Страница:
Расчлененное тело обнаружено в помещении электростанции. Вимс отдавал распоряжение всем там собраться… И тут начались помехи.
Когда голос лейтенанта донесся снова, он звучал громко и отчетливо. До этого момента я еще находил в происходящем какой-то смысл. Однако все знания, которыми я располагал по части военных действий, показались абсолютно бесполезными после того, как из динамика раздался вопль:
— Господи, спаси и сохрани! Да это же не человек! Это что-то слишком большое… члены несуразно выглядят… гуманоид какой-то… с дикими, красными глазищами…
Отрывочный доклад морского пехотинца прерывался автоматными очередями. И прежде, чем мы смогли что-то понять, раздались громовые раскаты нечленораздельного рычания, в котором клокотала животная боль того объекта, по которому вел огонь Грэйсон, и вслед за ним новый крик:
— Я никак не могу его вырубить!
Очередной вопль на этот раз имел явно человеческое происхождение.
У меня по всему телу пробежала дрожь. Ведь там была и Арлин!
Успокойся, возьми себя в руки — она же, черт возьми, из морской пехоты!
Один из Ронов выглядел так, будто его вот-вот вывернет наизнанку.
— Ладно, ребятки, — сказал я. — Теперь, по крайней мере, у нас есть хоть какая-то информация. Ясно, что в этом деле мы должны быть вместе. Возвращайте-ка мне мою пушку и давайте прикинем, с какого конца эту бодягу лучше раскручивать.
Если в Арлин выстрелят — чтоб им всем провалиться, — за мной не заржавеет, всажу в ответ пулю промеж глаз! В этой заварушке на кон поставлена не только честь морской пехоты, но и жизнь лучшего друга.
Не успел начальничек Вимс взять контроль над ситуацией в свои потные лапы, как приемник начисто вырубился. Растерянное перемигивание сбитой с толку парочки охранников навело меня на мысль о том, что палочная муштра начисто лишает людей инициативы. Подумать только, когда жить им, может быть, оставалось с гулькин нос, оба Рона больше всего были озабочены тем, чтобы действия их ни на йоту не отступали от уставных требований, пусть бы даже их имена огненными буквами светились в списках павших.
В конце концов к одному из парней вернулся дар речи.
— Оружие мы отдать тебе не можем!
Я сделал вторую попытку:
— Перед нами сейчас стоит только одна задача — шкуру спасти. Там внизу наши ребята. Кроме того, погибших в сражении военный трибунал не судит! И потом, имейте в виду, что покойник ни защитить, ни помочь никому уже не сможет. Так что давайте-ка по-хорошему мою пушку обратно!
Если бы хоть у одного из Ронов в глазах мелькнула слабая искра сообразительности или воли, я бы воздержался от следующего шага. Но парни упорствовали в своем стремлении оставаться дебилами.
Что тут скажешь! Как любил приговаривать в бытность свою Крестный отец, есть такие люди, которые идут по жизни, как будто напрашиваются на пулю.
2
3
Когда голос лейтенанта донесся снова, он звучал громко и отчетливо. До этого момента я еще находил в происходящем какой-то смысл. Однако все знания, которыми я располагал по части военных действий, показались абсолютно бесполезными после того, как из динамика раздался вопль:
— Господи, спаси и сохрани! Да это же не человек! Это что-то слишком большое… члены несуразно выглядят… гуманоид какой-то… с дикими, красными глазищами…
Отрывочный доклад морского пехотинца прерывался автоматными очередями. И прежде, чем мы смогли что-то понять, раздались громовые раскаты нечленораздельного рычания, в котором клокотала животная боль того объекта, по которому вел огонь Грэйсон, и вслед за ним новый крик:
— Я никак не могу его вырубить!
Очередной вопль на этот раз имел явно человеческое происхождение.
У меня по всему телу пробежала дрожь. Ведь там была и Арлин!
Успокойся, возьми себя в руки — она же, черт возьми, из морской пехоты!
Один из Ронов выглядел так, будто его вот-вот вывернет наизнанку.
— Ладно, ребятки, — сказал я. — Теперь, по крайней мере, у нас есть хоть какая-то информация. Ясно, что в этом деле мы должны быть вместе. Возвращайте-ка мне мою пушку и давайте прикинем, с какого конца эту бодягу лучше раскручивать.
Если в Арлин выстрелят — чтоб им всем провалиться, — за мной не заржавеет, всажу в ответ пулю промеж глаз! В этой заварушке на кон поставлена не только честь морской пехоты, но и жизнь лучшего друга.
Не успел начальничек Вимс взять контроль над ситуацией в свои потные лапы, как приемник начисто вырубился. Растерянное перемигивание сбитой с толку парочки охранников навело меня на мысль о том, что палочная муштра начисто лишает людей инициативы. Подумать только, когда жить им, может быть, оставалось с гулькин нос, оба Рона больше всего были озабочены тем, чтобы действия их ни на йоту не отступали от уставных требований, пусть бы даже их имена огненными буквами светились в списках павших.
В конце концов к одному из парней вернулся дар речи.
— Оружие мы отдать тебе не можем!
Я сделал вторую попытку:
— Перед нами сейчас стоит только одна задача — шкуру спасти. Там внизу наши ребята. Кроме того, погибших в сражении военный трибунал не судит! И потом, имейте в виду, что покойник ни защитить, ни помочь никому уже не сможет. Так что давайте-ка по-хорошему мою пушку обратно!
Если бы хоть у одного из Ронов в глазах мелькнула слабая искра сообразительности или воли, я бы воздержался от следующего шага. Но парни упорствовали в своем стремлении оставаться дебилами.
Что тут скажешь! Как любил приговаривать в бытность свою Крестный отец, есть такие люди, которые идут по жизни, как будто напрашиваются на пулю.
2
— Заткнись, — буркнул первый Рон.
— Тебя же снова отдадут под стражу, — поддакнул второй.
Прямо спектакль какой-то патетический разыграли! Внезапно до меня дошло, что я стал для своих охранников угрозой уже просто потому, что заставил их взглянуть прямо в лицо непростой ситуации.
В следующее мгновение в динамиках снова раздались крики и пальба, причем мне почудилось, что в числе других кричала женщина. Ближайший ко мне Рон расстегнул кобуру, вынул десятимиллиметровый пистолет и направил на меня; потом жестом указал в ту сторону, куда хотел, чтобы я перешел. И как раз той рукой, которая сжимала пистолет.
