Погибла Забиба, и закрылись ее глаза в тот момент, когда душа ее достигла своего места в саду вечности, а царь оплакивал ее с великою скорбью. И говорил он так:
- Погибла Забиба, но она живет среди тех, кто вознесся. Она живет как великий символ и среди нас. Она осталась, чтобы вдохновлять народ и меня своими взглядами, своей преданностью и мудростью, своей великой душой и упорством, угодным народу и родине. И будет угодно все это Аллаху, хвала Ему, если Он того пожелает.
Душа ее осталась с нами и парит над нашими головами рядом с душами героев и праведников, а зло и злодеи исчезли до времени. Победил народ, и победила страна. Победила нация, благодаря Всемогущему. Потерпели неудачу нападавшие и были разбиты. Народ победил.
Я встречусь с тобой, Забиба, там, где пребывает твоя душа. Знаешь ли ты как, Забиба? Конечно, знаешь. Ты знаешь, что дорога к тебе - это любовь к народу. Я должен поощрять его возможности и способности в самых разных сферах и не отягощать его ничем ненужным. Он должен нести только самые главные обязательства и неизменные моральные понятия. С ростом возможностей народа и развитием его понятий лестница, по которой я приду к тебе, будет становиться все выше.
Иди, а я взлечу к тебе на крыльях моей веры, если захочет того Господь мой и твой Господь, Забиба. Ты познала ту высшую степень свободы, Забиба, о которой говорила. Эта свобода, несомненно, выше и глубже той свободы, которую знаем мы здесь, на земле. Но и она - свобода ограниченная, а не абсолютная. А знаешь почему, Забиба? Потому что своей героической смертью ты добилась такого положения, которое обретают в борьбе за веру, и тебе не дано будет занять уровень ниже того, которого ты достигла, испытать состояние более низкого уровня, и поэтому ты будешь как цари на земле, иметь такое отличие, которое не позволит тебе уподобиться. Ты будешь среди лучших. Вот так и цари, которых ты критикуешь и которых сейчас критикую с тобой я, не могут покинуть свои дворцы и жить обычной жизнью среди народа ни постоянно, ни даже временно, ибо различие между ними, как различие между раем и адом.
Знаешь ли ты, что не можешь избрать для себя нечто другое, находящееся за той чертой, которую провела твоя героическая смерть за дело нации и народа? Это потому, что абсолютной свободой может воспользоваться только тот, кто восседает на самом высоком троне: Бог твой и мой Бог, Забиба, Аллах милостивый и милосердный. Только Он один, хвала Ему, способен делать все, что выше и ниже его возможностей. Только Ему одному доступно любое состояние и Его противоположность, без малейшего намека на двойственность. Рай и ад, ангелы и демоны, земля и небо, день и ночь, солнце и мгла - все по его велению и благодаря его мудрости. Теперь ты видишь, что нет абсолютной свободы, хотя мы и владеем ее высшим понятием, пока остается хоть что-нибудь выше или ниже наших возможностей. Наделил нас Аллах высшим пониманием способностей и свободы.
Да пребудет Забиба на небесах!
И пусть живет она на земле.
* * *
Народ провожал Забибу, и сыны народа несли ее гроб. Каждый старался обрести ее благословение. Оплакивали ее народ и армия, а царь долго следовал впереди процессии за ее гробом. Оплакивали ее горько, а когда земля стала ее последним прибежищем, царь велел закопать тело ее мужа, который оказался среди убитых, в яму вдали от ее могилы.
Когда люди узнали об этом, они забросали его могилу камнями и всем, что попалось под руку, вплоть до отбросов. И стало обычаем в жизни народа собираться каждый год в день, приходящийся на 17 января по летоисчислению христиан, чтобы побивать камнями подлого преступника, а с ним и всех захватчиков и предателей. Предав их проклятию, люди шли с венками из лавра и роз на могилу Забибы и возносили молитвы за нее, героиню народа, преданную ему в жизни и в смерти.
А Араб объявил, что, перед тем как вступить в битву, Забиба стала его женой, что она развелась со своим мужем-предателем. Объявил царь, что сам был тому свидетелем и сам был кади*, ибо ему дано право распоряжаться судьбами людей.
Вот разница между павшими героями и живыми, между живыми и мертвыми. Между борцами и теми, кто предал Аллаха и родину, народ и нацию. Между тем, кто несет свободу своему народу, нации и стране, и теми, кто отступает от всего дорогого и совершает предательство.
Да здравствует славная жизнь и смерть, угодная Аллаху и гневящая врагов!
Аллах велик.
Да сгинут все злоумышленники!
* * *
Умерла Забиба, и пусть живет Забиба. Так возглашал народ во всех уголках царства, как бы в противовес возгласу: "Царь умер, да здравствует царь!", который звучал, когда один царь умирал, а другой воцарялся, занимая его трон и по наследству принимая его титул. Эти возгласы народа были явно направлены против того, чтобы страной снова правил царь, каким бы он ни был.
И вот, когда победой закончилась битва народа и армии против великого заговора, направленного не столько против царского трона и жизни царя, сколько на то, чтобы расчленить царство и поделить награбленное между чужеземными царствами, которые поддерживали эмиров-заговорщиков и снабжали их оружием разрушения и уничтожения. В массы людей из армии и народа, отличившихся высокими помыслами и участием в сражениях, затесались те, кто не мог похвастаться такими отличиями, надеясь воспользоваться случаем и получить свою выгоду. Это были крупные торговцы и землевладельцы, которые имели все, что они имели, по наследству, а не за заслуги и самопожертвование в этой судьбоносной битве. Были с ними и другие, имевшие свои интересы, но не отличавшиеся высокими помыслами и отвагой.
Разве не так чаще всего и бывает, если этому не придает значения нация и тот, кто представляет ее совесть и волю? Разве не случается так, что армия и народ гибнут в битвах, а кто-то другой, не отличающийся ни чистотой, ни красотой на поприще жертвенности, терпения и деятельности, присваивает себе чужую славу и забирает то, что по праву ему не положено?
И вот собрался народный совет с его представителями, а другие, которые просочились сюда и которых было меньшинство, не должны были бы попасть в него, потому что сражение дало знать, кто вправе носить звание народного представителя. Но вошли туда некоторые слабые личности, которым не был известен опыт народа и степень его жертвенности, потому что не созрели еще в них понятия верности народу и не изгнали они еще из себя слабость. Не только слабость страха, но любую слабость, в том числе и ту, что восхваляет тех, кто не заслуживает восхваления.
