Страница:
Конечно, мне она никогда не нравилась, и я считала этот скоропалительный брак унизительным для отца. Или, быть может, во мне говорила обида за мать, принцессу Испании, подвергшуюся стольким унижениям, в то время как эта невоспитанная красотка, и мизинца ее не стоившая, сумела взять над отцом такую власть. Однако, услышав, в каком состоянии она сейчас находилась, я почувствовала глубокое сострадание.
От ужаса она была близка к умопомешательству. Ей уже чудился топор, занесенный над ее головой. Призрак Анны Болейн преследовал, наверное, всех жен моего отца.
Катарина хоть и знала, как соблазнить мужчину, но была еще совсем юной и не умела постоять за себя. Она лишь могла сравнивать себя со своей кузиной, которую не спасли ни ее красота, ни ее невинность. Король хотел избавиться от нее, чтобы жениться на Джейн Сеймур. Но от нее, Катарины, он ведь не хотел избавиться? Ее он любил и ласкал, как котенка. А она? Она доставляла ему только удовольствие. Я подумала: а неужто он сам не удивлялся, откуда это его королева-девочка – такая опытная любовница.
И вот теперь Катарина, обезумев от страха, ждала своей участи. Ей так хотелось жить! Она надеялась, что, если они с королем встретятся, ей удастся растопить его сердце. Но злодеи, заманившие ее в ловушку, делали все, чтобы этого не случилось. Они хорошо знали, что стоит ей сказать ему хоть слово, и он не устоит.
Рассказывают, что она, услышав, что король еще не вышел из церкви в Хэмптон Корте, кинулась туда. Она бежала по галерее дворца с криком: «Генрих, спаси меня!» Но ее схватили, затащили в комнату и поставили у дверей стражу, чтобы король ничего не слышал и не видел.
Все во дворце говорили только об одном – чем это кончится.
Стали известны подробности ее жизни у герцогини Норфолкской. Старуха содержала нечто вроде пансиона для молодых людей, которых отдавали под ее попечительство. Но о каком попечительстве могла идти речь?
Легко было представить себе девочку с бурным темпераментом в окружении жизнерадостных юнцов, которым была предоставлена полная свобода. Зная Катарину, можно было не сомневаться, что она отвечала взаимностью тем, кто предлагал ей свою любовь. И наверняка не один из ее друзей вкусил сладость утех, что так нравились королю.
Я вспомнила, как в отсутствие короля Катарина взяла к себе в секретари Фрэнсиса Дерехэма. Только такая глупышка могла не подумать о последствиях! Катарина имела сексуальный опыт, но не имела ни малейшего понятия о человеческой природе. Ей и в голову не пришло, что у кого-то она вызывает зависть. Нищая девчонка, у которой платья-то приличного сроду не было, теперь купается в шелках! А зависть, как известно, – самая разрушительная страсть.
Началась травля. Юной королеве припомнили все ее прошлые грехи – и флирт с музыкантом Мэноксом, и более чем дружеские отношения с Фрэнсисом Дерехэмом, при всех называвшим ее своей женой. И она – королева! – взяла в секретари своего бывшего возлюбленного!
Недруги Катарины потирали руки от удовольствия – никогда еще не было так легко состряпать обвинение!
В качестве самого компрометирующего факта привели то, что она благоволила к своему кузену Томасу Кулпеперу. Он находился в свите короля, и заинтересованные лица не преминули отметить, что они с королевой не раз обменивались нежными взглядами. Потом кто-то видел, что они оставались одни в ее комнате.
Припомнили и леди Рошфор, которая якобы устраивала их встречи и следила за тем, чтобы никто не нарушил их уединение.
Леди Рошфор была мне несимпатична. Вообще, надо сказать, я с большим предубеждением относилась ко всем, кто был связан родственными узами с семейством Болейн. Меня никогда не покидала мысль, что, даже если Анна и не отравила мою мать, все равно она виновна в ее смерти.
Леди Рошфор была замужем за Джорджем Болейном. Именно она-то и подтвердила слух о связи своего мужа с Катариной. Я в это никогда не верила, но чтобы жена давала показания против собственного мужа… Все это было так мерзко! Ее обвиняли в сводничестве королевы с Томасом Кулпепером. На мой взгляд, от такой женщины вполне можно было ожидать чего угодно.
Мне хотелось самой увидеться с отцом и поговорить на эту тему, но я не решилась.
Интересно, окажется ли его любовь к ней сильней всех сплетен и наговоров? Только что он благодарил Бога за такую прекрасную жену и вот теперь… Захочет ли он спасти ее? Я не сомневалась, что потерять ее он не захочет. Вряд ли он придаст такое уж значение ее любовным связям, имевшим место задолго до их женитьбы. Мне всегда были отвратительны мужчины, требовавшие от жен чистоты, в то время как сами они вели себя далеко не безгрешно.
Но как же он все-таки поступит? Я даже не обсуждала это с Сьюзан, поскольку все-таки дело касалось моего отца, короля как-никак, и я чувствовала, что неприлично обсуждать такие вопросы с кем бы то ни было.
Однажды Сьюзан сообщила, что арестовали Дерехэма.
Так, подумала я, началось. Он не собирается ее спасать. Уязвлена его гордость. А собственная гордость была ему дороже всего.
– В чем же его обвиняют?
– В пиратстве. Говорят, что он занимался пиратством у берегов Ирландии, когда уезжал, чтобы заработать деньги и жениться на Катарине.
Я покачала головой. Мне было уже ясно, как станут развиваться события. Его подвергнут допросу и добьются нужных показаний. Сможет ли он выдержать допрос? Он производил впечатление сильного и смелого мужчины, но как он поведет себя под пытками?
Позже нам рассказали: он признался, что действительно в доме герцогини они жили как муж и жена, что королева обещала выйти за него замуж, и они даже обменялись талисманами.
Его пытались заставить признать справедливым обвинение в том, что их интимные отношения продолжались и после того, как он был взят в свиту королевы. Но он наотрез отказался, заявив, что, после того как Катарина вышла замуж за короля, между ними абсолютно не могло быть ничего подобного.
Король, говорят, заперся в своих апартаментах и долго плакал, проклиная свою несчастную судьбу. Все только и обсуждали, простит ли он Катарине ее грехи, совершенные до замужества.
