которого он, Никитин, брал еще в сороковом. Значит, узнал его, сволочь,
урка ушлая. А он-то распустил слюни, вспоминал, кто да где. Никитин
выругался.
- Ты чего? - спросил Токмаков.
- Вот кто меня узнал - Крест.
- А откуда ты его знаешь?
- В Туле брал на хате после того, как они ювелирный заглушили.
- У нас он как Валек проходит, - Токмаков начал обшаривать карманы
убитого, - дезертир, бывший полицай. Вот досада-то, что его пес погрыз! Он
у Крука в доверии, многое мог бы рассказать.
До утра оперативные группы обшаривали развалины. Пусто. Трое ушли в
город. Теперь их надо было искать там.
СЕРЖАНТ ФРОЛОВ
Сразу после двенадцати машин стало мало. За два часа проехал один
крытый "виллис" с недовольным подполковником. В командировке было указано:
"Замкомандира в/ч 535-С, цель поездки - служебная командировка". И две
полуторки: одна везла муку в воинскую часть, вторая - пустую тару в район.
Начавшаяся несколько часов назад стрельба, слабо доносившаяся сюда с
того конца города, прекратилась, и вновь наступила тишина. Жилых домов на
улице было всего три, все остальные разбило снарядами, и пустые глазницы
окон глядели на улицу настороженно и страшно.
Вечер был теплый. Настоящий весенний. После полуночи из облаков
выпрыгнула желтым мячиком луна, и свет ее засеребрил лужи. До смены
оставалось недолго, всего час, и Фролов с удовольствием подумал о том, как
они придут в дежурку, поставят автоматы в пирамиду, скинут шинели и поедят
разогретых консервов с картошкой.
- У тебя осталось закурить? - спросил Фролов напарника.
Тот порылся в карманах, достал измятую пачку, скомкал, хотел бросить,
но, видимо, выработанная годами службы в милиции привычка к порядку
пересилила, и он, вздохнув, сунул пачку обратно в карман.
Табака не было, поэтому курить захотелось сильнее.
- Надо ждать машины, может, у пассажиров табачком разживемся?
- А если ее не будет?
- Тогда терпи, брат. Сам виноват, что не позаботился.
- А ты?
- Я старший наряда, поэтому тебе мои действия обсуждать не положено, -
засмеялся Фролов.
Они замолчали и начали думать каждый о своем, но мысли у них были
удивительно одинаковые. Война заканчивалась, и ежедневно в сводках
Информбюро сообщалось о новых взятых городах с непривычными на слух чужими
названиями. Оба они вместе с армией дошли до Белоруссии, оба были ранены и
лежали в одном госпитале. Обоих признали ограниченно годными и как членов
партии направили на работу в милицию. Им много пришлось увидеть за
несколько месяцев службы в "четвертом эшелоне". На их глазах погибали
товарищи, фронтовики, прошедшие сотни огненных километров, недавно
сменившие полевые погоны на синие милицейские. Понятие "фронт" здесь, в
горячем тылу войны, полностью видоизменилось. Здесь не было трещин окопов,
спиралей Бруно и колючей проволоки. Линия фронта проходила на улицах, в
квартирах, в поле. Она была невидима и шла через их сердца, наполненные
мужеством и скорбью.
Прослужив несколько месяцев в милиции, они понимали, что им доверено
дело огромной важности, их полоса обороны сегодня - улица с разбитыми
домами, весь город, вся страна.
Первым шум мотора услышал младший наряда.
- Вот вам и табак-то, едет, - толкнул он в бок Фролова.
А машина уже вырвалась в пустоту улицы, заполнив ее всю без остатка
ревом двигателя.
Фролов поднял фонарик, нажал кнопку - вспыхнул красный свет. Машина,
скрипя, медленно начала тормозить.
В кабине алело пятно папиросы, и Фролов с радостью подумал о первой,
самой сладкой, затяжке.
Они подошли к машине, держа автоматы на изготовку.
Фролов нажал ручку, открыл дверцу кабины.
- Контрольно-пропускной пункт. Прошу предъявить пропуск и документы.
- Минуту, - сидящий рядом с шофером младший лейтенант достал из
планшета бумаги.
Фролов зажег фонарик.
Сначала он ничего не понял, все произошло словно во сне. От стены дома
отделились три зыбкие, почти неразличимые в темноте фигуры и бросились к
машине. Фролов кинул документы на сиденье и рванул с плеча автомат. В это
время что-то больно толкнуло его в бок, и он упал, ударившись головой о
крыло машины. Раздалось еще несколько выстрелов, потом резанул автомат, и
Фролов увидел двух бегущих. Превозмогая боль, он вытянул из кобуры наган,
поднялся на локте и выстрелил им вслед три раза. Выстрелил и потерял
сознание.
Он протянул документы сержанту милиции, а автомат положил на колени
так, чтобы стрелять было удобно. Мало ли что. Мишка увидел этих трех,
бегущих к машине, но сначала не понял, что же случилось, и, только когда
сержант начал падать, он из окна кабины резанул очередью в полдиска. Один
из нападавших остановился, словно напоролся грудью на изгородь, и рухнул
пластом. Двое, стреляя на ходу, побежали к развалинам.
Костров выскочил из машины и ударил из автомата вслед им, но люди уже
скрылись в темноте, а стрелять в божий свет как в копейку смысла не имело.
- Смотри! - крикнул он шоферу и сунул ему в руки автомат, а сам
склонился над лежащими у машины милиционерами. Один был убит, а второй,
сержант, потерял сознание. Мишка расстегнул на нем шинель, разорвал
гимнастерку и начал перевязывать. В темноте улицы послышался треск
мотоцикла. Мишка выдернул из кобуры пистолет и прижался к борту машины.
Мотоцикл подлетел с треском, и из коляски выскочил офицер милиции. В
темноте Костров видел только серебро погон.
- В чем дело? - Вспыхнул фонарь. - Что такое, младший лейтенант?
- Нападение, - Мишка сунул оружие в кобуру, - ваших вот тут подбило.
- Зажгите фонари, - приказал Иван Александрович.
Полоска света побежала по земле, осветив на секунду золотистую россыпь
автоматных гильз, особенно ярких на черном фоне мостовой, кожаную перчатку,
раздавленный коробок спичек, обрывок ремня. Все эти вещи сейчас для
Данилова имели особый и очень важный смысл, потому что дорисовывали ему
картину происшествия, становились свидетелями того, что произошло здесь
сорок минут назад.
А луч продолжал скользить по мостовой, и вот его яркий кружок осветил
еще одну гильзу, но она была длиннее автоматных и толще. Данилов поднял ее,
подержал над светом. Да, впрочем, ему она уже ничего нового сказать не
могла. Гильза была от патрона, которым снаряжается обойма к парабеллуму.
- Белов, - повернулся он к Сергею, - ищите гильзы от парабеллума.
Фонарик снова зашарил по земле.
