— У тебя что, в желудке бурчит после того, как пообедаешь сыщиками?
Великан хмыкнул. Хаггарти рассмеялся и стукнул по столу своим узорчатым красно-синим кулаком, рассыпав аккуратные стопки фишек.
— Я знала Зору, — заговорила толстая леди голосом нежным, как китайский фарфор. В его мелодичных звуках цвели магнолии и жимолость. — В Зоре было столько же от цыган, сколько и в тебе, — добавила леди.
— Вы уверены в этом?
— Ну конечно. Эл Джолсон носил черное лицо, но это не делало его негром.[19]
— А где я могу найти ее сейчас?
— Этого я не знаю. Я потеряла ее из виду после того, как она свернула свою палатку.
— Когда это было?
— Весной сорок второго. Однажды она просто взяла и исчезла. Закрыла свою лавочку, не сказав никому ни слова.
— Что вы о ней знаете?
— Не слишком много. Иногда мы собирались на чашку кофе. Болтали о погоде и всякой всячине.
— Она никогда не говорила о певце — Джонни Фаворите?
Толстуха улыбнулась. Глубоко под пластами жира в ней пряталась маленькая девочка в нарядном платьице.
— Вот уж у кого была золотая глотка, — просияла она и промычала одну из давнишних мелодий. — Он и впрямь был моим любимчиком. Однажды я прочитала в скандальной газетенке, что он консультировался у Зоры, но когда я спросила ее об этом, она сразу захлопнулась. По-моему, говорить об этом — все равно что выдавать тайну исповеди.
— Может, вы еще что-нибудь вспомните?
— К сожалению, мы не были настолько близки. Знаешь, кто может тебе помочь?
— Кто?
— Старый Пол Болц. В то время он работал с ней на пару. Он по-прежнему сшивается здесь.
— Где мне его найти?
— В Стиплчейзе. Он там цепным псом. — Толстуха принялась обмахиваться киножурналом. — Хаггарти, сделай ты хоть что-нибудь с этой парилкой. Здесь жарко, как в бойлерной. Я скоро растаю.
Хаггарти рассмеялся.
— От тебя останется самая большая на свете лужа.
Глава двадцать вторая
Глава двадцать третья
Глава двадцать четвертая
Великан хмыкнул. Хаггарти рассмеялся и стукнул по столу своим узорчатым красно-синим кулаком, рассыпав аккуратные стопки фишек.
— Я знала Зору, — заговорила толстая леди голосом нежным, как китайский фарфор. В его мелодичных звуках цвели магнолии и жимолость. — В Зоре было столько же от цыган, сколько и в тебе, — добавила леди.
— Вы уверены в этом?
— Ну конечно. Эл Джолсон носил черное лицо, но это не делало его негром.[19]
— А где я могу найти ее сейчас?
— Этого я не знаю. Я потеряла ее из виду после того, как она свернула свою палатку.
— Когда это было?
— Весной сорок второго. Однажды она просто взяла и исчезла. Закрыла свою лавочку, не сказав никому ни слова.
— Что вы о ней знаете?
— Не слишком много. Иногда мы собирались на чашку кофе. Болтали о погоде и всякой всячине.
— Она никогда не говорила о певце — Джонни Фаворите?
Толстуха улыбнулась. Глубоко под пластами жира в ней пряталась маленькая девочка в нарядном платьице.
— Вот уж у кого была золотая глотка, — просияла она и промычала одну из давнишних мелодий. — Он и впрямь был моим любимчиком. Однажды я прочитала в скандальной газетенке, что он консультировался у Зоры, но когда я спросила ее об этом, она сразу захлопнулась. По-моему, говорить об этом — все равно что выдавать тайну исповеди.
— Может, вы еще что-нибудь вспомните?
— К сожалению, мы не были настолько близки. Знаешь, кто может тебе помочь?
— Кто?
— Старый Пол Болц. В то время он работал с ней на пару. Он по-прежнему сшивается здесь.
— Где мне его найти?
— В Стиплчейзе. Он там цепным псом. — Толстуха принялась обмахиваться киножурналом. — Хаггарти, сделай ты хоть что-нибудь с этой парилкой. Здесь жарко, как в бойлерной. Я скоро растаю.
Хаггарти рассмеялся.
— От тебя останется самая большая на свете лужа.
Глава двадцать вторая
Бульвар и Брайтон-Бич были пусты. Там, где в разгар лета лежали, как моржи на лежбище, людские толпы, сейчас бродили в поисках пустых бутылок лишь несколько несгибаемых старьевщиков. За ними бушевал в прибое свинцово-серый Атлантический океан, разлетаясь каскадами брызг на волнорезе.
Стиплчейз-парк занимал двадцать пять акров земли. Парашютная вышка — подачка со Всемирной Выставки тридцать девятого года — возвышалась над большим застекленным павильоном, похожим на каркас гигантского зонта. На фасаде, над смеющимся раскрашенным лицом основателя парка Джорджа С.Тайлоу, находилась вывеска: “СМЕШНОЕ МЕСТЕЧКО”. В это время года смешного здесь было не больше, чем в плоской шутке. Я глянул вверх, на улыбающуюся физиономию господина Тайлоу, и еще раз подивился его необыкновенному умению находить повод для смеха.
Отыскав в проволочном ограждении дыру подходящего размера, я спустя несколько мгновений уже был на территории парка и стучал кулаком по стеклу павильона, призывая сторожа. Шум эхом разнесся по округе, напоминая работу дюжины разбушевавшихся полтергейстов. Проснись, старик! А вдруг шайка воров собирается очистить парашютную вышку? Я начал круговой обход огромной постройки, стуча по стеклам ладонью. Свернув за угол, я встретился “лицом к лицу” с дулом револьвера. Это был всего-навсего полицейский “Полис-Позитив” 38-го калибра, но мне он показался размером с Большую Берту.[20]
Пушка лежала в уверенной руке жилистого старикана в рыже-коричневой форме. Пара поросячьих глазок над огромным круглым носом, прищурясь, изучала меня.
— Замри! — приказал он глухим, точно из бочки, голосом. Я замер.
— Кажется, вы мистер Болц? — рискнул я начать. — Пол Болц?
— Это тебя не касается. Какого хрена ты здесь делаешь?
— Мое имя Энджел. Мне нужно поговорить с вами об одном деле, которым я занимаюсь. Я частный детектив.
— А чем ты это докажешь?
Я полез за бумажником, и Болц многозначительно ткнул меня “кольтом” в пряжку ремня.
— Левой рукой, — прорычал он.
Переложив “дипломат” в правую руку, я стал действовать левой.
