Страница:
– Да, но я сразу его полюбила.
– Дорогая принцесса, вы ничего не знаете о любви… той, какая бывает между мужем и женой. Вас любят ваша мать, ваш отец, Маргарет Брайан, я – мы все вас горячо любим. И все желаем вам добра. Но император – совсем другое дело.
– Что вы имеете в виду? Он же будет моим мужем!
– Видите ли, принцесса, – сказала графиня, покачав головой, – подобные браки совершаются в интересах государства. Император хотел вступить в союз с вашим отцом, чтобы покорить Францию. Он был холост, а у английского короля – дочь. Вы должны понять, что из-за разницы в возрасте этот брак с самого начала был маловероятным.
– Вы хотите сказать, что император уже не намерен на мне жениться?
Она молчала. Я была так потрясена, что ничего не чувствовала. Наконец графиня снова заговорила:
– Пока до этого не дошло. Но я расскажу вам все, поскольку знаю вас, как никто, – вы умны не по годам и не должны пребывать в заблуждении.
– Прошу вас, графиня, расскажите.
– Это, возможно, неприятно поразит вас. Видите ли, вы не знали императора таким, каков он на самом деле. Вам наговорили много – что он герой, каких не сыщешь в христианском мире, что он великодушен и могуществен. Последнее не подлежит сомнению. Но он в первую очередь – правитель, унаследовавший от своих родителей огромные владения. И он должен думать прежде всего о благе своего государства.
– Что вы этим хотите сказать? Что я недостойна такого могущественного государя?
– Он просто больше не нуждается в вашем отце. Французский король теперь у него в руках, а ни один здравомыслящий правитель не станет разорять собственную страну, ведя бессмысленные войны. Император, судя по всему, не из тех, кто добивается шумной славы победителя. Ему нужно могущество и процветание своего государства. Он уже может обойтись без помощи вашего отца.
– Другими словами, он обручился со мной, когда ему нужна была помощь?
– Именно так и заключаются браки между членами королевских семей. Большинство из нас, по правде говоря, женятся или выходят замуж, когда этого требуют интересы наших семей. А дети королей вступают в брак в интересах государства.
– Получается, что он меня не любил, но я…
– Принцесса, дорогая, и вы не любили его. Вам просто внушили, что вы его любите, и вы подумали, что это и есть любовь, – как в романах, которые Вивас запретил вам читать. Вероятно, он был прав, поскольку из них вы почерпнули представления об идеальной жизни, которая имеет мало общего с реальностью.
– Но что случилось, графиня? Расскажите, прошу вас.
– Император собирается жениться на Изабелле Португальской.
– Но как он это сделает?
– Нет ничего проще. Он потребовал, чтобы ваш отец немедленно отправил вас в Испанию с приданым в 400 тысяч дукатов и обязался оплатить половину расходов на войну с Францией. Таковы его условия. Ему известно, что ваш отец не в состоянии выполнить эти условия, не ввергнув страну в разруху.
– То есть…
– Это – намек на то, что соглашение с вашим отцом утрачивает силу.
– Так он любил не меня…
– Нет. К сожалению, принцесса, мы живем не в сказочном мире, где рыцари в сверкающих доспехах готовы умереть ради дамы своего сердца. Наш мир жесток. Но все же в нем есть любовь. Я люблю вас и готова на все ради вашего счастья. Вы знаете, как любит вас ваша мать. И для нас вы – не пешка, которую можно передвигать по шахматной доске. Вы – наша дорогая, ненаглядная принцесса. И это – та любовь, которой стоит дорожить. Быть может, со временем, когда вам подыщут мужа, вы с ним полюбите друг друга, – такое тоже случается. Я, например, вышла замуж в восемнадцать лет. Это вполне подходящий возраст для вступления в брак, потому что ты еще молод, но уже имеешь какой-то жизненный опыт. Мне выбрали мужа. Им оказался сэр Ричард Поул, владелец поместий в Букингемшире. Король, ваш дедушка, одобрил наш брак и пожаловал моему мужу орден Подвязки. Сэр Ричард верой и правдой служил королю, отличившись в войне с Шотландией. Потом он был камергером принца Артура, за которым была замужем ваша мать, как вам известно.
– Да, я знаю. Но это был ненастоящий брак. Принц Артур был слишком молод и тяжело болел.
Графиня кивнула.
– Мы прожили с мужем, – продолжала она, – четырнадцать лет, а потом он умер.
– Вы, конечно, испытали большое горе.
– Да… Но у меня были дети, ради которых многое можно пережить. У нас с мужем было пятеро детей – Генри, Артур, Реджинальд, Джеффри и Урсула.
– Моя мать, наверное, вам завидует. Ей грустно оттого, что у нее всего один ребенок.
– Но один еще дороже, потому что он – единственный.
– Вам все ваши дети дороги, правда? Вы о них говорите с такой любовью, особенно… о Реджинальде.
– У родителей не должно быть любимчиков.
– А у вас есть любимчик… Реджинальд.
Она ласково улыбнулась.
– Итак, дорогая моя девочка, не стоит горевать. Подумайте о чем-нибудь приятном. Нужно примириться со своей судьбой, и если брак с императором не состоится, вы сможете сказать себе, что это, может, и к лучшему.
– Мне нелегко будет его забыть.
– Милое дитя, но вы же его совсем не знали! Вы все придумали. И о таких делах понятия не имеете.
– Потому что мне ничего не говорят.
Она замолчала, о чем-то задумавшись.
– Похоже, дорогая, что я слишком разболталась. Ваша матушка сейчас очень переживает.
– Да, она так мечтала, что я выйду замуж за императора, потому что он наполовину испанец и сын ее любимой сестры.
– Да. И вам следует поберечь ее. Подождите, пока она сама с вами не заговорит. Ей и без того тяжко. Старайтесь развлечь ее, когда вы вместе. Не подавайте вида, что расстроены из-за неудавшегося брака с императором.
Я кивнула. Графиня поцеловала мне руку.
– Вы доброе дитя, – сказала она со слезами на глазах, – и я молюсь о том, чтобы у вас все было хорошо. Для меня большая честь служить вам, и я всегда буду любить вас как родную дочь.
