже видели, что эти формирования имели определенное местонахождение во время предыдущего этапа успешной обороны границ и что, когда потребовались большие армии, они были сформированы не за счет перемещения постоянных формирований как таковых, а за счет временных, известных как «отряды под одним знаменем», причем каждая такая часть была собрана из подразделений нескольких разных частей. Теперь, по прошествии более полувека, ошибочная система формирования таких сводных отрядов привела к тому, что отдельные части одного и того же легиона можно было найти проходящими службу в разных уголках империи. Старый легион численностью примерно 6000 человек как тактическая единица распался. Многие старые когорты вспомогательных войск и алы конницы исчезли совсем, так как (несмотря на двухвековую традицию их существования) служба в такой части не была настолько престижна, как служба в легионе, а взятые из нее отряды с большей вероятностью могли потерять свою индивидуальность. Вероятно, любой знающий армейский офицер, чье положение позволяет оценить ситуацию в армии в целом, сказал бы вам, что первый же достаточно долгий период мира и политической стабильности должен был быть использован для перестройки всей организации римской армии.
И наконец, в Британии, а если точнее, в западном Лондоне и пригородах, есть замечательный образец стратегического дорожного строительства, находящийся далеко за пограничной линией и предназначенный для облегчения продвижения войск из провинции в провинцию – в данном случае из Галлии в Британию. Я уже говорил, что Лондиний был в Британии главным городом и центром всей ее дорожной сети и что главный путь к нему с континента шел через Па-де-Кале (Дуврский пролив) и порт Дубра (Дувр), а затем через современное графство Кент, но позже к Лондинию был проложен второй путь, ведший от современного Саутгемптона. Этот альтернативный путь в Лондиний далее шел через Уинчестер, Сильчестер и Стейнс, что от Саутгемптона до Лондона составляло около 15 км. Чтобы сократить расстояние на чуть больше 25 км – это один дневной переход для легионеров, – римская администрация хотела построить 90 км дороги с щебеночным покрытием через современные Чичестер и Доркинг прямо на Лондон.
И хотя существование такой дороги со всей полнотой доказывает, что ее строители ожидали, что наступят времена, когда день, сэкономленный на перемещении войск из одной провинции в другую, будет иметь огромное значение, все же расчет, лежавший в основе имперской военной политики, состоял в том, что такие времена будут не частыми. Воин, приписанный к какому-либо легиону, обычно знал, что место его базирования не изменилось со времен его прадедушки, и правнуки этого воина могли рассчитывать на то, что найдут лагерь легиона на прежнем месте. Солдат вспомогательных войск обычно был еще больше привязан к месту службы. Так как его ала или когорта составляла звено в цепи переднего края обороны, тянущегося вдоль границы, он мог провести практически все время своей военной службы – обычно 25 лет, – патрулируя промежутки длиною 6 – 7 км между своим лагерем и соседними двумя лагерями вспомогательных войск. Естественно, каждое постоянно расквартированное формирование устанавливало крепкие связи с местными жителями. Например, вокруг каждой стоянки вырастали помещения для проживания семейных воинов (для вспомогательных войск, воинам которых было отказано в праве заключать законные браки, но у которых образовывались постоянные привязанности, признававшиеся обычаями и легализовавшиеся при увольнении солдата со службы). Помимо жилья для семейных пар, там имелись бани, храмы, магазины и домики ушедших в отставку ветеранов, которые хотели жить поблизости от своих старых товарищей.
