Страница:
– А нас туда пустят?
– Мне, последнему из щедро дающих чаевые, двери всюду открыты. Эти типы не платят мне столько, сколько я стою, и я восполняю разницу расходами на деловые нужды. После процесса Харригена я потащил на ленч всех присяжных. Редакции это обошлось в восемьсот долларов, но оно того стоило. Если бы эти типы не упекли Харригена, нам пришлось бы выложить двадцать миллионов по иску о клевете.
Похожий на биржевого маклера пожилой джентльмен за соседним столом, одетый в поношенный костюм фирмы «Брук бразерс», зажмурился и перекрестился. Гейб не обратил на него внимания и вышел из комнаты вместе с Нортоном. У самого выхода из чьего-то кабинета появился элегантный седовласый мужчина в отлично сшитом английском костюме, но, увидев Гейба, юркнул обратно. Гейб подмигнул Нортону и показал на торчащие пальцы ног.
– Мистер Щеголь не может спокойно видеть мою обувь, – сказал он. – Этот болван был бы рад меня уволить, но даже своим умишком он понимает, что газете я нужнее, чем он.
В «Сан-Суси» метрдотель приветствовал Гейба с энтузиазмом, обычно приберегаемым для прибывших с визитом глав государств. Однако когда он предложил лучший столик в центре зала, Гейб покачал головой и настоял на столике у стены. Пока они шли по залу, всевозможные политические деятели приветственно махали рукой, хмурились, отворачивались, а один из помощников министра юстиции поднялся и ушел.
Молодой официант-француз спросил, что они будут пить.
– Мне «кровавую Мери», – сказал Нортон.
– Отличная мысль, – сказал Гейб. – Неси сразу четыре. Не придется ходить лишний раз.
Когда официант ушел, Гейб взял вазу с цветами и осмотрел ее, потом опустился на колени и заглянул под стол.
– Нужно проверить, нет ли микрофонов, – шепотом объяснил он. – Я никогда не сажусь за столик, который мне предлагают, но, возможно, микрофоны установлены повсюду. При официанте помалкивай. И говори погише, чтобы не слышали за соседним столиком.
Нортон украдкой глянул на соседний столик, где невинно болтали две пожилые дамы. Официант вернулся с четырьмя «кровавыми Мери», а минуту спустя подошел какой-то маленький кудрявый человек и несколько минут болтал с Гейбом.
– Мелкий подонок, – сказал Гейб, когда тот вернулся к своему столику.
– Кто это такой?
– Джерри Винсенти. Не знаешь его? Работал в Белом доме. Теперь крупный лоббист.
– Не припоминаю.
– Расскажу тебе одну историю. Понимаешь, такого подлизы, как он, еще на свете не было. И однажды его обожаемый президент не поладил с членом кабинета по фамилии Харпер, тот считал себя слишком уж независимым. Не членом команды. Президент вызывает Харпера и закатывает ему лекцию о преданности. Но Харпер, дурачок-профессор из колледжа, твердит, что не может его понять, что был вполне предан. В конце концов президент выходит из себя и вызывает своего верного слугу Джерри Винсенти.
– Джерри, – говорит он, – спал я с твоей женой до того, как ты женился на ней?
– Да, сэр, мистер президент, – гордо отвечает Джерри.
– Спал я с твоей женой после того, как ты женился на ней?
– Да, сэр, мистер президент, – снова отвечает Джерри и весь сияет при этом признании.
Тут наш славный лидер поворачивается к Харперу и говорит:
– Вот что я разумею под преданностью!
Нортон потряс головой.
– Невозможно поверить.
– Это истинная правда, – сказал Гейб. – Мне рассказывала любовница Харпера. Он был так потрясен, что покинул кабинет, после чего она покинула его.
Допивая второй коктейль, они непринужденно болтали. Одно время в промежутке между браками Гейб встречался с подругой Донны, и они много времени проводили вчетвером. Гейб тогда был полицейским репортером, потом он понял, что, если направит свое упорство на более высокие государственные сферы, результаты будут более эффективными. Теперь он носил на поясе скальпы сенаторов и членов кабинета, как другие репортеры «Уорлд» – ключики от входной двери клуба «Фи Бега Каппа». Гейб поражал Нортона. У него был вид торговца подержанными автомобилями и мораль взломщика сейфов, однако ходили слухи – правда, Гейб яростно опровергал их, – что он изучал в колледже греческий язык и в свободное время переводит классиков. И все знали, что они со второй женой усыновили негритенка и сироту-вьетнамца.
Когда была подана еда – телятина для Нортона, морской окунь для Гейба, бутылка «монтраше» и официант удалился, репортер подался вперед и понизил голос:
– Что у тебя на уме, дружище?
– Донна.
– Я так и думал. Как, по-твоему, кто ее?..
– Не знаю. Возможно, грабитель. Я не хочу строить поспешные версии о заговоре.
– Почему? Обычно они бывают верными. Зачем она приезжала?
– Не знаю. Я слышал, она виделась с Эдом Мерфи.
– Понятно. Слушай, давай поговорим откровенно. Она связалась с Уитмором, так ведь?
Нортон в изумлении поглядел на Гейба.
– Откуда ты знаешь?
Репортер засмеялся.
– Я не знал, дурачок. Ты взял и сказал мне. Игрок в покер, должно быть, из тебя никудышный. Ну и что дальше?
– Роман у них завязался накануне предварительных выборов. Порвали они, очевидно, в июле, когда она уехала в Калифорнию. А может, и не порвали. Я слышал, Уитмор приезжал к ней в январе.
– Брось ходить вокруг да около. Она была беременна?
– Опять блефуешь, Гейб?
Репортер потряс головой.
– Это я узнал от одного из сотрудников коронера. Смотри. Он обрюхатил ее. Она приезжает сюда повидаться с ним. Хочет или денег, или чтобы он развелся с женой, или чего-то еще. А может, он хочет, чтобы она сделала аборт, или гарантий, что она будет помалкивать. У них начинается спор. Большой Чак выходит из себя. Бьет ее, она ударяется головой о столик, он поспешно сматывается, и начинается игра в прятки.
Полное лицо Гейба раскраснелось. Строить немыслимые предположения, а потом доказывать их истинность было его профессией.
– Возможно, – сказал Нортон. – Я старался не думать об этом. Не скажу, что Уитмор – самый безупречный человек на свете, но…
– Но что?
– Но он президент, черт возьми. Он старается принести какую-то пользу.
– Вздор! – гневно сказал Гейб Пинкус. – Слушай, дружище, он политик и, следовательно, головорез. Все они головорезы, что та шайка, что эта, и неважно, какая из них приходит к власти. Единственная разница в том, что одна чуть щедрее сорит чужими деньгами, а другая чуть получше одевается. Скажи, хочешь ты найти убийцу Донны или нет?