Я нежно поцеловала ее. По лицу графини было видно, что она встревожена, – она никогда не была так откровенна и многословна. Сказанное ею можно было истолковать как измену. С тех пор, как ее брат Эдуард, граф Уорвикский, был убит по приказу моего деда, Генриха VII, без каких бы то ни было обвинений – только за то, что он Плантагенет, имеющий право на трон, она жила в постоянном страхе за свою жизнь. Одно неосторожное слово, и топор мог опуститься на ее голову. Говоря со мной, она рисковала, но ее любовь ко мне была сильнее страха. Она хотела подготовить меня к тому, что я все равно узнаю, но уже не буду так сильно переживать.
Но я по-прежнему не подозревала о той поистине грандиозной беде, которой суждено было омрачить всю нашу жизнь – и моей матери и мою. Я видела, что у матери трагическое выражение лица, но объясняла это все тем же – ухудшением отношений между отцом и императором. Но оказалось, что дело совсем в другом.
В июне произошло событие, которому я не придала большого значения, хотя и не на шутку рассердилась.
Я знала о существовании Генри Фитцроя, знала, что он был для моей матери постоянным укором в том, что она не смогла родить сына.
В июне ему исполнилось шесть лет, и по этому случаю на торжественной церемонии Фитцрою вручили орден Подвязки. Удостоить такой чести ребенка было нелепо, но именно в тот момент королю было важно подчеркнуть любовь к сыну и показать всем, что из-за своего неудачного брака с женщиной, не способной даже сына родить, он и его страна оказались в таком плачевном состоянии.
Моя мать, естественно, не присутствовала на церемонии, – даже отец не придал этому значения, понимая, насколько ей это больно. Он же все продумал. Позднее я поняла, что каждый шаг в то время он делал, преследуя только одну цель.
Но торжества имели отношение и ко мне. Оказывая столь высокие почести своему незаконнорожденному сыну, отец, может быть, хотел возвысить его надо мной. Такая мысль могла любому прийти в голову. Но народ все равно не потерпел бы на троне бастарда.
Я не могла понять всего значения происходящего, хотя в свои девять лет уже столкнулась с вероломством правителей. Но я чувствовала приближение катастрофы, как цветок чувствует приближение грозы. При моем появлении замолкали разговоры, люди смотрели куда-то в сторону.
Вскоре после дня рождения Фитцроя в Лондон прибыл французский посланник де Во. Он приехал по поручению регентши Франции – матери Франциска, находившегося все еще в Мадриде.
– Зачем он пожаловал? – спросила я графиню.
– Чтобы обсудить с вашим отцом условия перемирия.
– У нас с Францией теперь мир?
– Будет.
– А как же союз с императором? Он недействителен?
– Но ведь война окончена.
– Значит, мы с ним уже не друзья?
– Все будет улажено по-хорошему, никому война не нужна.
– Тогда зачем сюда приехал французский посланник?
– Он договаривается с вашим отцом об условиях мирного соглашения.
– Странно. Мы их так ненавидели, а теперь проявляем такое гостеприимство…
– В этом и состоит дипломатия.
– Я не понимаю.
– Мало кто понимает суть дипломатии. Это – искусство под маской приличия и вежливости скрывать истину.
– Почему люди не говорят открыто то, что думают?
– Потому что это может повлечь за собой нежелательные последствия.
Я не знала, что среди прочего одним из предметов обсуждения между королем, кардиналом и французским послом была я. Сначала объявили, что мне надлежит ехать в Ладлоу.
Сообщила мне об этом моя мать. Когда она вошла в комнату, я была поражена тем, как резко она постарела – в волосах проступила седина, на лице стали заметны морщины, и кожа приобрела нездоровый оттенок.
– Ты поедешь в Ладлоу, – сказала она, – уверена, тебе там понравится.
– А почему так неожиданно? – спросила я, уже привыкнув, что на все есть свои причины.
– Твой отец находит, что для тебя так лучше. Ладлоу – это замок для особо значительных персон. Там очень красиво. Когда в Ладлоу жил твой дядя Артур, он был принцем Уэльским. И тебе отец собирается дать этот титул.
Мне было приятно это слышать, тем более после того тревожного ощущения, которое вызвали во мне почести, коих был удостоен Генри Фитцрой.
– С тобой поедет твой двор. Все будет так же, как здесь.
– А вы, миледи?
Она плотно сжала губы – видно было, как ей тяжело.
– Я, разумеется, останусь здесь, при большом дворе. Но мы будем часто встречаться. Отец настаивает на твоем немедленном отъезде.
– Это означает, – сказала графиня, – что король объявляет вас принцессой Уэльской.
– То есть наследницей престола?
– Безусловно.
– Может быть, он понял, что людям не понравилось, что он оказывает почести Генри Фитцрою?
– О нет, это пустяки. Ваше достоинство они не унижают. Вы его законная дочь, и все это знают. А теперь нам нужно поскорей собраться в дорогу.
Графиня заметила, что впервые этот титул был дарован особе женского пола. Моя мать ласково улыбнулась на прощанье, но скрыть свою печаль ей не удалось – мне хотелось броситься к ней, защитить, разделить с ней ее боль, только бы она рассказала мне, что ее так мучит.
Наконец, они уехали, а я со своей свитой продолжала путь в Ладлоу.
Вокруг действительно было очень красиво. Замок находился недалеко от прелестного городка, и, когда мы проезжали через него, люди вышли на улицы, чтобы приветствовать свою принцессу.
Графиня сообщила, что в связи с моим теперешним высоким положением двор мой теперь будет более многочисленным.
Мне это все нравилось. Глупо переживать, говорила я себе, по поводу какого-то маленького бастарда Фитцроя, не мог же отец ставить его выше только потому, что он – мальчик. Народ любит меня, иначе не стал бы кричать: «Боже, храни нашу юную принцессу!»
Замок, представлявший собой выдающийся образец норманнской архитектуры, был построен вскоре после норманнского завоевания архитектором Роджером де Монтгомери. Правда, с этим замком были связаны некоторые печальные события. Здесь жил после смерти своего отца маленький Эдуард V. Здесь же его провозгласили королем, а тремя месяцами позже он оказался в Тауэре вместе со своим младшим братом герцогом Йоркским, где и был убит, как говорят, родным дядей – Ричардом III. Зная эту грустную историю, я часто думала, находясь в этих стенах, о судьбе невинного ребенка и о тех людях, способных на все, чтобы отобрать корону у наследных принцев.