— Брось его на землю и сделай два шага назад. Я повиновался. Болц нагнулся и поднял бумажник, не свода револьвера с моего живота.
— Откройте клапан и сразу увидите фотокопию.
— Между прочим, твоя “жестянка”[21] для меня ничего не значит. У самого дома лежит такая же.
— А я ничего и не говорю. Просто взгляните на фотокопию.
Охранник, не говоря ни слова, пробежал глазами по кармашкам бумажника. Я подумывал было обезоружить его, но оставил эту затею.
— Ну ладно, ты частный сыщик, — произнес он. — Так что тебе от меня нужно?
— Вы Пол Болц?
— Допустим. — Он бросил бумажник на бетон к моим ногам. Я поднял его левой рукой.
— Вот что. День был тяжелый. Спрячьте револьвер, мне нужна ваша помощь. Трудно вам, что ли, поговорить со мной.
Он взглянул на свою пушку, словно прикидывая, не употребить ли ее на ужин. Потом пожал плечами и упрятал револьвер в кобуру, нарочито не застегивая клапан.
— Я Болц, — подтвердил он. — Послушаем твою байку.
— Мы не могли бы где-нибудь спрятаться от ветра?
Болц кивнул уродливой головой, показывая, что мне следует идти впереди. Мы спустились по короткой лестнице к двери с надписью “ВХОД ЗАПРЕЩЕН”.
— Сюда, — сказал он. — Она открыта.
Наши шаги гулко отдавались в пустом зале, напоминая разрывы пушечных ядер. Помещение было достаточно большим, чтоб вместить пару летных ангаров, а остального места хватило бы для полудюжины баскетбольных площадок. Многие аттракционы сохранились еще от старых времен. Большая дощатая горка с волнообразными выемками поблескивала вдали, словно водопад из красного дерева. Еще одна горка, под названием “Водоворот”, спиралью летела вниз с потолка, чтобы “пролиться” на “Живой Биллиардный Стол” — ряд полированных вращающихся дисков, встроенных в пол. Легко было представить себе Гибсоновских девушек[22] и изящных джентльменов в соломенных шляпах, которые танцевали под звуки механического пианино, наигрывавшего мелодию “Возьми меня поиграть в мяч”.
Мы постояли у кривых зеркал, полюбовались на свои искаженные отражения…
— Ну ладно, ищейка, — не выдержал наконец Болц. — Выкладывай свою просьбу.
— Я ищу цыганку, гадалку по имени Мадам Зора. Мне известно, что вы работали на нее в сороковых годах.
Хриплый от курева смех Болца взмыл к усеянному лампочками каркасу, — я сразу вспомнил, как тявкает дрессированный тюлень.
— Знаешь, — выдавил он, — в этом направлении ты не доберешься и до первой базы[23].
— Но почему?
— Почему? Я скажу тебе. Во-первых, потому что она не цыганка, вот почему.
— Я слышал об этом, но как-то не принял всерьез.
— Прими. Разве я не знал ее лавочку вдоль и поперек?
— Расскажите.
— Ладно, сыщик. Я тебе прямо скажу: цыганкой она не была и звали ее не Зора. Дебютантка с Парк-авеню, — случайно узнал.
Я онемел. Да, по сравнению с такой “бомбой” копыто лягнувшего тебя мула могло показаться поцелуем ангела.
— Вы знали ее настоящее имя?
— Ты что, за дурачка меня держишь? Я знал о ней все. Ее звали Мэгги Круземарк. У ее отца кораблей было больше, чем в британском военном флоте.
Я чувствовал себя Резиновым Человечком. На волнистой поверхности кривого зеркала мое лицо вытягивалось все больше и больше.
— Когда вы видели ее последний раз? — спросили резиновые губы.
— Весной сорок второго. Она тогда просто слиняла. Оставила меня, так сказать, с хрустальным шаром в руках.
— А вы не видели с ней певца, его звали Джонни Фаворит?
— Ну еще бы, сколько раз. Она была помешана на нем.
— Она говорила о нем что-нибудь, вы не помните?
— Сила.
— Что?
— Она сказала — он владеет “силой”.
— И все?
— Знаешь, я особо не слушал. По мне так все это ерунда была. — Болц откашлялся и глотнул. — Она — другое дело. Она была одержимой.
— А что Фаворит? — настаивал я.
— И он такой же. По глазам видно было.
— А потом вы его встречали?
— Никогда. Может, он улетел на луну на помеле, мне на него начхать. И на нее тоже.
— Она когда-нибудь упоминала негра-пианиста по имени Пупс Суит?
— Нет.
— Может, еще что вспомните?
Болц сплюнул на пол, себе под ноги.
— А к чему? Те деньки давно умерли и похоронены… Разговаривать было уже не о чем. Болц проводил меня за ограждение и запер ворота. Чуть поколебавшись, я дал ему одну из своих визиток и попросил позвонить, если появится что-нибудь новенькое. Он, конечно, ничего не обещал, но и визитку не выкинул.
Я попытался дозвониться до Миллисент Круземарк из ближайшей телефонной будки, но безрезультатно. Вот так. Долгий был день, даже детективы нуждаются в отдыхе. По пути назад, к Манхэттену, я решил дать себе передышку и набил живот дарами моря в ресторане “Гейдж и Толлнер”. После фаршированного лосося и бутылки ледяного “Шабли” жизнь уже не казалась прогулкой в лодке со стеклянным днищем по городской канализационной системе.
Стиплчейз-парк занимал двадцать пять акров земли. Парашютная вышка — подачка со Всемирной Выставки тридцать девятого года — возвышалась над большим застекленным павильоном, похожим на каркас гигантского зонта. На фасаде, над смеющимся раскрашенным лицом основателя парка Джорджа С.Тайлоу, находилась вывеска: “СМЕШНОЕ МЕСТЕЧКО”. В это время года смешного здесь было не больше, чем в плоской шутке. Я глянул вверх, на улыбающуюся физиономию господина Тайлоу, и еще раз подивился его необыкновенному умению находить повод для смеха.
Отыскав в проволочном ограждении дыру подходящего размера, я спустя несколько мгновений уже был на территории парка и стучал кулаком по стеклу павильона, призывая сторожа. Шум эхом разнесся по округе, напоминая работу дюжины разбушевавшихся полтергейстов. Проснись, старик! А вдруг шайка воров собирается очистить парашютную вышку? Я начал круговой обход огромной постройки, стуча по стеклам ладонью. Свернув за угол, я встретился “лицом к лицу” с дулом револьвера. Это был всего-навсего полицейский “Полис-Позитив” 38-го калибра, но мне он показался размером с Большую Берту.[20]
Пушка лежала в уверенной руке жилистого старикана в рыже-коричневой форме. Пара поросячьих глазок над огромным круглым носом, прищурясь, изучала меня.
