Страница:
Все это является еще одним из иллюзорных отражений в зеркалах Майи. Людей ведут от одного края жизненного пути до другого, до тех пор пока они на собственном опыте не убедятся, что конечный пункт не находится ни в одной из крайних точек, что самих крайностей не существует. Пока мы не убедимся, что конечной целью, скрывающейся за любыми двойственностями и множественностями, которые мы только можем наблюдать, является, как всегда, единство.
Не существует абсолютного Добра; нет абсолютного Зла. Как могли бы одновременно существовать два абсолюта? Разве мир мог бы управляться двумя одинаковыми силами, действующими в противоположных направлениях?
Если руководствоваться подобным мнением, Бог окажется столь же могущественным, как и устрашающий Дьявол, и это противостояние никогда не разрешится, поскольку эти силы никогда не уравновесятся. Поэтому сегодня оказывается абсурдным представление о всемогущем Боге, способном сочетать в себе все силы Вселенной.
И тут возникают наши вечные вопросы. Хороша или плоха жизнь? Позитивен или негативен разум? Деньги – это добро или зло? Целесообразно милосердие или нет? Все относительно. Вещи и явления сами по себе ни хороши, ни плохи. Это мы даем им ту или иную оценку в зависимости от того, на каком конце шкалы наших ценностей, идущей от духа к материи, от добра ко злу, мы их располагаем. Если бы мы покрасили в белый и черный цвета крайние точки этой шкалы, то пришли бы к неутешительному выводу, что в действительности нам не знакомы эти цвета в чистом виде, что обычно мы имеем дело с обширной гаммой более или менее серого.
В высшей сфере Духа, там, куда мы поместили царство Добра, также существует своя система ценностей. Для Духа одни элементы являются позитивными, а другие – негативными, существует свое представление о хорошем и плохом.
Внизу, в царстве Материи, всё видится наоборот: добром является то, что служит игре Майи, а злом – все противоположное. Здесь, внизу, где наше сознание проводит большую часть времени, многообразие множественности является благом. Благом оказывается даже тревога, порожденная тем, что мы не можем выбрать что-либо определенное во всем этом многообразии. Злом считается то, что отрывает нас от этой калейдоскопической игры. Зло – это то, что отвлекает нас от наших невинных забав с игрушками Майи, которые мы считаем единственно возможной реальностью.
В зависимости от того, какой из крайностей посвящают свою жизнь люди, духовной или материальной, они вырабатывают свое собственное мировоззрение. Отсюда рождается многообразие противоречивых представлений о добре и зле, зависящих от разного положения людей на ступенях эволюционной лестницы, ведущей от материи к духу.
Для того чтобы люди пришли к взаимному согласию в этом вопросе, нужно было бы сначала помочь сблизить их точки зрения, и прежде всего эволюционные этапы, на которых они находятся. А это пока сделать очень трудно, поскольку Майя присутствует среди нас… И мы пока продолжаем бороться за добро и зло, настолько непохожие друг на друга, что иногда они вступают в противоборство, а иногда даже переплетаются друг с другом…
Нет, никоим образом. Темнота, исходящая от Майи, и сопровождающие ее разноцветные огни есть необходимый этап нашего пути.
Если бы мы не жили в тумане, мы бы никогда не научились ни интуитивно чувствовать ясность, ни тосковать о ней. Через сумерки мы идем к свету. За материей мы угадываем дух. Глядя на игру многообразий, мы мечтаем о единственной и конечной цели, которой обязательно достигнем.
Из книги «Игры Майи»
Д. С. Гусман. Новое и вечное
X. А. Ливрага. Свобода внутренняя и внешняя
Не существует абсолютного Добра; нет абсолютного Зла. Как могли бы одновременно существовать два абсолюта? Разве мир мог бы управляться двумя одинаковыми силами, действующими в противоположных направлениях?
Если руководствоваться подобным мнением, Бог окажется столь же могущественным, как и устрашающий Дьявол, и это противостояние никогда не разрешится, поскольку эти силы никогда не уравновесятся. Поэтому сегодня оказывается абсурдным представление о всемогущем Боге, способном сочетать в себе все силы Вселенной.
* * *
С нашей человеческой точки зрения, пытаясь хоть немного приподнять завесу над игрой, в которую все мы втянуты, мы можем сравнить добро с областью Духа и уподобить зло области Материи. Между полюсом Духа и полюсом Материи существуют бесконечные градации добра и зла, образуя те самые полутона, которые мы и можем наблюдать и которые делают невозможным любое окончательное определение.И тут возникают наши вечные вопросы. Хороша или плоха жизнь? Позитивен или негативен разум? Деньги – это добро или зло? Целесообразно милосердие или нет? Все относительно. Вещи и явления сами по себе ни хороши, ни плохи. Это мы даем им ту или иную оценку в зависимости от того, на каком конце шкалы наших ценностей, идущей от духа к материи, от добра ко злу, мы их располагаем. Если бы мы покрасили в белый и черный цвета крайние точки этой шкалы, то пришли бы к неутешительному выводу, что в действительности нам не знакомы эти цвета в чистом виде, что обычно мы имеем дело с обширной гаммой более или менее серого.
* * *
Но этим дуальности не исчерпываются.В высшей сфере Духа, там, куда мы поместили царство Добра, также существует своя система ценностей. Для Духа одни элементы являются позитивными, а другие – негативными, существует свое представление о хорошем и плохом.
Внизу, в царстве Материи, всё видится наоборот: добром является то, что служит игре Майи, а злом – все противоположное. Здесь, внизу, где наше сознание проводит большую часть времени, многообразие множественности является благом. Благом оказывается даже тревога, порожденная тем, что мы не можем выбрать что-либо определенное во всем этом многообразии. Злом считается то, что отрывает нас от этой калейдоскопической игры. Зло – это то, что отвлекает нас от наших невинных забав с игрушками Майи, которые мы считаем единственно возможной реальностью.