И хотя такая система была эффективна для выполнения задачи по обороне границы, она, очевидно, была плохо приспособлена к редким чрезвычайным случаям массированного вторжения, так как легионы в провинции представляли собой единственную сконцентрированную в одном месте боевую силу под командованием провинциального военачальника. Единственным способом отразить массированное вторжение врага было получение подкрепления – то есть помощь войск из соседней провинции. Благодаря связям военнослужащих с местным населением и тому факту, что каждое отозванное войсковое формирование оставляло в этом случае брешь в обороне границы в своей собственной провинции, возникла традиция отвечать на просьбы о помощи отправкой не постоянных частей, а сводных формирований, состоявших из отрядов из различных легионов. Такие сводные отряды назывались «отрядами под одним знаменем» (от латинского слова «vexilla», которое обозначает «знамя, флаг»). Один такой кавалерийский «отряд под одним знаменем», который воевал против парфян при Траяне, был составлен не менее чем из пяти ал и четырнадцати «конных когорт». Этой практике иногда следовали и во время наступательного этапа: «отряд под одним знаменем» четко упоминается Тацитом как отряд, сопровождавший XX легион, который Светоний Павлин взял себе в поддержку для ведения боевых действий против Боудикки. На протяжении II века н. э. эта практика стала установившейся традицией.
Любой солдат или даже любой разумный человек согласится с тем, что такие разношерстные формирования хуже постоянных, если рассматривать боевые действия как таковые. В них не может быть кастового духа. Тот факт, что такая система вообще была возможна, является самым сильным доказательством не только в пользу римского командования, но и в пользу высокого уровня, а особенно согласованности, который был достигнут в подготовке воинских формирований. Факт остается фактом: эта система хорошо выполняла поставленные задачи.
То, как она функционировала, может проиллюстрировать краткий рассказ о кризисе, который был преодолен при Марке Аврелии. В 162 году парфяне вторглись в Каппадокию, выиграли крупное сражение в этой провинции и опустошили Сирию. Тогда римская армия, пришедшая на помощь , была сформирована благодаря активному привлечению в ряды «отрядов под одним знаменем», взятых из войск, базировавшихся на Дунае, и вскоре ход военных действий коренным образом изменился. Все это не выходило за рамки жизненного опыта римлян. Мяч войны летал туда и обратно через Евфрат еще со времен Красса. Тем временем римская разведслужба предупредила о грядущих волнениях в племенах, обитавших в современной Чехии. К этому времени война с парфянами близилась к концу. С твердостью, напоминающей нам поведение Тиберия в 6 году н. э., правительство Марка Аврелия приняло решение не отзывать сводные отряды, которые были посланы с Дуная на Восток, пока обстановка там не будет стабилизирована. Поступая так, они сознательно рисковали ситуацией в верховьях Дуная, где буря разразилась в 165 году н. э. (или около 167 г. – Ред.). Сомнительно то, чтобы те племена знали о войне с Парфией, и совершенно невероятно, чтобы они намеренно синхронизировали свое выступление с этой войной. То, что необходимо было воевать на два фронта, было лишь несчастливым совпадением для империи. В верховьях Дуная римские командиры на местах, ослабленные отсутствием многочисленных сводных отрядов, ушедших на Восток, не могли удержать границу. Поэтому они поставили себе задачу оттянуть наступление варваров и отодвинуть перелом в военной кампании до тех пор, пока их ушедшие на Восток отряды не вернутся. В течение 165 года парфяне заключили мир, и сводные отряды начали уходить на запад. Требовалось по крайней мере две недели, чтобы гонец добрался из провинций Венеция и Истрия (или из провинции Норик) в Антиохию в Сирии. Когда сводные отряды покинули Антиохию, потребовалось еще два месяца или даже, возможно, ближе к трем месяцам, чтобы они были готовы вступить в бой в Паннонии и Норике. Когда они туда прибыли, наконец, римское командование получило возможность действовать решительно, если бы не второй несчастливый случай, перевернувший все расчеты. Отряды, пришедшие с Востока, принесли с собой чуму. Смертность была очень высокой, и, как следствие, армия была сильно ослаблена, так что варвары (германцы и сарматы) хлынули на территорию, которая в настоящее время является Швейцарией и Австрией, а также на земли между Савой и Дунаем. И все же, по-видимому, через Саву они так и не переправились и в Италию так и не вторглись. В 168 году, три года спустя после прорыва дунайского оборонительного рубежа, граница была восстановлена. В 169 году война возобновилась, но театр военных действий теперь был в окрестностях Дуная, и три года спустя два главных племени варваров потерпели сокрушительное поражение, причем одно из них было уничтожено при попытке отступить за реку. (Так называемая Маркоманская война, около 167 – 180 гг., была очень тяжелой; побежденные (кто уцелел) влились в население пограничных провинций. – Ред.)
