Хоуки Реймонд. Побочный эффект

   – Замечательно, – сказала Энни. – Если рай существует, он должен быть таким же.
   – Может, бог окажется похожим на Джо Хиршхорна, – задумчиво сказал Нортон, – славного торговца мелким скотом, коллекционирующего скульптуры. Пойдем поедим мороженого.
   Они перешли людную музейную площадь, бросили монетки в фонтан, обогнули его, купили два брикета мороженого у мрачного пуэрториканца и вернулись в Молл. Нортон повел Энни к рощице неподалеку от Двенадцатой-стрит, где дюжины две подростков устроили базар под открытым небом. Товары их были разложены на ломберных столиках и индейских одеялах: керамика, картины, изделия из кожи, шали, украшения. Изготовители товаров, удивительно пассивные торговцы, стояли молча с блаженными улыбками и наивными глазами.
   – Отсталые ребята, – объяснил Нортон. – Это какая-то особая программа. Джой Смоллвуд должен быть здесь, но я его не вижу.
   Они медленно пошли вдоль столов. Энни купила несколько керамических чашек и индейское ожерелье. Один парень сказал Нортону, что Джой будет попозже.
   – Ну и что теперь? – спросила Энни.
   – Давай уйдем, а потом вернемся.
   – Куда направимся?
   – Я ни разу не бывал там, – сказал он, указав на большое здание между Моллом и Конститьюшн-авеню.
   – Я тоже не бывала. А что это?
   – Музей истории и технологии.
   – Как это понять?
   – Не знаю. Пошли посмотрим.
   Музей оказался поразительной сокровищницей всякой всячины – от самого большого в мире американского флага до моделей судов, старых автомобилей и громадной статуи Джорджа Вашингтона в образе Юпитера. Наверху они внимательно осмотрели зал, отведенный истории средств массовой информации. В маленьком кинотеатре показывали кинохронику, Рузвельта, произносящего речь «не бойтесь ничего, кроме страха», и улыбающихся молодых американцев, отплывающих за океан сражаться во второй мировой войне. Перешли к старым телевизорам, там показывали сенатора Джо Маккарти, разоблачающего коммунистов в правительстве, Айка, играющего в гольф, Кеннеди, произносящего инаугурационную речь, Джонсона, обещающего «великое общество», и улыбающихся молодых американцев, отплывающих сражаться во Вьетнаме. Нортон схватил Энни за руку и потащил к выходу.
   – Что случилось? – спросила она.
   – Ничего, – ответил Нортон. – Только здесь воспроизводится мое прошлое, и я не хочу на него смотреть. Он снова повел ее на базар в рощу.
   – Вон Джой, – шепнул он ей. – Тот, что в бейсбольной кепке.
   – У него такой унылый вид.
   – Давай подойдем к нему, поговорим.
   Джой Смоллвуд продавал грубые, яркие картины, на которых были изображены дома, лошади, играющие дети. Когда Энни стала разглядывать их, он радостно заулыбался.
   – Мне нравится ваш колорит, – сказала она. – Давно вы пишете?
   – Вроде бы, – сказал он. – Говорят, мне это на пользу.
   – Я хочу купить эту, – сказала Энни, показав на картину, где двое детей играли в пшеничном поле. – Сколько она стоит?
   – Если она вам нравится, возьмите так, – сказал Джой.
   – Нет, – запротестовала Энни. – Вот, получите. – И протянула десятидолларовую бумажку. Джой, не глядя, сунул деньги в карман. Нортон подошел и взглянул на парня.
   – Джой, ты знаешь меня?
   Джой отступил на шаг и задрожал.
   – Ты знаешь меня? – повторил Нортон. – Видел ты меня раньше?
   – Может быть.
   – Где?
   – Не знаю. Мало ли где. Вы из полиции?
   – Нет, Джой, я не полицейский. Но ты говорил полицейским неправду обо мне.
   Джой повернулся и побежал. Нортон и Энни смотрели, как парень лавирует между туристами, пока он не скрылся за старым зданием смитсоновского института.
   – Необходимо было пугать его? – спросила Энни.