Разве можно было удержаться от столь навязчивого приглашения?
Я схватил бедолагу за кисть, отводя дуло, и от души врезал ему по почкам — пушка выскользнула на пол. Второй Рон все еще возился с кобурой, поэтому я, не мешкая, подскочил к нему и схватил за глотку… не так сильно, чтобы придушить насмерть, но достаточно крепко, чтобы дышать ему стало трудновато.
Вы уж простите меня, ребятишки, но боец Арлин Сандерс значит для меня гораздо больше, чем вы оба вместе взятые!
Повернувшись к первому Рону, я с удивлением обнаружил, что он умудрился подняться на ноги и вот-вот схватит меня еще пока действующей рукой. Но бедняге снова не повезло — он потерял равновесие и повалился в мою сторону, опять превратившись в заманчивую цель. Ребром ладони я дал ему по шее, и он отбросил копыта. Когда я собирал оружие, второй Рон все еще ловил ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.
— Да, парни, сдается мне, что для легковооруженных десантников у вас кишка тонка, — выдавил я самым что ни на есть елейным голосом.
Теперь передо мной встала следующая проблема. Охранники, в сущности, были неплохими ребятами, но поверить в их благоразумие и в то, что они не попытаются меня догнать, я не мог. Не исключено, что страх остановил бы их от опрометчивого шага, однако особенно на это рассчитывать не приходилось. Вместе с тем мне совсем не хотелось оставлять их в качестве подопытных кроликов для неизвестного врага, разгуливавшего по станции. Поэтому я помог тому Рону, который все еще был в сознании, подняться и подождал, пока его замутненный взгляд не прояснится.
— Слушай меня внимательно, мы попали в крепкую переделку. Если я правильно понимаю, у нас на троих только пара пистолетов. Ничего хорошего в этом не вижу. Лейтенанту следовало бы оставить нам побольше оружия, тебе не кажется? — Вопрос был чисто риторический, поэтому ответа на него я дожидаться не стал. — Один пистолет оставляю тебе, но он не заряжен. — Я дал парню снова сползти вниз и разбросал патроны по полу. — Когда ты очухаешься настолько, чтобы зарядить пушку, советую забаррикадировать дверь попрочнее, а не надеяться на замок, который захлопнется, когда я отсюда уйду. А потом просто сидите здесь и ждите указаний.
Парень выглядел как побитая собака, но согласно кивнул. После этого я предоставил ему возможность самому решать свои проблемы, предварительно рассовав по карманам оставшиеся боеприпасы. Мне хотелось иметь их как можно больше, пока я не подыщу в производственных помещениях Корпорации что-нибудь более солидное, чем этот пистолет — если, конечно, там вообще можно что-то найти.
Закрывая за собой дверь, я снова услышал доносившиеся из динамиков бессмысленные, хаотические помехи, не содержавшие никакого намека ни на Вимса, ни на Гофорта, ни на Арлин. Ну что ж, последние сведения, которые я смог уловить из этого ящика, сводились к перспективе устроить небольшую вечеринку с останками Грэйсона в качестве почетного гостя. Нет, хватит дурацких мыслей — не время шутки шутить. Пора настраиваться на серьезный лад.
Минут десять я бродил между строениями базы, пока не наткнулся на небольшой наземный вездеход на гусеничном ходу, который кто-то предусмотрительно здесь оставил. Фобос настолько невелик, что я мог бы и на своих двоих добраться до промышленной зоны, особенно если учесть отсутствие силы тяжести. Однако вездеход мог пригодиться для эвакуации тех, кто остался в живых. Кроме того, далеко не последнюю роль играл фактор времени.
Хоть клаустрофобией я и не страдаю, белые стены замкну-тогс( пространства — особенно в ракете, доставившей нас на Марс, — меня прилично утомили. Пролететь сквозь миллион миль пустоты в малюсенькой жестянке, чтобы в конце пути оказаться почти в такой же коробке — совсем не тот способ покорения космического пространства, о котором я мечтал.
По крайней мере, в тот день, проведенный на Марсе, нам было что посмотреть. Купола, покрывающие постройки, сделаны там из толстенного, изолирующего пластика, но когда смотришь сквозь них, создается впечатление, что они не толще мыльного пузыря. Беда лишь в том, что вокруг пустота бескрайности, упирающаяся на горизонте в такую же пустоту темно-багряного неба. Тем не менее эта панорама завораживала меня так же, как вид звездного неба. Мне казалось, что здесь должно быть интересно. Фобос с марсианской базы тоже можно было разглядеть, хоть он казался лишь одной из ярких звездочек, неспешно скользившей по небосводу. Луны такого размера в темную ночь едва ли хватило бы, чтобы разогнать мрачные мысли.
Теперь же, когда я вел вездеход под черным, пустым небом Фобоса, у меня впервые за последнее время возникло чувство, что после отлета с Земли я снова стал свободен. Почти полный диск Марса медленно проплывал вверху, величиной своей превосходя самую что ни на есть полную Луну, — кроваво-красный, как будто впитавшей в себя кровь, пролитую солдатами всех армий во времена бесчисленных битв, — тупая, идиотски-пустая, чудовищная рожа, лик бесконечности, морда монстра.
По контрасту с ним серая, унылая поверхность Фобоса выглядела, как ломкие крошки стирального мыла или ссохшаяся овсяная каша; единственным нарушением однообразия ландшафта был Стикни — огромный кратер, покрывавший четверть поверхности марсианского спутника, от которого во все стороны расходились миниатюрные горные кряжи.
Я подумал о том, что вид Марса с Фобоса вполне мог быть последним красочным зрелищем, которое мне довелось увидеть в жизни. Будущее не предвещало ничего хорошего. Мысль о возможной скорой гибели беспокоила меня гораздо меньше, чем страх перед тем, что я не смогу помочь людям, которые были для меня дороже жизни… как это уже, к несчастью, не раз случалось в прошлом.
