мне другие документы, и мы с Ильей уехали в Баку. Перед отъездом у нас был
разговор со Скрыпником, он объяснил мне, кто он такой, и предложил вместе
зарабатывать деньги. Так, я помог ему в ограблении часового магазина. Мы
взяли там много золотых часов. Судинский быстро реализовал их, и мы уехали.
Но не просто в Баку. Скрыпник подбивал меня там подготовить угон рейсового
самолета и перелететь через границу. Он сказал, что там мы с Зосей будем
жить как цари. Тогда мне было все равно, и я согласился. Мы уехали с
Судинским, а Зося и Скрыпник должны были догнать нас. Но планы Скрыпника
так и не осуществились: началась война. В Баку я жил под фамилией Супрун и
работал шофером в Азпотребсоюзе. Илье удалось достать мне липовое
заключение медкомиссии о моей непригодности для воинской службы. Я возил
какие-то вещи и получал за это деньги (долю) и продукты.
В 1944 году мы с Судинским уехали в Москву. Здесь он дал мне документы
на имя полковника авиации Чистякова, слушателя Академии генштаба. Я жил под
чужим именем, носил чужие погоны и ордена. Деньги были, и я посещал
коммерческие рестораны. Мне даже хотелось, чтобы меня арестовали. Я часто
спрашивал Илью, зачем я ему нужен. Он пояснил мне, что готовит одну аферу,
а полковник авиации, фронтовик и орденоносец легче сможет ее провернуть.
Однажды Илья вернулся из Белоруссии и рассказал мне, что встретил
Скрыпника, он руководит бандой, у него много денег и золота. Я должен буду
в начале марта поехать в Барановичи, разыскать пивную на Красноармейской и
там ждать человека от Болеслава. Потом вместе с бандой уйти в Эстонию, там
захватить самолет и перелететь в Швецию вместе с Ильей и Болеславом. А пока
на мою дачу будут приходить письма, которые я, не распечатывая, обязан
отдавать Илье. Кроме того, ко мне будут приезжать люди и оставлять для него
деньги.
Писем было четыре. Деньги передавались дважды. Кто, я не видел: их
клали в бочку у сарая. Один раз я их передал, потом забрал себе 200 тысяч.
В январе ко мне приехал Кузыма и начал угрожать. Я сказал, что передал
деньги Илье. Он велел мне проводить его к Судинскому.
- Я его убью, падлу, - сказал он.
Я решил проводить его и скрыться, деньги у меня были. Дальнейшее вам
известно.
В.Алтунин".
Данилов, перечитав его показания, снова поразился, как мог внезапно
погибнуть человек. Неглупый, смелый, когда-то хороший летчик. Страх
заставил его стать дезертиром. Алтунин никого не убивал. Данилов проверил
его показания. В тот день лейтенант Мирошников спокойно вернулся домой. Он
и сейчас жив и здоров. Только уже не лейтенант, а подполковник. Алтунин
попался на обычную бандитскую провокацию. Сначала эта Зося выбрала его,
потом Алтунина споили, подавили его волю. Ну а спектакль - несложная штука
для таких людей, как Крук и Судинский.
Ладно, об этом после. Капитан Токмаков из Белорусского УББ привез
материалы на Бурковского. Да, это тот еще фрукт. Ограбления, налеты,
убийства.
Иван Александрович посмотрел на часы. Скоро приведут Бурковского. Надо
пригласить Токмакова, пусть посидит, послушает, ему это будет наверняка
интересно.
Нет, теперь арестованный был совсем другим. Врачи постарались.
Бурковский выглядел вполне прилично, даже глаза стали осмысленными. Они
жили отдельно на отекшем мучнистом лице, настороженные и холодные.
- Ну что смотришь, - спросил его Токмаков, - не узнал?
- Я твою подлючую рожу, мент, на всю жизнь запомнил, - с затаенной
ненавистью сказал Бурковский.
- Слушайте, Бурковский, ведите себя прилично, - Данилов чуть повысил
голос, - вы не в камере.
- Это точно, - задержанный резко повернулся к нему, - в камере мы бы
тебя у параши задавили.
- Вы будете отвечать на вопросы?
- Нет.
- У нас достаточно данных, чтобы передать дело в суд. Но мы бы
хотели...
- Хотели. Ну и хотите. Я все это беру. Да, убивал, грабил. Беру.
- Чистосердечное...
- А, тебе признание нужно! Нет, не купишь. Я был в законе и есть в
законе. Мы своих не продаем. Что мое, возьму.
- Где базируется Крук со своими людьми?
- Ищи. Тебе деньги за это платят. Я ничего не скажу. Никогда. Мне и
так вышка, умру как законник, а не как сука.
- Хотите ознакомиться с документами, изобличающими вас?
- Незачем. Я к стенке лучше пойду, зато честен перед законом своим
буду. Сбегу, на любом "толковище" отмажусь.
Токмаков встал, обошел вокруг сидящего на стуле Бурковского. Тот,
прищурившись, провожал его глазами, готовый моментально среагировать на
любое движение капитана.
- Значит, умрешь молча? - Токмаков наклонился к нему.
- Как бок-то, болит? - спокойно спросил Бурковский.
- Болит иногда.
- Хорошо тебя заштопали, мент. Я-то думал, отгулял ты. Эх, надо было
для верности еще одну пулю в тебя, лежачего, пустить. Да засуетился с
делами. Вот и ошибочка вышла. Фарт твой. Значит, жив.
- Как видишь, - белозубо улыбнулся Токмаков, - ошибся ты, Бурковский,
я еще поживу, глядишь, и дождусь такого дня, когда мы вас всех переловим.
- Нас возьмешь, другие найдутся. Закон, он вечный.
- Нет, Бурковский, - перебил его Данилов, - "закон" твой воровской
скоро кончится. Напрасно себя тешишь. Так будем по делу говорить?
- Вызывай конвой, начальник, не выйдет у нас душевного разговора.
И, уходя, от дверей бросил через плечо:
- Кто знает, может, и свидимся еще. У нас в сороковом в пересыльной
тюрьме много таких, как вы, попадалось, так мы их...
Он скрипнул зубами и гулко хлопнул дверью.
- Этого гада, - зло выдохнул капитан, - его, товарищ подполковник,
сразу на месте бить надо. Я предупреждал, что не скажет ничего. Он у Крука
самый что ни на есть зловредный бандит был.
- Он ранил вас? - поинтересовался Данилов.
- Было дело. Можно закурить? Спасибо. Не успел я тогда...
- Хорошо стреляет тот, кто стреляет первым. - Данилов посмотрел на
Токмакова.
- Да нет, - капитан дернул щекой, - я его мог подстрелить, но живым
хотел взять.