- Товарищ полковник! - Данилов узнал в темноте голос капитана
Самохина. - Собака взяла след, довела до развалин кинотеатра, там след
потеряла. Но мы нашли вот что.
Данилов зажег фонарь и увидел, что Самохин держит шинель, обыкновенную
солдатскую шинель с полевыми старшинскими погонами.
- Ну и что? - спросил Данилов.
- Вы посмотрите! - Самохин подставил воротник шинели под свет фонаря.
И Данилов увидел разорванную ткань и бурые пятна. Он потрогал воротник
рукой. Грубое сукно было еще совсем сырым.
- Так, - сказал он, - так. А где нашли?
- Метрах в ста за углом. Собака облаяла.
- Понятно. Что еще?
- Найдено семь гильз от парабеллума, - ответил из темноты Белов. -
Кроме того, рядом с убитым лежит парабеллум.
- Документы.
- Офицерская книжка на имя техника-лейтенанта Реброва Ильи Федоровича.
Видимо, поддельная.
- Ну это не нам решать, а экспертам. Как милиционеры?
- Фролов в госпитале.
- Поезжай туда, Сережа, и, если можно, поговори с ним. Младший
лейтенант и шофер дали показания?
- Да.
- Отпустите их. Впрочем, подождите. - Данилов подошел к машине. - Как
ваша фамилия, лейтенант?
- Костров, товарищ полковник, - раздался такой знакомый и милый сердцу
голос.
Данилов зажег фонарь и увидел, что у машины стоит и улыбается, блестя
неизменной золотой фиксой, Мишка Костров.
Мишка ходил по его кабинету, и комната наполнялась тонким перезвоном
медалей и орденов, завесой закрывавших его грудь. Данилов с удовольствием
рассматривал его. Костров был в ладном кителе, золотые погоны поблескивали
в свете лампы.
- Сколько же у тебя наград? - спросил Иван Александрович.
- Два Отечественной войны, Красной Звезды, Красного Знамени, два
Славы, три медали "За отвагу", медали за Москву и Сталинград.
Да, славно повоевал Мишка Костров. Здорово. Данилов разглядывал его и
вспоминал их многолетнее знакомство от того дня, когда в начале тридцатых
он арестовывал Мишку Кострова по кличке Червонец на одной "малине" в
Марьиной роще.
"Вот что время делает, - подумал он. - Эх, ты Костров, Костров".
- Ты куда ехал? - спросил он Мишку.
- В Пинскую область, в район, истребительную роту принимать.
- Вот оно как.
- А то как же, - зло скосил глаза Мишка, - пацанов учить с бандитами
воевать.
- Погоди-ка, Михаил, погоди, может, и не придется тебе туда ехать.
- Да ну! - обрадовался Мишка.
- Ты погоди пока. - Данилов встал, взял лежащую на стуле шинель. - Я к
Серебровскому пойду, буду просить, чтобы тебя в нашей группе оставили.
Сергей сидел на диване в кабинете начальника ОББ области, который он
занял, как говорил сам, явочным порядком. Он сидел и внимательно
разглядывал коробку от папирос. Иван Александрович знал, что если
Серебровский о чем-то думает, то сосредоточивает внимание на вещах
абсолютно случайных, не имеющих никакого отношения к делу.
- Ну давай живописуй, - вздохнул Серебровский.
- А чего давать-то? Я хотел рапорт написать...
- Да нет, ты уж своими словами, а эпистоляр - это после, для архива. А
шмотки эти, - Серебровский ткнул папиросой в шинель, - на базар, что ли,
несешь на "бимбер" менять?
- Погоди. В двадцать два часа сотрудники подвижного КПП сержант Фролов
и милиционер Светлаков остановили машину-полуторку. Во время проверки
документов трое неизвестных напали на них, открыв огонь из парабеллума.
- Откуда известна система оружия?
- Один пистолет нашли рядом с убитым и гильзы.
- Сколько?
- Семь штук.
- Прилично. Прямо-таки штурм. Порт-Артур, а не налет.
- Светлаков убит. Фролов ранен. Находящийся в кабине лейтенант Костров
открыл огонь из ППШ, а шофер из карабина.
- Серьезный бой был. Даже однофамилец нашего героя попал в переделку.
- Не однофамилец.
- Ну, - вскочил Серебровский, - Мишка? Лично? Вот это номер. Ваня,
готовь бумагу к его начальству. Пиши что хочешь, только Кострова с нами
надо оставить. Он нам во как пригодится. - Серебровский провел ладонью по
горлу.
- Он сейчас у меня сидит, - усмехнулся Данилов, - слушай дальше. Один
из нападавших убит, двое скрылись. Когда они бежали, раненый Фролов подбил
одного из нагана в шею.
- Откуда известно?
- Вот шинель нашли.
Серебровский разложил шинель на столе, внимательно рассмотрел.
- Так, Ваня! Ты нарисовал леденящую душу картину. Так. А слушай-ка,
шинель твоего роста. А ну прикинь-ка!
Данилов пожал плечами и, брезгливо поеживаясь, натянул на себя чужую,
чем-то неприятно пахнущую шинель.
- Повернись-ка, сынку, - Серебровский подошел к нему, внимательно
осмотрел воротник. - А знаешь, Иван, ранение-то касательное, с такой
отметиной много вреда можно еще принести. Как думаешь?
- А чего думать, - Данилов скинул шинель, вытер платком руки, -
думать, Сережа, нечего. Они все равно постараются из города выйти. Нельзя
им в городе-то оставаться. Да и потом Крук их ждет.
- Что предлагаешь?
- Рана хоть и касательная, да противная больно. С такой отметиной шеей
не повертишь. Так?
- Так.
- А стало быть, подранок наш к врачу пойдет. Я распорядился уже, дана
команда во все поликлиники, медпункты, аптеки, больницы, госпитали,
практикующим частникам сообщено, участковые сориентированы: если кто
обратится с похожим ранением, звонить нам.
- Добро. - Серебровский сел на диван, закурил. - Ну как ты пока
обстановку-то оцениваешь?
Данилов потянулся к коробке, взял папиросу, задумчиво начал разминать
табак.
- Как оцениваю?
Он помолчал и потом сказал резко:
- Плохо дело, Сережа. План-то, продуманный в Москве, сорвался. Алтунин
убит.
- Так кто же знал, что Никитин "крестника" встретит? Незапланированная
случайность.
- Так в Москву и доложим?
- Ох, Ваня, тяжелый ты человек...
- Что есть, то есть. Эти двое - единственная ниточка к Круку.
- Твои соображения.
- Ждать. Усилить внимание КПП, теперь приметы точные: высокий, ранен в
шею. Да пусть здешние ребята начнут чистку всех притонов, всех
подозрительных мест.
СТАСЯ ПАШКЕВИЧ
День был сухой и солнечный. Свет с улицы, пробиваясь сквозь
крест-накрест забранные металлом стекла, падал на кафель пола замысловатой
решеткой. Аптека была старой. Ее построили еще в годы Семилетней войны.