Первый муж моей матери жил здесь с ней пять месяцев и здесь же скончался. Я старалась представить себе молодую девушку, привезенную сюда из родной Испании. Как она жила среди чужих людей, юная вдова, одинокая и несчастная, пока мой отец, как сказочный рыцарь, не спас ее, сделав своей женой.
И вот теперь здесь жила я, не совсем понимая, чем заслужила такое возвышение и столь пышный двор. К счастью, я не ведала, что у Генри Фитцроя двор гораздо пышней.
Это был мой первый опыт управления маленьким государством – я чувствовала себя королевой в миниатюре. Мне подавали прошения, я председательствовала в Совете. При мне постоянно находилась графиня, учившая, как выступать в Совете, как обходиться с теми, кто приходил с какой-то просьбой. На книги времени теперь не оставалось – я изучала другую науку.
Мой двор включал в себя официальных лиц, число которых было весьма внушительным: главный управляющий, камергер, казначей… И еще пятнадцать придворных дам самого высокого происхождения, находившихся под началом графини Солсбери. Она руководила нами всеми, и чуть что мне было неясно, я бежала к ней за советом.
Я понемногу забывала свое разочарование в императоре, хотя в глубине души все еще надеялась, что он женится на мне. Но главное, я наслаждалась своим новым положением.
Как прекрасно было сбросить с себя бремя Людовикуса Виваса с его мучительными зубрежками и бесконечными запретами! Единственное, чего мне недоставало, – это общества матери. Мне оставалось только рисовать в своем воображении ее жизнь здесь, в этом дворце, в этом парке, но трудно было представить себе тот мир, в котором тебя не существовало.
Наступило Рождество. Я, конечно, была в центре внимания и не скрывала, что мне это очень нравилось.
Графиня от души радовалась тому, что я весела и счастлива. Но нет-нет во мне закрадывалось тревожное чувство, будто она от меня что-то скрывает.
И вот в марте графиня пришла ко мне со словами:
– Пожалуйста, принцесса, не говорите больше об императоре так, как раньше.
– Но я все еще думаю о нем.
– Однако вы понимаете, что помолвка была на самом деле актом межгосударственных отношений, которые, как вам известно, строятся на весьма хрупком основании.
– Графиня, что вы хотите мне сказать?
– Что ж, – сказала она со вздохом, – придется поставить вас в известность, хотя эта новость, надеюсь, уже не поразит вас, поскольку вы были к ней подготовлены. Император женился на Изабелле Португальской.
Я смотрела на нее широко открытыми глазами, все еще не веря своим ушам. Мне не раз намекали на возможность этого брака, но я не верила. Мы же обручены! Как же он мог жениться на другой?!
Графиня беспомощно пожала плечами.
– Вам было всего шесть лет, – сказала она наконец, – и вы видели его всего один раз. Это – плод вашего воображения, не больше. И когда вы трезво взглянете на вещи, то сами все поймете.
– Да, плод моего воображения, – подтвердила я.
И притворилась, что мне нет никакого дела до императора с его женитьбой. Но на самом деле ничто не могло облегчить мою боль. Лежа в постели, я горько плакала над тем, как вероломны правители, как жесток этот мир и как вмиг рассеялись мои детские грезы.
РЕДЖИНАЛЬД ПОУЛ
– Дорогая принцесса, вы ничего не знаете о любви… той, какая бывает между мужем и женой. Вас любят ваша мать, ваш отец, Маргарет Брайан, я – мы все вас горячо любим. И все желаем вам добра. Но император – совсем другое дело.
– Что вы имеете в виду? Он же будет моим мужем!
– Видите ли, принцесса, – сказала графиня, покачав головой, – подобные браки совершаются в интересах государства. Император хотел вступить в союз с вашим отцом, чтобы покорить Францию. Он был холост, а у английского короля – дочь. Вы должны понять, что из-за разницы в возрасте этот брак с самого начала был маловероятным.
– Вы хотите сказать, что император уже не намерен на мне жениться?
Она молчала. Я была так потрясена, что ничего не чувствовала. Наконец графиня снова заговорила:
– Пока до этого не дошло. Но я расскажу вам все, поскольку знаю вас, как никто, – вы умны не по годам и не должны пребывать в заблуждении.
– Прошу вас, графиня, расскажите.
– Это, возможно, неприятно поразит вас. Видите ли, вы не знали императора таким, каков он на самом деле. Вам наговорили много – что он герой, каких не сыщешь в христианском мире, что он великодушен и могуществен. Последнее не подлежит сомнению. Но он в первую очередь – правитель, унаследовавший от своих родителей огромные владения. И он должен думать прежде всего о благе своего государства.
– Что вы этим хотите сказать? Что я недостойна такого могущественного государя?
– Он просто больше не нуждается в вашем отце. Французский король теперь у него в руках, а ни один здравомыслящий правитель не станет разорять собственную страну, ведя бессмысленные войны. Император, судя по всему, не из тех, кто добивается шумной славы победителя. Ему нужно могущество и процветание своего государства. Он уже может обойтись без помощи вашего отца.
– Другими словами, он обручился со мной, когда ему нужна была помощь?
– Именно так и заключаются браки между членами королевских семей. Большинство из нас, по правде говоря, женятся или выходят замуж, когда этого требуют интересы наших семей. А дети королей вступают в брак в интересах государства.
– Получается, что он меня не любил, но я…
– Принцесса, дорогая, и вы не любили его. Вам просто внушили, что вы его любите, и вы подумали, что это и есть любовь, – как в романах, которые Вивас запретил вам читать. Вероятно, он был прав, поскольку из них вы почерпнули представления об идеальной жизни, которая имеет мало общего с реальностью.
– Но что случилось, графиня? Расскажите, прошу вас.
– Император собирается жениться на Изабелле Португальской.
– Но как он это сделает?
– Нет ничего проще. Он потребовал, чтобы ваш отец немедленно отправил вас в Испанию с приданым в 400 тысяч дукатов и обязался оплатить половину расходов на войну с Францией. Таковы его условия. Ему известно, что ваш отец не в состоянии выполнить эти условия, не ввергнув страну в разруху.