Данилову нравился этот человек. Были в Токмакове сила, уверенность. Он
знал цену словам, умел отстоять свое мнение на любом уровне беседы. В этом
Иван Александрович убедился, присутствуя при разговоре капитана с Сергеем
Серебровским. Токмаков в угрозыске служил с тридцать девятого, сразу после
школы милиции уехал в Белоруссию. Воевал в партизанском отряде, после
освобождения Белоруссии опять вернулся в угрозыск. Токмаков отлично знал
оперативную обстановку, был, безусловно, храбрым и инициативным
оперативником.
Сразу же после их знакомства капитан сказал:
- С Бурковским ничего не выйдет. Он пойдет к стенке, не облегчая душу
исповедью.
Тогда Данилов не поверил, а вот сегодня, увидев глаза Бурковского,
холодные, полные ненависти, понял: Токмаков прав. Всю свою жизнь Данилов
работал в отделе особо опасных преступлений. За эти годы перед его глазами
прошло много людей, которых после суда ждала высшая мера. Одни плакали,
умоляли простить их, другие сами вызывались помочь следствию, видя в этом
единственный шанс попасть не к стенке, а в лагерь, третьи с трудом
сдерживали себя, но все же держались. Бурковский принадлежал к той редкой
категории бандитов, у которых ненависть доминировала над всеми другими
чувствами. С такими, как он, Данилов встречался в далеком двадцатом, потом
в сорок первом. Тогда в этом кабинете сидел бывший юнкер Андрей Широков,
самый удачливый бандит, которого встречал Данилов за свою службу в милиции.
У него были такие же, как у Бурковского, глаза, спокойные, выцветшие от
ненависти.
Ничего не поделаешь, видимо, Бурковский будет молчать. И он
действительно молчал. И когда его допрашивал невозмутимый Степан Федорович
Чернышов, и когда с ним работали следователи из ГУББ.
- Законченная сволочь, - резюмировал потом Серебровский, - с ним кашу
не сваришь. Волк. Ничего в нем человеческого не осталось.
Они закончили дело об убийстве в Зачатьевском переулке. Дело Валиевой,
Аванесова и Бурковского было передано в прокуратуру. Теперь они должны были
предстать перед судом. Другие заботы волновали Данилова. В городе появилась
опасная банда "Черная кошка".
МОСКВА. Февраль
(продолжение)
---------------
Воздушный бой самолета У-2 с "юнкерсом".
1-й Украинский фронт 2 марта (по телеграфу).
Все плотнее сжимают наши войска кольцо вокруг окруженного гарнизона в
Бреслау. Противник яростно сопротивляется. Идут упорные бои за каждый дом,
за каждый квартал. Большую помощь нашим наземным войскам оказывает авиация.
Над городом ни днем, ни ночью не смолкает гул советских самолетов. Немецкое
командование пытается оказать помощь с воздуха окруженному гарнизону.
Транспортные "юнкерсы", нагруженные боеприпасами и продовольствием,
стараются ночью проникнуть в район окружения. Но наши прославленные
"Поликарповы-2" (У-2) с наступлением темноты блокируют посадочную площадку,
вынуждая немцев сбрасывать грузы на парашютах. В результате грузы часто
падают в расположение наших войск.
На днях летчик, младший лейтенант Филипчик, барражируя в районе города
на самолете У-2, заметил "Юнкерс-52", который сбрасывал грузы. Штурман,
лейтенант Клименко, из пулемета открыл огонь по вражескому самолету.
Немецкий бомбардировщик загорелся и, объятый пламенем, рухнул на землю.
Нельзя не выделить этот редкостный даже для наших бесстрашных сталинских
соколов эпизод: легкомоторный самолет У-2 сбил трехмоторную неприятельскую
машину!
Он перебирался в новый кабинет. Вчера его вызвал начальник московской
милиции генерал Махоньков и поздравил с присвоением очередного звания и
новой должностью. Данилов стал замначальника МУРа. Кабинет его выходил в ту
же приемную, что и начальника.
Новая комната была непривычно большой, даже его сейф, с огромным
трудом перетащенный из старого кабинета, казался маленьким. Нового
начальника отдела вместо него пока еще не прислали, поэтому в сейфе лежали
прежние документы и разработки. В общем-то, март начинался неплохо. Игорь
Муравьев плотно сел на хвост этой самой "кошке". Вчера вечером на даче в
Голицыне опергруппа после перестрелки захватила двух участников банды, и
один уже начал давать показания. Пока все складывалось неплохо. Данилов
читал протокол допроса. Если все будет так, как надо, то через месяц
основную часть этой самой "кошки" можно обезвредить. И это необходимо
сделать как можно скорее, потому что по городу ползли самые невероятные
слухи. В очередях, в метро и трамваях говорили только о "Черной кошке".
Казалось, что в Москве действует минимум полк хорошо вооруженных и наглых
преступников.
В МУРе непрерывно звонили телефоны. И разного уровня руководящие
голоса требовали немедленных мер. Все это нервировало и мешало работать.
Иван Александрович писал план оперативных мероприятий. Он дошел уже до
третьего пункта, когда в кабинет без стука, такое уж у него было право,
заглянул Осетров:
- Товарищ полковник, вас к начальнику.
Начальник сидел неестественно прямо, барабаня пальцами по столу. Лицо
у него было красным и недовольным.
- Чем занят? - резко спросил он.
- Пишу план оперативных мероприятий.
- Много написал?
- Да нет, только начал.
- Другие допишут, - в голосе начальника проскользнули злые нотки.
- Это как же?
- Да так же, - находчиво ответил начальник и толкнул по столу к
Данилову листок бумаги.
"В связи с усилением активизации банд на территории Барановичской и
Пинской областей в помощь УББ НКВД БССР создается специальная бригада ГУББ
НКВД СССР. Руководитель бригады начальник отдела ГУББ полковник
Серебровский, в бригаду входят..."
Дальше шло перечисление фамилий работников наркомата и...
"замначальника МУРа полковник Данилов, старший оперуполномоченный капитан
Самохин, оперуполномоченные старший лейтенант Белов и лейтенант Никитин..."
- Это как же? - растерянно спросил Данилов. - А "кошка"?
- Кошка, собака. Я Серебровского отматюгал, когда он мне позвонил, и
сказал, что людей не дам. Так знаешь, кто со мной говорил? То-то. Нарком.
Данилов присвистнул.
- Вот так, - продолжал начальник, - он мне сказал: ты, мол, это
местничество брось. Тоже нашелся удельный князь. О Москве мы подумаем,
поможем вам. Но надо искоренить банды там, в республиках, а то сев скоро.
Понял?
- Не совсем.
- А чего тут понимать? Час тебе на сборы, на тары и бары - и дуй в
наркомат.
- Кто будет курировать операцию по "кошке" этой?
- Сам тряхну стариной, - начальник в сердцах саданул кулаком по
столу, - начальство. Ему всегда видней. Да, кстати, там, в наркомате, тебя
сюрприз ждет.