   – Я хотел услышать, что он скажет. Это могло бы помочь.
   – Ты поступил жестоко.
   – Послушай, это с его помощью хотят навесить на меня убийство.
   – Ну, пошли отсюда. А как быть с его картинами? Нортон собрал картины Джоя и попросил девушку у соседнего столика приглядеть за ними.
   Когда они повернулись и пошли, им заступил дорогу невысокий приземистый человек с короткой стрижкой.
   – Привет, Бен.
   – Привет, Ник.
   – Мне нужно поговорить с тобой.
   – Говори.
   – Наедине.
   Энни поглядела на Гальяно, потом на Нортона и демонстративно пожала плечами.
   – Намек поняла, – сказала она. – Встретимся в Саду скульптур.
   – Мы недолго, – сказал Нортон. – А это понесу я. Он взял набитую сумку с кофейными чашками и картиной Джоя и посмотрел, как Энни, длинноногая, стройная, идет по Моллу. Потом повернулся к Гальяно.
   – Ладно, Ник, слушаю тебя.
   – Противно смотреть, как ты валяешь дурака, – сказал Ник. – Я слышал, ты остался без работы.
   – Об этом не волнуйся.
   – Я не лишился сна. Но в твоем поведении нет смысла. Боссу оно не нравится.
   – Он послал тебя поговорить со мной?
   – Перестань мутить воду, пораскинь мозгами, и не будет никаких проблем. Черт возьми, Бен, ты мог бы вернуться и работать у нас. Как в прежние времена.
   – От прежних дней ничего не осталось, Ник.
   – От тебя ничего не останется, приятель, когда большое жюри разберется с тобой.
   – Не думаю. Волноваться тут нужно кое-кому другому.
   – Ты создаешь неприятности, – пробормотал Гальяно. – И напрашиваешься на них.
   Какое-то время они шли молча. Перед ними была Национальная галерея, Нортон мельком глянул на вьющуюся по ступеням очередь туристов. И ему захотелось оказаться там, а не спорить на тротуаре с придворным шутом, уже не смешным.
   – Ты сказал все, что хотел, Ник? Если да, передай своему другу, что я продолжаю поиск.
   Гальяно остановился, они повернулись друг к другу.
   – Ты ничего не понял, – сказал Гальяно. – Босса это дело не волнует. Он почти ничего не знает о нем. Это ты подливаешь масла в огонь.
   Нортону надоело.
   – Ник, мне противно слушать о боссе. Пусть он твой босс. Пусть он твой кормилец. Пусть он президент – я это знаю. Но перед законом он отвечает, как и любой человек.
   Гальяно подался вперед и приблизил свое лицо к лицу Нортона.
   – Зол я на тебя, Бен, – прошептал он. – Ну и зол же я на тебя. Нортону показалось, что Ник хочет его ударить. Он напрягся, приготовясь встретить удар и дать сдачи, однако Ник резко повернулся и быстро зашагал к Капитолию.
   Нортон поглядел ему вслед, потом направился к музею Хиршхорна и нашел Энни на скамье в Саду скульптур; она разглядывала роденовского Бальзака. Он взял ее за руку, и они пошли к памятнику Вашингтону. Конкурс воздушных змей продолжался, змеи вздымались и опускались на фоне облаков, окрашенных предвечерним солнцем в розовый цвет.
   – Какой прекрасный город, черт возьми, – сказал Нортон. – Как было бы замечательно, если… – Он умолк, подыскивая слова. – Если бы только люди не были сумасшедшими.
   Энни рассмеялась.
   – Ошибаешься, – сказала она. – Не будь люди сумасшедшими, этого города не было бы вовсе.
   Нортон сжал ее руку и, глядя на парящих змей, изо всех сил старался забыть о Нике Гальяно.
 
 
   В нескольких кварталах оттуда Чарлз Уитмор завязывал в спальне перед зеркалом черный галстук. Ругнувшись, он рывком распустил его, начал завязывать в третий раз, и тут раздался негромкий стук в дверь.
   – Чарлз?
   – Входи.