– То есть…
– Это – намек на то, что соглашение с вашим отцом утрачивает силу.
– Так он любил не меня…
– Нет. К сожалению, принцесса, мы живем не в сказочном мире, где рыцари в сверкающих доспехах готовы умереть ради дамы своего сердца. Наш мир жесток. Но все же в нем есть любовь. Я люблю вас и готова на все ради вашего счастья. Вы знаете, как любит вас ваша мать. И для нас вы – не пешка, которую можно передвигать по шахматной доске. Вы – наша дорогая, ненаглядная принцесса. И это – та любовь, которой стоит дорожить. Быть может, со временем, когда вам подыщут мужа, вы с ним полюбите друг друга, – такое тоже случается. Я, например, вышла замуж в восемнадцать лет. Это вполне подходящий возраст для вступления в брак, потому что ты еще молод, но уже имеешь какой-то жизненный опыт. Мне выбрали мужа. Им оказался сэр Ричард Поул, владелец поместий в Букингемшире. Король, ваш дедушка, одобрил наш брак и пожаловал моему мужу орден Подвязки. Сэр Ричард верой и правдой служил королю, отличившись в войне с Шотландией. Потом он был камергером принца Артура, за которым была замужем ваша мать, как вам известно.
– Да, я знаю. Но это был ненастоящий брак. Принц Артур был слишком молод и тяжело болел.
Графиня кивнула.
– Мы прожили с мужем, – продолжала она, – четырнадцать лет, а потом он умер.
– Вы, конечно, испытали большое горе.
– Да… Но у меня были дети, ради которых многое можно пережить. У нас с мужем было пятеро детей – Генри, Артур, Реджинальд, Джеффри и Урсула.
– Моя мать, наверное, вам завидует. Ей грустно оттого, что у нее всего один ребенок.
– Но один еще дороже, потому что он – единственный.
– Вам все ваши дети дороги, правда? Вы о них говорите с такой любовью, особенно… о Реджинальде.
– У родителей не должно быть любимчиков.
– А у вас есть любимчик… Реджинальд.
Она ласково улыбнулась.
– Итак, дорогая моя девочка, не стоит горевать. Подумайте о чем-нибудь приятном. Нужно примириться со своей судьбой, и если брак с императором не состоится, вы сможете сказать себе, что это, может, и к лучшему.
– Мне нелегко будет его забыть.
– Милое дитя, но вы же его совсем не знали! Вы все придумали. И о таких делах понятия не имеете.
– Потому что мне ничего не говорят.
Она замолчала, о чем-то задумавшись.
– Похоже, дорогая, что я слишком разболталась. Ваша матушка сейчас очень переживает.
– Да, она так мечтала, что я выйду замуж за императора, потому что он наполовину испанец и сын ее любимой сестры.
– Да. И вам следует поберечь ее. Подождите, пока она сама с вами не заговорит. Ей и без того тяжко. Старайтесь развлечь ее, когда вы вместе. Не подавайте вида, что расстроены из-за неудавшегося брака с императором.
Я кивнула. Графиня поцеловала мне руку.
– Вы доброе дитя, – сказала она со слезами на глазах, – и я молюсь о том, чтобы у вас все было хорошо. Для меня большая честь служить вам, и я всегда буду любить вас как родную дочь.
Я нежно поцеловала ее. По лицу графини было видно, что она встревожена, – она никогда не была так откровенна и многословна. Сказанное ею можно было истолковать как измену. С тех пор, как ее брат Эдуард, граф Уорвикский, был убит по приказу моего деда, Генриха VII, без каких бы то ни было обвинений – только за то, что он Плантагенет, имеющий право на трон, она жила в постоянном страхе за свою жизнь. Одно неосторожное слово, и топор мог опуститься на ее голову. Говоря со мной, она рисковала, но ее любовь ко мне была сильнее страха. Она хотела подготовить меня к тому, что я все равно узнаю, но уже не буду так сильно переживать.
* * *
Лед был сломан: однажды решившись на откровенность, графиня Солсбери стала беседовать со мной о таких вещах, которые раньше тщательно скрывала.Но я по-прежнему не подозревала о той поистине грандиозной беде, которой суждено было омрачить всю нашу жизнь – и моей матери и мою. Я видела, что у матери трагическое выражение лица, но объясняла это все тем же – ухудшением отношений между отцом и императором. Но оказалось, что дело совсем в другом.
В июне произошло событие, которому я не придала большого значения, хотя и не на шутку рассердилась.
Я знала о существовании Генри Фитцроя, знала, что он был для моей матери постоянным укором в том, что она не смогла родить сына.
В июне ему исполнилось шесть лет, и по этому случаю на торжественной церемонии Фитцрою вручили орден Подвязки. Удостоить такой чести ребенка было нелепо, но именно в тот момент королю было важно подчеркнуть любовь к сыну и показать всем, что из-за своего неудачного брака с женщиной, не способной даже сына родить, он и его страна оказались в таком плачевном состоянии.
Моя мать, естественно, не присутствовала на церемонии, – даже отец не придал этому значения, понимая, насколько ей это больно. Он же все продумал. Позднее я поняла, что каждый шаг в то время он делал, преследуя только одну цель.
Но торжества имели отношение и ко мне. Оказывая столь высокие почести своему незаконнорожденному сыну, отец, может быть, хотел возвысить его надо мной. Такая мысль могла любому прийти в голову. Но народ все равно не потерпел бы на троне бастарда.
Я не могла понять всего значения происходящего, хотя в свои девять лет уже столкнулась с вероломством правителей. Но я чувствовала приближение катастрофы, как цветок чувствует приближение грозы. При моем появлении замолкали разговоры, люди смотрели куда-то в сторону.
Вскоре после дня рождения Фитцроя в Лондон прибыл французский посланник де Во. Он приехал по поручению регентши Франции – матери Франциска, находившегося все еще в Мадриде.
– Зачем он пожаловал? – спросила я графиню.
– Чтобы обсудить с вашим отцом условия перемирия.
– У нас с Францией теперь мир?
– Будет.
– А как же союз с императором? Он недействителен?
– Но ведь война окончена.
– Значит, мы с ним уже не друзья?