- Какой?
- Новый зам в ГУББ твой лучший друг.
- Кто?
- Комиссар милиции третьего ранга Королев.
- Виктор Кузьмич?
- Именно.
- Так он же в госбезопасности служил.
- Мало ли что было. Теперь переаттестовали его и - к нам.
- Да? - удивился Данилов. Он знал Королева с сентября сорок первого.
Считал его опытным и инициативным работником госбезопасности. Но пути
господни неисповедимы.
- Кстати, - перебил его мысли начальник, - явишься прямо к комиссару
Королеву.
Данилов вернулся в свой кабинет, сел и крепко задумался. Не ко времени
пришел этот приказ. Иван Александрович вообще не любил уезжать из Москвы.
Здесь он знал все, начиная от проходных дворов, кончая воровскими малинами.
Знал, на кого опереться и на кого нужно нажать, чтобы получить необходимые
сведения. Там, в Западной Белоруссии, ему придется ходить как слепому, с
поводырем. Тем более что банды базируются не в городе, а в лесу. Значит,
придется работать в основном в сельской местности.
Данилов посмотрел на часы. Одиннадцать. Вызывая его в наркомат,
конкретного времени не назвали, приказали прибыть сегодня. Поэтому он все
же дописал план. Потом вызвал Муравьева и оговорил с ним все детали
предстоящей разработки. Пообедал, зашел в ОББ и распорядился о командировке
Белова, Никитина и Самохина. Только после этого отправился в наркомат.
Он вышел из управления и невольно зажмурился: над крышами домов висело
по-весеннему яркое солнце. С бульваров доносился запах талого снега. И хотя
он был еще по-зимнему пушист, ветер пах именно таянием. Данилов медленно
шел по Петровке, отмечая первые приметы весны. Он видел их в стеклянном
блеске сосулек, в первой слякотной кашице на тротуаре, в глазах прохожих.
Москва после четырех лет военного аскетизма вновь становилась
нарядной. Солнце отражалось в чистых окнах, с которых исчезли бумажные
перекрестия, витрины магазинов освободились от деревянных козырьков и
мешков с песком. Постепенно с улиц исчезали ватники и шинели. Люди ходили в
нормальных зимних пальто, женщины надели меховые шубы. Встречалось еще
много военных, и золото их погон еще больше украшало толпу.
Проходя мимо Столешникова, он отметил, что в кафе "Красный мак" моют
окна и обновили вывеску над входом. Значит, скоро его откроют. А если так,
то свой приезд из Белоруссии он с Наташей отметит именно там. На углу бойко
торговали мороженщицы. "Мишка на Севере", "Машка на юге", - неслись над
улицей их пронзительные голоса. Пачка мороженого из суфле стоила тридцать
рублей. Продавщицы резали их пополам и на четвертушки. Хочешь, бери ешь. И
многие взрослые покупали мороженое и торопясь ели, оглядываясь смущенно по
сторонам, словно боясь, что их уличат в чем-то нехорошем.
Данилов свернул на Кузнецкий мост и, разглядывая витрину комиссионного
магазина, залюбовался огромным бронзовым орлом. Подняв могучую лапу с
потемневшими от времени зеленоватыми когтями, он независимо и чуть с
презрением взирал на людскую суету. Ивану Александровичу очень нравилась
эта птица. Если бы не астрономическая цена, накрепко приковавшая орла к
витрине, он бы наверняка купил его. Он вообще любил литье. Будь его воля и,
конечно, средства, он всю квартиру заставил бы бронзовыми и чугунными
фигурками львов, лошадей, офицеров в киверах и со шпагами.
Ноги сами занесли его в букинистический магазин, и знакомый продавец,
милый старичок Борис Сергеевич, заманив его в маленькую комнату, выложил
перед ним "Московского чудака" Андрея Белого.
- Берите, - шепнул он, - большая редкость, и цена доступная.
- Сколько? - так же шепотом спросил Данилов, с ужасом ожидая огромной
суммы. Он твердо решил взять книгу, несмотря ни на что. Если не хватит
денег, он позвонит Игорю и попросит подвезти.
- Сто пятьдесят, - радостно сообщил Борис Сергеевич.
Данилов выложил пять красных тридцаток и с чувством пожал тоненькую
старческую руку.
- Скажите, Иван Александрович, - доверительно спросил Борис Сергеевич,
заворачивая книгу, - что слышно о "Черной кошке"?
- А что вас интересует?
- Все, - стекла очков старичка задорно блеснули.
- Это слишком общо - все, - Данилов взял книгу. - Что я вам могу
сказать, такая банда есть. Но слухи о ее подвигах преувеличены, по нашим
данным, раз в сто.
- Нет, позвольте, - не унимался Борис Сергеевич, - погодите. Вот у нас
в подъезде паника. Кто-то нарисовал кошачьи морды на дверях квартир. Люди
напуганы, милиция бездействует...
- Милиция уже держит за хвост "кошку" эту, - рассмеялся Иван
Александрович, - ну а кошачьи морды - дело рук мальчишек, зачем бандитам
предупреждать о своем появлении?
Данилов вышел из магазина и весь оставшийся путь до дверей НКВД думал
о страшной силе панических слухов. Они снежным комом катятся по городу,
обрастая самыми невероятными подробностями. Рисунки. Выходит утром бабка и
видит кошку, намазанную углем на дверях, и сразу весь район узнает об этом.
А рисовали не бандиты, просто шалят местные пацаны, наводя страх на
обывателя. И до чего же все-таки живуч он! Ко всему приспосабливается: к
революции, войнам, бомбежкам. Распускает слухи, от которых, как заячий
хвост, дрожит его малокровное сердце и трясется ночью в квартире за обитой
железом дверью с крепостными запорами. За сплетни и слухи нужно привлекать
к уголовной ответственности. Жаль, что такой статьи нет.
Предъявив удостоверение мрачному старшине с погонами внутренней
службы, Данилов, раздевшись, поднялся на лифте на четвертый этаж. Он шел по
длинному тоннелю-коридору с одинаковыми заплатами дверей. Здесь было тихо,
не то что у них в МУРе, где коридоры были похожи на улицу в выходной день.
Ворсистая дорожка глушила шаги, сияли плафоны под потолком, в их свете
круглые таблички с номерами комнат отливали эмалевой чистотой.
Серебровского на месте не было. Смазливая секретарша, оценивающе
оглядев незнакомого полковника, небрежно ответила, что начальник отдела у
комиссара Королева. В приемной Данилова встретил молодой лейтенант. Он
внимательно изучил удостоверение и предложил Данилову подождать.