   Клэр Уитмор вошла в комнату и улыбнулась стараниям мужа.
   – Давай я, – сказала она. Он вздохнул и, пока супруга искусно завязывала ему галстук, держал подбородок задранным.
   – Знаешь, тебе надо взять слугу, – сказала она.
   – Хватит с меня и бывшего, – ответил Уитмор. – Готовил мне рубашки и все такое, это ладно, но ведь он постоянно крутился рядом, изображая старательность, и, когда я надевал брюки, бросался помогать. Черт возьми, можешь ты представить такое? Мужчина помогает другому надевать брюки? Правда, он англичанин. Как его фамилия? Кливс? Ривс? По-моему, вот в чем беда Англии – слишком многим политикам слуга подает брюки.
   – Отчасти может быть, – сказала его супруга.
   – Внизу все готово? – спросил Уитмор.
   – Все прекрасно, – ответила она. – Розовый сад выглядит восхитительно, и погода обещает быть отличной.
   Уитмор надел смокинг и полюбовался на себя в зеркало.
   – Встречалась ты раньше с этим королем? – спросил он.
   – Нет.
   – Неплохой парень. Поначалу немного скован, но стоит влить в него чуть-чуть виски, расслабляется. В последнюю нашу встречу я рассказал ему анекдот «Во вторник твоя очередь сидеть в бочке», и он чуть животик не надорвал.
   – Вечеринка обещает быть интересной, – сказала Клэр Уитмор. – Но твой мистер Мерфи благодарности не заслуживает.
   – Как это понимать?
   – Так, что, когда мы решили устроить обед в саду, оказалось возможным пригласить еще кое-кого, я послала Элизабет обговорить кандидатуры с Мерфи, а он был с ней груб и упрям. Я понимаю, Чарлз, невоспитанность Мерфи иногда бывает тебе полезна, но грубить моей секретарше, ведающей приемом гостей, – это то же самое, что грубить мне.
   – Я поговорю с ним, – пообещал Уитмор. – В последнее время у него масса дел.
   – Не сомневаюсь.
   – Хочешь шерри?
   – Если время у нас есть, с удовольствием.
   – Время есть, – сказал Уитмор и налил два бокала шерри. Он и она сели в кресла, обращенные к южному газону.
   – Красиво, правда? – сказала Клэр. – Парящие змеи на закате, а позади них обелиск.
   – Да, – рассеянно ответил Уитмор. Он не мог понять, зачем она пришла. Болтать о пустяках у них не было принято.
   – Есть еще жалобы? – спросил он. – Не считая Эда Мерфи. Или конструктивная критика? Или комплименты?
   Клэр улыбнулась и постаралась изобразить удивление.
   – Ну, я считаю, что твоя речь вчера была превосходной.
   – Спасибо.
   – И что ты блестяще взялся за проект строительства школ.
   – Я слышал, что и ты блеснула, – сказал он. – Эд рассказывал мне о твоей встрече с… как их, конгрессменами женского пола. Ты сразила их наповал.
   – Они же люди, Чарлз. Главным образом это женщины средних лет, им нравится, когда их выслушивают, и, может быть, немного льстят. Если бы ты обратил на них свое знаменитое обаяние, то, уверена, они бы тебе руки лизали.
   – Только этого мне и не хватало, – сказал он и рассмеялся. Они посидели молча, глядя, как на фоне заката парят воздушные змеи.
   – Чарлз, – сказала наконец Клэр.
   – Да?
   – Меня кое-что беспокоит.
   – Что именно?
   – Не знаю. Это дело. Смерть Донны Хендрикс. Потом старика сенатора, ее приятеля.
   – Совпадение.
   – Ходят всякие слухи, Чарлз.
   – С этим я ничего не могу поделать.
   – Один репортер из «Пост», бывший с ней в дружбе, сказал мне по секрету, что над этим делом у них работает группа репортеров.
   – Пусть работают. Если они выяснят, что произошло, значит, сыск у них поставлен лучше, чем в полиции округа Колумбия.
   – Чарлз, отнесись к этому посерьезнее. Я навела кое-какие справки…
   – Что-что?