В зависимости от того, какой из крайностей посвящают свою жизнь люди, духовной или материальной, они вырабатывают свое собственное мировоззрение. Отсюда рождается многообразие противоречивых представлений о добре и зле, зависящих от разного положения людей на ступенях эволюционной лестницы, ведущей от материи к духу.
Для того чтобы люди пришли к взаимному согласию в этом вопросе, нужно было бы сначала помочь сблизить их точки зрения, и прежде всего эволюционные этапы, на которых они находятся. А это пока сделать очень трудно, поскольку Майя присутствует среди нас… И мы пока продолжаем бороться за добро и зло, настолько непохожие друг на друга, что иногда они вступают в противоборство, а иногда даже переплетаются друг с другом…
* * *
Если бы мы смогли на один миг преодолеть иллюзии и сопоставить человеческие представления, опираясь на духовное единство всего живого, мы несомненно убедились бы, что нет ни хорошего, ни плохого, есть только то, что приносит Благо, что одновременно является и справедливым, и необходимым, и совершенным, и вечным, что всегда существует за всеми дуальностями, которые являются его отражениями в зеркалах Майи.* * *
Благо испускает первый луч, первое отражение – это добро, которое мы соотнесли с Духом. По мере того как этот луч спускается вниз, он постепенно расширяется, раскрывается и теряет свой свет, пока не потускнеет окончательно, добравшись до материи, до мира Майи, где он превращается в зло. Таким образом, Майя является иллюзией, которая затуманивает ясное видение высшего разума. Но, чтобы этого мрака не было заметно, она выдумала тысячи искусственных огней, которые очарованием своего разноцветного блеска подменяют добро на земле.* * *
Должны ли мы из всего этого заключить, что Майя есть зло? Дадим ли мы вновь некую абсолютную оценку этому миру иллюзий, представляя его худшим из всего, что возможно?Нет, никоим образом. Темнота, исходящая от Майи, и сопровождающие ее разноцветные огни есть необходимый этап нашего пути.
Если бы мы не жили в тумане, мы бы никогда не научились ни интуитивно чувствовать ясность, ни тосковать о ней. Через сумерки мы идем к свету. За материей мы угадываем дух. Глядя на игру многообразий, мы мечтаем о единственной и конечной цели, которой обязательно достигнем.
Из книги «Игры Майи»
Д. С. Гусман. Новое и вечное
Сегодня мы хотим поговорить о том, что никогда не оценивают объективно, – о новом. Жажда нового – почти бессознательна, она вынуждает человека к самым невероятным переменам: главное, чтобы то, чем он обладает сегодня, не имело ничего общего с тем, что у него было вчера.
Но разве есть в мире столько новых вещей, чтобы ими можно было замостить длинную дорогу человеческой эволюции? Не будем поддаваться искушению извлекать из памяти бесчисленные пословицы наподобие «нет ничего нового под солнцем». Лучше вспомним великого философа XIX века Е. П. Блаватскую, говорившую об особом искусстве подавать старое вино в новых мехах.
Больно видеть тех, кто, зная и ценя богатый вкус старых вин «великих урожаев», наполняют кубок своей души кислым соком модных идей – незрелых «плодов» сегодняшнего дня. И хуже того, «плоды» эти, собранные с искусственных кустов, вряд ли когда-нибудь созреют.
Мы полагаем, что новое в поверхностном понимании – полная противоположность вечному. Те, кто осознают свое бессмертие, кто ощущают свои истоки в глубинах Вселенной, не боятся естественных повторений, ибо эти повторения неуклонно приближают их к Божественному Началу.
Как сказал бы Аристотель, добродетель – это плод долгих и постоянных упражнений в добродетели. Те же, кто, напротив, считают себя временными и преходящими, как ночные тени, кто ничего не ждут от жизни, ищут быстрых и эффектных перемен – их привлекательность помогает вынести внутреннюю пустоту.
Когда книга, хорошая музыка, произведение искусства, театральная постановка наполнены символами и идеями, вдохновляющими душу, мы можем слушать, созерцать их, наслаждаться ими многократно, и каждый раз будем открывать новые грани смысла. Но когда искусство для нас лишь развлечение, все это интересно нам не больше одного раза… И идеи тоже становятся одноразовыми. Как и мода, увлечения, истины…
Жалок человек, который отчаянно гонится за новым, надеясь тем самым заслужить одобрение других! Ведь истины можно возобновлять постоянно на протяжении тысячелетий, но нельзя заменить их на новые, иначе они перестанут быть истинами. Просто ради новизны мы не согласились бы на то, чтобы солнце перестало греть, а луна стала треугольной. И если бы наша жизнь направлялась твердыми принципами и идеями, у нас вызвал бы тревогу, замешательство и естественное сопротивление тот факт, что нечто меняется только затем, чтобы не выглядеть «анахронизмом», пережитком прошлого.
Философия учит, что Время – это иллюзия. «Анахронизм» тоже иллюзия, созданная недостатком духовного развития. Мы обретем больше нового, если будем жить одной и той же Истиной постоянно, на разных этапах свою пути. Понятий старое и повое нет во вневременном измерении Истины. Есть только истинное и ложное, а движением стоит считать только то, что приближает нас к совершенству. Больше движения, больше перемен – больше признаков того, что мы только начали идти и нам еще нечем похвастаться. Больше твердости, больше уверенности в дорогах, которые мы выбираем, – больше возможности постичь всегда вечную и всегда новую тайну, которая живет в сердце каждого человека.
Но разве есть в мире столько новых вещей, чтобы ими можно было замостить длинную дорогу человеческой эволюции? Не будем поддаваться искушению извлекать из памяти бесчисленные пословицы наподобие «нет ничего нового под солнцем». Лучше вспомним великого философа XIX века Е. П. Блаватскую, говорившую об особом искусстве подавать старое вино в новых мехах.
