Страница:
Ему даже не нужно было думать об этом. Он точно знал, чего он хотел.
— Завтра я заберу ее в Дабл Си.
Оливия изумленно посмотрела на него:
— Вы не можете поступить так!
— Могу. Там спокойнее, чем здесь, где постоянно входят и выходят люди.
— Но она — женщина!
Он поднял брови:
— Видите ли, я заметил это.
— Но именно поэтому она не может оставаться у вас.
— Она чуть не умерла. Безусловно, она не может заниматься, тем, о чем вы думаете, — прямо заявил Лукас, заставив Оливию покраснеть. — Я позабочусь о ней, поставлю ее на ноги. И я не прошу разрешения, Оливия, я говорю вам о том, что собираюсь сделать.
Оливия тяжело вздохнула и предприняла новую попытку.
— У вас на ранчо нет ни одной женщины. Кто будет купать ее, менять ей одежду? Я уже говорила со своей матерью о том, чтобы взять ее к нам в дом. Вы, конечно, должны понять, что ее нельзя отвозить на ранчо, — ее голос смягчился. — Она моя лучшая подруга, Лукас. Я знаю, как много она значит для вас. Я обещаю, что буду хорошо заботиться о ней.
Он напряженно посмотрел на нее:
— Ди говорила мне, что вы подруги, но…
— Лучшие подруги, — повторила Оливия. — Я ощущаю некоторое самодовольство, потому что я с самого начала считала, что вы прекрасно подходите друг другу.
Лукас прочистил горло.
— Думаю, что должен извиниться перед вами, Оливия. Я понимаю, что между нами никогда ничего не было сказано, но из-за моего поведения у вас и у всех других возникло впечатление, что я намеревался…
Она положила руку на его рукав.
— Не надо извиняться, Я очень ценю вашу дружбу, но никогда не хотела ничего большего. На самом деле и вы тоже. Кроме того, я люблю другого.
— Расскажите, — он поднял брови, — кто этот счастливчик?
— Луис Фронтерас.
— Черт побери! — удивленно произнес он и тут, же извинился:
— Простите. С ним все в порядке, не так ли? У меня столько проблем, что я забыл спросить.
— Он находится сейчас в гостинице Линдфора. Он почти поправился.
Лукас одобрительно кивнул. Он не мог винить Оливию, за ее выбор, хотя, по его мнению, Фронтерас не относился к тому типу мужчин, которые могли когда-либо вызвать ее интерес. Его взгляд стал суровым.
— Некоторые парни могут кое-что болтать о нем, хотя это не их дело. Я обязан ему стольким, что никогда не смогу расплатиться, и поэтому, если вам потребуется какая-нибудь помощь, вам нужно будет только обратиться ко мне.
— Спасибо, Лукас. — Она встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. — Я буду помнить это. И я хорошо позабочусь о Ди.
Выражение его лица изменилось, и глаза упрямо сверкнули.
— Я знаю, что вы бы сделали это хорошо, но я не изменил своего решения. Я забираю ее с собой.
— Вы должны подумать о ее репутации, — раздраженно сказала Оливия. — Люди будут сплетничать.
Его улыбка была холодной.
— Если они не глупы, то не будут.
— Нет, будут. Вы не можете заботиться о ней таким образом.
Ее аргументы заставили его задуматься. Он собирался лично ухаживать за Ди, но то, что об этом мог узнать весь город, меняло дело. Он несколько изменил свои планы, но не передумал.
— Я понимаю, что вы бы позаботились о ней, но я хочу, чтобы она была со мной. Я найму женщину для этого. Старшая дочь Сида Акрэя будет рада помогать за деньги.
Он не только хотел, чтобы Ди находилась рядом с ним, но и желал иметь возможность контролировать ее контакты. В этом случае она узнает о том, что он сделал с Ручьем Ангелов, только от него самого. Когда он решит, что для этого настало подходящее время.
По выражению его упрямых голубых глаз Оливия поняла, что Лукас не собирался уступать. Он хотел видеть Ди Сван в Дабл Си, и, значит, она должна быть там. Что ж, думала Оливия, она желала, чтобы Лукас и Ди сошлись, и ее желание осуществилось. Но даже если Кохран наймет дочь Сида Акрэя для того, чтобы ухаживать за Ди, горожане все равно будут злословить, если Лукас и Ди не поженятся.
Она строго посмотрела на него:
— Вы собираетесь жениться на ней?
— Как только я смогу обсудить это с ней. Но не говорите ей, — предупредил он. — Может быть, от неожиданности она согласится, не имея времени обдумать это.
Они одновременно, понимающе улыбнулись друг другу.
На следующее утро Лукас вернулся с фургоном, скамейка в котором была застелена одеялами. Этта Пендерграсс серьезно повздорила со своим мужем из-за того, что тот позволил увезти Ди. Несмотря на то, что его жена считала затею Кохрана скандальной, доктор отказался лгать и не запретил хозяину Дабл Си увезти свою пациентку, ссылаясь на ее слабость. Ди была очень больна, но она поправилась бы в Дабл Си за то же время, что и в городе. И потом, доктор был достаточно умен, чтобы не пытаться остановить Лукаса Кохрана, когда тот принял решение.
Когда. Лукас вошел в комнату, Ди не спала и ее взгляд был печальным, но осмысленным.
— Лукас, — прошептала она.
Ему захотелось схватить ее и прижать к груди, но она была настолько слабой, что он заставил себя контролировать свои желания. Вместо этого он взял ее руку и погладил пальцы.
— Я беру тебя к себе домой, — сказал он.
Она кивнула, и ей удалось слегка улыбнуться. Он завернул ее в одно из взятых с собой одеял и отнес к фургону: Небольшая толпа переговаривавшихся между собой людей собралась на тротуаре. Дочь Акрэя, Бетси, забралась в фургон, чтобы присматривать за Ди во время поездки в усадьбу Кохрана.
Доктор Пендерграсс, Этта и Оливия провожали фургон.
— Только следите за тем, чтобы она ела и не пыталась делать многого слишком рано, — сказал Лукасу доктор. — Она не захочет вставать с постели по крайней мере еще неделю или около того, но отдых для нее — самое полезное.
— Бетси будет хорошо заботиться о ней, — сказал Лукас, помня о слушавших их разговор людях.
Он был полон удовлетворения. Обстоятельства отличались от тех, которые устраивали бы его, и ему предстояло пережить несколько серьезных бурь, но теперь Ди должна была оказаться именно там, где он хотел, — под его крышей.
Он осторожно правил фургоном, направлявшимся в Дабл Си и двигавшимся вдвое медленнее верховой лошади. Он не хотел подвергать Ди тряске на случай, если ее плечо болело сильнее, чем ему казалось. Необходимость замечать каждую неровность дороги и прислушиваться к малейшему изменению дыхания Ди изматывала нервы. Когда наконец показался дом, он с облегчением вздохнул.