Здесь перевязывали гусаров командующего кавалерией Фридриха Великого
генерала Зейдлица, мудреным инструментом, больше похожим на пыточный,
доставали пули у гренадеров Салтыкова. Окна аптеки видели затянутые копотью
пушки Наполеона и польских повстанцев.
Немецкий комендант города, приехавший сюда, долго жевал сигарету,
разглядывал кованый фонарь, свисающий с высокого потолка, видимо
примериваясь, куда бы его можно было приспособить, но его убили партизаны
ровно через неделю, и фонарь остался. Война не тронула аптеку так же, как
не тронула ни одного дома на этой нарядной старинной улице.
Младший провизор Стася Пашкевич пришла на работу ровно в девять.
Дежурный провизор Лазарь Моисеевич, поправив очки, сказал ей, вздохнув
тяжело:
- Милая Стасенька, звонили из органов.
- Откуда? - удивилась Стася.
- Проще, из милиции. Предупредили, что, если к нам за помощью
обратится человек с пулевым ранением шеи и высокий, видимо, в военной
форме, немедленно позвонить в милицию, номер телефона лежит на столе
управляющего.
- Хорошо, Лазарь Моисеевич. - Стася прошла за прилавок, села на
высокий крутящийся табурет.
С утра посетителей почти не было. Только у рецептурного отдела стояли,
что-то горячо обсуждая, две старушки из соседнего переулка. Они говорили
быстро по-польски, и Стася ничего не могла разобрать, кроме бесконечных
"матка боска".
Внезапно ожил репродуктор. Сначала из черного круга послышалось
шипение, потом бодрый голос диктора заполнил аптеку:
"Говорит Москва, сегодня пятница, 30 марта. Передаем оперативную
сводку Советского информбюро за 29 марта. Войска 3-го Белорусского фронта
29 марта завершили ликвидацию окруженной восточнопрусской группы немецких
войск юго-западнее Кенигсберга. За время боев с 13 по 29 марта немцы
потеряли свыше 50 тысяч убитыми, при этом войска фронта захватили следующие
трофеи: самолетов - 128, танков и самоходных орудий - 605, полевых орудий -
свыше 3500, минометов - 1440, пулеметов - 6447, бронетранспортеров - 586,
радиостанции - 247, автомашин - 35 060, тракторов и тягачей - 474,
паровозов - 232, железнодорожных вагонов - 7673, складов с боеприпасами,
вооружением, продовольствием и другим военным имуществом - 313".
Старший провизор Мария Петровна вышла из подсобки и внимательно
выслушала сводку. Потом повернулась к Стасе сразу помолодевшим лицом и,
улыбнувшись, сказала:
- Скоро войне-то конец, девочка.
Стася проводила ее взглядом и подумала о том, что Мария Петровна,
видно, очень ждет своего мужа, который воюет где-то в Польше.
Взвизгнула пружина входной двери, и в аптеку вошел высокий военный в
фуражке с черным околышем и кожаной куртке без погон. Шея его была обмотана
грязным бинтом. Сразу же за ним вошел второй с погонами лейтенанта.
Повязка была сделана неумело, наскоро, она мешала раненому повернуть
голову.
- Девушка, милая, - улыбнулся Стасе лейтенант, - у вас бинтика не
найдется? Моего шофера зацепило. Бандиты из лесу обстреляли.
Он еще раз улыбнулся. Улыбка на его небритом лице была словно
приклеена. Улыбались только губы, а глаза оставались пустыми и
неподвижными.
- Его надо перевязать, - решительно сказала Стася, - куда вы ранены?
- В шею, - мрачно ответил "шофер".
- Проходите, - Стася показала рукой на дверь в подсобку и вдруг
вспомнила разговор с Лазарем Моисеевичем: "Господи, он же предупреждал о
высоком человеке с ранением шеи. Господи, что же делать?"
А "шофер" уже распахнул дверь подсобки, и Стася увидела удивленные
глаза Марии Петровны.
- Марь Петровна, - стараясь сдержать волнение, сказала Стася, - вот
товарищ военный в шею ранен. Его надо перевязать и сыворотку
противостолбнячную ввести. А я пойду, мне медикаменты взять надо.
Стася плотно закрыла за собой дверь и встретилась глазами с
"лейтенантом". Он стоял посередине зала, похлопывая пальцами по
передвинутой на живот кобуре. Стараясь не смотреть на него, Стася пересекла
зал и вошла в кабинет. Она накинула на дверь тяжелую щеколду и подошла к
телефону.
Они выскочили из машины, не доезжая аптеки.
- Ты заходи, - сказал Токмаков Никитину, - а то меня многие в лицо
знают. Впрочем, постой, тебя же тоже вчера срисовали.
- Пойду я, - сказал Сергей.
- Точно, - обрадовался Токмаков, - иди, у тебя вид вполне штатский, ты
больше на студента похож.
Сергей улыбнулся и толкнул тяжелую дверь. Отвратительно взвизгнула
пружина. Облокотясь на прилавок, лицом к двери стоял небритый человек в
мятой офицерской шинели, рука его лежала на кобуре. Из-за прилавка смотрели
на Сергея испуганные девичьи глаза. "Это и есть Стася Пашкевич", - подумал
Сергей и сказал громко:
- Здравствуйте, товарищ Пашкевич, моя фамилия Белов, я из
аптекоуправления.
- Здравствуйте, - ответила девушка, и по ее тону Сергей понял, что
правила игры она приняла.
- А где управляющий? - спросил Сергей и краем глаза заметил, что
"лейтенант" снял руку с кобуры.
- Он будет попозже, - ответила девушка, - а что вы хотите?
- Мне надо осмотреть вот этот шкаф, - Сергей показал рукой на
огромный, до потолка, шкаф, находившийся за прилавком. "Лейтенант", еще раз
мазнув по нему глазами, сделал шаг к двери, и на секунду Сергей оказался у
него за спиной. Он толкнул "лейтенанта" стволом пистолета в спину:
- Руки! Только тихо, без фокусов.
В аптеку ворвались оперативники.
- Где второй? - спросил Токмаков.
Стася молча указала на дверь.
На табуретке сидел человек, голый по пояс, рядом лежала кожаная
куртка. Женщина в белом халате аккуратно бинтовала ему шею. Услышав скрип
двери, он резко обернулся, лицо исказила гримаса боли. Он потянулся к
куртке, но табуретка качнулась, и он упал, потеряв равновесие. Никитин
схватил куртку, вынул из кармана парабеллум.
- Вы арестованы.
Данилов поднял телефонную трубку, подумал немного, прежде чем назвать
номер. Вот уже почти десять часов они допрашивали "старшину", но добиться
так ничего и не смогли. Он или молчал, или нес такое заведомое вранье, что
даже многоопытные оперативники удивленно разводили руками. А "старшина"
сидел на стуле, положив ногу на ногу, улыбался нагловато, курил
предложенные ему папиросы.
В перерыве к Данилову зашел Серебровский.
- Ну знаешь, Иван, я тебя не понимаю.