Военное искусство римлян и боевая мощь их армии в период ведения пограничной обороны подверглись изменениям. Тяжелое вооружение было отброшено, старая система обучения пришла в упадок, в армии увеличивалась роскошь, а сила и выносливость уменьшались. Создавались многочисленные виды легковооруженных войск, имевших различное метательное оружие. Характерные особенности римской пехоты исчезли. Тяжелые доспехи сменились облегченными, тяжелое копье было заменено легким. Легион, организованный в когорты, снова стал походить на фалангу (первые 5 когорт составляли 4 передние шеренги, последние 5 когорт – 4 задние шеренги). Первые 4 шеренги имели на вооружении легкие пилумы, а последние 4 шеренги были вооружены копьями. 9-ю и 10-ю шеренги составляли лучники, не входившие в расчет легиона. За фалангой располагались онагры, на фланге – карабаллисты. Лучшие тяжеловооруженные воины выделялись в резерв. Когорты уже не могли маневрировать на поле боя. Такой боевой порядок был больше пригоден для обороны. Но римская армия и в оборонительный период своего существования выполняла свою задачу, обычно одолевая противников.
В списке армейских подразделений появляется конная пехота. Строго говоря, это отдельный род войск, совершающий марши верхом на лошадях и ведущий боевые действия в пешем строю. К ней иногда обращались другие рода войск, которые должны были увеличить долю конницы, но довольствовались полумерами, так как пехотинца легче сделать конным пехотинцем, нежели настоящим кавалеристом. Некоторые когорты вспомогательных войск частично состояли из конников, а частично из пехотинцев, что четко показывает, насколько далеко ушел процесс сведения функций армии лишь к патрулированию границ, так как такая воинская часть, безусловно, не могла действовать как настоящее тактическое подразделение. На Востоке существовали формирования кавалерии на верблюдах. Значение конницы росло, и к концу II века появились кавалерийские подразделения, в которых всадники и передняя часть их лошадей были полностью скрыты под кольчугой (после знакомства с тяжелой конницей парфян, а также сарматами, у которых были защищены и всадник и конь).
Марк Аврелий (161 – 180) увеличил вооруженные силы, добавив два новых легиона, которые он разместил один в Реции (западная Австрия, Бавария и Швейцария), а другой в Норике (восточная Австрия). К концу этого этапа Септимий Север (193 – 211), которому надоели неэффективность (и склонность к переворотам) преторианцев, разогнал преторианскую гвардию и установил на будущее новый порядок набора в ее ряды: выдвижение отличившихся рядовых и офицеров из приграничных провинциальных легионов. Этот же император прибавил еще три новых легиона: два для Месопотамии и один находился в центральной Италии в резерве. На протяжении II века число отрядов варваров, состоявших на службе у римлян, неуклонно росло, пока их не стало огромное множество. В начале III века эти дополнительные части и корабельные команды подняли общую численность армии и флота на императорской службе до цифры свыше 400 тысяч человек.
И хотя организация армии в целом осталась без изменений, можно обнаружить изменения в наборе на военную службу, дисциплинарных требованиях и боевом духе. Я уже говорил, что ни от значительной части гражданского населения на местах, ни от рядового состава провинциальных легионов нельзя было ожидать сильного чувства патриотизма по отношению к Риму. До поры до времени идея империи является слишком абстрактной для среднего человека – империя и связанная с ней стабильность кажутся вечными, а обязанности тяготят. Лишь когда имперский порядок рушится, приходит запоздалое понимание, что хаос или господство иноземцев гораздо хуже. Эта потребность в патриотизме, естественно, становилась все более настоятельной по мере того, как достижения римской цивилизации стали считаться обычным делом, и никакая серьезная опасность, казалось, не угрожает ее существованию. К тому же сам успех профессиональной армии римлян, изгнавший даже мысль о войне из умов огромного большинства гражданского населения, усилил невоинственные настроения масс. Постоянно растущее благосостояние и мир в провинциях работали в этом же направлении. И в вербовочной базе в армию появилась тенденция к ее сужению до приграничных районов.
