Хрущев Никита. Время, Люди, Власть (Книга 1, Часть II)

Здесь проявилось их политическое и моральное единство, когда все народы СССР поднялись против врага, на защиту нашей Родины. Когда я бываю в Киеве, то всегда хожу к памятнику Николаю Федоровичу и отдаю ему должное уважение, высказываю свое почтение и признательность. После Жукова командовал 1-м Украинским фронтом Конев (21). Я впервые встретился с ним до войны, какое-то возникшее с Коневым дело разбирал Сталин, а я случайно присутствовал при этом. Тогда возник спор Конева с секретарем партийного комитета края или области. Потом я встретился с ним уже во время войны: он пришел с 19-й армией в первые дни войны к нам в округ, когда мы стояли еще на границе, но его армию быстро перебросили от нас в Белоруссию. Затем я встретился с ним на Курской дуге. А совсем недавно мы вместе с ним праздновали нашу общую победу - освобождение Киева. Я знал Конева с хорошей стороны и был доволен, что командование войсками принял именно он. Конечно, Жуков был посильнее, тем более что уже тогда он фактически подготавливал и решал все вопросы в Ставке. Сталин? О, Боже упаси, чтобы кто-то заикнулся о том, что решает вопросы не он, а Жуков. Однако, во всяком случае, я тогда именно так думал и полагаю, что так оно и было. При Жукове я, оставаясь членом фронтового Военного совета, продолжал свою деятельность, направленную на восстановление разрушенного хозяйства Украины, и по-прежнему изредка ездил в штаб фронта, иногда по нескольку дней бывал там вместе с Жуковым. Наши войска в это время уже вышли к Тернополю (22). Помню, позвонил мне Жуков и сказал, что тогда-то начнется наступление и что он хотел бы, чтобы я приехал к нему. Я с удовольствием отправился. Мне и самому хотелось посмотреть на наступление наших войск в победном, 1944 году. Имелась уже абсолютная уверенность в нашем успехе. Прибыл я в штаб фронта, пробыл там не один день, как следует ознакомился с обстановкой. Ранним утром в день наступления мы вместе с Жуковым должны были находиться на командном пункте и контролировать, как проходит операция. Сели на "виллис", отправились. Не знаю почему, но немного запоздали к началу артподготовки. Когда спешили на командный пункт, то объезжали какие-то кустарники, и вдруг сзади нас ухнуло орудие. Оно буквально ошарашило нас и мощным выстрелом, и колебанием воздуха. Это и было как раз начало артиллерийской подготовки. Загудела артиллерия, потом полетела авиация, заработали "эрэсы". Картина была очень впечатляющая. Немцы были разбиты, и наши войска рванулись на Тернополь и Черновцы (23). Тернополь какое-то время был в окружении, ибо немцы превратили его в хорошо укрепленный опорный пункт. Из-за этого Тернополь очень пострадал. Я бы сказал, что из всех украинских городов больше других пострадал именно Тернополь. Немцы оказались там в окружении, мы их бомбили, а авиационные бомбы сильнее разрушают городские сооружения, чем артиллерия, потому что дают более мощный взрыв и происходит сотрясение почвы. Из-за этого дома не только разрушаются от прямых попаданий, но и трескаются. Когда мы продвинулись вперед, я оставался при штабе еще несколько дней. А мне потом сообщили, что буквально рядом с местом, где располагалась моя квартира, нашли укрытие, по-украински "схрон", бандеровцы. Конечно, мы никаких бандеровцев не видели и вообще ничего не знали об укрытии. Они сделали там яму вроде погреба и замаскировали ее. Наши разведчики, которые выбирали место под штаб, недостаточно тщательно проверили этот участок. Были ли там в тот миг бандеровцы, сомневаюсь, потому что им трудно было бы там находиться: ведь нужны питание, вода и прочее. Но что у них там был схорон, это установлено точно. Пока я работал при штабе, наши войска успешно продвигались на юг и запад. У истоков Западного Буга вновь завязались упорные бои. Противник хотел опереться на эту реку и дать нам сражение, чтобы задержать продвижение наших войск ко Львову и Перемышлю, и проявил большое упорство. Тем не менее мы далеко продвинулись на левом крыле фронта, и вражеская группировка севернее Каменец-Подольского была