Больно видеть тех, кто, зная и ценя богатый вкус старых вин «великих урожаев», наполняют кубок своей души кислым соком модных идей – незрелых «плодов» сегодняшнего дня. И хуже того, «плоды» эти, собранные с искусственных кустов, вряд ли когда-нибудь созреют.
Мы полагаем, что новое в поверхностном понимании – полная противоположность вечному. Те, кто осознают свое бессмертие, кто ощущают свои истоки в глубинах Вселенной, не боятся естественных повторений, ибо эти повторения неуклонно приближают их к Божественному Началу.
Как сказал бы Аристотель, добродетель – это плод долгих и постоянных упражнений в добродетели. Те же, кто, напротив, считают себя временными и преходящими, как ночные тени, кто ничего не ждут от жизни, ищут быстрых и эффектных перемен – их привлекательность помогает вынести внутреннюю пустоту.
Когда книга, хорошая музыка, произведение искусства, театральная постановка наполнены символами и идеями, вдохновляющими душу, мы можем слушать, созерцать их, наслаждаться ими многократно, и каждый раз будем открывать новые грани смысла. Но когда искусство для нас лишь развлечение, все это интересно нам не больше одного раза… И идеи тоже становятся одноразовыми. Как и мода, увлечения, истины…
Жалок человек, который отчаянно гонится за новым, надеясь тем самым заслужить одобрение других! Ведь истины можно возобновлять постоянно на протяжении тысячелетий, но нельзя заменить их на новые, иначе они перестанут быть истинами. Просто ради новизны мы не согласились бы на то, чтобы солнце перестало греть, а луна стала треугольной. И если бы наша жизнь направлялась твердыми принципами и идеями, у нас вызвал бы тревогу, замешательство и естественное сопротивление тот факт, что нечто меняется только затем, чтобы не выглядеть «анахронизмом», пережитком прошлого.
Философия учит, что Время – это иллюзия. «Анахронизм» тоже иллюзия, созданная недостатком духовного развития. Мы обретем больше нового, если будем жить одной и той же Истиной постоянно, на разных этапах свою пути. Понятий старое и повое нет во вневременном измерении Истины. Есть только истинное и ложное, а движением стоит считать только то, что приближает нас к совершенству. Больше движения, больше перемен – больше признаков того, что мы только начали идти и нам еще нечем похвастаться. Больше твердости, больше уверенности в дорогах, которые мы выбираем, – больше возможности постичь всегда вечную и всегда новую тайну, которая живет в сердце каждого человека.
X. А. Ливрага. Свобода внутренняя и внешняя
Эта тема одновременно и простая, и сложная. Свобода – одна из тех составляющих жизни, которые сопровождают человека на протяжении тысячелетий, поэтому мы воспринимаем ее как что-то хорошо знакомое, такое же, как огонь, воздух, солнце… Однако и огонь, и воздух, и солнце, как бы хорошо они ни были нам знакомы, остаются для нас тайной. Сколько раз холодными вечерами мы сидели у камина, смотрели на огонь и слушали, как потрескивают охваченные пламенем дрова. И хотя мы наблюдаем это действо всю жизнь, для нас, как и для наших предков, оно остается таинством. И каждый раз оказывается новым… оставаясь таинством, – как бывает и со звездами и облаками, когда мы на них смотрим. С таких позиций мы будем рассматривать и нашу тему.
Будущее совершенно невозможно понять, не принимая в расчет прошлого. Человек нашего времени «сиюминутен», он живет «здесь и сейчас»; его не интересует прошлое, и ему трудно представить, что произойдет в будущем. Он разорвал узы, связывающие поколения, – и оказался оторванным не только от своих предков, но и от потомков. Как легко разрушить связи между поколениями! Человек считает, что так он может покончить со старым, с теми, кто уже ушел. И не задумывается о том, что прерывает связь и с теми, кто придет следом за ним. Что, не понимая образа жизни и мышления своих предшественников, мы не поймем и наших детей и ничего не сможем оставить в наследство внукам.
Очевидно, что мы должны рассматривать человечество как общность людей, которые одну и ту же реальность воспринимают с разных позиций, под разным углом. Проблема свободы, несомненно, волнует современного человека; существовала она и в прошлом, и разные народы рассматривали ее по-разному.
Приведем несколько примеров. В Америке, у майя, толь-теков и ацтеков, новорожденного ребенка не считали ни рабом, ни свободным. Человек рождался человеком, а свободным или рабом он становился в зависимости от своих действий. Если он был способен осуществить свои идеалы, если добивался успеха, то его считали свободным. Если же совершавшиеся им действия приводили его к поражению, если они вели его к саморазрушению или наносили вред окружающим, то его называли рабом, и он должен был работать на других людей, которые были – или считались – свободными.
Говоря о демократии в Древней Греции, мы часто забываем, что для греков демократия была правлением демоса – не всего народа, а небольшой группы образованных людей, умевших, как правило, читать и писать (некоторые не умели, как, например, Сократ, но он, будучи неграмотным, несомненно, был великим философом). Именно демос решал все дела государства.
В Древнем Риме, уже на закате существования империи, рабы могли даже купить себе свободу. Но они не сразу становились свободными, а некоторое время были вольноотпущенниками. Символом этого переходного этапа считался фригийский колпак, который вольноотпущенник должен был носить от трех до пяти лет и за это время доказать, что раб действительно стал свободным человеком.
