Страница:
— Погоди, погоди, — я наконец стала понимать всю глубину открытия, сделанного Михаилом. — Стало быть, перебинтованный господин и мертвый Крюднер на полицейском снимке — отнюдь не одно и то же лицо? И либо Штюрмер и Герман предъявили нам фальшивого Крюднера, либо полиция нашла не его труп…
— Все верно. Мы с тобой никогда прежде не видели этого господина, и естественно, когда в кабинете Крюднера появился человек, которого адвокат и управляющий представили нам как Крюднера, мы в этом нисколько не усомнились…
— А повязки, пластыри и темные очки служили, чтобы замаскировать внешнюю непохожесть самозванца?
— Скорее, чтобы замаскировать его собственную внешность и оставить его человеком без лица. Похож или не похож он на Крюднера, для нас осталось неизвестным. Я лично видел господина Крюднера только на посмертной фотографии, а этого совершенно недостаточно, чтобы составить мнение о его внешности. А вот самозванца я теперь вряд ли смогу узнать без его акссесуаров, ибо сумел запомнить только кусочек бритой щеки, выглядывающей из-под бинта…
— Так, это похоже на правду. И кстати, объясняет странный приказ Крюднера об увольнении с фирмы всего персонала — все, кто знал хозяина в лицо, были в одночасье изгнаны, а наскоро нанятая управляющим замена уже не могла определить, что роль господина Крюднера играет некий небрежно забинтованный субъект… Но из этого следует, что Герман Герман и Штюрмер — убийцы или, по крайней мере, соучастники этого преступления.
— Ну, кто там убийца, а кто соучастник, необходимо как следует разобраться. В конце концов, есть ведь Сыскная полиция, чтобы определить степень участия каждого действующего лица в этой сумасшедшей антрепризе. Не забывай еще и лже-Крюднера, может быть, он — самый главный в шайке…
— Но все же, для чего этой компании понадобились такие сложные запутанные трюки около убийства? Мы с тобой — люди посторонние, незаинтересованные, зачем нужно было устраивать для нас целый спектакль?
— Это именно трюк, старый цирковой трюк, столь любимый балаганными фокусниками — отвлечь внимание от главного фокуса. Вот шарик есть, а вот его нет! А вот он снова есть! А теперь — где шарик, кто ответит? В том-то все и дело, что мы на фирме Крюднера — люди случайные, и если утверждаем, что за час до убийства беседовали с хозяином, который был в полном порядке, не считая ссадин на лице, — никто в этом не усомнится! И после беседы с нами полиция ломает головы в поисках неизвестного злоумышленника, проникшего во внутренние помещения предприятия и убившего хозяина в течение часа после нашего ухода. А я теперь почти не сомневаюсь, что Крюднер был похищен за несколько дней до смерти, содержался под замком, подвергался истязаниям и в конце концов был убит и уже в виде мертвого тела подброшен в свой кабинет. А адвокат и управляющий, подсунув незаинтересованным свидетелям фальшивого Крюднера и позаботившись об алиби на момент мнимого убийства (а они наверняка придумали, что расскажут полиции про роковую половину десятого), запутали следствие и попытались создать иллюзию собственной непричастности к делу. И это им вполне удалось бы, если бы они не упустили одну маленькую деталь — лже-Крюднер побрился прежде, чем обклеиваться пластырем, а настоящий Крюднер оброс щетиной за время своего заточения.
— Господи, но об этом нужно срочно сообщить в Сыскную полицию!
— Непременно. Но сейчас ночь, и, полагаю, полицейские сыщики, как и все люди, спят по домам. Завтра утром я поеду в Гнездниковский, разыщу агента Стукалина или кого-нибудь из его помощников и все им объясню. А сейчас, с твоего позволения, пойду спать — похоже, завтра у нас снова будет непростой день. Ведь еще и повестку от судебного следователя нужно ожидать со дня на день.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
— Все верно. Мы с тобой никогда прежде не видели этого господина, и естественно, когда в кабинете Крюднера появился человек, которого адвокат и управляющий представили нам как Крюднера, мы в этом нисколько не усомнились…
— А повязки, пластыри и темные очки служили, чтобы замаскировать внешнюю непохожесть самозванца?
— Скорее, чтобы замаскировать его собственную внешность и оставить его человеком без лица. Похож или не похож он на Крюднера, для нас осталось неизвестным. Я лично видел господина Крюднера только на посмертной фотографии, а этого совершенно недостаточно, чтобы составить мнение о его внешности. А вот самозванца я теперь вряд ли смогу узнать без его акссесуаров, ибо сумел запомнить только кусочек бритой щеки, выглядывающей из-под бинта…
— Так, это похоже на правду. И кстати, объясняет странный приказ Крюднера об увольнении с фирмы всего персонала — все, кто знал хозяина в лицо, были в одночасье изгнаны, а наскоро нанятая управляющим замена уже не могла определить, что роль господина Крюднера играет некий небрежно забинтованный субъект… Но из этого следует, что Герман Герман и Штюрмер — убийцы или, по крайней мере, соучастники этого преступления.
— Ну, кто там убийца, а кто соучастник, необходимо как следует разобраться. В конце концов, есть ведь Сыскная полиция, чтобы определить степень участия каждого действующего лица в этой сумасшедшей антрепризе. Не забывай еще и лже-Крюднера, может быть, он — самый главный в шайке…
— Но все же, для чего этой компании понадобились такие сложные запутанные трюки около убийства? Мы с тобой — люди посторонние, незаинтересованные, зачем нужно было устраивать для нас целый спектакль?
— Это именно трюк, старый цирковой трюк, столь любимый балаганными фокусниками — отвлечь внимание от главного фокуса. Вот шарик есть, а вот его нет! А вот он снова есть! А теперь — где шарик, кто ответит? В том-то все и дело, что мы на фирме Крюднера — люди случайные, и если утверждаем, что за час до убийства беседовали с хозяином, который был в полном порядке, не считая ссадин на лице, — никто в этом не усомнится! И после беседы с нами полиция ломает головы в поисках неизвестного злоумышленника, проникшего во внутренние помещения предприятия и убившего хозяина в течение часа после нашего ухода. А я теперь почти не сомневаюсь, что Крюднер был похищен за несколько дней до смерти, содержался под замком, подвергался истязаниям и в конце концов был убит и уже в виде мертвого тела подброшен в свой кабинет. А адвокат и управляющий, подсунув незаинтересованным свидетелям фальшивого Крюднера и позаботившись об алиби на момент мнимого убийства (а они наверняка придумали, что расскажут полиции про роковую половину десятого), запутали следствие и попытались создать иллюзию собственной непричастности к делу. И это им вполне удалось бы, если бы они не упустили одну маленькую деталь — лже-Крюднер побрился прежде, чем обклеиваться пластырем, а настоящий Крюднер оброс щетиной за время своего заточения.