– Хочу, – сказал Нортон. – Кстати, все могло произойти именно так, как ты сказал.
– Конечно, могло. Убить ее мог и Эд Мерфи, и какой-нибудь воришка. Прежде всего я хотел бы знать, где Уитмор и Мерфи были в тот вечер.
– В тот вечер разгоняли демонстрантов, требующих работы, – сказал Нортон. – По официальным данным, Уитмор не покидал Белого дома.
– Он мог выбраться тайком, – сказал Гейб. – Сесть в лимузин на Ист-Экзекьютив-авеню и укатить в темноту. На все эти лимузины никто не обращает внимания. Сиди в одном из них Гитлер – никто не заметил бы. Но я наведу справки. Кто-то должен был видеть – охранник, агент секретной службы, еще кто-нибудь.
– Гейб, в последнее время творятся странные вещи.
– Например?
– Люди отказываются от своих слов. Фил Росс сказал мне, что видел Донну с Эдом Мерфи, а после звонка Эда заявил, что обознался.
– Росс – трусишка, – резко сказал Гейб. – Никто из обозревателей и политических репортеров к этому делу и близко не сунется. Вся эта свора именовала Уотергейт «грабежом», а самые отчаянные из нас рисковали карьерой, докапываясь до правды. Из поведения Росса следует, что Мерфи откупился от него. Теперь ясно, откуда в последнее время он черпает сведения.
– Так повел себя не только Росс, – сказал Нортон. – Пит, бармен у Натана, говорил, что какой-то похожий на психа тип приходил и расспрашивал обо мне, но, когда я вернулся к этому разговору, у него случился провал в памяти. Гвен Бауэре рассказывала об их романе, а вчера вечером ни с того ни с сего сказала, что, наверно, ошиблась.
Гейб пожал плечами и жестом показал официанту, чтобы тот принес вина.
– Пит – наркоман, следовательно, его нетрудно взять в оборот. И Гвен вряд ли такая уж стойкая. Знаменитостей иногда легче подкупить, чем обозревателей. Увидишь, она получит большую должность.
Они помолчали, пока официант не унес тарелки. Пожилые дамы все еще сидели за соседним столиком. Гейб, заметив, что одна смотрит в их сторону, так глянул на нее, что она покраснела и отвернулась.
– И на работе у меня тоже творится кое-что, – сказал Нортон. – Недавно один человек в министерстве юстиции оказал мне любезность, но, когда я насел на Эда Мерфи, любезность внезапно была аннулирована.
– Это дело рук Мерфи.
– Видимо, – согласился Нортон. – Но самое странное, что меня вызвал Уит Стоун и, вместо того чтобы разозлиться, предложил замечательную новую должность. Оказалось, что он знал все о гибели Донны. Даже сказал мне, что полиция собирается арестовать парня, который обслуживал Донну в винной лавке. Но сегодня я говорил с Кравицем, полицейским, и он сказал, что парень под подозрением, но об аресте пока нет и речи. И я не могу понять, что происходит.
Гейб подался вперед, возбужденно блестя глазами.
– Я знаю, что происходит. Тебе изо всех сил заговаривают зубы. Уж не думаешь ли ты, что все это совпадение?
– Не знаю, Гейб.
– Знаешь, что самое любопытное в твоем рассказе?
– Что?
– История с Уитом Стоуном.
– Почему?
– Потому что твой выдающийся босс, светило американской адвокатуры, самый крупный мошенник в Вашингтоне. Этим сказано многое.
Нортон был поражен.
– Уит хитер, но, думаю, не хитрее доброго десятка других адвокатов с громкими именами. Конечно, он помог зарубить несколько хороших законопроектов…
– Я говорю не о законопроектах. О шантаже. Подслушивании телефонных разговоров. «Отмытых» деньгах. Через него проходят крупные суммы от его друзей-корпоратистов к его друзьям-политикам, и он гребет свою долю обеими руками.
– Хорошо, Гейб, допустим, он мошенник. Какое отношение это имеет к Донне?
– Он пытался охладить твой пыл, так?
– Да.
– Знал об этом деле все, так?
– Знал многое.
– Почему? С какой стати Уиту Стоуну интересоваться делом об убийстве?
– Не знаю, – признался Нортон.
Гейб подался вперед, держа обеими руками чашечку кофе. Густые сливки оставили белый след на его верхней губе.
– Знаешь, чего больше всего хочется Уиту Стоуну?
– Чего?
– Стать министром юстиции.
– Ты шутишь?
– Какие там шутки! Нынешний болван не продержится и года, вот Стоун и хочет занять его место. Он может купить сколько нужно голосов и пройти через сенат. Главное – убедить Уитмора выдвинуть его и принять на себя нападки четырех-пяти сенаторов, знающих, что он за крыса. Вот и ищет, какую бы услугу оказать Белому дому, а охлаждение твоего пыла может оказаться очень большой услугой.
Было около трех часов, и ресторан почти опустел. Официанты крутились возле столика, и Гейб с подозрением посматривал на них.
– Слушай, Нортон, эта игра может оказаться очень трудной, – прошептал он. – Пока что они пытались только откупиться от тебя. Но Стоун может указать тебе на дверь, а Мерфи устроить так, что ни одна юридическая фирма в Вашингтоне тебя и к двери не подпустит. Вынесешь ты это?
– До конца, Гейб. Поэтому я и сижу с тобой. Вдвоем мы распутаем это дело.
Гейб пожевал спичку, глядя на Нортона, словно решаясь на что-то.
– Ладно, – сказал он наконец. – Буду откровенен с тобой. Дело секретное. Может, ты и не боишься Стоуна, но, если обманешь меня, я тебя уничтожу.
– Мне можно доверять, Гейб.
– Слушай, я постараюсь выяснить, кто убил Донну, но больше всего меня интересует, почему в это дело сунулся Уит Стоун. Я охочусь за этим гадом, и ты можешь помочь мне.
– Чем?
– Сам понимаешь, это между нами.
– Тебе что, дать расписку кровью?
– Разве у вашингтонских юристов есть кровь? – парировал Гейб. Потом перегнулся через столик и сложил руки рупором у рта, словно опасаясь, что кто-то невидимый прочтет сказанное по движению губ.
– Нортон, – прошептал он, – слышал ты когда-нибудь о досье Гувера?
– О досье Гувера? Нет.
– Объяснить?
– Пожалуй, есть.. смысл.
– Ладно. Долгое время ходил слух, что после смерти старика осталось его личное досье. La creme de la crème[5]. В нем собраны материалы на всех. Хочешь знать, откуда Линдон получал деньги? Чем занималась Джеки в те выходные, когда якобы охотилась на лис? Какой выдающийся сенатор соблазнял мальчиков-посыльных? И это еще мелочи. Там есть сведения, способные потрясти всю страну.
