Довольно необычная, кричащих цветов, даже безвкусная кровать сейчас выглядела почему-то совершенно иначе. Ярко-алое покрывало казалось теперь более глубокого цвета, а золотые кисточки на подушках были как бы яркими всплесками, сочетавшимися с цветом покрывала. Мэгги лежала в центре, как какой-нибудь редкий драгоценный камень.
   Гедеон не мог оторвать от нее взгляда. Ему трудно было бороться со своим желанием.
   — Одеяла? — повторила она. Гедеон откашлялся.
   — Да, правильно, одеяла.
   — Верхняя полка гардероба.
   Он сделал шаг, намереваясь обойти одну из ножек кровати и направиться к гардеробу, но неожиданно осознал себя сидящим на постели рядом с ней.
   Мэгги посмотрела на него серьезно, слабая краска залила ее щеки, в голосе слышалась легкая хрипотца, когда она заговорила.
   — Я не думаю, что это хорошая идея.
   — Это кажется хорошей идеей, — пробормотал он, протягивая руку, чтобы прикоснуться к ее щеке. — Я хотел поцеловать тебя с того самого момента, как ты впервые повернулась и посмотрела на меня.
   — Это все, чего ты хочешь? — прошептала она. — Поцелуя?
   — Тебе лучше знать, но для начала я, наконец, решусь на это.
   Мэгги не сопротивлялась и не протестовала. Как только его губы коснулись ее она поняла, что очень хотела этого, почти испытывала в этом нужду. Все ее размышления по этому поводу теперь не имели никакого значения.
   Первое прикосновение было легким, почти неощутимым, но возбуждение быстро нарастало. Загоревшись, Мэгги ощутила жар, бушующий у нее внутри, подобно урагану, столь сильный и неукротимый, что у нее не было сил бороться с ним. Его рот впился в ее губы, язык проникал в нее все глубже, с непреодолимой яростной страстью, которая делала ее все более беспомощной, и она уже не отдавала себе отчета в том, что ее руки медленно поднялись и обвили его шею.
   — Она в таком состоянии духа, — сказала Белая Королева, — что ей хочется от чего-то отречься, только она не знает, от чего именно.

Глава третья

   Ее руки обнимают его шею и… это был непроизвольный жест доверия и желания, он вернул Мэгги некоторое подобие осознания реальности происходящего. Она чувствовала густые мягкие волосы Гедеона под своими пальцами, чувствовала давление его грудной клетки на свою грудь, когда он внезапно прижал ее к себе, и испытала то же самое внезапное потрясение, как и раньше.
   Она хотела его. Вопросы не имели значения. Ответы тоже не имели значения. То, что ощущала Мэгги, было настолько глубоким и сильным, что даже не было слов, чтобы описать это. Все, что она знала в это мгновение, определенно было лишь пониманием того, что такое настоящее безумие.
   Гедеон первым прервал поцелуй и, чуть расслабившись, приподнял голову, чтобы посмотреть на нее. Ее глаза затуманились и влажно блестели, лицо было напряжено.
   — Я не ожидал этого, — прошептал он. Мэгги сглотнула, прежде чем смогла задать ему вопрос.
   — Ожидал чего?
   — Разве ты не почувствовала этого? Этой силы?
   Мэгги была честной женщиной, но у нее также был сильно развит инстинкт самосохранения. В это мгновение она подумала, что, сказав правду, только подольет масла в огонь. Если, конечно, не сумеет облечь свое высказывание в безличную форму стороннего наблюдателя. Самым бесстрастным голосом, который только смогла изобразить, она произнесла:
   — Если кинуть два соответствующих химиката в мензурку, то неизбежно произойдет реакция.
   — Итак, мы — два химиката, которые реагируют друг на друга? — Его голос был ровным и спокойным.
   — В физическом смысле — да, — она сама не верила этому, но предпочла выбрать эту позицию: если ничего другого не остается, то лучше им спорить об этом. — Легкий путь, помнишь? Самый короткий. Если ты будешь нажимать на нужные кнопки, то в физическом смысле получишь ожидаемую реакцию. Эмоциональный отклик — это совершенно другое дело, — к ее горлу подступил комок, но она встретила взгляд его сузившихся глаз совершенно спокойно.
   Запоздало Мэгги приказала своим пальцам оставить его волосы в покое и убрала руки, все еще обнимавшие его шею.
   Через мгновение Гедеон отнял и свои руки. Он выпрямился, но продолжал смотреть на нее сверху вниз. Огоньки гнева, которые Мэгги заметила в его глазах, уже погасли, их место занял рассудительный взгляд, который несколько сильнее тревожил ее внутренний мир.