— Замри! — приказал он глухим, точно из бочки, голосом. Я замер.
— Кажется, вы мистер Болц? — рискнул я начать. — Пол Болц?
— Это тебя не касается. Какого хрена ты здесь делаешь?
— Мое имя Энджел. Мне нужно поговорить с вами об одном деле, которым я занимаюсь. Я частный детектив.
— А чем ты это докажешь?
Я полез за бумажником, и Болц многозначительно ткнул меня “кольтом” в пряжку ремня.
— Левой рукой, — прорычал он.
Переложив “дипломат” в правую руку, я стал действовать левой.
— Брось его на землю и сделай два шага назад. Я повиновался. Болц нагнулся и поднял бумажник, не свода револьвера с моего живота.
— Откройте клапан и сразу увидите фотокопию.
— Между прочим, твоя “жестянка”[21] для меня ничего не значит. У самого дома лежит такая же.
— А я ничего и не говорю. Просто взгляните на фотокопию.
Охранник, не говоря ни слова, пробежал глазами по кармашкам бумажника. Я подумывал было обезоружить его, но оставил эту затею.
— Ну ладно, ты частный сыщик, — произнес он. — Так что тебе от меня нужно?
— Вы Пол Болц?
— Допустим. — Он бросил бумажник на бетон к моим ногам. Я поднял его левой рукой.
— Вот что. День был тяжелый. Спрячьте револьвер, мне нужна ваша помощь. Трудно вам, что ли, поговорить со мной.
Он взглянул на свою пушку, словно прикидывая, не употребить ли ее на ужин. Потом пожал плечами и упрятал револьвер в кобуру, нарочито не застегивая клапан.
— Я Болц, — подтвердил он. — Послушаем твою байку.
— Мы не могли бы где-нибудь спрятаться от ветра?
Болц кивнул уродливой головой, показывая, что мне следует идти впереди. Мы спустились по короткой лестнице к двери с надписью “ВХОД ЗАПРЕЩЕН”.
— Сюда, — сказал он. — Она открыта.
Наши шаги гулко отдавались в пустом зале, напоминая разрывы пушечных ядер. Помещение было достаточно большим, чтоб вместить пару летных ангаров, а остального места хватило бы для полудюжины баскетбольных площадок. Многие аттракционы сохранились еще от старых времен. Большая дощатая горка с волнообразными выемками поблескивала вдали, словно водопад из красного дерева. Еще одна горка, под названием “Водоворот”, спиралью летела вниз с потолка, чтобы “пролиться” на “Живой Биллиардный Стол” — ряд полированных вращающихся дисков, встроенных в пол. Легко было представить себе Гибсоновских девушек[22] и изящных джентльменов в соломенных шляпах, которые танцевали под звуки механического пианино, наигрывавшего мелодию “Возьми меня поиграть в мяч”.
Мы постояли у кривых зеркал, полюбовались на свои искаженные отражения…
— Ну ладно, ищейка, — не выдержал наконец Болц. — Выкладывай свою просьбу.
— Я ищу цыганку, гадалку по имени Мадам Зора. Мне известно, что вы работали на нее в сороковых годах.
Хриплый от курева смех Болца взмыл к усеянному лампочками каркасу, — я сразу вспомнил, как тявкает дрессированный тюлень.
— Знаешь, — выдавил он, — в этом направлении ты не доберешься и до первой базы[23].
— Но почему?
— Почему? Я скажу тебе. Во-первых, потому что она не цыганка, вот почему.
— Я слышал об этом, но как-то не принял всерьез.
— Прими. Разве я не знал ее лавочку вдоль и поперек?
— Расскажите.
— Ладно, сыщик. Я тебе прямо скажу: цыганкой она не была и звали ее не Зора. Дебютантка с Парк-авеню, — случайно узнал.
Я онемел. Да, по сравнению с такой “бомбой” копыто лягнувшего тебя мула могло показаться поцелуем ангела.
— Вы знали ее настоящее имя?
— Ты что, за дурачка меня держишь? Я знал о ней все. Ее звали Мэгги Круземарк. У ее отца кораблей было больше, чем в британском военном флоте.
Я чувствовал себя Резиновым Человечком. На волнистой поверхности кривого зеркала мое лицо вытягивалось все больше и больше.
— Когда вы видели ее последний раз? — спросили резиновые губы.
— Весной сорок второго. Она тогда просто слиняла. Оставила меня, так сказать, с хрустальным шаром в руках.
— А вы не видели с ней певца, его звали Джонни Фаворит?
— Ну еще бы, сколько раз. Она была помешана на нем.
— Она говорила о нем что-нибудь, вы не помните?
— Сила.
— Что?
— Она сказала — он владеет “силой”.
— И все?
— Знаешь, я особо не слушал. По мне так все это ерунда была. — Болц откашлялся и глотнул. — Она — другое дело. Она была одержимой.
— А что Фаворит? — настаивал я.
— И он такой же. По глазам видно было.
— А потом вы его встречали?
— Никогда. Может, он улетел на луну на помеле, мне на него начхать. И на нее тоже.
— Она когда-нибудь упоминала негра-пианиста по имени Пупс Суит?
— Нет.
— Может, еще что вспомните?
Болц сплюнул на пол, себе под ноги.
— А к чему? Те деньки давно умерли и похоронены… Разговаривать было уже не о чем. Болц проводил меня за ограждение и запер ворота. Чуть поколебавшись, я дал ему одну из своих визиток и попросил позвонить, если появится что-нибудь новенькое. Он, конечно, ничего не обещал, но и визитку не выкинул.
Я попытался дозвониться до Миллисент Круземарк из ближайшей телефонной будки, но безрезультатно. Вот так. Долгий был день, даже детективы нуждаются в отдыхе. По пути назад, к Манхэттену, я решил дать себе передышку и набил живот дарами моря в ресторане “Гейдж и Толлнер”. После фаршированного лосося и бутылки ледяного “Шабли” жизнь уже не казалась прогулкой в лодке со стеклянным днищем по городской канализационной системе.
Глава двадцать третья
Пупс Суит занял всю третью страницу в “Дэйли-Ньюс”. В заметке под оглушительным заголовком “СВИРЕПОЕ РИТУАЛЬНОЕ УБИЙСТВО” я не нашел ни слова о том, что затолкали ему в глотку, зато приводился снимок кровавых рисунков на стене, и еще один, где Пупс играл на пианино. Тело обнаружил гитарист из трио, заехавший за боссом перед работой. Его отпустили после допроса. Подозреваемых не было, но в Гарлеме многие знали, что Пупс давно состоял в тайной секте вудуистов.