Даже я, знавшая, казалось, все его сильные и слабые стороны, не могла предположить, как он поступит. Если бы только я могла поговорить с ним! Он, конечно, мучился ужасно. С одной стороны, ему хотелось верить в ее невиновность, но с другой – узнать все, пусть даже самое страшное.
Зная его, я понимала, что он мог прийти к согласию с самим собой. Он всегда умел сделать так, чтобы необходимость соответствовала его желаниям. А сейчас он страстно желал Катарину и вернул бы ее, если бы не Кулпепер.
Людям, находящимся на самом верху, трудно оставаться незамеченными, как бы они ни хотели скрыться от чужих глаз. Катарина принимала в своей комнате Кулпепера, и леди Рошфор устраивала их встречи.
Это выплыло наружу. И такие личности, как Томас Райотесли, поспешили сделать все, чтобы утопить королеву, сделав невозможным ее примирение с королем.
Как же я ненавидела этого негодяя! Все это время он думал только о том, какую бы выгоду извлечь для себя! А уж какими средствами он добьется своей цели, ему было наплевать.
Все, кто был как-то связан с Катариной Хоуард во время ее пребывания в доме герцогини Норфолкской, сидели в Тауэре. Даже сама старуха-герцогиня – больная и полуживая от страха.
Отца, наверное, мучили сомнения. Как же так – его крошка-королева, его «роза без шипов», его ненаглядная куколка изменяла ему?! Нет, такое не прощают! Он обвинил Анну Болейн в прелюбодеянии, хотя сам никогда в это не верил. Королева, если она имеет любовника, может быть обвинена в измене родине, так как негодяй, посягнувший на ее честь, может нанести ущерб государству. Но его душечка, его отрада… При мысли, что она способна на такое… бежать к любовнику… еще, может, вместе они смеялись над королем, который не так молод и не так хорош в постели, как этот жеребец Кулпепер… Нет, это было уж слишком!
Он позвал Кранмера.
– Пойди к королеве и скажи ей, что если она признается в своем грехе, пусть даже это грозит ей судом… я все равно соблаговолю даровать ей свое милостивое прощение.
Как мне понятен был этот шаг короля – ему важно было знать всю правду, даже если правда и была для него невыносима.
Несчастная Катарина! Когда Кранмер сообщил ей, что сказал король, она снова впала в полубезумное состояние. Язык не слушался ее, она не могла произнести ни слова. Кранмер решил не задавать ей вопросов, а сказал, что придет позже, когда она возьмет себя в руки и хорошенько обдумает предложение короля.
Прошло много времени, прежде чем из нее удалось что-то вытянуть. Каждый раз, когда ей надо было ответить на вопрос, она впадала в полуобморочное состояние. Но в конце концов допрос все-таки состоялся.
Она призналась, что, живя у герцогини, обещала Фрэнсису Дерехэму выйти за него замуж и что они целовались много раз.
После этого ей стало плохо, и больше им ничего не удалось узнать. Они пытались, но бедняжка тут же впадала в истерику, и ее оставили в покое, боясь, что она наложит на себя руки.
Кулпепер был сыном ее дяди, и они дружили с детства.
Естественно, нашлись ревнители нравственности, готовые свидетельствовать против королевы.
Некая Катарина Тилни, одна из горничных, рассказала, что ее и ее подругу очень удивило, что это за записочки посылает королева леди Рошфор и почему иногда горничных отсылали перед тем, как королева ложилась спать. Еще она сообщила, что королева и леди Рошфор часто шептались и что королева иногда не ложилась спать до двух часов ночи. Видели, как Томас Кулпепер входил в ее комнату, а леди Рошфор стояла на страже.
Подобные показания можно было истолковать однозначно против королевы.
В Сионском замке тоже обсуждали случившееся. Елизавете было почти девять лет, и она близко к сердцу принимала все, что говорилось о Катарине. Может, вспоминала о матери? Тогда ей было три года, но как знать, может быть, она уже что-то понимала, ведь Елизавета была умна и сообразительна.
Эдуард тоже волновался. Ему всегда передавалось настроение сестры. Сейчас его личико выражало озабоченность.
Улучив момент, когда рядом никого не было, Елизавета спросила:
– Что с королевой?
– Она в Тауэре, – ответила я.
– Как ты думаешь, что с ней сделают?
– Не знаю.
– Они убьют ее, как…
Я посмотрела ей в глаза.
– Как мою мать? – выдохнула она.
Это был один из редких случаев, когда она упоминала о своей матери. Что она думала, что ей было известно, нам не дано было знать. Даже с Маргарет она никогда не заговаривала об Анне Болейн. Елизавета могла знать многое, она была дочерью своей матери и не раз ставила меня в тупик своим не по возрасту рациональным умом.
– Мне она нравится, – вздохнула Елизавета. – Она приходится мне вроде бы кузиной.
– Да, знаю.
– Она очень красивая.
Я кивнула.
– Мой отец ее очень любил, – она нахмурила брови. – Почему же он перестал ее любить?! И что с ней теперь будет?
Мне нечего было ответить, кроме обычных в таких случаях слов: «Поживем – увидим».
Подбежал Эдуард.
– О чем это вы говорите?
– О королеве.
– А почему мы теперь так редко ее видим? Она попала в немилость, что ли?
– Она в тюрьме, – объяснила Елизавета, – в Тауэре.
– В Тауэре?! Но туда сажают плохих людей!
– Король сажает туда своих жен, когда перестает их любить. – Елизавета резко повернулась и выбежала из комнаты. Я поняла: она не хотела, чтобы мы видели ее слезы.
Она помнит свою мать, подумала я, глядя вслед девочке. Должно быть, плачет сейчас о ней и о Катарине. Елизавета была сильной личностью и уже познала на себе всю непредсказуемость нашей жизни, всю ее зависимость от малейшей прихоти короля.
Но с ней поступали по всей строгости. Как же все это было гнусно! За что ее так преследовали? За то, что она вела себя слишком фривольно? Тех, кого обвиняли в интимной связи с королевой, подвергли жестоким пыткам. Но Дерехэм признался лишь в том, что когда-то, задолго до ее замужества, любил Катарину как свою жену и собирался на ней жениться. Ну и что в этом такого? Ведь тогда никто не предполагал, что она станет королевой. Надо отдать должное Дерехэму – он вел себя как настоящий мужчина. А его пытали нещадно, стремясь выбить показания о связи с Катариной уже после ее замужества. Ничего у них не вышло!
Что же касается Катарины, то она сначала отрицала, что между ними были интимные отношения, но потом не выдержала и призналась.