— Господи, но об этом нужно срочно сообщить в Сыскную полицию!
— Непременно. Но сейчас ночь, и, полагаю, полицейские сыщики, как и все люди, спят по домам. Завтра утром я поеду в Гнездниковский, разыщу агента Стукалина или кого-нибудь из его помощников и все им объясню. А сейчас, с твоего позволения, пойду спать — похоже, завтра у нас снова будет непростой день. Ведь еще и повестку от судебного следователя нужно ожидать со дня на день.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Чем дальше, тем труднее верить в лучшее. — Вправе ли я наслаждаться покоем и комфортом ? — Элегантный английский плащ для ночных приключений. — Бог улыбается бесшабашным людям. — Такое случается лишь на страницах дамских романов. — «Вы спасли мне жизнь!» — Как хочется посрамить полицейских!
Утомленный своим открытием Миша скоро уснул, а у меня, наоборот, сон как рукой сняло.
Я слонялась по спящему дому и не могла найти себе места. Модный роман о страданиях запертой в башне старого замка сироты вызывал теперь чувство, похожее на отвращение — когда рядом происходят такие события, литературные страсти кажутся раздражающе искусственными. Мне и без романа скучать не приходилось — пищи для размышления было более чем достаточно.
Итак, теперь уже ясно, что на фирме Крюднера разыгралась кровавая драма, и бедная Лидочка Танненбаум вполне могла оказаться в ее эпицентре. Господи, только бы она осталась жива! Легонтов уговаривал меня верить в лучшее, но чем дальше, тем труднее в это верить, особенно после смерти хозяина фирмы…
И все же у меня не было сил отказаться от надежды на благополучный исход. Может быть, Александру Матвеевичу удастся совершить это чудо — разыскать Лидию и спасти ее?
Я подошла к окну и взглянула в непроглядный мрак осенней ночи. Где-то уныло завывал ветер, по стеклу ползли редкие мутные капли дождя.
Люди сейчас прячутся от непогоды в своих домах, у теплых печей, под надежными крышами, кто-то уже преклонил голову на мягкую подушку и сладко спит, кто-то дремлет, слушая, как дождь за окнами стучит по уличному карнизу, кто-то читает при мягком свете лампы… А сыщик Легонтов, получивший от меня сложное задание, бродит под дождем вокруг мастерских Крюднера, пытаясь выследить злоумышленников.
Мне стало не по себе. Вправе ли я уютно устроиться у камина, накинув стеганый халат и прихватив стакан теплого молока, открыть недочитанный роман из жизни заграничных влюбленных и наслаждаться покоем и комфортом?
Бедный Легонтов, мерзнущий сейчас в Лефортово, наверняка промок и проголодался (ведь ночью, если нельзя спать, всегда очень хочется есть). Он, бедняжка, холостяк, и никто не проследил, чтобы он надел теплый шарф и галоши и прихватил с собой пакет с пирожками. И что же? Так и бросить Александра Матвеевича пропадать под дождем? Необходимо принять участие в его благородной авантюре хотя бы просто из солидарности.
Я быстро оделась, причем выбрала почему-то свой самый элегантный английский плащ с большим свободным капюшоном на клетчатой подкладке (очень женственно, но, увы, свидетельствует о некоторой расточительности), новые лайковые перчатки и ботики на каблуках; вполне пристойный наряд для авантюристки. Плащ давно томился в моем гардеробе, коротая время в мечтах о ночных приключениях — и вот его час пробил…
Продумав все детали собственной экипировки, я прошла на кухню, сложила в судки и кулечки то, что осталось от ужина (холодные отбивные, слоеные пирожки, сыр, маслины, булочки с тмином и фрукты), вооружилась зонтом и потихоньку покинула квартиру.
На Арбате, дабы избежать ненужных недоразумений, я сразу же обратилась к постовому городовому с просьбой посадить меня на извозчика, ибо мне необходимо навестить больного в Лефортово, а одиноко бродить по улицам в поисках свободного возницы я по ночному времени не могу (причины, надеюсь, очевидны даже городовому).
Вид у меня был вполне благопристойный, можно даже сказать — респектабельный, в руках корзинка с фруктами, пирожками и пищевыми судочками, да и просьбу о помощи я подкрепила небольшой денежной суммой, быстро перекочевавшей в карман стража порядка.
Городовой чрезвычайно ко мне расположился и был сама любезность. Вскоре я уже катила в наемном экипаже по пустынным московским улицам.
Пролетка все время подпрыгивала на камнях мостовой — возница в потемках не разбирал дороги и все время попадал колесом в какие-нибудь выбоины или на торчащие ребра булыжников. Конечно, булыжные мостовые Москвы — дань старым традициям и в революцию 1905 года они просто прославились, представляя собой неисчислимые залежи метательных снарядов, но для езды, особенно в ночное время, они не так уж и удобны…
Извозчик, в отличие от доверчивого городового, не принял на веру мою версию о желании срочно проведать некоего прикованного к одру страдальца. Но поскольку содействие мне оказывала городская полиция, возница не рискнул высказать собственное нелицеприятное мнение и только всем своим видом давал понять: «Нам что, мы люди маленькие; к больному изволите ехать, так к больному, как вашей милости угодно будет, хотя оно и сомнительно…»
То, что мы остановились в безлюдном месте, в квартале от вымершей на ночь конторы Акционерного общества «Франц Вернер Крюднер», где я и попросила извозчика подождать, только укрепило его в смутных подозрениях.
Несмотря на щедрую оплату его услуг и обещание еще большей суммы в дальнейшем, хитрый мужичонка крайне неохотно согласился постоять здесь с лошадью в ожидании моего возвращения (можно подумать, ночью у него большой выбор седоков и ему ничего не стоит проигнорировать просьбу состоятельной дамы!)
Подхватив свою корзину с провизией, я нашла какую-то щель между заборами соседствующих предприятий. Туда я и нырнула, чтобы отправиться вокруг забора и обойти участок Крюднера с тыла, где были совершенно пустынные задворки. Мне очень хотелось посмотреть, не видно ли там господина Легонтова, ведь задворки, наверняка, — самое подходящее место для засады.