Но независимо от этих представлений – а их можно дополнить и шумерскими, и китайскими – мы должны ответить себе на вопрос: что значит быть по-настоящему свободным, и когда мы действительно свободны? Как правило, человек считает себя свободным, если он сумел преодолеть какие-то трудности. Так, говорят, что человек «освободился» от давления семьи, если он в один прекрасный день покинул членов своей семьи, вынуждающих его поступать так, а не иначе. И вот он утверждает, что свободен, сидя за столиком в кафе вместе с приятелями, тоже говорящими, что они свободны. Но на самом деле такой человек не освободился, а лишь сменил одну форму свободы на другую. Развивая эту простую мысль, мы придем к выводу, что человек всегда переходит от одной формы свободы к другой. И поскольку в этом мире нет ничего абсолютного, все эти «свободы» будут относительными и обусловленными.
Существует ли свобода на самом деле? Свобода – это субъективное понятие, или она действительно есть в природе? Следуя философии «Нового Акрополя», мы считаем, что свобода – часть природы, что это не выдумка человека. Свобода есть, потому что иначе не было бы ни свободы выбора, ни возможности поступать правильно или ошибаться. С тех пор как человек смог совершать правильные или неправильные действия, смог идти или останавливаться, он обладает свободой действия. Как правило, такая свобода направлена на какие-то внешние ограничения. Именно в этом, по всей видимости, и ошибались многие наши предшественники, считавшие, что освободиться от чего-то внешнего – значит обрести свободу. Так, если передо мной оказалась стена, то, преодолев ее, я говорю: «Я освободился от этой стены!» Но за первой стеной обнаруживается следующая или же обширное пространство, где меня ждут новые препятствия.
Итак, мы приходим к первому выводу, что свобода – это внутреннее действие. Человек может утверждать, что он свободен, но если свободен, то от чего? Мы понимаем свободу как естественное состояние, не как цель, но как средство. Пример тому – нож, который в руках убийцы превращается в опасное оружие, а в руках врача становится инструментом, несущим исцеление. Следовательно, свобода, как и любой другой инструмент, сама по себе не цель, все зависит от того, как мы ею распорядимся. Например, у меня есть зажигалка, с помощью которой можно зажечь сигарету, можно – свечу перед иконой Богоматери, а можно поджечь дом, где живут люди. Спрашивается, зажигалка хорошая или плохая? Понятно, что ни то, ни другое. Все зависит от того, как ею пользоваться и для чего.
Мы должны понять, что свобода сама по себе не цель, поэтому нужно всегда задаваться вопросом: ради чего она? Подтверждение этому мы найдем в истории всех политических и общественных движений, которые обычно повторяют судьбу своих предшественников. Те, кто призывает к освобождению от старых норм, попадают под власть новых, которые порабощают точно так же. Мы знаем, что в целом ряде стран, независимо от господствующей в них идеологии, ведутся войны и существует эксплуатация. Последние военные конфликты показали, что схематические решения не способны удовлетворить всех. Нам нужно нечто, что подходило бы каждому индивидуально.
Мы все устали жить в клетке, устали от того, что к каждому приклеен ярлык и каждый занесен в какой-либо архив. Нам необходимо встретиться с самими собой. Нам нужно поднять свою индивидуальность, как факел, чтобы светить не только себе, но и другим. Я понимаю, что у этого философского подхода есть и сторонники, и противники. Последние не понимают такого простого и философского восприятия свободы. Такие люди понимают свободу как возможность притеснять всех, кто думает не так, как они сами. Здесь видно демагогическое начало, поэтому людям очень трудно вести диалог; мы все это замечали. Мы отравлены, мы совершенно испорчены эгоизмом, который делает нас фальшивыми. Мы настолько испорчены, что не способны воспринимать реальность. Мы часто слышим вопрос «Как дела?», но это не более чем формула вежливости. Как правило, люди ведут пустые разговоры, потому что их мало заботят проблемы других. Нам необходимо разрушить разделяющие нас стены, которые прочнее физических, – стены и преграды интеллектуальной испорченности, эгоизма, разрушительного для человека.
Колумб открыл Америку (или открыл ее заново, что в данном случае не столь важно), и прошло еще очень много лет, прежде чем люди поняли, что же на самом деле произошло: там жили миллионы людей, там были невиданные чудеса, золото… но европейцы продолжали рассуждать о преимуществах пути в Индию через Африку (никто не думал об Америке!). Этот исторический пример показывает, как велика в человеке интеллектуальная и духовная инертность. И наше время в этом смысле не исключение.
Когда мы говорим о свободе, мы, как правило, имеем в виду свободу, связанную с определенными условиями. Говорят о свободе политической, экономической, сексуальной и т. п. Другими словами, нам трудно выделить просто свободу, свободу как таковую, и дать ей определение. На самом ли деле свободны те, кто считает, что обладает политической, экономической или сексуальной свободой? Вот вопрос, на который нам необходимо ответить. Например, человек, ни с чем не считаясь, предается своим страстям и утверждает, что времена лицемерия прошли; он может называть себя свободным. Но разве он свободен? Нет. Он освободился от предубеждений и не считается с общественным мнением, но стал рабом своих страстей, своих инстинктов, а из-за них он позже попадет в ситуации, которые поработят и свяжут его не меньше, чем те семейные узы, которые он только что порвал. То же самое происходит и с человеком, провозглашающим политическую свободу; он покидает ряды какой-либо партии или движения, чтобы кричать на улице: «Свобода!» Такие люди, как правило, выражают свои чувства, переворачивая машины и мусорные баки и бросаясь камнями в других. Разве это свобода? Что подумает о такой свободе человек, которому попали камнем по голове? Какая польза от такой свободы?
Надо искать такое счастье, которое не вредило бы ближнему. Свобода, которую предлагает нам капиталистический мир, свобода всех потребительских обществ и подобных систем – это лишь обусловленная, ограниченная свобода.
Статуя Свободы – одна из самых знаменитых скульптур в США и в мире, часто называемая символом Нью-Йорка и США, символом свободы и демократии, Леди Свобода. Это подарок французских граждан к столетию американской революции.