Я прочел утреннюю газету в вагоне подземки по дороге в центр, оставив “шеви” на стоянке в Челси. Моей первой остановкой была Публичная библиотека, где после нескольких неудачных попыток я все же нашел, к кому обратиться, и получил нужную книгу — свежий парижский телефонный справочник. М.Круземарк жила на улице Нотр-Дам де Шан. Я записал номер в записную книжку.
По пути в контору я заглянул в Брайант-парк: хотелось спокойно посидеть и подумать. Я чувствовал, что гоняюсь за тенью. Джонни Фаворит был замешан в зловещих делах подпольного мира вуду и черной магии. Вне сцены он вел тайную жизнь, включавшую в себя черепа в чемодане и гадалку-невесту. Он — посвященный, хунси-босал. Пупс сыграл в ящик за то, что болтал о нем. Каким-то образом имел к этому отношение и доктор Фаулер. Да, хотя никто и не видел Джонни Фаворита, он отбрасывал длинную-длинную тень.
Когда я отпер внутреннюю дверь своей конторы, время уже шло к полудню. Разобрав почту, я нашел чек на 500 долларов от фирмы “Макинтош, Уайнсэп и Спай”. Всю прочую макулатуру я сразу бросил в корзинку и позвонил в свою телефонную службу. Сообщений для меня не было, хотя этим утром три раза звонила какая-то женщина, не пожелавшая назвать себя.
Затем я попытался дозвониться до Маргарет Круземарк в Париж, но заокеанская телефонистка не могла получить ответ, несмотря на двадцатиминутные старания. Я набрал тогда номер Германа Уайнсэпа на Уолл-стрит и поблагодарил за чек. Он поинтересовался, как продвигаются дела, и я ответил “прекрасно”, намекнув, что хотел бы связаться с господином Сифром. Уайнсэп заметил, что днем у него назначена деловая встреча с хозяином, и он передаст мою просьбу. Я выразил ему признательность, мы тепло распрощались и повесили трубки.
Я уже взялся за пальто, когда зазвонил телефон. Это была Эпифани Праудфут, она казалась запыхавшейся.
— Я должна вас немедленно увидеть.
— Что случилось?
— Не хочу говорить по телефону.
— Где вы сейчас находитесь?
— В своем магазине.
— Не торопитесь. Я сейчас выйду перекусить, а через час мы можем встретиться у меня в конторе. Знаете, где это?
— У меня есть ваша карточка.
— Отлично. До встречи.
Она повесила трубку не прощаясь.
Заперев чек адвоката в конторский сейф, я уже собрался было уходить, как вдруг услышал звук открывающейся двери. Моя контора всегда рада клиентам; вот почему на дверях под названием фирмы написано “ВОЙДИТЕ”. Но обычно — клиенты стучат. Ввалиться в контору без единого слова мог только легавый или какой-нибудь непрошеный гость. Иногда — оба в одном лице.
На сей раз это был коп в наброшенном на коричневый мохеровый пуловер сером габардиновом плаще и коротковатых брюках, манжеты которых не слишком скрывали грубые башмаки и белые спортивные носки.
— Вы Энджел? — рявкнул он.
— Да, точно.
— Я детектив, лейтенант Стерн. Этой мой напарник, сержант Деймос.
Он кивнул в сторону открытой двери, где стоял, нахмурившись, мужчина с бочкообразной грудью, в одежде портовика: вязаная шерстяная шапочка и куртка в черно-белую клетку. Щетина у него на лице была настолько темной, что — даже сбритая — смотрелась, как пороховой ожог.
— Чем могу служить, джентльмены? — спросил я. Стерн, верзила с квадратной челюстью и носом как у здорового ледокола, выпятил вперед свой “квадрат” и мрачно произнес сквозь зубы:
— Мы бы хотели задать вам парочку вопросов.
— Весь к вашим услугам. Я как раз собирался пойти позавтракать. Не хотите присоединиться?
— Лучше поговорим здесь, — предложил Стерн. Его напарник закрыл дверь.
— Ну что ж… — Я обошел стол и извлек бутылку канадского виски и коробку своих рождественских сигар. — Это все угощение, которое я могу вам предложить. Бумажные стаканчики — у водоохладителя.
— Никогда не пью на службе, — заметил Стерн, угощаясь пригоршней сигар.
— Сочувствую. А мне пора позавтракать. — Я поднес бутылку к охладителю, налил полстакана и добавил на палец воды. — Ваше здоровье.
Стерн сунул сигары в нагрудный карман.
— Где вы были вчера утром, около одиннадцати?
— Дома. Спал.
— Завидую тем, кто работает сам на себя, — процедил Стерн напарнику. Тот хрюкнул в ответ. — А почему вы дрыхнули, когда все давно работали, Энджел?
— Я работал допоздна позавчерашней ночью.
— И где же это было?
— В Гарлеме. А в чем дело, лейтенант?
Стерн извлек из кармана плаща одну вещицу и показал ее мне.
— Узнаете?
— Одна из моих визиток, — кивнул я.
— Может, потрудитесь объяснить, как она оказалась в квартире убитого?
— Пупса Суита?
— Вот-вот, расскажите-ка об этом. — Стерн сел на краешек моего стола и сдвинул шляпу на затылок.
— Да рассказывать-то не о чем. Я отправился в Гарлем, чтобы повидать Суита. Мне нужно было расспросить его по поводу работы, которой я занимаюсь. Как я и ожидал, он оказался бесполезен. Я дал ему свою визитку на случай, если что-то прояснится.
— Не слишком убедительно, Энджел. Попробуйте-ка еще раз.
— Ладно. Мне поручено найти пропавшего человека. Объект моего внимания исчез более двенадцати лет назад. Одной из немногих ниточек было старое фото, где парень снялся вместе с Пупсом. Прошлой ночью я поехал в центр, чтобы попросить его помочь мне. Вначале, когда я заговорил с ним в “Красном петухе”, он начал осторожничать, и я решил проследить за ним. После работы он отправился в Парк. Они там устроили какую-то церемонию вуду, возле Меера, — потусовались и убили петуха. Я чувствовал себя туристом.
— Кто это “они”? — спросил Стерн.
— Цветные, человек пятнадцать — мужчины и женщины, я никого из них раньше не видел, кроме Пупса.
— И что вы сделали?