Поэтому те, которых было меньшинство, нашли лазейки в слабых душах, позволившие им просочиться и занять в народном совете места, им не предназначавшиеся.
Собрался народный совет из людей самых разных слоев, и каждый из них был своего достоинства. Там были мужчины и женщины, военные и гражданские, земледельцы и ремесленники и многие другие. Но больше всех привлекала внимание величественная женщина, по поведению и одеянию которой было видно, что она крестьянка. Она несла на руках, когда вошла в зал, ребенка не старше года. Усевшись на одно из мест в зале, ребенка она положила себе на колени.
Началось обсуждение судьбы царской власти, которым руководил старейший из присутствующих. Этот почтенный человек выделялся своими взглядами и нравом, что было видно по его уверенности в себе. Он обладал огромной физической силой, которая не соответствовала его годам, приближавшимся к шестидесяти пяти. Разве уверенность в себе не есть сила того, кто пользуется ей по заслугам?
Старейший, возглавляющий собрание, стукнул кулаком по столу, за которым сидел. Справа от него сидел один из военачальников, слева - женщина с мечом, по виду которой было ясно, что она участвовала в массовом сопротивлении захватчикам во дворце царя.
Все, кто присутствовал в зале, кто думая о своем, кто разговаривая с соседями, замолчали, когда услышали, что председатель собрания стукнул по столу. А он привлек их внимание голосом, в серьезности которого вряд ли кто усомнился:
- Слушайте все! Прежде чем мы начнем, приличествует нам, а долг и благодарность требуют того же, почтить души павших героев, и прежде всего душу Забибы, дочери народа, символа самопожертвования и героизма нашего великого народа и его отважной армии, вставанием, помянуть всех раненых и помолиться за их выздоровление.
Собравшаяся в зале толпа не позволила говорящему сказать что-то еще. Услышав имя Забибы, зал взорвался аплодисментами. Крики радости и приветствия смешались с горькими рыданиями, и слезы так и полились, даже из глаз тех, кто не позволял себе слез. Военные и то плакали, хотя по своему предназначению и характеру должны быть твердыми как лед, ведь в сражении они видят, как рядом с ними падают замертво их друзья, и однако же продолжают выполнять свою боевую задачу. Так уж устроено, чтобы не рассеялась боевая мощь войска и чтобы никто из сражающихся не отвлекался от своих обязанностей и общего плана.
Даже военные заплакали, услышав имя Забибы. Разве кто-нибудь, кроме Забибы, заслужил, чтобы глаза источали слезы, а сердца в тоске по ней обливались кровью?
Гул голосов нарастал.
Да здравствует Забиба, дочь народа и его вдохновительница!
Да здравствует Забиба, символ героизма и славы!
Да сгинут все злоумышленники!
И никто не прославлял царя, кроме одного торговца, незаслуженно присутствовавшего на собрании. Но те, кто сидел рядом с ним, заставили его замолчать, дав ему понять, что то, что он говорит, вызывает диссонанс. К тому же, чтобы был услышан единственный голос, он должен обладать не только огромной силой, но и несомненной правотой.
После того как сказали все то, что сказали, прославляя страшную и упорную битву, ее символы и героев, зал успокоился. Но тех, кто сидел рядом с женщиной, что положила себе на колени ребенка, поразило, что она была единственной из присутствующих, кто не плакал. Она хранила молчание и не произносила ни слова. А когда сидящие рядом спрашивали ее об этом или вопросительно заглядывали в глаза, она слегка улыбалась и говорила:
- В глазах моих уже не осталось слез, чтобы их источать. У меня было пять сыновей, а на коленях у меня сын старшего из них. Слезы мои не вернут моих сыновей. Их причислили к символам героизма и славы нашего великого народа. А я пришла сюда поддержать тех, кто нуждается в поддержке изнутри и снаружи, чтобы болтуны и те, кто выдает себя за знатоков, не выхолостили понятия героизма, смелости и благодарности, чтобы не позабыли мы Забибу и того, что сделали наши сыновья, пожертвовавшие свои жизни. Помня о том, что сделал великий народ, в рядах которого находились и пять моих сыновей, а во главе стояла Забиба, мы обязаны бережно хранить безопасность нашей земли и наше единство. Мы должны избрать того, кто, благодаря своим особенным качествам, будет вести нас, кто справедливо будет править нами в настоящем и в будущем. Только в этом случае расстроим мы планы наших врагов, только тогда самопожертвование народа не останется в прошлом, а будет почитаться и поощрять сынов народных к тому, чтобы и они, если будет необходимо, пожертвовали собой по их примеру.
- Я, сестра моя (или дочь моя), - обращалась она к тем женщинам, которые ее спрашивали, в соответствии с их возрастом, - напрягаю свое сознание и собираю в кулак все оставшиеся силы, чтобы навсегда сохранить в памяти ту цель, ради которой пролилась кровь моих сыновей и Забибы. Я не кричу и не плачу вместе с вами, чтобы не растратить последние силы, чтобы усмотреть тех, кто своим славословием попытается увести нас от той цели, ради которой пожертвовали собой мои сыновья, наши сыновья, наши герои. Чтобы заметить тех, кто захочет предать кровь Забибы, дочери народа и души народа. Именно поэтому я только слушаю и стараюсь понять то, что происходит передо мной, и не занимаю себя в настоящий момент ничем другим, кроме этого.
Услышав эти слова, женщины перестали рыдать, а мужчины утерли слезы куфийями или руками, и сказали все этой славной женщине:
- Аллах с тобой и укрепит Он тебя! Все мы будем стражниками, охраняющими принципы, за которые отдали свои жизни герои Ирака и его славные дочери, за которые сражались оставшиеся в живых и те, кто уже пребывает рядом с Господом нашим на небесах. Мы не позволим самозванцам, шарлатанам и ничтожествам предать забвению самопожертвование наших сыновей, братьев и сестер, наших символов. Мы не позволим им этого сделать, и то, что необходимо сберечь в памяти из понятий истории, родины и веры, люди будут помнить веками.
* * *
Тут все снова услышали председателя собрания, стукнувшего кулаком по столу, и замолчали. После того как все освободили часть запасов своих слез, томившихся в груди, души их стали более податливыми, а сами они перестали нарушать порядок, требующий соблюдения в зале спокойствия и дисциплины.