Признаками определенного упадка дисциплины и профессионального духа, по-видимому, послужили два новых обстоятельства, которые возникли в начале III века.
Первое из них имело отношение к постоянной проблеме профессиональных армий с долгим сроком службы – к жилью для семейных пар. Август запретил солдатам жениться. Но при сроке службы свыше двадцати лет даже римская дисциплина не могла принудить исполнять такой приказ. Соответственно появился обычай, по которому многие рядовые вступали в брак, в современном мире называемый «гражданским», а после их увольнения со службы такой брак полностью становился законным. Теперь же Септимий Север позволил рядовым воинам жениться.
Тот же самый император разрешил или стал поощрять рядовых, выполняющих в легионах различные работы, то есть полковых чиновников, оружейников, артиллерийскую обслугу, музыкантов, образовывать союзы, известные как «коллегии». Насколько эти коллегии были автономными и добровольными объединениями, сказать нельзя. Это событие совпало по времени с увеличением числа коллегий, в которые входили люди, выполнявшие схожие экономические функции в гражданской жизни. Безусловно, если военные коллегии были самостоятельными «солдатскими комитетами», то, должно быть, это повлияло на состояние дисциплины.
Во всяком случае, нет сомнений в том, что приблизительно в то время, когда эти нововведения были приняты, в римской цивилизации в целом начался упадок.
Были даны всевозможные объяснения духовному упадку античного мира. Было даже серьезно выдвинуто смехотворное предположение, что главной причиной явилась сексуальная распущенность! Возможно, самой разумной гипотезой – и единственной, которая имеет под собой какую-то опору в военной области этой темы (а только ее одну мы здесь затрагиваем непосредственно), – является та, что в жизни вообще есть периодичность, приток и отток энергии. Согласно такому представлению, усилия, затраченные на поддержание высокоразвитой цивилизации, слишком велики, чтобы могли продолжаться бесконечно. После того как они предпринимались на протяжении определенного времени, должна наступить передышка. Человеческий разум должен впасть в состояние варварства или близкое к таковому, пока к нему не вернется энергия.
Но если основная причина ослабления энергетики античного мира туманна, то симптомы достаточно ясны. С 235 по 297 год длится этап политической анархии. Ряд гражданских войн римлян дает варварам возможность добиться многих временных успехов. Непосредственной причиной упадка античной цивилизации была эпидемия гражданских войн, случившаяся в III веке н. э.
Поскольку гражданские войны происходили между группировками римских военных, действовавших в интересах полководцев, добивавшихся власти в империи, возникло предположение, что они были вызваны какой-то слабостью или недостатком в самой армии. Нет, все иначе. Это гражданские войны были причиной определенного упадка дисциплины и профессионального духа армии, но сами они были следствием не военной, а политической слабости структуры самой империи.
Конечно, римскую армию нельзя винить за то, что она завоевала весь прилегающий к Средиземноморью мир и тем самым отняла возможность испытывать чувство патриотизма у значительной части человечества. Если Август (действуя достаточно мудро в соответствии со своей системой принципов) установил централизованную монархию, которая подавляла как военную, так и гражданскую инициативу на местах, делая при этом вид, что республика сохраняется, и поэтому не обеспечивая соответствующую законную процедуру престолонаследия в империи, то ничего из этого не делалось армией, которой Август командовал и которой он был обязан своим троном.
Если читатель полагает, что я слишком подробно останавливаюсь на этих политических моментах, то пусть он вспомнит, что лишь они объясняют характер войн с III по IX век и что сложности с престолонаследием дают объяснение гражданским войнам в Римской империи, с которых и начался ее упадок.