– Например?
– Например, кто убил Кеннеди.
– Которого?
– И того, и другого. Слушай, если это не дело рук Гувера, то он знал, чьих. Все это есть в досье, дружище. Я знаю человека, который выложит за него миллион наличными, не задавая вопросов. А там еще можно будет поторговаться.
Нортон пристально поглядел на Пинкуса. В глазах у репортера был такой блеск, что Нортону вспомнился ищущий сокровища Сьерра-Мадре Фред Добб в исполнении Боггарта. Если бы Нортон не знал Гейба, то счел бы его сумасшедшим. Но Гейб был премированным журналистом и, пожалуй, самым близким к политической реальности Америки человеком.
– Это серьезно? – спросил Нортон. – Или очередная вашингтонская сплетня?
– Гувер доверял лишь одному человеку в мире, – сказал Гейб. – Своему приятелю Зику Макгайру. И вот месяца два назад я пробился к нему в больничную палату. Выставил медсестер, поглядел в упор на него и говорю: «Зик, ты знаешь, что скоро умрешь, так? Но я даю тебе возможность, доступную далеко не всем. Написать свое надгробное слово». Он захлопал глазами, словно заинтересовался, и я сказал: «Зик, твое надгробное слово может прозвучать по-разному. Речь может пойти либо о сорокалетнем служении обществу и прочей ерунде, которую каждый мечтал бы иметь на первой странице «Уорлд» после смерти. Либо о том, что в течение последних двадцати лет ты получал два оклада: один, поменьше, от правительства, другой, побольше, от преступников». Зик побагровел и кое-как выдавил: «Чего вы хотите?» Я тут же заявил: «Досье Гувера».
– Видел бы ты этого сукина сына! Затрясся весь, вспотел и, казалось, вот-вот загнется. Я напугал его, но он все еще страшился Шефа, боялся, что старина Дж. Эдгар спустится из Большой Небесной картотеки и отрежет ему кое-что, если он отдаст мне это досье. Поэтому я нажал на него. «Зик, – сказал я, – у меня есть на тебя документы. Чеки, письма, докладные, и, если не отдашь мне досье, я опубликую их все. Ты войдешь в историю большим мошенником, чем президенты Грант, Гардинг и Никсон, вместе взятые». Тут Зик начал корчиться, пускать слюну, губы его задрожали, и в конце концов он выжал из себя: «Уит Стоун». Вот и все. Два слова. Потом застонал, шлепнулся на подушку, прибежали медсестры, и я ушел. Два часа спустя старина Зик был мертв. Бедняга. При близком знакомстве он оказался не таким уж плохим.
– Значит, ты не опубликовал чеки и письма? – спросил Нортон.
– Черт возьми, я же блефовал. Вошел с какими-то слухами, а вышел с ключом. Уит Стоун может владеть досье Гувера или хотя бы знать, где оно. По-моему, он хочет предложить его Уитмору в обмен на должность министра юстиции.
Нортон допил свой кофе. Они были единственными посетителями в ресторане, не считая сидевших у двери двух мужчин в синих костюмах.
– Но зачем Стоуну досье Гувера? – спросил Нортон. – Если только оно существует.
– Потому что это злобный сукин сын, вот зачем. Если я составлю список десяти самых грязных мерзавцев в Вашингтоне, он будет единственным частным лицом. Остальных послали сюда избиратели раскрывать людские грешки, но Стоун делает это из удовольствия, ему это нравится. Вот что, дружище, кое-кто из нас пытается спасти эту страну, и спасать ее надо от таких гадов, как он!
– Слушай, Гейб, куда ты клонишь? Чем я должен помочь тебе?
– Помоги мне пробраться в кабинет Стоуна, – прошептал Гейб. – Возможно, он хранит досье Гувера в сейфе.
– Гейб, иногда это называется взломом.
– Брось! – огрызнулся Гейб. – Мы имеем дело с подонками. Они лгут, набивают карманы, затевают никому не нужные войны, а после этого ходят по воскресеньям в церковь с американским флажком в петлице. Хочешь узнать, кто убил твою подружку? Поверь, обладателю досье Гувера это известно. В дополнение ко всему прочему. Ну как, со мной ты или нет?
– С тобой, – ответил Нортон. – Что дальше?
– Не предпринимай ничего, пока я не позвоню. Будь осторожен со Стоуном и Эдом Мерфи. Пусть думают, что ты играешь в их игру. Но ухо держи востро. Если будут еще «странные совпадения», дай мне знать.
Гейб подозвал официанта и взял счет. С него причиталось пятьдесят пять долларов. Гейб добавил двадцать на чай и попросил копию счета.
– Я забыл сказать тебе кое-что, – сказал Нортон.
– Что именно?
– Я ездил в Кармел и говорил с тем старым сенатором, Гарри Ноланом, другом Донны. Он сказал мне, что Уитмор приезжал к ней туда перед самой инаугурацией.
– И отметил это событие, наградив Донну ребенком.
– Видишь ли, я умолчал об этом в полиции. Но Кравиц сказал, что они послали туда человека, он должен сегодня увидеться с Ноланом, и, если сенатор расскажет о приезде Уитмора, дело завертится быстро.
Гейб закусил губу.
– Боюсь, сенатор ничего не расскажет, – неторопливо сказал он.
– Почему?
– Подожди минутку, – сказал Гейб и подозвал одного из официантов.
– Сбегай на угол, принеси последний выпуск «Стар», – приказал он, и официант бросился к выходу.
– Это еще зачем?
– Подожди, подожди, – сказал Гейб. – Видишь тех двоих у двери?
– Кто они?
– Следят за мной. Отличное задание. Каждый день едят в лучших ресторанах за счет налогоплательщиков.
Официант бегом вернулся с газетой. Гейб дал ему доллар и начал листать страницы.
– Да, все верно, – сказал он наконец. – Помнится, я что-то видел на телетайпе, но мне хотелось убедиться.
Он протянул газету Нортону. Раскрыта она была на странице некрологов. Нортон сперва увидел на фотографии знакомое лицо, затем подпись под ней: «Отставной сенатор Нолан. Разбился при падении. Служил в 1933 – 1953 гг.».
– О, господи, – прошептал Нортон.
– Вот тебе еще одно «странное совпадение», – сказал Гейб, икнул и направился к двери.
17
– Мне, последнему из щедро дающих чаевые, двери всюду открыты. Эти типы не платят мне столько, сколько я стою, и я восполняю разницу расходами на деловые нужды. После процесса Харригена я потащил на ленч всех присяжных. Редакции это обошлось в восемьсот долларов, но оно того стоило. Если бы эти типы не упекли Харригена, нам пришлось бы выложить двадцать миллионов по иску о клевете.