Я была уверена, что отец страдал, хоть и не было прямых доказательств прелюбодеяния Катарины с Кулпепером. Она лишь флиртовала с ним, как и с другими мужчинами, которые обращали на нее внимание. А кто не обращал?
Я не могла себе с уверенностью сказать, что любовь отца к Катарине пересилит его гордость. Если бы это случилось, то типы вроде сэра Томаса Райотесли и даже самого Крамера остались бы с носом – король бы их не пожалел!
Перед их глазами стоял пример Кромвеля – он поплатился не за свою неудачную политику в германском вопросе, которая была ему официально инкриминирована, а за то, что навязал королю не ту невесту.
Вот почему эти люди, обладавшие немалой властью, как огня боялись примирения короля с Катариной и делали все от них зависящее, чтобы семейный скандал стал предметом обсуждения не только в Англии, но и за ее пределами. Франсуа, король Франции, написал отцу письмо с выражением глубокого соболезнования «своему английскому брату». Расчет был точным: при всем желании король не мог простить и вернуть себе жену, выставившую его на посмешище перед всем миром!
Мне очень хотелось повидаться с Катариной. Елизавете – тоже. Девочка сильно переживала. Она успела полюбить Джейн Сеймур, потом нежно привязалась к Анне Клевской, и вот теперь Катарине Хоуард грозил смертный приговор.
Елизавета ходила задумчивая и ни с кем не разговаривала. Думаю, она размышляла о том, какой зыбкой была почва у нас под ногами.
Но как же мужественно и достойно вели себя Дерехэм и Кулпепер! Ни тот, ни другой не задели чести королевы. А что было раньше – того ей нельзя было поставить в вину. Норфолк же не остановился перед тем, чтобы не опорочить свою родственницу – точно так же, как он некогда поступил с Анной Болейн. Сперва он всячески содействовал восхождению этого семейства, извлекая максимум выгоды для себя, но стоило их положению покачнуться, как он тут же превращался в их лютого врага. Как же мне омерзительны люди, подобные Норфолку или тому же Томасу Болейну, после казни Анны поспешившему присутствовать при крещении Эдуарда! Эти ради своей выгоды пойдут на все! Когда я вижу им подобных, мне становится обидно за человечество.
В декабре Дерехэма и Кулпепера обвинили в измене и приговорили к смерти. Причем казнь для них назначили самую варварскую – такие слишком часто применялась в те ужасные годы.
Что они чувствовали перед смертью, эти безвинные страдальцы?! Что чувствовала королева, узнав о приговоре?! Бедная, бедная девочка! Очевидцы говорили, что она находилась в таком состоянии, когда вряд ли понимаешь, что происходит вокруг.
Кулпеперу, ввиду его благородного происхождения, заменили казнь через повешение эшафотом. Так что он без лишних мучений лишался головы только за то, что был вообще невиновен. Дерехэму же было отказано даже в такой привилегии, поскольку он был не голубых кровей. Ему предстояло пройти через адские мучения: до виселицы осужденного тащили через весь город, привязанного к телеге, потом вешали и четвертовали.
Он подал прошение о помиловании. Но король, взглянув на бумагу, отклонил прошение. Ему претила сама мысль о том, что кто-то до него мог наслаждаться прелестями Катарины. Но не мог же он в самом деле предполагать, что у столь опытной любовницы, какой была его жена, до него не было мужчин?! В таком случае ему следовало бы оставить при себе девственницу Анну Клевскую. Но король не был бы самим собой, если бы не любил все самое совершенное. Те же, кто не мог ему этого предложить, должны были расплачиваться жизнью за свое несовершенство.
Вскоре Дерехэм был казнен в Тиберне. Перед смертью он повторил, что не виновен. Так же, как и Кулпепер, которому в тот же день отрубили голову.
Обе головы положили на Лондонском мосту на всеобщее обозрение, как устрашающее напоминание тем, кто посмеет даже помыслить об оскорблении Его Величества. По-видимому, не одной мне при этом подумалось: как же теперь быть, ведь Дерехэм не знал, что его возлюбленная станет женой короля, – выходит, мужчине, прежде чем влюбиться и сделать предложение даме сердца, стоит крепко подумать: а вдруг король обратит на нее внимание…
В те страшные дни люди задавались и многими другими вопросами.
Потом пришел промозглый февраль с густыми туманами и сменившим их резким холодным ветром. Королеву отвезли из Сиона в Тауэр. Значит, казнь неминуема, подумала я.
Говорили, что она стала спокойней. Судя по всему, она уже свыклась с мыслью о смерти. Леди Рошфор тоже была там – ее обвинили в измене на основании того, что она способствовала свиданиям королевы с Кулпепером.
Я размышляла над превратностями судьбы Катарины, такой жизнелюбивой и такой еще молодой. Она успела хорошо узнать мужчин, знала их прихоти и желания, потом ублажала короля, уверенная, как она призналась кому-то, что он будет предан ей до конца жизни.
Мы с Сьюзан только о ней и говорили. Впрочем, о ее судьбе сейчас говорили по всей Англии, – будет ли это вторая жена Генриха VIII, сложившая голову на плахе?
Ее повели на эшафот 13 февраля. Юная, прекрасная, она должна была умереть только потому, что была легкомысленна до свадьбы.
Смерть она приняла со спокойным достоинством. Поняв, что надежды нет и что король, клявшийся ей в вечной любви, оставил ее в одиночестве, она покорилась судьбе.
Рассказывали, что в последний день она спрашивала, как вести себя на эшафоте, и попросила принести в камеру колоду точно такую, на какой ей будут отсекать голову. Ее желание было исполнено, и она попрактиковалась, чтобы во время казни не споткнуться и не суетиться. На следующий день она вела себя очень мужественно и перед смертью заявила, что лучше бы стала женой Томаса Кулпепера, чем королевой.
Леди Рошфор казнили в тот же день. Я никогда не испытывала сочувствия к этой женщине, настолько безнравственной, что она смогла обвинить Анну Болейн в сожительстве со своим братом.
Перед смертью она сказала, что невиновна в измене, но виновата в том, что оклеветала своего мужа и свояченицу.
Так исчезла с лица земли пятая жена короля Катарина Хоуард, сложив голову на том же месте, где и вторая его жена, Анна Болейн.
КОРОЛЕВА В ОПАСНОСТИ
От ужаса она была близка к умопомешательству. Ей уже чудился топор, занесенный над ее головой. Призрак Анны Болейн преследовал, наверное, всех жен моего отца.