Сказал председатель собрания, а звали его Абд Раббиги*:
- Я напоминаю вам о порядке высказывания в этом зале. Прежде всего, нам следует говорить о главных задачах и не расточать слова без толку. Соблюдая все приличия, мы все же не должны попусту блистать словами, потому что золото остается золотом, даже если поверх него земля. А если золото не настоящее, то его, конечно, придется натирать до блеска, удаляя ржавчину, чтобы люди думали, что это золото.
Каждый, кому большинство присутствующих предоставит такое право, сможет говорить на те темы, которые мы обсудим в соответствии с повесткой дня, но никто не будет выступать дважды по одному и тому же вопросу, если будут еще желающие высказаться. Каждый, кто захочет говорить, должен спросить разрешения, подняв для этого правую руку. Слово будет давать председатель собрания, и если у вас нет возражений или каких-либо поправок относительно порядка проведения собрания, давайте сразу же перейдем к повестке дня.
Руку поднял Нури Джаллаби. Председатель собрания позволил ему говорить, и всем было ясно, что он из числа тех, кто принадлежит к благородным мира сего. У него не было ясной позиции по отношению к народу и армии, и он попал на это собрание явно незаслуженно.
Он встал и сказал:
- Раньше у нас было принято предоставлять первое слово лучшим людям общества, а не всем подряд. Почему вы нарушаете традицию?
Председатель ответил:
- Наше собрание само себе хозяин. Мы разрабатываем правила решением большинства, и устанавливают их те, кто подчиняется собранию и соблюдает его решения в своей жизни.
Руку поднял один из военных и сказал:
- Я согласен с тем, что говорит председатель собрания, но хотел бы кое-что добавить. Если мы готовы принять все старое, как оно есть, то зачем в таком случае мы здесь собрались?
Ему захлопало большинство сидящих в зале.
Слово, подняв руку, попросил Ахмад Аль-Хасан. По его внешности было видно, что он из выдающихся людей, которые возглавили сопротивление захватчикам. Ему было лет сорок. Когда председатель собрания дал ему слово, он встал и сказал:
- Трудно придерживаться такого порядка проведения собрания, и можно было бы прислушаться к нашему другу, - он указал рукой на Нури Джаллаби, который предложил изменить порядок предоставления слова. Но позвольте спросить, кто дал ему право считать себя одним из лучших людей общества, а значит - высказываться раньше других? На каком основании пришел он к такому выводу?
Когда Нури Джаллаби ответил, что он унаследовал это право от своих отцов, сказал Ахмад Аль-Хасан:
- То, что унаследовано нами из традиций, надлежит соблюдать тем, кто уважает эти традиции, или тем, на кого они возложены в виде обязанностей власть имущими против его воли, а друг наш Нури Джаллаби не имеет здесь никакой власти. Наследство делится здесь по праву, которое нужно еще заслужить. Мы не верим тому, что ты говоришь, и мы не сыновья твоего отца, чтобы ты раздавал нам наследство. Ты не можешь навязывать нам порядок, который был удобен тебе в условиях власти, основанной на наследовании трона. Мы собрались как раз для того, чтобы обсудить этот порядок, и здесь достаточно тех, кто желает его изменить.
Закричал Нури Джаллаби, когда увидел, что его доводы оказались беспочвенными:
- Ты хочешь сказать, что изменишь порядок царской власти?
Несмотря на то удивление, которое он попытался при этом изобразить, его слова прозвучали неуверенно и нетвердо. А Ахмад Аль-Хасан, улыбнувшись, сказал:
- Да, если согласятся две трети собравшихся здесь, мы изменим режим.
Сказал Нури Джаллаби:
- Что, и смените царя?
Ответил Ахмад Аль-Хасан от лица народа:
- Да, сменим царя. Мы сменим того, кто стал царем при отсутствии воли народа, благодаря силе и политике чужеземных держав, которые устанавливают царей в наших краях, включая и царей нашей огромной земли, против воли и желания народа.
Сейчас, когда воля народа заявила о себе, а несправедливая воля и чужеземные силы не могут навязывать нам свое влияние, те, кто представляет народ и его вооруженные силы, вправе высказывать свое решительное мнение о том, что необходимо народу, а что для него неприемлемо.
Замолчал Нури Джаллаби, который обманом и незаслуженно пришел на собрание, и не нашел, что на это ответить.
Тогда заговорил председатель собрания:
- Я прошу вас не торопиться обсуждать вопрос, который мы еще не ввели в повестку дня. Продолжим наше собрание.
Председатель повторил:
- Есть в этом зале тот, кто выступает против такого порядка проведения собрания?
* * *
Руку подняла мать пятерых павших героев. Председатель позволил ей говорить, и она сказала:
- У каждого собрания должны быть свои цель и суть, хотя бы изначально. Если мы еще не решили, под каким лозунгом проводить это собрание, я не думаю, что кто-то будет против того, что мы собрались здесь, чтобы прославить наших героев.
Зал зашумел возгласами и аплодисментами.
А мать героев, продолжая, сказала:
- Воистину, Забиба - героиня народа и вдохновительница его, символ его героизма и самопожертвования, поэтому я предлагаю принести ее портрет и повесить высоко над столом председателя собрания, чтобы всем казалось, что она над нашими головами, и чтобы ее мог видеть каждый сидящий в зале. Так, по крайней мере, определится основное направление нашего собрания.
Председатель сказал:
- Предложение матери героев повесить портрет Забибы в центре зала заседания над нашими головами заслуживает уважения.
Ударил председатель собрания по столу, стоявшему перед ним, и сказал:
- Теперь, когда стало ясно, что большинство согласно с порядком проведения нашего собрания, перейдем к обсуждению повестки дня.
Главным пунктом в повестке дня должна быть проблема власти, о которой в своем совете царю напомнила Забиба. Она говорила, что царь должен сделать волю народа определяющей в форме правления и порядке осуществления власти. А поскольку народ обрел свою волю, он должен сказать свое слово.