Привязав лошадь у крыльца, он перебрался через сиденье внутрь фургона и опустился на колено перед Ди.
— Беги в дом и расстели постель, — велел он Бетси. — Ее спальня наверху, вторая дверь направо.
Бетси выпрыгнула и помчалась выполнять его приказание. Ей было только семнадцать, и она очень боялась Лукаса, хотя он и был с ней вежлив. Некоторые женщины нервничали, общаясь с ним, но это никогда не беспокоило Лукаса.
Ди не спала, хотя ее глаза оставались пугающе невыразительными. Казалось, она все видела и понимала, но не могла найти силы для того, чтобы проявить интерес к чему-либо.
— Скажи мне, если я сделаю тебе больно, — произнес он.
Передвинув ее с одеялом к краю скамейки, он поднял ее без лишних толчков. Затем, спрыгнув с фургона, он снова взял ее на руки и плотно прижал к груди. Он поднимал ее раньше и теперь чувствовал, насколько она стала легче. Сердце Лукаса дрогнуло при воспоминании о страхе, не оставлявшем его. Потеря крови довела ее до такого смертельно опасного состояния, что он уже не надеялся на ее выздоровление.
Бетси стояла у кровати, когда он внес Ди в спальню. Он опустил свою драгоценную ношу, развернул одеяло и укрыл ее.
— Хочешь что-нибудь поесть или попить? — спросил он.
— Воды, — произнесла она.
Лукас взглянул на Бетси, которая кинулась к кувшину с водой, стоявшему неподалеку.
— Если тебе что-нибудь понадобится, скажи Бетси, — объяснил он, гладя ее по щеке. — Спи, сколько хочешь. Все, что тебе нужно делать, — это поправляться.
Он опустил руку и собрался уходить, но она произнесла его имя.
— Стадо, — прошептала она. — Мой огород…
Даже сейчас она беспокоилась об этом проклятом огороде! Он подавил вспышку раздражения, чтобы успокоить ее:
— Они не прошли. Ты разогнала их, и они рассеялись до самого Бар Би.
Слабая улыбка появилась на ее бледных губах. Бетси принесла стакан воды, и он подвинулся, чтобы она могла поддерживать голову Ди, чтобы ей было легче пить. Когда Ди показала, что больше не хочет, и Бетси опустила ее голову обратно на подушку, глаза раненой начали закрываться от усталости. Лукас тихо вышел из комнаты.
Он мог располагать лишь несколькими неделями до тех пор, пока она не окрепнет и ему не придется рассказать ей о воде. Он собирался воспользоваться этой отсрочкой, чтобы укрепить связь между ними, пока это было возможно. Лукас надеялся, что, как только она поправится и сможет обходиться без Бетси, она уже не сможет обходиться без него.
В семье Милликенов было принято проводить вечер после обеда вместе, занимаясь чтением, вышиванием или просто разговорами. Даже когда Оливия была маленькой, она всегда участвовала в этих задушевных беседах и родители старались дать ей понять, что ее детское мнение в этих разговорах так же важно, как и их собственное. После потери других детей Вилсон и Онора, несомненно, считали свою дочь бесценным сокровищем и посвятили себя тому, чтобы сделать ее жизнь настолько прекрасной, насколько это было возможно.
Оливия любила гармонию этих послеобеденных часов и боялась разрушить ее. Луис предложил ей быть вместе при объяснении, но она отказалась. Она не хотела, чтобы он присутствовал при размолвке, которая могла возникнуть. Оливия знала, что Луис умеет постоять за себя, но ему было бы проще поладить с ее родителями позднее и в том случае, если бы не было воспоминаний о резких словах, произнесенных между ними.
Удивительно, но, похоже, не возникло никаких слухов. Онора и Беатрис сдержанно отнеслись к ее поведению в то утро, когда она узнала о ранении Луиса.
Этта и доктор Пендерграсс, очевидно, ничего не рассказали о том, как она ворвалась в комнату, где лежал Луис. Оливия почти желала, чтобы слухи распространились и ей не пришлось сообщать новость так неожиданно.
Но, похоже, другого выхода не было, и она, глубоко вздохнув, начала:
— Мама и папа, мне нужно кое-что сказать вам.
Ее мать повернулась и выжидающе посмотрела на нее, а Вилсон отложил газету.
— Я влюбилась и собираюсь выйти замуж, — продолжала она.
Их глаза округлились от удивления, потом Онора хлопнула в ладоши и вскочила.
— Это чудесно, — воскликнула она, возбужденно смеясь. — Я точно знала, что мистер Кохран сделает предложение, хотя меня удивило, что…
— Нет, мама, — прервала ее Оливия. — Это не Лукас.
Сначала их лица расплывались в улыбках, но теперь они были полны удивления.
— Не Лукас? — озадаченно нахмурив брови, сказал Вилсон. — Но он единственный, кто ухаживал за тобой, за исключением Беллами, но с ним у тебя, конечно, не может быть ничего общего. Все в городе думали, что…
— Все, кроме двоих, — мягко ответила Оливия. — Нас с Лукасом связывает дружба, но мы никогда не любили друг друга.
— Но если это не мистер Кохран, то кто же? — Онора оправилась от изумления и буквально содрогалась ют любопытства.
— Луис Фронтерас.
Их лица снова стали непонимающими. Онора опустилась в кресло.
— Кто? — растерянно спросила она. Имя было знакомым, но оно ни с кем не ассоциировалось. И оно казалось… иностранным.
— Луис Фронтерас. Он работал у мистера Беллами. Это человек, который помогал Ди, пока не прибыли люди из Дабл Си.
— Стрелок? — Вилсон был вне себя. — Ты говоришь, что собираешься выйти замуж за мексиканского стрелка? Оливия, это поразительно. Ведь ты даже не знаешь его.
— Мексиканец! — потрясенно воскликнула Онора.
— Наоборот, я хорошо знаю его. — Оливия встретила их взгляды. — Я каталась с ним каждое воскресенье. И я люблю его.
Вилсон сложил газету и отбросил ее в сторону.
— Это невозможно. У тебя не может быть ничего общего с подобным человеком. Он же никогда не осядет и не обеспечит тебя кровом.
— Возможно, здесь этого не произойдет, — признала Оливия. — Но это не импульсивное решение. Я обдумывала его около двух месяцев. Я могла выйти замуж за человека, который бы дал мне большой дом и множество нарядов, но я и на одну десятую не была бы так счастлива с ним, как в палатке с Луисом. Я хочу создать с ним семью, и я верю, что он будет заботиться обо мне и о наших детях. Разве важно то, что он небогат?