— Ничего, Пупс покинул парк один. Я ехал за ним до дома, а там… убедил его поговорить со мной. Он сказал, что не видел парня, которого я ищу, с тех самых пор, как был сделан снимок. Я дал ему визитку и попросил позвонить, если он что-нибудь вспомнит… Сейчас вам понравилось больше?
— Не намного. — Стерн равнодушно обозревал свои толстые ногти. — Интересно, а как вы его убедили?
— Психология, — скромно объяснил я. Стерн поднял брови и оглядел меня с тем же равнодушием, с каким только что рассматривал ногти.
— И кто же объект вашего интереса? Тот, что исчез?
— Я не могу дать вам эту информацию без согласия моего клиента.
— Чепуха, Энджел. Вы вряд ли поможете своему клиенту, если я заберу вас с собой, а именно это я и собираюсь сделать.
— К чему сердиться, лейтенант? Я работаю на адвоката по имени Уайнсэп. У меня такое же право на конфиденциальность, как и у него. Не стоит тратить городские деньги на мою доставку в участок, ведь я не пробуду там и часа.
— Номер телефона этого адвоката? Я записал его в своем конторском журнале и, вырвав страничку, подал ее Стерну.
— Я рассказал вам все, что знаю. Судя по тому, что напечатано в газете, с Пупсом разделались его друзья-сектанты, любители куриных потрохов. Если вы прихватите кого-нибудь из них, я рад буду помочь в опознании.
— Очень благородно, Энджел, — усмехнулся Стерн.
— Что это такое? — Деймос, бродивший по конторе, засунув Руки в карманы и посматривая по сторонам, остановился у стены: там, в рамке, над шкафчиком с досье, висел диплом, выданный Йельским университетом Эрни Кавалеро.
— Это диплом ученой степени магистра права, — объяснил я. — Когда-то принадлежал парню, который начал этот бизнес. Он уже умер.
— Сентиментальность? — пробормотал Стерн — опять сквозь губы, как чревовещатель.
— Придает солидность.
— А что в нем сказано? — захотел узнать Деймос.
— Понятия не имею, Я не читаю на латыни.
— Вот оно что. Латынь.
— Именно.
— Будь это даже иврит, тебе какая разница? — осведомился Стерн. Деймос пожал плечами.
— Еще какие-нибудь вопросы, лейтенант? — спросил я. Стерн вновь уставился на меня свои безучастным взглядом. По его глазам видно было, что он никогда не улыбался. Даже во время допроса третьей степени. Он просто делал свою работу.
— Нет. Можете отправляться завтракать вместе со своим правом на конфиденциальность. Беспокоиться вам особо нечего, подумаешь, помер какой-то черномазый. Всем насрать на него.
— Угу. Позвоните, если понадоблюсь.
— Да ух не преминем. Нет, каков принц, а, Деймос? Мы вместе втиснулись в крошечный лифт и спустились вниз, не произнеся ни слова.
Я прочел утреннюю газету в вагоне подземки по дороге в центр, оставив “шеви” на стоянке в Челси. Моей первой остановкой была Публичная библиотека, где после нескольких неудачных попыток я все же нашел, к кому обратиться, и получил нужную книгу — свежий парижский телефонный справочник. М.Круземарк жила на улице Нотр-Дам де Шан. Я записал номер в записную книжку.
По пути в контору я заглянул в Брайант-парк: хотелось спокойно посидеть и подумать. Я чувствовал, что гоняюсь за тенью. Джонни Фаворит был замешан в зловещих делах подпольного мира вуду и черной магии. Вне сцены он вел тайную жизнь, включавшую в себя черепа в чемодане и гадалку-невесту. Он — посвященный, хунси-босал. Пупс сыграл в ящик за то, что болтал о нем. Каким-то образом имел к этому отношение и доктор Фаулер. Да, хотя никто и не видел Джонни Фаворита, он отбрасывал длинную-длинную тень.
Когда я отпер внутреннюю дверь своей конторы, время уже шло к полудню. Разобрав почту, я нашел чек на 500 долларов от фирмы “Макинтош, Уайнсэп и Спай”. Всю прочую макулатуру я сразу бросил в корзинку и позвонил в свою телефонную службу. Сообщений для меня не было, хотя этим утром три раза звонила какая-то женщина, не пожелавшая назвать себя.
Затем я попытался дозвониться до Маргарет Круземарк в Париж, но заокеанская телефонистка не могла получить ответ, несмотря на двадцатиминутные старания. Я набрал тогда номер Германа Уайнсэпа на Уолл-стрит и поблагодарил за чек. Он поинтересовался, как продвигаются дела, и я ответил “прекрасно”, намекнув, что хотел бы связаться с господином Сифром. Уайнсэп заметил, что днем у него назначена деловая встреча с хозяином, и он передаст мою просьбу. Я выразил ему признательность, мы тепло распрощались и повесили трубки.
Я уже взялся за пальто, когда зазвонил телефон. Это была Эпифани Праудфут, она казалась запыхавшейся.
— Я должна вас немедленно увидеть.
— Что случилось?
— Не хочу говорить по телефону.
— Где вы сейчас находитесь?
— В своем магазине.
— Не торопитесь. Я сейчас выйду перекусить, а через час мы можем встретиться у меня в конторе. Знаете, где это?
— У меня есть ваша карточка.
— Отлично. До встречи.
Она повесила трубку не прощаясь.
Заперев чек адвоката в конторский сейф, я уже собрался было уходить, как вдруг услышал звук открывающейся двери. Моя контора всегда рада клиентам; вот почему на дверях под названием фирмы написано “ВОЙДИТЕ”. Но обычно — клиенты стучат. Ввалиться в контору без единого слова мог только легавый или какой-нибудь непрошеный гость. Иногда — оба в одном лице.
На сей раз это был коп в наброшенном на коричневый мохеровый пуловер сером габардиновом плаще и коротковатых брюках, манжеты которых не слишком скрывали грубые башмаки и белые спортивные носки.
— Вы Энджел? — рявкнул он.
— Да, точно.
— Я детектив, лейтенант Стерн. Этой мой напарник, сержант Деймос.
Он кивнул в сторону открытой двери, где стоял, нахмурившись, мужчина с бочкообразной грудью, в одежде портовика: вязаная шерстяная шапочка и куртка в черно-белую клетку. Щетина у него на лице была настолько темной, что — даже сбритая — смотрелась, как пороховой ожог.
— Чем могу служить, джентльмены? — спросил я. Стерн, верзила с квадратной челюстью и носом как у здорового ледокола, выпятил вперед свой “квадрат” и мрачно произнес сквозь зубы:
— Мы бы хотели задать вам парочку вопросов.
— Весь к вашим услугам. Я как раз собирался пойти позавтракать. Не хотите присоединиться?