Катарина хоть и знала, как соблазнить мужчину, но была еще совсем юной и не умела постоять за себя. Она лишь могла сравнивать себя со своей кузиной, которую не спасли ни ее красота, ни ее невинность. Король хотел избавиться от нее, чтобы жениться на Джейн Сеймур. Но от нее, Катарины, он ведь не хотел избавиться? Ее он любил и ласкал, как котенка. А она? Она доставляла ему только удовольствие. Я подумала: а неужто он сам не удивлялся, откуда это его королева-девочка – такая опытная любовница.
И вот теперь Катарина, обезумев от страха, ждала своей участи. Ей так хотелось жить! Она надеялась, что, если они с королем встретятся, ей удастся растопить его сердце. Но злодеи, заманившие ее в ловушку, делали все, чтобы этого не случилось. Они хорошо знали, что стоит ей сказать ему хоть слово, и он не устоит.
Рассказывают, что она, услышав, что король еще не вышел из церкви в Хэмптон Корте, кинулась туда. Она бежала по галерее дворца с криком: «Генрих, спаси меня!» Но ее схватили, затащили в комнату и поставили у дверей стражу, чтобы король ничего не слышал и не видел.
Все во дворце говорили только об одном – чем это кончится.
Стали известны подробности ее жизни у герцогини Норфолкской. Старуха содержала нечто вроде пансиона для молодых людей, которых отдавали под ее попечительство. Но о каком попечительстве могла идти речь?
Легко было представить себе девочку с бурным темпераментом в окружении жизнерадостных юнцов, которым была предоставлена полная свобода. Зная Катарину, можно было не сомневаться, что она отвечала взаимностью тем, кто предлагал ей свою любовь. И наверняка не один из ее друзей вкусил сладость утех, что так нравились королю.
Я вспомнила, как в отсутствие короля Катарина взяла к себе в секретари Фрэнсиса Дерехэма. Только такая глупышка могла не подумать о последствиях! Катарина имела сексуальный опыт, но не имела ни малейшего понятия о человеческой природе. Ей и в голову не пришло, что у кого-то она вызывает зависть. Нищая девчонка, у которой платья-то приличного сроду не было, теперь купается в шелках! А зависть, как известно, – самая разрушительная страсть.
Началась травля. Юной королеве припомнили все ее прошлые грехи – и флирт с музыкантом Мэноксом, и более чем дружеские отношения с Фрэнсисом Дерехэмом, при всех называвшим ее своей женой. И она – королева! – взяла в секретари своего бывшего возлюбленного!
Недруги Катарины потирали руки от удовольствия – никогда еще не было так легко состряпать обвинение!
В качестве самого компрометирующего факта привели то, что она благоволила к своему кузену Томасу Кулпеперу. Он находился в свите короля, и заинтересованные лица не преминули отметить, что они с королевой не раз обменивались нежными взглядами. Потом кто-то видел, что они оставались одни в ее комнате.
Припомнили и леди Рошфор, которая якобы устраивала их встречи и следила за тем, чтобы никто не нарушил их уединение.
Леди Рошфор была мне несимпатична. Вообще, надо сказать, я с большим предубеждением относилась ко всем, кто был связан родственными узами с семейством Болейн. Меня никогда не покидала мысль, что, даже если Анна и не отравила мою мать, все равно она виновна в ее смерти.
Леди Рошфор была замужем за Джорджем Болейном. Именно она-то и подтвердила слух о связи своего мужа с Катариной. Я в это никогда не верила, но чтобы жена давала показания против собственного мужа… Все это было так мерзко! Ее обвиняли в сводничестве королевы с Томасом Кулпепером. На мой взгляд, от такой женщины вполне можно было ожидать чего угодно.
Мне хотелось самой увидеться с отцом и поговорить на эту тему, но я не решилась.
Интересно, окажется ли его любовь к ней сильней всех сплетен и наговоров? Только что он благодарил Бога за такую прекрасную жену и вот теперь… Захочет ли он спасти ее? Я не сомневалась, что потерять ее он не захочет. Вряд ли он придаст такое уж значение ее любовным связям, имевшим место задолго до их женитьбы. Мне всегда были отвратительны мужчины, требовавшие от жен чистоты, в то время как сами они вели себя далеко не безгрешно.
Но как же он все-таки поступит? Я даже не обсуждала это с Сьюзан, поскольку все-таки дело касалось моего отца, короля как-никак, и я чувствовала, что неприлично обсуждать такие вопросы с кем бы то ни было.
Однажды Сьюзан сообщила, что арестовали Дерехэма.
Так, подумала я, началось. Он не собирается ее спасать. Уязвлена его гордость. А собственная гордость была ему дороже всего.
– В чем же его обвиняют?
– В пиратстве. Говорят, что он занимался пиратством у берегов Ирландии, когда уезжал, чтобы заработать деньги и жениться на Катарине.
Я покачала головой. Мне было уже ясно, как станут развиваться события. Его подвергнут допросу и добьются нужных показаний. Сможет ли он выдержать допрос? Он производил впечатление сильного и смелого мужчины, но как он поведет себя под пытками?
Позже нам рассказали: он признался, что действительно в доме герцогини они жили как муж и жена, что королева обещала выйти за него замуж, и они даже обменялись талисманами.
Его пытались заставить признать справедливым обвинение в том, что их интимные отношения продолжались и после того, как он был взят в свиту королевы. Но он наотрез отказался, заявив, что, после того как Катарина вышла замуж за короля, между ними абсолютно не могло быть ничего подобного.
Король, говорят, заперся в своих апартаментах и долго плакал, проклиная свою несчастную судьбу. Все только и обсуждали, простит ли он Катарине ее грехи, совершенные до замужества.
Даже я, знавшая, казалось, все его сильные и слабые стороны, не могла предположить, как он поступит. Если бы только я могла поговорить с ним! Он, конечно, мучился ужасно. С одной стороны, ему хотелось верить в ее невиновность, но с другой – узнать все, пусть даже самое страшное.
Зная его, я понимала, что он мог прийти к согласию с самим собой. Он всегда умел сделать так, чтобы необходимость соответствовала его желаниям. А сейчас он страстно желал Катарину и вернул бы ее, если бы не Кулпепер.