   — Это не тот ли случай, когда человек становится безумным и подчиняется обуревающим его чувствам? — спросил он.
   Мэгги уже привыкла к тому, что часто ставит людей в тупик, но никогда не могла понять, почему… Теперь же она знала. В этом было что-то волнующее и очаровывающее, когда кто-то, наконец, обретал понимание ее поступков, благодаря собственной проницательности, а она упорно продолжала настаивать на противоположном.
   — Это, если согласиться с тобой, — сказала она ему Мэгги никогда даже не задумывалась прежде над тем, как трудно говорить, сохраняя величественное выражение, когда на тебе лишь одна мало что скрывающая ночная рубашка. Она взяла это себе на заметку, чтобы быть готовой, если подобная ситуация повторится в будущем. Он произнес мягко:
   — А теперь кто из нас хочет контролировать ситуацию?
   Это была шпилька в ее адрес, и, если и не уколола ее, то, во всяком случае, задела. В наступившей тишине Мэгги мысленно спорила сама с собой,
   затем сказала:
   — Может, ты и прав, но также права и я. Тот факт, что существует физическое влечение, значит совсем немного до тех пор, пока эмоции не достигнут того же состояния. Может быть, ты и готов лечь со мной в постель, потому что тебя к этому принуждает твоя плоть, я же — нет.
   Так же мягко он сказал:
   — Должен заметить, я был поощрен.
   — Каким образом?
   Гедеон улыбнулся.
   — Я задал очень простой вопрос, Мэгги. Я спросил тебя, чувствуешь ли ты то же самое, что и я.
   Обычно быстро соображавшая Мэгги лишь сейчас осознала, что наделала. Она смогла только улыбнуться этому про себя.
   — Я быстро оказалась не в состоянии объяснить, отказать и оправдаться.
   — Ты только что сделала это.
   — Не злорадствуй, — вздохнула она.
   — Я пытаюсь, но это не так-то легко. Ну, а теперь ответишь ли ты прямо на поставленный вопрос?
   Мэгги постаралась сделать это со всей легкостью, на которую была способна в данный момент.
   — Да, я почувствовала нечто… необыкновенное.
   Гедеон кивнул с серьезным видом.
   — Хорошо. Мы установили, что между нами существует физическое влечение. Теперь посмотрим, как обстоят дела на других фронтах.
   — И как же мы собираемся это сделать? — спросила Мэгги настороженно, но с неподдельным интересом.
   — Самым обычным путем, я думаю. Разговаривать. Узнать получше друг друга. И тому подобное, — все еще сохраняя серьезное выражение лица и менторский тон, он добавил: — В отличие от тебя, я ничего не имею против того, чтобы забраться в эту абсурдную постель и позволить всем вопросам выясниться с течением времени. Но я соглашаюсь с тобой, что ответы на часть этих вопросов должны быть получены в первую очередь.
   Мэгги посмотрела на него с сомнением.
   — Ты и в самом деле так считаешь?
   — Конечно. Я вполне зрелый мужчина и способен совладать со своими гормонами.
   — Рада это слышать.
   — Поэтому мы будем двигаться вперед легко и непринужденно, а, главное, не торопясь, — его голос заметно оживился. — Я буду спать в палатке, подогнув под себя колени, мыться под ледяным душем и играть роль чужака в чужой стране.
   — А я?
   — Ты будешь, я верю, не настолько загадочной, как прежде. Это очень важно для того, чтобы у меня появился реальный шанс найти ответы на поставленные вопросы.
   Мэгги кивнула:
   — Ладно, идет.
   Гедеон поднялся на ноги.
   — Прекрасно, тогда до встречи утром.
   Она подождала, пока он не подошел к двери, и сказала:
   — Гедеон, ты забыл одеяла.
   — Нет. Я не забыл. Температура снаружи больше семидесяти, а температура моего тела выше ста6. Спокойной ночи, Мэгги.
   — Спокойной ночи.
   Она еще долго смотрела на закрывшуюся дверь, затем, наконец, положила книгу на столик и задула лампу. Она не залезла под одеяло — температура воздуха была вполне подходящей, и, так же, как и Гедеон, Мэгги могла бы сказать, что температура ее тела несколько выше нормальной.