разгромлена, оставив много трупов и вооружения. В одном месте я видел немецкую военную новинку стоявшие у стены рядами фаустпатроны, то есть ручные противотанковые гранатометы, частично в ящиках, целый склад. Видимо, как их подвезли, так и, не успев раздать солдатам, бросили. Там действовала танковая армия под командованием Рыбалко (24), и очень хорошо действовала. Помню, уже летом стали мы обсуждать план, как двигаться на Львов (25). Я знал подступы к этому городу. На Львов наступать с севера или с востока трудно. Он расположен в котловине меж предгорий, а с севера его прикрывает пойма рек Южный Буг и Петлев. Дальше на север простирается абсолютно ровная местность. С востока тоже тянется поле, а ближе ко Львову начинаются холмы. Очень удобный город в смысле организации обороны. Сначала мы попытали счастья захватить Львов врасплох, но это не удалось: противник навязал нам бой. Было решено не упорствовать и не тратить время, не класть там живую силу, преодолевая налаженную оборону, а ударить прямо на Перемышль. Пусть Львов окажется в тылу наших войск. Тем самым мы вынудим противника уйти из Львова без боя. Так потом и получилось. Для этого танковую армию Рыбалко, которая на подступах ко Львову ввязалась в бой, понадобилось развернуть севернее, выведя ее из боя с тем, чтобы повернуть ее на запад через Жолкву и Яворив к Перемышлю. Вместе с танковой армией должна была наступать еще севернее 13-я армия Пухова (26), очень хорошего человека и хорошего военного. Он командовал этой армией еще на Курской дуге. Я принимал участие в рассмотрении и утверждении этого плана. Потом поехал к Рыбалко, чтобы на месте ознакомиться с положением войск. Когда стал подъезжать, танки шли мне навстречу: их уже повернули, и они двигались в новом направлении. Неожиданно налетели самолеты и начали их бомбить. Я ехал вместе с секретарем Львовского обкома партии (сейчас председатель Комитета народного контроля на Украине, толковый и энергичный человек). Он был генералом, членом Военного совета какой-то армии, а когда мы стали подходить ко Львову, попросил, чтобы его, освободив от военной должности, дали нам, с тем чтобы утвердить его секретарем Львовского обкома КП(б)У. И вот началась бомбежка, загорелись танки, мы выскочили из машин. Рядом виднелась отрытая щель. Этот генерал, худенький такой, р-раз боком прямо в эту щель и притерся, как клин. Я засмеялся: "Здорово выработался инстинкт самосохранения от бомбежки". "Да, - говорит, - сколько уже воюем, всяко приходилось". Доехал я до Рыбалко. На крыльце домика, где он размещался, стоял генерал Рязанов (27). Я его знал, еще когда он в начале войны был полковником и вывез из Киева секретные бумаги ЦК КП(б)У, которые ему вручил Бурмистенко. Теперь он командовал штурмовой авиацией фронта, и у него, по-моему, были на вооружении Ил-2. Я его спросил: "Это что за самолеты бомбят наши колонны?". Он: "Это наша авиация". Туг же дает позывные и связывается с ведущим этих самолетов, чтобы отвернуть их в сторону. Потом я вновь его спросил: "Как же это могло случиться, что наша же авиация бомбит свою танковую колонну?". - "Мы сами о том гадали и пришли к такому выводу: летчикам дали задание разбомбить передний край и все, что движется против нас под Львовом. Когда мы повернули танки, то они пошли отсюда на северо-восток, прямо по дороге от Львова. Наверное, наши летчики и приняли их за танковые колонны противника и стали бомбить". В таких случаях, когда приходилось попадать под бомбежку своих же, то всегда говорили: "Спасибо им, что плохо бомбили и на этот раз!". Не помню, какие у нас были жертвы. Если и были, то незначительные, потому что танкисты успели выскочить и разбежаться. В танках, по-моему, тоже существенных потерь не было. Я видел только две-три машины, охваченные огнем. Приехал я к Рыбалко. Он располагался со своим штабом неподалеку от станции Красне, восточное Львова. Когда я к нему вошел, ему докладывали обстановку. Совершенно другое было в армии настроение, чем в 1942 г., полная уверенность, что мы быстро пойдем вперед. Шла перегруппировка войск, меняли направление движения, я