Страница:
Телефонный звонок в «Мейсон-де-Вилль» в Новом Орлеане подтвердил, что Саванна не останавливалась там. Звонок в «Маскарад» не принес ей ничего, кроме иронического смеха на том конце провода. Информация об именах владельцев была конфиденциальна. Она выследила и поймала Ронни Пелтиера, который ворочал мешки в компании «Коллинз Фид энд Сид». Последний раз он видел Саванну вечером в четверг. Раздраженная, она приходила к его трейлеру и ушла через час или два. Он утверждал, что с тех пор ее больше не видел.
— Захватывающе, не так ли?
Она вздоргнула, услышав низкий мягкий голос Данжермона у самого уха. Он стоял за ней, костюм был безупречен, отглажен так же, как и утром, узел на галстуке был аккуратно завязан. Рядом с ним Лорел почувствовала, что ее одежда несвежая и мятая, хотя перед приходом сюда она переменила юбку и надела новую блузку. Уже одного этого ощущения для нее было достаточно, чтобы избегать его.
— Насколько изворотливы люди, придумывая защитные механизмы, — произнес он, разглядывая собравшихся.
— После религиозного ритуала последуют сплетни и шутки с кофе и куском пирога.
— Люди даже при ритуале хотят комфорта, — сказала Лорел, пытаясь ускользнуть от него, но он аккуратно загнал ее в ловушку между собой и искусственной пальмой.
— Да, это правда, — пробормотал он.
Ти-Грейс снова зарыдала, и дети столпились около нее. Миссис Майетт запричитала громче.
— Вы пришли сюда с официальной миссией или про-. сто из патологического любопытства?
От ее сарказма у него вздернулись брови.
В этот момент Ти-Грейс испустила несколько душераздирающих и режущих уши стонов, и один из ее сыновей и Леон почти выволокли ее из зала. За ними последовали старый доктор Броссар, несший свою черную сумку, и отец Антауа.
— Уже есть какие-нибудь известия о сестре? — спросил Данжермон.
— Нет. Прошу простить меня, я, кажется, вижу кое-кого, кто, может быть, поможет мне.
Опираясь на опыт, полученный во время бесчисленных коктейлей, Лорел ускользнула от него быстрее, чем он запротестовал. Прозвучало последнее «Аминь», и молящиеся тихо поднялись.
Леон вернулся в зал, его лицо было угрюмым, на лысине блестели капельки пота. Из кармана брюк он вытащил красный носовой платок и вытер им голову. Сверху черной майки и джинсов на нем был надет пиджак, из рукавов которого торчали локти. Все это делало его похожим больше на рок-звезду, чем на участника похоронной церемонии.
— Мой ангел, ты как? — спросил он, взяв Лорел за локоть и пытаясь изобразить утомленную улыбку. — Джек здесь?
— Нет.
Он отвернулся, чтобы она не могла заметить вспыхнувшую в его глазах надежду, и стал смотреть на гроб.
— Джек не ходок по похоронам. Думается, их было слишком много на его веку.
Какой-то звук несогласия вырвался у Лорел:
— Как Ти-Грейс?
— Она отлеживается.
— Ты слышала ее крик?
— Мне кажется, что, теряя ребенка, человек утрачивает множество вещей внутри себя.
— Да, думаю. — Взгляд его темных глаз снова упал на гроб. Он был слишком суеверным, чтобы повернуться к нему спиной.
— Бедная Эни, — пробормотал он. — Она лишь хотела просто хорошо провести время. Смотри, что она получила.
Осознав сказанное Леоном, Лорел нахмурилась. Никто не хочет быть убитым или замученным. Какой бы образ жизни ни вела женщина, она не заслуживает такой смерти. Эта мысль вернула Лорел к тревоге о Саванне. Сердце ее заныло.
— Леон, ты видел Саванну?
Он резко приблизился к ней, его брови надвинулись на глаза, и из-за этого его шрам казался длиннее и выпуклее.
— Эх, да я хотел поговорить с тобой об этом, — зловеще произнес Леон.
Взяв Лорел под руку, Леой вывел ее из Зала безмятежности в сумеречный холл. Кончиками пальцев он бессознательно щелкал по шраму, как будто опасался, что тот может расползтись.
— Поздно вечером в четверг я возвращался из Зореавиллана, знаешь, там я иногда пою с оркестром. Ну, и еду я по Тропикалос, в квартале от клиники Сан-Джозеф. И вдруг вижу — Саванна бежит через газон, потом через улицу прямо передо мной. Я чуть не сбил ее. Я открываю окно и кричу ей: «Черт бы тебя подрал, что с тобой, ангел? Ты спятила или еще что?
У Лорел возникло ощущение, что на нее обрушилась бетонная плита. Это был рассказ, который поверг ее в ужас. Она надеялась, что он видел ее сестру едущей на машине в сторону Лафейетта или уезжающей с любовником в Новый Орлеан.
Леон изучающе смотрел на нее. С большим трудом ей. удалось открыть рот и произнести несколько слов:
— Она что-нибудь ответила тебе?
— Ну да, — фыркнул он в ответ. — Она подошла к окну и спросила: почему бы мне себя не трахнуть? Как тебе это нравится?
— Мне это не нравится, — пробормотала Лорел. Она сделала глубокий выдох и провела рукой по волосам. Ее мозг работал почти автоматически, сопоставляя рассказ Леона с хранившимися в ее голове другими кусками истории и известными фактами. На глаза навернулись слезы.
— Ну, — протянул Леон, широко разводя руки. — Совсем не хотел тебя огорчать, ангел. Ну, я просто подумал, что тебе следовало бы знать об этом. — Он опустил свои пальцы на ее плечо, причем большой палец он положил на то место на горле, где обычно определяют пульс. — Ну, хочешь, пойдем куда-нибудь выпить и поговорим об этом. Я отличный слушатель.
Его шрам — гладкий, блестящий, с нелепыми узелками ткани, искажавшими форму брови, носа и губы — постоянно притягивал ее взгляд. В его больших черных глазах было столько чисто мужского интереса, что она без колебаний отвергла его сочувствие. По правде сказать, у нее возникло огромное желание убежать от всех.
— Мы можем отправиться в какое-нибудь тихое местечко, — продолжал он. Его пальцы на мгновение сжали ее плечо.
Лорел тут же почувствовала себя немного виноватой.
— Нет, Леон. Я не имею в виду…
— Лорел, у вас все в порядке?
Неподалеку от них в тени стоял Данжермон. Его прямой взгляд переходил от Лорел к Леону. Леон выругался по-французски и направился к боковому выходу.