Людям, находящимся на самом верху, трудно оставаться незамеченными, как бы они ни хотели скрыться от чужих глаз. Катарина принимала в своей комнате Кулпепера, и леди Рошфор устраивала их встречи.
Это выплыло наружу. И такие личности, как Томас Райотесли, поспешили сделать все, чтобы утопить королеву, сделав невозможным ее примирение с королем.
Как же я ненавидела этого негодяя! Все это время он думал только о том, какую бы выгоду извлечь для себя! А уж какими средствами он добьется своей цели, ему было наплевать.
Все, кто был как-то связан с Катариной Хоуард во время ее пребывания в доме герцогини Норфолкской, сидели в Тауэре. Даже сама старуха-герцогиня – больная и полуживая от страха.
Отца, наверное, мучили сомнения. Как же так – его крошка-королева, его «роза без шипов», его ненаглядная куколка изменяла ему?! Нет, такое не прощают! Он обвинил Анну Болейн в прелюбодеянии, хотя сам никогда в это не верил. Королева, если она имеет любовника, может быть обвинена в измене родине, так как негодяй, посягнувший на ее честь, может нанести ущерб государству. Но его душечка, его отрада… При мысли, что она способна на такое… бежать к любовнику… еще, может, вместе они смеялись над королем, который не так молод и не так хорош в постели, как этот жеребец Кулпепер… Нет, это было уж слишком!
Он позвал Кранмера.
– Пойди к королеве и скажи ей, что если она признается в своем грехе, пусть даже это грозит ей судом… я все равно соблаговолю даровать ей свое милостивое прощение.
Как мне понятен был этот шаг короля – ему важно было знать всю правду, даже если правда и была для него невыносима.
Несчастная Катарина! Когда Кранмер сообщил ей, что сказал король, она снова впала в полубезумное состояние. Язык не слушался ее, она не могла произнести ни слова. Кранмер решил не задавать ей вопросов, а сказал, что придет позже, когда она возьмет себя в руки и хорошенько обдумает предложение короля.
Прошло много времени, прежде чем из нее удалось что-то вытянуть. Каждый раз, когда ей надо было ответить на вопрос, она впадала в полуобморочное состояние. Но в конце концов допрос все-таки состоялся.
Она призналась, что, живя у герцогини, обещала Фрэнсису Дерехэму выйти за него замуж и что они целовались много раз.
После этого ей стало плохо, и больше им ничего не удалось узнать. Они пытались, но бедняжка тут же впадала в истерику, и ее оставили в покое, боясь, что она наложит на себя руки.
Кулпепер был сыном ее дяди, и они дружили с детства.
Естественно, нашлись ревнители нравственности, готовые свидетельствовать против королевы.
Некая Катарина Тилни, одна из горничных, рассказала, что ее и ее подругу очень удивило, что это за записочки посылает королева леди Рошфор и почему иногда горничных отсылали перед тем, как королева ложилась спать. Еще она сообщила, что королева и леди Рошфор часто шептались и что королева иногда не ложилась спать до двух часов ночи. Видели, как Томас Кулпепер входил в ее комнату, а леди Рошфор стояла на страже.
Подобные показания можно было истолковать однозначно против королевы.
В Сионском замке тоже обсуждали случившееся. Елизавете было почти девять лет, и она близко к сердцу принимала все, что говорилось о Катарине. Может, вспоминала о матери? Тогда ей было три года, но как знать, может быть, она уже что-то понимала, ведь Елизавета была умна и сообразительна.
Эдуард тоже волновался. Ему всегда передавалось настроение сестры. Сейчас его личико выражало озабоченность.
Улучив момент, когда рядом никого не было, Елизавета спросила:
– Что с королевой?
– Она в Тауэре, – ответила я.
– Как ты думаешь, что с ней сделают?
– Не знаю.
– Они убьют ее, как…
Я посмотрела ей в глаза.
– Как мою мать? – выдохнула она.
Это был один из редких случаев, когда она упоминала о своей матери. Что она думала, что ей было известно, нам не дано было знать. Даже с Маргарет она никогда не заговаривала об Анне Болейн. Елизавета могла знать многое, она была дочерью своей матери и не раз ставила меня в тупик своим не по возрасту рациональным умом.
– Мне она нравится, – вздохнула Елизавета. – Она приходится мне вроде бы кузиной.
– Да, знаю.
– Она очень красивая.
Я кивнула.
– Мой отец ее очень любил, – она нахмурила брови. – Почему же он перестал ее любить?! И что с ней теперь будет?
Мне нечего было ответить, кроме обычных в таких случаях слов: «Поживем – увидим».
Подбежал Эдуард.
– О чем это вы говорите?
– О королеве.
– А почему мы теперь так редко ее видим? Она попала в немилость, что ли?
– Она в тюрьме, – объяснила Елизавета, – в Тауэре.
– В Тауэре?! Но туда сажают плохих людей!
– Король сажает туда своих жен, когда перестает их любить. – Елизавета резко повернулась и выбежала из комнаты. Я поняла: она не хотела, чтобы мы видели ее слезы.
Она помнит свою мать, подумала я, глядя вслед девочке. Должно быть, плачет сейчас о ней и о Катарине. Елизавета была сильной личностью и уже познала на себе всю непредсказуемость нашей жизни, всю ее зависимость от малейшей прихоти короля.
* * *
Катарину должны были привезти в Сионский замок. Нам же было приказано переехать в Хаверинг-атте-Бауэр. Мы с Елизаветой ужасно расстроились. Если бы королева была с нами, мы смогли бы ее немного утешить.Но с ней поступали по всей строгости. Как же все это было гнусно! За что ее так преследовали? За то, что она вела себя слишком фривольно? Тех, кого обвиняли в интимной связи с королевой, подвергли жестоким пыткам. Но Дерехэм признался лишь в том, что когда-то, задолго до ее замужества, любил Катарину как свою жену и собирался на ней жениться. Ну и что в этом такого? Ведь тогда никто не предполагал, что она станет королевой. Надо отдать должное Дерехэму – он вел себя как настоящий мужчина. А его пытали нещадно, стремясь выбить показания о связи с Катариной уже после ее замужества. Ничего у них не вышло!
Что же касается Катарины, то она сначала отрицала, что между ними были интимные отношения, но потом не выдержала и призналась.
Я была уверена, что отец страдал, хоть и не было прямых доказательств прелюбодеяния Катарины с Кулпепером. Она лишь флиртовала с ним, как и с другими мужчинами, которые обращали на нее внимание. А кто не обращал?