Несмотря на то, что сам царь в зале не присутствовал, а воля народа имела большой вес в виде его представителей, многие этот вопрос обсуждать отказались, и причиной этого колебания, вероятно, был трепет перед властью или страх перед личностью правителя, уважение позиции, которую занял царь, и отношение Забибы к нему, о котором можно было судить по ее письму. И настроение это не проходило до тех пор, пока не сказал один из представителей народа, чья одежда еще была запятнана кровью сражения, в котором кровь его ран смешалась с кровью тех, кого он разил мечом и кинжалом:
- Ни у кого из нас нет злобы на царя, особенно после того, как он сражался вместе с нами, но он не смог бы оставаться царем без поддержки народа и армии и противостоять тем, кто соперничал с ним за царский трон из эмиров, на основании принципа: "Если нет возможности выбора, выбирай лучшее из зол". Отец его и деды заставили нас натерпеться, и народ не знал от них ничего, кроме несчастий. Если бы я показал вам свою спину, вы увидели бы, что я - из тех тысяч, чьи спины обжигали плети палачей, оставляя на них вечные следы. Довольно с нас голода, отсталости и унижения, поразивших нас благодаря нашим правителям. Даже когда мы говорим, что этот царь отличается от всех других царей, мы ответственны за то, что он считается лучшим среди остальных по своему характеру. Разве Забиба, дочь народа, выполняя волю народа, не была ответственна за то, что заставляла его занять другую позицию и делала его другим человеком? Разве народ не сделал одолжение царю, включая и то, что поселил в его сердце веру в Аллаха после того, как он был неверным? Разве не народ спас ему жизнь и мужское достоинство, не говоря уже о царской чести, перед лицом захватчиков и их заговора? И все это мы сделали для того, чтобы опять посадить царя на свои головы? Если даже мы можем поручиться за личность этого царя и за то, что его признает народ, признает страна, и в принципе поверим ему, то как мы можем поручиться за тех, кто займет его трон по наследству? Мы не желаем, чтобы нами правил подросток, а то и ребенок. Не желаем, чтобы нашими детьми или нами самими правил какой-нибудь сумасшедший из детей или внуков этого царя.
Зал потонул в смехе, а потом в знак поддержки того, с чем выступил говорящий, раздались аплодисменты.
А он продолжил свою речь:
- Как бы там ни было, я прошу вас делать различия между личным мнением каждого из нас относительно царя и нашим общим принципиальным мнением относительно режима царской власти, чтобы мы ничего не перепутали.
* * *
Руку поднял другой человек, и по всему было видно, что это - крупный торговец из числа тех, что ведут торговлю между Ираком и царством Элам. Он сказал:
- Царская власть - это реальность, принимаем мы ее или нет. Это наш режим с незапамятных времен, и народ уже смирился с ним. Как мы будем торговать с другими царствами и в наших землях, если в стране не будет стабильности?
Ему сделал знак кто-то из сидящих рядом, и он хотел уже продолжить, но его опередил председатель собрания:
- Ты хочешь, чтобы мы спокойно жили с тем, что выбрали сами, или мирились с тем, что досталось нам в наследство только потому, что это отвечает твоим интересам?
А торговец продолжил:
- Мы должны мириться со сложившимся положением, чтобы наша торговля процветала, потому что известный путь со всеми его недостатками лучше того пути, который ведет неизвестно куда, даже если нам показалось поначалу, что второй лучше. Права народная мудрость, которая говорит: "Если не можете отрубить руку, целуйте ее".
Один из присутствующих, спросив разрешения, задал вопрос:
- А кто лучше - ты вместе с тем, что имеешь, или твой отец, носильщик, который таскал когда-то товары торговцев на рынках? Почему же ты не принял в наследство то состояние, которое осталось тебе от отца? Разве обязан народ умножать твои богатства и принимать беззаконие, чтобы кто-то обогащался, как ты обогатился за счет торговца, который из уважения к твоему отцу принял тебя на работу писцом? Когда умер торговец, у него не осталось никого, кроме единственной дочери. Ты присвоил себе всю его собственность и теперь хочешь, чтобы все оставалось так, как есть, как тебя устраивает, включая царскую власть, только бы тебе сохранить свое незаконно нажитое богатство и пользоваться покровительством тех начальников, которым ты давал взятки за их молчание и защиту? Разве это честно, друг мой, чтобы мы продолжали совершать ошибки и охраняли чьи-то незаконные интересы, в то время как народ несет и в будущем будет нести бремя того, что давно уже пора в корне изменить?
В зале раздались аплодисменты. Из зала, ни на кого не обращая внимания, выбежал тот, кто поднял этот вопрос. Он покинул собрание и проклял тот день, когда народ занял позицию, давшую ему стойкость, победу над захватчиками, волю и стремление к полемике и сознание, необходимое для того, чтобы сказать слово правды.
* * *
Руку поднял Шамиль, и было ему сорок лет от роду. Когда председатель собрания дал ему слово, он, произнеся целую речь о благодарности и преданности, об уважении закона и традиции, с некоторой театральностью, которая, впрочем, не могла обмануть пытливый ум, сказал:
- Я не собираюсь защищать царскую власть, но хочу сказать, что наш царь имеет право на царство на основании того, что он сражался вместе с нами. Забиба, наш символ, была довольна им даже перед самой своей смертью.
Так сказал он: "Сражался вместе с нами". Но прежде чем он продолжил говорить, его прервал один из сидевших рядом руководителей сопротивления и обратился к председателю собрания:
- Выступающий сказал, что царь сражался вместе с нами, а это значит, что он и сам был среди тех, кто сражался в нашей великой народной битве против захватчиков и заговорщиков, но это неправда. Этот человек не сражался вместе с нами. Он спекулировал на денежном рынке и ослаблял нашу валюту ради собственной выгоды. Он перепродавал продукты питания и наживался за счет народа. Пусть председатель потребует от него объяснений перед присутствующими. Где и когда сражался вместе с нами он или его отец? Я говорю так потому, что его отец тоже спекулировал деньгами на рынке. И отца его и его самого не один раз приводили в суд по обвинению в подделке денег. А царский режим, такой, как он есть, со множеством всяких лазеек, с его разложившимся правосудием и полицией, всякий раз позволял им уходить от наказания, то давая взятки заинтересованным людям, то предъявляя поддельные документы в доказательство своей невиновности.
Встал Шамиль-иудей и сказал:
- Я сражался в этой битве против захватчиков: я заплатил за военную службу денежную компенсацию. Я не думал, что мобилизация для борьбы с чужеземными захватчиками касается и меня, но зато послал своего раба, заплатив ему вчетверо больше обычного, когда платил ему совсем немного, давал пропитание и обноски из своих одежд.