— Когда придет время, ты поймешь, как это важно. — Вилсон покачал головой. — Мы всегда старались укрывать тебя от невзгод, и поэтому ты не представляешь себе, какую жизнь ты собираешься вести. Дорогая, ты заслуживаешь гораздо большего, чем он может предложить тебе. Ты не сможешь вести такую жизнь.
— Конечно, смогу. Как ты не можешь понять, он любит меня. И я люблю его. Это то, в чем я нуждаюсь, то, чего я хотела больше всего на свете. Выйти замуж не за богатого человека, а за любимого.
— Ни в коем случае, — жестко произнес Вилсон. — Я запрещаю это. Ты просто увлеклась им и не представляешь, что говоришь. Я понимаю, что он выглядит романтично, в особенности после того, как помог Ди, но для хорошего замужества нужна стабильность, а не постоянно оглядывающийся назад стрелок.
— Папа, — с досадой сказала Оливия. — Я не прошу твоего разрешения. Я очень люблю тебя и маму и хотела бы, чтобы вы присутствовали на моей свадьбе, которая состоится независимо от вашего решения. Я понимаю, что вы беспокоитесь за мою безопасность, но все, о чем ты упомянул, было тоже обдумано мной. Луис — это нечто большее, чем ты думаешь. Он хороший, благородный человек. Посмотри, как он рисковал своей жизнью, чтобы помочь Ди, если использовать твой собственный пример! Никто из добрых, достойных горожан в салуне не нашел в своем сердце мужества, чтобы оказать помощь, когда он обратился за ней, но ты бы не возмутился так, если бы я захотела выйти за одного из них. Пожалуйста, не будь против Луиса из-за того, что он, как ты считаешь, не тот человек, который подходит для брака со мной. Он именно тот человек, который сделает меня счастливой, и я хочу, чтобы вы были счастливы вместе со мной.
— Ты хочешь слишком многого, — ответил Вилсон. Его голос и лицо выражали непреклонность. Онора тихо всхлипывала.
— Мне жаль, что ты так отнесся к этому, но я не передумаю.
Глава 18
— Завтра я заберу ее в Дабл Си.
Оливия изумленно посмотрела на него:
— Вы не можете поступить так!
— Могу. Там спокойнее, чем здесь, где постоянно входят и выходят люди.
— Но она — женщина!
Он поднял брови:
— Видите ли, я заметил это.
— Но именно поэтому она не может оставаться у вас.
— Она чуть не умерла. Безусловно, она не может заниматься, тем, о чем вы думаете, — прямо заявил Лукас, заставив Оливию покраснеть. — Я позабочусь о ней, поставлю ее на ноги. И я не прошу разрешения, Оливия, я говорю вам о том, что собираюсь сделать.
Оливия тяжело вздохнула и предприняла новую попытку.
— У вас на ранчо нет ни одной женщины. Кто будет купать ее, менять ей одежду? Я уже говорила со своей матерью о том, чтобы взять ее к нам в дом. Вы, конечно, должны понять, что ее нельзя отвозить на ранчо, — ее голос смягчился. — Она моя лучшая подруга, Лукас. Я знаю, как много она значит для вас. Я обещаю, что буду хорошо заботиться о ней.
Он напряженно посмотрел на нее:
— Ди говорила мне, что вы подруги, но…
— Лучшие подруги, — повторила Оливия. — Я ощущаю некоторое самодовольство, потому что я с самого начала считала, что вы прекрасно подходите друг другу.
Лукас прочистил горло.
— Думаю, что должен извиниться перед вами, Оливия. Я понимаю, что между нами никогда ничего не было сказано, но из-за моего поведения у вас и у всех других возникло впечатление, что я намеревался…
Она положила руку на его рукав.
— Не надо извиняться, Я очень ценю вашу дружбу, но никогда не хотела ничего большего. На самом деле и вы тоже. Кроме того, я люблю другого.
— Расскажите, — он поднял брови, — кто этот счастливчик?
— Луис Фронтерас.
— Черт побери! — удивленно произнес он и тут, же извинился:
— Простите. С ним все в порядке, не так ли? У меня столько проблем, что я забыл спросить.
— Он находится сейчас в гостинице Линдфора. Он почти поправился.
Лукас одобрительно кивнул. Он не мог винить Оливию, за ее выбор, хотя, по его мнению, Фронтерас не относился к тому типу мужчин, которые могли когда-либо вызвать ее интерес. Его взгляд стал суровым.
— Некоторые парни могут кое-что болтать о нем, хотя это не их дело. Я обязан ему стольким, что никогда не смогу расплатиться, и поэтому, если вам потребуется какая-нибудь помощь, вам нужно будет только обратиться ко мне.
— Спасибо, Лукас. — Она встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. — Я буду помнить это. И я хорошо позабочусь о Ди.
Выражение его лица изменилось, и глаза упрямо сверкнули.
— Я знаю, что вы бы сделали это хорошо, но я не изменил своего решения. Я забираю ее с собой.
— Вы должны подумать о ее репутации, — раздраженно сказала Оливия. — Люди будут сплетничать.
Его улыбка была холодной.
— Если они не глупы, то не будут.
— Нет, будут. Вы не можете заботиться о ней таким образом.
Ее аргументы заставили его задуматься. Он собирался лично ухаживать за Ди, но то, что об этом мог узнать весь город, меняло дело. Он несколько изменил свои планы, но не передумал.
— Я понимаю, что вы бы позаботились о ней, но я хочу, чтобы она была со мной. Я найму женщину для этого. Старшая дочь Сида Акрэя будет рада помогать за деньги.
Он не только хотел, чтобы Ди находилась рядом с ним, но и желал иметь возможность контролировать ее контакты. В этом случае она узнает о том, что он сделал с Ручьем Ангелов, только от него самого. Когда он решит, что для этого настало подходящее время.
По выражению его упрямых голубых глаз Оливия поняла, что Лукас не собирался уступать. Он хотел видеть Ди Сван в Дабл Си, и, значит, она должна быть там. Что ж, думала Оливия, она желала, чтобы Лукас и Ди сошлись, и ее желание осуществилось. Но даже если Кохран наймет дочь Сида Акрэя для того, чтобы ухаживать за Ди, горожане все равно будут злословить, если Лукас и Ди не поженятся.
Она строго посмотрела на него:
— Вы собираетесь жениться на ней?
— Как только я смогу обсудить это с ней. Но не говорите ей, — предупредил он. — Может быть, от неожиданности она согласится, не имея времени обдумать это.
Они одновременно, понимающе улыбнулись друг другу.