   – Очень осторожно. Неужели ты думаешь, что я буду полагаться на твои слова и газетные сведения? Я не притворяюсь, что мне здесь все ясно, но, кажется, происходили очень неприятные истории, и в них замешаны твои служащие. Если так, то, пожалуй, тебе следует привести свой дом в порядок.
   Уитмор встал и принялся расхаживать по спальне.
   – Клэр, что прошло, то прошло. Ты всегда была несправедлива к Донне.
   – Я говорю не о Донне! – выкрикнула она. – Неужели ты думаешь, что я ревную к покойнице? Я говорю о нескольких смертях. Говорю об этом Риддле и его покровителе Уите Стоуне – ты знаешь, какого я мнения о нем, – и о слухах, которые собирает Бен Нортон.
   – Постой, – повысил голос Уитмор. – Риддл вышел из игры. Навсегда. Стоун тоже, пока я президент. А Нортон… В общем, он хороший парень, но он был влюблен в Донну и теперь повсюду видит заговоры. Он успокоится.
   – Вряд ли он успокоится, – сказала Клэр. – И вряд ли имеет значение, что ты уволил Риддла и порвал со Стоуном. Произошли неприятные вещи, Чарлз. И если ты ничего не предпримешь, последуют осложнения.
   – Предоставь мне заниматься этим.
   – Будешь ли ты заниматься? Или надеешься, что все уляжется само собой?
   Уитмор присел на край кровати, и тут раздался звонок. Протянув руку, президент нажал кнопку ящичка на ночном столике.
   – Да? – устало спросил он.
   – Сэр, король и королева ждут, – произнес мужской голос.
   – Через минуту мы будем.
   – Хорошо, сэр. Еще одно дело, сэр.
   – Да?
   – Вас хочет видеть мистер Гальяно.
   Прежде чем Уитмор успел ответить, Клэр прошептала:
   – Только не приглашай его на обед. Не взглянув на нее, Уитмор кивнул и сказал своему невидимому помощнику:
   – Передай Нику, что я встречусь с ним после этой пирушки. Часов в одиннадцать.
   – Слушаюсь, сэр.
   Уитмор снова нажал кнопку и допил шерри.
   – На чем мы остановились? – спросила его супруга.
   – Не знаю, на чем остановились мы, – сказал он. – Но вот на чем остановился я. Произошло несколько неприятных историй. Хуже чем неприятных. Глупых. Но они позади. Единственный вопрос сейчас, попадает кое-кто в затруднительное положение или нет.
   – Мне это не нравится, – сказала Клэр.
   – Мне тоже, – сказал Уитмор. – Но дела обстоят так.
   Она поднялась, и они поглядели друг на друга.
   – Ты отлично выглядишь, – сказал он. – Это платье новое?
   – Купила в Нью-Йорке на прошлой неделе.
   – Ты всегда выглядишь отлично.
   – Спасибо, Чарлз, – ответила она, поцеловала его в щеку и поправила галстук, хотя в этом не было необходимости. Он усмехнулся, открыл дверь и пропустил ее вперед. Стоявший в коридоре капитан морской пехоты щелкнул каблуками.
   – Чарлз? – прошептала она.
   – Что?
   – Как зовут королеву?
   – Ольга? Ирма? Забыл. Спроси у шефа протокола. Он получает жалованье за обязанность помнить имена королев. А я берегу себя для больших проблем.
   Клэр засмеялась, взяла его за руку, и они грациозно пошли по коридору к комнате, где их ждали венценосные гости. Она решила, что он прав, что ей незачем беспокоиться из-за этого, потому что он поступит по-своему, он всегда поступал так. Она и волновалась за него и в то же время думала, что должен же быть конец его везению.

30

   Нортон съежился, застонал, сунул голову под подушку, пытаясь отдалить пробуждение насколько возможно, но в конце концов настойчивый телефонный звонок поднял его, он подошел к аппарату и буркнул:
   – Алло?
   – Бен? – произнес женский голос. – Надеюсь, я не разбудила вас? Это Джейн Макнейр.