- То есть?
- Он явно издевается над нами, а ты сидишь и аккуратно протоколируешь
его вранье.
- Пусть пока покуражится.
- Что значит "пока"? Долго оно будет длиться, это самое "пока"? Ты
пойми, он убивал наших товарищей, за его спиной стоит банда Крука!
- Ты мне, Сережа, политграмоту не читай. Я и сам все знаю. Придут
данные экспертизы, будем оперировать фактами.
- Ну смотри, тебе жить. Только время уходит, а банда где? -
Серебровский выразительно щелкнул пальцами. - Время идет, понимаешь?
- Куда уж яснее.
- Смотри, Иван, Москва жмет. Местные-то уже сообщили о наших
прекрасных играх.
- Это зачем еще?
- Торопится кое-кто, ответственность с себя снимает. Мол, поручено
дело москвичам...
- Погоди, Сережа, - Данилов встал, потянулся. - Так тоже думать
нельзя. Ну есть кто-то один. Перестраховщик. Кстати, ты выяснил кто?
- А чего выяснять-то?
- С ним поговорить надо. Обязательно поговорить. Но это все после.
В дверь постучали. Вошел начальник НТО, немолодой сутулый
подполковник.
- Ну вот, - сказал он, - мои ребята работали как звери.
- Долго что-то. - Серебровский достал папиросы.
- Наука, - желчно отпарировал подполковник, - это вам не жуликов
ловить.
- Да уж, - усмехнулся Данилов, - это вы правы. Наука - вещь серьезная.
Куда уж нам, дуракам, чай пить. Показывайте.
Начальник НТО сердито засопел и начал выкладывать на стол снимки и
диаграммы. Ровно через полчаса Данилов приказал привести к нему
арестованного.
"Старшина" вошел, лениво осмотрел кабинет так, словно попал в него
впервые, и сел, развалясь на стуле.
- Вы когда-нибудь слышали о такой науке - криминалистике?
- Приходилось, - "старшина" потянулся к столу, взял папиросу.
- Вот и прекрасно, - сказал Данилов и заметил, как настороженно
прикуривал арестованный. - Прекрасно, - продолжал он, - это намного
облегчит нашу беседу. Смотрите, вот пуля, извлеченная врачом при операции у
нашего сотрудника Фролова, а вот вторая пуля, отстрелянная специально из
изъятого у вас пистолета. Читайте заключение экспертизы. Да, вы уже
говорили, что нашли пистолет на улице. Кстати, шесть снаряженных обойм
тоже? Молчите? Прекрасно! Вы помните, что наш врач делал вам перевязку?
Отлично! У вас хорошая память. Так вот, экспертиза сообщает, что ваша
группа крови совпадает с группой крови на воротнике шинели, найденной на
месте преступления.
Данилов встал из-за стола, подошел к шкафу, достал шинель.
- Хотите примерить?
- Нет.
- Что же делать будем?
- Я все расскажу, если вы мне запишете явку с повинной! - Голос
"старшины" стал хриплым, лицо осунулось.
- Значит, вы к нам на перевязку пришли? Так, что ли?
- А мне все одно стенка. И ты, начальник, об этом распрекрасно знаешь.
Так что скажу - вышка, не скажу - вышка...
- Ну давай героем помирай, - Данилов усмехнулся, - ты здесь в
благородство будешь играть, а Крук самогонку жрет и консервами закусывает.
- Это точно. Он, конечно, падло, жирует там...
- Ты, я вижу по разговору, вор-"законник". Так?
- Ну?
- А связался с кем? С фашистом бывшим связался.
- Ты меня, начальник, на голое постановление не бери. Крук не фашист,
а блатной. Самый что ни на есть "законник".
- Блатной, говоришь? Эх, набито в твоей башке мусора, смотри. -
Данилов бросил на стол фотографию Крука в немецкой форме: - На, полюбуйся
на своего "законника".
Арестованный взял фотографию, долго разглядывал ее. Уголки губ у него
задергались, он бросил снимок на стол и сказал хрипло:
- Папиросу дай.
Данилов толкнул к нему пачку. В кабинете повисла тишина, слышно было
только, как трещит пересохший табак.
- Ах сука, падло, - "старшина" замотал головой, - сволочь, фашист...
Гнида немецкая... Про себя, начальник, потом скажу... Мне все равно
вышка... Народу у него двадцать два человека... Люди всякие... Блатные,
дезертиры, сынки куркулей местных, два немца.
"Старшина" замолчал, подбирая слова, лицо его как-то сразу осунулось и
пожелтело.
- Мы в лесу в схронах прятались под деревней Коржи. Да не торопись.
Ушел он. Послал нас в город и ушел. Сказал: "Доставьте человека на хутор
рядом с Коржами. Хозяин Стефанчук, там и ждите, за вами придут".
- Хутор от деревни далеко?
- Пять километров.
- Значит, Крук сменил базу?
- Да, он в соседнюю область перебирался, говорил, что там где-то в
лесу землянки и схроны есть.
За плотно занавешенными окнами умирала ночь. Рассвет, пришедший на
смену ей, серой полосой прорвался сквозь щели маскировки. Данилов поднял
штору, погасил лампу, распахнул окно. Тяжелый папиросный дым пополз на
улицу, свежий весенний воздух словно вымыл стены кабинета.
"Старшина" покосился на открытое окно. В глазах его было столько
тоски, что Данилову на секунду стало жаль этого человека. На секунду, на
один коротенький миг. Сколько таких сидело перед его столом! Нет, все же он
не жалел их. Бандитов, запачканных кровью близких ему, Данилову, людей.
Говоря с ними, он никак не мог заглушить непонятное чувство недоумения и
досады.
"Старшина" встал, подошел к окну.
- Весна, начальник, - хрипло выдавил он. - В лесу скоро лист пойдет,
сок березовый...
Иван Александрович молчал.
- Ну ладно, полковник, вызывай конвой, пойду в свой терем.
- Слушай, - Данилов подошел к нему, стал рядом, - помоги нам со
Стефанчуком...
- Нет, начальник, я все сказал, а помогать не буду. Прощения от
державы все равно не заслужу. Не проси.
Когда "старшину" увели, Иван Александрович вновь сел за стол и начал
читать показания. Всю ночь говорил он с этим человеком, подошедшим к
последней черте. Да, он прав. Пощады ему не ждать. Слишком много крови
спрессовалось в листах протокола. Но здесь, среди старых дел и нераскрытых
преступлений, было самое главное - численность банды Крука, ее вооружение и
характеристики бандитов, удивительно меткие и точные. И опять в душе Ивана
Александровича шевельнулось чувство досады.
Он сидел в кабинете, тесно заставленном столами, и обучал Сережу
Белова играть в очко.
- Ты, Белов, - поучительно говорил Мишка, словно кот щуря нагловатые
глаза, - к этому делу никакой склонности не имеешь. Не дай бог в тюрьму
попадешь, играть не садись. Ну смотри.