На следующее утро Лукас вернулся с фургоном, скамейка в котором была застелена одеялами. Этта Пендерграсс серьезно повздорила со своим мужем из-за того, что тот позволил увезти Ди. Несмотря на то, что его жена считала затею Кохрана скандальной, доктор отказался лгать и не запретил хозяину Дабл Си увезти свою пациентку, ссылаясь на ее слабость. Ди была очень больна, но она поправилась бы в Дабл Си за то же время, что и в городе. И потом, доктор был достаточно умен, чтобы не пытаться остановить Лукаса Кохрана, когда тот принял решение.
Когда. Лукас вошел в комнату, Ди не спала и ее взгляд был печальным, но осмысленным.
— Лукас, — прошептала она.
Ему захотелось схватить ее и прижать к груди, но она была настолько слабой, что он заставил себя контролировать свои желания. Вместо этого он взял ее руку и погладил пальцы.
— Я беру тебя к себе домой, — сказал он.
Она кивнула, и ей удалось слегка улыбнуться. Он завернул ее в одно из взятых с собой одеял и отнес к фургону: Небольшая толпа переговаривавшихся между собой людей собралась на тротуаре. Дочь Акрэя, Бетси, забралась в фургон, чтобы присматривать за Ди во время поездки в усадьбу Кохрана.
Доктор Пендерграсс, Этта и Оливия провожали фургон.
— Только следите за тем, чтобы она ела и не пыталась делать многого слишком рано, — сказал Лукасу доктор. — Она не захочет вставать с постели по крайней мере еще неделю или около того, но отдых для нее — самое полезное.
— Бетси будет хорошо заботиться о ней, — сказал Лукас, помня о слушавших их разговор людях.
Он был полон удовлетворения. Обстоятельства отличались от тех, которые устраивали бы его, и ему предстояло пережить несколько серьезных бурь, но теперь Ди должна была оказаться именно там, где он хотел, — под его крышей.
Он осторожно правил фургоном, направлявшимся в Дабл Си и двигавшимся вдвое медленнее верховой лошади. Он не хотел подвергать Ди тряске на случай, если ее плечо болело сильнее, чем ему казалось. Необходимость замечать каждую неровность дороги и прислушиваться к малейшему изменению дыхания Ди изматывала нервы. Когда наконец показался дом, он с облегчением вздохнул.
Привязав лошадь у крыльца, он перебрался через сиденье внутрь фургона и опустился на колено перед Ди.
— Беги в дом и расстели постель, — велел он Бетси. — Ее спальня наверху, вторая дверь направо.
Бетси выпрыгнула и помчалась выполнять его приказание. Ей было только семнадцать, и она очень боялась Лукаса, хотя он и был с ней вежлив. Некоторые женщины нервничали, общаясь с ним, но это никогда не беспокоило Лукаса.
Ди не спала, хотя ее глаза оставались пугающе невыразительными. Казалось, она все видела и понимала, но не могла найти силы для того, чтобы проявить интерес к чему-либо.
— Скажи мне, если я сделаю тебе больно, — произнес он.
Передвинув ее с одеялом к краю скамейки, он поднял ее без лишних толчков. Затем, спрыгнув с фургона, он снова взял ее на руки и плотно прижал к груди. Он поднимал ее раньше и теперь чувствовал, насколько она стала легче. Сердце Лукаса дрогнуло при воспоминании о страхе, не оставлявшем его. Потеря крови довела ее до такого смертельно опасного состояния, что он уже не надеялся на ее выздоровление.
Бетси стояла у кровати, когда он внес Ди в спальню. Он опустил свою драгоценную ношу, развернул одеяло и укрыл ее.
— Хочешь что-нибудь поесть или попить? — спросил он.
— Воды, — произнесла она.
Лукас взглянул на Бетси, которая кинулась к кувшину с водой, стоявшему неподалеку.
— Если тебе что-нибудь понадобится, скажи Бетси, — объяснил он, гладя ее по щеке. — Спи, сколько хочешь. Все, что тебе нужно делать, — это поправляться.
Он опустил руку и собрался уходить, но она произнесла его имя.
— Стадо, — прошептала она. — Мой огород…
Даже сейчас она беспокоилась об этом проклятом огороде! Он подавил вспышку раздражения, чтобы успокоить ее:
— Они не прошли. Ты разогнала их, и они рассеялись до самого Бар Би.
Слабая улыбка появилась на ее бледных губах. Бетси принесла стакан воды, и он подвинулся, чтобы она могла поддерживать голову Ди, чтобы ей было легче пить. Когда Ди показала, что больше не хочет, и Бетси опустила ее голову обратно на подушку, глаза раненой начали закрываться от усталости. Лукас тихо вышел из комнаты.
Он мог располагать лишь несколькими неделями до тех пор, пока она не окрепнет и ему не придется рассказать ей о воде. Он собирался воспользоваться этой отсрочкой, чтобы укрепить связь между ними, пока это было возможно. Лукас надеялся, что, как только она поправится и сможет обходиться без Бетси, она уже не сможет обходиться без него.
В семье Милликенов было принято проводить вечер после обеда вместе, занимаясь чтением, вышиванием или просто разговорами. Даже когда Оливия была маленькой, она всегда участвовала в этих задушевных беседах и родители старались дать ей понять, что ее детское мнение в этих разговорах так же важно, как и их собственное. После потери других детей Вилсон и Онора, несомненно, считали свою дочь бесценным сокровищем и посвятили себя тому, чтобы сделать ее жизнь настолько прекрасной, насколько это было возможно.
Оливия любила гармонию этих послеобеденных часов и боялась разрушить ее. Луис предложил ей быть вместе при объяснении, но она отказалась. Она не хотела, чтобы он присутствовал при размолвке, которая могла возникнуть. Оливия знала, что Луис умеет постоять за себя, но ему было бы проще поладить с ее родителями позднее и в том случае, если бы не было воспоминаний о резких словах, произнесенных между ними.
Удивительно, но, похоже, не возникло никаких слухов. Онора и Беатрис сдержанно отнеслись к ее поведению в то утро, когда она узнала о ранении Луиса.
Этта и доктор Пендерграсс, очевидно, ничего не рассказали о том, как она ворвалась в комнату, где лежал Луис. Оливия почти желала, чтобы слухи распространились и ей не пришлось сообщать новость так неожиданно.
Но, похоже, другого выхода не было, и она, глубоко вздохнув, начала:
— Мама и папа, мне нужно кое-что сказать вам.
Ее мать повернулась и выжидающе посмотрела на нее, а Вилсон отложил газету.
— Я влюбилась и собираюсь выйти замуж, — продолжала она.
Их глаза округлились от удивления, потом Онора хлопнула в ладоши и вскочила.
— Это чудесно, — воскликнула она, возбужденно смеясь. — Я точно знала, что мистер Кохран сделает предложение, хотя меня удивило, что…
— Нет, мама, — прервала ее Оливия. — Это не Лукас.