поехал в 13-ю армию, к Пухову. Я не видел его с 1943 г., когда воевал еще под Курском. Я приехал к нему как раз, когда наши танки развернутым строем двигались за пехотой в сторону Перемышля. Спрашиваю его: "Где наши войска?". Он показал по карте: "Они уже подходят к Перемышлю". "А кто перед вами? Кто сдерживает вас сейчас?". "А никого нет перед нами. Противника тут нет. Надо, чтобы танки побыстрее двинулись и не дали опомниться врагу. Но там заболоченное место, трудное для танков. Сейчас наши саперы работают над тем, чтобы укрепить это место. Тогда танки Рыбалко двинутся дальше, и мы займем Перемышль". У него не было в том никаких сомнений, и мне было приятно его слушать. Пожелав ему успеха, я вернулся в штаб. Между прочим, когда я ехал к нему, то догнал маршевую роту не то батальон. Они устроили привал, и я подошел к ним, чтобы побеседовать. Состоялся интересный разговор. Чувствовалось совершенно иное настроение, не такое, как в 1941 г.: раздавались прибаутки, солдатские шутки. Чуть не в каждой роте имелся свой Теркин. Очень хорошо и метко схватил Твардовский эту фронтовую фигуру и замечательно написал поэму, сильную по содержанию и зеркально отражавшую жизнь, бои, настроение воинов Красной Армии. Вскоре наши войска заняли Перемышль (28). Немцы, почувствовав угрозу с тыла, сами выскочили из Львова, и наши войска вступили в него. Я сейчас же поехал туда. Он представлял для нас особый интерес: абсолютное большинство городского населения было польским, украинцев было там очень мало. Крестьянство же вокруг Львова было все украинским, а в городе, в результате особой политики, которую проводило Польское государство, жили в основном поляки. Мне рассказывали, что украинцы не могли даже получить работу по уборке или мощению улиц во Львове. Проводилась политика ополячивания, чтобы укрепиться в том споре, который издавна велся там между украинцами и поляками. Польское правительство делало все, чтобы опереться во Львове на польское население. Поэтому мы боялись, что там могут возникнуть какие-то местные органы, которые окажутся враждебными Советской власти. Надо было поспешить, чтобы наши люди приступили к руководству городом. Так мы и сделали. Сейчас же были утверждены секретарь обкома партии и председатель облисполкома. Потом стали подбирать кадры для районов, создавать другие государственные и партийные органы. Провели необходимые собрания. Помню, как во Львове ко мне кто-то зашел и сообщает: "Товарищ Хрущев, я проезжал сейчас мимо вокзала и видел, как гражданские лица растаскивают вооружение. Один человек нес ручной пулемет". Я сейчас же взял машину и поехал туда. Застал такую картину: неизвестные люди действительно растаскивают пулеметы и винтовки. Во Львове - польское население, немцы разбиты и отступили отсюда, а население вооружается. Против кого вооружается? Ведь не против отступавших. Значит, против нас. Тотчас были приняты срочные меры, чтобы прекратить это безобразие и организовать сбор "ничейного" оружия. Но все-таки его растащили немало. Частично оно потом, видимо, попало и в руки бандеровцев. Польское же население не смогло создать во Львове какой-то своей военной националистической организации. Армия Крайова, которая подчинялась эмигрантскому польскому правительству в Лондоне, конечно, готовилась к борьбе против Красной Армии, против Советской власти. Львов для нее был периферией. В предгорьях Карпат наступали 38-я армия Москаленко, 1-я Гвардейская армия Гречко и еще одна армия, ее командующим раньше был грузин Леселидзе (29). Я знал его не очень хорошо, так как эта армия прибыла к нам, когда я уже не участвовал активно в работе Военного совета фронта и поэтому близко не сумел познакомиться с ним. Эти три армии на левом крыле фронта отстали в продвижении. Условия обороны в горах выгодны для противника, и там он навязывал нам затяжные бои. В данной связи Сталин, когда я приехал в Москву, очень хвалил 13-ю армию Пухова и очень критиковал отставших: "Что же они, такие-сякие, хваленые ваши командующие, топчутся на месте?" Говорю ему: "Да ведь я и Пухова хвалил, и других хвалил. Но, товарищ Сталин, я был у Пухова и лично знаю, что перед Пуховым оказалась пустота: противника там нет, поэтому он и продвигался совершенно свободно. Кроме того, там равнина, и по ней его сопровождает танковая армия Рыбалко, так что все естественно. А другие движутся в предгорьях и в горах. Там легче организовать оборону и труднее выбить противника, который упорно сопротивляется". Сталин в такие вопросы не вникал, не хотел разбираться. Не знаю, сознательно ли делал это или просто не понимал. Иными словами, раз не продвигаются - значит, плохие; если продвигаются - значит, хорошие. А какие условия возникали для той или другой армии на одном или другом направлении, он порою не хотел слушать и в таких случаях не вдавался в изучение обстоятельств, почему именно такие сложились условия на каком-то участке фронта. Во Львове продолжалась организация новой жизни. Среди поляков выделились активисты, которые хорошо сотрудничали с коммунистическими организациями и стали отличными агитаторами. Помнится, особенно выделялся один человек, врач по профессии, истинный умница. Я его сам слышал, когда мы проводили митинг в городе. Выступил он замечательно, умную речь сказал. И я тогда предупредил чекистов: "Вы создайте соответствующие условия для него и охраняйте его негласно, чтобы он этого не заметил. Боюсь, что его убьют польские националисты". Увы, так и случилось. Те подослали ему "подарок" от его друга из Варшавы. Он стал разворачивать посылку и, как рассказала нам потом его жена, заметил ей: "Что за упаковка? Не бомба ли это? Не адская ли машина?". Тут раздался взрыв, он был сражен наповал, а жена контужена, но осталась жива. Убийц, конечно, найти не удалось. Так мы потеряли хорошего друга, ценного еще и тем, что он был поляк. Среди поляков во Львове не так-то много имелось наших сторонников, особенно активных агитаторов и хороших ораторов, в которых мы очень нуждались. Заняв Перемышль и Львов, наши армии продолжали наступать. Войска, которые продвигались левее, в Предкарпатье, заняли Дрогобыч с нефтепромыслами и нефтезаводами. Я сейчас же выехал в Дрогобыч, а потом поехал в Борислав, буквально по следам отступавшего противника. Вскоре этот участок - Борислав и южнее него - отошел в полосу 4-го Украинского фронта. Командовал его войсками Петров, из бывших учителей, хороший командующий (30). Вскоре после войны он умер. У него было характерное подергивание головы, вроде тика. А членом Военного совета у него в те месяцы был Мехлис (31), человек архиэнергичный. Его энергия, как буря, иной раз сметала все - и враждебное, и полезное. При разборах операций обычно докладывал больше Мехлис, чем командующий. Он сковывал инициативу командующего. Вторым членом Военного совета фронта был генерал, чью фамилию я сейчас забыл. Как-то они с Мехлисом решили поехать в войска и поспорили. Второй член Военного совета говорит: "Предлагаю поехать вот этой дорогой, а не той, которой предлагаете вы, товарищ Мехлис. Та дорога находится под артобстрелом, и мы там не ездим". Мехлиса это подзадорило: "Как так? Именно этой дорогой и поедем, она короче, и мы приедем быстрее". Они выехали на разных машинах. Получилось так, что Мехлис проскочил удачно, а у второго генерала при прямом попадании снаряда машина была разбита, а сам он погиб. Так по упрямству и глупости Мехлиса потеряли генерала. Вот цена задорного хвастовства: "Я ничего не боюсь!". Действительно, Мехлис был очень смелым человеком, нужно отдать ему должное. Но смелость, которая выливается в безрассудство и ведет к ненужным потерям, не может быть оправдана. В Дрогобыче и Бориславе, куда я приехал, нефтепромыслы оказались разрушенными, но два завода по переработке нефти, которые мы законсервировали еще до войны (они принадлежали какой-то иностранной фирме), остались совершенно целыми. Мы смогли быстро пустить их в ход, как только в том возникла потребность. А потребность возникла только тогда, когда были восстановлены скважины и опять началась добыча нефти. Впрочем, заводы были устаревшие, и я не знаю их дальнейшей судьбы. Теми неделями наши войска, продолжая наступать, перевалили