На Земле таких людей осталось совсем немного, но один человек, находившийся здесь, на Фобосе, значил для меня все. Может быть, я ее и не любил, мне трудно было сформулировать то чувство, которое я испытывал. Я хочу сказать, в прямом смысле слова… точнее, я просто выговорить этого не могу, зная, что она связалась с этим грязным ублюдком — Вильгельмом Доддом. Однако, в сущности, это ничего не меняло — если Арлин попала в беду, самым легким для меня было бы отдать за нее свою жизнь. Хотя, естественно, исполнение долга вовсе не означает, что я ищу смерти — наоборот, это значит, что я должен оставаться в живых так долго, как только возможно, чтобы найти ее и вытащить из передряги. И остальных «лис», конечно, тоже.
Странное то было ощущение — гигантский Марс и наше Солнце, сжавшееся до размеров далекого, пламенного шарика, быстро закатывающегося за близкий горизонт по мере того, как я приближался к промышленным конструкциям, расположенным за линией терминатора, в непроглядной тьме черной ночи.
В тот момент, когда я выехал из зоны притяжения и попал в нормальное гравитационное поле Фобоса, где сила тяжести была близка к нулевой, в желудке моем что-то булькнуло, перевернулось и завертелось, к горлу подкатила тошнотворная волна. Теперь следовало быть очень осторожным — я не знал, при какой скорости можно оторваться от поверхности марсианского спутника. Не исключено, что при гораздо большей, чем та, что доступна вездеходу. Но у меня не было никакого желания закончить жизнь на орбите Фобоса — уж там-то гусеницы вездехода помочь не смогли бы никак!
Очень хотелось въехать на этом вездеходике прямо в очистные помещения фабрики, но пришлось оставить его в гараже перед входом. В зоне очистки, где притяжение достигало половины земного, я почувствовал себя гораздо лучше. Под поверхностью марсианской луны располагались сооружения, где находились морские пехотинцы роты «Фокс» или их останки.
Перед долгим спуском вниз я пообещал себе действовать как можно тише и осторожнее. В самом начале службы в десантных частях нередко приходится сталкиваться с необходимостью научиться врать самому себе. Шум, конечно, был, причем источником его служил я сам. Даже при половинной гравитации ботинки слегка поскрипывали. Каждый такой звук воображение усиливало до кошмарного скрежета, казалось, издаваемого гигантским грызуном, хватавшим меня зубами за пятки. Светлый прямоугольник пространства внизу неуклонно увеличивался.
Сначала я хотел воспользоваться лифтом, на поостерегся — мало ли с кем я в нем встречусь. Запасная лестница казалась более безопасным вариантом.
Одним из достоинств такого типа стационарных конструкций является то, что, пока там работает небольшой генератор, не возникает проблем ни с воздухом, ни с освещением. Можете себе представить мое огорчение, когда, спустившись наконец в большое помещение, я сразу же заметил признаки серьезных неполадок: свет едва мерцал, звуков насосов, перегонявших воздух по помещениям, не было слышно.
И все-таки даже такого освещения хватало, чтобы разглядеть длинный, пустой коридор, где я оказался. Никаких явных признаков недавних вооруженных столкновений здесь не было, но я был настороже. И тут поблизости раздался резкий шипящий звук. Не раздумывая, совершенно автоматически, зажав в руке пистолет, я пригнулся к полу и занял оборонительную позицию. Однако тревога оказалась ложной — из отверстия в трубе просто вышел под напором горячий воздух. В такие моменты, после того как безотказно срабатывает реакция, самое главное расслабиться.
Я осторожно подошел к поврежденной трубе, чтобы не обжечься новой струей пара, и стал внимательно ее осматривать. В конце концов я обнаружил кое-что любопытное. Труба была повреждена тупым металлическим предметом, а на полу как раз под этим местом расплылось пятно цвета ржавчины.
Идти вперед можно было только в одном направлении, что я и сделал. Коридор вел к комнате, откуда осуществлялся контроль всего уровня — или этажа, где располагались производственные помещения. Могу поклясться, что из них до меня донеслось не то рычание, не то ворчание. Так что убирать пистолет обратно в кобуру желания не возникало. Кроме того, мне совсем не нравилось, что сжимавшая его ладонь сильно потела.
Ступая как можно тише и осторожнее, я пошел дальше. Впереди все было видно ясно и отчетливо — неприятных сюрпризов там не предвиделось. Но хоть никаких звуков до слуха моего больше не доносилось, лучше я себя от этого чувствовать не стал. В конце концов я добрался до отсека с приборами контрольного управления и уже собрался было распахнуть дверь, как за спиной почувствовал что-то неладное и тут же отскочил в сторону, пытаясь смотреть сразу в двух противоположных направлениях — как двуликий Янус. Однако ничего подозрительного не вырисовывалось. По крайней мере я не увидел никаких признаков опасности.
Помещение, где были сосредоточены приборы контроля и управления, оказалось пустым, но там стоял какой-то странный запах лимона с гнильцой. После месяцев, проведенных в казармах — будь то в Кефиристане, на Марсе или в космической ракете, — привыкаешь к запаху краски и дезинфекции. Однако это было что-то совсем иное и очень неприятное.
Оборудование находилось в рабочем состоянии — за исключением систем связи, вдребезги расколоченных. Меня осенило: в комнате могло храниться оружие, еще с тех времен, когда Фобос был только ракетной базой. Что-нибудь более солидное, чем десятимиллиметровый пистолет, и в значительной степени увеличивающее мои шансы на приспособление к той обстановке, в которой я оказался.
Шкаф, где обычно хранится оружие, я скоро нашел, но, взломав его, не обнаружил того, что искал — даже рогатки в нем не было. Однако чтоб он не пустовал, в него положили защитные бронежилеты. Конечно, боевыми доспехами их назвать было нельзя, но все же человек в них чувствовал себя в большей безопасности, чем в обычном скафандре. Один пришелся мне впору, и я в него облачился.
Мне ничего не оставалось, как продолжить прогулку по коридору, ведшему в другие помещения станции. Мое психическое состояние достигло той опасной стадии, когда ощущаешь себя единственным солдатом, уцелевшим на поле брани. Такому состоянию есть и более краткое определение — беспечность.
Ты же в разведке, недоумок! Внутренний голос подсказывал, что нужно действовать в соответствии с четко продуманным планом и не спешить с выводами. В этот самый момент я увидел очертания человеческой фигуры, которая, появившись из-за поворота, двинулась в моем направлении.