Сначала их лица расплывались в улыбках, но теперь они были полны удивления.
— Не Лукас? — озадаченно нахмурив брови, сказал Вилсон. — Но он единственный, кто ухаживал за тобой, за исключением Беллами, но с ним у тебя, конечно, не может быть ничего общего. Все в городе думали, что…
— Все, кроме двоих, — мягко ответила Оливия. — Нас с Лукасом связывает дружба, но мы никогда не любили друг друга.
— Но если это не мистер Кохран, то кто же? — Онора оправилась от изумления и буквально содрогалась ют любопытства.
— Луис Фронтерас.
Их лица снова стали непонимающими. Онора опустилась в кресло.
— Кто? — растерянно спросила она. Имя было знакомым, но оно ни с кем не ассоциировалось. И оно казалось… иностранным.
— Луис Фронтерас. Он работал у мистера Беллами. Это человек, который помогал Ди, пока не прибыли люди из Дабл Си.
— Стрелок? — Вилсон был вне себя. — Ты говоришь, что собираешься выйти замуж за мексиканского стрелка? Оливия, это поразительно. Ведь ты даже не знаешь его.
— Мексиканец! — потрясенно воскликнула Онора.
— Наоборот, я хорошо знаю его. — Оливия встретила их взгляды. — Я каталась с ним каждое воскресенье. И я люблю его.
Вилсон сложил газету и отбросил ее в сторону.
— Это невозможно. У тебя не может быть ничего общего с подобным человеком. Он же никогда не осядет и не обеспечит тебя кровом.
— Возможно, здесь этого не произойдет, — признала Оливия. — Но это не импульсивное решение. Я обдумывала его около двух месяцев. Я могла выйти замуж за человека, который бы дал мне большой дом и множество нарядов, но я и на одну десятую не была бы так счастлива с ним, как в палатке с Луисом. Я хочу создать с ним семью, и я верю, что он будет заботиться обо мне и о наших детях. Разве важно то, что он небогат?
— Когда придет время, ты поймешь, как это важно. — Вилсон покачал головой. — Мы всегда старались укрывать тебя от невзгод, и поэтому ты не представляешь себе, какую жизнь ты собираешься вести. Дорогая, ты заслуживаешь гораздо большего, чем он может предложить тебе. Ты не сможешь вести такую жизнь.
— Конечно, смогу. Как ты не можешь понять, он любит меня. И я люблю его. Это то, в чем я нуждаюсь, то, чего я хотела больше всего на свете. Выйти замуж не за богатого человека, а за любимого.
— Ни в коем случае, — жестко произнес Вилсон. — Я запрещаю это. Ты просто увлеклась им и не представляешь, что говоришь. Я понимаю, что он выглядит романтично, в особенности после того, как помог Ди, но для хорошего замужества нужна стабильность, а не постоянно оглядывающийся назад стрелок.
— Папа, — с досадой сказала Оливия. — Я не прошу твоего разрешения. Я очень люблю тебя и маму и хотела бы, чтобы вы присутствовали на моей свадьбе, которая состоится независимо от вашего решения. Я понимаю, что вы беспокоитесь за мою безопасность, но все, о чем ты упомянул, было тоже обдумано мной. Луис — это нечто большее, чем ты думаешь. Он хороший, благородный человек. Посмотри, как он рисковал своей жизнью, чтобы помочь Ди, если использовать твой собственный пример! Никто из добрых, достойных горожан в салуне не нашел в своем сердце мужества, чтобы оказать помощь, когда он обратился за ней, но ты бы не возмутился так, если бы я захотела выйти за одного из них. Пожалуйста, не будь против Луиса из-за того, что он, как ты считаешь, не тот человек, который подходит для брака со мной. Он именно тот человек, который сделает меня счастливой, и я хочу, чтобы вы были счастливы вместе со мной.
— Ты хочешь слишком многого, — ответил Вилсон. Его голос и лицо выражали непреклонность. Онора тихо всхлипывала.
— Мне жаль, что ты так отнесся к этому, но я не передумаю.
Глава 18
Оливия долго не могла уснуть после того, как дом погрузился в ночную тишину. Дедовские часы внизу пробили полночь, но она продолжала бодрствовать. Объяснение с родителями ужасно огорчило ее, но она не передумала. Она никогда в жизни не была так уверена в ком-либо, как в Луисе.
Сначала она не обратила внимания на скребущий звук, поскольку привыкла к тому, что ветки дерева за окном задевали о стекло. Потом она поняла, что звук шел из открытого окна, и вскочила с постели, готовая завизжать.
— Не кричи, — произнес приглушенный голос. — Это я.
— Ты! — Ее колени дрожали и слегка подгибались. Она ухватилась за столбик кровати, узнав этот голос. — Ты хочешь напугать меня до смерти? Никогда больше не делай этого!
Но несмотря на испуг, она лишь яростно шептала. Луис тихо засмеялся:
— Хорошо, мэм. Надеюсь, что это единственный случай, когда мне пришлось влезать в окно твоей спальни.
— Почему ты лазаешь по деревьям, когда прошло так мало времени после твоего ранения? Что, если бы твоя рана снова открылась? — заметила она с тревогой в голосе.
— Она не открылась. В конце концов, это всего лишь пустяковая царапина. Я чувствую себя прекрасно. — Он положил ладонь ей на затылок и поцеловал ее. — Я не мог ждать до утра, чтобы узнать, придется ли нам ожидать целый месяц торжественного венчания в церкви, или мы сможем сделать это гораздо быстрее.
Она положила руки на его плечи, набираясь сил от его горячего, крепкого тела.
— Мы можем пожениться, как только ты этого захочешь, — сказала она, и в ее голосе невольно прозвучала грусть.
Заметив печаль Оливии, Луис снова нежно поцеловал ее.
— Мне жаль, дорогая. Я знаю, что ты хотела, чтобы они были счастливы.
— Да, я хотела этого. Но я поняла, что достаточно эгоистична, чтобы хотеть и своего собственного счастья.
С легким вздохом Оливия прижалась к нему. Она испытывала чувство, которое испытывает человек, возвратившись домой после долгого отсутствия. Когда он прижал ее к себе, она неожиданно осознала, насколько тонкой была преграда, создаваемая ночной рубашкой. Она ощущала тяжелую пряжку его ремня, запасные патроны, рассованные в маленькие петли, и даже пуговицы его брюк.
Раньше она бы напугалась до смерти, если бы мужчина прижал ее к себе так, что она могла чувствовать его тело, но Луис потратил месяцы на то, чтобы приучить ее к своим прикосновениям, вызывая удовольствие от физической близости. Ее охватило возбуждение при мысли, что он хочет ее, и она, не задумываясь, прижалась к нему бедрами.