Я не могла себе с уверенностью сказать, что любовь отца к Катарине пересилит его гордость. Если бы это случилось, то типы вроде сэра Томаса Райотесли и даже самого Крамера остались бы с носом – король бы их не пожалел!
Перед их глазами стоял пример Кромвеля – он поплатился не за свою неудачную политику в германском вопросе, которая была ему официально инкриминирована, а за то, что навязал королю не ту невесту.
Вот почему эти люди, обладавшие немалой властью, как огня боялись примирения короля с Катариной и делали все от них зависящее, чтобы семейный скандал стал предметом обсуждения не только в Англии, но и за ее пределами. Франсуа, король Франции, написал отцу письмо с выражением глубокого соболезнования «своему английскому брату». Расчет был точным: при всем желании король не мог простить и вернуть себе жену, выставившую его на посмешище перед всем миром!
Мне очень хотелось повидаться с Катариной. Елизавете – тоже. Девочка сильно переживала. Она успела полюбить Джейн Сеймур, потом нежно привязалась к Анне Клевской, и вот теперь Катарине Хоуард грозил смертный приговор.
Елизавета ходила задумчивая и ни с кем не разговаривала. Думаю, она размышляла о том, какой зыбкой была почва у нас под ногами.
Но как же мужественно и достойно вели себя Дерехэм и Кулпепер! Ни тот, ни другой не задели чести королевы. А что было раньше – того ей нельзя было поставить в вину. Норфолк же не остановился перед тем, чтобы не опорочить свою родственницу – точно так же, как он некогда поступил с Анной Болейн. Сперва он всячески содействовал восхождению этого семейства, извлекая максимум выгоды для себя, но стоило их положению покачнуться, как он тут же превращался в их лютого врага. Как же мне омерзительны люди, подобные Норфолку или тому же Томасу Болейну, после казни Анны поспешившему присутствовать при крещении Эдуарда! Эти ради своей выгоды пойдут на все! Когда я вижу им подобных, мне становится обидно за человечество.
В декабре Дерехэма и Кулпепера обвинили в измене и приговорили к смерти. Причем казнь для них назначили самую варварскую – такие слишком часто применялась в те ужасные годы.
Что они чувствовали перед смертью, эти безвинные страдальцы?! Что чувствовала королева, узнав о приговоре?! Бедная, бедная девочка! Очевидцы говорили, что она находилась в таком состоянии, когда вряд ли понимаешь, что происходит вокруг.
Кулпеперу, ввиду его благородного происхождения, заменили казнь через повешение эшафотом. Так что он без лишних мучений лишался головы только за то, что был вообще невиновен. Дерехэму же было отказано даже в такой привилегии, поскольку он был не голубых кровей. Ему предстояло пройти через адские мучения: до виселицы осужденного тащили через весь город, привязанного к телеге, потом вешали и четвертовали.
Он подал прошение о помиловании. Но король, взглянув на бумагу, отклонил прошение. Ему претила сама мысль о том, что кто-то до него мог наслаждаться прелестями Катарины. Но не мог же он в самом деле предполагать, что у столь опытной любовницы, какой была его жена, до него не было мужчин?! В таком случае ему следовало бы оставить при себе девственницу Анну Клевскую. Но король не был бы самим собой, если бы не любил все самое совершенное. Те же, кто не мог ему этого предложить, должны были расплачиваться жизнью за свое несовершенство.
Вскоре Дерехэм был казнен в Тиберне. Перед смертью он повторил, что не виновен. Так же, как и Кулпепер, которому в тот же день отрубили голову.
Обе головы положили на Лондонском мосту на всеобщее обозрение, как устрашающее напоминание тем, кто посмеет даже помыслить об оскорблении Его Величества. По-видимому, не одной мне при этом подумалось: как же теперь быть, ведь Дерехэм не знал, что его возлюбленная станет женой короля, – выходит, мужчине, прежде чем влюбиться и сделать предложение даме сердца, стоит крепко подумать: а вдруг король обратит на нее внимание…
В те страшные дни люди задавались и многими другими вопросами.
* * *
Наступило Рождество. Я была рада, что нас с Елизаветой не потребовали ко двору. Страшно было подумать о кощунственном праздновании Рождества во дворце короля. Катарина оставалась в Сионском замке. Я много о ней думала, будучи не в силах ничем помочь. Конечно, ей известно о казнях. Каково-то ей теперь, бедняжке?!Потом пришел промозглый февраль с густыми туманами и сменившим их резким холодным ветром. Королеву отвезли из Сиона в Тауэр. Значит, казнь неминуема, подумала я.
Говорили, что она стала спокойней. Судя по всему, она уже свыклась с мыслью о смерти. Леди Рошфор тоже была там – ее обвинили в измене на основании того, что она способствовала свиданиям королевы с Кулпепером.
Я размышляла над превратностями судьбы Катарины, такой жизнелюбивой и такой еще молодой. Она успела хорошо узнать мужчин, знала их прихоти и желания, потом ублажала короля, уверенная, как она призналась кому-то, что он будет предан ей до конца жизни.
Мы с Сьюзан только о ней и говорили. Впрочем, о ее судьбе сейчас говорили по всей Англии, – будет ли это вторая жена Генриха VIII, сложившая голову на плахе?
Ее повели на эшафот 13 февраля. Юная, прекрасная, она должна была умереть только потому, что была легкомысленна до свадьбы.
Смерть она приняла со спокойным достоинством. Поняв, что надежды нет и что король, клявшийся ей в вечной любви, оставил ее в одиночестве, она покорилась судьбе.
Рассказывали, что в последний день она спрашивала, как вести себя на эшафоте, и попросила принести в камеру колоду точно такую, на какой ей будут отсекать голову. Ее желание было исполнено, и она попрактиковалась, чтобы во время казни не споткнуться и не суетиться. На следующий день она вела себя очень мужественно и перед смертью заявила, что лучше бы стала женой Томаса Кулпепера, чем королевой.
Леди Рошфор казнили в тот же день. Я никогда не испытывала сочувствия к этой женщине, настолько безнравственной, что она смогла обвинить Анну Болейн в сожительстве со своим братом.
Перед смертью она сказала, что невиновна в измене, но виновата в том, что оклеветала своего мужа и свояченицу.
Так исчезла с лица земли пятая жена короля Катарина Хоуард, сложив голову на том же месте, где и вторая его жена, Анна Болейн.