Я чуть не выстрелил, но краем сознания сообразил, что, если сделаю это, потом, возможно, уже некому будет задавать вопросы. Напомнив себе о том, что Арлин, мои друзья и служащие Объединенной аэрокосмической корпорации здесь, я не дал пальцу, лежавшему на спусковом крючке, сжаться на тот сантиметр, который мог бы решить исход дела. Тем не менее дуло пистолета продолжало целиться в неясные очертания приближавшейся фигуры. Я ощутил не то чтобы сходство, но некоторое подобие тех ощущений, которые в свое время в затерянном в горах селении испытал лейтенант Вимс по отношению к монахам.
Когда все ваше существо пронизывает омерзительно-непреодолимое чувство страха, от которого даже дух перехватывает, нет ничего легче, чем начать палить без разбора во все, что движется.
Вскоре я узнал в приближавшейся фигуре капрала Вильяма Гэйтса.
— Билл! — крикнул я, обрадованный встрече с однополчанином. — Что здесь, черт возьми, творится? Надеюсь, с вами всеми ничего не случилось? Где Арлин, где остальные «лисы»?
У меня ни на секунду не зародилось сомнений по поводу того, что приближавшийся человек именно тот капрал нашей роты, с которым я столько раз резался в покер, пил и обменивался скабрезными историями. Мы были с ним настолько близки, что я не держал на него зла даже за то, что он был одной из тех обезьян, которые, как на дереве, повисли на мне, когда я звезданул Вимсу по роже. У Билла было очень характерное лицо с широко расставленными глазами и шрамом, пересекавшим до нижней губы выдающийся вперед подбородок.
Походка его, правда, казалась немного странной — устал, наверное, решил я. В бою люди изматываются быстро, так что мне нередко доводилось видеть и не такие отклонения от нормы.
Напряжение, которое Гэйтс, видимо, испытал в сражении, объясняло и удивительные звуки, слетавшие с его губ — какое-то нелепое бормотание, походившее разве что на реплики персонажей старинных фильмов ужасов. Билл смотрел прямо перед собой, однако казалось, что он меня не узнал. Он как-то, нараспев, с заунывной монотонностью повторял:
— Ворота… Ворота — это ключ… Ключ — это Ворота… Не понравилась мне и струйка слюны, стекавшая у него по подбородку.
Поддавшись внезапному порыву, я чуть не подбежал к нему, но тут же отпрянул. Что-то здесь явно было не то, хоть определить, что именно, я не мог, как и с непонятным запахом в комнате с контрольными приборами. Однако я нутром чуял — на Фобосе творится неладное.
— Билл, — я снова попытался образумить друга. — Билл, я же кореш твой, Флай.
На этот раз он меня заметил. Это я без труда определил по зловещей ухмылке, скользнувшей по его губам, — такой жуткой гримасы мне еще в жизни не доводилось видеть.
Потом он поднял автомат и открыл огонь!
Но даже в тот миг я не мог поверить в реальность происходящего. К счастью, рефлексы мои отреагировали более оперативно — я мгновенно отскочил за колонну и приготовился открыть ответный огонь.
И все-таки я должен был сделать последнюю попытку.
— Кончай палить, Билл! Это же я, Флай, чтоб тебе пусто было. Прекрати стрельбу!
— Тебя же снова отдадут под стражу, — поддакнул второй.
Прямо спектакль какой-то патетический разыграли! Внезапно до меня дошло, что я стал для своих охранников угрозой уже просто потому, что заставил их взглянуть прямо в лицо непростой ситуации.
В следующее мгновение в динамиках снова раздались крики и пальба, причем мне почудилось, что в числе других кричала женщина. Ближайший ко мне Рон расстегнул кобуру, вынул десятимиллиметровый пистолет и направил на меня; потом жестом указал в ту сторону, куда хотел, чтобы я перешел. И как раз той рукой, которая сжимала пистолет.
Разве можно было удержаться от столь навязчивого приглашения?
Я схватил бедолагу за кисть, отводя дуло, и от души врезал ему по почкам — пушка выскользнула на пол. Второй Рон все еще возился с кобурой, поэтому я, не мешкая, подскочил к нему и схватил за глотку… не так сильно, чтобы придушить насмерть, но достаточно крепко, чтобы дышать ему стало трудновато.
Вы уж простите меня, ребятишки, но боец Арлин Сандерс значит для меня гораздо больше, чем вы оба вместе взятые!
Повернувшись к первому Рону, я с удивлением обнаружил, что он умудрился подняться на ноги и вот-вот схватит меня еще пока действующей рукой. Но бедняге снова не повезло — он потерял равновесие и повалился в мою сторону, опять превратившись в заманчивую цель. Ребром ладони я дал ему по шее, и он отбросил копыта. Когда я собирал оружие, второй Рон все еще ловил ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.
— Да, парни, сдается мне, что для легковооруженных десантников у вас кишка тонка, — выдавил я самым что ни на есть елейным голосом.
Теперь передо мной встала следующая проблема. Охранники, в сущности, были неплохими ребятами, но поверить в их благоразумие и в то, что они не попытаются меня догнать, я не мог. Не исключено, что страх остановил бы их от опрометчивого шага, однако особенно на это рассчитывать не приходилось. Вместе с тем мне совсем не хотелось оставлять их в качестве подопытных кроликов для неизвестного врага, разгуливавшего по станции. Поэтому я помог тому Рону, который все еще был в сознании, подняться и подождал, пока его замутненный взгляд не прояснится.
— Слушай меня внимательно, мы попали в крепкую переделку. Если я правильно понимаю, у нас на троих только пара пистолетов. Ничего хорошего в этом не вижу. Лейтенанту следовало бы оставить нам побольше оружия, тебе не кажется? — Вопрос был чисто риторический, поэтому ответа на него я дожидаться не стал. — Один пистолет оставляю тебе, но он не заряжен. — Я дал парню снова сползти вниз и разбросал патроны по полу. — Когда ты очухаешься настолько, чтобы зарядить пушку, советую забаррикадировать дверь попрочнее, а не надеяться на замок, который захлопнется, когда я отсюда уйду. А потом просто сидите здесь и ждите указаний.
Парень выглядел как побитая собака, но согласно кивнул. После этого я предоставил ему возможность самому решать свои проблемы, предварительно рассовав по карманам оставшиеся боеприпасы. Мне хотелось иметь их как можно больше, пока я не подыщу в производственных помещениях Корпорации что-нибудь более солидное, чем этот пистолет — если, конечно, там вообще можно что-то найти.