Похожий на биржевого маклера пожилой джентльмен за соседним столом, одетый в поношенный костюм фирмы «Брук бразерс», зажмурился и перекрестился. Гейб не обратил на него внимания и вышел из комнаты вместе с Нортоном. У самого выхода из чьего-то кабинета появился элегантный седовласый мужчина в отлично сшитом английском костюме, но, увидев Гейба, юркнул обратно. Гейб подмигнул Нортону и показал на торчащие пальцы ног.
– Мистер Щеголь не может спокойно видеть мою обувь, – сказал он. – Этот болван был бы рад меня уволить, но даже своим умишком он понимает, что газете я нужнее, чем он.
В «Сан-Суси» метрдотель приветствовал Гейба с энтузиазмом, обычно приберегаемым для прибывших с визитом глав государств. Однако когда он предложил лучший столик в центре зала, Гейб покачал головой и настоял на столике у стены. Пока они шли по залу, всевозможные политические деятели приветственно махали рукой, хмурились, отворачивались, а один из помощников министра юстиции поднялся и ушел.
Молодой официант-француз спросил, что они будут пить.
– Мне «кровавую Мери», – сказал Нортон.
– Отличная мысль, – сказал Гейб. – Неси сразу четыре. Не придется ходить лишний раз.
Когда официант ушел, Гейб взял вазу с цветами и осмотрел ее, потом опустился на колени и заглянул под стол.
– Нужно проверить, нет ли микрофонов, – шепотом объяснил он. – Я никогда не сажусь за столик, который мне предлагают, но, возможно, микрофоны установлены повсюду. При официанте помалкивай. И говори погише, чтобы не слышали за соседним столиком.
Нортон украдкой глянул на соседний столик, где невинно болтали две пожилые дамы. Официант вернулся с четырьмя «кровавыми Мери», а минуту спустя подошел какой-то маленький кудрявый человек и несколько минут болтал с Гейбом.
– Мелкий подонок, – сказал Гейб, когда тот вернулся к своему столику.
– Кто это такой?
– Джерри Винсенти. Не знаешь его? Работал в Белом доме. Теперь крупный лоббист.
– Не припоминаю.
– Расскажу тебе одну историю. Понимаешь, такого подлизы, как он, еще на свете не было. И однажды его обожаемый президент не поладил с членом кабинета по фамилии Харпер, тот считал себя слишком уж независимым. Не членом команды. Президент вызывает Харпера и закатывает ему лекцию о преданности. Но Харпер, дурачок-профессор из колледжа, твердит, что не может его понять, что был вполне предан. В конце концов президент выходит из себя и вызывает своего верного слугу Джерри Винсенти.
– Джерри, – говорит он, – спал я с твоей женой до того, как ты женился на ней?
– Да, сэр, мистер президент, – гордо отвечает Джерри.
– Спал я с твоей женой после того, как ты женился на ней?
– Да, сэр, мистер президент, – снова отвечает Джерри и весь сияет при этом признании.
Тут наш славный лидер поворачивается к Харперу и говорит:
– Вот что я разумею под преданностью!
Нортон потряс головой.
– Невозможно поверить.
– Это истинная правда, – сказал Гейб. – Мне рассказывала любовница Харпера. Он был так потрясен, что покинул кабинет, после чего она покинула его.
Допивая второй коктейль, они непринужденно болтали. Одно время в промежутке между браками Гейб встречался с подругой Донны, и они много времени проводили вчетвером. Гейб тогда был полицейским репортером, потом он понял, что, если направит свое упорство на более высокие государственные сферы, результаты будут более эффективными. Теперь он носил на поясе скальпы сенаторов и членов кабинета, как другие репортеры «Уорлд» – ключики от входной двери клуба «Фи Бега Каппа». Гейб поражал Нортона. У него был вид торговца подержанными автомобилями и мораль взломщика сейфов, однако ходили слухи – правда, Гейб яростно опровергал их, – что он изучал в колледже греческий язык и в свободное время переводит классиков. И все знали, что они со второй женой усыновили негритенка и сироту-вьетнамца.
Когда была подана еда – телятина для Нортона, морской окунь для Гейба, бутылка «монтраше» и официант удалился, репортер подался вперед и понизил голос:
– Что у тебя на уме, дружище?
– Донна.
– Я так и думал. Как, по-твоему, кто ее?..
– Не знаю. Возможно, грабитель. Я не хочу строить поспешные версии о заговоре.
– Почему? Обычно они бывают верными. Зачем она приезжала?
– Не знаю. Я слышал, она виделась с Эдом Мерфи.
– Понятно. Слушай, давай поговорим откровенно. Она связалась с Уитмором, так ведь?
Нортон в изумлении поглядел на Гейба.
– Откуда ты знаешь?
Репортер засмеялся.
– Я не знал, дурачок. Ты взял и сказал мне. Игрок в покер, должно быть, из тебя никудышный. Ну и что дальше?
– Роман у них завязался накануне предварительных выборов. Порвали они, очевидно, в июле, когда она уехала в Калифорнию. А может, и не порвали. Я слышал, Уитмор приезжал к ней в январе.
– Брось ходить вокруг да около. Она была беременна?
– Опять блефуешь, Гейб?
Репортер потряс головой.
– Это я узнал от одного из сотрудников коронера. Смотри. Он обрюхатил ее. Она приезжает сюда повидаться с ним. Хочет или денег, или чтобы он развелся с женой, или чего-то еще. А может, он хочет, чтобы она сделала аборт, или гарантий, что она будет помалкивать. У них начинается спор. Большой Чак выходит из себя. Бьет ее, она ударяется головой о столик, он поспешно сматывается, и начинается игра в прятки.
Полное лицо Гейба раскраснелось. Строить немыслимые предположения, а потом доказывать их истинность было его профессией.
– Возможно, – сказал Нортон. – Я старался не думать об этом. Не скажу, что Уитмор – самый безупречный человек на свете, но…
– Но что?
– Но он президент, черт возьми. Он старается принести какую-то пользу.
– Вздор! – гневно сказал Гейб Пинкус. – Слушай, дружище, он политик и, следовательно, головорез. Все они головорезы, что та шайка, что эта, и неважно, какая из них приходит к власти. Единственная разница в том, что одна чуть щедрее сорит чужими деньгами, а другая чуть получше одевается. Скажи, хочешь ты найти убийцу Донны или нет?
– Хочу, – сказал Нортон. – Кстати, все могло произойти именно так, как ты сказал.
– Конечно, могло. Убить ее мог и Эд Мерфи, и какой-нибудь воришка. Прежде всего я хотел бы знать, где Уитмор и Мерфи были в тот вечер.
– В тот вечер разгоняли демонстрантов, требующих работы, – сказал Нортон. – По официальным данным, Уитмор не покидал Белого дома.