- Погибла Забиба, но она живет среди тех, кто вознесся. Она живет как великий символ и среди нас. Она осталась, чтобы вдохновлять народ и меня своими взглядами, своей преданностью и мудростью, своей великой душой и упорством, угодным народу и родине. И будет угодно все это Аллаху, хвала Ему, если Он того пожелает.
Душа ее осталась с нами и парит над нашими головами рядом с душами героев и праведников, а зло и злодеи исчезли до времени. Победил народ, и победила страна. Победила нация, благодаря Всемогущему. Потерпели неудачу нападавшие и были разбиты. Народ победил.
Я встречусь с тобой, Забиба, там, где пребывает твоя душа. Знаешь ли ты как, Забиба? Конечно, знаешь. Ты знаешь, что дорога к тебе - это любовь к народу. Я должен поощрять его возможности и способности в самых разных сферах и не отягощать его ничем ненужным. Он должен нести только самые главные обязательства и неизменные моральные понятия. С ростом возможностей народа и развитием его понятий лестница, по которой я приду к тебе, будет становиться все выше.
Иди, а я взлечу к тебе на крыльях моей веры, если захочет того Господь мой и твой Господь, Забиба. Ты познала ту высшую степень свободы, Забиба, о которой говорила. Эта свобода, несомненно, выше и глубже той свободы, которую знаем мы здесь, на земле. Но и она - свобода ограниченная, а не абсолютная. А знаешь почему, Забиба? Потому что своей героической смертью ты добилась такого положения, которое обретают в борьбе за веру, и тебе не дано будет занять уровень ниже того, которого ты достигла, испытать состояние более низкого уровня, и поэтому ты будешь как цари на земле, иметь такое отличие, которое не позволит тебе уподобиться. Ты будешь среди лучших. Вот так и цари, которых ты критикуешь и которых сейчас критикую с тобой я, не могут покинуть свои дворцы и жить обычной жизнью среди народа ни постоянно, ни даже временно, ибо различие между ними, как различие между раем и адом.
Знаешь ли ты, что не можешь избрать для себя нечто другое, находящееся за той чертой, которую провела твоя героическая смерть за дело нации и народа? Это потому, что абсолютной свободой может воспользоваться только тот, кто восседает на самом высоком троне: Бог твой и мой Бог, Забиба, Аллах милостивый и милосердный. Только Он один, хвала Ему, способен делать все, что выше и ниже его возможностей. Только Ему одному доступно любое состояние и Его противоположность, без малейшего намека на двойственность. Рай и ад, ангелы и демоны, земля и небо, день и ночь, солнце и мгла - все по его велению и благодаря его мудрости. Теперь ты видишь, что нет абсолютной свободы, хотя мы и владеем ее высшим понятием, пока остается хоть что-нибудь выше или ниже наших возможностей. Наделил нас Аллах высшим пониманием способностей и свободы.
Да пребудет Забиба на небесах!
И пусть живет она на земле.
* * *
Народ провожал Забибу, и сыны народа несли ее гроб. Каждый старался обрести ее благословение. Оплакивали ее народ и армия, а царь долго следовал впереди процессии за ее гробом. Оплакивали ее горько, а когда земля стала ее последним прибежищем, царь велел закопать тело ее мужа, который оказался среди убитых, в яму вдали от ее могилы.
Когда люди узнали об этом, они забросали его могилу камнями и всем, что попалось под руку, вплоть до отбросов. И стало обычаем в жизни народа собираться каждый год в день, приходящийся на 17 января по летоисчислению христиан, чтобы побивать камнями подлого преступника, а с ним и всех захватчиков и предателей. Предав их проклятию, люди шли с венками из лавра и роз на могилу Забибы и возносили молитвы за нее, героиню народа, преданную ему в жизни и в смерти.
А Араб объявил, что, перед тем как вступить в битву, Забиба стала его женой, что она развелась со своим мужем-предателем. Объявил царь, что сам был тому свидетелем и сам был кади*, ибо ему дано право распоряжаться судьбами людей.
Вот разница между павшими героями и живыми, между живыми и мертвыми. Между борцами и теми, кто предал Аллаха и родину, народ и нацию. Между тем, кто несет свободу своему народу, нации и стране, и теми, кто отступает от всего дорогого и совершает предательство.
Да здравствует славная жизнь и смерть, угодная Аллаху и гневящая врагов!
Аллах велик.
Да сгинут все злоумышленники!
* * *
Умерла Забиба, и пусть живет Забиба. Так возглашал народ во всех уголках царства, как бы в противовес возгласу: "Царь умер, да здравствует царь!", который звучал, когда один царь умирал, а другой воцарялся, занимая его трон и по наследству принимая его титул. Эти возгласы народа были явно направлены против того, чтобы страной снова правил царь, каким бы он ни был.
И вот, когда победой закончилась битва народа и армии против великого заговора, направленного не столько против царского трона и жизни царя, сколько на то, чтобы расчленить царство и поделить награбленное между чужеземными царствами, которые поддерживали эмиров-заговорщиков и снабжали их оружием разрушения и уничтожения. В массы людей из армии и народа, отличившихся высокими помыслами и участием в сражениях, затесались те, кто не мог похвастаться такими отличиями, надеясь воспользоваться случаем и получить свою выгоду. Это были крупные торговцы и землевладельцы, которые имели все, что они имели, по наследству, а не за заслуги и самопожертвование в этой судьбоносной битве. Были с ними и другие, имевшие свои интересы, но не отличавшиеся высокими помыслами и отвагой.
Разве не так чаще всего и бывает, если этому не придает значения нация и тот, кто представляет ее совесть и волю? Разве не случается так, что армия и народ гибнут в битвах, а кто-то другой, не отличающийся ни чистотой, ни красотой на поприще жертвенности, терпения и деятельности, присваивает себе чужую славу и забирает то, что по праву ему не положено?
И вот собрался народный совет с его представителями, а другие, которые просочились сюда и которых было меньшинство, не должны были бы попасть в него, потому что сражение дало знать, кто вправе носить звание народного представителя. Но вошли туда некоторые слабые личности, которым не был известен опыт народа и степень его жертвенности, потому что не созрели еще в них понятия верности народу и не изгнали они еще из себя слабость. Не только слабость страха, но любую слабость, в том числе и ту, что восхваляет тех, кто не заслуживает восхваления.