Закрывая за собой дверь, я снова услышал доносившиеся из динамиков бессмысленные, хаотические помехи, не содержавшие никакого намека ни на Вимса, ни на Гофорта, ни на Арлин. Ну что ж, последние сведения, которые я смог уловить из этого ящика, сводились к перспективе устроить небольшую вечеринку с останками Грэйсона в качестве почетного гостя. Нет, хватит дурацких мыслей — не время шутки шутить. Пора настраиваться на серьезный лад.
Минут десять я бродил между строениями базы, пока не наткнулся на небольшой наземный вездеход на гусеничном ходу, который кто-то предусмотрительно здесь оставил. Фобос настолько невелик, что я мог бы и на своих двоих добраться до промышленной зоны, особенно если учесть отсутствие силы тяжести. Однако вездеход мог пригодиться для эвакуации тех, кто остался в живых. Кроме того, далеко не последнюю роль играл фактор времени.
Хоть клаустрофобией я и не страдаю, белые стены замкну-тогс( пространства — особенно в ракете, доставившей нас на Марс, — меня прилично утомили. Пролететь сквозь миллион миль пустоты в малюсенькой жестянке, чтобы в конце пути оказаться почти в такой же коробке — совсем не тот способ покорения космического пространства, о котором я мечтал.
По крайней мере, в тот день, проведенный на Марсе, нам было что посмотреть. Купола, покрывающие постройки, сделаны там из толстенного, изолирующего пластика, но когда смотришь сквозь них, создается впечатление, что они не толще мыльного пузыря. Беда лишь в том, что вокруг пустота бескрайности, упирающаяся на горизонте в такую же пустоту темно-багряного неба. Тем не менее эта панорама завораживала меня так же, как вид звездного неба. Мне казалось, что здесь должно быть интересно. Фобос с марсианской базы тоже можно было разглядеть, хоть он казался лишь одной из ярких звездочек, неспешно скользившей по небосводу. Луны такого размера в темную ночь едва ли хватило бы, чтобы разогнать мрачные мысли.
Теперь же, когда я вел вездеход под черным, пустым небом Фобоса, у меня впервые за последнее время возникло чувство, что после отлета с Земли я снова стал свободен. Почти полный диск Марса медленно проплывал вверху, величиной своей превосходя самую что ни на есть полную Луну, — кроваво-красный, как будто впитавшей в себя кровь, пролитую солдатами всех армий во времена бесчисленных битв, — тупая, идиотски-пустая, чудовищная рожа, лик бесконечности, морда монстра.
По контрасту с ним серая, унылая поверхность Фобоса выглядела, как ломкие крошки стирального мыла или ссохшаяся овсяная каша; единственным нарушением однообразия ландшафта был Стикни — огромный кратер, покрывавший четверть поверхности марсианского спутника, от которого во все стороны расходились миниатюрные горные кряжи.
Я подумал о том, что вид Марса с Фобоса вполне мог быть последним красочным зрелищем, которое мне довелось увидеть в жизни. Будущее не предвещало ничего хорошего. Мысль о возможной скорой гибели беспокоила меня гораздо меньше, чем страх перед тем, что я не смогу помочь людям, которые были для меня дороже жизни… как это уже, к несчастью, не раз случалось в прошлом.
На Земле таких людей осталось совсем немного, но один человек, находившийся здесь, на Фобосе, значил для меня все. Может быть, я ее и не любил, мне трудно было сформулировать то чувство, которое я испытывал. Я хочу сказать, в прямом смысле слова… точнее, я просто выговорить этого не могу, зная, что она связалась с этим грязным ублюдком — Вильгельмом Доддом. Однако, в сущности, это ничего не меняло — если Арлин попала в беду, самым легким для меня было бы отдать за нее свою жизнь. Хотя, естественно, исполнение долга вовсе не означает, что я ищу смерти — наоборот, это значит, что я должен оставаться в живых так долго, как только возможно, чтобы найти ее и вытащить из передряги. И остальных «лис», конечно, тоже.
Странное то было ощущение — гигантский Марс и наше Солнце, сжавшееся до размеров далекого, пламенного шарика, быстро закатывающегося за близкий горизонт по мере того, как я приближался к промышленным конструкциям, расположенным за линией терминатора, в непроглядной тьме черной ночи.
В тот момент, когда я выехал из зоны притяжения и попал в нормальное гравитационное поле Фобоса, где сила тяжести была близка к нулевой, в желудке моем что-то булькнуло, перевернулось и завертелось, к горлу подкатила тошнотворная волна. Теперь следовало быть очень осторожным — я не знал, при какой скорости можно оторваться от поверхности марсианского спутника. Не исключено, что при гораздо большей, чем та, что доступна вездеходу. Но у меня не было никакого желания закончить жизнь на орбите Фобоса — уж там-то гусеницы вездехода помочь не смогли бы никак!
Очень хотелось въехать на этом вездеходике прямо в очистные помещения фабрики, но пришлось оставить его в гараже перед входом. В зоне очистки, где притяжение достигало половины земного, я почувствовал себя гораздо лучше. Под поверхностью марсианской луны располагались сооружения, где находились морские пехотинцы роты «Фокс» или их останки.
Перед долгим спуском вниз я пообещал себе действовать как можно тише и осторожнее. В самом начале службы в десантных частях нередко приходится сталкиваться с необходимостью научиться врать самому себе. Шум, конечно, был, причем источником его служил я сам. Даже при половинной гравитации ботинки слегка поскрипывали. Каждый такой звук воображение усиливало до кошмарного скрежета, казалось, издаваемого гигантским грызуном, хватавшим меня зубами за пятки. Светлый прямоугольник пространства внизу неуклонно увеличивался.
Сначала я хотел воспользоваться лифтом, на поостерегся — мало ли с кем я в нем встречусь. Запасная лестница казалась более безопасным вариантом.
Одним из достоинств такого типа стационарных конструкций является то, что, пока там работает небольшой генератор, не возникает проблем ни с воздухом, ни с освещением. Можете себе представить мое огорчение, когда, спустившись наконец в большое помещение, я сразу же заметил признаки серьезных неполадок: свет едва мерцал, звуков насосов, перегонявших воздух по помещениям, не было слышно.