– Он мог выбраться тайком, – сказал Гейб. – Сесть в лимузин на Ист-Экзекьютив-авеню и укатить в темноту. На все эти лимузины никто не обращает внимания. Сиди в одном из них Гитлер – никто не заметил бы. Но я наведу справки. Кто-то должен был видеть – охранник, агент секретной службы, еще кто-нибудь.
– Гейб, в последнее время творятся странные вещи.
– Например?
– Люди отказываются от своих слов. Фил Росс сказал мне, что видел Донну с Эдом Мерфи, а после звонка Эда заявил, что обознался.
– Росс – трусишка, – резко сказал Гейб. – Никто из обозревателей и политических репортеров к этому делу и близко не сунется. Вся эта свора именовала Уотергейт «грабежом», а самые отчаянные из нас рисковали карьерой, докапываясь до правды. Из поведения Росса следует, что Мерфи откупился от него. Теперь ясно, откуда в последнее время он черпает сведения.
– Так повел себя не только Росс, – сказал Нортон. – Пит, бармен у Натана, говорил, что какой-то похожий на психа тип приходил и расспрашивал обо мне, но, когда я вернулся к этому разговору, у него случился провал в памяти. Гвен Бауэре рассказывала об их романе, а вчера вечером ни с того ни с сего сказала, что, наверно, ошиблась.
Гейб пожал плечами и жестом показал официанту, чтобы тот принес вина.
– Пит – наркоман, следовательно, его нетрудно взять в оборот. И Гвен вряд ли такая уж стойкая. Знаменитостей иногда легче подкупить, чем обозревателей. Увидишь, она получит большую должность.
Они помолчали, пока официант не унес тарелки. Пожилые дамы все еще сидели за соседним столиком. Гейб, заметив, что одна смотрит в их сторону, так глянул на нее, что она покраснела и отвернулась.
– И на работе у меня тоже творится кое-что, – сказал Нортон. – Недавно один человек в министерстве юстиции оказал мне любезность, но, когда я насел на Эда Мерфи, любезность внезапно была аннулирована.
– Это дело рук Мерфи.
– Видимо, – согласился Нортон. – Но самое странное, что меня вызвал Уит Стоун и, вместо того чтобы разозлиться, предложил замечательную новую должность. Оказалось, что он знал все о гибели Донны. Даже сказал мне, что полиция собирается арестовать парня, который обслуживал Донну в винной лавке. Но сегодня я говорил с Кравицем, полицейским, и он сказал, что парень под подозрением, но об аресте пока нет и речи. И я не могу понять, что происходит.
Гейб подался вперед, возбужденно блестя глазами.
– Я знаю, что происходит. Тебе изо всех сил заговаривают зубы. Уж не думаешь ли ты, что все это совпадение?
– Не знаю, Гейб.
– Знаешь, что самое любопытное в твоем рассказе?
– Что?
– История с Уитом Стоуном.
– Почему?
– Потому что твой выдающийся босс, светило американской адвокатуры, самый крупный мошенник в Вашингтоне. Этим сказано многое.
Нортон был поражен.
– Уит хитер, но, думаю, не хитрее доброго десятка других адвокатов с громкими именами. Конечно, он помог зарубить несколько хороших законопроектов…
– Я говорю не о законопроектах. О шантаже. Подслушивании телефонных разговоров. «Отмытых» деньгах. Через него проходят крупные суммы от его друзей-корпоратистов к его друзьям-политикам, и он гребет свою долю обеими руками.
– Хорошо, Гейб, допустим, он мошенник. Какое отношение это имеет к Донне?
– Он пытался охладить твой пыл, так?
– Да.
– Знал об этом деле все, так?
– Знал многое.
– Почему? С какой стати Уиту Стоуну интересоваться делом об убийстве?
– Не знаю, – признался Нортон.
Гейб подался вперед, держа обеими руками чашечку кофе. Густые сливки оставили белый след на его верхней губе.
– Знаешь, чего больше всего хочется Уиту Стоуну?
– Чего?
– Стать министром юстиции.
– Ты шутишь?
– Какие там шутки! Нынешний болван не продержится и года, вот Стоун и хочет занять его место. Он может купить сколько нужно голосов и пройти через сенат. Главное – убедить Уитмора выдвинуть его и принять на себя нападки четырех-пяти сенаторов, знающих, что он за крыса. Вот и ищет, какую бы услугу оказать Белому дому, а охлаждение твоего пыла может оказаться очень большой услугой.
Было около трех часов, и ресторан почти опустел. Официанты крутились возле столика, и Гейб с подозрением посматривал на них.
– Слушай, Нортон, эта игра может оказаться очень трудной, – прошептал он. – Пока что они пытались только откупиться от тебя. Но Стоун может указать тебе на дверь, а Мерфи устроить так, что ни одна юридическая фирма в Вашингтоне тебя и к двери не подпустит. Вынесешь ты это?
– До конца, Гейб. Поэтому я и сижу с тобой. Вдвоем мы распутаем это дело.
Гейб пожевал спичку, глядя на Нортона, словно решаясь на что-то.
– Ладно, – сказал он наконец. – Буду откровенен с тобой. Дело секретное. Может, ты и не боишься Стоуна, но, если обманешь меня, я тебя уничтожу.
– Мне можно доверять, Гейб.
– Слушай, я постараюсь выяснить, кто убил Донну, но больше всего меня интересует, почему в это дело сунулся Уит Стоун. Я охочусь за этим гадом, и ты можешь помочь мне.
– Чем?
– Сам понимаешь, это между нами.
– Тебе что, дать расписку кровью?
– Разве у вашингтонских юристов есть кровь? – парировал Гейб. Потом перегнулся через столик и сложил руки рупором у рта, словно опасаясь, что кто-то невидимый прочтет сказанное по движению губ.
– Нортон, – прошептал он, – слышал ты когда-нибудь о досье Гувера?
– О досье Гувера? Нет.
– Объяснить?
– Пожалуй, есть.. смысл.
– Ладно. Долгое время ходил слух, что после смерти старика осталось его личное досье. La creme de la crème[5]. В нем собраны материалы на всех. Хочешь знать, откуда Линдон получал деньги? Чем занималась Джеки в те выходные, когда якобы охотилась на лис? Какой выдающийся сенатор соблазнял мальчиков-посыльных? И это еще мелочи. Там есть сведения, способные потрясти всю страну.
– Например?
– Например, кто убил Кеннеди.
– Которого?
– И того, и другого. Слушай, если это не дело рук Гувера, то он знал, чьих. Все это есть в досье, дружище. Я знаю человека, который выложит за него миллион наличными, не задавая вопросов. А там еще можно будет поторговаться.