Иван Александрович взял со стола очередной номер "Огонька" и,
устроившись удобнее, начал читать. Он не торопился. Передав свои московские
дела, он еще не приступил к белорусским и находился в блаженном состоянии
командированного, едущего в поезде. Данилов с интересом просмотрел рубрику
"Дела и люди Советской страны". Полюбовался портретом летчицы Поповой, на
счету которой было 750 боевых вылетов, пересчитал ордена дважды Героя
подполковника Мазуренко и начал читать "Дневник войны" И.Ермашева. Он так
увлекся рассказом журналиста о войне, что совсем забыл, где находится.
- Немедленно разыщите... Да... Приказ комиссара Королева... Товарищ
полковник, так же нельзя... Мы вашего Данилова давно ждем.
В неинтересном для него разговоре лейтенанта вдруг промелькнула его
фамилия.
- Вы какого Данилова ищете? - спросил он, с неохотой отрываясь от
журнала.
- Простите, товарищ полковник, но это наше дело, - важно ответил
лейтенант.
Данилов хотел сказать ему пару слов. Уж больно не любил он вот таких
лощеных нагловатых порученцев. Его дело, так пусть и ищет Данилова. Иван
Александрович вновь открыл журнал и с удовольствием начал читать
приключенческий рассказ Ник.Жданова "Старая лоция", но все же вполуха он
слышал, как бился у телефона лейтенант, пытаясь его разыскать.
Постепенно приключения катера лейтенанта Лукашина настолько увлекли
его, что Данилов забыл и о времени, и о порученце.
- Иван, - вернул его обратно в приемную голос Серебровского. - Сидит,
читает, а мы с ног сбились, его разыскивая. Ты что здесь делаешь?
- Как видишь, читаю "Огонек" и жду приема, - невозмутимо ответил
Данилов.
- Что такое? - Серебровский повернулся к лейтенанту. - Почему
полковник Данилов сидит в приемной?
- Как Данилов? - лицо у порученца вытянулось. - Я...
- Ты давно здесь? - все больше распаляясь, рявкнул Серебровский.
- Часа полтора.
- Ну, Макаров, - голосом, не предвещавшим ничего хорошего, проговорил
Серебровский, - с тобой мы разберемся позже. Пошли, - махнул он рукой
Данилову.
Королев встал из-за стола и пошел им навстречу. Виктор Кузьмич только
еще больше похудел, и оспины на лице стали заметнее.
- Нашелся. А мы его ищем, поминаем тихим, незлым словом, - он крепко
пожал руку Данилову, заглянул в глаза. - Давно, давно не видел тебя.
Поседел, похудел.
- Да и ты, Виктор Кузьмич, не раздался на наших-то харчах. Или теперь
на "вы", товарищ комиссар третьего ранга?
- Нет, Иван Александрович, для тебя все, как прежде. - Королев обнял
его за плечи, повел к столу. - Садись. Кури.
Данилов удобно устроился в кресле, взял папиросу из пачки, лежащей на
столе.
- Рад, очень рад, - продолжал Королев, - что опять пришлось работать
вместе. Это моя идея была подключить тебя к белорусским делам. И подсказал
мне ее Алтунин.
- То есть как?
- А очень просто. Беседовал я с ним, с доверием относится к тебе
бывший капитан. Вот поэтому мы и решили поручить тебе одно очень важное
дело. Я предварительно говорил с ним. Вроде бы мужик осознал многое и
искренне раскаивается. Больше того, я думаю, он нам здорово сможет помочь.
Но я пока ни о чем конкретном не намекал ему. Думаю, что ты сам побеседуешь
с ним.
Королев постучал мундштуком папиросы по столу и вопросительно
посмотрел на Данилова.
- Ты имеешь в виду явку в Барановичах?
- Гений, светлая голова, - вмешался в разговор Серебровский, - мы
хотели бы внедрить Алтунина в банду.
- Не боитесь? - Иван Александрович посмотрел поочередно на своих
собеседников. Они молчали, но в глазах каждого он прочитал, что да,
конечно, боятся, но иного выхода нет.
- У меня есть парень, надо его внедрить вместе с ним, - твердо сказал
Данилов.
- Кто? - Королев взял ручку.
- Лейтенант Никитин.
- Почему именно он?
- Смелый парень, фиксы золотые. Он вполне сойдет за уголовника, ну а
потом дело знает.
- Вот это главное, - обрадовался Королев. - Он семейный?
- Пока нет.
- Прекрасно.
- Что именно? - удивился Данилов.
- Одинокого легче на такое дело посылать, - пояснил ему
Серебровский, - если что, терзаться меньше будешь.
- Это не ответ. Какая разница, если мы посылаем человека на смерть.
Значит, вина ложится прежде всего на нас, - сказал Данилов грустно. И
подумал о тяжелом бремени власти. О тяжести потерь и ответственности,
которая ложится прежде всего на плечи командиров.
- Ну так как, Иван Александрович? - спросил его Королев. - Как тебе
наш план?
- План-то хорош. Но основные детали нужно доработать на месте, в
Барановичах, а с Алтуниным я поговорю. Он где сидит?
- В "Таганке". В отдельной камере. Вызвать его? - оживился
Серебровский.
- Не надо, я с ним прямо там поговорю.
Таганскую тюрьму со всех сторон окружали высокие дома, и Данилов
подумал, что это не дело. Из окон виден прогулочный двор, совсем
неподходящий пейзаж для тех, кто живет в этих домах. Но ничего, скоро
наверняка эти тюрьмы разрушат. Незачем в черте города иметь такие
страшилища.
Дежурный по КПП внимательно сверил его документы с бланком пропуска и
нажал кнопку. Металлическая решетчатая дверь отъехала в сторону, пропуская
его, и немедленно захлопнулась. У окошка дежурного он сдал оружие и получил
ключ от следственной камеры.
Идя по темному коридору с потеками сырости на стене, Данилов поражался
специфическому тюремному запаху: им были пропитаны стены, двери, пол, окна.
Он был неистребим и едок. Данилов не любил бывать в тюрьмах. Каждое
посещение их вызывало в нем ничем не оправданную, правда, брезгливую
жалость к людям, сидящим в душных камерах. Вчера он посылал в тюрьму
Белова, чтобы он навел справки об Алтунине. В его карточке было записано:
чистоплотен, вежлив, много читает. Данилов распорядился просмотреть его
библиотечный формуляр. Куприн, Лесков, лирика Симонова. Кроме того, в
карточку было занесено нарушение режима. По вине надзирателя Алтунин попал
в баню с двумя урками, те немедленно захотели его раздеть, и их еле
откачали в санчасти. В общем, он оставался верен себе, проводя единую линию
поведения.
Алтунин вошел в следственную камеру и улыбнулся:
- Иван Александрович! А я уж и не думал встретиться.
- Гора с горой...
- Да, воистину неисповедимы пути господни, но все они ведут в
тюрьму...
- Ну зачем же так мрачно, - Данилов расстегнул планшет, достал
бумаги, - мне кажется, что сегодня я смогу вас обрадовать.