– Все будет улажено по-хорошему, никому война не нужна.
– Тогда зачем сюда приехал французский посланник?
– Он договаривается с вашим отцом об условиях мирного соглашения.
– Странно. Мы их так ненавидели, а теперь проявляем такое гостеприимство…
– В этом и состоит дипломатия.
– Я не понимаю.
– Мало кто понимает суть дипломатии. Это – искусство под маской приличия и вежливости скрывать истину.
– Почему люди не говорят открыто то, что думают?
– Потому что это может повлечь за собой нежелательные последствия.
Я не знала, что среди прочего одним из предметов обсуждения между королем, кардиналом и французским послом была я. Сначала объявили, что мне надлежит ехать в Ладлоу.
Сообщила мне об этом моя мать. Когда она вошла в комнату, я была поражена тем, как резко она постарела – в волосах проступила седина, на лице стали заметны морщины, и кожа приобрела нездоровый оттенок.
– Ты поедешь в Ладлоу, – сказала она, – уверена, тебе там понравится.
– А почему так неожиданно? – спросила я, уже привыкнув, что на все есть свои причины.
– Твой отец находит, что для тебя так лучше. Ладлоу – это замок для особо значительных персон. Там очень красиво. Когда в Ладлоу жил твой дядя Артур, он был принцем Уэльским. И тебе отец собирается дать этот титул.
Мне было приятно это слышать, тем более после того тревожного ощущения, которое вызвали во мне почести, коих был удостоен Генри Фитцрой.
– С тобой поедет твой двор. Все будет так же, как здесь.
– А вы, миледи?
Она плотно сжала губы – видно было, как ей тяжело.
– Я, разумеется, останусь здесь, при большом дворе. Но мы будем часто встречаться. Отец настаивает на твоем немедленном отъезде.
– Это означает, – сказала графиня, – что король объявляет вас принцессой Уэльской.
– То есть наследницей престола?
– Безусловно.
– Может быть, он понял, что людям не понравилось, что он оказывает почести Генри Фитцрою?
– О нет, это пустяки. Ваше достоинство они не унижают. Вы его законная дочь, и все это знают. А теперь нам нужно поскорей собраться в дорогу.
* * *
Мои родители и весь королевский двор сопровождали нас до Лэнгли в графстве Хафедшир. Между отцом и матерью чувствовалась напряженность. Отец неестественно смеялся. Когда мы прощались, он назвал меня своей принцессой, принцессой Уэльской.Графиня заметила, что впервые этот титул был дарован особе женского пола. Моя мать ласково улыбнулась на прощанье, но скрыть свою печаль ей не удалось – мне хотелось броситься к ней, защитить, разделить с ней ее боль, только бы она рассказала мне, что ее так мучит.
Наконец, они уехали, а я со своей свитой продолжала путь в Ладлоу.
Вокруг действительно было очень красиво. Замок находился недалеко от прелестного городка, и, когда мы проезжали через него, люди вышли на улицы, чтобы приветствовать свою принцессу.
Графиня сообщила, что в связи с моим теперешним высоким положением двор мой теперь будет более многочисленным.
Мне это все нравилось. Глупо переживать, говорила я себе, по поводу какого-то маленького бастарда Фитцроя, не мог же отец ставить его выше только потому, что он – мальчик. Народ любит меня, иначе не стал бы кричать: «Боже, храни нашу юную принцессу!»
Замок, представлявший собой выдающийся образец норманнской архитектуры, был построен вскоре после норманнского завоевания архитектором Роджером де Монтгомери. Правда, с этим замком были связаны некоторые печальные события. Здесь жил после смерти своего отца маленький Эдуард V. Здесь же его провозгласили королем, а тремя месяцами позже он оказался в Тауэре вместе со своим младшим братом герцогом Йоркским, где и был убит, как говорят, родным дядей – Ричардом III. Зная эту грустную историю, я часто думала, находясь в этих стенах, о судьбе невинного ребенка и о тех людях, способных на все, чтобы отобрать корону у наследных принцев.
Первый муж моей матери жил здесь с ней пять месяцев и здесь же скончался. Я старалась представить себе молодую девушку, привезенную сюда из родной Испании. Как она жила среди чужих людей, юная вдова, одинокая и несчастная, пока мой отец, как сказочный рыцарь, не спас ее, сделав своей женой.
И вот теперь здесь жила я, не совсем понимая, чем заслужила такое возвышение и столь пышный двор. К счастью, я не ведала, что у Генри Фитцроя двор гораздо пышней.
Это был мой первый опыт управления маленьким государством – я чувствовала себя королевой в миниатюре. Мне подавали прошения, я председательствовала в Совете. При мне постоянно находилась графиня, учившая, как выступать в Совете, как обходиться с теми, кто приходил с какой-то просьбой. На книги времени теперь не оставалось – я изучала другую науку.
Мой двор включал в себя официальных лиц, число которых было весьма внушительным: главный управляющий, камергер, казначей… И еще пятнадцать придворных дам самого высокого происхождения, находившихся под началом графини Солсбери. Она руководила нами всеми, и чуть что мне было неясно, я бежала к ней за советом.
Я понемногу забывала свое разочарование в императоре, хотя в глубине души все еще надеялась, что он женится на мне. Но главное, я наслаждалась своим новым положением.
Как прекрасно было сбросить с себя бремя Людовикуса Виваса с его мучительными зубрежками и бесконечными запретами! Единственное, чего мне недоставало, – это общества матери. Мне оставалось только рисовать в своем воображении ее жизнь здесь, в этом дворце, в этом парке, но трудно было представить себе тот мир, в котором тебя не существовало.
Наступило Рождество. Я, конечно, была в центре внимания и не скрывала, что мне это очень нравилось.
Графиня от души радовалась тому, что я весела и счастлива. Но нет-нет во мне закрадывалось тревожное чувство, будто она от меня что-то скрывает.
И вот в марте графиня пришла ко мне со словами:
– Пожалуйста, принцесса, не говорите больше об императоре так, как раньше.
– Но я все еще думаю о нем.
– Однако вы понимаете, что помолвка была на самом деле актом межгосударственных отношений, которые, как вам известно, строятся на весьма хрупком основании.
– Графиня, что вы хотите мне сказать?