   Лежа откинувшись на подушках в темном фургоне, она мысленно прокрутила перед глазами последние несколько часов и постаралась представить, что делать дальше. Это было не так-то просто. До появления Гедеона она просто наблюдала и слушала. Но теперь здесь появился он и пытается наладить с ней близкие отношения. Каждое око в цирке, за исключением разве что маленьких детей, будет наблюдать за ними открыто или втихомолку. И Мэгги сомневалась, что Гедеон будет находиться слишко часто вне поля ее зрения. Впервые за всю свою жизнь она почувствовала, что разрывается между двумя абсолютно несовместимыми желаниями. Ей очень хотелось познать Гедеона, но в то же время хотелось найти того, кто убил Мерлина, и выяснить мотивы убийства. Если она увлечется Гедеоном, то должна быть с ним честной и правдивой. Поиск же убийцы означает совершенно противоположное — отчужденность и притворство.
   Мэгги было непривычно колебаться в выборе решения. Не имело никакого значения, что она казалась капризной или противоречивой — к намеченной цели она всегда шла упорно. Но теперь… как можно было явить Гедеону одно лицо, а цирковым артистам совершенно другое? Как она могла искать любовь и убийцу в одно и то же время?
   Любовь?
   Как-то несколько лет назад дядя Цирус сказал ей, что любовь приходит, когда ее меньше всего ждешь и, несомнено, в самое неподходящее для этого время. Как обычно, он был прав. Мэгги не верила, что влюбилась в Гедеона, еще нет, но впервые в жизни у нее появилась такая возможность. Ее теперешнее состояние возбуждения, беспокойства, озабоченности, нерешительности было настоящим испытанием для нее.
   У Мэгги было искушение найти удобный предлог, чтобы на несколько недель отослать Гедеона прочь. Если же она скажет Гедеону правду — он останется и будет настаивать на том, чтобы привлечь а этому делу полицию. Если же она выдумает какой-то другой повод, который он не сможет принять или который сочтет неубедительным, она легко может потерять возможность найти свою любовь, хотя шансы преуспеть в этом и невелики.
   Не в натуре Мэгги было уклоняться от ответственности. Она обещала своей семье, что постарается найти убийцу Мерлина, и ей хотелось выполнить обещание. Но ей также хотелось развития их отношений с Гедеоном. Проблема в том, думала она, как решить эти вопросы одновременно. Ей даже не пришло в голову, что это невозможно просто потому, что слово «невозможно» было выброшено из ее словаря еще в детском возрасте. Всегда существовал способ соединить две цели в одну. Вопрос лишь в том, каким образом это сделать лучше всего.
   Прежде чем она могла обрисовать какой-либо приемлемый план и принять его к исполнению, ей нужно было рассказать его самой себе вслух. Весьма опасная вещь, когда вы занимаетесь поисками убийцы.
   Или своей любви.
   На следующее утро, проснувшись на рассвете от звуков, издаваемых голодными животными, требовавшими завтрака, Гедеон освежился холодной водой, предоставленной ему удобствами цирка, позавтракал вместе с Мэгги в ее фургоне, а затем пошел представиться остальным членам семьи «Страны Чудес».
   За завтраком Мэгги вела обычную для таких случаев беседу, говоря в основном о цирке и очень мало о себе. Гедеону показалось, что у нее сегодня не совсем обычное настроение, и то же почувствовала она сама. Мэгги была так непосредственна и в то же время так неопределенна, что Гедеон, казалось, готов был отдать полжизни за то, чтобы приподнять завесу таинственной вуали, окутывающей ее. Она нарушила обещание, данное накануне, больше не ставить его в тупик и не озадачивать, если это не будет продиктовано необходимостью. Но как бы там ни было он не напомнил ей об этом, ибо был слишком заинтересован поисками причины, почему она так внезапно отдалилась от него.
   В то же время он терпеливо выжидал, сопровождая ее от одного актера к другому, пока она представляла его, называя каждому его имя и не давая совершенно никаких объяснений, хотя, кажется, никто из них и не ожидал большего.
   — Знают ли они, кто я такой? — спросил Гедеон после того, как они вышли из фургона Освальда. Освальд был джентльменом аристократического вида, облаченным в тогу во время чаепития. В тот же самый костюм он был одет и сегодня и отнесся к церемонии знакомства весьма своеобразно — уставился на Гедеона хищным взглядом и раздраженно изрек:
   — Да, конечно, это он и есть.
   Мэгги кивнула с совершенно безмятежным видом.
   — Естественно, они знают, что ты являешься владельцем цирка.
   — Никто об этом даже не обмолвился, — заметил Гедеон.