- Чем же? - Алтунин печально посмотрел на него.
разговор со Скрыпником, он объяснил мне, кто он такой, и предложил вместе
зарабатывать деньги. Так, я помог ему в ограблении часового магазина. Мы
взяли там много золотых часов. Судинский быстро реализовал их, и мы уехали.
Но не просто в Баку. Скрыпник подбивал меня там подготовить угон рейсового
самолета и перелететь через границу. Он сказал, что там мы с Зосей будем
жить как цари. Тогда мне было все равно, и я согласился. Мы уехали с
Судинским, а Зося и Скрыпник должны были догнать нас. Но планы Скрыпника
так и не осуществились: началась война. В Баку я жил под фамилией Супрун и
работал шофером в Азпотребсоюзе. Илье удалось достать мне липовое
заключение медкомиссии о моей непригодности для воинской службы. Я возил
какие-то вещи и получал за это деньги (долю) и продукты.
В 1944 году мы с Судинским уехали в Москву. Здесь он дал мне документы
на имя полковника авиации Чистякова, слушателя Академии генштаба. Я жил под
чужим именем, носил чужие погоны и ордена. Деньги были, и я посещал
коммерческие рестораны. Мне даже хотелось, чтобы меня арестовали. Я часто
спрашивал Илью, зачем я ему нужен. Он пояснил мне, что готовит одну аферу,
а полковник авиации, фронтовик и орденоносец легче сможет ее провернуть.
Однажды Илья вернулся из Белоруссии и рассказал мне, что встретил
Скрыпника, он руководит бандой, у него много денег и золота. Я должен буду
в начале марта поехать в Барановичи, разыскать пивную на Красноармейской и
там ждать человека от Болеслава. Потом вместе с бандой уйти в Эстонию, там
захватить самолет и перелететь в Швецию вместе с Ильей и Болеславом. А пока
на мою дачу будут приходить письма, которые я, не распечатывая, обязан
отдавать Илье. Кроме того, ко мне будут приезжать люди и оставлять для него
деньги.
Писем было четыре. Деньги передавались дважды. Кто, я не видел: их
клали в бочку у сарая. Один раз я их передал, потом забрал себе 200 тысяч.
В январе ко мне приехал Кузыма и начал угрожать. Я сказал, что передал
деньги Илье. Он велел мне проводить его к Судинскому.
- Я его убью, падлу, - сказал он.
Я решил проводить его и скрыться, деньги у меня были. Дальнейшее вам
известно.
В.Алтунин".
Данилов, перечитав его показания, снова поразился, как мог внезапно
погибнуть человек. Неглупый, смелый, когда-то хороший летчик. Страх
заставил его стать дезертиром. Алтунин никого не убивал. Данилов проверил
его показания. В тот день лейтенант Мирошников спокойно вернулся домой. Он
и сейчас жив и здоров. Только уже не лейтенант, а подполковник. Алтунин
попался на обычную бандитскую провокацию. Сначала эта Зося выбрала его,
потом Алтунина споили, подавили его волю. Ну а спектакль - несложная штука
для таких людей, как Крук и Судинский.
Ладно, об этом после. Капитан Токмаков из Белорусского УББ привез
материалы на Бурковского. Да, это тот еще фрукт. Ограбления, налеты,
убийства.
Иван Александрович посмотрел на часы. Скоро приведут Бурковского. Надо
пригласить Токмакова, пусть посидит, послушает, ему это будет наверняка
интересно.
Нет, теперь арестованный был совсем другим. Врачи постарались.
Бурковский выглядел вполне прилично, даже глаза стали осмысленными. Они
жили отдельно на отекшем мучнистом лице, настороженные и холодные.
- Ну что смотришь, - спросил его Токмаков, - не узнал?
- Я твою подлючую рожу, мент, на всю жизнь запомнил, - с затаенной
ненавистью сказал Бурковский.
- Слушайте, Бурковский, ведите себя прилично, - Данилов чуть повысил
голос, - вы не в камере.
- Это точно, - задержанный резко повернулся к нему, - в камере мы бы
тебя у параши задавили.
- Вы будете отвечать на вопросы?
- Нет.
- У нас достаточно данных, чтобы передать дело в суд. Но мы бы
хотели...
- Хотели. Ну и хотите. Я все это беру. Да, убивал, грабил. Беру.
- Чистосердечное...
- А, тебе признание нужно! Нет, не купишь. Я был в законе и есть в
законе. Мы своих не продаем. Что мое, возьму.
- Где базируется Крук со своими людьми?
- Ищи. Тебе деньги за это платят. Я ничего не скажу. Никогда. Мне и
так вышка, умру как законник, а не как сука.
- Хотите ознакомиться с документами, изобличающими вас?
- Незачем. Я к стенке лучше пойду, зато честен перед законом своим
буду. Сбегу, на любом "толковище" отмажусь.
Токмаков встал, обошел вокруг сидящего на стуле Бурковского. Тот,
прищурившись, провожал его глазами, готовый моментально среагировать на
любое движение капитана.
- Значит, умрешь молча? - Токмаков наклонился к нему.
- Как бок-то, болит? - спокойно спросил Бурковский.
- Болит иногда.
- Хорошо тебя заштопали, мент. Я-то думал, отгулял ты. Эх, надо было
для верности еще одну пулю в тебя, лежачего, пустить. Да засуетился с
делами. Вот и ошибочка вышла. Фарт твой. Значит, жив.
- Как видишь, - белозубо улыбнулся Токмаков, - ошибся ты, Бурковский,
я еще поживу, глядишь, и дождусь такого дня, когда мы вас всех переловим.
- Нас возьмешь, другие найдутся. Закон, он вечный.
- Нет, Бурковский, - перебил его Данилов, - "закон" твой воровской
скоро кончится. Напрасно себя тешишь. Так будем по делу говорить?
- Вызывай конвой, начальник, не выйдет у нас душевного разговора.
И, уходя, от дверей бросил через плечо:
- Кто знает, может, и свидимся еще. У нас в сороковом в пересыльной
тюрьме много таких, как вы, попадалось, так мы их...
Он скрипнул зубами и гулко хлопнул дверью.
- Этого гада, - зло выдохнул капитан, - его, товарищ подполковник,
сразу на месте бить надо. Я предупреждал, что не скажет ничего. Он у Крука
самый что ни на есть зловредный бандит был.
- Он ранил вас? - поинтересовался Данилов.
- Было дело. Можно закурить? Спасибо. Не успел я тогда...
- Хорошо стреляет тот, кто стреляет первым. - Данилов посмотрел на
Токмакова.
- Да нет, - капитан дернул щекой, - я его мог подстрелить, но живым
хотел взять.