Мишка бросал карты, и у него на руках опять был туз с десяткой.
урка ушлая. А он-то распустил слюни, вспоминал, кто да где. Никитин
выругался.
- Ты чего? - спросил Токмаков.
- Вот кто меня узнал - Крест.
- А откуда ты его знаешь?
- В Туле брал на хате после того, как они ювелирный заглушили.
- У нас он как Валек проходит, - Токмаков начал обшаривать карманы
убитого, - дезертир, бывший полицай. Вот досада-то, что его пес погрыз! Он
у Крука в доверии, многое мог бы рассказать.
До утра оперативные группы обшаривали развалины. Пусто. Трое ушли в
город. Теперь их надо было искать там.
СЕРЖАНТ ФРОЛОВ
Сразу после двенадцати машин стало мало. За два часа проехал один
крытый "виллис" с недовольным подполковником. В командировке было указано:
"Замкомандира в/ч 535-С, цель поездки - служебная командировка". И две
полуторки: одна везла муку в воинскую часть, вторая - пустую тару в район.
Начавшаяся несколько часов назад стрельба, слабо доносившаяся сюда с
того конца города, прекратилась, и вновь наступила тишина. Жилых домов на
улице было всего три, все остальные разбило снарядами, и пустые глазницы
окон глядели на улицу настороженно и страшно.
Вечер был теплый. Настоящий весенний. После полуночи из облаков
выпрыгнула желтым мячиком луна, и свет ее засеребрил лужи. До смены
оставалось недолго, всего час, и Фролов с удовольствием подумал о том, как
они придут в дежурку, поставят автоматы в пирамиду, скинут шинели и поедят
разогретых консервов с картошкой.
- У тебя осталось закурить? - спросил Фролов напарника.
Тот порылся в карманах, достал измятую пачку, скомкал, хотел бросить,
но, видимо, выработанная годами службы в милиции привычка к порядку
пересилила, и он, вздохнув, сунул пачку обратно в карман.
Табака не было, поэтому курить захотелось сильнее.
- Надо ждать машины, может, у пассажиров табачком разживемся?
- А если ее не будет?
- Тогда терпи, брат. Сам виноват, что не позаботился.
- А ты?
- Я старший наряда, поэтому тебе мои действия обсуждать не положено, -
засмеялся Фролов.
Они замолчали и начали думать каждый о своем, но мысли у них были
удивительно одинаковые. Война заканчивалась, и ежедневно в сводках
Информбюро сообщалось о новых взятых городах с непривычными на слух чужими
названиями. Оба они вместе с армией дошли до Белоруссии, оба были ранены и
лежали в одном госпитале. Обоих признали ограниченно годными и как членов
партии направили на работу в милицию. Им много пришлось увидеть за
несколько месяцев службы в "четвертом эшелоне". На их глазах погибали
товарищи, фронтовики, прошедшие сотни огненных километров, недавно
сменившие полевые погоны на синие милицейские. Понятие "фронт" здесь, в
горячем тылу войны, полностью видоизменилось. Здесь не было трещин окопов,
спиралей Бруно и колючей проволоки. Линия фронта проходила на улицах, в
квартирах, в поле. Она была невидима и шла через их сердца, наполненные
мужеством и скорбью.
Прослужив несколько месяцев в милиции, они понимали, что им доверено
дело огромной важности, их полоса обороны сегодня - улица с разбитыми
домами, весь город, вся страна.
Первым шум мотора услышал младший наряда.
- Вот вам и табак-то, едет, - толкнул он в бок Фролова.
А машина уже вырвалась в пустоту улицы, заполнив ее всю без остатка
ревом двигателя.
Фролов поднял фонарик, нажал кнопку - вспыхнул красный свет. Машина,
скрипя, медленно начала тормозить.
В кабине алело пятно папиросы, и Фролов с радостью подумал о первой,
самой сладкой, затяжке.
Они подошли к машине, держа автоматы на изготовку.
Фролов нажал ручку, открыл дверцу кабины.
- Контрольно-пропускной пункт. Прошу предъявить пропуск и документы.
- Минуту, - сидящий рядом с шофером младший лейтенант достал из
планшета бумаги.
Фролов зажег фонарик.
Сначала он ничего не понял, все произошло словно во сне. От стены дома
отделились три зыбкие, почти неразличимые в темноте фигуры и бросились к
машине. Фролов кинул документы на сиденье и рванул с плеча автомат. В это
время что-то больно толкнуло его в бок, и он упал, ударившись головой о
крыло машины. Раздалось еще несколько выстрелов, потом резанул автомат, и
Фролов увидел двух бегущих. Превозмогая боль, он вытянул из кобуры наган,
поднялся на локте и выстрелил им вслед три раза. Выстрелил и потерял
сознание.
Он протянул документы сержанту милиции, а автомат положил на колени
так, чтобы стрелять было удобно. Мало ли что. Мишка увидел этих трех,
бегущих к машине, но сначала не понял, что же случилось, и, только когда
сержант начал падать, он из окна кабины резанул очередью в полдиска. Один
из нападавших остановился, словно напоролся грудью на изгородь, и рухнул
пластом. Двое, стреляя на ходу, побежали к развалинам.
Костров выскочил из машины и ударил из автомата вслед им, но люди уже
скрылись в темноте, а стрелять в божий свет как в копейку смысла не имело.
- Смотри! - крикнул он шоферу и сунул ему в руки автомат, а сам
склонился над лежащими у машины милиционерами. Один был убит, а второй,
сержант, потерял сознание. Мишка расстегнул на нем шинель, разорвал
гимнастерку и начал перевязывать. В темноте улицы послышался треск
мотоцикла. Мишка выдернул из кобуры пистолет и прижался к борту машины.
Мотоцикл подлетел с треском, и из коляски выскочил офицер милиции. В
темноте Костров видел только серебро погон.
- В чем дело? - Вспыхнул фонарь. - Что такое, младший лейтенант?
- Нападение, - Мишка сунул оружие в кобуру, - ваших вот тут подбило.
- Зажгите фонари, - приказал Иван Александрович.
Полоска света побежала по земле, осветив на секунду золотистую россыпь
автоматных гильз, особенно ярких на черном фоне мостовой, кожаную перчатку,
раздавленный коробок спичек, обрывок ремня. Все эти вещи сейчас для
Данилова имели особый и очень важный смысл, потому что дорисовывали ему
картину происшествия, становились свидетелями того, что произошло здесь
сорок минут назад.
А луч продолжал скользить по мостовой, и вот его яркий кружок осветил
еще одну гильзу, но она была длиннее автоматных и толще. Данилов поднял ее,
подержал над светом. Да, впрочем, ему она уже ничего нового сказать не
могла. Гильза была от патрона, которым снаряжается обойма к парабеллуму.
- Белов, - повернулся он к Сергею, - ищите гильзы от парабеллума.
Фонарик снова зашарил по земле.
- Товарищ полковник! - Данилов узнал в темноте голос капитана
Самохина. - Собака взяла след, довела до развалин кинотеатра, там след
потеряла. Но мы нашли вот что.