– Что ж, – сказала она со вздохом, – придется поставить вас в известность, хотя эта новость, надеюсь, уже не поразит вас, поскольку вы были к ней подготовлены. Император женился на Изабелле Португальской.
Я смотрела на нее широко открытыми глазами, все еще не веря своим ушам. Мне не раз намекали на возможность этого брака, но я не верила. Мы же обручены! Как же он мог жениться на другой?!
Графиня беспомощно пожала плечами.
– Вам было всего шесть лет, – сказала она наконец, – и вы видели его всего один раз. Это – плод вашего воображения, не больше. И когда вы трезво взглянете на вещи, то сами все поймете.
– Да, плод моего воображения, – подтвердила я.
И притворилась, что мне нет никакого дела до императора с его женитьбой. Но на самом деле ничто не могло облегчить мою боль. Лежа в постели, я горько плакала над тем, как вероломны правители, как жесток этот мир и как вмиг рассеялись мои детские грезы.
РЕДЖИНАЛЬД ПОУЛ
Женитьба императора надолго отравила мне жизнь. Не успев проснуться, я начинала терзать себя одним и тем же вопросом: как он мог так поступить? И успокаивала себя тем, что, будь я постарше, он, конечно, предпочел бы меня Изабелле Португальской. В эти дни мне особенно не хватало матери. Я знала, что она тоже переживает, ведь в своих мечтах она видела меня испанской королевой. Но наши мечты так и остались мечтами.
А в Ладлоу тем временем жизнь шла своим чередом и, надо сказать, доставляла мне удовольствие – я впервые почувствовала вкус власти, и мне это нравилось.
Но скоро вновь пришлось убедиться, что счастливые дни мимолетны.
Ко мне зашла графиня и сообщила новость, от которой я пришла в ужас.
Какая все-таки удивительная женщина – графиня Солсбери, думала я, ради меня она готова на все, несмотря на то, что ее собственное положение при дворе весьма непрочно.
Графиня знала об отношении короля к Плантагенетам и должна была взвешивать каждое слово, обдумывать каждый шаг, но она была не робкого десятка и всегда делала только то, что считала справедливым, даже если это грозило опасностью. И вот сейчас она снова пошла на риск ради того, чтобы предупредить меня и смягчить удар.
– Вы, конечно, знаете, принцесса, – начала она издалека, – что вопрос о вашем замужестве имеет для вашего отца принципиальное значение. Иначе и быть не может, учитывая ваше высокое положение.
– Знаю, – ответила я, – но какой толк во всех этих помолвках, которые все равно никто всерьез не воспринимает?
– Они имеют значение в тот момент, когда обе стороны подписывают соглашение.
– Если это соглашение остается в силе, – с горечью заметила я.
Она нежно обняла меня, что позволяла себе, только когда мы бывали одни.
– Дорогая моя девочка, у вас с императором слишком большая разница в возрасте. Если бы вы могли тогда пожениться…
– Я рада, что этого не произошло. Если он не смог сохранить верность…не сдержал обещание… лучше уж так, чем…
Она еще теснее прижала меня к себе.
– У вас будет еще много предложений, – мягко проговорила она.
– Я не буду рассматривать их всерьез.
– Что ж, вы еще не достигли возраста, когда вступают в брак. Пройдет год-два, прежде чем можно будет говорить о свадьбе.
– Графиня, вы намерены мне что-то сказать?
– Да. Но вы не должны относиться к этому серьезно. Это – всего лишь дипломатический жест, не более.
– Говорите, кто!
– Король Франции.
Я подумала, что ослышалась. Враг моего отца! О нем говорили как о самом гнусном, самом коварном человеке во всей Европе. Нет, не может быть!
– Но мы же в состоянии войны…
– Это уже в прошлом. Сейчас между нашими странами снова дружеские отношения, и мы снова объединились против императора.
– Нет, не может быть! – воскликнула я.
– Не расстраивайтесь, принцесса. Помолвка все равно ничем не кончится. Я просто хотела, чтобы неприятное известие не застало вас врасплох. Но волноваться, поверьте, не стоит. Это – чистая формальность.
– Но я была уверена, что он в плену у императора…
– Они заключили Мадридское соглашение, согласно которому Франциск освобожден, но на очень жестких условиях. Ему придется отдать императору значительные территории, кажется, Милан, Неаполь, Бургундию и что-то еще. Кроме того, он послал в Мадрид двух своих сыновей в качестве заложников.
– И он согласился?!
– Они уже там.
– Но они же дети! Как можно?
– Франциску было необходимо вернуться на родину. Все очень и очень непросто.
– И за такого человека отец хочет выдать меня замуж!
– Сомневаюсь, что ваш отец действительно этого хотел, – со вздохом сказала графиня. – Полагаю, ему важно было дать понять императору, что тот не столь всемогущ, как думает. Против него уже объединяются несколько стран.
– Как же это все омерзительно!
– Ничего не поделаешь. Так управляют государствами.
– Я никогда не буду править такими методами.
Графиня ласково улыбнулась.
– Уверена, вы будете править мудро и справедливо. Ну а сейчас надо просто хладнокровно воспринять это известие. Готова поклясться, что помолвка не будет иметь продолжения. Есть еще один момент во всей этой истории – по условиям Мадридского соглашения Франциск должен жениться на сестре Карла – Элеоноре. Он связан по рукам и ногам, так как отдал сыновей в заложники.
– А сколько лет французскому королю?
– Скоро – тридцать два.
При этом графиня не упомянула о том, что было широко известно, – большая часть его жизни прошла в излишествах и распутстве, поэтому он выглядел много старше своих лет. А попав в тюрьму, заболел и чуть не умер, но его выходила Маргерит, родная сестра, специально приехавшая в Мадрид ухаживать за братом.
Я с содроганием думала о Франциске, представляя его чудовищем, порождением сатаны. Говорили, что похоть его была ненасытна – он не пропускал ни одной юбки. Неужели и вправду отец решил бросить ему меня на съедение?
Не успела я прийти в себя, потеряв моего обожаемого императора, как ко мне уже потянулись лапы этого монстра!