И все-таки даже такого освещения хватало, чтобы разглядеть длинный, пустой коридор, где я оказался. Никаких явных признаков недавних вооруженных столкновений здесь не было, но я был настороже. И тут поблизости раздался резкий шипящий звук. Не раздумывая, совершенно автоматически, зажав в руке пистолет, я пригнулся к полу и занял оборонительную позицию. Однако тревога оказалась ложной — из отверстия в трубе просто вышел под напором горячий воздух. В такие моменты, после того как безотказно срабатывает реакция, самое главное расслабиться.
Я осторожно подошел к поврежденной трубе, чтобы не обжечься новой струей пара, и стал внимательно ее осматривать. В конце концов я обнаружил кое-что любопытное. Труба была повреждена тупым металлическим предметом, а на полу как раз под этим местом расплылось пятно цвета ржавчины.
Идти вперед можно было только в одном направлении, что я и сделал. Коридор вел к комнате, откуда осуществлялся контроль всего уровня — или этажа, где располагались производственные помещения. Могу поклясться, что из них до меня донеслось не то рычание, не то ворчание. Так что убирать пистолет обратно в кобуру желания не возникало. Кроме того, мне совсем не нравилось, что сжимавшая его ладонь сильно потела.
Ступая как можно тише и осторожнее, я пошел дальше. Впереди все было видно ясно и отчетливо — неприятных сюрпризов там не предвиделось. Но хоть никаких звуков до слуха моего больше не доносилось, лучше я себя от этого чувствовать не стал. В конце концов я добрался до отсека с приборами контрольного управления и уже собрался было распахнуть дверь, как за спиной почувствовал что-то неладное и тут же отскочил в сторону, пытаясь смотреть сразу в двух противоположных направлениях — как двуликий Янус. Однако ничего подозрительного не вырисовывалось. По крайней мере я не увидел никаких признаков опасности.
Помещение, где были сосредоточены приборы контроля и управления, оказалось пустым, но там стоял какой-то странный запах лимона с гнильцой. После месяцев, проведенных в казармах — будь то в Кефиристане, на Марсе или в космической ракете, — привыкаешь к запаху краски и дезинфекции. Однако это было что-то совсем иное и очень неприятное.
Оборудование находилось в рабочем состоянии — за исключением систем связи, вдребезги расколоченных. Меня осенило: в комнате могло храниться оружие, еще с тех времен, когда Фобос был только ракетной базой. Что-нибудь более солидное, чем десятимиллиметровый пистолет, и в значительной степени увеличивающее мои шансы на приспособление к той обстановке, в которой я оказался.
Шкаф, где обычно хранится оружие, я скоро нашел, но, взломав его, не обнаружил того, что искал — даже рогатки в нем не было. Однако чтоб он не пустовал, в него положили защитные бронежилеты. Конечно, боевыми доспехами их назвать было нельзя, но все же человек в них чувствовал себя в большей безопасности, чем в обычном скафандре. Один пришелся мне впору, и я в него облачился.
Мне ничего не оставалось, как продолжить прогулку по коридору, ведшему в другие помещения станции. Мое психическое состояние достигло той опасной стадии, когда ощущаешь себя единственным солдатом, уцелевшим на поле брани. Такому состоянию есть и более краткое определение — беспечность.
Ты же в разведке, недоумок! Внутренний голос подсказывал, что нужно действовать в соответствии с четко продуманным планом и не спешить с выводами. В этот самый момент я увидел очертания человеческой фигуры, которая, появившись из-за поворота, двинулась в моем направлении.
Я чуть не выстрелил, но краем сознания сообразил, что, если сделаю это, потом, возможно, уже некому будет задавать вопросы. Напомнив себе о том, что Арлин, мои друзья и служащие Объединенной аэрокосмической корпорации здесь, я не дал пальцу, лежавшему на спусковом крючке, сжаться на тот сантиметр, который мог бы решить исход дела. Тем не менее дуло пистолета продолжало целиться в неясные очертания приближавшейся фигуры. Я ощутил не то чтобы сходство, но некоторое подобие тех ощущений, которые в свое время в затерянном в горах селении испытал лейтенант Вимс по отношению к монахам.
Когда все ваше существо пронизывает омерзительно-непреодолимое чувство страха, от которого даже дух перехватывает, нет ничего легче, чем начать палить без разбора во все, что движется.
Вскоре я узнал в приближавшейся фигуре капрала Вильяма Гэйтса.
— Билл! — крикнул я, обрадованный встрече с однополчанином. — Что здесь, черт возьми, творится? Надеюсь, с вами всеми ничего не случилось? Где Арлин, где остальные «лисы»?
У меня ни на секунду не зародилось сомнений по поводу того, что приближавшийся человек именно тот капрал нашей роты, с которым я столько раз резался в покер, пил и обменивался скабрезными историями. Мы были с ним настолько близки, что я не держал на него зла даже за то, что он был одной из тех обезьян, которые, как на дереве, повисли на мне, когда я звезданул Вимсу по роже. У Билла было очень характерное лицо с широко расставленными глазами и шрамом, пересекавшим до нижней губы выдающийся вперед подбородок.
Походка его, правда, казалась немного странной — устал, наверное, решил я. В бою люди изматываются быстро, так что мне нередко доводилось видеть и не такие отклонения от нормы.
Напряжение, которое Гэйтс, видимо, испытал в сражении, объясняло и удивительные звуки, слетавшие с его губ — какое-то нелепое бормотание, походившее разве что на реплики персонажей старинных фильмов ужасов. Билл смотрел прямо перед собой, однако казалось, что он меня не узнал. Он как-то, нараспев, с заунывной монотонностью повторял:
— Ворота… Ворота — это ключ… Ключ — это Ворота… Не понравилась мне и струйка слюны, стекавшая у него по подбородку.
Поддавшись внезапному порыву, я чуть не подбежал к нему, но тут же отпрянул. Что-то здесь явно было не то, хоть определить, что именно, я не мог, как и с непонятным запахом в комнате с контрольными приборами. Однако я нутром чуял — на Фобосе творится неладное.
— Билл, — я снова попытался образумить друга. — Билл, я же кореш твой, Флай.
На этот раз он меня заметил. Это я без труда определил по зловещей ухмылке, скользнувшей по его губам, — такой жуткой гримасы мне еще в жизни не доводилось видеть.
Потом он поднял автомат и открыл огонь!
Но даже в тот миг я не мог поверить в реальность происходящего. К счастью, рефлексы мои отреагировали более оперативно — я мгновенно отскочил за колонну и приготовился открыть ответный огонь.