Нортон пристально поглядел на Пинкуса. В глазах у репортера был такой блеск, что Нортону вспомнился ищущий сокровища Сьерра-Мадре Фред Добб в исполнении Боггарта. Если бы Нортон не знал Гейба, то счел бы его сумасшедшим. Но Гейб был премированным журналистом и, пожалуй, самым близким к политической реальности Америки человеком.
– Это серьезно? – спросил Нортон. – Или очередная вашингтонская сплетня?
– Гувер доверял лишь одному человеку в мире, – сказал Гейб. – Своему приятелю Зику Макгайру. И вот месяца два назад я пробился к нему в больничную палату. Выставил медсестер, поглядел в упор на него и говорю: «Зик, ты знаешь, что скоро умрешь, так? Но я даю тебе возможность, доступную далеко не всем. Написать свое надгробное слово». Он захлопал глазами, словно заинтересовался, и я сказал: «Зик, твое надгробное слово может прозвучать по-разному. Речь может пойти либо о сорокалетнем служении обществу и прочей ерунде, которую каждый мечтал бы иметь на первой странице «Уорлд» после смерти. Либо о том, что в течение последних двадцати лет ты получал два оклада: один, поменьше, от правительства, другой, побольше, от преступников». Зик побагровел и кое-как выдавил: «Чего вы хотите?» Я тут же заявил: «Досье Гувера».
– Видел бы ты этого сукина сына! Затрясся весь, вспотел и, казалось, вот-вот загнется. Я напугал его, но он все еще страшился Шефа, боялся, что старина Дж. Эдгар спустится из Большой Небесной картотеки и отрежет ему кое-что, если он отдаст мне это досье. Поэтому я нажал на него. «Зик, – сказал я, – у меня есть на тебя документы. Чеки, письма, докладные, и, если не отдашь мне досье, я опубликую их все. Ты войдешь в историю большим мошенником, чем президенты Грант, Гардинг и Никсон, вместе взятые». Тут Зик начал корчиться, пускать слюну, губы его задрожали, и в конце концов он выжал из себя: «Уит Стоун». Вот и все. Два слова. Потом застонал, шлепнулся на подушку, прибежали медсестры, и я ушел. Два часа спустя старина Зик был мертв. Бедняга. При близком знакомстве он оказался не таким уж плохим.
– Значит, ты не опубликовал чеки и письма? – спросил Нортон.
– Черт возьми, я же блефовал. Вошел с какими-то слухами, а вышел с ключом. Уит Стоун может владеть досье Гувера или хотя бы знать, где оно. По-моему, он хочет предложить его Уитмору в обмен на должность министра юстиции.
Нортон допил свой кофе. Они были единственными посетителями в ресторане, не считая сидевших у двери двух мужчин в синих костюмах.
– Но зачем Стоуну досье Гувера? – спросил Нортон. – Если только оно существует.
– Потому что это злобный сукин сын, вот зачем. Если я составлю список десяти самых грязных мерзавцев в Вашингтоне, он будет единственным частным лицом. Остальных послали сюда избиратели раскрывать людские грешки, но Стоун делает это из удовольствия, ему это нравится. Вот что, дружище, кое-кто из нас пытается спасти эту страну, и спасать ее надо от таких гадов, как он!
– Слушай, Гейб, куда ты клонишь? Чем я должен помочь тебе?
– Помоги мне пробраться в кабинет Стоуна, – прошептал Гейб. – Возможно, он хранит досье Гувера в сейфе.
– Гейб, иногда это называется взломом.
– Брось! – огрызнулся Гейб. – Мы имеем дело с подонками. Они лгут, набивают карманы, затевают никому не нужные войны, а после этого ходят по воскресеньям в церковь с американским флажком в петлице. Хочешь узнать, кто убил твою подружку? Поверь, обладателю досье Гувера это известно. В дополнение ко всему прочему. Ну как, со мной ты или нет?
– С тобой, – ответил Нортон. – Что дальше?
– Не предпринимай ничего, пока я не позвоню. Будь осторожен со Стоуном и Эдом Мерфи. Пусть думают, что ты играешь в их игру. Но ухо держи востро. Если будут еще «странные совпадения», дай мне знать.
Гейб подозвал официанта и взял счет. С него причиталось пятьдесят пять долларов. Гейб добавил двадцать на чай и попросил копию счета.
– Я забыл сказать тебе кое-что, – сказал Нортон.
– Что именно?
– Я ездил в Кармел и говорил с тем старым сенатором, Гарри Ноланом, другом Донны. Он сказал мне, что Уитмор приезжал к ней туда перед самой инаугурацией.
– И отметил это событие, наградив Донну ребенком.
– Видишь ли, я умолчал об этом в полиции. Но Кравиц сказал, что они послали туда человека, он должен сегодня увидеться с Ноланом, и, если сенатор расскажет о приезде Уитмора, дело завертится быстро.
Гейб закусил губу.
– Боюсь, сенатор ничего не расскажет, – неторопливо сказал он.
– Почему?
– Подожди минутку, – сказал Гейб и подозвал одного из официантов.
– Сбегай на угол, принеси последний выпуск «Стар», – приказал он, и официант бросился к выходу.
– Это еще зачем?
– Подожди, подожди, – сказал Гейб. – Видишь тех двоих у двери?
– Кто они?
– Следят за мной. Отличное задание. Каждый день едят в лучших ресторанах за счет налогоплательщиков.
Официант бегом вернулся с газетой. Гейб дал ему доллар и начал листать страницы.
– Да, все верно, – сказал он наконец. – Помнится, я что-то видел на телетайпе, но мне хотелось убедиться.
Он протянул газету Нортону. Раскрыта она была на странице некрологов. Нортон сперва увидел на фотографии знакомое лицо, затем подпись под ней: «Отставной сенатор Нолан. Разбился при падении. Служил в 1933 – 1953 гг.».
– О, господи, – прошептал Нортон.
– Вот тебе еще одно «странное совпадение», – сказал Гейб, икнул и направился к двери.
17
Этот снятый тайком фильм был шедевром, на экране сенатор Рипли входил в неряшливую маленькую квартиру, одарял своей знаменитой улыбкой Венди, потом с минуту тискал ее. Она высвободилась, опустила шторы, оба торопливо разделись и улеглись на большую кровать.