Его рука скользнула к ее ягодицам, он прижал ее к себе еще сильнее, слегка согнув колени для лучшего соприкосновения. У нее захватило дух от того, как их тела подошли друг к другу.
Луис нагнул голову, чтобы прижаться своими губами к ее губам. Сейчас. Время настало, она сделала выбор, и он не хотел ждать даже одну ночь, чтобы овладеть ею. Возможно, джентльмен ждал бы до свадьбы, но он не был джентльменом — он был мужчиной, который хотел свою женщину. Свадебные ритуалы существовали для общества, главные обеты скреплялись их телами.
Она больше не боялась ни его поцелуев, ни его рук на своем теле. Она содрогалась от удовольствия каждый раз, когда он прикасался к ее груди. Он повторял те действия, которым уже научил ее, испытывая восхитительное ощущение, от которого напряглись его мускулы. Он расстегнул ночную рубашку и стал ласкать рукой ее шелковистые груди, а она нежно застонала, когда ее соски напряглись.
Он отступил назад и, расстегнув ремень, бросил его на стул. Потом стянул с себя рубашку.
Оливия приблизилась к нему, восхищенная гладкостью его кожи, едва различимой в слабом свете. Было слишком темно, чтобы видеть выражение его лица, но она почувствовала, что ей не нужен свет. Она знала эти широкие плечи и твердую грудь, этот мускулистый живот. Повязка на его боку казалась небольшим белым пятном, и ее вид снова заставил Оливию почувствовать боль. Она целовала его, водя губами по его груди в поисках его маленьких сосков.
— Я люблю тебя, — шептала она, и ее дыхание обдавало теплом его кожу.
Он приподнял голову Оливии, прижал свои губы к ее, и его язык медленно проник в ее рот. Его руки прошлись по ее плечам, и ночная рубашка соскользнула с нее до пояса, задержавшись на округлостях бедер. Прежде чем она смогла перевести дыхание, он стянул рубашку с ее ягодиц, и она упала у ног Оливии.
Она застыла, всматриваясь испуганными глазами в его лицо. Ах, если бы сейчас было светло… Она так хотела видеть его. Но нет, нет… Ведь она совсем голая, и он бы тоже видел ее, нагую… Она понимала, что ночь не скроет ее: бледная кожа была отчетливо заметна даже в темноте.
Нагота шокировала ее. Ее руки метались, чтобы прикрыть интимное место, но Лукас мягко, но непреклонно взял ее за запястья и развел ее руки.
— Я когда-нибудь делал тебе плохо? — спросил он, касаясь губами ее виска. Она задрожала.
— Нет, — прошептала она.
— Я буду любить тебя сейчас. Ты полностью станешь моей. Ты знаешь, как это происходит?
Она попыталась сосредоточиться, прояснить свое смятенное сознание.
— Я… не совсем.
— Ты видела, как спариваются животные?
— Нет. То есть да. Однажды я видела пару собак.
Наблюдая эту сцену, она испытывала болезненное любопытство, прежде чем осознала неуместность своего поведения и смущенно кинулась прочь.
Луис улыбнулся, зарыв лицо в ее волосы. Невинная девочка.
— Грубо говоря, принцип тот же самый, — объяснил он, успокаивая ее нежным поглаживанием спины и бедер. — Ты почувствовала, как я напрягся, прикоснувшись к тебе. Для того чтобы заняться любовью, мне придется ввести свое древко в тебя, вот сюда. — И он положил свою руку между ее плотно сжатыми бедрами.
Она отчаянно рванулась, но он удержал ее своей сильной рукой.
— Прекрати, — простонала она. — Ты не должен делать это.
Она задрожала еще сильнее и почувствовала слабость. Ее ноги дрожали и были готовы подогнуться. Она не могла поверить в то, что он трогал ее между ног и что от этого по ее телу пробежал жар. Ей было невыносимо душно, а кожа стала такой чувствительной, что его прикосновения почти заставили ее кричать. Только смутное понимание того, что необходимо соблюдать тишину, удерживало ее от громких стонов болезненного экстаза. Он возбуждал ее и раньше, доставляя удовольствие, которое заставляло ее желать большего, но это нельзя было сравнить с тем, что происходило сейчас. Как если бы он раньше давал ей всего лишь воду, а теперь угощал настоящим вином. Это просто нельзя было сравнивать.
— Давай ляжем, любимая, — прошептал он, снова целуя ее.
Она стояла неподвижно, и он настойчиво гладил маленькую выпуклость между ее ног, стараясь прикасаться как можно нежнее, потому что она занималась всем этим в первый раз. Она содрогнулась еще раз, и он почувствовал, как ослабли ее ноги. Он положил ее на кровать и поспешно снял с себя сапоги и брюки. Все его тело горело желанием, когда он лег рядом с ней.
Она была потрясена происходящим. Он соблазнял ее, и она не могла сопротивляться. Она не хотела останавливаться. Но ей казалось, что она находится на несущемся поезде, который, выйдя из-под контроля, вое избирает и набирает скорость, и она не может спрыгнуть с него.
Она почувствовала, как его твердое древко надавило на ее бедро, и машинально взялась за него, чтобы передвинуть. Как только ее пальцы сомкнулись на этой чужой плоти, она отдернула руку. Луис застонал, слегка выгнув бедра.
— Потрогай меня, — хрипло пробормотал он, учащенно дыша. — Пожалуйста. Я хочу чувствовать, как ты держишь его…
Она заколебалась, потому что это показалось ей невероятно дерзким и порочным. Но все, чему он учил ее раньше, она поначалу воспринимала так же, и все это нравилось ей. Она снова застенчиво обхватила его пальцами и уже в следующее мгновение была восхищена этим ощущением, твердостью, скрытой под гладкой, шелковистой кожей. Она почувствовала первый, слабый укол страха, потому что не понимала, как он мог, по его словам, войти в нее.
Луис надвинулся на нее, раздвигая ее бедра. Ей потребовалось все самообладание, чтобы лежать неподвижно. Ее пальцы комкали простыню. Он почувствовал ее страдание и начал успокаивать ее, тихо шепча слова утешения и нежно целуя. Как только ее мышцы расслабились, он начал ласкать и целовать ее груди. Ее ноги перестали сжиматься. Его умелые пальцы нащупали мягкость между бедер, и ее лепестки раскрылись, как у цветка. Она приглушенно вскрикнула, и ее голова заметалась по подушке.
Он ласкал ее, чтобы пробудить в ней страсть, а она выгибалась и извивалась, и ее тело инстинктивно искало его. Луис почти довел ее до экстаза, потом убрал руку и направил свое древко в нее. Она снова замерла, хотя ее грудь тяжело вздымалась. Он опустился ниже, давая ей почувствовать его вес. Это позволило ему слегка углубиться в нее. Она закрыла глаза, и все ее тело захотело отстраниться от него. Он проник достаточно глубоко, и то, что она ощущала, говорило ей, что это действительно должно было стать настоящей болью.