Путь я выбрала неприятный. Проход источал сильные кошачьи ароматы. Под ногами у меня оказалась скользкая грязь, усеянная невесть как затесавшимся в эту глухую щель мусором в виде тряпок, костей, черепков и прочих предметов, украшающих любую городскую помойку. Только тут, на месте, мне пришло в голову, что ботики на каблучках не самая подходящая обувь для подобной экскурсии, ботинки с галошами были бы много уместнее…
Честно говоря, эта моя поездка в Лефортово была настоящей безумной авантюрой — Легонтов, не зная, что я собралась оказать ему поддержку, уже давно мог проникнуть на территорию фирмы, и я вволю бы набродилась вокруг забора, где мне ни одна живая душа не помешала разыскивать Александра Матвеевича хоть до самого утра.
Но недаром говорят, что Бог улыбается бесшабашным людям. Как только мне удалось выйти на небольшой пустырь, раскинувшийся позади ограды, я сразу поняла, что здесь намного уютнее, чище, даже воздух казался свежее. Видимо, любители разбрасывать вокруг себя мусор так далеко с ним не забредали и нехоженный пустырь сохранялся в первозданном естестве. Несколько диких кустов с полуоблетевшей листвой тоже были кстати — какое-никакое, а укрытие. Почувствовав в темноте легкое шевеление, я подошла поближе и увидела затаившегося Легонтова. Слава Богу, нашла!
Насколько можно было рассмотреть впотьмах, лицо Александра Матвеевича отличалось непривычно меланхоличным выражением, и даже кончик носа, торчавший из поднятого воротника мокрого пальто, казался удивительно грустным.
— Вы? — негромко спросил Легонтов, причем его тон являлся сложной смесью удивления, упрека и радости. — Этого следовало ожидать. Ох, Елена Сергеевна, только вы и способны на подобные выходки! Даже не спрашиваю, что вы здесь делаете, вопрос бессмысленный…
— А это совсем не секрет. Я заехала вас проведать. Три часа ночи — неприятное время суток, особенно в промозглую осеннюю пору. Надеюсь, я не слишком повредила вашей конспирации?
— Теория конспирации всегда удается лучше, чем ее применение на практике, — неопределенно ответил Легонтов. — В крайнем случае, мы можем выдать себя за влюбленных, отправившихся на ночную прогулку по глухим закоулкам, чтобы полюбоваться на луну… Правда, луна постоянно прячется в тучах, но тут уж нашей вины нет!
— Я привезла вам поесть. У меня в корзинке есть мясо, сыр, яблоки, слоеные пирожки… Угощайтесь! — прошептала я. — Постараюсь все же соблюдать законы конспирации, не повышать голос и не шуршать оберточной бумагой.
— Вы изумительная женщина, — ответил Легонтов, принимая из моих рук пирожок. — Должно быть, и у вас есть недостатки, которые уравновешивают ваши многочисленные достоинства (иначе вы, превратившись в ангела, вознеслись бы на небеса!). Но что представляют собой эти недостатки, я просто не могу вообразить.
Пока усталый и замерзший сыщик позволил себе слегка перекусить, я осмотрелась и увидела, что неподалеку от нас возвышается облезлая кирпичная стена того самого здания, производственное назначение которого оставалось для меня загадкой. Зарешеченные окна были темны, но под самой крышей, где имелось нечто вроде слухового чердачного окна, мерцал слабенький огонек, похожий на пламя свечи.
— Смотрите, там кто-то есть, — показала я Легонтову на свет под крышей.
— Это я уже заметил. Потому и мокну тут, как собака. Хочу понаблюдать и разобраться, что там происходит. Недавно в окне мелькали чьи-то тени, а теперь все успокоилось, но свет так и не погас, — ответил сыщик.
Минут пять мы оба простояли в молчании, не сводя глаз со светящейся точки в вышине.
Вдруг створки окошка дрогнули, и вниз белым зигзагом полетел какой-то непонятный предмет. Шлепнулся на землю он с нашей, внешней, стороны забора. Легонтов коршуном кинулся к нему. Я последовала за сыщиком.
— Что это, Александр Матвеевич?
Сыщик протянул мне свой трофей. Это был лоскут ткани, привязанный к тяжелой металлической гайке (или шайбе? я не сильна в технике). Огромная гайка, размером с медный пятак, только гораздо толще и с отверстием посередине, была совершенно ржавой. Я невольно порадовалась, что она не попала никому из нас в голову. Но Легонтова, кажется, не интересовали такие прозаические вопросы.
— Прикройте меня плащом, — попросил он. — Я не хочу, чтобы свет моего фонарика бросился кому-нибудь в глаза.
Он вытащил и кармана настоящее чудо современной техники — маленький ручной фонарик с боковым рычагом. Ритмично сжимая руку и надавливая на рычаг, можно было запустить в действие спрятанную в нем динамо-машинку, которая давала электрический ток лампочке, и фонарик начинал светиться. Ей-богу, не устаешь поражаться, сколько смелых технических изобретений принес с собой XX век!
Легонтов развернул найденный лоскут и осветил его фонарем, неустанно нажимая на рычаг, чтобы сделать свет поярче.
Тряпка, похоже, была оторвана от дамской нижней юбки (очень уж характерная кружевная тесьма ее украшала). На лоскуте с кружавчиками имелись начертанные кровью кривые буквы: «Помогите!» В этом деле явно был привкус чего-то романтического, может быть, излишне романтического, в духе салонной литературы для дамского чтения.
Мне сразу же вспомнился модный роман о любовных приключениях несчастной сироты, кидавшей аналогичные послания из башни замка. Как видно, не одна я читала этот шедевр.
Красавица сирота, правда, заворачивала в лоскуты своих одежд камни, но, пожалуй что, привязывать послания к тяжелым гайкам было гораздо практичнее…
— Сдается мне, что это весточка от вашей пропащей барышни, — прервал Легонтов мои размышления.
— Я полагала, что такое случается лишь на страницах дамских романов. Неужели и в жизни все так же просто, и Лидию, как героиню романа, неизвестные злодеи держали под замком здесь, на предприятии ее шефа?
— Сейчас узнаем, — рассеянно ответил Легонтов, созерцая ограду, возле которой мы с ним стояли. — Елена Сергеевна, вам доводилось стоять на шухере?