Та Венди, что смотрела фильм вместе с Риддлом, была в своих обычных джинсах и свитере. Та, что на экране, – только в черной маске. Ее Венди надела по собственному почину в надежде стать неузнаваемой и таким образом избежать неприятностей, которые мог повлечь за собой этот необычный фильм, где она играла одну из главных ролей. Внушить сенатору, что маска в таких делах служит отличным возбуждающим средством, оказалось нетрудно. Рипли был покладистым, не особенно догадливым человеком лет сорока с небольшим, молодая, умная женщина могла уверить его почти в чем угодно. Те, кто надеялся сделать Рипли президентом, знали это и старались всеми силами оберегать его от молодых, умных женщин. Но они не принимали во внимание Байрона Риддла. Найти Венди было первым и самым легким делом. Профессионалка не подошла бы, так как Рипли нравились молодые, невинного вида женщины. И Риддл стал разъезжать по местным студенческим городкам. Однажды вечером он попал на собрание группы, именуемой «Защитники американской свободы», и там увидел Венди, она говорила о привлечении к ответственности Байрона Уайта. После собрания Риддл пригласил ее выпить кофе, представился как доктор Горацио Грин, психолог по профессии и приверженец конституции по убеждениям. Венди любила поговорить о политике, и выяснилось, что она ненавидит Донована Рипли. «Я пойду на все, чтобы не пустить его в президенты», – сказала она, и так началась операция «Красный глаз».
Следующей, гораздо более сложной задачей было проникнуть за стену охраны вокруг Рипли. Единственное, что сенатор любил больше служения своим согражданам, – это соблазнять жен, дочерей, матерей и сестер своих сограждан. Однако он опасался ловушки, шантажа или скандала и выбирал партнерш с величайшей осторожностью. Он набрал себе в штат молодых женщин, лояльность которых не вызывала сомнений, большей частью это были дочери его политических советников. И когда Риддл послал Венди к нему поговорить насчет работы, ей пришлось спасаться от них бегством. Но тут на Риддла нашло вдохновение. Он подыскал Венди работу в здании сената рядом с кабинетом Рипли, рассчитывая, что зоркий взгляд сенатора довершит остальное. Так и вышло. На первой же неделе он подмигнул Венди в коридоре, на другой пригласил немного поболтать, и на следующий вечер состоялся его дебют в кино.
– Гад, – пробормотала Венди, глядя на экран.
– Ты была бесподобна, – сказал ей Риддл. На экране сенатор поглядел на часы, поднялся, быстро оделся и, развязно помахав рукой, вышел.
– Прекрасно, – сказал Риддл. – Отличная штука.
– Вы заплатите мне сейчас? – спросила Венди. – Сегодня у меня занятие.
– Конечно, малышка, – ответил Риддл. Он включил свет, вынул бумажник и отсчитал десять хрустящих стодолларовых бумажек.
– Я добавил еще небольшую премию, – сказал он. – Только помни, никому ни слова. Не ставь под угрозу нашу операцию.
– За меня не волнуйтесь, доктор Грин, – сказала Венди. – Послушайте, он хочет встретиться со мной в воскресенье после церковной службы. Можно?
– Нет, – сказал Риддл. – Твоя миссия завершена. Бросай работу и возвращайся в колледж.
– Знаете, на меня поглядывал еще кое-кто из сенаторов.
– Забудь об этом, – резко сказал Риддл.
– Хорошо, – ответила Венди. – Скажите, а можно узнать, что вы собираетесь делать с этой пленкой? Ее не покажут в ближайшем кинотеатре?
– Не будь любопытной, – сказал Риддл. – Получила свои деньги, теперь помалкивай.
Он так поглядел, что у его собеседницы похолодела кровь. Сумасшедший тип, подумала она. То тихий, то грозный, как в шпионском фильме.
– Я никому ничего не скажу, – пообещала Венди. – Единственное мое желание – не пустить этого дегенерата в президенты.
– Свое дело ты сделала, малышка.
– Послушайте, не могли бы мы как-нибудь встретиться? – робко спросила она. – Поговорить о политике, о том о сем?
– Извини, Венди, сейчас мне нужно скрываться, – сказал Риддл. – Пока, малышка.
– До свидания, доктор Грин. Спасибо за все.
Сдерживая слезы, она выбежала из комнаты.
После ее ухода Риддл снял курчавый белокурый парик, сел на диван и погрузился в раздумье. Венди задала справедливый вопрос: что делать с пленкой? Приближалась самая опасная, самая сложная часть операции.
Доновану Рипли уже не бывать президентом, это ясно. Но частности были очень проблематичными и очень важными для дальнейшей карьеры Риддла. Будь его цель только в том, чтобы убрать Рипли из политической жизни, достаточно отправить сенатору копию фильма с запиской, что, если он не подаст в отставку к такому-то числу, другие копии станут достоянием общественности. У Рипли не осталось бы выбора. Ему пришлось бы объявить по телевидению, что состояние его здоровья, или здоровья жены, или еще какая-то причина вынуждает его уйти из сената и навсегда прекратить политическую деятельность. Единственной альтернативой было бы найти и убить владельца пленки, а Риддл был уверен, что его не отыщут. Венди могли найти, могли и применить пытки, но она не знала ни настоящей его фамилии, ни адреса, ни внешности, потому что перед ней он появлялся в парике и контактных линзах.
Конечно, можно бы пустить в ход этот фильм, не предлагая Рипли уйти в отставку. Ему все равно придется уходить, а какое было бы удовольствие видеть этого болвана опозоренным! Риддл не раз подумывал о том, как показать этот фильм публике. Он с восторгом прочел, как техники телестудии показали по кабельной сети (случайно, как они утверждали впоследствии) порнографический фильм. Показать бы постельные подвиги Рипли в перерыве кубкового матча. Задача непростая – пришлось бы захватить телестудию, – но игра стоила свеч.
Однако праздные мысли праздными мыслями, но нужно было обдумать и серьезные дела. Например, денежные. Этот фильм стоил миллион долларов. Сенатор Рипли, разумеется, выложил бы эту сумму, и, несомненно, нашлись бы еще люди, готовые заплатить большую цену. Можно было бы взять деньги, уехать в Испанию или Доминиканскую Республику и жить как король, но Риддл стремился к большему. Он хотел служить своей стране. И притом на единственной в своем роде должности.
Байрон Риддл метил в директора ЦРУ.
Пробиться на эту должность нелегко. Обычно ее дают банкирам, уолл-стритовским юристам и прочим большим шишкам, а не бедным парням, рисковавшим жизнью в траншеях. Но теперь дела обстояли иначе; у него была пленка, крупнейший козырь в этой игре. Вопрос заключался в том, как действовать дальше. Можно было бы обратиться прямо к Эду Мерфи, но как Эд поведет себя, неизвестно. Слишком велик риск. Лучше для начала поговорить с Уитом Стоуном; Уит – умный человек, едва ли не самый умный в городе. Может, они столковались бы с некоторыми лидерами конгресса, вполне способными сделать директором того, кто выжил Рипли из политики.