через Карпаты и уже спускались на равнину к реке Тиссе. Когда я узнал, что завязываются бои в районе Мукачева, то решил отправиться в штаб 4-го Украинского фронта, чтобы встретиться с командующим войсками и с Мехлисом. У нас, украинского руководства, имелись виды на Закарпатье, потому что там жили украинцы, их родину еще называли в старину Червона Русь. Поэтому, как только я узнал, что наши войска вступили в Мукачево, сейчас же выехал туда, чтобы разобраться на месте: какой там существует партактив? Какие партии? Каков состав населения - сколько проживает украинцев, венгров, чехов и представителей других народов, если таковые там есть? В принципе они должны были быть, потому что эта область много лет находилась в составе прежней Австро-Венгрии, а после Первой мировой войны вошла в состав Чехословакии. Каждое новое государство старалось убить национальные чувства украинской части населения Закарпатской Украины, доказав, что оно не украинцы. То их называли русинами, то Червоной Русью, но никогда не называли их просто украинцами или даже русскими. Действительно, они отличались даже от карпатских гуцулов, хотя по одежде, бытовой культуре, нравам они были близки к горным гуцулам. До войны я бывал в этом районе, но, конечно, не в Закарпатье, хотя через перевал добирался до самой границы. Там проходили две довольно приличные дороги. По ним обеим я проезжал к проходившей по перевалу границе и теперь понадеялся, что помню их, почему и не взял проводника, однако ошибся; сбился с пути и вместо того, чтобы проехать на перевал западной дорогой, которая вела в Ужгород, попал на юго-восточную дорогу. Ночью, когда я подъехал к перевалу, меня поразило, что нигде никого нет, буквально ни души, никакого движения, и такая стоит жуткая тишина в лесу. Мы останавливались, опять ехали, снова останавливались, прислушивались. Никого! Со мною была только охрана, которая всегда меня сопровождала. Обратный путь потребовал времени. Только поздним вечером мы спустились с Карпат. Найдя штаб фронта, я рассказал командующему, зачем приехал. Он доложил об обстановке. Затем пришел Мехлис. С ним мы были старые знакомые и давние приятели, еще по Москве, когда я учился в Промышленной академии, а он был редактором газеты "Правда". Мехлис: "Ведем бой в Ужгороде. Противник сопротивляется, но, наверное, мы его выбьем завтра утром". Я остался ночевать у них, а утром поехал к Ужгороду. Противник еще держался на западной окраине города и вел минометный огонь по его центру. Мукачево я осмотрел, когда мы с Петровым проезжали через него. Хороший, маленький, чистенький городок, славные постройки. Ужгород тоже очень мне понравился. Села по дороге показались не типично гуцульскими, но с хорошими постройками. Позже я узнал, что это были мадьярские села. Они совершенно другого типа, дома стояли фундаментальные: кирпичные и каменные. Гуцулы были оттеснены венграми дальше в горы и имели курные дома без труб, печной дым выходил из-под крыш. Тут я вспомнил свое детство: в нашей деревне Курской губернии тоже были курные хаты. В Ужгороде я познакомился с Иваном Ивановичем Туряницей (32), коммунистом, рабочим-табачником из Мукачева. Тогда он был местным лидером и проводил линию на вхождение Закарпатской Руси в состав УССР, создавал там новые партийные и административные органы. Первоначально возникло особое правительство закарпатской области - Народный совет. Мне Туряница понравился. Он был известным человеком в Компартии Чехословакии. Когда Закарпатье являлось частью Чехословакии, Туряница вел партийную работу среди закарпатских лесорубов. Там вообще было много рабочих. Мне рассказывал Мануильский, что когда он в 20-е годы начал работать в Коминтерне и ездил в Чехословакию как посыльный Коминтерна (33), то тоже встречался в Карпатах с лесорубами. "Проводил я собрание с лесорубами, вспоминал он, - а это был год 1928-й, не то 1930-й. Коминтерн тогда проводил ту линию, что, пока не существует революционной ситуации, надо переходить от призывов к восстаниям к другим методам действий, к массовой работе. Я выступил с докладом перед коммунистами-лесорубами. Они