Лорел вздохнула свободней и поправила очки. — Да, все потрясающе здорово.
— Я собрался уезжать, — произнес он, подкидывая ключи от своей машины на ладони. — Может быть, вы присоединитесь ко мне выпить чашку кофе или чего— нибудь еще?
Она покачала головой, удивленная его неспособностью понять значение слова «нет».
— Мистер Данжермон, ваша настойчивость поражает.
Он улыбнулся своей кошачьей улыбкой. Она даже представила его издающим мурлыканье.
— Я уже говорил, что природа вознаграждает силу и цепкость.
— Но сегодня вечером у нее это не получится, — Лорел опустила свою руку в сумочку и со связкой ключей случайно вытащила цепочку с бабочкой. — Я еду домой.
Уступая, Данжермон наклонил свою красивую голову.
— В другой раз.
«Когда ад остынет», — подумала Лорел, идя к автомобильной стоянке. На западе небо было оранжевым и, лиловым. Она села за руль своей «акуры», думая, что скорее отправится на прием к челюстному хирургу, чем пойдет на свидание со Стефаном Данжермоном. Согласиться прийти к нему на свидание все равно что согласиться на то, что твои мозги утыкают иголками.
Как странно. У них изначально столько общего, но они слишком непохожи друг на друга. Из личного опыта она уже видела, что сходные условия жизни не гарантируют одинакового к ней отношения. Сотни девочек в подростковом возрасте были совращены своими приемными отцами или посторонними мужчинами, но не все они реагировали подобно Саванне. Хорошо известно, что из оскорбленных мальчишек вырастают мужчины, которые оскорбляют более слабых. Но она не могла представить себе Джека, бьющего ребенка.
Джек. Интересно, где он сейчас. Может, он в одиночестве носит траур по ушедшей подруге, а может, и сидит с бутылкой «Дикого турка», убеждая себя, что у него нет друзей. Он слишком пьет, и это ее волнует. Она отказывалась верить, что любовь может быть безнадежной. Из-за неладов, появившихся в ее жизни и тянувших ее во все стороны, она не имела сил найти душевный контакт с этим ставшим ей дорогим человеком.
Сложившаяся ситуация не оставляла выбора. Она и так откладывала насколько было можно. Ей необходимо срочно встретиться с тетей Каролиной и обсудить все известные о сестре факты и опасения.
Страх свинцовой гирей лежал где-то в животе. Она завела машину и поехала в Бель Ривьер, ничего не подозревая о том, что пара глаз, наполненных злобой, внимательно следила за ней под покровом темноты.
В доме было темно. Лорел вошла через центральный вход и обнаружила на столе в холле записку, сообщавшую, что Каролина отправилась в Нью-Айбирию провести вечерок с друзьями. Лорел невольно обрадовалась возможности повременить с этим трудным разговором. День и без того выдался слишком длинным и утомительным.
Мама Перл будет находиться на кухонном дежурстве у Прежана до тех пор, пока последний из пришедших на поминки не выпьет последнюю чашку кофе. Пытаясь услышать тишину, Лорел облокотилась на стол. Со всех сторон ее окружал старый дом, такой солидный, такой основательный, такой безопасный, издающий странные, но очень знакомые и успокаивающие звуки. Но сегодня они только подчеркивали живущие в ней ощущения пустоты и одиночества.
Она чувствовала себя одинокой. Покинутой. Виноватой. Она не помешала сестре скатиться к своему безумию.
Борясь со своими чувствами, она прошла через холл, вышла во дворик и постояла около галереи. Затем она устроилась на скамейке, облокотившись на угловую стену и поджав под себя ноги. При лунном свете дворик выглядел таинственным. Темные кусты различной формы как бы прятались друг за друга, стараясь сбиться в кучу, везде были густые тени, слышалось какое-то шуршание. Это было именно то, ради чего она приехала в Бель Ривьер, — этот милый дом, чудесные ночи во дворике, тихие дни, заполненные работой в саду. Мама Перл с ее ворчанием и слишком калорийной пищей, тетя Каролина с ее несгибаемой силой и прагматизмом и Саванна с ее поддержкой.
«Не плачь, Малышка. Папы нет, но мы ведь есть друг у друга».
Как эгоистична она была, всегда ища у Саванны утешения и защиты. Слишком боясь потерять материнскую любовь, Лорел на протяжении всех этих лет не решалась поддержать Саванну. А той остались горькие воспоминания и изодранное в клочья чувство собственного достоинства.
Возвыситься над своим прошлым, оставить все в прошлом. Забыть. Она была убеждена, что это ей удалось, и ее всегда сердило, что Саванна не хотела, не могла сделать то же. Может быть, ее сестре требовался кто-нибудь, на кого она могла бы опереться, кто смог бы помочь ей, поддержать, а не насмехаться, но Лорел для этой роли не годилась — она была слишком занята сражениями за все остальное человечество.
— Я так виновата, сестра, — прошептала она, и слезы потекли по ее щекам. — Я так виновата. Пожалуйста, вернись домой, чтобы я могла сказать тебе об этом.
Ей ответил только крик ночного филина из леса за рекой. Потом наступила тишина. Полная тишина. У нее затекла шея, и она села попрямее, пытаясь всмотреться и вслушаться в ночь, сдерживая дыхание и надеясь все-таки услышать ночные звуки, а не бешеное пульсирование сердца. Она соображала, что, уставившись в черноту калитки, она сможет глазами почувствовать приход сестры. Но она не видела ничего, кроме железных столбов. Она думала о своей сестре, о ее душевной неустроенности, о переполняющих ее боли и гневе, приведших почти к сумасшествию.
— Саванна?
Раздалось стрекотание сверчков, а из заболоченной поймы реки им ответили лягушки.
Ощущение какой-то опасности, как червь, медленно поползло по коже.
Не сводя глаз с калитки, она запустила руку в сумочку и вытащила револьвер.
— Если ты хочешь пристрелить меня, то повернись сюда.
Лорел испустила пронзительный вопль и, резко повернувшись назад, в трех шагах от себя увидела Джека. Ее сердце бешено заколотилось.
— Каким образом ты появился здесь?
— Парадная дверь открыта, — пожав плечами, сказал Джек. — Тебе следовало бы быть более внимательной, сладкая, В эти дни вокруг бродит великое множество лунатиков.
— Конечно, — сказала Лорел, не обращая внимания на его издевательский тон. — Мне что-то почудилось с той стороны калитки.