Та Венди, что смотрела фильм вместе с Риддлом, была в своих обычных джинсах и свитере. Та, что на экране, – только в черной маске. Ее Венди надела по собственному почину в надежде стать неузнаваемой и таким образом избежать неприятностей, которые мог повлечь за собой этот необычный фильм, где она играла одну из главных ролей. Внушить сенатору, что маска в таких делах служит отличным возбуждающим средством, оказалось нетрудно. Рипли был покладистым, не особенно догадливым человеком лет сорока с небольшим, молодая, умная женщина могла уверить его почти в чем угодно. Те, кто надеялся сделать Рипли президентом, знали это и старались всеми силами оберегать его от молодых, умных женщин. Но они не принимали во внимание Байрона Риддла. Найти Венди было первым и самым легким делом. Профессионалка не подошла бы, так как Рипли нравились молодые, невинного вида женщины. И Риддл стал разъезжать по местным студенческим городкам. Однажды вечером он попал на собрание группы, именуемой «Защитники американской свободы», и там увидел Венди, она говорила о привлечении к ответственности Байрона Уайта. После собрания Риддл пригласил ее выпить кофе, представился как доктор Горацио Грин, психолог по профессии и приверженец конституции по убеждениям. Венди любила поговорить о политике, и выяснилось, что она ненавидит Донована Рипли. «Я пойду на все, чтобы не пустить его в президенты», – сказала она, и так началась операция «Красный глаз».
Следующей, гораздо более сложной задачей было проникнуть за стену охраны вокруг Рипли. Единственное, что сенатор любил больше служения своим согражданам, – это соблазнять жен, дочерей, матерей и сестер своих сограждан. Однако он опасался ловушки, шантажа или скандала и выбирал партнерш с величайшей осторожностью. Он набрал себе в штат молодых женщин, лояльность которых не вызывала сомнений, большей частью это были дочери его политических советников. И когда Риддл послал Венди к нему поговорить насчет работы, ей пришлось спасаться от них бегством. Но тут на Риддла нашло вдохновение. Он подыскал Венди работу в здании сената рядом с кабинетом Рипли, рассчитывая, что зоркий взгляд сенатора довершит остальное. Так и вышло. На первой же неделе он подмигнул Венди в коридоре, на другой пригласил немного поболтать, и на следующий вечер состоялся его дебют в кино.
– Гад, – пробормотала Венди, глядя на экран.
– Ты была бесподобна, – сказал ей Риддл. На экране сенатор поглядел на часы, поднялся, быстро оделся и, развязно помахав рукой, вышел.
– Прекрасно, – сказал Риддл. – Отличная штука.
– Вы заплатите мне сейчас? – спросила Венди. – Сегодня у меня занятие.
– Конечно, малышка, – ответил Риддл. Он включил свет, вынул бумажник и отсчитал десять хрустящих стодолларовых бумажек.
– Я добавил еще небольшую премию, – сказал он. – Только помни, никому ни слова. Не ставь под угрозу нашу операцию.
– За меня не волнуйтесь, доктор Грин, – сказала Венди. – Послушайте, он хочет встретиться со мной в воскресенье после церковной службы. Можно?
– Нет, – сказал Риддл. – Твоя миссия завершена. Бросай работу и возвращайся в колледж.
– Знаете, на меня поглядывал еще кое-кто из сенаторов.
– Забудь об этом, – резко сказал Риддл.
– Хорошо, – ответила Венди. – Скажите, а можно узнать, что вы собираетесь делать с этой пленкой? Ее не покажут в ближайшем кинотеатре?
– Не будь любопытной, – сказал Риддл. – Получила свои деньги, теперь помалкивай.
Он так поглядел, что у его собеседницы похолодела кровь. Сумасшедший тип, подумала она. То тихий, то грозный, как в шпионском фильме.
– Я никому ничего не скажу, – пообещала Венди. – Единственное мое желание – не пустить этого дегенерата в президенты.
– Свое дело ты сделала, малышка.
– Послушайте, не могли бы мы как-нибудь встретиться? – робко спросила она. – Поговорить о политике, о том о сем?
– Извини, Венди, сейчас мне нужно скрываться, – сказал Риддл. – Пока, малышка.
– До свидания, доктор Грин. Спасибо за все.
Сдерживая слезы, она выбежала из комнаты.
После ее ухода Риддл снял курчавый белокурый парик, сел на диван и погрузился в раздумье. Венди задала справедливый вопрос: что делать с пленкой? Приближалась самая опасная, самая сложная часть операции.
Доновану Рипли уже не бывать президентом, это ясно. Но частности были очень проблематичными и очень важными для дальнейшей карьеры Риддла. Будь его цель только в том, чтобы убрать Рипли из политической жизни, достаточно отправить сенатору копию фильма с запиской, что, если он не подаст в отставку к такому-то числу, другие копии станут достоянием общественности. У Рипли не осталось бы выбора. Ему пришлось бы объявить по телевидению, что состояние его здоровья, или здоровья жены, или еще какая-то причина вынуждает его уйти из сената и навсегда прекратить политическую деятельность. Единственной альтернативой было бы найти и убить владельца пленки, а Риддл был уверен, что его не отыщут. Венди могли найти, могли и применить пытки, но она не знала ни настоящей его фамилии, ни адреса, ни внешности, потому что перед ней он появлялся в парике и контактных линзах.
Конечно, можно бы пустить в ход этот фильм, не предлагая Рипли уйти в отставку. Ему все равно придется уходить, а какое было бы удовольствие видеть этого болвана опозоренным! Риддл не раз подумывал о том, как показать этот фильм публике. Он с восторгом прочел, как техники телестудии показали по кабельной сети (случайно, как они утверждали впоследствии) порнографический фильм. Показать бы постельные подвиги Рипли в перерыве кубкового матча. Задача непростая – пришлось бы захватить телестудию, – но игра стоила свеч.
Однако праздные мысли праздными мыслями, но нужно было обдумать и серьезные дела. Например, денежные. Этот фильм стоил миллион долларов. Сенатор Рипли, разумеется, выложил бы эту сумму, и, несомненно, нашлись бы еще люди, готовые заплатить большую цену. Можно было бы взять деньги, уехать в Испанию или Доминиканскую Республику и жить как король, но Риддл стремился к большему. Он хотел служить своей стране. И притом на единственной в своем роде должности.
Байрон Риддл метил в директора ЦРУ.
Пробиться на эту должность нелегко. Обычно ее дают банкирам, уолл-стритовским юристам и прочим большим шишкам, а не бедным парням, рисковавшим жизнью в траншеях. Но теперь дела обстояли иначе; у него была пленка, крупнейший козырь в этой игре. Вопрос заключался в том, как действовать дальше. Можно было бы обратиться прямо к Эду Мерфи, но как Эд поведет себя, неизвестно. Слишком велик риск. Лучше для начала поговорить с Уитом Стоуном; Уит – умный человек, едва ли не самый умный в городе. Может, они столковались бы с некоторыми лидерами конгресса, вполне способными сделать директором того, кто выжил Рипли из политики.