Данилову нравился этот человек. Были в Токмакове сила, уверенность. Он
знал цену словам, умел отстоять свое мнение на любом уровне беседы. В этом
Иван Александрович убедился, присутствуя при разговоре капитана с Сергеем
Серебровским. Токмаков в угрозыске служил с тридцать девятого, сразу после
школы милиции уехал в Белоруссию. Воевал в партизанском отряде, после
освобождения Белоруссии опять вернулся в угрозыск. Токмаков отлично знал
оперативную обстановку, был, безусловно, храбрым и инициативным
оперативником.
Сразу же после их знакомства капитан сказал:
- С Бурковским ничего не выйдет. Он пойдет к стенке, не облегчая душу
исповедью.
Тогда Данилов не поверил, а вот сегодня, увидев глаза Бурковского,
холодные, полные ненависти, понял: Токмаков прав. Всю свою жизнь Данилов
работал в отделе особо опасных преступлений. За эти годы перед его глазами
прошло много людей, которых после суда ждала высшая мера. Одни плакали,
умоляли простить их, другие сами вызывались помочь следствию, видя в этом
единственный шанс попасть не к стенке, а в лагерь, третьи с трудом
сдерживали себя, но все же держались. Бурковский принадлежал к той редкой
категории бандитов, у которых ненависть доминировала над всеми другими
чувствами. С такими, как он, Данилов встречался в далеком двадцатом, потом
в сорок первом. Тогда в этом кабинете сидел бывший юнкер Андрей Широков,
самый удачливый бандит, которого встречал Данилов за свою службу в милиции.
У него были такие же, как у Бурковского, глаза, спокойные, выцветшие от
ненависти.
Ничего не поделаешь, видимо, Бурковский будет молчать. И он
действительно молчал. И когда его допрашивал невозмутимый Степан Федорович
Чернышов, и когда с ним работали следователи из ГУББ.
- Законченная сволочь, - резюмировал потом Серебровский, - с ним кашу
не сваришь. Волк. Ничего в нем человеческого не осталось.
Они закончили дело об убийстве в Зачатьевском переулке. Дело Валиевой,
Аванесова и Бурковского было передано в прокуратуру. Теперь они должны были
предстать перед судом. Другие заботы волновали Данилова. В городе появилась
опасная банда "Черная кошка".
МОСКВА. Февраль
(продолжение)
---------------
Воздушный бой самолета У-2 с "юнкерсом".
1-й Украинский фронт 2 марта (по телеграфу).
Все плотнее сжимают наши войска кольцо вокруг окруженного гарнизона в
Бреслау. Противник яростно сопротивляется. Идут упорные бои за каждый дом,
за каждый квартал. Большую помощь нашим наземным войскам оказывает авиация.
Над городом ни днем, ни ночью не смолкает гул советских самолетов. Немецкое
командование пытается оказать помощь с воздуха окруженному гарнизону.
Транспортные "юнкерсы", нагруженные боеприпасами и продовольствием,
стараются ночью проникнуть в район окружения. Но наши прославленные
"Поликарповы-2" (У-2) с наступлением темноты блокируют посадочную площадку,
вынуждая немцев сбрасывать грузы на парашютах. В результате грузы часто
падают в расположение наших войск.
На днях летчик, младший лейтенант Филипчик, барражируя в районе города
на самолете У-2, заметил "Юнкерс-52", который сбрасывал грузы. Штурман,
лейтенант Клименко, из пулемета открыл огонь по вражескому самолету.
Немецкий бомбардировщик загорелся и, объятый пламенем, рухнул на землю.
Нельзя не выделить этот редкостный даже для наших бесстрашных сталинских
соколов эпизод: легкомоторный самолет У-2 сбил трехмоторную неприятельскую
машину!
Он перебирался в новый кабинет. Вчера его вызвал начальник московской
милиции генерал Махоньков и поздравил с присвоением очередного звания и
новой должностью. Данилов стал замначальника МУРа. Кабинет его выходил в ту
же приемную, что и начальника.
Новая комната была непривычно большой, даже его сейф, с огромным
трудом перетащенный из старого кабинета, казался маленьким. Нового
начальника отдела вместо него пока еще не прислали, поэтому в сейфе лежали
прежние документы и разработки. В общем-то, март начинался неплохо. Игорь
Муравьев плотно сел на хвост этой самой "кошке". Вчера вечером на даче в
Голицыне опергруппа после перестрелки захватила двух участников банды, и
один уже начал давать показания. Пока все складывалось неплохо. Данилов
читал протокол допроса. Если все будет так, как надо, то через месяц
основную часть этой самой "кошки" можно обезвредить. И это необходимо
сделать как можно скорее, потому что по городу ползли самые невероятные
слухи. В очередях, в метро и трамваях говорили только о "Черной кошке".
Казалось, что в Москве действует минимум полк хорошо вооруженных и наглых
преступников.
В МУРе непрерывно звонили телефоны. И разного уровня руководящие
голоса требовали немедленных мер. Все это нервировало и мешало работать.
Иван Александрович писал план оперативных мероприятий. Он дошел уже до
третьего пункта, когда в кабинет без стука, такое уж у него было право,
заглянул Осетров:
- Товарищ полковник, вас к начальнику.
Начальник сидел неестественно прямо, барабаня пальцами по столу. Лицо
у него было красным и недовольным.
- Чем занят? - резко спросил он.
- Пишу план оперативных мероприятий.
- Много написал?
- Да нет, только начал.
- Другие допишут, - в голосе начальника проскользнули злые нотки.
- Это как же?
- Да так же, - находчиво ответил начальник и толкнул по столу к
Данилову листок бумаги.
"В связи с усилением активизации банд на территории Барановичской и
Пинской областей в помощь УББ НКВД БССР создается специальная бригада ГУББ
НКВД СССР. Руководитель бригады начальник отдела ГУББ полковник
Серебровский, в бригаду входят..."
Дальше шло перечисление фамилий работников наркомата и...
"замначальника МУРа полковник Данилов, старший оперуполномоченный капитан
Самохин, оперуполномоченные старший лейтенант Белов и лейтенант Никитин..."
- Это как же? - растерянно спросил Данилов. - А "кошка"?
- Кошка, собака. Я Серебровского отматюгал, когда он мне позвонил, и
сказал, что людей не дам. Так знаешь, кто со мной говорил? То-то. Нарком.
Данилов присвистнул.
- Вот так, - продолжал начальник, - он мне сказал: ты, мол, это
местничество брось. Тоже нашелся удельный князь. О Москве мы подумаем,
поможем вам. Но надо искоренить банды там, в республиках, а то сев скоро.
Понял?
- Не совсем.
- А чего тут понимать? Час тебе на сборы, на тары и бары - и дуй в
наркомат.
- Кто будет курировать операцию по "кошке" этой?
- Сам тряхну стариной, - начальник в сердцах саданул кулаком по
столу, - начальство. Ему всегда видней. Да, кстати, там, в наркомате, тебя
сюрприз ждет.
- Какой?