Данилов зажег фонарь и увидел, что Самохин держит шинель, обыкновенную
солдатскую шинель с полевыми старшинскими погонами.
- Ну и что? - спросил Данилов.
- Вы посмотрите! - Самохин подставил воротник шинели под свет фонаря.
И Данилов увидел разорванную ткань и бурые пятна. Он потрогал воротник
рукой. Грубое сукно было еще совсем сырым.
- Так, - сказал он, - так. А где нашли?
- Метрах в ста за углом. Собака облаяла.
- Понятно. Что еще?
- Найдено семь гильз от парабеллума, - ответил из темноты Белов. -
Кроме того, рядом с убитым лежит парабеллум.
- Документы.
- Офицерская книжка на имя техника-лейтенанта Реброва Ильи Федоровича.
Видимо, поддельная.
- Ну это не нам решать, а экспертам. Как милиционеры?
- Фролов в госпитале.
- Поезжай туда, Сережа, и, если можно, поговори с ним. Младший
лейтенант и шофер дали показания?
- Да.
- Отпустите их. Впрочем, подождите. - Данилов подошел к машине. - Как
ваша фамилия, лейтенант?
- Костров, товарищ полковник, - раздался такой знакомый и милый сердцу
голос.
Данилов зажег фонарь и увидел, что у машины стоит и улыбается, блестя
неизменной золотой фиксой, Мишка Костров.
Мишка ходил по его кабинету, и комната наполнялась тонким перезвоном
медалей и орденов, завесой закрывавших его грудь. Данилов с удовольствием
рассматривал его. Костров был в ладном кителе, золотые погоны поблескивали
в свете лампы.
- Сколько же у тебя наград? - спросил Иван Александрович.
- Два Отечественной войны, Красной Звезды, Красного Знамени, два
Славы, три медали "За отвагу", медали за Москву и Сталинград.
Да, славно повоевал Мишка Костров. Здорово. Данилов разглядывал его и
вспоминал их многолетнее знакомство от того дня, когда в начале тридцатых
он арестовывал Мишку Кострова по кличке Червонец на одной "малине" в
Марьиной роще.
"Вот что время делает, - подумал он. - Эх, ты Костров, Костров".
- Ты куда ехал? - спросил он Мишку.
- В Пинскую область, в район, истребительную роту принимать.
- Вот оно как.
- А то как же, - зло скосил глаза Мишка, - пацанов учить с бандитами
воевать.
- Погоди-ка, Михаил, погоди, может, и не придется тебе туда ехать.
- Да ну! - обрадовался Мишка.
- Ты погоди пока. - Данилов встал, взял лежащую на стуле шинель. - Я к
Серебровскому пойду, буду просить, чтобы тебя в нашей группе оставили.
Сергей сидел на диване в кабинете начальника ОББ области, который он
занял, как говорил сам, явочным порядком. Он сидел и внимательно
разглядывал коробку от папирос. Иван Александрович знал, что если
Серебровский о чем-то думает, то сосредоточивает внимание на вещах
абсолютно случайных, не имеющих никакого отношения к делу.
- Ну давай живописуй, - вздохнул Серебровский.
- А чего давать-то? Я хотел рапорт написать...
- Да нет, ты уж своими словами, а эпистоляр - это после, для архива. А
шмотки эти, - Серебровский ткнул папиросой в шинель, - на базар, что ли,
несешь на "бимбер" менять?
- Погоди. В двадцать два часа сотрудники подвижного КПП сержант Фролов
и милиционер Светлаков остановили машину-полуторку. Во время проверки
документов трое неизвестных напали на них, открыв огонь из парабеллума.
- Откуда известна система оружия?
- Один пистолет нашли рядом с убитым и гильзы.
- Сколько?
- Семь штук.
- Прилично. Прямо-таки штурм. Порт-Артур, а не налет.
- Светлаков убит. Фролов ранен. Находящийся в кабине лейтенант Костров
открыл огонь из ППШ, а шофер из карабина.
- Серьезный бой был. Даже однофамилец нашего героя попал в переделку.
- Не однофамилец.
- Ну, - вскочил Серебровский, - Мишка? Лично? Вот это номер. Ваня,
готовь бумагу к его начальству. Пиши что хочешь, только Кострова с нами
надо оставить. Он нам во как пригодится. - Серебровский провел ладонью по
горлу.
- Он сейчас у меня сидит, - усмехнулся Данилов, - слушай дальше. Один
из нападавших убит, двое скрылись. Когда они бежали, раненый Фролов подбил
одного из нагана в шею.
- Откуда известно?
- Вот шинель нашли.
Серебровский разложил шинель на столе, внимательно рассмотрел.
- Так, Ваня! Ты нарисовал леденящую душу картину. Так. А слушай-ка,
шинель твоего роста. А ну прикинь-ка!
Данилов пожал плечами и, брезгливо поеживаясь, натянул на себя чужую,
чем-то неприятно пахнущую шинель.
- Повернись-ка, сынку, - Серебровский подошел к нему, внимательно
осмотрел воротник. - А знаешь, Иван, ранение-то касательное, с такой
отметиной много вреда можно еще принести. Как думаешь?
- А чего думать, - Данилов скинул шинель, вытер платком руки, -
думать, Сережа, нечего. Они все равно постараются из города выйти. Нельзя
им в городе-то оставаться. Да и потом Крук их ждет.
- Что предлагаешь?
- Рана хоть и касательная, да противная больно. С такой отметиной шеей
не повертишь. Так?
- Так.
- А стало быть, подранок наш к врачу пойдет. Я распорядился уже, дана
команда во все поликлиники, медпункты, аптеки, больницы, госпитали,
практикующим частникам сообщено, участковые сориентированы: если кто
обратится с похожим ранением, звонить нам.
- Добро. - Серебровский сел на диван, закурил. - Ну как ты пока
обстановку-то оцениваешь?
Данилов потянулся к коробке, взял папиросу, задумчиво начал разминать
табак.
- Как оцениваю?
Он помолчал и потом сказал резко:
- Плохо дело, Сережа. План-то, продуманный в Москве, сорвался. Алтунин
убит.
- Так кто же знал, что Никитин "крестника" встретит? Незапланированная
случайность.
- Так в Москву и доложим?
- Ох, Ваня, тяжелый ты человек...
- Что есть, то есть. Эти двое - единственная ниточка к Круку.
- Твои соображения.
- Ждать. Усилить внимание КПП, теперь приметы точные: высокий, ранен в
шею. Да пусть здешние ребята начнут чистку всех притонов, всех
подозрительных мест.
СТАСЯ ПАШКЕВИЧ
День был сухой и солнечный. Свет с улицы, пробиваясь сквозь
крест-накрест забранные металлом стекла, падал на кафель пола замысловатой
решеткой. Аптека была старой. Ее построили еще в годы Семилетней войны.