   — Они знают, — Мэгги бросила на него быстрый взгляд, затем задержалась у клетки с тигром, очевидно, для того, чтобы позаниматься с животным. Не оглядываясь на Гедеона, она мягко сказала:
   — Освальд когда-то учился в Массачусетском технологическом институте. Они называли его вторым Энштейном.
   — Тогда что же, черт возьми, он делает здесь?
   — Ты когда-нибудь слышал выражение «шок будущего»?
   — Да.
   — Это произошло с Освальдом, но несколько иначе. Он смог самостоятельно разобраться в том, как быстро движется вперед технология, но к тому же видел несколько дальше, чем другие. Он сказал мне однажды, что у нас слишком много знаний и слишком мало мудрости, мы слишком быстро всему учимся. Это ужаснуло его.
   Через секунду Гедеон медленно произнес:
   — Поэтому он просто… отступил? Вернулся в анахронизм?
   — Я полагаю, тебе нравится Раджа? — она протянула руку между прутьями, чтобы почесать ухо тигру.
   Гедеон принял перемену темы разговора и посмотрел на сонного зверя.
   — Очень. Он выглядит довольно ручным.
   Мэгги прекратила ласкать животное и направилась к другому фургону.
   — Первый взгляд обманчив, особенно, если это касается тигров, — ее голос был вкрадчивым. — Под его полосками стальные мускулы, и за его сонными глазами скрываются хищные, разбойничьи помыслы.
   Идя чуть позади Мэгги, Гедеон спросил:
   — Это, кажется, справка для принятия к сведению?
   — Это просто наблюдение, — она остановилась и протянула руку для того, чтобы легонько постучать в косяк настеж открытой двери.
   — Ламонт, — позвала она. — Выйди и познакомься с Гедеоном.
   Клоун в полном гриме, за исключением красного носа, немедленно вышел наружу и уселся на верхнюю ступеньку. Он посмотрел на Гедеона, сказав «привет» голосом сумасшедшего, затем печально взглянул на Мэгги. Это было что-то сродни триумфу, когда он смог соединить печальное выражение лица и широкую улыбку большого ярко-красного рта.
   — Тебе следует быть бережливее, — пожурила его Мэгги.
   — Хорошо, я больше не буду, — его костюм, совершенно не соответствующий гриму, состоял из джинсов и тенниски, на голове был буйный рыжий парик. Гедеон понял, что Ламонт совсем еще юный, почти ребенок. Клоун прикоснулся пальцем к голому носу и подарил Мэгги еще один печальный взгляд.
   — Сегодня я поеду в город, — сказала она, — и постараюсь найти для тебя новый нос, хорошо?
   Он кивнул, все еще держа палец на своем носу.
   — Хорошо, может, ты там увидишь Джаспера.
   Мэгги выглядела слегка удивленной.
   — А разве он в городе?
   — Да, я уверен. Я имею в виду, он должен быть там, правильно?
   У Гедеона возникло странное ощущение, что между этими двоими происходит тайный обмен информацией, несмотря на то, что выражение их лиц совершенно не изменилось.
   Спустя мгновение Мэгги кивнула.
   — Каждому свое. Ламонт, может, тебе лучше встретиться с ним?
   — О'кей. Приятно было познакомиться с вами, — прибавил он не совсем внятно, обращаясь к Гедеону, затем сбежал по ступенькам и пошел прочь.
   Мэгги направилась в противоположную сторону к довольно большой палатке, разбитой в нескольких ярдах от фургона.
   — Что случилось у Ламонта? — спросил у Мэгги Гедеон.
   Она глянула на него, между ее бровей образовалась легкая складка.
   — В дополнение к тому, что он клоун, Ламонт — наш кузнец.
   — Я это понял, я спрашиваю, почему он присоединился к цирку?
   — Случилось так, что «Страна Чудес» проходила мимо его городка пару лет тому назад. Ему было шестнадцать, и он подумал, что ему лучше уйти из дома.
   — Почему?
   Она остановилась и внимательно посмотрела на него.
   — У его отца были кое-какие проблемы, и Ламонт страдал из-за них.
   — С ним плохо обращались? — тихо спросил Гедеон.
   Мэгги кивнула.
   — Клоуны веселы только для детей. Ламонт никогда слишком много не смеялся в детстве, теперь он пририсовывает себе улыбки и изображает детский смех, но до сих пор чувствует себя беспокойно и не уверен в се-бе. Поэтому он так сильно расстраивается, когда теряет что-либо.
   — Почему он постоянно носит грим?