Поэтому те, которых было меньшинство, нашли лазейки в слабых душах, позволившие им просочиться и занять в народном совете места, им не предназначавшиеся.
Собрался народный совет из людей самых разных слоев, и каждый из них был своего достоинства. Там были мужчины и женщины, военные и гражданские, земледельцы и ремесленники и многие другие. Но больше всех привлекала внимание величественная женщина, по поведению и одеянию которой было видно, что она крестьянка. Она несла на руках, когда вошла в зал, ребенка не старше года. Усевшись на одно из мест в зале, ребенка она положила себе на колени.
Началось обсуждение судьбы царской власти, которым руководил старейший из присутствующих. Этот почтенный человек выделялся своими взглядами и нравом, что было видно по его уверенности в себе. Он обладал огромной физической силой, которая не соответствовала его годам, приближавшимся к шестидесяти пяти. Разве уверенность в себе не есть сила того, кто пользуется ей по заслугам?
Старейший, возглавляющий собрание, стукнул кулаком по столу, за которым сидел. Справа от него сидел один из военачальников, слева - женщина с мечом, по виду которой было ясно, что она участвовала в массовом сопротивлении захватчикам во дворце царя.
Все, кто присутствовал в зале, кто думая о своем, кто разговаривая с соседями, замолчали, когда услышали, что председатель собрания стукнул по столу. А он привлек их внимание голосом, в серьезности которого вряд ли кто усомнился:
- Слушайте все! Прежде чем мы начнем, приличествует нам, а долг и благодарность требуют того же, почтить души павших героев, и прежде всего душу Забибы, дочери народа, символа самопожертвования и героизма нашего великого народа и его отважной армии, вставанием, помянуть всех раненых и помолиться за их выздоровление.
Собравшаяся в зале толпа не позволила говорящему сказать что-то еще. Услышав имя Забибы, зал взорвался аплодисментами. Крики радости и приветствия смешались с горькими рыданиями, и слезы так и полились, даже из глаз тех, кто не позволял себе слез. Военные и то плакали, хотя по своему предназначению и характеру должны быть твердыми как лед, ведь в сражении они видят, как рядом с ними падают замертво их друзья, и однако же продолжают выполнять свою боевую задачу. Так уж устроено, чтобы не рассеялась боевая мощь войска и чтобы никто из сражающихся не отвлекался от своих обязанностей и общего плана.
Даже военные заплакали, услышав имя Забибы. Разве кто-нибудь, кроме Забибы, заслужил, чтобы глаза источали слезы, а сердца в тоске по ней обливались кровью?
Гул голосов нарастал.
Да здравствует Забиба, дочь народа и его вдохновительница!
Да здравствует Забиба, символ героизма и славы!
Да сгинут все злоумышленники!
И никто не прославлял царя, кроме одного торговца, незаслуженно присутствовавшего на собрании. Но те, кто сидел рядом с ним, заставили его замолчать, дав ему понять, что то, что он говорит, вызывает диссонанс. К тому же, чтобы был услышан единственный голос, он должен обладать не только огромной силой, но и несомненной правотой.
После того как сказали все то, что сказали, прославляя страшную и упорную битву, ее символы и героев, зал успокоился. Но тех, кто сидел рядом с женщиной, что положила себе на колени ребенка, поразило, что она была единственной из присутствующих, кто не плакал. Она хранила молчание и не произносила ни слова. А когда сидящие рядом спрашивали ее об этом или вопросительно заглядывали в глаза, она слегка улыбалась и говорила:
- В глазах моих уже не осталось слез, чтобы их источать. У меня было пять сыновей, а на коленях у меня сын старшего из них. Слезы мои не вернут моих сыновей. Их причислили к символам героизма и славы нашего великого народа. А я пришла сюда поддержать тех, кто нуждается в поддержке изнутри и снаружи, чтобы болтуны и те, кто выдает себя за знатоков, не выхолостили понятия героизма, смелости и благодарности, чтобы не позабыли мы Забибу и того, что сделали наши сыновья, пожертвовавшие свои жизни. Помня о том, что сделал великий народ, в рядах которого находились и пять моих сыновей, а во главе стояла Забиба, мы обязаны бережно хранить безопасность нашей земли и наше единство. Мы должны избрать того, кто, благодаря своим особенным качествам, будет вести нас, кто справедливо будет править нами в настоящем и в будущем. Только в этом случае расстроим мы планы наших врагов, только тогда самопожертвование народа не останется в прошлом, а будет почитаться и поощрять сынов народных к тому, чтобы и они, если будет необходимо, пожертвовали собой по их примеру.
- Я, сестра моя (или дочь моя), - обращалась она к тем женщинам, которые ее спрашивали, в соответствии с их возрастом, - напрягаю свое сознание и собираю в кулак все оставшиеся силы, чтобы навсегда сохранить в памяти ту цель, ради которой пролилась кровь моих сыновей и Забибы. Я не кричу и не плачу вместе с вами, чтобы не растратить последние силы, чтобы усмотреть тех, кто своим славословием попытается увести нас от той цели, ради которой пожертвовали собой мои сыновья, наши сыновья, наши герои. Чтобы заметить тех, кто захочет предать кровь Забибы, дочери народа и души народа. Именно поэтому я только слушаю и стараюсь понять то, что происходит передо мной, и не занимаю себя в настоящий момент ничем другим, кроме этого.
Услышав эти слова, женщины перестали рыдать, а мужчины утерли слезы куфийями или руками, и сказали все этой славной женщине:
- Аллах с тобой и укрепит Он тебя! Все мы будем стражниками, охраняющими принципы, за которые отдали свои жизни герои Ирака и его славные дочери, за которые сражались оставшиеся в живых и те, кто уже пребывает рядом с Господом нашим на небесах. Мы не позволим самозванцам, шарлатанам и ничтожествам предать забвению самопожертвование наших сыновей, братьев и сестер, наших символов. Мы не позволим им этого сделать, и то, что необходимо сберечь в памяти из понятий истории, родины и веры, люди будут помнить веками.
* * *
Тут все снова услышали председателя собрания, стукнувшего кулаком по столу, и замолчали. После того как все освободили часть запасов своих слез, томившихся в груди, души их стали более податливыми, а сами они перестали нарушать порядок, требующий соблюдения в зале спокойствия и дисциплины.