КОРОЛЕВА В ОПАСНОСТИ
Возвращаясь с охоты, король заехал к нам в Хэверинг.
Эдуард всегда чувствовал себя неловко в его присутствии.
– Я ему не нравлюсь, – взволнованно произнес принц, услышав о приезде отца. Его голубые глаза на бледном лице слегка покраснели от чрезмерного чтения.
Я попыталась успокоить мальчика:
– Король рад, что у него есть ты, его сын. Мы с Елизаветой всего лишь девочки.
– Но он хотел бы иметь сильного сына, такого, как он сам.
– У тебя впереди целая жизнь, ты непременно станешь сильным.
– Он говорит, что в моем возрасте был на голову выше меня.
– Сильные люди не всегда самые хорошие.
– Но они могут без устали охотиться, скакать верхом.
Я внимательно оглядела брата. Это был болезненный, нежный ребенок. Вокруг него всегда суетились придворные, сдувая с мальчика пылинки, чтобы, не дай Бог, ничего не случилось.
– Если бы я только мог бегать и танцевать, как Елизавета! – воскликнул Эдуард.
– Но разные бывают люди, не все же такие, как Елизавета!
Эдуард улыбнулся – он обожал свою сестру.
Вошел король. Все склонились перед ним в низком поклоне. Он взглянул на Эдуарда, и я заметила, что ему не понравился утомленный вид сына. На Елизавету отец старался не смотреть. Она же нисколько не смущалась его присутствием. Веселая, резвая, рыжекудрая, Елизавета была очень на него похожа.
К моему удивлению, король, пройдя в свои покои, позвал меня.
– Сядь, дочь моя, – произнес он мягко.
Подобная снисходительность не предвещала ничего хорошего.
Мой настороженный взгляд не ускользнул от его внимания.
– Успокойся, – сказал он. – Не бойся. Я хочу с тобой поговорить. Ты уже не ребенок…
– Да, Ваше Величество.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать шесть, Ваше Величество.
– И до сих пор одна! Признаюсь тебе, прошедшие годы были не лучшими в моей жизни. Я разочаровался в своих женах. Джейн, правда, была исключением. Но, похоже, меня преследует злой рок. За что Господь так меня наказал?
Я почувствовала, что просто задыхаюсь от гнева. Так хотелось крикнуть: «У тебя была лучшая в мире жена, но ты отверг ее ради Анны Болейн!»
Он, видимо, почувствовал, как я внутренне сжалась, но продолжал в том же миролюбивом тоне:
– Я был околдован этой ведьмой.
Я молчала. Его взор был устремлен далеко – быть может, он видел перед собой черноокую Анну, из-за которой ему пришлось бросить жену и порвать с Римом… Но он убил ее, оправдывая свое злодейство тем, что она околдовала его.
– А Джейн, – вздохнул он, – умерла…
– Оставив сына Вашему Величеству, – заметила я.
– Как тебе нравится мальчик? Он не слишком болезненный?
– Он не такой крепкий, как Елизавета, но леди Брайан говорит, что нежные дети с возрастом меняются и становятся сильными.
– Я никогда не был хилым ребенком!
– Вашему Величеству нет равных в силе и здоровье. Даже ваш сын не может соперничать с вами.
– Хорошо бы он унаследовал это от меня! Я не прошу многого… Мария, пойми, я чересчур доверчив. Ты же сама видишь, что из этого получается. Я-то думал – встретил наивную, честную девицу…
«Ты говоришь так, будто у тебя не было ни жен, ни любовниц», – мысленно возразила я. Наша беседа со стороны могла бы показаться странной – отец говорил, а я молча смотрела на него, пытаясь изобразить на своем лице сочувствие, с трудом подавляя желание высказать вслух все, что накипело на душе, – и об Анне Болейн, которой отрубили голову мечом, специально заказанным во Франции, и о несчастной Катарине, хладнокровно отправленной им на эшафот…
– Дочь моя, – продолжал он все так же миролюбиво, – я желаю видеть тебя рядом с собой. Теперь, когда я остался совсем один, ты должна жить при дворе и заменить королеву. Отринем печаль, устроим пир, бал. Сделаем это ради наших подданных. Пусть люди повеселятся. Ты возвращаешься во дворец к отцу.
Он, широко улыбаясь, смотрел на меня, ожидая увидеть радость на моем лице.
Во мне боролись противоречивые чувства: с одной стороны, мне хотелось пожить при дворе и своими глазами посмотреть на все, что там происходит, а с другой – находиться постоянно вблизи короля было опасно.
Он не спускал с меня глаз. Я подумала: может, оно и к лучшему, а жить в страхе я привыкла.
– Вижу, ты не против, – ласково сказал он, по-отечески потрепав меня по плечу.
Таким я его еще не видела с тех пор, как мы с матерью оказались в изгнании.
Потеря Катарины Хоуард не прошла для него бесследно. Он сильно сдал и уже не притворялся молодым, как раньше. Ноги у него страшно опухли, он мало двигался, но не отказывал себе в удовольствии хорошо поесть, а потому сильно растолстел. На его одутловатом лице едва видны были маленькие хитрые глаза и тонкие губы. Мрачный и раздражительный, он наводил ужас на придворных, но ко мне был неизменно добр.
Шпионы тут же разнесли по всем королевским дворам Европы, что здоровье английского короля ухудшилось, что его пятилетний сын – ребенок болезненный и что его дочь Мария снова в фаворе.
Вскоре французский король Франциск I бросил пробный шар, намекнув, что неплохо бы сочетать браком его сына, Шарля Орлеанского, с дочерью Генриха VIII.
Эта новость меня не обрадовала. Я уже почти примирилась с мыслью остаться старой девой. Я привыкла много читать, любила долгие прогулки на свежем воздухе, тихие беседы со своими фрейлинами. Такая несколько однообразная жизнь доставляла мне удовольствие, ведь покой можно оценить лишь тогда, когда ты был лишен его долгие годы.
А что ожидало меня при французском дворе? Нет, думала я, жизнь в тени имеет свои преимущества. Если уж выходить замуж и уезжать из Англии, то я предпочла бы быть поближе к императору. Или стать женой Реджинальда… но годы шли, и он был уже не молод.
Вся эта затея и вовсе показалась мне отвратительной, когда я узнала, что французские шпионы расспрашивали моих горничных о моих женских болезнях. Понятно, что их интересовало, не бесплодна ли будущая невеста – ведь у моей матери было много выкидышей.