   — Потому что ему так хочется. Может быть, он не может по-настоящему улыбаться без грима. Еще не может, во всяком случае, — она продолжила путь.
   Чуть помедлив, Гедеон последовал за ней. Это ему не слишком нравилось. Он хотел, чтобы будущее цирка осталось в стороне, не задевая их отношений, а Мэгги все время ставила его на середину сцены. Он не пытался отогнать сострадание к этим людям, которое начал ощущать, но понял, что к нему подкрадываются другие чувства, которые могут ему помешать.
   Это место значило для нее очень много. Он не знал, насколько, но это его интересовало. Достаточно ли много для того, чтобы Мэгги вмешалась в процесс продажи? Она показала ему индивидуальность этих людей, им всем в самом деле некуда больше идти, но что, если он проигнорирует эмоции и примет логичное решение продать цирк? Будет ли ее следующим ходом предложение самой себя в обмен на гарантию сохранения «Страны Чудес»?
   Как много в ее загадочном облике принадлежит изменчивому хамелеоновскому лицу актрисы?
   Гедеону не хотелось об этом думать, не хотелось верить в то, что объект его страсти имел какие-то корыстные цели, что вся ее загадочность и таинственность была лишь искусной уловкой. Но так как у него было слишком много вопросов и слишком мало ответов, сомнения начали одолевать его.
   — Твой мир стал выглядеть слишком мрачно, — заметил Гедеон.
   — Нет, не мир. Этот мир — убежище от мрака.
   — А от чего убежала ты, Мэгги? — ему нужно было знать ответ на этот вопрос.
   — От скуки летних каникул, — в нескольких футах от палатки Мэгги едва удержала равновесие, когда в нее врезался мальчишка в возрасте Шона. — Куда ты так спешишь, Бастер? — спросила она спокойно, отрывая его от себя.
   Тот посмотрел на нее фарфорово-голубыми глазами с выражением ангельской невинности на лице.
   — Я не делал этого. Клянусь, это не я!
   — Не делал чего?
   — Бастер!
   Ребенок зажмурил один глаз в комичной гримасе, когда из палатки раздался сердитый оклик, и подавленно пробормотал:
   — Я не забыл положить вчера бумагу для Александра, но он, должно быть, съел ее. Или, может быть, Шон стащил, чтобы подстроить мне гадость. Скажи маме, что я не забыл, пожалуйста, Мэгги, — он посмотрел на нее таким жалобным взглядом, от которого, казалось, могло разорваться сердце.
   Но на Мэгги этот взгляд не произвел особого впечатления.
   — Бастер, ведь мы с тобой договорились. Или нет? Я сказала, что Александр может спать в твоей палатке, если разрешат твои родители и если ты научишь его ходить на бумагу.
   — Ему не нравится ходить на бумагу, — простодушно ответил Бастер. — Ему больше нравится использовать для этих целей пол палатки. Мэгги, он ведь всего лишь щенок.
   Из палатки высунулись два человека — мужчина среднего телосложения лет тридцати с небольшим со спокойным выражением лица и удивительно красивая женщина, чьи огромные, фарфоровой голубизны глаза не скрывали даже нахмуренные брови.
   — Бастер! — сказала она. — Пойди и убери кучку!
   Мальчик взглянул на бесстрастное лицо Мэгги, затем перевел взгляд на Гедеона, которого эта сцена явно забавляла, и побрел по направлению к палатке.
   — Ага, иду, — проворчал он, но заметно ускорил шаги, когда женщина еще раз назвала его по имени, но уже более сердитым тоном.
   Когда мальчик исчез внутри, Мэгги сказала:
   — Сара, Том, это Гедеон.
   Сара посмотрела на него с детским любопытством.
   — Чем вы занимаетесь?
   Уже зная, что кэрни не пожимают руки незнакомцам, Гедеон оставил свои в карманах.
   — Я банкир, — ответил он, интересуясь, это ли она имела в виду.
   Та в изумлении посмотрела на Мэгги.
   — Мы что, пытаемся получить заем?
   — Нет, до этого мы еще не дожили, — ответила Мэгги.
   Том кивнул, приветствуя Гедеона, затем посмотрел на свою жену.
   — Теперь он — наш хозяин. Я же говорил тебе, — негромко сказал он.
   Гедеон подумал, следует ли ему заметить, что рабство запрещено законом, и решил этого не делать.
   — Он выглядит иначе, — упрямо твердила Сара.
   — Вчера он был одет в костюм, — пояснил Том.
   Сара снова принялась изучать гостя.