Сенат, который был единственным, кто обладал законным правом заменять умершего императора, больше не мог внушать уважение к своим решениям. В действительности огромное политическое пространство, подавление местной гражданской инициативы и передача всей военной работы относительно небольшой армии из профессионалов – все это соединилось, чтобы сделать «согласие тех, кем правят» в империи все более и более пассивным. Поэтому и не было авторитетной личности, способной не допустить, чтобы легионы на Востоке, или на Дунае, или на Рейне провозглашали своих полководцев императорами и выступали в поход на Рим против находившегося там императора.
Читатель может возразить, что долгом армии было отражать нападения извне. Римские военные ответили бы, что внешние враги представляли собой скорее досадную помеху, нежели серьезную угрозу. Казалось, что они никогда не смогут разрушить римскую цивилизацию. Собственно говоря, северные варвары так этого и не сделали. Конечно, если вы уведете какое-то немалое количество войск с любого участка границы (с целью сделать своего полководца императором), варвары или иранцы могут прорваться и начать грабить соответствующую провинцию. Но они обычно с трудом брали обнесенные стенами города, и как только прискорбная неприятность по поводу престолонаследия в империи разрешалась, этим самым варварам приходилось уносить ноги через границу, чтобы не быть разбитыми наголову, как это обычно случалось. (Далеко не всегда. Например, в войне племен Северного Причерноморья (скифо-сарматы, готы и др.) в 250 – 251 гг. взяли Филиппополь (современный Пловдив), а в 251 г. наголову разбили римлян при Абритте (где-то в современном Добрудже), где погиб император Деций; новый император Галл (вырвавшийся в этом бою с частью сил из окружения) обязался пропустить армию врага со всей добычей за Дунай и ежегодно платить дань. – Ред.)
Война всегда и обязательно несет разрушения, но римские гражданские войны в эпоху империи не влекли за собой повсеместного уничтожения собственности или намеренного столкновения с населением. Образно было сказано, что они велись «за головы граждан». Даже набеги варваров, хотя они и были в этом отношении гораздо более серьезными, носили ограниченный характер. Это происходило потому, что, во-первых, их целью было скорее разграбление, нежели систематическое уничтожение; во-вторых, нападавшим редко удавалось взять обнесенный стенами город ; и в-третьих, как и в остальном мире в эпоху до изобретения пороха, средства разрушения не были столь эффективными, как пушки, и ущерб, который причиняли вторжения варваров, часто преувеличивался в представлении людей по контрасту с веками нерушимого мира, в котором жили внутренние области Римской империи.
Очевидной полумерой в таких обстоятельствах было возведение укреплений. Септимий Север добавил к Адрианову в основном земляному валу, проходившему через север Британии, сплошную каменную стену. Большая часть городов в империи скрылась за стенами. Аврелиан (правил в 270 – 275 гг.) зашел так далеко, что дополнительно укрепил сам Рим (построив новую оборонительную стену, защищавшую теперь разросшийся за пределы стены город Сервия Туллия (правил Римом в 578 – 534 до н. э.), модернизировалась в первой половине IV в. до н. э.), который не видел врагов почти 500 лет и не увидел их еще более века.
Интересный отрывок из произведения древнегреческого историка III века, автора сочинения «Римская история» Диона Кассия, показывает, что слабость системы профессиональной армии, не имеющей резервов, вполне осознавалась. Дион вкладывает в уста государственного деятеля I века н. э. Мецената такие слова: «…если мы ограничим всю военную деятельность с их стороны (провинциалов), мы рискуем обнаружить лишь неопытные и необученные войска, когда нам в помощь понадобится армия». И все же он заставляет Мецената продолжать спорить и выступать против всеобщей военной подготовки (потому что такая подготовка сделает мятежи более грозными), а также против поспешно сформированных армий – из-за огромных расстояний, которые предстояло преодолевать.