   Он сонным голосом пожелал ей доброго утра.
   – Я звоню вот почему… Мы с Клэем долго обсуждали эту историю и наконец решили, что он должен рассказать вам все, что знает о Байроне Риддле и… всем остальном.
   Нортон выпрямился и взглянул на часы.
   – Когда? – спросил он. – Я могу приехать через час.
   – Передаю трубку Клэю, – сказала она.
   – Нортон?
   – Когда бы ты хотел поговорить?
   – Сейчас мы идем в церковь, – сказал Макнейр. – Потом едем в Виргинию. Я выступаю в теннисном турнире. Моя партия окончится часам к пяти. Может, встретимся там? Отвезешь меня домой, и по дороге поговорим?
   – Клэй, это целых семь часов. Ты не можешь отменить матч?
   – Я выступаю в финале, – сказал Макнейр. – Люди на меня ставят.
   – Ладно, ладно, – раздраженно сказал Нортон.
   – Только учти одно, – продолжал Макнейр. – Все, что я расскажу, должно храниться в секрете. Делай все, что угодно, но меня не впутывай. Договорились?
   – Конечно, – снова солгал Нортон. – Объясни, как ехать к теннисному клубу.
   Нортон выпил кофе и несколько минут листал воскресный выпуск «Пост». Никаких особых новостей, кроме того, что на шоссе люди гибнут в рекордных количествах, не было. Потом он наткнулся на маленькую заметку, озаглавленную: «Ограблен и сожжен дом адвоката». Там говорилось, что неизвестные лица проникли в усадьбу адвоката Уитни Стоуна на Потомаке, разграбили дом, взорвали встроенный сейф и, уходя, устроили пожар. Полиция полагает, что это работа профессионалов. Нортон подумал, что профессионалы, видимо, были наняты его другом Гейбом Пинкусом. Нашел ли Гейб наконец досье Гувера? Или оно никогда не дастся ему в руки? Нортон стал было звонить Гейбу, но передумал. Он включил телевизор и несколько минут смотрел передачу «Лицо нации». Передавали интервью с главным советником президента по экономическим вопросам, но казалось, что Он говорит на каком-то непонятном языке. Вскоре Нортону пришла в голову еще одна мысль.
 
 
   Открывая дверь, Гвен улыбалась, но, едва она увидела Нортона, ее улыбка исчезла.
   – Привет, Бен, – сказала она. – Никак не ждала.
   – Я звонил тебе в твой новый кабинет, хотел поздравить, – сказал Нортон. – Как называется твоя новая должность? Специальный помощник по делам искусств? Очень впечатляюще, Гвен. Но на звонки надо отвечать.
   – Я была занята, – сказала она. – Тебе что-нибудь нужно?
   – Ты не хочешь пригласить меня в дом?
   – Я жду кое-кого. Что тебе нужно?
   – Может, просто хочу тебя поздравить. Я видел твою фотографию в «Тайм». Ты растешь. В следующий раз твой портрет будет на обложке. Самая популярная женщина года.
   – Что тебе нужно?
   – Хочу освежить свою память. После смерти Донны мы говорили о ее романе с Уитмором. Потом, недели две спустя, здесь, на вечеринке, ты сказала, что, возможно, никакого романа и не было. Гвен, на этой неделе мне предстоит давать показания перед большим жюри, и, возможно, я буду нуждаться в поддержке. Что же ты будешь говорить?
   – Не впутывай меня, Бен.
   – Не впутывать? Просто скажи правду.
   – Правду? – Это слово она произнесла с отвращением. – Ты все очень упрощаешь.
   – Все очень просто, – сказал он. – Что же ты скажешь?
   Зеленые глаза Гвен сверкнули холодной яростью.
   – Донна много говорила о нем. Была влюблена в него. Не знаю, правда это или нет. Она могла все выдумать. Нортон не верил своим ушам.
   – Гвен, она была твоей лучшей подругой…
   – Перестань разыгрывать благородство!
   – А ты продала ее за должность, которая тебе не нужна. За снимок в «Тайм».
   – Пошел к черту, мальчишка, праведник, сукин сын!