— Простите, на чем стоять? Мне доводилось стоять на самых разных вещах, а еще чаще — стоять на своем, но я не поняла, что вы сейчас имели в виду?
— Увы, это выражение нельзя отнести к цивилизованной лексике, но оно хорошо выражает суть дела. В вольном переводе оно означает «внимательно следить за окружающей обстановкой, чтобы в случае опасности подать сигнал тревоги сообщнику, который с той или иной целью проник на чужую территорию».
— Все ясно. Где этот шухер? Сейчас я на него встану!
— Свистеть вы умеете?
— Вот в этом, боюсь, я не сильна.
— Тогда возьмите!
Легонтов протянул мне полицейский свисток на шнурке.
— Если увидите что-то пугающее, начинайте свистеть. Это будет мне сигналом, что пора исчезнуть. Сами убегать не пытайтесь, сторож или городовой вас все равно поймают. Вы пока не сделали ничего предосудительного, находитесь с внешней стороны ограды и задерживать вас не за что. Объясните им, что ищете пропавшую девушку, и с этой целью приехали к месту ее службы, где заметили неизвестного злоумышленника и начали свистеть, чтобы поднять тревогу и призвать полицию… Версия не Бог весть какая складная, но на первый случай сойдет.
Свои инструкции Александр Матвеевич буквально разжевывал, прежде чем донести до меня их смысл. Мне показалось, что это излишне, но, видимо, после того как я не поняла слова «шухер», он несколько усомнился в моих представлениях о прочих житейских делах…
— Итак, в случае неизбежной беседы с представителями власти просто поменьше говорите, а побольше напирайте на дамские штучки — рыдайте, падайте в обморок и вообще, прикиньтесь глуповатой нервной дамой, не способной связать двух слов, — продолжал Легонтов тоном школьного репетитора, объясняющего бестолковой гимназистке, как вести себя на экзамене, чтобы не провалиться.
— Кажется, сейчас прикинуться глупой не составит мне никакого труда, — кротко ответила я, чтобы сделать ему приятное. Не время, развязывать дискуссию и демонстрировать свой интеллектуальный потенциал…
— Вот и прекрасно. Я всегда знал, что в вас погибла настоящая актриса. Рыдайте, бейте на жалость и ничего не бойтесь. Если вас даже задержат, я появлюсь в участке часа через два в качестве вашего адвоката и еще через пятнадцать минут мы уйдем оттуда вместе. Ну, благословите меня, я пошел.
Легонтов подтянулся, взобрался на ограду и перемахнул на ту сторону, без труда преодолев колючую проводку, венчавшую это защитное сооружение. Его легкие шаги очень скоро стали не слышны.
Я осталась на месте и принялась настороженно прислушиваться к окружающим шорохам, честно выполняя свои обязанности по части пресловутого шухера. Мне тут же стали мерещиться чужие голоса, скрип смазных сапог, прерывистое дыхание за моей спиной… Я уже была близка к тому, чтобы со всей мочи засвистеть в оставленный мне свисток, но, к счастью, сдержалась, понимая, что это всего лишь нервы. Нервы, нервы… А мне ведь сейчас не до нервов, лучше оставить их на потом.
Но если бы я и в самом деле услышала подозрительный шорох, то, боюсь, все Лефортово услышало бы тогда мой дикий крик и даже полицейский свисток был бы ни к чему…
Тем временем на боковой пожарной лестнице, ведущей на крышу кирпичного здания, появился темный мужской силуэт.
Слава Богу, Легонтов был уже близок к цели. Вскоре он поднялся на кровлю, осторожно подкрался к чердачному окну, за которым мерцал слабый огонек, открыл раму и исчез внутри… Я замерла, боясь даже дышать. Казалось, что время тянется бесконечно долго, а может быть, и вовсе остановилось, и я жду здесь уже полгода.
Моя рука как-то независимо от моей воли потянулась к корзине с провизией и вытащила оттуда слоеный пирожок, изначально предназначавшийся для угощения сыщика.
Наверное, это тоже было нервное, но я и сама не заметила, как впилась в пирожок зубами, и только проглотив пару кусков, поняла, что именно я делаю — в минуту высшего напряжения и смертельной опасности предаюсь самому разнузданному и унизительному чревоугодию.
Мне захотелось с омерзением отшвырнуть чертов пирожок подальше, но я побоялась оставить под забором фирмы покойного Крюднера следы своего пребывания. Улику пришлось доесть…
Луна выглянула из-за разорванных ветром туч, и в ее бледном свете я наконец увидела, как из слухового окна на крышу вылезли уже две тени — мужская и женская.
Мое сердце радостно застучало — похоже, мы все-таки нашли Лидочку! Кто еще полез бы с господином Легонтовым на скользкую кровлю, доверчиво держа его за руку, если это не Лида, которой сыщик наверняка представился как посланник Елены Сергеевны Хорватовой…
Я с замиранием сердца смотрела, как два человека осторожно пробираются к спасительной пожарной лестнице.
Однажды мне тоже довелось рискуя жизнью путешествовать по мокрой от дождя кровле шестиэтажного дома — я сочла нужным кинуться в погоню за преступником, поскольку мужчин, способных принять эту задачу на себя, под рукой не оказалось.
До сих пор меня передергивает при воспоминании о скользкой, покатой крыше, каждый шаг по которой вызывал головокружение, а держаться следовало не только уверенно, но даже нахально, чтобы авантюрист и убийца, за которым я гналась с револьвером в руке, не почувствовал, что я потеряла кураж и внутренне трясусь от страха…
Луна снова спряталась, когда беглецы были уже на середине лестницы. Я больше не могла наблюдать за их передвижениями, но вскоре услышала шаги с внутренней стороны ограды. Господин Легонтов подсадил на забор девушку, в которой я узнала Лиду, и окончательно успокоилась.
Лидочке не удалось так легко, как сыщику, преодолеть ряд колючей проволоки, на ржавых шипах остались клочья Лидиной одежды. Впрочем, ее наряд был и так, мягко говоря, не в порядке. Похоже, все эти дни она провела в той самой последней блузке, в которой ушла из пансиона в день своего исчезновения.
— Елена Сергеевна! — Лида с рыданиями бросилась мне на шею.. — Благослови вас Господь! Вы спасли мне жизнь! Чем я отблагодарю вас за все?
Я тоже обняла Лиду и почувствовала, как по щеке побежала слеза. Мне все время хотелось верить, что она жива и мы сможем ее спасти, но как же было страшно, когда приходилось хоть на минуту в этом усомниться!