Как учил меня один старый философ-индус, счастье одних людей обычно рождается из несчастья других. Мы скатились до какой-то формы духовной коммерции, когда счастье одних отзывается страданиями других, когда чья-то свобода оборачивается несвободой для других, когда люди, стремясь избежать одной ловушки, попадают в другую. Так, к примеру, рабочие, пытаясь освободиться от давления со стороны своих хозяев, вступают в профсоюз. Но профсоюз тоже хозяин, часто еще более жесткий, нежели предыдущий. Очень трудно на самом деле стать свободным.
Даже на Востоке, который сегодня в моде, есть люди, считающие себя особенными. Они сидят в позе лотоса, целыми днями перебирают четки и мнят себя свободными, но таковыми не являются. Человек, желающий освободиться ото всех старых обычаев, человек, заявляющий, что он больше не станет есть то, что ели его деды, потому что переходит на макробиотику, – разве он свободен? Разумеется нет. Его день проходит в подсчетах, сколько риса ему надо съесть. Уж точно, моя бабушка, простая крестьянка, была более свободной и ела столько риса, сколько хотела.
Таким образом, мы видим, что существует целая система интеллектуализации свободы, из-за которой мы лишаемся свободы. Как прийти к новой свободе? К новой свободе, которая сохранила бы силу традиции и в то же время была бы на самом деле новой; которая помогла бы нашей молодежи найти выход, подсказала бы, как достойно пройти этот темный, трудный, но славный момент Истории? В темные времена, во времена больших сражений рождаются люди-герои, появляются великие идеи и тяжелые знамена развеваются на ветру Истории.
Необходимо сменить концепцию интеллектуальной свободы на концепцию свободы, воплощенной в жизнь. Нам нужно не думать о свободе, а быть свободными. Потому что, господа, эра размышлений, эра разума умерла. Разум много раз нас обманывал, как вы и сами знаете. Достаточно вспомнить ученых-рационалистов, отрицавших, что аппараты тяжелее воздуха могут летать. Они утверждали, что вода на дне океана должна иметь почти абсолютную плотность и поэтому на больших глубинах рыбы жить не могут, а это оказалось не так. Они не верили, что звук можно передавать по проводам, однако в 1876 году Грэхем Белл изобрел телефон. И подобных примеров множество.
То, что на первый взгляд кажется рациональным, на самом деле в высшей степени иррационально. Стремиться рационализировать свободу – значит изначально ограничить ее, а это равноценно ее отрицанию. Как только мы пытаемся дать определение свободе, она перестает быть свободой. Это все равно что говорить о Боге, что Он велик, добр, великолепен, светел… Если это действительно Бог, то он должен быть только Богом. Бог абсолютен, он присутствует во всем, и мы не можем наделять его характеристиками и чувствами, присущими человеку. Это – одна из проблем религии, ибо на протяжении истории люди приписывали Богу разные атрибуты. В X веке одни, в XIX – другие, а в наше время – третьи. Например, ни в Библии, ни в каком-либо другом Священном Писании нет ни слова против рабства. А когда Иисуса прямо спросили о подношениях, которые следует приносить императору, он ответил: «Кесарю – кесарево, Богу – богово». Для таких великих существ, как Иисус, это не проблема, ибо для них важно, чтобы свободой жили, а не убивали ее рациональными определениями. Основное, к чему мы пришли и в чем заключается наш долг, – это стремиться осуществлять на практике распоряжения нашей внутренней воли. Не говорить о свободе, а попытаться жить ею.
В моих путешествиях я много встречаюсь с людьми, и часто эти встречи производят на меня глубокое впечатление. Так, например, во время моей последней поездки по Европе я встречался с самыми разными группами людей, но всех их объединяла привычка собираться за столом и рассуждать: «Люди станут лучше. Мир будет подобен граду Божьему, о котором говорил святой Августин, он будет новым, лучшим. Не будет ни денег, ни угнетения, ни зла…»
Сказав все это, они смотрели на часы и говорили: «Ну что же, мне пора, меня жена ждет» или: «Что-то я устал, а завтра рано вставать на работу»… Эти люди, рассуждавшие об абсолютной свободе, о том, как полностью изменить мир, люди, считавшие, что вправе менять жизнь других, были не в состоянии ни на минуту освободиться от обстоятельств собственной жизни.
Наш поиск новой свободы должен быть поиском не рационализированной, а живой свободы. И чтобы этой свободой жить, нам надо спросить себя: кто мы, кем мы хотим стать, где мы находимся?.. Мы – это просто совокупность клеток, живущих благодаря какому-то электрическому импульсу? Мы – творения Божьи или же просто плод мгновения любви между нашими родителями? Нам необходимо познать самих себя, чтобы узнать, что мы на самом деле освобождаем; понять, что мы собой представляем, чтобы суметь освободиться. Нам надо понять, что мы – это не волосы, руки или одежда; мы – это не наш дом, не наши материальные блага и даже не наше тело. Даже страдая и испытывая боль, мы продолжаем думать, жить, чувствовать, мечтать о том, что выше нашей боли и наших страданий. Мы – это также не наша юность и не жизненная энергия. Внутренняя сущность с годами не стареет, не умирает. Если человек действительно идеалист, его идеализм живет всегда; единственное, что стареет, – это клетки его тела. В глубине души человек может всегда ощущать себя молодым. Он – нечто гораздо большее, чем его тело и жизненная энергия.
Предположим, что меня кто-то рассердил, и я накричал на него, а потом в этом раскаялся; значит, то, что во мне осуждает мою несправедливость, не может быть одновременно и тем, что гневается. Лук – это не стрелы. Стрелы летят далеко, в центр мишени, но существует также и то, что направило их к цели. Другими словами, кроме моих эмоций есть и то, что наблюдает за ними и дает им оценку. Если я в чем-то ошибся и потом сказал себе: «Нет, так не пойдет. Я был не прав, утверждая, что дважды два – пять», то, следовательно, во мне есть тот, кто наблюдает за моими мыслями.