слушали меня, сопели, потом стали выступать. Говорили по-украински (а Мануильский сам украинец и хорошо говорил на этом языке): "Вот доповидач (докладчик) каже, шо немаэ революционной ситуации, але нам трэба зброи" (но оружие нам нужно). Я опять им доказываю, что если нет сейчас революционной ситуации, то и оружие ни к чему. Они твердят свое: "Давайте оружие". Одним словом, у этих лесорубов боевой был дух. Там жила беднота, значительно уступавшая по уровню жизни не только чехам, но и словакам, тоже небогатым. Ну, а о венграх и говорить нечего. Венгерское население было зажиточным. Теперь я, естественно, подбадривал Ивана Ивановича, считая, что его политическая линия правильная. Но, как говорится, аппетит приходит во время еды. Туряница создал вооруженные дружины и захватил некоторые районы, которые до войны принадлежали Румынскому королевству. Правда, жители этих районов, в основном крестьяне, сами приходили и просили, чтобы их включили в состав Советской Украины. Я тоже встречался с ними. Они доказывали, что они украинцы. Но тут ничего конкретного нами не предпринималось, Иван же Иванович послал туда своих уполномоченных на собственный страх и риск. Румынским лидерам это было весьма неприятно. Те районы расположены далеко в горах, добраться туда непросто. Если говорить в шутку, то Иван Иванович начал вести захватнические действия. Когда воссоздалось Чехословацкое правительство и его люди приехали в Мукачево, он и их выкурил. После того как наши войска туда продвинулись, эти люди перебрались западнее, кажется, в Кошице. Вообще тогда у всех украинцев возникла сильная тяга к воссоединению. Ко мне даже в Киев приезжали представители какого-то района Словакии, заселенного украинцами, и просили их район тоже присоединить к УССР. Я им: "Это невозможно. Если вы, коммунисты, строили свою жизнь вместе с чехами и словаками, то это заденет чехов, а особенно словаков, потому что получится уменьшение территории Словакии. Хотел бы, чтобы вы правильно меня поняли. Стройте социализм, создавайте государство трудящихся вместе с Компартией Чехословакии. Вы должны объединиться с ними и свое будущее созидать вместе с другими народами, которые населяют Чехословакию". Они уехали из Киева недовольные. Я, конечно, докладывал об этом Сталину. Однажды он позвонил мне и говорит: "У вас там Туряница?". Я: "Нет, не у нас, он к нам не имеет никакого отношения, это наш сосед". "Ну, рассказывают, что вы все-таки имеете на него влияние. Передайте ему, пусть он отзовет свои вооруженные отряды с территории Румынского королевства. Кроме того, он там какие-то районы занял и на левом берегу Тиссы. А эта территория отойдет к Венгрии". Я сейчас же передал все Ивану Ивановичу. У нас с ним была налажена связь. Конечно, я не мог ему приказывать, а мог только советовать. И он сейчас же все сделал, как посоветовали. Я уже работал после войны в Москве, когда узнал, что Иван Иванович умер. Я очень сожалел о том: он был еще молод и мог бы еще славно поработать. И я порекомендовал Киеву: "Подумайте, ведь он заслуживает того, чтобы как-то отметить его деятельность в Закарпатье. Он сыграл там положительную роль под конец войны". Его заслуги перед Коммунистической партией Советского Союза в целом. Коммунистической партией Украины в частности, немалые. Впрочем, так и не знаю, что в этом плане было сделано. Когда Закарпатье стало одной из областей Советской Украины, люди работали там хорошо. Создавались колхозы и совхозы, возникла новая промышленность, построили электростанцию. Там текут, впадая в Тиссу, реки Теребля и Рика. Между ними - небольшое расстояние. Их течения соединили тоннелем и, использовав возникший перепад высот, построили небольшую ГЭС, сейчас не помню, какой мощности, но для того района она временно решала энергетическую проблему. Итак, Украина была освобождена.