И все-таки я должен был сделать последнюю попытку.
— Кончай палить, Билл! Это же я, Флай, чтоб тебе пусто было. Прекрати стрельбу!
3
Не прекращая стрелять, Билл подходил все ближе. В полном отчаянии, чувствуя себя Каином, я открыл ответный огонь. Учитывая то состояние, в котором он находился, убить его, по логике вещей, было проще простого. Первая же пуля попала ему в шею — прямо под шлем. В принципе, этот выстрел должен был уложить его наповал, но он продолжал идти. Я выпустил в него еще несколько пуль, из которых одна попала в голову. Она-то его и успокоила.
Однако даже после того, как мозги Билла, перемешанные с кровью, замызгали пол коридора, его тело продолжало двигаться, как у петуха, которому отрубили голову. Для человеческого существа такое было невозможно… Кроме того, человеческие трупы не издают запах лимона с гнильцой, который стал ощущаться в воздухе с такой силой, что стало трудно дышать.
Меня колотило так, как будто я попал в Калифорнию во время землетрясения.
Глядя на то, что осталось от бывшего моего приятеля, я все глубже осознавал, что передо мной не что иное, как… зомби.
Это слово буравило мозг, буквально разрывая череп, стучало в ушах — зомби, зомби, зомби! Ну, просто дьявольщина какая-то фантасмагорическая. Может быть, Арлин еще и могла бы поверить во всю эту хренотень с прибамбасами — слишком уж много она пересмотрела идиотских, дурацких «ужастиков», — но только не я. Мне и в кошмарном сне привидеться не могло, что я наяву когда-нибудь столкнусь с зомби. Я чувствовал себя как псих, как какой-то сопливый хи-пующий панк, словивший от дури кайф.
Да не бывает же этих треклятых зомби на самом деле! Это же реальный мир, это же…
Гэйтс проковылял еще несколько шагов и упал, окоченев настолько быстро, что, казалось, был мертв уже в течение нескольких часов. Я здорово напугался, но меня тянуло к нему, как железяку к магниту. Я подошел к трупу и дотронулся до него.
Малыш Билли был холоден как лед, тело его уже начало разлагаться.
К горлу подкатил комок, я отвернулся, и меня вырвало. Он весь посинел. Кржа его была жесткой, как из дубильни.
Морской пехотинец Гэйтс превратился в урода-зомби — живого мертвеца. Сначала его убили, а потом высосали из тела все жизненные соки, так что уже через полчаса он стал таким, словно умер много дней назад.
Арлин!..
Теперь мне стало ясно, что делать. Оставалось только надеяться, что я смогу найти у Билли несколько полных магазинов к новому своему приобретению — десятимиллиметровой полуавтоматической пехотной винтовке (мы называли их «Сиг-Кау»). Не дай Бог никому получить ее так, как она мне досталась. Занимаясь мародерством, я только что не рыдал.
У Гэйтса была лишь одна запасная обойма. Магазин в самой винтовке оказался пуст. Когда я перезаряжал ее, меня все еще бил колотун, я ронял пули направо и налево, ползал по полу, собирая их и с трудом прикидывая в уме, кто еще прибежит на звук выстрелов, сразивших моего мертвого приятеля.
Обыскав тело, я пошел прочь — все быстрее и быстрее, и в конце концов припустился бежать. Страшно мне не было — меня душила слепая ярость, хотя внутренний голос, который обычно следит за тем, чтобы я не сорвался с катушек, пытался прокричать что-то о дисциплине, разработке стратегии и сдержанности. Он призывал тщательно и всесторонне проанализировать происшедшее.
К доводам разума следовало прислушаться, однако та часть мозга, которая двигала нижними конечностями, видимо, имела на этот счет другие соображения, потому что ноги мои, не замедляя хода, несли меня прочь от трупа, который некогда был человеком, к ублюдкам, превратившим его в нелюдя.
Я всегда отличался очень неплохим инстинктом самосохранения. Раньше он меня никогда не подводил, даже в самых горячих перестрелках и сражениях, которых немало выпало на мою долю во время службы в морской пехоте. Но здесь, в этой унылой, серой дыре под скалистой поверхностью Фобоса тело мое начало мне изменять. Если бы я только мог хоть на миг перестать думать об этих безвольно расслабленных челюстях и остекленелом взгляде потухших глаз, то, скорее всего, смог бы взять себя в руки. Но страшное лицо напрочь выбивало меня из колеи, а характерное подрагивание правого века Гэйтса, которое так раздражало меня при его жизни, теперь доводидо до исступления. Мысль о том, что мне подмигивал зомби, была непереносима.
Да. Именно зомби. То, что я подобрал правильное определение, немного меня успокоило. Наконец замедлив бег, я стал внимательнее приглядываться к тому, что меня окружало. Теперь вместо стоявшей перед глазами призрачной маски смерти я различал стены коридора, слышал эхо своих шагов, прерывистые хрипы собственного дыхания… и шаркающие звуки еще чьих-то ног.
За поворотом меня поджидали четыре зомби. Они уставились на меня своими мертвыми, остекленевшими глазами. Один из них некогда был женщиной.
Я не знал ее; значит, раньше она работала на Объединенную аэрокосмическую корпорацию. Слава Богу, это была не Арлин. Я даже мысли не мог допустить, чтобы Арлин с серой плотью и запахом гниющего лимона со зловещей ухмылкой выпускала по мне автоматные очереди, не имея даже отдаленного представления о том, что стреляет по своему самому верному и преданному боевому товарищу.
На меня накатила волна такой безудержной ярости, какую раньше я никогда не испытывал. Кровь буквально кипела в жилах, гнев прорывался сквозь поры кожи. Никакая выучка не смогла бы смирить дикого бешенства, от которого я трясся в прямом смысле слова.
Стрелять в эти жалкие существа, чудовищные подобия людей я не хотел — меня так и подмывало разорвать их на части голыми руками! Шаркая подошвами по полу, они приближались ко мне, неумело вертя в руках автоматы и беспрестанно паля из них, так что железо стволов, казалось, вот-вот раскалится докрасна. Что мне оставалось делать? Шатаясь, я пошел прямо на них, поднял свою М-211 и выстрелил одному из живых мертвецов в плечо… на него это не оказало никакого действия, вот уж и впрямь — что мертвому припарки.