Джек нахмурился и пошел посмотреть. Вернувшись, он покачал головой.
— Ничего. Как ты думаешь, что это могло быть? Кто-то в кустах?
— Что ты делаешь здесь?
Джек засунул руки в карманы джинсов и медленно прошелся туда и обратно вдоль края галереи. Целый вечер он ходил вдоль реки, стараясь уйти как можно дальше от Похоронного дома Прежана.. Он не мог вынести даже мысли о поминовении перед погребением, но тем не менее все его мысли были заняты именно этим — ему чудился гроб, резкий запах, издаваемый цветами, монотонность молитвы.
— Я не знаю, — прошептал он, поворачиваясь лицом к Лорел.
Это была ложь. Он слишком хорошо это знал. — Он очень нуждался в Лорел, хотел обнять ее обеими руками, потому что она была живая, она была настоящая и он любил ее. Боже, как глупо, как жестоко было полюбить кого-то настолько прекрасного. Он даже не мог сказать ей это, так как знал, что это не может продолжаться. Никто не может оставаться прекрасным после его прикосновения.
— Я видел твою машину, — сказал он, его голос стал хриплым и натянутым. — Увидел свет…
Его широкие плечи поднялись и опустились. Он повернулся, чтобы уйти, но ее маленькая рука оказалась на его локте, привязав его к месту крепче, чем брошенный якорь. Он опустил голову и взглянул в ее ангельское личико. Воздух полностью наполнил его легкие. Она оставила свои очки на столе в холле, поэтому Джек увидел в ее голубых глазах ту же душевную потребность, которая терзала его.
— Это неважно, — сказала она мягко.
И совсем не имело значения, что они так часто сражались друг с другом, что у них не было никакой надежды на будущее. Она чувствовала себя такой одинокой, и ей было страшно. Она впилась взглядом в Джека. Это не было лицо того доброго, спокойного любовника, которого она много раз рисовала в своем воображении. Перед ней стоял человек, который стремился уколоть ее побольнее, но она любила именно его, и именно он был необходим ей. Казалось, что она была готова пожертвовать своей жизнью ради этой любви.
— Скажи, что ты останешься, — прошептала она. — Только эту ночь.
Ему следовало бы отказаться, уйти. Ему следовало бы не приходить к ней, но он никогда не отличался расчетливостью и разумностью в поступках. А еще он не мог посмотреть ей прямо в глаза и просто сказать: «Нет».
— Тебе бы не следовало просить меня, — пробормотал он.
— Джек, не говори мне, какой ты плохой. Покажи мне, каким хорошим ты можешь быть.
От накатившего шквала чувств он закрыл глаза. Затем нагнулся и, найдя ее щеку губами, прильнул к ней. Это было больше того ответа, на который так надеялась Лорел. Взяв его за руку, она повела его вверх по ступенькам в свою залитую лунным светом комнату.
Очень тихо и терпеливо они сняли одежду и с головой ушли в свой чувственный мир, слушая собственную нежность и изо всех сил стараясь отогнать нависшие над ними мрачные тени.
Когда все было кончено и Лорел уснула в его объятиях, Джек, вглядываясь в темноту, страстно желал, чтобы все, что так болело, ушло из его сердца, а осталась Лорел.
Глава ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
— Захватывающе, не так ли?
Она вздоргнула, услышав низкий мягкий голос Данжермона у самого уха. Он стоял за ней, костюм был безупречен, отглажен так же, как и утром, узел на галстуке был аккуратно завязан. Рядом с ним Лорел почувствовала, что ее одежда несвежая и мятая, хотя перед приходом сюда она переменила юбку и надела новую блузку. Уже одного этого ощущения для нее было достаточно, чтобы избегать его.
— Насколько изворотливы люди, придумывая защитные механизмы, — произнес он, разглядывая собравшихся.
— После религиозного ритуала последуют сплетни и шутки с кофе и куском пирога.
— Люди даже при ритуале хотят комфорта, — сказала Лорел, пытаясь ускользнуть от него, но он аккуратно загнал ее в ловушку между собой и искусственной пальмой.
— Да, это правда, — пробормотал он.
Ти-Грейс снова зарыдала, и дети столпились около нее. Миссис Майетт запричитала громче.
— Вы пришли сюда с официальной миссией или про-. сто из патологического любопытства?
От ее сарказма у него вздернулись брови.
В этот момент Ти-Грейс испустила несколько душераздирающих и режущих уши стонов, и один из ее сыновей и Леон почти выволокли ее из зала. За ними последовали старый доктор Броссар, несший свою черную сумку, и отец Антауа.
— Уже есть какие-нибудь известия о сестре? — спросил Данжермон.
— Нет. Прошу простить меня, я, кажется, вижу кое-кого, кто, может быть, поможет мне.
Опираясь на опыт, полученный во время бесчисленных коктейлей, Лорел ускользнула от него быстрее, чем он запротестовал. Прозвучало последнее «Аминь», и молящиеся тихо поднялись.
Леон вернулся в зал, его лицо было угрюмым, на лысине блестели капельки пота. Из кармана брюк он вытащил красный носовой платок и вытер им голову. Сверху черной майки и джинсов на нем был надет пиджак, из рукавов которого торчали локти. Все это делало его похожим больше на рок-звезду, чем на участника похоронной церемонии.
— Мой ангел, ты как? — спросил он, взяв Лорел за локоть и пытаясь изобразить утомленную улыбку. — Джек здесь?
— Нет.
Он отвернулся, чтобы она не могла заметить вспыхнувшую в его глазах надежду, и стал смотреть на гроб.
— Джек не ходок по похоронам. Думается, их было слишком много на его веку.
Какой-то звук несогласия вырвался у Лорел:
— Как Ти-Грейс?
— Она отлеживается.
— Ты слышала ее крик?
— Мне кажется, что, теряя ребенка, человек утрачивает множество вещей внутри себя.
— Да, думаю. — Взгляд его темных глаз снова упал на гроб. Он был слишком суеверным, чтобы повернуться к нему спиной.
— Бедная Эни, — пробормотал он. — Она лишь хотела просто хорошо провести время. Смотри, что она получила.
Осознав сказанное Леоном, Лорел нахмурилась. Никто не хочет быть убитым или замученным. Какой бы образ жизни ни вела женщина, она не заслуживает такой смерти. Эта мысль вернула Лорел к тревоге о Саванне. Сердце ее заныло.
— Леон, ты видел Саванну?
Он резко приблизился к ней, его брови надвинулись на глаза, и из-за этого его шрам казался длиннее и выпуклее.