Легонтов тяжело вздохнул. Он всегда стремился, насколько это было возможно, избегать сцен с участием рыдающих женщин…
— Милые дамы, призывать Господнее благословение и плакать вы будете потом. А сейчас я настоятельно рекомендую всем поскорее покинуть это гостеприимное местечко! — напомнил Александр Матвеевич.
Я сняла с себя плащ и накинула его на плечи Лидии. Во-первых, под плащем и капюшоном она легко спрячет все изъяны своего наряда, а во-вторых, на улице было холодно. У меня, в конце концов, оставались шляпка, перчатки и суконный жакет, я не умру от переохлаждения и без плаща, а вот для Лиды, одетой в рваную полотняную блузку, путь из Лефортова на Арбат мог бы завершиться двусторонней пневмонией.
Жаль, что у меня не нашлось никаких прочувствованных слов, которых без сомнения жаждало исстрадавшееся сердце бедняжки Лидии. Но от теплого плаща, как ни крути, помощь все равно более ощутимая, чем от любого, самого горячего слова.
После своего милосердного акта я схватила Лидочку за руку и, нарушая правила конспирации, громко закричала:
— Господа, скорее на улицу! В квартале отсюда меня должен ожидать извозчик, если старый осел не удрал потихоньку восвояси.
Легонтов, острым взглядом окинув место нашей стоянки у ограды крюднеровской фирмы, обнаружил корзину с остатками трапезы, в спешке забытую мной.
Прихватив эту улику, мы втроем кинулись бежать по проулку к тому месту, где я оставила наемный экипаж.
На наше счастье возница, решив, что от добра добра не ищут, а других седоков среди ночи заполучить не просто, мирно дремал на козлах в ожидании обещанных мной щедрых чаевых.
— Батюшки-светы, никак, госпожа хорошая, больные ваши на поправку пошли? — хитро хмыкнул он, увидев, что я вернулась в компании. — За долгое ожидание прибавить бы надобно, да и за новых седоков с вас причитается. Я одну барыню подряжался везти, а тут, вона, цельная ватага, да еще и с кавалером!
— Ладно, дед, трогай давай, не ворчи, прибавку получишь, — оборвал его Легонтов. — А что народу прибавилось, так и ехать веселее будет.
Мы быстро расселись в пролетке, и старая лошадь, цокая подковками по мокрому булыжнику, потащила нас к Елоховке.
— Ну до чего шустрые господа пошли, — продолжал рассуждать возница, подхлестнув лошадку. — Ночь-полночь, а все им неймется, все шастают… Вы часом, барин, не из бомбистов будете? Я вот давеча возил так-то одних, тоже вроде господа благородные и на чай дать обещались, а потом меня, раба Божия, жандармы в Охранку затаскали. Бомбистов, говорят, возишь! А не было ли с твоей стороны, старый хрыч, сговора и злого умысла? Вот оно как повернулось-то. Умысла злого, ишь чего удумали-то… А какой с моей стороны умысел быть может, мне седоки за труды копеечку лишнюю прибавят, вот и весь мой умысел! И с вами, прости, Господи, грехи мои тяжкие, тоже, господа хорошие, того гляди беды большой не оберешься… Это ведь что выходит? С Арбата вез, стало быть, одну дамочку и навроде как к больному, а на Немецкой, глядь, уже трое бегут, и все в коляску — скок… Что, как, откуда — мне не ведомо, знай вези! А ну как потом спросит кто?
Мы вскоре перестали вслушиваться в эту бестолковую и бессмысленную воркотню.
Лида казалась слишком измученной и перепуганной, чтобы сразу же приставать к ней с вопросами, нужно было дать барышне время прийти в себя. Для начала я решила, что ей не помешает подкрепиться — к счастью, в моей корзинке, предусмотрительно прихваченной Легонтовым с места нашего ночного приключения, оставалось еще достаточно еды.
Утомленный своим открытием Миша скоро уснул, а у меня, наоборот, сон как рукой сняло.
Я слонялась по спящему дому и не могла найти себе места. Модный роман о страданиях запертой в башне старого замка сироты вызывал теперь чувство, похожее на отвращение — когда рядом происходят такие события, литературные страсти кажутся раздражающе искусственными. Мне и без романа скучать не приходилось — пищи для размышления было более чем достаточно.
Итак, теперь уже ясно, что на фирме Крюднера разыгралась кровавая драма, и бедная Лидочка Танненбаум вполне могла оказаться в ее эпицентре. Господи, только бы она осталась жива! Легонтов уговаривал меня верить в лучшее, но чем дальше, тем труднее в это верить, особенно после смерти хозяина фирмы…
И все же у меня не было сил отказаться от надежды на благополучный исход. Может быть, Александру Матвеевичу удастся совершить это чудо — разыскать Лидию и спасти ее?
Я подошла к окну и взглянула в непроглядный мрак осенней ночи. Где-то уныло завывал ветер, по стеклу ползли редкие мутные капли дождя.
Люди сейчас прячутся от непогоды в своих домах, у теплых печей, под надежными крышами, кто-то уже преклонил голову на мягкую подушку и сладко спит, кто-то дремлет, слушая, как дождь за окнами стучит по уличному карнизу, кто-то читает при мягком свете лампы… А сыщик Легонтов, получивший от меня сложное задание, бродит под дождем вокруг мастерских Крюднера, пытаясь выследить злоумышленников.
Мне стало не по себе. Вправе ли я уютно устроиться у камина, накинув стеганый халат и прихватив стакан теплого молока, открыть недочитанный роман из жизни заграничных влюбленных и наслаждаться покоем и комфортом?
Бедный Легонтов, мерзнущий сейчас в Лефортово, наверняка промок и проголодался (ведь ночью, если нельзя спать, всегда очень хочется есть). Он, бедняжка, холостяк, и никто не проследил, чтобы он надел теплый шарф и галоши и прихватил с собой пакет с пирожками. И что же? Так и бросить Александра Матвеевича пропадать под дождем? Необходимо принять участие в его благородной авантюре хотя бы просто из солидарности.
Я быстро оделась, причем выбрала почему-то свой самый элегантный английский плащ с большим свободным капюшоном на клетчатой подкладке (очень женственно, но, увы, свидетельствует о некоторой расточительности), новые лайковые перчатки и ботики на каблуках; вполне пристойный наряд для авантюристки. Плащ давно томился в моем гардеробе, коротая время в мечтах о ночных приключениях — и вот его час пробил…
Продумав все детали собственной экипировки, я прошла на кухню, сложила в судки и кулечки то, что осталось от ужина (холодные отбивные, слоеные пирожки, сыр, маслины, булочки с тмином и фрукты), вооружилась зонтом и потихоньку покинула квартиру.