Несмотря на приведенный текст, вполне вероятно, что в течение III века правительство империи не смогло найти времени (в промежутках между гражданскими войнами и убийствами императоров), чтобы перестроить военную систему в целом. Ни один император не пытался сделать это, но все делали, что могли, имеющимися средствами. Более талантливые императоры, «собрав вместе императорские войска и фрагменты разбитых пограничных легионов и приняв на службу тысячи наемников-варваров (во вспомогательные войска)… стремились держать в своем распоряжении собранное войско, которое они постоянно перемещали по всей империи, как того требовал каждый внутренний или внешний конфликт. Эта боевая армия разделяла имперские победы и получала награды, которые могла дать зачастую истощенная казна. По сравнению с этой армией формирования старых приграничных войск, в равной степени легионы и вспомогательные войска (т. е. наемники), которые стояли на своих старых позициях (а многие так и делали), неуклонно теряли свой престиж и значение».
Эти самые более талантливые императоры: Клавдий II Готский (268 – 270), Аврелиан (270 – 275), Проб (276 – 282) и Кар (282 – 283) – пытались поддерживать дисциплину жестокими наказаниями. Кар предпочитал крайнюю простоту в одежде и личных привычках. Такие меры не могли полностью излечить пороки бесконечной политической нестабильности, и уровень дисциплины и подготовки войск явно падал. Проб был убит во время стихийного бунта войск, возмущенных тем, каких усилий он лично требовал от них для «улучшения земли», то есть для осушения болот.
Кстати, следует сказать, что гражданские войны внутри империи не представляют большого интереса для человека, изучающего военную тематику. В этом общем правиле есть исключение – Гражданская война в США 1861 – 1865 годов, так как это была война между двумя сторонами, в военном отношении почти такими же четко выраженными, как два отдельных государства. Но почти все гражданские войны, например Война Алой и Белой розы в Англии, религиозные войны во Франции XVI – XVII веков и гражданские войны в Англии XVII века, подтверждают это правило.
Два момента, представляющие тактический интерес и взятые из гражданских войн, будут рассмотрены, когда речь пойдет о Вегеции и римской армии IV века.
Наконец, я бы напомнил читателю, что в период смутного времени не один плацдарм был силой захвачен в пределах границ империи. Ближайшим был уход Аврелиана из Дакии (274) и отступление к рубежу на нижнем Дунае.
В период смутного времени военная система римлян не разрушилась. Да, Деций (249 – 251) пал в бою при Абритте со «скифами» (готами, скифо-сарматами, славянами и др.), а Валериан (253 – 260) был разбит и взят в плен армией Сасанидского Ирана, но эти беспрецедентные катастрофы римских императоров уравновешивали соответствующие победы. Клавдий II Готский вырезал 50 тысяч готов в Наисе (г. Ниш в современной Сербии), а Кар так прошелся по верховьям и среднему течению Тигра и Евфрата, как ни один император со времен Траяна, преследуя разбитых Сасанидов и захватывая их столицы Селевкию и Ктесифон.
Но хотя армия римлян и не развалилась в напряженных условиях смутного времени, составлявшие ее формирования стали разобщенными и перемешанными. Мы уже видели, что эти формирования имели определенное местонахождение во время предыдущего этапа успешной обороны границ и что, когда потребовались большие армии, они были сформированы не за счет перемещения постоянных формирований как таковых, а за счет временных, известных как «отряды под одним знаменем», причем каждая такая часть была собрана из подразделений нескольких разных частей. Теперь, по прошествии более полувека, ошибочная система формирования таких сводных отрядов привела к тому, что отдельные части одного и того же легиона можно было найти проходящими службу в разных уголках империи. Старый легион численностью примерно 6000 человек как тактическая единица распался. Многие старые когорты вспомогательных войск и алы конницы исчезли совсем, так как (несмотря на двухвековую традицию их существования) служба в такой части не была настолько престижна, как служба в легионе, а взятые из нее отряды с большей вероятностью могли потерять свою индивидуальность. Вероятно, любой знающий армейский офицер, чье положение позволяет оценить ситуацию в армии в целом, сказал бы вам, что первый же достаточно долгий период мира и политической стабильности должен был быть использован для перестройки всей организации римской армии.