Здесь перевязывали гусаров командующего кавалерией Фридриха Великого
генерала Зейдлица, мудреным инструментом, больше похожим на пыточный,
доставали пули у гренадеров Салтыкова. Окна аптеки видели затянутые копотью
пушки Наполеона и польских повстанцев.
Немецкий комендант города, приехавший сюда, долго жевал сигарету,
разглядывал кованый фонарь, свисающий с высокого потолка, видимо
примериваясь, куда бы его можно было приспособить, но его убили партизаны
ровно через неделю, и фонарь остался. Война не тронула аптеку так же, как
не тронула ни одного дома на этой нарядной старинной улице.
Младший провизор Стася Пашкевич пришла на работу ровно в девять.
Дежурный провизор Лазарь Моисеевич, поправив очки, сказал ей, вздохнув
тяжело:
- Милая Стасенька, звонили из органов.
- Откуда? - удивилась Стася.
- Проще, из милиции. Предупредили, что, если к нам за помощью
обратится человек с пулевым ранением шеи и высокий, видимо, в военной
форме, немедленно позвонить в милицию, номер телефона лежит на столе
управляющего.
- Хорошо, Лазарь Моисеевич. - Стася прошла за прилавок, села на
высокий крутящийся табурет.
С утра посетителей почти не было. Только у рецептурного отдела стояли,
что-то горячо обсуждая, две старушки из соседнего переулка. Они говорили
быстро по-польски, и Стася ничего не могла разобрать, кроме бесконечных
"матка боска".
Внезапно ожил репродуктор. Сначала из черного круга послышалось
шипение, потом бодрый голос диктора заполнил аптеку:
"Говорит Москва, сегодня пятница, 30 марта. Передаем оперативную
сводку Советского информбюро за 29 марта. Войска 3-го Белорусского фронта
29 марта завершили ликвидацию окруженной восточнопрусской группы немецких
войск юго-западнее Кенигсберга. За время боев с 13 по 29 марта немцы
потеряли свыше 50 тысяч убитыми, при этом войска фронта захватили следующие
трофеи: самолетов - 128, танков и самоходных орудий - 605, полевых орудий -
свыше 3500, минометов - 1440, пулеметов - 6447, бронетранспортеров - 586,
радиостанции - 247, автомашин - 35 060, тракторов и тягачей - 474,
паровозов - 232, железнодорожных вагонов - 7673, складов с боеприпасами,
вооружением, продовольствием и другим военным имуществом - 313".
Старший провизор Мария Петровна вышла из подсобки и внимательно
выслушала сводку. Потом повернулась к Стасе сразу помолодевшим лицом и,
улыбнувшись, сказала:
- Скоро войне-то конец, девочка.
Стася проводила ее взглядом и подумала о том, что Мария Петровна,
видно, очень ждет своего мужа, который воюет где-то в Польше.
Взвизгнула пружина входной двери, и в аптеку вошел высокий военный в
фуражке с черным околышем и кожаной куртке без погон. Шея его была обмотана
грязным бинтом. Сразу же за ним вошел второй с погонами лейтенанта.
Повязка была сделана неумело, наскоро, она мешала раненому повернуть
голову.
- Девушка, милая, - улыбнулся Стасе лейтенант, - у вас бинтика не
найдется? Моего шофера зацепило. Бандиты из лесу обстреляли.
Он еще раз улыбнулся. Улыбка на его небритом лице была словно
приклеена. Улыбались только губы, а глаза оставались пустыми и
неподвижными.
- Его надо перевязать, - решительно сказала Стася, - куда вы ранены?
- В шею, - мрачно ответил "шофер".
- Проходите, - Стася показала рукой на дверь в подсобку и вдруг
вспомнила разговор с Лазарем Моисеевичем: "Господи, он же предупреждал о
высоком человеке с ранением шеи. Господи, что же делать?"
А "шофер" уже распахнул дверь подсобки, и Стася увидела удивленные
глаза Марии Петровны.
- Марь Петровна, - стараясь сдержать волнение, сказала Стася, - вот
товарищ военный в шею ранен. Его надо перевязать и сыворотку
противостолбнячную ввести. А я пойду, мне медикаменты взять надо.
Стася плотно закрыла за собой дверь и встретилась глазами с
"лейтенантом". Он стоял посередине зала, похлопывая пальцами по
передвинутой на живот кобуре. Стараясь не смотреть на него, Стася пересекла
зал и вошла в кабинет. Она накинула на дверь тяжелую щеколду и подошла к
телефону.
Они выскочили из машины, не доезжая аптеки.
- Ты заходи, - сказал Токмаков Никитину, - а то меня многие в лицо
знают. Впрочем, постой, тебя же тоже вчера срисовали.
- Пойду я, - сказал Сергей.
- Точно, - обрадовался Токмаков, - иди, у тебя вид вполне штатский, ты
больше на студента похож.
Сергей улыбнулся и толкнул тяжелую дверь. Отвратительно взвизгнула
пружина. Облокотясь на прилавок, лицом к двери стоял небритый человек в
мятой офицерской шинели, рука его лежала на кобуре. Из-за прилавка смотрели
на Сергея испуганные девичьи глаза. "Это и есть Стася Пашкевич", - подумал
Сергей и сказал громко:
- Здравствуйте, товарищ Пашкевич, моя фамилия Белов, я из
аптекоуправления.
- Здравствуйте, - ответила девушка, и по ее тону Сергей понял, что
правила игры она приняла.
- А где управляющий? - спросил Сергей и краем глаза заметил, что
"лейтенант" снял руку с кобуры.
- Он будет попозже, - ответила девушка, - а что вы хотите?
- Мне надо осмотреть вот этот шкаф, - Сергей показал рукой на
огромный, до потолка, шкаф, находившийся за прилавком. "Лейтенант", еще раз
мазнув по нему глазами, сделал шаг к двери, и на секунду Сергей оказался у
него за спиной. Он толкнул "лейтенанта" стволом пистолета в спину:
- Руки! Только тихо, без фокусов.
В аптеку ворвались оперативники.
- Где второй? - спросил Токмаков.
Стася молча указала на дверь.
На табуретке сидел человек, голый по пояс, рядом лежала кожаная
куртка. Женщина в белом халате аккуратно бинтовала ему шею. Услышав скрип
двери, он резко обернулся, лицо исказила гримаса боли. Он потянулся к
куртке, но табуретка качнулась, и он упал, потеряв равновесие. Никитин
схватил куртку, вынул из кармана парабеллум.
- Вы арестованы.
Данилов поднял телефонную трубку, подумал немного, прежде чем назвать
номер. Вот уже почти десять часов они допрашивали "старшину", но добиться
так ничего и не смогли. Он или молчал, или нес такое заведомое вранье, что
даже многоопытные оперативники удивленно разводили руками. А "старшина"
сидел на стуле, положив ногу на ногу, улыбался нагловато, курил
предложенные ему папиросы.
В перерыве к Данилову зашел Серебровский.
- Ну знаешь, Иван, я тебя не понимаю.
- То есть?