Эдуард всегда чувствовал себя неловко в его присутствии.
– Я ему не нравлюсь, – взволнованно произнес принц, услышав о приезде отца. Его голубые глаза на бледном лице слегка покраснели от чрезмерного чтения.
Я попыталась успокоить мальчика:
– Король рад, что у него есть ты, его сын. Мы с Елизаветой всего лишь девочки.
– Но он хотел бы иметь сильного сына, такого, как он сам.
– У тебя впереди целая жизнь, ты непременно станешь сильным.
– Он говорит, что в моем возрасте был на голову выше меня.
– Сильные люди не всегда самые хорошие.
– Но они могут без устали охотиться, скакать верхом.
Я внимательно оглядела брата. Это был болезненный, нежный ребенок. Вокруг него всегда суетились придворные, сдувая с мальчика пылинки, чтобы, не дай Бог, ничего не случилось.
– Если бы я только мог бегать и танцевать, как Елизавета! – воскликнул Эдуард.
– Но разные бывают люди, не все же такие, как Елизавета!
Эдуард улыбнулся – он обожал свою сестру.
Вошел король. Все склонились перед ним в низком поклоне. Он взглянул на Эдуарда, и я заметила, что ему не понравился утомленный вид сына. На Елизавету отец старался не смотреть. Она же нисколько не смущалась его присутствием. Веселая, резвая, рыжекудрая, Елизавета была очень на него похожа.
К моему удивлению, король, пройдя в свои покои, позвал меня.
– Сядь, дочь моя, – произнес он мягко.
Подобная снисходительность не предвещала ничего хорошего.
Мой настороженный взгляд не ускользнул от его внимания.
– Успокойся, – сказал он. – Не бойся. Я хочу с тобой поговорить. Ты уже не ребенок…
– Да, Ваше Величество.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать шесть, Ваше Величество.
– И до сих пор одна! Признаюсь тебе, прошедшие годы были не лучшими в моей жизни. Я разочаровался в своих женах. Джейн, правда, была исключением. Но, похоже, меня преследует злой рок. За что Господь так меня наказал?
Я почувствовала, что просто задыхаюсь от гнева. Так хотелось крикнуть: «У тебя была лучшая в мире жена, но ты отверг ее ради Анны Болейн!»
Он, видимо, почувствовал, как я внутренне сжалась, но продолжал в том же миролюбивом тоне:
– Я был околдован этой ведьмой.
Я молчала. Его взор был устремлен далеко – быть может, он видел перед собой черноокую Анну, из-за которой ему пришлось бросить жену и порвать с Римом… Но он убил ее, оправдывая свое злодейство тем, что она околдовала его.
– А Джейн, – вздохнул он, – умерла…
– Оставив сына Вашему Величеству, – заметила я.
– Как тебе нравится мальчик? Он не слишком болезненный?
– Он не такой крепкий, как Елизавета, но леди Брайан говорит, что нежные дети с возрастом меняются и становятся сильными.
– Я никогда не был хилым ребенком!
– Вашему Величеству нет равных в силе и здоровье. Даже ваш сын не может соперничать с вами.
– Хорошо бы он унаследовал это от меня! Я не прошу многого… Мария, пойми, я чересчур доверчив. Ты же сама видишь, что из этого получается. Я-то думал – встретил наивную, честную девицу…
«Ты говоришь так, будто у тебя не было ни жен, ни любовниц», – мысленно возразила я. Наша беседа со стороны могла бы показаться странной – отец говорил, а я молча смотрела на него, пытаясь изобразить на своем лице сочувствие, с трудом подавляя желание высказать вслух все, что накипело на душе, – и об Анне Болейн, которой отрубили голову мечом, специально заказанным во Франции, и о несчастной Катарине, хладнокровно отправленной им на эшафот…
– Дочь моя, – продолжал он все так же миролюбиво, – я желаю видеть тебя рядом с собой. Теперь, когда я остался совсем один, ты должна жить при дворе и заменить королеву. Отринем печаль, устроим пир, бал. Сделаем это ради наших подданных. Пусть люди повеселятся. Ты возвращаешься во дворец к отцу.
Он, широко улыбаясь, смотрел на меня, ожидая увидеть радость на моем лице.
Во мне боролись противоречивые чувства: с одной стороны, мне хотелось пожить при дворе и своими глазами посмотреть на все, что там происходит, а с другой – находиться постоянно вблизи короля было опасно.
Он не спускал с меня глаз. Я подумала: может, оно и к лучшему, а жить в страхе я привыкла.
– Вижу, ты не против, – ласково сказал он, по-отечески потрепав меня по плечу.
Таким я его еще не видела с тех пор, как мы с матерью оказались в изгнании.
* * *
Все изменилось – теперь я пользовалась расположением короля как его любимая дочь.Потеря Катарины Хоуард не прошла для него бесследно. Он сильно сдал и уже не притворялся молодым, как раньше. Ноги у него страшно опухли, он мало двигался, но не отказывал себе в удовольствии хорошо поесть, а потому сильно растолстел. На его одутловатом лице едва видны были маленькие хитрые глаза и тонкие губы. Мрачный и раздражительный, он наводил ужас на придворных, но ко мне был неизменно добр.
Шпионы тут же разнесли по всем королевским дворам Европы, что здоровье английского короля ухудшилось, что его пятилетний сын – ребенок болезненный и что его дочь Мария снова в фаворе.
Вскоре французский король Франциск I бросил пробный шар, намекнув, что неплохо бы сочетать браком его сына, Шарля Орлеанского, с дочерью Генриха VIII.
Эта новость меня не обрадовала. Я уже почти примирилась с мыслью остаться старой девой. Я привыкла много читать, любила долгие прогулки на свежем воздухе, тихие беседы со своими фрейлинами. Такая несколько однообразная жизнь доставляла мне удовольствие, ведь покой можно оценить лишь тогда, когда ты был лишен его долгие годы.
А что ожидало меня при французском дворе? Нет, думала я, жизнь в тени имеет свои преимущества. Если уж выходить замуж и уезжать из Англии, то я предпочла бы быть поближе к императору. Или стать женой Реджинальда… но годы шли, и он был уже не молод.
Вся эта затея и вовсе показалась мне отвратительной, когда я узнала, что французские шпионы расспрашивали моих горничных о моих женских болезнях. Понятно, что их интересовало, не бесплодна ли будущая невеста – ведь у моей матери было много выкидышей.