— Мне больно, — прошептала она.
— Я знаю, дорогая. Но так бывает только в первый раз.
Она лежала под ним, ощущая давление, когда он проникал в нее глубже. Она чувствовала, как ее канал раскрывался и болезненно растягивался, принимая его. Она ощутила болезненное растягивание в глубине, и эта боль стала обжигающей, когда разорвалась ее девственность, чтобы пропустить его в глубь ее тела.
Луис не двигался для того, чтобы утихла ее боль. Его плечо было мокрым от слез, и он принялся успокаивать ее, несмотря на то, что его древко болезненно трепетало. Мягкое давление ее внутренних мышц сводило Луиса с ума, понуждая к получению удовлетворения, которое он еще не мог себе позволить.
Единственным правильным способом успокоить Оливию было довести ее до экстаза, в котором он отказывал себе, чтобы показать ей истинное наслаждение в награду за первоначальную боль. Ему следовало подождать с собственным удовольствием, поскольку важнее было дать облегчение ей. Его рука скользнула между их телами, снова нашла ее мягкую выпуклость, легчайшим движением освободив ее от защищавших складок, и опять начета разжигать страсть Оливии. Он ласкал ее с тяжело давшимся ему терпением, не пытаясь быстро довести ее до вершины наслаждения, а позволяя удовольствию нарастать так, чтобы она ощутила расслабление своих мышц, а потом медленное возвращение возбуждения. Только когда ее бедра начали подниматься под его рукой и стимулировать его движения, он усилил давление и ритм своих пальцев.
Оливия была горько разочарована болью при его проникновении, несмотря на то, что Ди предупреждала ее, что в первый раз бывает больно. Но все предыдущие уроки чувственности были полны жаркого удовольствия, и, несмотря на страх, она верила, что Луис сделает ее окончательную сдачу такой же полной наслаждения, как и все остальное. Вместо этого она испытала боль и острое потрясение от вторжения в ее тело.
Сначала она не обратила внимания на скребущий звук, поскольку привыкла к тому, что ветки дерева за окном задевали о стекло. Потом она поняла, что звук шел из открытого окна, и вскочила с постели, готовая завизжать.
— Не кричи, — произнес приглушенный голос. — Это я.
— Ты! — Ее колени дрожали и слегка подгибались. Она ухватилась за столбик кровати, узнав этот голос. — Ты хочешь напугать меня до смерти? Никогда больше не делай этого!
Но несмотря на испуг, она лишь яростно шептала. Луис тихо засмеялся:
— Хорошо, мэм. Надеюсь, что это единственный случай, когда мне пришлось влезать в окно твоей спальни.
— Почему ты лазаешь по деревьям, когда прошло так мало времени после твоего ранения? Что, если бы твоя рана снова открылась? — заметила она с тревогой в голосе.
— Она не открылась. В конце концов, это всего лишь пустяковая царапина. Я чувствую себя прекрасно. — Он положил ладонь ей на затылок и поцеловал ее. — Я не мог ждать до утра, чтобы узнать, придется ли нам ожидать целый месяц торжественного венчания в церкви, или мы сможем сделать это гораздо быстрее.
Она положила руки на его плечи, набираясь сил от его горячего, крепкого тела.
— Мы можем пожениться, как только ты этого захочешь, — сказала она, и в ее голосе невольно прозвучала грусть.
Заметив печаль Оливии, Луис снова нежно поцеловал ее.
— Мне жаль, дорогая. Я знаю, что ты хотела, чтобы они были счастливы.
— Да, я хотела этого. Но я поняла, что достаточно эгоистична, чтобы хотеть и своего собственного счастья.
С легким вздохом Оливия прижалась к нему. Она испытывала чувство, которое испытывает человек, возвратившись домой после долгого отсутствия. Когда он прижал ее к себе, она неожиданно осознала, насколько тонкой была преграда, создаваемая ночной рубашкой. Она ощущала тяжелую пряжку его ремня, запасные патроны, рассованные в маленькие петли, и даже пуговицы его брюк.
Раньше она бы напугалась до смерти, если бы мужчина прижал ее к себе так, что она могла чувствовать его тело, но Луис потратил месяцы на то, чтобы приучить ее к своим прикосновениям, вызывая удовольствие от физической близости. Ее охватило возбуждение при мысли, что он хочет ее, и она, не задумываясь, прижалась к нему бедрами.
Его рука скользнула к ее ягодицам, он прижал ее к себе еще сильнее, слегка согнув колени для лучшего соприкосновения. У нее захватило дух от того, как их тела подошли друг к другу.
Луис нагнул голову, чтобы прижаться своими губами к ее губам. Сейчас. Время настало, она сделала выбор, и он не хотел ждать даже одну ночь, чтобы овладеть ею. Возможно, джентльмен ждал бы до свадьбы, но он не был джентльменом — он был мужчиной, который хотел свою женщину. Свадебные ритуалы существовали для общества, главные обеты скреплялись их телами.
Она больше не боялась ни его поцелуев, ни его рук на своем теле. Она содрогалась от удовольствия каждый раз, когда он прикасался к ее груди. Он повторял те действия, которым уже научил ее, испытывая восхитительное ощущение, от которого напряглись его мускулы. Он расстегнул ночную рубашку и стал ласкать рукой ее шелковистые груди, а она нежно застонала, когда ее соски напряглись.
Он отступил назад и, расстегнув ремень, бросил его на стул. Потом стянул с себя рубашку.
Оливия приблизилась к нему, восхищенная гладкостью его кожи, едва различимой в слабом свете. Было слишком темно, чтобы видеть выражение его лица, но она почувствовала, что ей не нужен свет. Она знала эти широкие плечи и твердую грудь, этот мускулистый живот. Повязка на его боку казалась небольшим белым пятном, и ее вид снова заставил Оливию почувствовать боль. Она целовала его, водя губами по его груди в поисках его маленьких сосков.
— Я люблю тебя, — шептала она, и ее дыхание обдавало теплом его кожу.
Он приподнял голову Оливии, прижал свои губы к ее, и его язык медленно проник в ее рот. Его руки прошлись по ее плечам, и ночная рубашка соскользнула с нее до пояса, задержавшись на округлостях бедер. Прежде чем она смогла перевести дыхание, он стянул рубашку с ее ягодиц, и она упала у ног Оливии.
Она застыла, всматриваясь испуганными глазами в его лицо. Ах, если бы сейчас было светло… Она так хотела видеть его. Но нет, нет… Ведь она совсем голая, и он бы тоже видел ее, нагую… Она понимала, что ночь не скроет ее: бледная кожа была отчетливо заметна даже в темноте.