— Эх, да я хотел поговорить с тобой об этом, — зловеще произнес Леон.
Взяв Лорел под руку, Леой вывел ее из Зала безмятежности в сумеречный холл. Кончиками пальцев он бессознательно щелкал по шраму, как будто опасался, что тот может расползтись.
— Поздно вечером в четверг я возвращался из Зореавиллана, знаешь, там я иногда пою с оркестром. Ну, и еду я по Тропикалос, в квартале от клиники Сан-Джозеф. И вдруг вижу — Саванна бежит через газон, потом через улицу прямо передо мной. Я чуть не сбил ее. Я открываю окно и кричу ей: «Черт бы тебя подрал, что с тобой, ангел? Ты спятила или еще что?
У Лорел возникло ощущение, что на нее обрушилась бетонная плита. Это был рассказ, который поверг ее в ужас. Она надеялась, что он видел ее сестру едущей на машине в сторону Лафейетта или уезжающей с любовником в Новый Орлеан.
Леон изучающе смотрел на нее. С большим трудом ей. удалось открыть рот и произнести несколько слов:
— Она что-нибудь ответила тебе?
— Ну да, — фыркнул он в ответ. — Она подошла к окну и спросила: почему бы мне себя не трахнуть? Как тебе это нравится?
— Мне это не нравится, — пробормотала Лорел. Она сделала глубокий выдох и провела рукой по волосам. Ее мозг работал почти автоматически, сопоставляя рассказ Леона с хранившимися в ее голове другими кусками истории и известными фактами. На глаза навернулись слезы.
— Ну, — протянул Леон, широко разводя руки. — Совсем не хотел тебя огорчать, ангел. Ну, я просто подумал, что тебе следовало бы знать об этом. — Он опустил свои пальцы на ее плечо, причем большой палец он положил на то место на горле, где обычно определяют пульс. — Ну, хочешь, пойдем куда-нибудь выпить и поговорим об этом. Я отличный слушатель.
Его шрам — гладкий, блестящий, с нелепыми узелками ткани, искажавшими форму брови, носа и губы — постоянно притягивал ее взгляд. В его больших черных глазах было столько чисто мужского интереса, что она без колебаний отвергла его сочувствие. По правде сказать, у нее возникло огромное желание убежать от всех.
— Мы можем отправиться в какое-нибудь тихое местечко, — продолжал он. Его пальцы на мгновение сжали ее плечо.
Лорел тут же почувствовала себя немного виноватой.
— Нет, Леон. Я не имею в виду…
— Лорел, у вас все в порядке?
Неподалеку от них в тени стоял Данжермон. Его прямой взгляд переходил от Лорел к Леону. Леон выругался по-французски и направился к боковому выходу.
Лорел вздохнула свободней и поправила очки. — Да, все потрясающе здорово.
— Я собрался уезжать, — произнес он, подкидывая ключи от своей машины на ладони. — Может быть, вы присоединитесь ко мне выпить чашку кофе или чего— нибудь еще?
Она покачала головой, удивленная его неспособностью понять значение слова «нет».
— Мистер Данжермон, ваша настойчивость поражает.
Он улыбнулся своей кошачьей улыбкой. Она даже представила его издающим мурлыканье.
— Я уже говорил, что природа вознаграждает силу и цепкость.
— Но сегодня вечером у нее это не получится, — Лорел опустила свою руку в сумочку и со связкой ключей случайно вытащила цепочку с бабочкой. — Я еду домой.
Уступая, Данжермон наклонил свою красивую голову.
— В другой раз.
«Когда ад остынет», — подумала Лорел, идя к автомобильной стоянке. На западе небо было оранжевым и, лиловым. Она села за руль своей «акуры», думая, что скорее отправится на прием к челюстному хирургу, чем пойдет на свидание со Стефаном Данжермоном. Согласиться прийти к нему на свидание все равно что согласиться на то, что твои мозги утыкают иголками.
Как странно. У них изначально столько общего, но они слишком непохожи друг на друга. Из личного опыта она уже видела, что сходные условия жизни не гарантируют одинакового к ней отношения. Сотни девочек в подростковом возрасте были совращены своими приемными отцами или посторонними мужчинами, но не все они реагировали подобно Саванне. Хорошо известно, что из оскорбленных мальчишек вырастают мужчины, которые оскорбляют более слабых. Но она не могла представить себе Джека, бьющего ребенка.
Джек. Интересно, где он сейчас. Может, он в одиночестве носит траур по ушедшей подруге, а может, и сидит с бутылкой «Дикого турка», убеждая себя, что у него нет друзей. Он слишком пьет, и это ее волнует. Она отказывалась верить, что любовь может быть безнадежной. Из-за неладов, появившихся в ее жизни и тянувших ее во все стороны, она не имела сил найти душевный контакт с этим ставшим ей дорогим человеком.
Сложившаяся ситуация не оставляла выбора. Она и так откладывала насколько было можно. Ей необходимо срочно встретиться с тетей Каролиной и обсудить все известные о сестре факты и опасения.
Страх свинцовой гирей лежал где-то в животе. Она завела машину и поехала в Бель Ривьер, ничего не подозревая о том, что пара глаз, наполненных злобой, внимательно следила за ней под покровом темноты.
В доме было темно. Лорел вошла через центральный вход и обнаружила на столе в холле записку, сообщавшую, что Каролина отправилась в Нью-Айбирию провести вечерок с друзьями. Лорел невольно обрадовалась возможности повременить с этим трудным разговором. День и без того выдался слишком длинным и утомительным.
Мама Перл будет находиться на кухонном дежурстве у Прежана до тех пор, пока последний из пришедших на поминки не выпьет последнюю чашку кофе. Пытаясь услышать тишину, Лорел облокотилась на стол. Со всех сторон ее окружал старый дом, такой солидный, такой основательный, такой безопасный, издающий странные, но очень знакомые и успокаивающие звуки. Но сегодня они только подчеркивали живущие в ней ощущения пустоты и одиночества.
Она чувствовала себя одинокой. Покинутой. Виноватой. Она не помешала сестре скатиться к своему безумию.
Борясь со своими чувствами, она прошла через холл, вышла во дворик и постояла около галереи. Затем она устроилась на скамейке, облокотившись на угловую стену и поджав под себя ноги. При лунном свете дворик выглядел таинственным. Темные кусты различной формы как бы прятались друг за друга, стараясь сбиться в кучу, везде были густые тени, слышалось какое-то шуршание. Это было именно то, ради чего она приехала в Бель Ривьер, — этот милый дом, чудесные ночи во дворике, тихие дни, заполненные работой в саду. Мама Перл с ее ворчанием и слишком калорийной пищей, тетя Каролина с ее несгибаемой силой и прагматизмом и Саванна с ее поддержкой.