Что ж, говорила я себе, таков, видно, удел всех принцесс королевской крови – ими можно распоряжаться так, как того требуют интересы государства. А я едва лишь начала в чем-то разбираться, на какое-то время почувствовав себя королевой… И тут же меня вернули к суровой действительности, дав понять, что я – всего лишь женщина, подвластная королю.
Со страхом ждала я посланцев короля, которые повезут меня во дворец, где обручат с ненавистным Франциском.
В силу своего положения королевы в миниатюре, которое я занимала в Ладлоу, я стала больше интересоваться политикой. Меня занимали не столько события римской истории, сколько то, что сегодня происходило в Европе. Я почувствовала вкус власти и уже подумывала о том времени, когда стану править Англией. Мать постарела и не могла иметь детей, а кроме меня других наследников престола не было. Титул принцессы Уэльской и наличие собственного двора в Ладлоу придавали мне вес в собственных глазах.
Неверность императора подействовала отрезвляюще. Хватит, говорила я себе, пора покончить с романтическими иллюзиями и сказками про рыцарей. Я очень изменилась. Отныне мысль о короне не покидала меня, действуя как живительный бальзам.
Однажды в Ладлоу появился незнакомый молодой человек. Графиня привела его ко мне и с нескрываемой гордостью сказала:
– Позвольте представить вам, Ваше Высочество, моего сына Реджинальда Поула.
Я протянула руку для поцелуя. Так вот он какой, любимый сын графини! Совсем не похож на тех мужчин, каких я видела до сих пор. Невысокий, хрупкого сложения, бледный, с каштановыми волосами и серыми, чуть-чуть с голубизной, глазами, он поражал не столько красотой, сколько благородством. Я не могла смотреть на него с тем холодным равнодушием, которое уже становилось для меня привычным. При виде Реджинальда во мне встрепенулись, казалось, забытые чувства, снова захотелось поверить в добро.
Реджинальд держался почтительно, но не подобострастно, как и подобает Плантагенету, в чьих жилах течет кровь английских королей.
– Реджинальд только что приехал из Падуи, он там учился, – сообщила графиня.
– Вы собираетесь остаться в Англии? – спросила я.
– Еще не решил, Ваше Высочество, посмотрим, как сложатся обстоятельства.
– Ваш отец, – заметила графиня, – принял его очень сердечно.
– Да, – подтвердил Реджинальд, – Его Величество отнесся ко мне весьма благосклонно. Я сказал ему, что намерен продолжить образование в картезианском монастыре в Шеене.
Мы стали много времени проводить вместе и, несмотря на разницу в возрасте – ему было шестнадцать, – мне показалось, что ему со мной было интересно. Вот когда я с благодарностью вспомнила Людовикуса Виваса! Реджинальд был откровенно поражен моей образованностью.
Графиня радовалась, что мы подружились, и старалась почаще оставлять нас вдвоем. Мне льстило, что он разговаривает со мной как со взрослой, и благодаря его обществу я окончательно освободилась от мыслей об императоре и грозящей помолвке. Приятно мне было и то, что он восхищался моим отцом и испытывал глубокое уважение к моей матери.
Он был разносторонне образован, но нисколько этим не кичился, поэтому общаться с ним было легко и приятно. Он откровенно обсуждал со мной тему захвата власти Тюдорами, ничего не боясь, потому что для него правда была превыше всего. Я всегда буду благодарна Реджинальду Поулу за то, что он вернул мне утраченную было веру в людей, появившись в моей жизни тогда, когда я чувствовала себя внутренне опустошенной.
Однажды он рассказывал мне о своем деде – Георге, герцоге Кларенском, который умер в Тауэре не без помощи, как говорили, своего брата, короля Эдуарда IV.
– Да, – задумчиво произнес Реджинальд, закончив печальное повествование, – пожалуй, нет ничего опаснее, чем близость к трону. Вам, принцесса, всегда придется быть настороже.
А в Ладлоу тем временем жизнь шла своим чередом и, надо сказать, доставляла мне удовольствие – я впервые почувствовала вкус власти, и мне это нравилось.
Но скоро вновь пришлось убедиться, что счастливые дни мимолетны.
Ко мне зашла графиня и сообщила новость, от которой я пришла в ужас.
Какая все-таки удивительная женщина – графиня Солсбери, думала я, ради меня она готова на все, несмотря на то, что ее собственное положение при дворе весьма непрочно.
Графиня знала об отношении короля к Плантагенетам и должна была взвешивать каждое слово, обдумывать каждый шаг, но она была не робкого десятка и всегда делала только то, что считала справедливым, даже если это грозило опасностью. И вот сейчас она снова пошла на риск ради того, чтобы предупредить меня и смягчить удар.
– Вы, конечно, знаете, принцесса, – начала она издалека, – что вопрос о вашем замужестве имеет для вашего отца принципиальное значение. Иначе и быть не может, учитывая ваше высокое положение.
– Знаю, – ответила я, – но какой толк во всех этих помолвках, которые все равно никто всерьез не воспринимает?
– Они имеют значение в тот момент, когда обе стороны подписывают соглашение.
– Если это соглашение остается в силе, – с горечью заметила я.
Она нежно обняла меня, что позволяла себе, только когда мы бывали одни.
– Дорогая моя девочка, у вас с императором слишком большая разница в возрасте. Если бы вы могли тогда пожениться…
– Я рада, что этого не произошло. Если он не смог сохранить верность…не сдержал обещание… лучше уж так, чем…
Она еще теснее прижала меня к себе.
– У вас будет еще много предложений, – мягко проговорила она.
– Я не буду рассматривать их всерьез.
– Что ж, вы еще не достигли возраста, когда вступают в брак. Пройдет год-два, прежде чем можно будет говорить о свадьбе.
– Графиня, вы намерены мне что-то сказать?
– Да. Но вы не должны относиться к этому серьезно. Это – всего лишь дипломатический жест, не более.
– Говорите, кто!
– Король Франции.
Я подумала, что ослышалась. Враг моего отца! О нем говорили как о самом гнусном, самом коварном человеке во всей Европе. Нет, не может быть!
– Но мы же в состоянии войны…
– Это уже в прошлом. Сейчас между нашими странами снова дружеские отношения, и мы снова объединились против императора.
– Нет, не может быть! – воскликнула я.