- Новый зам в ГУББ твой лучший друг.
- Кто?
- Комиссар милиции третьего ранга Королев.
- Виктор Кузьмич?
- Именно.
- Так он же в госбезопасности служил.
- Мало ли что было. Теперь переаттестовали его и - к нам.
- Да? - удивился Данилов. Он знал Королева с сентября сорок первого.
Считал его опытным и инициативным работником госбезопасности. Но пути
господни неисповедимы.
- Кстати, - перебил его мысли начальник, - явишься прямо к комиссару
Королеву.
Данилов вернулся в свой кабинет, сел и крепко задумался. Не ко времени
пришел этот приказ. Иван Александрович вообще не любил уезжать из Москвы.
Здесь он знал все, начиная от проходных дворов, кончая воровскими малинами.
Знал, на кого опереться и на кого нужно нажать, чтобы получить необходимые
сведения. Там, в Западной Белоруссии, ему придется ходить как слепому, с
поводырем. Тем более что банды базируются не в городе, а в лесу. Значит,
придется работать в основном в сельской местности.
Данилов посмотрел на часы. Одиннадцать. Вызывая его в наркомат,
конкретного времени не назвали, приказали прибыть сегодня. Поэтому он все
же дописал план. Потом вызвал Муравьева и оговорил с ним все детали
предстоящей разработки. Пообедал, зашел в ОББ и распорядился о командировке
Белова, Никитина и Самохина. Только после этого отправился в наркомат.
Он вышел из управления и невольно зажмурился: над крышами домов висело
по-весеннему яркое солнце. С бульваров доносился запах талого снега. И хотя
он был еще по-зимнему пушист, ветер пах именно таянием. Данилов медленно
шел по Петровке, отмечая первые приметы весны. Он видел их в стеклянном
блеске сосулек, в первой слякотной кашице на тротуаре, в глазах прохожих.
Москва после четырех лет военного аскетизма вновь становилась
нарядной. Солнце отражалось в чистых окнах, с которых исчезли бумажные
перекрестия, витрины магазинов освободились от деревянных козырьков и
мешков с песком. Постепенно с улиц исчезали ватники и шинели. Люди ходили в
нормальных зимних пальто, женщины надели меховые шубы. Встречалось еще
много военных, и золото их погон еще больше украшало толпу.
Проходя мимо Столешникова, он отметил, что в кафе "Красный мак" моют
окна и обновили вывеску над входом. Значит, скоро его откроют. А если так,
то свой приезд из Белоруссии он с Наташей отметит именно там. На углу бойко
торговали мороженщицы. "Мишка на Севере", "Машка на юге", - неслись над
улицей их пронзительные голоса. Пачка мороженого из суфле стоила тридцать
рублей. Продавщицы резали их пополам и на четвертушки. Хочешь, бери ешь. И
многие взрослые покупали мороженое и торопясь ели, оглядываясь смущенно по
сторонам, словно боясь, что их уличат в чем-то нехорошем.
Данилов свернул на Кузнецкий мост и, разглядывая витрину комиссионного
магазина, залюбовался огромным бронзовым орлом. Подняв могучую лапу с
потемневшими от времени зеленоватыми когтями, он независимо и чуть с
презрением взирал на людскую суету. Ивану Александровичу очень нравилась
эта птица. Если бы не астрономическая цена, накрепко приковавшая орла к
витрине, он бы наверняка купил его. Он вообще любил литье. Будь его воля и,
конечно, средства, он всю квартиру заставил бы бронзовыми и чугунными
фигурками львов, лошадей, офицеров в киверах и со шпагами.
Ноги сами занесли его в букинистический магазин, и знакомый продавец,
милый старичок Борис Сергеевич, заманив его в маленькую комнату, выложил
перед ним "Московского чудака" Андрея Белого.
- Берите, - шепнул он, - большая редкость, и цена доступная.
- Сколько? - так же шепотом спросил Данилов, с ужасом ожидая огромной
суммы. Он твердо решил взять книгу, несмотря ни на что. Если не хватит
денег, он позвонит Игорю и попросит подвезти.
- Сто пятьдесят, - радостно сообщил Борис Сергеевич.
Данилов выложил пять красных тридцаток и с чувством пожал тоненькую
старческую руку.
- Скажите, Иван Александрович, - доверительно спросил Борис Сергеевич,
заворачивая книгу, - что слышно о "Черной кошке"?
- А что вас интересует?
- Все, - стекла очков старичка задорно блеснули.
- Это слишком общо - все, - Данилов взял книгу. - Что я вам могу
сказать, такая банда есть. Но слухи о ее подвигах преувеличены, по нашим
данным, раз в сто.
- Нет, позвольте, - не унимался Борис Сергеевич, - погодите. Вот у нас
в подъезде паника. Кто-то нарисовал кошачьи морды на дверях квартир. Люди
напуганы, милиция бездействует...
- Милиция уже держит за хвост "кошку" эту, - рассмеялся Иван
Александрович, - ну а кошачьи морды - дело рук мальчишек, зачем бандитам
предупреждать о своем появлении?
Данилов вышел из магазина и весь оставшийся путь до дверей НКВД думал
о страшной силе панических слухов. Они снежным комом катятся по городу,
обрастая самыми невероятными подробностями. Рисунки. Выходит утром бабка и
видит кошку, намазанную углем на дверях, и сразу весь район узнает об этом.
А рисовали не бандиты, просто шалят местные пацаны, наводя страх на
обывателя. И до чего же все-таки живуч он! Ко всему приспосабливается: к
революции, войнам, бомбежкам. Распускает слухи, от которых, как заячий
хвост, дрожит его малокровное сердце и трясется ночью в квартире за обитой
железом дверью с крепостными запорами. За сплетни и слухи нужно привлекать
к уголовной ответственности. Жаль, что такой статьи нет.
Предъявив удостоверение мрачному старшине с погонами внутренней
службы, Данилов, раздевшись, поднялся на лифте на четвертый этаж. Он шел по
длинному тоннелю-коридору с одинаковыми заплатами дверей. Здесь было тихо,
не то что у них в МУРе, где коридоры были похожи на улицу в выходной день.
Ворсистая дорожка глушила шаги, сияли плафоны под потолком, в их свете
круглые таблички с номерами комнат отливали эмалевой чистотой.
Серебровского на месте не было. Смазливая секретарша, оценивающе
оглядев незнакомого полковника, небрежно ответила, что начальник отдела у
комиссара Королева. В приемной Данилова встретил молодой лейтенант. Он
внимательно изучил удостоверение и предложил Данилову подождать.