«Не плачь, Малышка. Папы нет, но мы ведь есть друг у друга».
Как эгоистична она была, всегда ища у Саванны утешения и защиты. Слишком боясь потерять материнскую любовь, Лорел на протяжении всех этих лет не решалась поддержать Саванну. А той остались горькие воспоминания и изодранное в клочья чувство собственного достоинства.
Возвыситься над своим прошлым, оставить все в прошлом. Забыть. Она была убеждена, что это ей удалось, и ее всегда сердило, что Саванна не хотела, не могла сделать то же. Может быть, ее сестре требовался кто-нибудь, на кого она могла бы опереться, кто смог бы помочь ей, поддержать, а не насмехаться, но Лорел для этой роли не годилась — она была слишком занята сражениями за все остальное человечество.
— Я так виновата, сестра, — прошептала она, и слезы потекли по ее щекам. — Я так виновата. Пожалуйста, вернись домой, чтобы я могла сказать тебе об этом.
Ей ответил только крик ночного филина из леса за рекой. Потом наступила тишина. Полная тишина. У нее затекла шея, и она села попрямее, пытаясь всмотреться и вслушаться в ночь, сдерживая дыхание и надеясь все-таки услышать ночные звуки, а не бешеное пульсирование сердца. Она соображала, что, уставившись в черноту калитки, она сможет глазами почувствовать приход сестры. Но она не видела ничего, кроме железных столбов. Она думала о своей сестре, о ее душевной неустроенности, о переполняющих ее боли и гневе, приведших почти к сумасшествию.
— Саванна?
Раздалось стрекотание сверчков, а из заболоченной поймы реки им ответили лягушки.
Ощущение какой-то опасности, как червь, медленно поползло по коже.
Не сводя глаз с калитки, она запустила руку в сумочку и вытащила револьвер.
— Если ты хочешь пристрелить меня, то повернись сюда.
Лорел испустила пронзительный вопль и, резко повернувшись назад, в трех шагах от себя увидела Джека. Ее сердце бешено заколотилось.
— Каким образом ты появился здесь?
— Парадная дверь открыта, — пожав плечами, сказал Джек. — Тебе следовало бы быть более внимательной, сладкая, В эти дни вокруг бродит великое множество лунатиков.
— Конечно, — сказала Лорел, не обращая внимания на его издевательский тон. — Мне что-то почудилось с той стороны калитки.
Джек нахмурился и пошел посмотреть. Вернувшись, он покачал головой.
— Ничего. Как ты думаешь, что это могло быть? Кто-то в кустах?
— Что ты делаешь здесь?
Джек засунул руки в карманы джинсов и медленно прошелся туда и обратно вдоль края галереи. Целый вечер он ходил вдоль реки, стараясь уйти как можно дальше от Похоронного дома Прежана.. Он не мог вынести даже мысли о поминовении перед погребением, но тем не менее все его мысли были заняты именно этим — ему чудился гроб, резкий запах, издаваемый цветами, монотонность молитвы.
— Я не знаю, — прошептал он, поворачиваясь лицом к Лорел.
Это была ложь. Он слишком хорошо это знал. — Он очень нуждался в Лорел, хотел обнять ее обеими руками, потому что она была живая, она была настоящая и он любил ее. Боже, как глупо, как жестоко было полюбить кого-то настолько прекрасного. Он даже не мог сказать ей это, так как знал, что это не может продолжаться. Никто не может оставаться прекрасным после его прикосновения.
— Я видел твою машину, — сказал он, его голос стал хриплым и натянутым. — Увидел свет…
Его широкие плечи поднялись и опустились. Он повернулся, чтобы уйти, но ее маленькая рука оказалась на его локте, привязав его к месту крепче, чем брошенный якорь. Он опустил голову и взглянул в ее ангельское личико. Воздух полностью наполнил его легкие. Она оставила свои очки на столе в холле, поэтому Джек увидел в ее голубых глазах ту же душевную потребность, которая терзала его.
— Это неважно, — сказала она мягко.
И совсем не имело значения, что они так часто сражались друг с другом, что у них не было никакой надежды на будущее. Она чувствовала себя такой одинокой, и ей было страшно. Она впилась взглядом в Джека. Это не было лицо того доброго, спокойного любовника, которого она много раз рисовала в своем воображении. Перед ней стоял человек, который стремился уколоть ее побольнее, но она любила именно его, и именно он был необходим ей. Казалось, что она была готова пожертвовать своей жизнью ради этой любви.
— Скажи, что ты останешься, — прошептала она. — Только эту ночь.
Ему следовало бы отказаться, уйти. Ему следовало бы не приходить к ней, но он никогда не отличался расчетливостью и разумностью в поступках. А еще он не мог посмотреть ей прямо в глаза и просто сказать: «Нет».
— Тебе бы не следовало просить меня, — пробормотал он.
— Джек, не говори мне, какой ты плохой. Покажи мне, каким хорошим ты можешь быть.
От накатившего шквала чувств он закрыл глаза. Затем нагнулся и, найдя ее щеку губами, прильнул к ней. Это было больше того ответа, на который так надеялась Лорел. Взяв его за руку, она повела его вверх по ступенькам в свою залитую лунным светом комнату.
Очень тихо и терпеливо они сняли одежду и с головой ушли в свой чувственный мир, слушая собственную нежность и изо всех сил стараясь отогнать нависшие над ними мрачные тени.
Когда все было кончено и Лорел уснула в его объятиях, Джек, вглядываясь в темноту, страстно желал, чтобы все, что так болело, ушло из его сердца, а осталась Лорел.
Глава ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Чад Герретт повернул свою кепку козырьком назад, и лучи восходящего солнца осветили его лицо. Небо над Атчафалайей, казалось, было раскалено докрасна, и мягкие цветовые пятна расцвечивали его в разных местах. Оранжевые и теплые, как спелый персик, глубокие и шелковистые, как темно-голубые бархатные пуговицы, самые последние звезды этой ночи.
Он кропотливо работал, над созданной в воображении картиной. У него был дар слова. Он представил, как перенесет на бумагу это описание. А миссис Кромвель снова устроит ему разнос за прогулянный урок английского, но растает, как кусочек масла, когда он сдаст ей свой рассказ о рассвете на болоте и о мире, который человек может найти на воде. Миссис Кромвель было уже пятьдесят восемь лет. Она любила надевать тугие пояса и платья из такого количества ткани, которого было бы достаточно, чтобы одеть семью из четырех человек.