Сказал председатель собрания, а звали его Абд Раббиги*:
- Я напоминаю вам о порядке высказывания в этом зале. Прежде всего, нам следует говорить о главных задачах и не расточать слова без толку. Соблюдая все приличия, мы все же не должны попусту блистать словами, потому что золото остается золотом, даже если поверх него земля. А если золото не настоящее, то его, конечно, придется натирать до блеска, удаляя ржавчину, чтобы люди думали, что это золото.
Каждый, кому большинство присутствующих предоставит такое право, сможет говорить на те темы, которые мы обсудим в соответствии с повесткой дня, но никто не будет выступать дважды по одному и тому же вопросу, если будут еще желающие высказаться. Каждый, кто захочет говорить, должен спросить разрешения, подняв для этого правую руку. Слово будет давать председатель собрания, и если у вас нет возражений или каких-либо поправок относительно порядка проведения собрания, давайте сразу же перейдем к повестке дня.
Руку поднял Нури Джаллаби. Председатель собрания позволил ему говорить, и всем было ясно, что он из числа тех, кто принадлежит к благородным мира сего. У него не было ясной позиции по отношению к народу и армии, и он попал на это собрание явно незаслуженно.
Он встал и сказал:
- Раньше у нас было принято предоставлять первое слово лучшим людям общества, а не всем подряд. Почему вы нарушаете традицию?
Председатель ответил:
- Наше собрание само себе хозяин. Мы разрабатываем правила решением большинства, и устанавливают их те, кто подчиняется собранию и соблюдает его решения в своей жизни.
Руку поднял один из военных и сказал:
- Я согласен с тем, что говорит председатель собрания, но хотел бы кое-что добавить. Если мы готовы принять все старое, как оно есть, то зачем в таком случае мы здесь собрались?
Ему захлопало большинство сидящих в зале.
Слово, подняв руку, попросил Ахмад Аль-Хасан. По его внешности было видно, что он из выдающихся людей, которые возглавили сопротивление захватчикам. Ему было лет сорок. Когда председатель собрания дал ему слово, он встал и сказал:
- Трудно придерживаться такого порядка проведения собрания, и можно было бы прислушаться к нашему другу, - он указал рукой на Нури Джаллаби, который предложил изменить порядок предоставления слова. Но позвольте спросить, кто дал ему право считать себя одним из лучших людей общества, а значит - высказываться раньше других? На каком основании пришел он к такому выводу?
Когда Нури Джаллаби ответил, что он унаследовал это право от своих отцов, сказал Ахмад Аль-Хасан:
- То, что унаследовано нами из традиций, надлежит соблюдать тем, кто уважает эти традиции, или тем, на кого они возложены в виде обязанностей власть имущими против его воли, а друг наш Нури Джаллаби не имеет здесь никакой власти. Наследство делится здесь по праву, которое нужно еще заслужить. Мы не верим тому, что ты говоришь, и мы не сыновья твоего отца, чтобы ты раздавал нам наследство. Ты не можешь навязывать нам порядок, который был удобен тебе в условиях власти, основанной на наследовании трона. Мы собрались как раз для того, чтобы обсудить этот порядок, и здесь достаточно тех, кто желает его изменить.
Закричал Нури Джаллаби, когда увидел, что его доводы оказались беспочвенными:
- Ты хочешь сказать, что изменишь порядок царской власти?
Несмотря на то удивление, которое он попытался при этом изобразить, его слова прозвучали неуверенно и нетвердо. А Ахмад Аль-Хасан, улыбнувшись, сказал:
- Да, если согласятся две трети собравшихся здесь, мы изменим режим.
Сказал Нури Джаллаби:
- Что, и смените царя?
Ответил Ахмад Аль-Хасан от лица народа:
- Да, сменим царя. Мы сменим того, кто стал царем при отсутствии воли народа, благодаря силе и политике чужеземных держав, которые устанавливают царей в наших краях, включая и царей нашей огромной земли, против воли и желания народа.
Сейчас, когда воля народа заявила о себе, а несправедливая воля и чужеземные силы не могут навязывать нам свое влияние, те, кто представляет народ и его вооруженные силы, вправе высказывать свое решительное мнение о том, что необходимо народу, а что для него неприемлемо.
Замолчал Нури Джаллаби, который обманом и незаслуженно пришел на собрание, и не нашел, что на это ответить.
Тогда заговорил председатель собрания:
- Я прошу вас не торопиться обсуждать вопрос, который мы еще не ввели в повестку дня. Продолжим наше собрание.
Председатель повторил:
- Есть в этом зале тот, кто выступает против такого порядка проведения собрания?
* * *
Руку подняла мать пятерых павших героев. Председатель позволил ей говорить, и она сказала:
- У каждого собрания должны быть свои цель и суть, хотя бы изначально. Если мы еще не решили, под каким лозунгом проводить это собрание, я не думаю, что кто-то будет против того, что мы собрались здесь, чтобы прославить наших героев.
Зал зашумел возгласами и аплодисментами.
А мать героев, продолжая, сказала:
- Воистину, Забиба - героиня народа и вдохновительница его, символ его героизма и самопожертвования, поэтому я предлагаю принести ее портрет и повесить высоко над столом председателя собрания, чтобы всем казалось, что она над нашими головами, и чтобы ее мог видеть каждый сидящий в зале. Так, по крайней мере, определится основное направление нашего собрания.
Председатель сказал:
- Предложение матери героев повесить портрет Забибы в центре зала заседания над нашими головами заслуживает уважения.
Ударил председатель собрания по столу, стоявшему перед ним, и сказал:
- Теперь, когда стало ясно, что большинство согласно с порядком проведения нашего собрания, перейдем к обсуждению повестки дня.
Главным пунктом в повестке дня должна быть проблема власти, о которой в своем совете царю напомнила Забиба. Она говорила, что царь должен сделать волю народа определяющей в форме правления и порядке осуществления власти. А поскольку народ обрел свою волю, он должен сказать свое слово.