На Арбате, дабы избежать ненужных недоразумений, я сразу же обратилась к постовому городовому с просьбой посадить меня на извозчика, ибо мне необходимо навестить больного в Лефортово, а одиноко бродить по улицам в поисках свободного возницы я по ночному времени не могу (причины, надеюсь, очевидны даже городовому).
Вид у меня был вполне благопристойный, можно даже сказать — респектабельный, в руках корзинка с фруктами, пирожками и пищевыми судочками, да и просьбу о помощи я подкрепила небольшой денежной суммой, быстро перекочевавшей в карман стража порядка.
Городовой чрезвычайно ко мне расположился и был сама любезность. Вскоре я уже катила в наемном экипаже по пустынным московским улицам.
Пролетка все время подпрыгивала на камнях мостовой — возница в потемках не разбирал дороги и все время попадал колесом в какие-нибудь выбоины или на торчащие ребра булыжников. Конечно, булыжные мостовые Москвы — дань старым традициям и в революцию 1905 года они просто прославились, представляя собой неисчислимые залежи метательных снарядов, но для езды, особенно в ночное время, они не так уж и удобны…
Извозчик, в отличие от доверчивого городового, не принял на веру мою версию о желании срочно проведать некоего прикованного к одру страдальца. Но поскольку содействие мне оказывала городская полиция, возница не рискнул высказать собственное нелицеприятное мнение и только всем своим видом давал понять: «Нам что, мы люди маленькие; к больному изволите ехать, так к больному, как вашей милости угодно будет, хотя оно и сомнительно…»
То, что мы остановились в безлюдном месте, в квартале от вымершей на ночь конторы Акционерного общества «Франц Вернер Крюднер», где я и попросила извозчика подождать, только укрепило его в смутных подозрениях.
Несмотря на щедрую оплату его услуг и обещание еще большей суммы в дальнейшем, хитрый мужичонка крайне неохотно согласился постоять здесь с лошадью в ожидании моего возвращения (можно подумать, ночью у него большой выбор седоков и ему ничего не стоит проигнорировать просьбу состоятельной дамы!)
Подхватив свою корзину с провизией, я нашла какую-то щель между заборами соседствующих предприятий. Туда я и нырнула, чтобы отправиться вокруг забора и обойти участок Крюднера с тыла, где были совершенно пустынные задворки. Мне очень хотелось посмотреть, не видно ли там господина Легонтова, ведь задворки, наверняка, — самое подходящее место для засады.
Путь я выбрала неприятный. Проход источал сильные кошачьи ароматы. Под ногами у меня оказалась скользкая грязь, усеянная невесть как затесавшимся в эту глухую щель мусором в виде тряпок, костей, черепков и прочих предметов, украшающих любую городскую помойку. Только тут, на месте, мне пришло в голову, что ботики на каблучках не самая подходящая обувь для подобной экскурсии, ботинки с галошами были бы много уместнее…
Честно говоря, эта моя поездка в Лефортово была настоящей безумной авантюрой — Легонтов, не зная, что я собралась оказать ему поддержку, уже давно мог проникнуть на территорию фирмы, и я вволю бы набродилась вокруг забора, где мне ни одна живая душа не помешала разыскивать Александра Матвеевича хоть до самого утра.
Но недаром говорят, что Бог улыбается бесшабашным людям. Как только мне удалось выйти на небольшой пустырь, раскинувшийся позади ограды, я сразу поняла, что здесь намного уютнее, чище, даже воздух казался свежее. Видимо, любители разбрасывать вокруг себя мусор так далеко с ним не забредали и нехоженный пустырь сохранялся в первозданном естестве. Несколько диких кустов с полуоблетевшей листвой тоже были кстати — какое-никакое, а укрытие. Почувствовав в темноте легкое шевеление, я подошла поближе и увидела затаившегося Легонтова. Слава Богу, нашла!
Насколько можно было рассмотреть впотьмах, лицо Александра Матвеевича отличалось непривычно меланхоличным выражением, и даже кончик носа, торчавший из поднятого воротника мокрого пальто, казался удивительно грустным.
— Вы? — негромко спросил Легонтов, причем его тон являлся сложной смесью удивления, упрека и радости. — Этого следовало ожидать. Ох, Елена Сергеевна, только вы и способны на подобные выходки! Даже не спрашиваю, что вы здесь делаете, вопрос бессмысленный…
— А это совсем не секрет. Я заехала вас проведать. Три часа ночи — неприятное время суток, особенно в промозглую осеннюю пору. Надеюсь, я не слишком повредила вашей конспирации?
— Теория конспирации всегда удается лучше, чем ее применение на практике, — неопределенно ответил Легонтов. — В крайнем случае, мы можем выдать себя за влюбленных, отправившихся на ночную прогулку по глухим закоулкам, чтобы полюбоваться на луну… Правда, луна постоянно прячется в тучах, но тут уж нашей вины нет!
— Я привезла вам поесть. У меня в корзинке есть мясо, сыр, яблоки, слоеные пирожки… Угощайтесь! — прошептала я. — Постараюсь все же соблюдать законы конспирации, не повышать голос и не шуршать оберточной бумагой.
— Вы изумительная женщина, — ответил Легонтов, принимая из моих рук пирожок. — Должно быть, и у вас есть недостатки, которые уравновешивают ваши многочисленные достоинства (иначе вы, превратившись в ангела, вознеслись бы на небеса!). Но что представляют собой эти недостатки, я просто не могу вообразить.
Пока усталый и замерзший сыщик позволил себе слегка перекусить, я осмотрелась и увидела, что неподалеку от нас возвышается облезлая кирпичная стена того самого здания, производственное назначение которого оставалось для меня загадкой. Зарешеченные окна были темны, но под самой крышей, где имелось нечто вроде слухового чердачного окна, мерцал слабенький огонек, похожий на пламя свечи.
— Смотрите, там кто-то есть, — показала я Легонтову на свет под крышей.
— Это я уже заметил. Потому и мокну тут, как собака. Хочу понаблюдать и разобраться, что там происходит. Недавно в окне мелькали чьи-то тени, а теперь все успокоилось, но свет так и не погас, — ответил сыщик.