Микеланджело Буонарроти. Восставший раб. Скульптура, задуманная для ансамбля мавзолея папы Юлия II. 1513. Париж, Лувр
Человек обретает внутреннюю гармонию, гармонию внутреннего бытия благодаря связи с тем, что скрыто за всем проявленным, с тем, что способно оценивать и направлять его жизнь, с тем, что коренится в этике – не в преходящей морали, а в подлинной, глубинной этике.
Подлинное воскресение человека и человечества, реальное преодоление кризиса наступит не тогда, когда понизятся цены на нефть. Кризис, в котором мы находимся, – это моральный, духовный кризис, кризис отсутствия веры. То, чего нам действительно не хватает, – это не хлеб или нефть, а прежде всего духовная сила. Сильные духом могут отвоевать землю у каменистой пустыни и превратить ее в цветущий сад, как это было в старой Кастилии. Сильные духом способны, как когда-то, на утлых деревянных суденышках, готовых в любой момент пойти ко дну, пройти все моря и океаны. Сильные духом могут написать или продиктовать великие сочинения, которые пройдут через всю историю, переходя, как по ступенькам, из века в век. Сократ был неграмотным, но он диктовал своим ученикам, и его слова дошли до нашего времени. Мы видим, что повсюду, во все эпохи движущим импульсом была духовность. Благодаря духу мы можем сделать цветущими бесплодные земли, пересечь океан, возвести искусственные горы и сровнять с землей горы настоящие. Дух посредством воли порождает во всем существующем потребность к духовному совершенствованию.
Будущее совершенно невозможно понять, не принимая в расчет прошлого. Человек нашего времени «сиюминутен», он живет «здесь и сейчас»; его не интересует прошлое, и ему трудно представить, что произойдет в будущем. Он разорвал узы, связывающие поколения, – и оказался оторванным не только от своих предков, но и от потомков. Как легко разрушить связи между поколениями! Человек считает, что так он может покончить со старым, с теми, кто уже ушел. И не задумывается о том, что прерывает связь и с теми, кто придет следом за ним. Что, не понимая образа жизни и мышления своих предшественников, мы не поймем и наших детей и ничего не сможем оставить в наследство внукам.
Очевидно, что мы должны рассматривать человечество как общность людей, которые одну и ту же реальность воспринимают с разных позиций, под разным углом. Проблема свободы, несомненно, волнует современного человека; существовала она и в прошлом, и разные народы рассматривали ее по-разному.
Приведем несколько примеров. В Америке, у майя, толь-теков и ацтеков, новорожденного ребенка не считали ни рабом, ни свободным. Человек рождался человеком, а свободным или рабом он становился в зависимости от своих действий. Если он был способен осуществить свои идеалы, если добивался успеха, то его считали свободным. Если же совершавшиеся им действия приводили его к поражению, если они вели его к саморазрушению или наносили вред окружающим, то его называли рабом, и он должен был работать на других людей, которые были – или считались – свободными.
Говоря о демократии в Древней Греции, мы часто забываем, что для греков демократия была правлением демоса – не всего народа, а небольшой группы образованных людей, умевших, как правило, читать и писать (некоторые не умели, как, например, Сократ, но он, будучи неграмотным, несомненно, был великим философом). Именно демос решал все дела государства.
В Древнем Риме, уже на закате существования империи, рабы могли даже купить себе свободу. Но они не сразу становились свободными, а некоторое время были вольноотпущенниками. Символом этого переходного этапа считался фригийский колпак, который вольноотпущенник должен был носить от трех до пяти лет и за это время доказать, что раб действительно стал свободным человеком.
Но независимо от этих представлений – а их можно дополнить и шумерскими, и китайскими – мы должны ответить себе на вопрос: что значит быть по-настоящему свободным, и когда мы действительно свободны? Как правило, человек считает себя свободным, если он сумел преодолеть какие-то трудности. Так, говорят, что человек «освободился» от давления семьи, если он в один прекрасный день покинул членов своей семьи, вынуждающих его поступать так, а не иначе. И вот он утверждает, что свободен, сидя за столиком в кафе вместе с приятелями, тоже говорящими, что они свободны. Но на самом деле такой человек не освободился, а лишь сменил одну форму свободы на другую. Развивая эту простую мысль, мы придем к выводу, что человек всегда переходит от одной формы свободы к другой. И поскольку в этом мире нет ничего абсолютного, все эти «свободы» будут относительными и обусловленными.
Существует ли свобода на самом деле? Свобода – это субъективное понятие, или она действительно есть в природе? Следуя философии «Нового Акрополя», мы считаем, что свобода – часть природы, что это не выдумка человека. Свобода есть, потому что иначе не было бы ни свободы выбора, ни возможности поступать правильно или ошибаться. С тех пор как человек смог совершать правильные или неправильные действия, смог идти или останавливаться, он обладает свободой действия. Как правило, такая свобода направлена на какие-то внешние ограничения. Именно в этом, по всей видимости, и ошибались многие наши предшественники, считавшие, что освободиться от чего-то внешнего – значит обрести свободу. Так, если передо мной оказалась стена, то, преодолев ее, я говорю: «Я освободился от этой стены!» Но за первой стеной обнаруживается следующая или же обширное пространство, где меня ждут новые препятствия.