   — Вам следует отказаться от костюмов, — заявила она. — Они делают вас скаредным на вид.
   — Я запомню это — сказал Гедеон в ответ.
   Проигнорировав его замечание, Сара посмотрела на Мэгги.
   — Том сказал, что Джаспер уехал в город. Это правда, Мэгги?
   — Я полагаю, что да.
   — Конечно же, это правда, — Том говорил негромко, но твердо. — Он несколько вышел из себя. Ты же знаешь об этом, — и внезапно удивленно произнес: — Посмотри-ка, Сара, я, оказывается, оторвал пуговицу.
   Он смотрел на пуговицу в своей раскрытой ладони.
   — Ты так неаккуратно обращаешься с рубашками, — тон его жены был сердитым. — Я даже не знаю, что мне с тобой делать, Том. Пошли в палатку и дай мне рубашку, я пришью.
   Гедеон, видевший, как мужчина нарочно незаметно открутил пуговицу, не сказал ни слова, когда пара направилась к своей палатке. Он последовал за Мэгги к следующему фургону. Через несколько шагов, почти против своего желания, он спросил:
   — А они, какая у них история?
   — Бастер родился в этой палатке, — ответила Мэгги. — Том и Сара присоединились к цирку, когда были еще совсем детьми, ее семья хотела избавиться от нее.
   — Безумие!
   Мэгги остановилась, глядя на фургон, к которому они шли. Затем глянула на Гедеона.
   — Подходящее слово для обозначения подобных родственных отношений, не правда ли? Сара… ну, она не совсем в себе. Она беспокоится, доводит себя до истерики без всякого повода. Ее семью тяготило ее присутствие. И ее проблемы усиливались тем, что она так изумительно красива. Когда ей было всего четырнадцать, какой-то мужчина пообещал ей красивую цепочку, если она пойдет с ним. Том защитил ее тогда, он и сейчас ее защищает. Он заботится о ней. Мы все заботимся о ней. Здесь она в безопасности, и здесь она счастлива.
   — Какова их работа в цирке?
   — У Тома есть несколько трюков, настоящих трюков. Сара — наша швея и художник по костюмам. Она шьет просто замечательные костюмы.
   Гедеон окинул взглядом лагерь, состоящий из фургонов и палаток, разбросанных в беспорядке, и пробормотал себе под нос:
   — Убежище.
   — Ты можешь назвать это так.
   Он снова посмотрел на безмятежное лицо Мэгги, в бездонные, ничего не выражающие глаза.
   — Ты аргументируешь свою защиту слишком убедительно.
   — Я просто знакомлю тебя.
   — Мы же оба знаем: ты превратила это в личное дело. Я не смогу принять беспристрастного делового решения о продаже цирка после того, как ты заставила меня увидеть этих людей личностями.
   Он рассердился по двум причинам. Она заставила увидеть его то, что он предпочел бы проигнорировать, еще он хотел, чтобы она думала о нем, а не об этом чертовом балагане. Ему не нравились сомнения, которые сейчас одолевали его.
   — Разве это несовместимые вещи — четкое деловое решение? — голос Мэгги все еще был мягок, но уже звучал несколько раздраженно. — Потому что, если это так, то решение уже принято. Разумное, логичное, деловое. Ибо основной проблемой, стоящей перед тобой, является продажа цирка. Никаких тебе сложностей, беспокойства, забот, головной боли. И совершенно нет нужды вникать во все это.
   — А если я так и сделаю? Это наверняка разрушит все мои шансы на тебя, Мэгги?
   Мэгги почувствовала, что ее настроение выходит из-под контроля, и это было для нее совершенно непривычным ощущением. Она почувствовала жар, напряжение, и, несмотря на то, что голос разума звучал у нее в голове, объясняя, почему Гедеон говорит все эти вещи, это ей совершенно не помогало. Странный, отрывистый смех сорвался с ее губ.
   — О, я выступаю в качестве приза? Если ты будешь послушным мальчиком и сделаешь все, что мне нужно, получишь все, чего добиваешься? Мы с тобой играем в эту игру?
   — Ты сама сказала это, — его серые глаза были тверды, как сталь. — И в самом деле, мне хотелось бы это знать, Мэгги. Сегодня утром ты снова отдалилась от меня на значительное расстояние и ни о чем больше не говорила, кроме цирка и этих людей. Поэтому я и заинтересовался. Или вся вчерашняя страсть была фальшью? Ты использовала себя, как приманку, чтобы сохранить «Страну Чудес»?