С женщины как будто спало заклятие. В ее мозгу, видимо, теплилась еще какая-то крупица разума, тусклый отзвук человеческой мысли. Она перезаряжала оружие не с таким бездушным автоматизмом, как трое других; она повернулась и спряталась за укрытием, поскольку оттуда было безопаснее стрелять.
Однако даже после того, как мозги Билла, перемешанные с кровью, замызгали пол коридора, его тело продолжало двигаться, как у петуха, которому отрубили голову. Для человеческого существа такое было невозможно… Кроме того, человеческие трупы не издают запах лимона с гнильцой, который стал ощущаться в воздухе с такой силой, что стало трудно дышать.
Меня колотило так, как будто я попал в Калифорнию во время землетрясения.
Глядя на то, что осталось от бывшего моего приятеля, я все глубже осознавал, что передо мной не что иное, как… зомби.
Это слово буравило мозг, буквально разрывая череп, стучало в ушах — зомби, зомби, зомби! Ну, просто дьявольщина какая-то фантасмагорическая. Может быть, Арлин еще и могла бы поверить во всю эту хренотень с прибамбасами — слишком уж много она пересмотрела идиотских, дурацких «ужастиков», — но только не я. Мне и в кошмарном сне привидеться не могло, что я наяву когда-нибудь столкнусь с зомби. Я чувствовал себя как псих, как какой-то сопливый хи-пующий панк, словивший от дури кайф.
Да не бывает же этих треклятых зомби на самом деле! Это же реальный мир, это же…
Гэйтс проковылял еще несколько шагов и упал, окоченев настолько быстро, что, казалось, был мертв уже в течение нескольких часов. Я здорово напугался, но меня тянуло к нему, как железяку к магниту. Я подошел к трупу и дотронулся до него.
Малыш Билли был холоден как лед, тело его уже начало разлагаться.
К горлу подкатил комок, я отвернулся, и меня вырвало. Он весь посинел. Кржа его была жесткой, как из дубильни.
Морской пехотинец Гэйтс превратился в урода-зомби — живого мертвеца. Сначала его убили, а потом высосали из тела все жизненные соки, так что уже через полчаса он стал таким, словно умер много дней назад.
Арлин!..
Теперь мне стало ясно, что делать. Оставалось только надеяться, что я смогу найти у Билли несколько полных магазинов к новому своему приобретению — десятимиллиметровой полуавтоматической пехотной винтовке (мы называли их «Сиг-Кау»). Не дай Бог никому получить ее так, как она мне досталась. Занимаясь мародерством, я только что не рыдал.
У Гэйтса была лишь одна запасная обойма. Магазин в самой винтовке оказался пуст. Когда я перезаряжал ее, меня все еще бил колотун, я ронял пули направо и налево, ползал по полу, собирая их и с трудом прикидывая в уме, кто еще прибежит на звук выстрелов, сразивших моего мертвого приятеля.
Обыскав тело, я пошел прочь — все быстрее и быстрее, и в конце концов припустился бежать. Страшно мне не было — меня душила слепая ярость, хотя внутренний голос, который обычно следит за тем, чтобы я не сорвался с катушек, пытался прокричать что-то о дисциплине, разработке стратегии и сдержанности. Он призывал тщательно и всесторонне проанализировать происшедшее.
К доводам разума следовало прислушаться, однако та часть мозга, которая двигала нижними конечностями, видимо, имела на этот счет другие соображения, потому что ноги мои, не замедляя хода, несли меня прочь от трупа, который некогда был человеком, к ублюдкам, превратившим его в нелюдя.
Я всегда отличался очень неплохим инстинктом самосохранения. Раньше он меня никогда не подводил, даже в самых горячих перестрелках и сражениях, которых немало выпало на мою долю во время службы в морской пехоте. Но здесь, в этой унылой, серой дыре под скалистой поверхностью Фобоса тело мое начало мне изменять. Если бы я только мог хоть на миг перестать думать об этих безвольно расслабленных челюстях и остекленелом взгляде потухших глаз, то, скорее всего, смог бы взять себя в руки. Но страшное лицо напрочь выбивало меня из колеи, а характерное подрагивание правого века Гэйтса, которое так раздражало меня при его жизни, теперь доводидо до исступления. Мысль о том, что мне подмигивал зомби, была непереносима.
Да. Именно зомби. То, что я подобрал правильное определение, немного меня успокоило. Наконец замедлив бег, я стал внимательнее приглядываться к тому, что меня окружало. Теперь вместо стоявшей перед глазами призрачной маски смерти я различал стены коридора, слышал эхо своих шагов, прерывистые хрипы собственного дыхания… и шаркающие звуки еще чьих-то ног.
За поворотом меня поджидали четыре зомби. Они уставились на меня своими мертвыми, остекленевшими глазами. Один из них некогда был женщиной.
Я не знал ее; значит, раньше она работала на Объединенную аэрокосмическую корпорацию. Слава Богу, это была не Арлин. Я даже мысли не мог допустить, чтобы Арлин с серой плотью и запахом гниющего лимона со зловещей ухмылкой выпускала по мне автоматные очереди, не имея даже отдаленного представления о том, что стреляет по своему самому верному и преданному боевому товарищу.
На меня накатила волна такой безудержной ярости, какую раньше я никогда не испытывал. Кровь буквально кипела в жилах, гнев прорывался сквозь поры кожи. Никакая выучка не смогла бы смирить дикого бешенства, от которого я трясся в прямом смысле слова.
Стрелять в эти жалкие существа, чудовищные подобия людей я не хотел — меня так и подмывало разорвать их на части голыми руками! Шаркая подошвами по полу, они приближались ко мне, неумело вертя в руках автоматы и беспрестанно паля из них, так что железо стволов, казалось, вот-вот раскалится докрасна. Что мне оставалось делать? Шатаясь, я пошел прямо на них, поднял свою М-211 и выстрелил одному из живых мертвецов в плечо… на него это не оказало никакого действия, вот уж и впрямь — что мертвому припарки.
С женщины как будто спало заклятие. В ее мозгу, видимо, теплилась еще какая-то крупица разума, тусклый отзвук человеческой мысли. Она перезаряжала оружие не с таким бездушным автоматизмом, как трое других; она повернулась и спряталась за укрытием, поскольку оттуда было безопаснее стрелять.