Итак, мы приходим к первому выводу, что свобода – это внутреннее действие. Человек может утверждать, что он свободен, но если свободен, то от чего? Мы понимаем свободу как естественное состояние, не как цель, но как средство. Пример тому – нож, который в руках убийцы превращается в опасное оружие, а в руках врача становится инструментом, несущим исцеление. Следовательно, свобода, как и любой другой инструмент, сама по себе не цель, все зависит от того, как мы ею распорядимся. Например, у меня есть зажигалка, с помощью которой можно зажечь сигарету, можно – свечу перед иконой Богоматери, а можно поджечь дом, где живут люди. Спрашивается, зажигалка хорошая или плохая? Понятно, что ни то, ни другое. Все зависит от того, как ею пользоваться и для чего.
Мы должны понять, что свобода сама по себе не цель, поэтому нужно всегда задаваться вопросом: ради чего она? Подтверждение этому мы найдем в истории всех политических и общественных движений, которые обычно повторяют судьбу своих предшественников. Те, кто призывает к освобождению от старых норм, попадают под власть новых, которые порабощают точно так же. Мы знаем, что в целом ряде стран, независимо от господствующей в них идеологии, ведутся войны и существует эксплуатация. Последние военные конфликты показали, что схематические решения не способны удовлетворить всех. Нам нужно нечто, что подходило бы каждому индивидуально.
Мы все устали жить в клетке, устали от того, что к каждому приклеен ярлык и каждый занесен в какой-либо архив. Нам необходимо встретиться с самими собой. Нам нужно поднять свою индивидуальность, как факел, чтобы светить не только себе, но и другим. Я понимаю, что у этого философского подхода есть и сторонники, и противники. Последние не понимают такого простого и философского восприятия свободы. Такие люди понимают свободу как возможность притеснять всех, кто думает не так, как они сами. Здесь видно демагогическое начало, поэтому людям очень трудно вести диалог; мы все это замечали. Мы отравлены, мы совершенно испорчены эгоизмом, который делает нас фальшивыми. Мы настолько испорчены, что не способны воспринимать реальность. Мы часто слышим вопрос «Как дела?», но это не более чем формула вежливости. Как правило, люди ведут пустые разговоры, потому что их мало заботят проблемы других. Нам необходимо разрушить разделяющие нас стены, которые прочнее физических, – стены и преграды интеллектуальной испорченности, эгоизма, разрушительного для человека.
Колумб открыл Америку (или открыл ее заново, что в данном случае не столь важно), и прошло еще очень много лет, прежде чем люди поняли, что же на самом деле произошло: там жили миллионы людей, там были невиданные чудеса, золото… но европейцы продолжали рассуждать о преимуществах пути в Индию через Африку (никто не думал об Америке!). Этот исторический пример показывает, как велика в человеке интеллектуальная и духовная инертность. И наше время в этом смысле не исключение.
Когда мы говорим о свободе, мы, как правило, имеем в виду свободу, связанную с определенными условиями. Говорят о свободе политической, экономической, сексуальной и т. п. Другими словами, нам трудно выделить просто свободу, свободу как таковую, и дать ей определение. На самом ли деле свободны те, кто считает, что обладает политической, экономической или сексуальной свободой? Вот вопрос, на который нам необходимо ответить. Например, человек, ни с чем не считаясь, предается своим страстям и утверждает, что времена лицемерия прошли; он может называть себя свободным. Но разве он свободен? Нет. Он освободился от предубеждений и не считается с общественным мнением, но стал рабом своих страстей, своих инстинктов, а из-за них он позже попадет в ситуации, которые поработят и свяжут его не меньше, чем те семейные узы, которые он только что порвал. То же самое происходит и с человеком, провозглашающим политическую свободу; он покидает ряды какой-либо партии или движения, чтобы кричать на улице: «Свобода!» Такие люди, как правило, выражают свои чувства, переворачивая машины и мусорные баки и бросаясь камнями в других. Разве это свобода? Что подумает о такой свободе человек, которому попали камнем по голове? Какая польза от такой свободы?
Надо искать такое счастье, которое не вредило бы ближнему. Свобода, которую предлагает нам капиталистический мир, свобода всех потребительских обществ и подобных систем – это лишь обусловленная, ограниченная свобода.
Статуя Свободы – одна из самых знаменитых скульптур в США и в мире, часто называемая символом Нью-Йорка и США, символом свободы и демократии, Леди Свобода. Это подарок французских граждан к столетию американской революции.
Как учил меня один старый философ-индус, счастье одних людей обычно рождается из несчастья других. Мы скатились до какой-то формы духовной коммерции, когда счастье одних отзывается страданиями других, когда чья-то свобода оборачивается несвободой для других, когда люди, стремясь избежать одной ловушки, попадают в другую. Так, к примеру, рабочие, пытаясь освободиться от давления со стороны своих хозяев, вступают в профсоюз. Но профсоюз тоже хозяин, часто еще более жесткий, нежели предыдущий. Очень трудно на самом деле стать свободным.
Даже на Востоке, который сегодня в моде, есть люди, считающие себя особенными. Они сидят в позе лотоса, целыми днями перебирают четки и мнят себя свободными, но таковыми не являются. Человек, желающий освободиться ото всех старых обычаев, человек, заявляющий, что он больше не станет есть то, что ели его деды, потому что переходит на макробиотику, – разве он свободен? Разумеется нет. Его день проходит в подсчетах, сколько риса ему надо съесть. Уж точно, моя бабушка, простая крестьянка, была более свободной и ела столько риса, сколько хотела.
Таким образом, мы видим, что существует целая система интеллектуализации свободы, из-за которой мы лишаемся свободы. Как прийти к новой свободе? К новой свободе, которая сохранила бы силу традиции и в то же время была бы на самом деле новой; которая помогла бы нашей молодежи найти выход, подсказала бы, как достойно пройти этот темный, трудный, но славный момент Истории? В темные времена, во времена больших сражений рождаются люди-герои, появляются великие идеи и тяжелые знамена развеваются на ветру Истории.