– Не расстраивайтесь, принцесса. Помолвка все равно ничем не кончится. Я просто хотела, чтобы неприятное известие не застало вас врасплох. Но волноваться, поверьте, не стоит. Это – чистая формальность.
– Но я была уверена, что он в плену у императора…
– Они заключили Мадридское соглашение, согласно которому Франциск освобожден, но на очень жестких условиях. Ему придется отдать императору значительные территории, кажется, Милан, Неаполь, Бургундию и что-то еще. Кроме того, он послал в Мадрид двух своих сыновей в качестве заложников.
– И он согласился?!
– Они уже там.
– Но они же дети! Как можно?
– Франциску было необходимо вернуться на родину. Все очень и очень непросто.
– И за такого человека отец хочет выдать меня замуж!
– Сомневаюсь, что ваш отец действительно этого хотел, – со вздохом сказала графиня. – Полагаю, ему важно было дать понять императору, что тот не столь всемогущ, как думает. Против него уже объединяются несколько стран.
– Как же это все омерзительно!
– Ничего не поделаешь. Так управляют государствами.
– Я никогда не буду править такими методами.
Графиня ласково улыбнулась.
– Уверена, вы будете править мудро и справедливо. Ну а сейчас надо просто хладнокровно воспринять это известие. Готова поклясться, что помолвка не будет иметь продолжения. Есть еще один момент во всей этой истории – по условиям Мадридского соглашения Франциск должен жениться на сестре Карла – Элеоноре. Он связан по рукам и ногам, так как отдал сыновей в заложники.
– А сколько лет французскому королю?
– Скоро – тридцать два.
При этом графиня не упомянула о том, что было широко известно, – большая часть его жизни прошла в излишествах и распутстве, поэтому он выглядел много старше своих лет. А попав в тюрьму, заболел и чуть не умер, но его выходила Маргерит, родная сестра, специально приехавшая в Мадрид ухаживать за братом.
Я с содроганием думала о Франциске, представляя его чудовищем, порождением сатаны. Говорили, что похоть его была ненасытна – он не пропускал ни одной юбки. Неужели и вправду отец решил бросить ему меня на съедение?
Не успела я прийти в себя, потеряв моего обожаемого императора, как ко мне уже потянулись лапы этого монстра!
Что ж, говорила я себе, таков, видно, удел всех принцесс королевской крови – ими можно распоряжаться так, как того требуют интересы государства. А я едва лишь начала в чем-то разбираться, на какое-то время почувствовав себя королевой… И тут же меня вернули к суровой действительности, дав понять, что я – всего лишь женщина, подвластная королю.
Со страхом ждала я посланцев короля, которые повезут меня во дворец, где обручат с ненавистным Франциском.
* * *
Шли дни, но никто не приезжал. Графиня меня успокаивала – столь абсурдное предложение вряд ли возымеет последствия, и поэтому надо относиться к нему как к чисто политическому жесту.В силу своего положения королевы в миниатюре, которое я занимала в Ладлоу, я стала больше интересоваться политикой. Меня занимали не столько события римской истории, сколько то, что сегодня происходило в Европе. Я почувствовала вкус власти и уже подумывала о том времени, когда стану править Англией. Мать постарела и не могла иметь детей, а кроме меня других наследников престола не было. Титул принцессы Уэльской и наличие собственного двора в Ладлоу придавали мне вес в собственных глазах.
Неверность императора подействовала отрезвляюще. Хватит, говорила я себе, пора покончить с романтическими иллюзиями и сказками про рыцарей. Я очень изменилась. Отныне мысль о короне не покидала меня, действуя как живительный бальзам.
Однажды в Ладлоу появился незнакомый молодой человек. Графиня привела его ко мне и с нескрываемой гордостью сказала:
– Позвольте представить вам, Ваше Высочество, моего сына Реджинальда Поула.
Я протянула руку для поцелуя. Так вот он какой, любимый сын графини! Совсем не похож на тех мужчин, каких я видела до сих пор. Невысокий, хрупкого сложения, бледный, с каштановыми волосами и серыми, чуть-чуть с голубизной, глазами, он поражал не столько красотой, сколько благородством. Я не могла смотреть на него с тем холодным равнодушием, которое уже становилось для меня привычным. При виде Реджинальда во мне встрепенулись, казалось, забытые чувства, снова захотелось поверить в добро.
Реджинальд держался почтительно, но не подобострастно, как и подобает Плантагенету, в чьих жилах течет кровь английских королей.
– Реджинальд только что приехал из Падуи, он там учился, – сообщила графиня.
– Вы собираетесь остаться в Англии? – спросила я.
– Еще не решил, Ваше Высочество, посмотрим, как сложатся обстоятельства.
– Ваш отец, – заметила графиня, – принял его очень сердечно.
– Да, – подтвердил Реджинальд, – Его Величество отнесся ко мне весьма благосклонно. Я сказал ему, что намерен продолжить образование в картезианском монастыре в Шеене.
Мы стали много времени проводить вместе и, несмотря на разницу в возрасте – ему было шестнадцать, – мне показалось, что ему со мной было интересно. Вот когда я с благодарностью вспомнила Людовикуса Виваса! Реджинальд был откровенно поражен моей образованностью.
Графиня радовалась, что мы подружились, и старалась почаще оставлять нас вдвоем. Мне льстило, что он разговаривает со мной как со взрослой, и благодаря его обществу я окончательно освободилась от мыслей об императоре и грозящей помолвке. Приятно мне было и то, что он восхищался моим отцом и испытывал глубокое уважение к моей матери.
Он был разносторонне образован, но нисколько этим не кичился, поэтому общаться с ним было легко и приятно. Он откровенно обсуждал со мной тему захвата власти Тюдорами, ничего не боясь, потому что для него правда была превыше всего. Я всегда буду благодарна Реджинальду Поулу за то, что он вернул мне утраченную было веру в людей, появившись в моей жизни тогда, когда я чувствовала себя внутренне опустошенной.
Однажды он рассказывал мне о своем деде – Георге, герцоге Кларенском, который умер в Тауэре не без помощи, как говорили, своего брата, короля Эдуарда IV.
– Да, – задумчиво произнес Реджинальд, закончив печальное повествование, – пожалуй, нет ничего опаснее, чем близость к трону. Вам, принцесса, всегда придется быть настороже.