— Лучше поговорим здесь, — предложил Стерн. Его напарник закрыл дверь.
— Ну что ж… — Я обошел стол и извлек бутылку канадского виски и коробку своих рождественских сигар. — Это все угощение, которое я могу вам предложить. Бумажные стаканчики — у водоохладителя.
— Никогда не пью на службе, — заметил Стерн, угощаясь пригоршней сигар.
— Сочувствую. А мне пора позавтракать. — Я поднес бутылку к охладителю, налил полстакана и добавил на палец воды. — Ваше здоровье.
Стерн сунул сигары в нагрудный карман.
— Где вы были вчера утром, около одиннадцати?
— Дома. Спал.
— Завидую тем, кто работает сам на себя, — процедил Стерн напарнику. Тот хрюкнул в ответ. — А почему вы дрыхнули, когда все давно работали, Энджел?
— Я работал допоздна позавчерашней ночью.
— И где же это было?
— В Гарлеме. А в чем дело, лейтенант?
Стерн извлек из кармана плаща одну вещицу и показал ее мне.
— Узнаете?
— Одна из моих визиток, — кивнул я.
— Может, потрудитесь объяснить, как она оказалась в квартире убитого?
— Пупса Суита?
— Вот-вот, расскажите-ка об этом. — Стерн сел на краешек моего стола и сдвинул шляпу на затылок.
— Да рассказывать-то не о чем. Я отправился в Гарлем, чтобы повидать Суита. Мне нужно было расспросить его по поводу работы, которой я занимаюсь. Как я и ожидал, он оказался бесполезен. Я дал ему свою визитку на случай, если что-то прояснится.
— Не слишком убедительно, Энджел. Попробуйте-ка еще раз.
— Ладно. Мне поручено найти пропавшего человека. Объект моего внимания исчез более двенадцати лет назад. Одной из немногих ниточек было старое фото, где парень снялся вместе с Пупсом. Прошлой ночью я поехал в центр, чтобы попросить его помочь мне. Вначале, когда я заговорил с ним в “Красном петухе”, он начал осторожничать, и я решил проследить за ним. После работы он отправился в Парк. Они там устроили какую-то церемонию вуду, возле Меера, — потусовались и убили петуха. Я чувствовал себя туристом.
— Кто это “они”? — спросил Стерн.
— Цветные, человек пятнадцать — мужчины и женщины, я никого из них раньше не видел, кроме Пупса.
— И что вы сделали?
— Ничего, Пупс покинул парк один. Я ехал за ним до дома, а там… убедил его поговорить со мной. Он сказал, что не видел парня, которого я ищу, с тех самых пор, как был сделан снимок. Я дал ему визитку и попросил позвонить, если он что-нибудь вспомнит… Сейчас вам понравилось больше?
— Не намного. — Стерн равнодушно обозревал свои толстые ногти. — Интересно, а как вы его убедили?
— Психология, — скромно объяснил я. Стерн поднял брови и оглядел меня с тем же равнодушием, с каким только что рассматривал ногти.
— И кто же объект вашего интереса? Тот, что исчез?
— Я не могу дать вам эту информацию без согласия моего клиента.
— Чепуха, Энджел. Вы вряд ли поможете своему клиенту, если я заберу вас с собой, а именно это я и собираюсь сделать.
— К чему сердиться, лейтенант? Я работаю на адвоката по имени Уайнсэп. У меня такое же право на конфиденциальность, как и у него. Не стоит тратить городские деньги на мою доставку в участок, ведь я не пробуду там и часа.
— Номер телефона этого адвоката? Я записал его в своем конторском журнале и, вырвав страничку, подал ее Стерну.
— Я рассказал вам все, что знаю. Судя по тому, что напечатано в газете, с Пупсом разделались его друзья-сектанты, любители куриных потрохов. Если вы прихватите кого-нибудь из них, я рад буду помочь в опознании.
— Очень благородно, Энджел, — усмехнулся Стерн.
— Что это такое? — Деймос, бродивший по конторе, засунув Руки в карманы и посматривая по сторонам, остановился у стены: там, в рамке, над шкафчиком с досье, висел диплом, выданный Йельским университетом Эрни Кавалеро.
— Это диплом ученой степени магистра права, — объяснил я. — Когда-то принадлежал парню, который начал этот бизнес. Он уже умер.
— Сентиментальность? — пробормотал Стерн — опять сквозь губы, как чревовещатель.
— Придает солидность.
— А что в нем сказано? — захотел узнать Деймос.
— Понятия не имею, Я не читаю на латыни.
— Вот оно что. Латынь.
— Именно.
— Будь это даже иврит, тебе какая разница? — осведомился Стерн. Деймос пожал плечами.
— Еще какие-нибудь вопросы, лейтенант? — спросил я. Стерн вновь уставился на меня свои безучастным взглядом. По его глазам видно было, что он никогда не улыбался. Даже во время допроса третьей степени. Он просто делал свою работу.
— Нет. Можете отправляться завтракать вместе со своим правом на конфиденциальность. Беспокоиться вам особо нечего, подумаешь, помер какой-то черномазый. Всем насрать на него.
— Угу. Позвоните, если понадоблюсь.
— Да ух не преминем. Нет, каков принц, а, Деймос? Мы вместе втиснулись в крошечный лифт и спустились вниз, не произнеся ни слова.
Глава двадцать четвертая
Закусочная Гуфа находилась на Сорок третьей улице, напротив Таймс-Билдинг. Там было полно народу, в основном газетчики, но я протиснулся в уголок возле бара, и заказал ростбиф с ржаным хлебцем и бутылку эля, — время поджимало. Несмотря на толпу, клиентов обслуживали быстро, и я уже смаковал пиво, когда меня заметил пробиравшийся к выходу Уолт Риглер и подошел поболтать.
— Что привело тебя в эту берлогу, Гарри? — прокричал он, перекрывая шум разговоров. — Я думал, ты обедаешь у Дауни.
— Не люблю быть рабом привычки.
— Звучит по-философски. Что новенького?
— Почти ничего. Спасибо, что позволил мне потрясти ваш газетный “морг”. За мной должок.
— Брось. Как продвигается твое расследование? Много дерьма раскопал?
— Более чем достаточно. Вчера мне показалось, что я, наконец, вышел на приличный след. Пошел повидать предсказательницу — дочку Круземарка, но, оказалось, промахнулся.
— Что ты имеешь в виду?
— Одна из них черная колдунья, другая белая. Та, что мне нужна, живет в Париже.
— Я не понял, Гарри.
— Они близнецы: Мэгги и Милли, эти сверхъестественные девицы Круземарк.