Необходимо сменить концепцию интеллектуальной свободы на концепцию свободы, воплощенной в жизнь. Нам нужно не думать о свободе, а быть свободными. Потому что, господа, эра размышлений, эра разума умерла. Разум много раз нас обманывал, как вы и сами знаете. Достаточно вспомнить ученых-рационалистов, отрицавших, что аппараты тяжелее воздуха могут летать. Они утверждали, что вода на дне океана должна иметь почти абсолютную плотность и поэтому на больших глубинах рыбы жить не могут, а это оказалось не так. Они не верили, что звук можно передавать по проводам, однако в 1876 году Грэхем Белл изобрел телефон. И подобных примеров множество.
То, что на первый взгляд кажется рациональным, на самом деле в высшей степени иррационально. Стремиться рационализировать свободу – значит изначально ограничить ее, а это равноценно ее отрицанию. Как только мы пытаемся дать определение свободе, она перестает быть свободой. Это все равно что говорить о Боге, что Он велик, добр, великолепен, светел… Если это действительно Бог, то он должен быть только Богом. Бог абсолютен, он присутствует во всем, и мы не можем наделять его характеристиками и чувствами, присущими человеку. Это – одна из проблем религии, ибо на протяжении истории люди приписывали Богу разные атрибуты. В X веке одни, в XIX – другие, а в наше время – третьи. Например, ни в Библии, ни в каком-либо другом Священном Писании нет ни слова против рабства. А когда Иисуса прямо спросили о подношениях, которые следует приносить императору, он ответил: «Кесарю – кесарево, Богу – богово». Для таких великих существ, как Иисус, это не проблема, ибо для них важно, чтобы свободой жили, а не убивали ее рациональными определениями. Основное, к чему мы пришли и в чем заключается наш долг, – это стремиться осуществлять на практике распоряжения нашей внутренней воли. Не говорить о свободе, а попытаться жить ею.
В моих путешествиях я много встречаюсь с людьми, и часто эти встречи производят на меня глубокое впечатление. Так, например, во время моей последней поездки по Европе я встречался с самыми разными группами людей, но всех их объединяла привычка собираться за столом и рассуждать: «Люди станут лучше. Мир будет подобен граду Божьему, о котором говорил святой Августин, он будет новым, лучшим. Не будет ни денег, ни угнетения, ни зла…»
Сказав все это, они смотрели на часы и говорили: «Ну что же, мне пора, меня жена ждет» или: «Что-то я устал, а завтра рано вставать на работу»… Эти люди, рассуждавшие об абсолютной свободе, о том, как полностью изменить мир, люди, считавшие, что вправе менять жизнь других, были не в состоянии ни на минуту освободиться от обстоятельств собственной жизни.
Наш поиск новой свободы должен быть поиском не рационализированной, а живой свободы. И чтобы этой свободой жить, нам надо спросить себя: кто мы, кем мы хотим стать, где мы находимся?.. Мы – это просто совокупность клеток, живущих благодаря какому-то электрическому импульсу? Мы – творения Божьи или же просто плод мгновения любви между нашими родителями? Нам необходимо познать самих себя, чтобы узнать, что мы на самом деле освобождаем; понять, что мы собой представляем, чтобы суметь освободиться. Нам надо понять, что мы – это не волосы, руки или одежда; мы – это не наш дом, не наши материальные блага и даже не наше тело. Даже страдая и испытывая боль, мы продолжаем думать, жить, чувствовать, мечтать о том, что выше нашей боли и наших страданий. Мы – это также не наша юность и не жизненная энергия. Внутренняя сущность с годами не стареет, не умирает. Если человек действительно идеалист, его идеализм живет всегда; единственное, что стареет, – это клетки его тела. В глубине души человек может всегда ощущать себя молодым. Он – нечто гораздо большее, чем его тело и жизненная энергия.
Предположим, что меня кто-то рассердил, и я накричал на него, а потом в этом раскаялся; значит, то, что во мне осуждает мою несправедливость, не может быть одновременно и тем, что гневается. Лук – это не стрелы. Стрелы летят далеко, в центр мишени, но существует также и то, что направило их к цели. Другими словами, кроме моих эмоций есть и то, что наблюдает за ними и дает им оценку. Если я в чем-то ошибся и потом сказал себе: «Нет, так не пойдет. Я был не прав, утверждая, что дважды два – пять», то, следовательно, во мне есть тот, кто наблюдает за моими мыслями.
Микеланджело Буонарроти. Восставший раб. Скульптура, задуманная для ансамбля мавзолея папы Юлия II. 1513. Париж, Лувр
Человек обретает внутреннюю гармонию, гармонию внутреннего бытия благодаря связи с тем, что скрыто за всем проявленным, с тем, что способно оценивать и направлять его жизнь, с тем, что коренится в этике – не в преходящей морали, а в подлинной, глубинной этике.
Подлинное воскресение человека и человечества, реальное преодоление кризиса наступит не тогда, когда понизятся цены на нефть. Кризис, в котором мы находимся, – это моральный, духовный кризис, кризис отсутствия веры. То, чего нам действительно не хватает, – это не хлеб или нефть, а прежде всего духовная сила. Сильные духом могут отвоевать землю у каменистой пустыни и превратить ее в цветущий сад, как это было в старой Кастилии. Сильные духом способны, как когда-то, на утлых деревянных суденышках, готовых в любой момент пойти ко дну, пройти все моря и океаны. Сильные духом могут написать или продиктовать великие сочинения, которые пройдут через всю историю, переходя, как по ступенькам, из века в век. Сократ был неграмотным, но он диктовал своим ученикам, и его слова дошли до нашего времени. Мы видим, что повсюду, во все эпохи движущим импульсом была духовность. Благодаря духу мы можем сделать цветущими бесплодные земли, пересечь океан, возвести искусственные горы и сровнять с землей горы настоящие. Дух посредством воли порождает во всем существующем потребность к духовному совершенствованию.