Иван Александрович взял со стола очередной номер "Огонька" и,
устроившись удобнее, начал читать. Он не торопился. Передав свои московские
дела, он еще не приступил к белорусским и находился в блаженном состоянии
командированного, едущего в поезде. Данилов с интересом просмотрел рубрику
"Дела и люди Советской страны". Полюбовался портретом летчицы Поповой, на
счету которой было 750 боевых вылетов, пересчитал ордена дважды Героя
подполковника Мазуренко и начал читать "Дневник войны" И.Ермашева. Он так
увлекся рассказом журналиста о войне, что совсем забыл, где находится.
- Немедленно разыщите... Да... Приказ комиссара Королева... Товарищ
полковник, так же нельзя... Мы вашего Данилова давно ждем.
В неинтересном для него разговоре лейтенанта вдруг промелькнула его
фамилия.
- Вы какого Данилова ищете? - спросил он, с неохотой отрываясь от
журнала.
- Простите, товарищ полковник, но это наше дело, - важно ответил
лейтенант.
Данилов хотел сказать ему пару слов. Уж больно не любил он вот таких
лощеных нагловатых порученцев. Его дело, так пусть и ищет Данилова. Иван
Александрович вновь открыл журнал и с удовольствием начал читать
приключенческий рассказ Ник.Жданова "Старая лоция", но все же вполуха он
слышал, как бился у телефона лейтенант, пытаясь его разыскать.
Постепенно приключения катера лейтенанта Лукашина настолько увлекли
его, что Данилов забыл и о времени, и о порученце.
- Иван, - вернул его обратно в приемную голос Серебровского. - Сидит,
читает, а мы с ног сбились, его разыскивая. Ты что здесь делаешь?
- Как видишь, читаю "Огонек" и жду приема, - невозмутимо ответил
Данилов.
- Что такое? - Серебровский повернулся к лейтенанту. - Почему
полковник Данилов сидит в приемной?
- Как Данилов? - лицо у порученца вытянулось. - Я...
- Ты давно здесь? - все больше распаляясь, рявкнул Серебровский.
- Часа полтора.
- Ну, Макаров, - голосом, не предвещавшим ничего хорошего, проговорил
Серебровский, - с тобой мы разберемся позже. Пошли, - махнул он рукой
Данилову.
Королев встал из-за стола и пошел им навстречу. Виктор Кузьмич только
еще больше похудел, и оспины на лице стали заметнее.
- Нашелся. А мы его ищем, поминаем тихим, незлым словом, - он крепко
пожал руку Данилову, заглянул в глаза. - Давно, давно не видел тебя.
Поседел, похудел.
- Да и ты, Виктор Кузьмич, не раздался на наших-то харчах. Или теперь
на "вы", товарищ комиссар третьего ранга?
- Нет, Иван Александрович, для тебя все, как прежде. - Королев обнял
его за плечи, повел к столу. - Садись. Кури.
Данилов удобно устроился в кресле, взял папиросу из пачки, лежащей на
столе.
- Рад, очень рад, - продолжал Королев, - что опять пришлось работать
вместе. Это моя идея была подключить тебя к белорусским делам. И подсказал
мне ее Алтунин.
- То есть как?
- А очень просто. Беседовал я с ним, с доверием относится к тебе
бывший капитан. Вот поэтому мы и решили поручить тебе одно очень важное
дело. Я предварительно говорил с ним. Вроде бы мужик осознал многое и
искренне раскаивается. Больше того, я думаю, он нам здорово сможет помочь.
Но я пока ни о чем конкретном не намекал ему. Думаю, что ты сам побеседуешь
с ним.
Королев постучал мундштуком папиросы по столу и вопросительно
посмотрел на Данилова.
- Ты имеешь в виду явку в Барановичах?
- Гений, светлая голова, - вмешался в разговор Серебровский, - мы
хотели бы внедрить Алтунина в банду.
- Не боитесь? - Иван Александрович посмотрел поочередно на своих
собеседников. Они молчали, но в глазах каждого он прочитал, что да,
конечно, боятся, но иного выхода нет.
- У меня есть парень, надо его внедрить вместе с ним, - твердо сказал
Данилов.
- Кто? - Королев взял ручку.
- Лейтенант Никитин.
- Почему именно он?
- Смелый парень, фиксы золотые. Он вполне сойдет за уголовника, ну а
потом дело знает.
- Вот это главное, - обрадовался Королев. - Он семейный?
- Пока нет.
- Прекрасно.
- Что именно? - удивился Данилов.
- Одинокого легче на такое дело посылать, - пояснил ему
Серебровский, - если что, терзаться меньше будешь.
- Это не ответ. Какая разница, если мы посылаем человека на смерть.
Значит, вина ложится прежде всего на нас, - сказал Данилов грустно. И
подумал о тяжелом бремени власти. О тяжести потерь и ответственности,
которая ложится прежде всего на плечи командиров.
- Ну так как, Иван Александрович? - спросил его Королев. - Как тебе
наш план?
- План-то хорош. Но основные детали нужно доработать на месте, в
Барановичах, а с Алтуниным я поговорю. Он где сидит?
- В "Таганке". В отдельной камере. Вызвать его? - оживился
Серебровский.
- Не надо, я с ним прямо там поговорю.
Таганскую тюрьму со всех сторон окружали высокие дома, и Данилов
подумал, что это не дело. Из окон виден прогулочный двор, совсем
неподходящий пейзаж для тех, кто живет в этих домах. Но ничего, скоро
наверняка эти тюрьмы разрушат. Незачем в черте города иметь такие
страшилища.
Дежурный по КПП внимательно сверил его документы с бланком пропуска и
нажал кнопку. Металлическая решетчатая дверь отъехала в сторону, пропуская
его, и немедленно захлопнулась. У окошка дежурного он сдал оружие и получил
ключ от следственной камеры.
Идя по темному коридору с потеками сырости на стене, Данилов поражался
специфическому тюремному запаху: им были пропитаны стены, двери, пол, окна.
Он был неистребим и едок. Данилов не любил бывать в тюрьмах. Каждое
посещение их вызывало в нем ничем не оправданную, правда, брезгливую
жалость к людям, сидящим в душных камерах. Вчера он посылал в тюрьму
Белова, чтобы он навел справки об Алтунине. В его карточке было записано:
чистоплотен, вежлив, много читает. Данилов распорядился просмотреть его
библиотечный формуляр. Куприн, Лесков, лирика Симонова. Кроме того, в
карточку было занесено нарушение режима. По вине надзирателя Алтунин попал
в баню с двумя урками, те немедленно захотели его раздеть, и их еле
откачали в санчасти. В общем, он оставался верен себе, проводя единую линию
поведения.
Алтунин вошел в следственную камеру и улыбнулся:
- Иван Александрович! А я уж и не думал встретиться.
- Гора с горой...
- Да, воистину неисповедимы пути господни, но все они ведут в
тюрьму...
- Ну зачем же так мрачно, - Данилов расстегнул планшет, достал
бумаги, - мне кажется, что сегодня я смогу вас обрадовать.
- Чем же? - Алтунин печально посмотрел на него.