Минут пять мы оба простояли в молчании, не сводя глаз со светящейся точки в вышине.
Вдруг створки окошка дрогнули, и вниз белым зигзагом полетел какой-то непонятный предмет. Шлепнулся на землю он с нашей, внешней, стороны забора. Легонтов коршуном кинулся к нему. Я последовала за сыщиком.
— Что это, Александр Матвеевич?
Сыщик протянул мне свой трофей. Это был лоскут ткани, привязанный к тяжелой металлической гайке (или шайбе? я не сильна в технике). Огромная гайка, размером с медный пятак, только гораздо толще и с отверстием посередине, была совершенно ржавой. Я невольно порадовалась, что она не попала никому из нас в голову. Но Легонтова, кажется, не интересовали такие прозаические вопросы.
— Прикройте меня плащом, — попросил он. — Я не хочу, чтобы свет моего фонарика бросился кому-нибудь в глаза.
Он вытащил и кармана настоящее чудо современной техники — маленький ручной фонарик с боковым рычагом. Ритмично сжимая руку и надавливая на рычаг, можно было запустить в действие спрятанную в нем динамо-машинку, которая давала электрический ток лампочке, и фонарик начинал светиться. Ей-богу, не устаешь поражаться, сколько смелых технических изобретений принес с собой XX век!
Легонтов развернул найденный лоскут и осветил его фонарем, неустанно нажимая на рычаг, чтобы сделать свет поярче.
Тряпка, похоже, была оторвана от дамской нижней юбки (очень уж характерная кружевная тесьма ее украшала). На лоскуте с кружавчиками имелись начертанные кровью кривые буквы: «Помогите!» В этом деле явно был привкус чего-то романтического, может быть, излишне романтического, в духе салонной литературы для дамского чтения.
Мне сразу же вспомнился модный роман о любовных приключениях несчастной сироты, кидавшей аналогичные послания из башни замка. Как видно, не одна я читала этот шедевр.
Красавица сирота, правда, заворачивала в лоскуты своих одежд камни, но, пожалуй что, привязывать послания к тяжелым гайкам было гораздо практичнее…
— Сдается мне, что это весточка от вашей пропащей барышни, — прервал Легонтов мои размышления.
— Я полагала, что такое случается лишь на страницах дамских романов. Неужели и в жизни все так же просто, и Лидию, как героиню романа, неизвестные злодеи держали под замком здесь, на предприятии ее шефа?
— Сейчас узнаем, — рассеянно ответил Легонтов, созерцая ограду, возле которой мы с ним стояли. — Елена Сергеевна, вам доводилось стоять на шухере?
— Простите, на чем стоять? Мне доводилось стоять на самых разных вещах, а еще чаще — стоять на своем, но я не поняла, что вы сейчас имели в виду?
— Увы, это выражение нельзя отнести к цивилизованной лексике, но оно хорошо выражает суть дела. В вольном переводе оно означает «внимательно следить за окружающей обстановкой, чтобы в случае опасности подать сигнал тревоги сообщнику, который с той или иной целью проник на чужую территорию».
— Все ясно. Где этот шухер? Сейчас я на него встану!
— Свистеть вы умеете?
— Вот в этом, боюсь, я не сильна.
— Тогда возьмите!
Легонтов протянул мне полицейский свисток на шнурке.
— Если увидите что-то пугающее, начинайте свистеть. Это будет мне сигналом, что пора исчезнуть. Сами убегать не пытайтесь, сторож или городовой вас все равно поймают. Вы пока не сделали ничего предосудительного, находитесь с внешней стороны ограды и задерживать вас не за что. Объясните им, что ищете пропавшую девушку, и с этой целью приехали к месту ее службы, где заметили неизвестного злоумышленника и начали свистеть, чтобы поднять тревогу и призвать полицию… Версия не Бог весть какая складная, но на первый случай сойдет.
Свои инструкции Александр Матвеевич буквально разжевывал, прежде чем донести до меня их смысл. Мне показалось, что это излишне, но, видимо, после того как я не поняла слова «шухер», он несколько усомнился в моих представлениях о прочих житейских делах…
— Итак, в случае неизбежной беседы с представителями власти просто поменьше говорите, а побольше напирайте на дамские штучки — рыдайте, падайте в обморок и вообще, прикиньтесь глуповатой нервной дамой, не способной связать двух слов, — продолжал Легонтов тоном школьного репетитора, объясняющего бестолковой гимназистке, как вести себя на экзамене, чтобы не провалиться.
— Кажется, сейчас прикинуться глупой не составит мне никакого труда, — кротко ответила я, чтобы сделать ему приятное. Не время, развязывать дискуссию и демонстрировать свой интеллектуальный потенциал…
— Вот и прекрасно. Я всегда знал, что в вас погибла настоящая актриса. Рыдайте, бейте на жалость и ничего не бойтесь. Если вас даже задержат, я появлюсь в участке часа через два в качестве вашего адвоката и еще через пятнадцать минут мы уйдем оттуда вместе. Ну, благословите меня, я пошел.
Легонтов подтянулся, взобрался на ограду и перемахнул на ту сторону, без труда преодолев колючую проводку, венчавшую это защитное сооружение. Его легкие шаги очень скоро стали не слышны.
Я осталась на месте и принялась настороженно прислушиваться к окружающим шорохам, честно выполняя свои обязанности по части пресловутого шухера. Мне тут же стали мерещиться чужие голоса, скрип смазных сапог, прерывистое дыхание за моей спиной… Я уже была близка к тому, чтобы со всей мочи засвистеть в оставленный мне свисток, но, к счастью, сдержалась, понимая, что это всего лишь нервы. Нервы, нервы… А мне ведь сейчас не до нервов, лучше оставить их на потом.
Но если бы я и в самом деле услышала подозрительный шорох, то, боюсь, все Лефортово услышало бы тогда мой дикий крик и даже полицейский свисток был бы ни к чему…
Тем временем на боковой пожарной лестнице, ведущей на крышу кирпичного здания, появился темный мужской силуэт.
Слава Богу, Легонтов был уже близок к цели. Вскоре он поднялся на кровлю, осторожно подкрался к чердачному окну, за которым мерцал слабый огонек, открыл раму и исчез внутри… Я замерла, боясь даже дышать. Казалось, что время тянется бесконечно долго, а может быть, и вовсе остановилось, и я жду здесь уже полгода.
Моя рука как-то независимо от моей воли потянулась к корзине с провизией и вытащила оттуда слоеный пирожок, изначально предназначавшийся для угощения сыщика.