   Она сильно ударила его по лицу и захлопнула дверь. Нортон потер щеку и пошел к машине. Пора было ехать на теннисный матч.
 
 
   Теннисный клуб находился возле Миддлберга, примерно в часе езды к западу от Вашингтона. Нортон ехал медленно, любуясь богатой виргинской природой. Он вел машину по извилистой грунтовой дороге мимо конеферм, по старым деревянным мостам, под высокими дубами и наконец увидел надпись: «Теннисный клуб Северной Виргинии. Въезд воспрещен». Он с четверть часа трясся по частной дороге к старому, ветхому зданию клуба. Машину он поставил на поле, заполненном заграничными «седанами» и американскими фургонами, у многих машин задние дверцы были открыты, внутри виднелись пакеты с провизией. Справа в пруду шумели и плескались дети. Нортон пошел туда, где человек пятьдесят – шестьдесят сидели возле корта на складных стульях и одеялах.
   На корте Макнейр сражался с крепко сложенным бородатым противником, однако Нортон первым делом оглядел зрителей. Там были люди всех возрастов: подростки, молодые супружеские пары, несколько дюжин загорелых, хорошо сохранившихся пар среднего возраста и даже одна величественная гранд-дама; казалось, она смотрит этот матч уже много десятилетий. Молодежь потягивала пиво из банок, а старшие наливали из термосов мартини. За исключением женщины в цветастом платье, с большой соломенной сумкой в руке, одиноко стоявшей у дальнего конца корта, все зрители, казалось, были с родными или с друзьями. Джейн Макнейр сидела с дочерьми на одеяле и подбадривала мужа. Нортон, сам неплохой теннисист, стал тоже следить за игрой и вскоре увлекся.
   Макнейр и его бородатый противник были первоклассными игроками, но манера игры у них была совершенно разной. Макнейр играл в классической манере. Стройный, элегантный в своей белой форме, он подавал, бил с лета и делал свечу без единого лишнего движения, держался на корте безукоризненно. Его противник, одетый в красные шорты и полосатую тенниску, играл несобранно, со стонами и вздохами носился по корту, падал, вставал и бил по мячу изо всех сил, он явно уступал Макнейру, но не бросал игры из-за напористости и решительности. Зрители аплодировали обоим игрокам, но Макнейр определенно был фаворитом. Его противник бранился во время игры, а зрители этого не любят. Когда Нортон подъехал, шел третий, последний сет. Счет был шесть-шесть, потом Макнейр несколько раз послал мяч к задней черте, и счет стал семь-шесть. Когда на корт упала тень, Макнейр сделал три прямые подачи, чтобы набрать решающие очки. Его противник заметил судье, что освещение скверное. Макнейр подал последний мяч легким ударом, а когда противник отбил его и бросился к сетке, послал свечу на несколько дюймов выше, чем тот мог достать. Мяч приземлился в футе от черты, толпа заревела, а бородатый с силой швырнул ракетку оземь и, расстроенный, пошел к сетке для рукопожатия.
   Джейн с дочерьми побежала на корт, чтобы обнять Макнейра, остальные болельщики окружили их, и пожилой джентльмен в синем блейзере вышел с призом в руках. Он произнес краткую речь. Макнейр сиял, кто-то щелкал фотоаппаратом, раздался последний взрыв аплодисментов, зрители стали складывать стулья, одеяла и потянулись к зданию клуба. Нортон смотрел, как Макнейр покидает корт, одной рукой держа приз, а другой обнимая за плечи жену. Странно, подумал он, что такой слюнтяй может быть первоклассным теннисистом. Хотя, возможно, в личной жизни он не такой уж слюнтяй. Кто знает?
   Внезапно Макнейр, подогнув колени, упал ничком на траву. Его жена вскрикнула и бросилась на землю рядом с ним. Пожилой джентльмен в синем блейзере стал звать врача, а зрители ринулись в разные стороны, кто к Макнейру, кто прочь от него. Нортон приблизился, увидел на тенниске Макнейра расплывающееся красное пятно и стал оглядывать толпу. Женщина в цветастом платье забегала за угол клуба. В ее беге что-то насторожило Нортона. Она скрылась, и он побежал за ней. Когда Нортон подбегал к зданию, мимо него пронесся синий «мерседес». Байрон Риддл уже сорвал парик и надел пиджак поверх платья. Нортон бросился к своей машине, но путь ему преградил бородатый теннисист.