Она была хорошей теткой, и Чад любил ее, как и других учителей. Он был хорошим учеником, что называется со светлой головой. Правда, он имел слабое представление о базах некоторых предметов. Слушая учителей и рискуя довести мать до инфаркта, он утверждал, что в его планы не входит продолжать обучение сразу после выпуска в июне. Заболоченный берег реки был именно тем местом, где он хотел находиться. Наблюдать за природой, воспринимать красоту и покой болота было для него самым большим удовольствием. Он предполагал, что через годик-другой он повзрослеет, пойдет в университет и будет учиться на естествоиспытателя или ученого в области окружающей среды. Но все, чего он хотел сейчас — это вдыхать запах болота и наслаждаться его живописными картинами.
Он был во многих отношениях сильно похож на своего отца, даже в большей степени, чем своей внешностью. Приятное лицо, ширококостный, с квадратной фигурой. Отец только улыбался, когда Чад возвращался с рыбалки, не принося никакого улова. И еще его отец любил повторять ему, что когда-то тоже был молодым и тоже не видел большой пользы от углубленного изучения математики.
Чад направил свою лодку вдоль затененной береговой насыпи, где кусочком желтой пластиковой резинки была помечена одна из его сетей. Улов был хорош. Если ему и дальше так повезет, то за сегодня он заработает пару сотен долларов. Но это уже относится к области экономики, которую ведет мистер Динкел, чей урок он пропустит в десять часов. Он засунул в садок речного рака, извлек из него куски водяной змеи и кинул их на берег. Какой-нибудь голодный бродяга приготовит ее себе на ужин. И еще Чад прикинул, что, если ему повезет, он может стать свидетелем регенерации в природе, и это будет приятно узнать мистеру Луку, преподавателю биологии. Чад не учел, что ему придется долго ждать. Внезапно он почувствовал распространявшееся с берега удивительно сладкое зловоние. Запах манил, как маяк. Это было необычно.
Он вытащил лодку на берег и привязал ее к молоденькому деревцу. И хотя он очень слабо представлял себе, как составляется баланс рабочей силы в стране или как вычислить квадратный корень из отрицательного числа, он хотел знать все подробности о жизни на болоте.
Сорняки были примяты и окрашены кровью. Это выглядело так, как будто по берегу что-то волочили. Может быть, аллигатор напал на оленя, пришедшего на водопой? Бедняге, видимо, удалось вырваться, чтобы на берегу умереть от перенесенного шока и потери крови. А может, это была американская рысь, поймавшая енота, нутрию или опоссума, съевшая внутренности жертвы и бросившая остальное. Он мог придумать множество версий случившегося.
Но вдруг, оцепенев, он замер на месте. Среди придуманных им вариантов такого и быть не могло. У его ног лежала мертвая женщина. Отвратительно выпученные голубые глаза. Нагая, с белым шелковым шарфом, узлом завязанным вокруг горла. Безжизненная рука сжимала клочок белой бумаги.
Лорел проснулась в. одиночестве. Ее это не удивило, поэтому она не почувствовала разочарования. Но рассудок подсказывал ей, что глупо и недальновидно надеяться на будущее с Джеком Бодро. У него слишком большой багаж эмоций, слишком много духов. Но она не могла ничего сделать, чтобы изгнать свои ночные воспоминания — нежность, страстность и искренность Джека, то блаженство, которое она испытала вместе с ним и благодаря ему. Ее сердце, не способное забыть эти ощущения, не могло расстаться с рожденной ими надеждой. Глупое, глупое сердце.
Она знала, он ушел с первым лучом солнца. Точно так же, как поступила она в прошлый раз. Она пошарила рукой рядом с собой, не находя ничего, кроме скомканной простыни и свернутого покрывала. Не задержалось даже его тепло, остался только запах любви и мужчины.
Что же ей следует делать? Что она может сделать? Вряд ли она в состоянии изменить принятый им самим стиль отношения к жизни. Кроме того, ее руки связаны собственными проблемами.
Она мгновенно вспомнила о Саванне, и у нее сразу же свело живот при мысли о предстоящем утреннем разговоре с тетей Каролиной.
Она выбралась из кровати, озабоченная и беспокойная, натянула на себя майку и брюки и отправилась на поиски своей сумочки с таблетками. Сумочка лежала там, где она ее оставила, на скамейке во дворике. На мягкой телячьей коже блестели мелкие капельки росы. Она протерла ее подолом своей майки, которая была ей явно велика, и снова поднялась к себе.
Как я беспечна, подумала Лорел, роясь в сумочке в поисках таблеток. Можно было бы и не оставлять сумку во дворе, особенно если в ней полуавтоматический пистолет. Еще одно доказательство того, что Джек не принесет ей ничего хорошего — в его присутствии она буквально теряет голову.
Вместо таблеток она вытащила сережку в форме сердца. Сережка была всего одна, и объяснить ее появление тоже было невозможно. К петле от сережки прицепилась тоненькая золотая цепочка, и Лорел пришло в голову, что, отделив их друг от друга, она сможет распутать тайну. Эта работа должна была отвлечь Лорел от волнения по поводу сестры и предстоящего разговора с Каролиной.
Цепочка оказалась завязанной во множество узлов. Странно, подумала Лорел, слабо сознавая, что ее сердце стало биться немного быстрее, а пальцы отказывались ей повиноваться. Ее дыхание стало коротким и прерывистым. Она взялась за золотую бабочку и дернула цепочку посильнее. Глаза наполнились слезами, не из-за какого-то разочарования, скорее без всякой видимой причины.
Наконец бабочка и ее золотая цепочка освободились от узлов и повисли на запястье Лорел. Но вдруг холодные, крепкие пальцы ужаса схватили и сдавили ей горло. С ее дрожащей руки свисала еще одна тонкая золотая цепочка, на которой, слегка раскачиваясь в утреннем свете, сверкал маленький бриллиантовый скол, оправленный в маленькое золотое сердце.
Эта цепочка принадлежала Саванне.
— Боже, о Боже.
Лорел била дрожь, по спине сбегали ручейки ледяного пота.
Не в состоянии сделать глубокий вдох, она пристально смотрела на подвеску, пока не появилась резь в глазах. В ее воображении мелькали быстро сменяющие друг друга воспоминания: Саванне двенадцать лет, отец стоит за ней и застегивает цепочку, улыбается и целует в щеку; Саванне двадцать, тридцать. Она носит цепочку. Она никогда ее не снимала. Никогда.