Наверное, это тоже было нервное, но я и сама не заметила, как впилась в пирожок зубами, и только проглотив пару кусков, поняла, что именно я делаю — в минуту высшего напряжения и смертельной опасности предаюсь самому разнузданному и унизительному чревоугодию.
Мне захотелось с омерзением отшвырнуть чертов пирожок подальше, но я побоялась оставить под забором фирмы покойного Крюднера следы своего пребывания. Улику пришлось доесть…
Луна выглянула из-за разорванных ветром туч, и в ее бледном свете я наконец увидела, как из слухового окна на крышу вылезли уже две тени — мужская и женская.
Мое сердце радостно застучало — похоже, мы все-таки нашли Лидочку! Кто еще полез бы с господином Легонтовым на скользкую кровлю, доверчиво держа его за руку, если это не Лида, которой сыщик наверняка представился как посланник Елены Сергеевны Хорватовой…
Я с замиранием сердца смотрела, как два человека осторожно пробираются к спасительной пожарной лестнице.
Однажды мне тоже довелось рискуя жизнью путешествовать по мокрой от дождя кровле шестиэтажного дома — я сочла нужным кинуться в погоню за преступником, поскольку мужчин, способных принять эту задачу на себя, под рукой не оказалось.
До сих пор меня передергивает при воспоминании о скользкой, покатой крыше, каждый шаг по которой вызывал головокружение, а держаться следовало не только уверенно, но даже нахально, чтобы авантюрист и убийца, за которым я гналась с револьвером в руке, не почувствовал, что я потеряла кураж и внутренне трясусь от страха…
Луна снова спряталась, когда беглецы были уже на середине лестницы. Я больше не могла наблюдать за их передвижениями, но вскоре услышала шаги с внутренней стороны ограды. Господин Легонтов подсадил на забор девушку, в которой я узнала Лиду, и окончательно успокоилась.
Лидочке не удалось так легко, как сыщику, преодолеть ряд колючей проволоки, на ржавых шипах остались клочья Лидиной одежды. Впрочем, ее наряд был и так, мягко говоря, не в порядке. Похоже, все эти дни она провела в той самой последней блузке, в которой ушла из пансиона в день своего исчезновения.
— Елена Сергеевна! — Лида с рыданиями бросилась мне на шею.. — Благослови вас Господь! Вы спасли мне жизнь! Чем я отблагодарю вас за все?
Я тоже обняла Лиду и почувствовала, как по щеке побежала слеза. Мне все время хотелось верить, что она жива и мы сможем ее спасти, но как же было страшно, когда приходилось хоть на минуту в этом усомниться!
Легонтов тяжело вздохнул. Он всегда стремился, насколько это было возможно, избегать сцен с участием рыдающих женщин…
— Милые дамы, призывать Господнее благословение и плакать вы будете потом. А сейчас я настоятельно рекомендую всем поскорее покинуть это гостеприимное местечко! — напомнил Александр Матвеевич.
Я сняла с себя плащ и накинула его на плечи Лидии. Во-первых, под плащем и капюшоном она легко спрячет все изъяны своего наряда, а во-вторых, на улице было холодно. У меня, в конце концов, оставались шляпка, перчатки и суконный жакет, я не умру от переохлаждения и без плаща, а вот для Лиды, одетой в рваную полотняную блузку, путь из Лефортова на Арбат мог бы завершиться двусторонней пневмонией.
Жаль, что у меня не нашлось никаких прочувствованных слов, которых без сомнения жаждало исстрадавшееся сердце бедняжки Лидии. Но от теплого плаща, как ни крути, помощь все равно более ощутимая, чем от любого, самого горячего слова.
После своего милосердного акта я схватила Лидочку за руку и, нарушая правила конспирации, громко закричала:
— Господа, скорее на улицу! В квартале отсюда меня должен ожидать извозчик, если старый осел не удрал потихоньку восвояси.
Легонтов, острым взглядом окинув место нашей стоянки у ограды крюднеровской фирмы, обнаружил корзину с остатками трапезы, в спешке забытую мной.
Прихватив эту улику, мы втроем кинулись бежать по проулку к тому месту, где я оставила наемный экипаж.
На наше счастье возница, решив, что от добра добра не ищут, а других седоков среди ночи заполучить не просто, мирно дремал на козлах в ожидании обещанных мной щедрых чаевых.
— Батюшки-светы, никак, госпожа хорошая, больные ваши на поправку пошли? — хитро хмыкнул он, увидев, что я вернулась в компании. — За долгое ожидание прибавить бы надобно, да и за новых седоков с вас причитается. Я одну барыню подряжался везти, а тут, вона, цельная ватага, да еще и с кавалером!
— Ладно, дед, трогай давай, не ворчи, прибавку получишь, — оборвал его Легонтов. — А что народу прибавилось, так и ехать веселее будет.
Мы быстро расселись в пролетке, и старая лошадь, цокая подковками по мокрому булыжнику, потащила нас к Елоховке.
— Ну до чего шустрые господа пошли, — продолжал рассуждать возница, подхлестнув лошадку. — Ночь-полночь, а все им неймется, все шастают… Вы часом, барин, не из бомбистов будете? Я вот давеча возил так-то одних, тоже вроде господа благородные и на чай дать обещались, а потом меня, раба Божия, жандармы в Охранку затаскали. Бомбистов, говорят, возишь! А не было ли с твоей стороны, старый хрыч, сговора и злого умысла? Вот оно как повернулось-то. Умысла злого, ишь чего удумали-то… А какой с моей стороны умысел быть может, мне седоки за труды копеечку лишнюю прибавят, вот и весь мой умысел! И с вами, прости, Господи, грехи мои тяжкие, тоже, господа хорошие, того гляди беды большой не оберешься… Это ведь что выходит? С Арбата вез, стало быть, одну дамочку и навроде как к больному, а на Немецкой, глядь, уже трое бегут, и все в коляску — скок… Что, как, откуда — мне не ведомо, знай вези! А ну как потом спросит кто?
Мы вскоре перестали вслушиваться в эту бестолковую и бессмысленную воркотню.
Лида казалась слишком измученной и перепуганной, чтобы сразу же приставать к ней с вопросами, нужно было дать барышне время прийти в себя. Для начала я решила, что ей не помешает подкрепиться — к счастью, в моей корзинке, предусмотрительно прихваченной Легонтовым с места нашего ночного приключения, оставалось еще достаточно еды.