   – Куда это вы? – спросил он.
   – Стрелявший сейчас скроется. Уйди с дороги.
   – Останьтесь здесь, мистер, – сказал бородатый и схватил Нортона за руку. Нортон сбил его с ног, вскочил в свой «мустанг» и понесся за «мерседесом». «Мерседеса» не было видно, но вернуть на шоссе № 50 Риддл мог только через три-четыре мили.
   Нортон выжимал акселератор до отказа и, проехав милю, промочив старый деревянный мост, увидел впереди «мерседес», дорогу ему преграждал грузовик для перевозки лошадей, обогнать его на узкой дороге было невозможно. Нортон догнал «мерседес» и ехал почти бампер в бампер, ища возможности прижать Риддла к обочине. Внезапно Риддл высунулся и обернулся. В ветровое стекло машины Нортона что-то ударило. Нортон нажал на тормоза, отстал ярдов на пятьдесят и стал вилять из стороны в сторону, стараясь видеть Риддла через стекло в трещинах. Грузовик свернул к обочине, и «мерседес» проскочил мимо него. Потом на повороте впереди показалось что-то зеленое, раздался грохот, «мерседес» сошел с дороги, понесся вниз по отлогому склону и замер у крохотного ручейка.
   Нортон остановил машину и выскочил. Водитель зеленого грузовика-пикапа, краснолицый старик в комбинезоне, шатаясь, вышел на дорогу, из носа у него текла кровь. Цыплята, видимо, выпавшие из пикапа, с писком бегали по дороге. Нортон, не обращая внимания на старика, бросился вниз, к разбитому «мерседесу».
   Байрон Риддл был прижат к рулю. Цветастое платье пропиталось кровью, мужчина, одетый в него, был мертвенно неподвижен. Нортон просунулся внутрь, обыскал карманы Риддла, потом схватил пакет, валявшийся у него под ногами. Разорвав его, он сунул катушку с пленкой в карман; тут с холма спустился водитель пикапа и заглянул в разбитую машину.
   – Черт возьми, – возмутился старик. – Этот гад – педик.
   – Я еду за врачом, – сказал Нортон.
   – Катят сюда всякие психи из Вашингтона, – ворчал старик. – Педики, хиппи, либералы. Как думаешь, есть у этого типа страховка?
   – Поищите у него в карманах, – сказал Нортон, вышел на дорогу, сел в «мустанг» и очень» очень осторожно поехал в Вашингтон. Домой он приехал около восьми, заперся и прослушал пленку. Потом прослушал еще раз, потом позвонил в Белый дом, и президент взял трубку быстрее, чем он рассчитывал.

31

   Нортон в течение нескольких лет бывал на приемах в Восточном зале Белого дома, на собраниях в Западном крыле, в кабинетах различных советников президента, но в Овальном кабинете – ни разу. Кабинет этот в его представлении оставался таинственным, недоступным, неким Олимпом, куда взобраться могут лишь немногие, и поэтому на другое утро он был слегка потрясен, обнаружив, как легко попасть в кабинет президента, если ты там нужен.
   Когда Нортон представился охраннику у входа в Западное крыло, тот проверил его документы, махнул ему рукой и схватился за телефон. Минуту спустя из Западного крыла навстречу ему вышел Джо Сарадино. Когда Нортон работал в сенате, Сарадино был лоббистом Пентагона и одним из партнеров Уитмора по гольфу, а теперь стал одним из его военных советников. Джо, долговязый флоридец с лошадиным лицом, был обаятельным, раскованным и хитрым. Недавно он получил звание бригадного генерала, но одет был в штатское – яркую спортивную куртку и двухцветные туфли. Он потряс руку Нортону и повел его в Западное крыло.