Несмотря на то, что сам царь в зале не присутствовал, а воля народа имела большой вес в виде его представителей, многие этот вопрос обсуждать отказались, и причиной этого колебания, вероятно, был трепет перед властью или страх перед личностью правителя, уважение позиции, которую занял царь, и отношение Забибы к нему, о котором можно было судить по ее письму. И настроение это не проходило до тех пор, пока не сказал один из представителей народа, чья одежда еще была запятнана кровью сражения, в котором кровь его ран смешалась с кровью тех, кого он разил мечом и кинжалом:
- Ни у кого из нас нет злобы на царя, особенно после того, как он сражался вместе с нами, но он не смог бы оставаться царем без поддержки народа и армии и противостоять тем, кто соперничал с ним за царский трон из эмиров, на основании принципа: "Если нет возможности выбора, выбирай лучшее из зол". Отец его и деды заставили нас натерпеться, и народ не знал от них ничего, кроме несчастий. Если бы я показал вам свою спину, вы увидели бы, что я - из тех тысяч, чьи спины обжигали плети палачей, оставляя на них вечные следы. Довольно с нас голода, отсталости и унижения, поразивших нас благодаря нашим правителям. Даже когда мы говорим, что этот царь отличается от всех других царей, мы ответственны за то, что он считается лучшим среди остальных по своему характеру. Разве Забиба, дочь народа, выполняя волю народа, не была ответственна за то, что заставляла его занять другую позицию и делала его другим человеком? Разве народ не сделал одолжение царю, включая и то, что поселил в его сердце веру в Аллаха после того, как он был неверным? Разве не народ спас ему жизнь и мужское достоинство, не говоря уже о царской чести, перед лицом захватчиков и их заговора? И все это мы сделали для того, чтобы опять посадить царя на свои головы? Если даже мы можем поручиться за личность этого царя и за то, что его признает народ, признает страна, и в принципе поверим ему, то как мы можем поручиться за тех, кто займет его трон по наследству? Мы не желаем, чтобы нами правил подросток, а то и ребенок. Не желаем, чтобы нашими детьми или нами самими правил какой-нибудь сумасшедший из детей или внуков этого царя.
Зал потонул в смехе, а потом в знак поддержки того, с чем выступил говорящий, раздались аплодисменты.
А он продолжил свою речь:
- Как бы там ни было, я прошу вас делать различия между личным мнением каждого из нас относительно царя и нашим общим принципиальным мнением относительно режима царской власти, чтобы мы ничего не перепутали.
* * *
Руку поднял другой человек, и по всему было видно, что это - крупный торговец из числа тех, что ведут торговлю между Ираком и царством Элам. Он сказал:
- Царская власть - это реальность, принимаем мы ее или нет. Это наш режим с незапамятных времен, и народ уже смирился с ним. Как мы будем торговать с другими царствами и в наших землях, если в стране не будет стабильности?
Ему сделал знак кто-то из сидящих рядом, и он хотел уже продолжить, но его опередил председатель собрания:
- Ты хочешь, чтобы мы спокойно жили с тем, что выбрали сами, или мирились с тем, что досталось нам в наследство только потому, что это отвечает твоим интересам?
А торговец продолжил:
- Мы должны мириться со сложившимся положением, чтобы наша торговля процветала, потому что известный путь со всеми его недостатками лучше того пути, который ведет неизвестно куда, даже если нам показалось поначалу, что второй лучше. Права народная мудрость, которая говорит: "Если не можете отрубить руку, целуйте ее".
Один из присутствующих, спросив разрешения, задал вопрос:
- А кто лучше - ты вместе с тем, что имеешь, или твой отец, носильщик, который таскал когда-то товары торговцев на рынках? Почему же ты не принял в наследство то состояние, которое осталось тебе от отца? Разве обязан народ умножать твои богатства и принимать беззаконие, чтобы кто-то обогащался, как ты обогатился за счет торговца, который из уважения к твоему отцу принял тебя на работу писцом? Когда умер торговец, у него не осталось никого, кроме единственной дочери. Ты присвоил себе всю его собственность и теперь хочешь, чтобы все оставалось так, как есть, как тебя устраивает, включая царскую власть, только бы тебе сохранить свое незаконно нажитое богатство и пользоваться покровительством тех начальников, которым ты давал взятки за их молчание и защиту? Разве это честно, друг мой, чтобы мы продолжали совершать ошибки и охраняли чьи-то незаконные интересы, в то время как народ несет и в будущем будет нести бремя того, что давно уже пора в корне изменить?
В зале раздались аплодисменты. Из зала, ни на кого не обращая внимания, выбежал тот, кто поднял этот вопрос. Он покинул собрание и проклял тот день, когда народ занял позицию, давшую ему стойкость, победу над захватчиками, волю и стремление к полемике и сознание, необходимое для того, чтобы сказать слово правды.
* * *
Руку поднял Шамиль, и было ему сорок лет от роду. Когда председатель собрания дал ему слово, он, произнеся целую речь о благодарности и преданности, об уважении закона и традиции, с некоторой театральностью, которая, впрочем, не могла обмануть пытливый ум, сказал:
- Я не собираюсь защищать царскую власть, но хочу сказать, что наш царь имеет право на царство на основании того, что он сражался вместе с нами. Забиба, наш символ, была довольна им даже перед самой своей смертью.
Так сказал он: "Сражался вместе с нами". Но прежде чем он продолжил говорить, его прервал один из сидевших рядом руководителей сопротивления и обратился к председателю собрания:
- Выступающий сказал, что царь сражался вместе с нами, а это значит, что он и сам был среди тех, кто сражался в нашей великой народной битве против захватчиков и заговорщиков, но это неправда. Этот человек не сражался вместе с нами. Он спекулировал на денежном рынке и ослаблял нашу валюту ради собственной выгоды. Он перепродавал продукты питания и наживался за счет народа. Пусть председатель потребует от него объяснений перед присутствующими. Где и когда сражался вместе с нами он или его отец? Я говорю так потому, что его отец тоже спекулировал деньгами на рынке. И отца его и его самого не один раз приводили в суд по обвинению в подделке денег. А царский режим, такой, как он есть, со множеством всяких лазеек, с его разложившимся правосудием и полицией, всякий раз позволял им уходить от наказания, то давая взятки заинтересованным людям, то предъявляя поддельные документы в доказательство своей невиновности.
Встал Шамиль-иудей и сказал:
- Я сражался в этой битве против захватчиков: я заплатил за военную службу денежную компенсацию. Я не думал, что мобилизация для борьбы с чужеземными захватчиками касается и меня, но зато послал своего раба, заплатив ему вчетверо больше обычного, когда платил ему совсем немного, давал пропитание и обноски из своих одежд.