Цепочка продолжала раскачиваться на руке Лорел, крошечный бриллиант сверкал и насмехался. Страх сковал тело, полностью лишил сил. Слезы застлали глаза, как только Лорел вспомнила ту ночь, когда недавно вошла к ней в комнату. Она снова испытала ощущение пропажи, боль потери, которая никогда не восполнится.
— О Боже, — воскликнула она, прижимая кулон с цепочкой к залитой слезами щеке.
Она не могла признаться себе в той правде, которая ворвалась в ее сердце. Боже, она не могла сказать это — ни тете Каролине, ни Маме Перл, она не могла сказать это Вивиан, она больше не могла здесь оставаться, ее никто не сможет убедить вернуться. Ей был необходим Джек, ей так хотелось, чтобы он обнял ее, ей так хотелось, чтобы именно он был тем мужчиной, на которого она смогла бы положиться.
Какая же она была эгоистичная, слабая и трусливая.
Ей необходимо начать действовать. Она не может, сжавшись в комочек, так и сидеть на кровати, полуодетая, ревущая, в надежде, что кто-нибудь другой проявит необходимую решительность. Должно же быть что-то, что она еще в состоянии сделать. Еще не может быть слишком поздно.
— Нет, нет, нет, — отчаянно, как заклинание, твердила она, пока торопливо, не выпуская цепочки из руки, открывала шкаф и вытаскивала мятые джинсы. Еще не поздно. Не может быть, что уже поздно. Она пойдет к Кеннеру и заставит его действовать. Она дозвонится до этого чертова ФБР: Они найдут Саванну. Они не могут опоздать.
Она натягивала джинсы в какой-та бешеной спешке. В глубине души было чувство, что все ее попытки тщетны, до она не хотела уступить предчувствиям. Ситуация не может быть безнадежной. Она не может потерять сестру. Черт побери, она не может позволить этому случиться.
Не помня себя, Лорел выскочила из спальни и через холл почти слетела вниз по ступенькам, держа в сжатом кулаке цепочку Саванны. Удары пульса глухо отдавались в ее ушах. Стук во входную дверь она не услышала.
Из обеденной залы вышла Каролина, одетая в строгое черно-белое платье. Она взглянула на Лорел, вздернув брови от любопытства.
Как будто во сне, время удивительным образом растянулось, замедлило свой ход, стало эластичным. Лорел стала удивительно остро, до боли воспринимать события. Куски белого, на платье Каролины били в глаза, запах ее «Шанели» ударил в голову, скрип петель открываемой двери воспринимался как визг. Она разжала кулак, и золотое сердечко скользнуло на ладонь.
Кеннер со шляпой в руках медленно вошел в холл. На его худом и мрачном лице лежала тень. Тень смерти. Его губы двигались, но Лорел не слышала слов из-за внезапно возникшего сильного сердцебиения. Она заметила, что краска исчезла с лица Каролины, взгляд ее стал каким-то побитым, и осознание случившегося пронзило ее сердце подобно ножу.
Он кропотливо работал, над созданной в воображении картиной. У него был дар слова. Он представил, как перенесет на бумагу это описание. А миссис Кромвель снова устроит ему разнос за прогулянный урок английского, но растает, как кусочек масла, когда он сдаст ей свой рассказ о рассвете на болоте и о мире, который человек может найти на воде. Миссис Кромвель было уже пятьдесят восемь лет. Она любила надевать тугие пояса и платья из такого количества ткани, которого было бы достаточно, чтобы одеть семью из четырех человек.
Она была хорошей теткой, и Чад любил ее, как и других учителей. Он был хорошим учеником, что называется со светлой головой. Правда, он имел слабое представление о базах некоторых предметов. Слушая учителей и рискуя довести мать до инфаркта, он утверждал, что в его планы не входит продолжать обучение сразу после выпуска в июне. Заболоченный берег реки был именно тем местом, где он хотел находиться. Наблюдать за природой, воспринимать красоту и покой болота было для него самым большим удовольствием. Он предполагал, что через годик-другой он повзрослеет, пойдет в университет и будет учиться на естествоиспытателя или ученого в области окружающей среды. Но все, чего он хотел сейчас — это вдыхать запах болота и наслаждаться его живописными картинами.
Он был во многих отношениях сильно похож на своего отца, даже в большей степени, чем своей внешностью. Приятное лицо, ширококостный, с квадратной фигурой. Отец только улыбался, когда Чад возвращался с рыбалки, не принося никакого улова. И еще его отец любил повторять ему, что когда-то тоже был молодым и тоже не видел большой пользы от углубленного изучения математики.
Чад направил свою лодку вдоль затененной береговой насыпи, где кусочком желтой пластиковой резинки была помечена одна из его сетей. Улов был хорош. Если ему и дальше так повезет, то за сегодня он заработает пару сотен долларов. Но это уже относится к области экономики, которую ведет мистер Динкел, чей урок он пропустит в десять часов. Он засунул в садок речного рака, извлек из него куски водяной змеи и кинул их на берег. Какой-нибудь голодный бродяга приготовит ее себе на ужин. И еще Чад прикинул, что, если ему повезет, он может стать свидетелем регенерации в природе, и это будет приятно узнать мистеру Луку, преподавателю биологии. Чад не учел, что ему придется долго ждать. Внезапно он почувствовал распространявшееся с берега удивительно сладкое зловоние. Запах манил, как маяк. Это было необычно.
Он вытащил лодку на берег и привязал ее к молоденькому деревцу. И хотя он очень слабо представлял себе, как составляется баланс рабочей силы в стране или как вычислить квадратный корень из отрицательного числа, он хотел знать все подробности о жизни на болоте.
Сорняки были примяты и окрашены кровью. Это выглядело так, как будто по берегу что-то волочили. Может быть, аллигатор напал на оленя, пришедшего на водопой? Бедняге, видимо, удалось вырваться, чтобы на берегу умереть от перенесенного шока и потери крови. А может, это была американская рысь, поймавшая енота, нутрию или опоссума, съевшая внутренности жертвы и бросившая остальное. Он мог придумать множество версий случившегося.
Но вдруг, оцепенев, он замер на месте. Среди придуманных им вариантов такого и быть не могло. У его ног лежала мертвая женщина. Отвратительно выпученные голубые глаза. Нагая, с белым шелковым шарфом, узлом завязанным вокруг горла. Безжизненная рука сжимала клочок белой бумаги.