Уолт почесал затылок и нахмурился.
— Кто-то подшутил над тобой, парень. Маргарет Круземарк — единственный ребенок.
Я едва не захлебнулся пивом.
— Ты уверен?!
— Ну еще бы. Вчера я как раз навел для тебя справки. Весь день их семейная история лежала у меня на столе. У Круземарка была только одна дочь, Гарри. Отдел статистики “Таймс” никогда не ошибается.
— Ну и провели же меня!
— С этим трудно поспорить.
— И как я не понял, что она держит меня за простака! Слишком гладко все выглядело.
— Полегче, приятель, ты говоришь загадками.
— Извини, Уолт. Просто мысли вслух. Сейчас пять минут второго, верно?
— Почти так.
Я поднялся, оставляя мелочь на стойке.
— Пора бежать.
— Что ж, не буду уговаривать тебя остаться, — Риглер одарил меня своей обычной кривой улыбкой.
Спустя несколько минут я уже был у себя в конторе. В приемной ждала Эпифани Праудфут. Юбка из клетчатой шотландки и синий кашемировый свитер делали ее похожей на юную студентку.
— Извините, я опоздал.
— Ничего. Это я пришла рано. — Девушка отбросила старый спортивный журнал и распрямила ноги. Она прекрасно смотрелась даже на дешевом стуле из пластика.
Отперев дверь в застекленной перегородке, я распахнул ее настежь.
— Почему вы хотели меня видеть?
— У вас не слишком внушительная контора. — Она сняла со столика свою сумку и сложенное пальто. — Видимо, вы не относитесь к модным детективам.
— А зачем лезть на глаза? — пояснил я, приглашая ее войти. — Вы платите либо за сделанную работу, либо за интерьер кабинета. — Я закрыл дверь и повесил свое пальто на вешалку.
Она стояла у окна под восьмидюймовыми золотыми буквами на фасаде — названием моего агентства — и смотрела вниз, на улицу.
— Кто платит вам за поиски Джонни Фаворита? — Казалось, она спрашивает об этом свое отражение в окне.
— Я не могу этого сказать. Помимо всего прочего, моя работа включает в себя и сохранение профессиональной тайны. Вы не присядете?
Я взял у нее пальто и повесил радом со своим, а она грациозно опустилась на мягкий, обтянутый кожей стул напротив моего стола. Это было единственное удобное местечко во всем помещении.
— Вы так и не ответили на мой вопрос, — заметил я, откидываясь на спинку крутящегося кресла. — Почему вы пришли?
— Эдисона Суита убили.
— Ага. Я читал в газете. А что вас удивляет? — Ведь это вы его подставили.
Она вцепилась в свою сумку.
— По-моему, вы сошли с ума.
— Быть может. Но я не тупица. Вы были единственной, кто знал, что я разговаривал с Пупсом. Только вы могли донести об этом ребятам, которые прислали ему куриную ножку в подарочной упаковке.
— Вы ничего не поняли.
— Неужели?
— Никаких ребят не было. После того как вы покинули аптеку, я позвонила моему племяннику. Он живет за углом от “Красного петуха”. Это он спрятал ее в рояль. Пупс болтун. Ему следовало напомнить о том, чтобы держал язык за зубами.
— Вы хорошо об этом позаботились. Теперь его язык остался там навсегда.
— Неужели вы думаете, я пришла бы к вам, будь я в этом замешана?
— Я отдаю должное вашим способностям, Эпифани. Ваше представление в Парке произвело на меня большое впечатление.
Эпифани прикусила пальцы и нахмурилась, ерзая на стуле. Она чертовски походила на прогульщицу, вызванную на ковер к школьному директору. Если это и было игрой, то неплохой.
— Вы не имеете права шпионить за мной, — сказала Эпифани, избегая моего взгляда.
— Департамент парковых хозяйств и Общество гуманистов вряд ли согласятся с вами. У вашей милой религии весьма зловещие ритуалы.
На этот раз Эпифани впилась в меня черными от ярости глазами.
— Обеа не подвешивала человека на крест. И никогда не порождала Священную войну или Инквизицию…
— Ну да, конечно: прежде чем сварить суп, нужно убить цыпленка, верно? — Я закурил сигарету и выпустил струйку дыма в потолок. — Но меня беспокоят не мертвые цыплята, скорее, мертвые пианисты.
— Вы думаете, я спокойна? — Эпифани подалась вперед; под тонким свитером рельефно обрисовались изящные выпуклости.
Про таких девушек говорят “сочная”, и мне представилось, как я утоляю жажду ее смуглой плотью.
— Не знаю, что и подумать, — продолжал я. — Вы звоните, уверяя, что должны меня срочно видеть. Теперь вы здесь, но ведете себя так, будто делаете мне одолжение.
— Возможно, так оно и есть. — Она откинулась назад и скрестила длинные ноги. — Вы начинаете поиски Джонни Фаворита, и на следующий день убивают человека. Это не просто совпадение.
— И что же?
— Посмотрите, как расшумелись газеты, связывая это убийство с вуду! Но я могу сказать совершенно точно: смерть Пупса Суита не имеет к Обеа ни малейшего отношения.
— Откуда вам это известно?
— Вы видели фотоснимки в газете? Я кивнул.
— Тогда вы знаете, что эти кровавые знаки на стенах назвали “символами вуду”? Еще один кивок.
— Так вот: легавые разбираются в вуду не больше, чем свиньи в апельсинах! Эти символы должны были изображать веве, но они не годятся.
— Что за веве? — утомленно спросил я.
— Магические знаки. Я не могу объяснить их значение непосвященному, но вся эта кровавая чепуха имеет такое же отношение к настоящему ритуалу, как Санта-Клаус к Иисусу. Я уже много лет мамбо и прекрасно в этом разбираюсь.
Я затушил окурок в пепельнице из “Сторк-клуба”, памяти о давно угасшем любовном романе.
— Уверен, что вы в этом разбираетесь, Эпифани. Так значит, знаки фальшивы?
— Не то чтобы фальшивы, скорее, неправильны. Не знаю, как объяснить по-другому. Ну скажем, кто-то описывает футбольный матч и путает “гол” с “угловым”. Вы понимаете?
— Что привело тебя в эту берлогу, Гарри? — прокричал он, перекрывая шум разговоров. — Я думал, ты обедаешь у Дауни.
— Не люблю быть рабом привычки.
— Звучит по-философски. Что новенького?
— Почти ничего. Спасибо, что позволил мне потрясти ваш газетный “морг”. За мной должок.
— Брось. Как продвигается твое расследование? Много дерьма раскопал?