- Он явно издевается над нами, а ты сидишь и аккуратно протоколируешь
его вранье.
- Пусть пока покуражится.
- Что значит "пока"? Долго оно будет длиться, это самое "пока"? Ты
пойми, он убивал наших товарищей, за его спиной стоит банда Крука!
- Ты мне, Сережа, политграмоту не читай. Я и сам все знаю. Придут
данные экспертизы, будем оперировать фактами.
- Ну смотри, тебе жить. Только время уходит, а банда где? -
Серебровский выразительно щелкнул пальцами. - Время идет, понимаешь?
- Куда уж яснее.
- Смотри, Иван, Москва жмет. Местные-то уже сообщили о наших
прекрасных играх.
- Это зачем еще?
- Торопится кое-кто, ответственность с себя снимает. Мол, поручено
дело москвичам...
- Погоди, Сережа, - Данилов встал, потянулся. - Так тоже думать
нельзя. Ну есть кто-то один. Перестраховщик. Кстати, ты выяснил кто?
- А чего выяснять-то?
- С ним поговорить надо. Обязательно поговорить. Но это все после.
В дверь постучали. Вошел начальник НТО, немолодой сутулый
подполковник.
- Ну вот, - сказал он, - мои ребята работали как звери.
- Долго что-то. - Серебровский достал папиросы.
- Наука, - желчно отпарировал подполковник, - это вам не жуликов
ловить.
- Да уж, - усмехнулся Данилов, - это вы правы. Наука - вещь серьезная.
Куда уж нам, дуракам, чай пить. Показывайте.
Начальник НТО сердито засопел и начал выкладывать на стол снимки и
диаграммы. Ровно через полчаса Данилов приказал привести к нему
арестованного.
"Старшина" вошел, лениво осмотрел кабинет так, словно попал в него
впервые, и сел, развалясь на стуле.
- Вы когда-нибудь слышали о такой науке - криминалистике?
- Приходилось, - "старшина" потянулся к столу, взял папиросу.
- Вот и прекрасно, - сказал Данилов и заметил, как настороженно
прикуривал арестованный. - Прекрасно, - продолжал он, - это намного
облегчит нашу беседу. Смотрите, вот пуля, извлеченная врачом при операции у
нашего сотрудника Фролова, а вот вторая пуля, отстрелянная специально из
изъятого у вас пистолета. Читайте заключение экспертизы. Да, вы уже
говорили, что нашли пистолет на улице. Кстати, шесть снаряженных обойм
тоже? Молчите? Прекрасно! Вы помните, что наш врач делал вам перевязку?
Отлично! У вас хорошая память. Так вот, экспертиза сообщает, что ваша
группа крови совпадает с группой крови на воротнике шинели, найденной на
месте преступления.
Данилов встал из-за стола, подошел к шкафу, достал шинель.
- Хотите примерить?
- Нет.
- Что же делать будем?
- Я все расскажу, если вы мне запишете явку с повинной! - Голос
"старшины" стал хриплым, лицо осунулось.
- Значит, вы к нам на перевязку пришли? Так, что ли?
- А мне все одно стенка. И ты, начальник, об этом распрекрасно знаешь.
Так что скажу - вышка, не скажу - вышка...
- Ну давай героем помирай, - Данилов усмехнулся, - ты здесь в
благородство будешь играть, а Крук самогонку жрет и консервами закусывает.
- Это точно. Он, конечно, падло, жирует там...
- Ты, я вижу по разговору, вор-"законник". Так?
- Ну?
- А связался с кем? С фашистом бывшим связался.
- Ты меня, начальник, на голое постановление не бери. Крук не фашист,
а блатной. Самый что ни на есть "законник".
- Блатной, говоришь? Эх, набито в твоей башке мусора, смотри. -
Данилов бросил на стол фотографию Крука в немецкой форме: - На, полюбуйся
на своего "законника".
Арестованный взял фотографию, долго разглядывал ее. Уголки губ у него
задергались, он бросил снимок на стол и сказал хрипло:
- Папиросу дай.
Данилов толкнул к нему пачку. В кабинете повисла тишина, слышно было
только, как трещит пересохший табак.
- Ах сука, падло, - "старшина" замотал головой, - сволочь, фашист...
Гнида немецкая... Про себя, начальник, потом скажу... Мне все равно
вышка... Народу у него двадцать два человека... Люди всякие... Блатные,
дезертиры, сынки куркулей местных, два немца.
"Старшина" замолчал, подбирая слова, лицо его как-то сразу осунулось и
пожелтело.
- Мы в лесу в схронах прятались под деревней Коржи. Да не торопись.
Ушел он. Послал нас в город и ушел. Сказал: "Доставьте человека на хутор
рядом с Коржами. Хозяин Стефанчук, там и ждите, за вами придут".
- Хутор от деревни далеко?
- Пять километров.
- Значит, Крук сменил базу?
- Да, он в соседнюю область перебирался, говорил, что там где-то в
лесу землянки и схроны есть.
За плотно занавешенными окнами умирала ночь. Рассвет, пришедший на
смену ей, серой полосой прорвался сквозь щели маскировки. Данилов поднял
штору, погасил лампу, распахнул окно. Тяжелый папиросный дым пополз на
улицу, свежий весенний воздух словно вымыл стены кабинета.
"Старшина" покосился на открытое окно. В глазах его было столько
тоски, что Данилову на секунду стало жаль этого человека. На секунду, на
один коротенький миг. Сколько таких сидело перед его столом! Нет, все же он
не жалел их. Бандитов, запачканных кровью близких ему, Данилову, людей.
Говоря с ними, он никак не мог заглушить непонятное чувство недоумения и
досады.
"Старшина" встал, подошел к окну.
- Весна, начальник, - хрипло выдавил он. - В лесу скоро лист пойдет,
сок березовый...
Иван Александрович молчал.
- Ну ладно, полковник, вызывай конвой, пойду в свой терем.
- Слушай, - Данилов подошел к нему, стал рядом, - помоги нам со
Стефанчуком...
- Нет, начальник, я все сказал, а помогать не буду. Прощения от
державы все равно не заслужу. Не проси.
Когда "старшину" увели, Иван Александрович вновь сел за стол и начал
читать показания. Всю ночь говорил он с этим человеком, подошедшим к
последней черте. Да, он прав. Пощады ему не ждать. Слишком много крови
спрессовалось в листах протокола. Но здесь, среди старых дел и нераскрытых
преступлений, было самое главное - численность банды Крука, ее вооружение и
характеристики бандитов, удивительно меткие и точные. И опять в душе Ивана
Александровича шевельнулось чувство досады.
Он сидел в кабинете, тесно заставленном столами, и обучал Сережу
Белова играть в очко.
- Ты, Белов, - поучительно говорил Мишка, словно кот щуря нагловатые
глаза, - к этому делу никакой склонности не имеешь. Не дай бог в тюрьму
попадешь, играть не садись. Ну смотри.
Мишка бросал карты, и у него на руках опять был туз с десяткой.