Нагота шокировала ее. Ее руки метались, чтобы прикрыть интимное место, но Лукас мягко, но непреклонно взял ее за запястья и развел ее руки.
— Я когда-нибудь делал тебе плохо? — спросил он, касаясь губами ее виска. Она задрожала.
— Нет, — прошептала она.
— Я буду любить тебя сейчас. Ты полностью станешь моей. Ты знаешь, как это происходит?
Она попыталась сосредоточиться, прояснить свое смятенное сознание.
— Я… не совсем.
— Ты видела, как спариваются животные?
— Нет. То есть да. Однажды я видела пару собак.
Наблюдая эту сцену, она испытывала болезненное любопытство, прежде чем осознала неуместность своего поведения и смущенно кинулась прочь.
Луис улыбнулся, зарыв лицо в ее волосы. Невинная девочка.
— Грубо говоря, принцип тот же самый, — объяснил он, успокаивая ее нежным поглаживанием спины и бедер. — Ты почувствовала, как я напрягся, прикоснувшись к тебе. Для того чтобы заняться любовью, мне придется ввести свое древко в тебя, вот сюда. — И он положил свою руку между ее плотно сжатыми бедрами.
Она отчаянно рванулась, но он удержал ее своей сильной рукой.
— Прекрати, — простонала она. — Ты не должен делать это.
Она задрожала еще сильнее и почувствовала слабость. Ее ноги дрожали и были готовы подогнуться. Она не могла поверить в то, что он трогал ее между ног и что от этого по ее телу пробежал жар. Ей было невыносимо душно, а кожа стала такой чувствительной, что его прикосновения почти заставили ее кричать. Только смутное понимание того, что необходимо соблюдать тишину, удерживало ее от громких стонов болезненного экстаза. Он возбуждал ее и раньше, доставляя удовольствие, которое заставляло ее желать большего, но это нельзя было сравнить с тем, что происходило сейчас. Как если бы он раньше давал ей всего лишь воду, а теперь угощал настоящим вином. Это просто нельзя было сравнивать.
— Давай ляжем, любимая, — прошептал он, снова целуя ее.
Она стояла неподвижно, и он настойчиво гладил маленькую выпуклость между ее ног, стараясь прикасаться как можно нежнее, потому что она занималась всем этим в первый раз. Она содрогнулась еще раз, и он почувствовал, как ослабли ее ноги. Он положил ее на кровать и поспешно снял с себя сапоги и брюки. Все его тело горело желанием, когда он лег рядом с ней.
Она была потрясена происходящим. Он соблазнял ее, и она не могла сопротивляться. Она не хотела останавливаться. Но ей казалось, что она находится на несущемся поезде, который, выйдя из-под контроля, вое избирает и набирает скорость, и она не может спрыгнуть с него.
Она почувствовала, как его твердое древко надавило на ее бедро, и машинально взялась за него, чтобы передвинуть. Как только ее пальцы сомкнулись на этой чужой плоти, она отдернула руку. Луис застонал, слегка выгнув бедра.
— Потрогай меня, — хрипло пробормотал он, учащенно дыша. — Пожалуйста. Я хочу чувствовать, как ты держишь его…
Она заколебалась, потому что это показалось ей невероятно дерзким и порочным. Но все, чему он учил ее раньше, она поначалу воспринимала так же, и все это нравилось ей. Она снова застенчиво обхватила его пальцами и уже в следующее мгновение была восхищена этим ощущением, твердостью, скрытой под гладкой, шелковистой кожей. Она почувствовала первый, слабый укол страха, потому что не понимала, как он мог, по его словам, войти в нее.
Луис надвинулся на нее, раздвигая ее бедра. Ей потребовалось все самообладание, чтобы лежать неподвижно. Ее пальцы комкали простыню. Он почувствовал ее страдание и начал успокаивать ее, тихо шепча слова утешения и нежно целуя. Как только ее мышцы расслабились, он начал ласкать и целовать ее груди. Ее ноги перестали сжиматься. Его умелые пальцы нащупали мягкость между бедер, и ее лепестки раскрылись, как у цветка. Она приглушенно вскрикнула, и ее голова заметалась по подушке.
Он ласкал ее, чтобы пробудить в ней страсть, а она выгибалась и извивалась, и ее тело инстинктивно искало его. Луис почти довел ее до экстаза, потом убрал руку и направил свое древко в нее. Она снова замерла, хотя ее грудь тяжело вздымалась. Он опустился ниже, давая ей почувствовать его вес. Это позволило ему слегка углубиться в нее. Она закрыла глаза, и все ее тело захотело отстраниться от него. Он проник достаточно глубоко, и то, что она ощущала, говорило ей, что это действительно должно было стать настоящей болью.
— Мне больно, — прошептала она.
— Я знаю, дорогая. Но так бывает только в первый раз.
Она лежала под ним, ощущая давление, когда он проникал в нее глубже. Она чувствовала, как ее канал раскрывался и болезненно растягивался, принимая его. Она ощутила болезненное растягивание в глубине, и эта боль стала обжигающей, когда разорвалась ее девственность, чтобы пропустить его в глубь ее тела.
Луис не двигался для того, чтобы утихла ее боль. Его плечо было мокрым от слез, и он принялся успокаивать ее, несмотря на то, что его древко болезненно трепетало. Мягкое давление ее внутренних мышц сводило Луиса с ума, понуждая к получению удовлетворения, которое он еще не мог себе позволить.
Единственным правильным способом успокоить Оливию было довести ее до экстаза, в котором он отказывал себе, чтобы показать ей истинное наслаждение в награду за первоначальную боль. Ему следовало подождать с собственным удовольствием, поскольку важнее было дать облегчение ей. Его рука скользнула между их телами, снова нашла ее мягкую выпуклость, легчайшим движением освободив ее от защищавших складок, и опять начета разжигать страсть Оливии. Он ласкал ее с тяжело давшимся ему терпением, не пытаясь быстро довести ее до вершины наслаждения, а позволяя удовольствию нарастать так, чтобы она ощутила расслабление своих мышц, а потом медленное возвращение возбуждения. Только когда ее бедра начали подниматься под его рукой и стимулировать его движения, он усилил давление и ритм своих пальцев.
Оливия была горько разочарована болью при его проникновении, несмотря на то, что Ди предупреждала ее, что в первый раз бывает больно. Но все предыдущие уроки чувственности были полны жаркого удовольствия, и, несмотря на страх, она верила, что Луис сделает ее окончательную сдачу такой же полной наслаждения, как и все остальное. Вместо этого она испытала боль и острое потрясение от вторжения в ее тело.