— Более чем достаточно. Вчера мне показалось, что я, наконец, вышел на приличный след. Пошел повидать предсказательницу — дочку Круземарка, но, оказалось, промахнулся.
— Что ты имеешь в виду?
— Одна из них черная колдунья, другая белая. Та, что мне нужна, живет в Париже.
— Я не понял, Гарри.
— Они близнецы: Мэгги и Милли, эти сверхъестественные девицы Круземарк.
Уолт почесал затылок и нахмурился.
— Кто-то подшутил над тобой, парень. Маргарет Круземарк — единственный ребенок.
Я едва не захлебнулся пивом.
— Ты уверен?!
— Ну еще бы. Вчера я как раз навел для тебя справки. Весь день их семейная история лежала у меня на столе. У Круземарка была только одна дочь, Гарри. Отдел статистики “Таймс” никогда не ошибается.
— Ну и провели же меня!
— С этим трудно поспорить.
— И как я не понял, что она держит меня за простака! Слишком гладко все выглядело.
— Полегче, приятель, ты говоришь загадками.
— Извини, Уолт. Просто мысли вслух. Сейчас пять минут второго, верно?
— Почти так.
Я поднялся, оставляя мелочь на стойке.
— Пора бежать.
— Что ж, не буду уговаривать тебя остаться, — Риглер одарил меня своей обычной кривой улыбкой.
Спустя несколько минут я уже был у себя в конторе. В приемной ждала Эпифани Праудфут. Юбка из клетчатой шотландки и синий кашемировый свитер делали ее похожей на юную студентку.
— Извините, я опоздал.
— Ничего. Это я пришла рано. — Девушка отбросила старый спортивный журнал и распрямила ноги. Она прекрасно смотрелась даже на дешевом стуле из пластика.
Отперев дверь в застекленной перегородке, я распахнул ее настежь.
— Почему вы хотели меня видеть?
— У вас не слишком внушительная контора. — Она сняла со столика свою сумку и сложенное пальто. — Видимо, вы не относитесь к модным детективам.
— А зачем лезть на глаза? — пояснил я, приглашая ее войти. — Вы платите либо за сделанную работу, либо за интерьер кабинета. — Я закрыл дверь и повесил свое пальто на вешалку.
Она стояла у окна под восьмидюймовыми золотыми буквами на фасаде — названием моего агентства — и смотрела вниз, на улицу.
— Кто платит вам за поиски Джонни Фаворита? — Казалось, она спрашивает об этом свое отражение в окне.
— Я не могу этого сказать. Помимо всего прочего, моя работа включает в себя и сохранение профессиональной тайны. Вы не присядете?
Я взял у нее пальто и повесил радом со своим, а она грациозно опустилась на мягкий, обтянутый кожей стул напротив моего стола. Это было единственное удобное местечко во всем помещении.
— Вы так и не ответили на мой вопрос, — заметил я, откидываясь на спинку крутящегося кресла. — Почему вы пришли?
— Эдисона Суита убили.
— Ага. Я читал в газете. А что вас удивляет? — Ведь это вы его подставили.
Она вцепилась в свою сумку.
— По-моему, вы сошли с ума.
— Быть может. Но я не тупица. Вы были единственной, кто знал, что я разговаривал с Пупсом. Только вы могли донести об этом ребятам, которые прислали ему куриную ножку в подарочной упаковке.
— Вы ничего не поняли.
— Неужели?
— Никаких ребят не было. После того как вы покинули аптеку, я позвонила моему племяннику. Он живет за углом от “Красного петуха”. Это он спрятал ее в рояль. Пупс болтун. Ему следовало напомнить о том, чтобы держал язык за зубами.
— Вы хорошо об этом позаботились. Теперь его язык остался там навсегда.
— Неужели вы думаете, я пришла бы к вам, будь я в этом замешана?
— Я отдаю должное вашим способностям, Эпифани. Ваше представление в Парке произвело на меня большое впечатление.
Эпифани прикусила пальцы и нахмурилась, ерзая на стуле. Она чертовски походила на прогульщицу, вызванную на ковер к школьному директору. Если это и было игрой, то неплохой.
— Вы не имеете права шпионить за мной, — сказала Эпифани, избегая моего взгляда.
— Департамент парковых хозяйств и Общество гуманистов вряд ли согласятся с вами. У вашей милой религии весьма зловещие ритуалы.
На этот раз Эпифани впилась в меня черными от ярости глазами.
— Обеа не подвешивала человека на крест. И никогда не порождала Священную войну или Инквизицию…
— Ну да, конечно: прежде чем сварить суп, нужно убить цыпленка, верно? — Я закурил сигарету и выпустил струйку дыма в потолок. — Но меня беспокоят не мертвые цыплята, скорее, мертвые пианисты.
— Вы думаете, я спокойна? — Эпифани подалась вперед; под тонким свитером рельефно обрисовались изящные выпуклости.
Про таких девушек говорят “сочная”, и мне представилось, как я утоляю жажду ее смуглой плотью.
— Не знаю, что и подумать, — продолжал я. — Вы звоните, уверяя, что должны меня срочно видеть. Теперь вы здесь, но ведете себя так, будто делаете мне одолжение.
— Возможно, так оно и есть. — Она откинулась назад и скрестила длинные ноги. — Вы начинаете поиски Джонни Фаворита, и на следующий день убивают человека. Это не просто совпадение.
— И что же?
— Посмотрите, как расшумелись газеты, связывая это убийство с вуду! Но я могу сказать совершенно точно: смерть Пупса Суита не имеет к Обеа ни малейшего отношения.
— Откуда вам это известно?
— Вы видели фотоснимки в газете? Я кивнул.
— Тогда вы знаете, что эти кровавые знаки на стенах назвали “символами вуду”? Еще один кивок.
— Так вот: легавые разбираются в вуду не больше, чем свиньи в апельсинах! Эти символы должны были изображать веве, но они не годятся.
— Что за веве? — утомленно спросил я.
— Магические знаки. Я не могу объяснить их значение непосвященному, но вся эта кровавая чепуха имеет такое же отношение к настоящему ритуалу, как Санта-Клаус к Иисусу. Я уже много лет мамбо и прекрасно в этом разбираюсь.
Я затушил окурок в пепельнице из “Сторк-клуба”, памяти о давно угасшем любовном романе.
— Уверен, что вы в этом разбираетесь, Эпифани. Так значит, знаки фальшивы?
— Не то чтобы фальшивы, скорее, неправильны. Не знаю, как объяснить по-другому. Ну скажем, кто-то описывает футбольный матч и путает “гол” с “угловым”. Вы понимаете?