   (1) ТОЛБУХИН Ф.И. командовал войсками 4-го Украинского фронта с октября 1943 г. до мая 1944 г. МАЛИНОВСКИЙ Р.Я. командовал войсками 3-го Украинского фронта с октября 1943 г. до мая 1944 г. (2) Киев был освобожден 6 ноября 1943 г., Днепропетровск - 25 октября 1943г. (3) Генерал-лейтенант КРЕЙЗЕР Я.Г. командовал 2-й Гвардейской армией с февраля по июль 1943 г. (4) Макеевка была освобождена 6 сентября 1943 г. (5) Житомир впервые освободили 12 ноября 1943 г., вторично - 31 декабря 1943 г. На этом участке наступал 1-й Гвардейский кавалерийский корпус (командующий генерал-лейтенант БАРАНОВ В.К.). (6) Херсон оставался под вражеской оккупацией до конца 1943 г. (7) КОНЕВ И.С. командовал войсками Степного фронта с июля 1943 г. до октября 1943 г., после чего этот фронт был переименован во 2-й Украинский. (8) Это была 6-я танковая армия. Генерал-лейтенант танковых войск КРАВЧЕНКО А.Г. командовал ею с января 1944 г. по сентябрь 1945 г. (9) Генерал-лейтенант ТУМАНЯН Г.Л. (10) Это было сделано в 1965 г. (11) С мая по август 1943 г. это была 1-я Польская дивизия им. Т.Костюшко. Затем до марта 1944 г. это соединение называлось 1-м Польским корпусом. Далее существовала 1-я Польская армия. В июле 1944 г. она слилась с Армией Людовой в Войско Польское, состоявшее из двух армий. (12) ГМЫРЯБ. Р. (1903-1969), народный артист СССР с 1951 г., окончил в 1939 г. Харьковскую консерваторию. С 1936 г. он пел в Харьковском оперном театре, а с 1939 г. - в Киевском. (13) ПАТОРЖИНСКИЙ И.С. (1896-1960), народный артист СССР с 1944 г., являлся солистом Харьковского оперного театра в 1925-1935 гг.., затем пел в Киеве. (14) ДОНЕЦ М.И. (1883-1941), народный артист УССР с 1930 г., член ВКП(б) с 1940 г., солировал в театрах Москвы, Харькова, Свердловска и Киева. (15) Одесса была освобождена 10 апреля 1944 г. войсками 3-го Украинского фронта (командующий МАЛИНОВСКИЙ Р.Я.). (16) Это произошло 29 февраля 1944 г. (17) Академик БУРДЕНКО Н.Н. (1876-1946), генерал-полковник медицинской службы. Герой Социалистического Труда с 1943 г., являлся тогда главным хирургом Красной Армии. (18) Маршал Советского Союза ЖУКОВ Г.К. командовал войсками 1-го Украинского фронта с марта по май 1944 года. (19) Это произошло 15 апреля 1944 года. (20) Речь идет о председателе Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР ХРАПЧЕНКО М.Б. Он родом из Смоленской губернии. (21) Маршал Советского Союза КОНЕВ И.С. командовал войсками 1-го Украинского фронта с мая 1944 г. до мая 1945 г. (22) То есть 23 марта 1944 г. С 1944 г. Тарнополь носит название Тернополь. (23) Проскуровско-Черновицкая наступательная операция, длившаяся с 4 марта по 17 апреля 1944 г. (24) 3-я Гвардейская танковая армия генерал-полковника танковых войск РЫБАЛКО П.С. (25) Львовско-Сандомирская наступательная операция, длившаяся с 13 июля по 29 августа 1944 года. (26) Генерал-лейтенант ПУХОВ Н.П. (27) Генерал-лейтенант авиации РЯЗАНОВ В.Г., дважды Герой Советского Союза. Он командовал 1-м Гвардейским штурмовым авиационным корпусом. (28) Это произошло 27 июля 1944 г. (29) Генерал-полковник МОСКАЛЕНКО К.С. командовал 38-й армией с октября 1943 г. по май 1945 г. Генерал-полковник ГРЕЧКО А.А. командовал 1-й Гвардейской армией с декабря 1943 г. по май 1945 г. Третья армия, о которой здесь говорится, - это 18-я. Ею до февраля 1944 г. командовал генерал-полковник ЛЕСЕЛИДЗЕ КН., а затем генерал-лейтенант ЖУРАВЛЕВ Е.П. (30) Генерал-полковник ( с октября 1944 г. генерал армии) ПЕТРОВ И.Е. командовал войсками 4-го Украинского фронта с августа 1944 г. по март 1945 г. (31) Генерал-полковник МЕХЛИС Л.З. являлся членом Военного совета 4-го Украинского фронта с августа 1944 г. по июль 1945 г. (32) ТУРЯНИЦА И.И. (1901-1955), член ВКП(б) с 1925 г., участник Венгерской революции 1919 г., был в 1928-1930 гг. секретарем Мукачевского, потом Ужгородского партийных комитетов, далее учился в СССР (Харьковский коммунистический институт журналистики), затем продолжал участвовать в революционном движении Закарпатья. В 1944-1946 гг. он являлся председателем Народного совета Закарпатской Украины (секретарь ЦК Компартии Закарпатской Украины - к 1945 г.), до 1948 г. - первым секретарем Закарпатского обкома КП(б)У и председателем местного облисполкома, с 1949 г. - членом ЦК Компартии Украины. (33) Член РСДРП с 1903 г. МАНУИЛЬСКИЙ Д.З. работал в Коминтерне с 1922 до 1943г.