Лорел проснулась в. одиночестве. Ее это не удивило, поэтому она не почувствовала разочарования. Но рассудок подсказывал ей, что глупо и недальновидно надеяться на будущее с Джеком Бодро. У него слишком большой багаж эмоций, слишком много духов. Но она не могла ничего сделать, чтобы изгнать свои ночные воспоминания — нежность, страстность и искренность Джека, то блаженство, которое она испытала вместе с ним и благодаря ему. Ее сердце, не способное забыть эти ощущения, не могло расстаться с рожденной ими надеждой. Глупое, глупое сердце.
Она знала, он ушел с первым лучом солнца. Точно так же, как поступила она в прошлый раз. Она пошарила рукой рядом с собой, не находя ничего, кроме скомканной простыни и свернутого покрывала. Не задержалось даже его тепло, остался только запах любви и мужчины.
Что же ей следует делать? Что она может сделать? Вряд ли она в состоянии изменить принятый им самим стиль отношения к жизни. Кроме того, ее руки связаны собственными проблемами.
Она мгновенно вспомнила о Саванне, и у нее сразу же свело живот при мысли о предстоящем утреннем разговоре с тетей Каролиной.
Она выбралась из кровати, озабоченная и беспокойная, натянула на себя майку и брюки и отправилась на поиски своей сумочки с таблетками. Сумочка лежала там, где она ее оставила, на скамейке во дворике. На мягкой телячьей коже блестели мелкие капельки росы. Она протерла ее подолом своей майки, которая была ей явно велика, и снова поднялась к себе.
Как я беспечна, подумала Лорел, роясь в сумочке в поисках таблеток. Можно было бы и не оставлять сумку во дворе, особенно если в ней полуавтоматический пистолет. Еще одно доказательство того, что Джек не принесет ей ничего хорошего — в его присутствии она буквально теряет голову.
Вместо таблеток она вытащила сережку в форме сердца. Сережка была всего одна, и объяснить ее появление тоже было невозможно. К петле от сережки прицепилась тоненькая золотая цепочка, и Лорел пришло в голову, что, отделив их друг от друга, она сможет распутать тайну. Эта работа должна была отвлечь Лорел от волнения по поводу сестры и предстоящего разговора с Каролиной.
Цепочка оказалась завязанной во множество узлов. Странно, подумала Лорел, слабо сознавая, что ее сердце стало биться немного быстрее, а пальцы отказывались ей повиноваться. Ее дыхание стало коротким и прерывистым. Она взялась за золотую бабочку и дернула цепочку посильнее. Глаза наполнились слезами, не из-за какого-то разочарования, скорее без всякой видимой причины.
Наконец бабочка и ее золотая цепочка освободились от узлов и повисли на запястье Лорел. Но вдруг холодные, крепкие пальцы ужаса схватили и сдавили ей горло. С ее дрожащей руки свисала еще одна тонкая золотая цепочка, на которой, слегка раскачиваясь в утреннем свете, сверкал маленький бриллиантовый скол, оправленный в маленькое золотое сердце.
Эта цепочка принадлежала Саванне.
— Боже, о Боже.
Лорел била дрожь, по спине сбегали ручейки ледяного пота.
Не в состоянии сделать глубокий вдох, она пристально смотрела на подвеску, пока не появилась резь в глазах. В ее воображении мелькали быстро сменяющие друг друга воспоминания: Саванне двенадцать лет, отец стоит за ней и застегивает цепочку, улыбается и целует в щеку; Саванне двадцать, тридцать. Она носит цепочку. Она никогда ее не снимала. Никогда.
Цепочка продолжала раскачиваться на руке Лорел, крошечный бриллиант сверкал и насмехался. Страх сковал тело, полностью лишил сил. Слезы застлали глаза, как только Лорел вспомнила ту ночь, когда недавно вошла к ней в комнату. Она снова испытала ощущение пропажи, боль потери, которая никогда не восполнится.
— О Боже, — воскликнула она, прижимая кулон с цепочкой к залитой слезами щеке.
Она не могла признаться себе в той правде, которая ворвалась в ее сердце. Боже, она не могла сказать это — ни тете Каролине, ни Маме Перл, она не могла сказать это Вивиан, она больше не могла здесь оставаться, ее никто не сможет убедить вернуться. Ей был необходим Джек, ей так хотелось, чтобы он обнял ее, ей так хотелось, чтобы именно он был тем мужчиной, на которого она смогла бы положиться.
Какая же она была эгоистичная, слабая и трусливая.
Ей необходимо начать действовать. Она не может, сжавшись в комочек, так и сидеть на кровати, полуодетая, ревущая, в надежде, что кто-нибудь другой проявит необходимую решительность. Должно же быть что-то, что она еще в состоянии сделать. Еще не может быть слишком поздно.
— Нет, нет, нет, — отчаянно, как заклинание, твердила она, пока торопливо, не выпуская цепочки из руки, открывала шкаф и вытаскивала мятые джинсы. Еще не поздно. Не может быть, что уже поздно. Она пойдет к Кеннеру и заставит его действовать. Она дозвонится до этого чертова ФБР: Они найдут Саванну. Они не могут опоздать.
Она натягивала джинсы в какой-та бешеной спешке. В глубине души было чувство, что все ее попытки тщетны, до она не хотела уступить предчувствиям. Ситуация не может быть безнадежной. Она не может потерять сестру. Черт побери, она не может позволить этому случиться.
Не помня себя, Лорел выскочила из спальни и через холл почти слетела вниз по ступенькам, держа в сжатом кулаке цепочку Саванны. Удары пульса глухо отдавались в ее ушах. Стук во входную дверь она не услышала.
Из обеденной залы вышла Каролина, одетая в строгое черно-белое платье. Она взглянула на Лорел, вздернув брови от любопытства.
Как будто во сне, время удивительным образом растянулось, замедлило свой ход, стало эластичным. Лорел стала удивительно остро, до боли воспринимать события. Куски белого, на платье Каролины били в глаза, запах ее «Шанели» ударил в голову, скрип петель открываемой двери воспринимался как визг. Она разжала кулак, и золотое сердечко скользнуло на ладонь.
Кеннер со шляпой в руках медленно вошел в холл. На его худом и мрачном лице лежала тень. Тень смерти. Его губы двигались, но Лорел не слышала слов из-за внезапно возникшего сильного сердцебиения. Она заметила, что краска исчезла с лица Каролины, взгляд ее стал каким-то побитым, и осознание случившегося пронзило ее сердце подобно ножу.