Весь день правительство делало все, что было в его силах, дабы подавить уже успешно завершившуюся революцию в Марокко. Тетуан и Сеута подверглись бомбардировке. Но она лишь заставила султана и великого везира с большей легкостью принять те изменения, которые им навязал Бейгбедер. Не причинили бомбы и каких-либо разрушений военных объектов. В борьбе с мятежниками в Марокко Касарес пытался использовать и флот. Утром 18 июля в Мелилью из Картахены пришли три эсминца. В пути офицеры слышали радиообращение Франко из Лас-Пальмаса. Втайне они договорились присоединиться к националистам. По прибытии в Мелилью офицеры получили приказ обстрелять город. Капитан одного из эсминцев описал цели начавшегося мятежа и призвал свою команду поддержать его. Его слова были встречены полным молчанием, которое наконец прервал единственный возглас: «В Картахену!» С этим призывом согласилась вся команда корабля. Офицеры были разоружены и арестованы, а эсминец поднял якорь, уходя от мятежного города в открытое море. Точно такие же сцены имели место и на других эсминцах. Три военных корабля предоставили себя в распоряжение правительства, и на каждом был сформирован судовой комитет для замены офицеров.
Попытки справиться с мятежом при помощи конституционных средств постигла неудача. Этот исход был неизбежен, поскольку большинство так называемых сил законности и порядка присоединились к мятежникам, которые утверждали, что именно они представляют законность и порядок. Единственную силу, способную сопротивляться мятежникам, представляли профсоюзы и левые партии. Тем не менее прибегнуть к помощи этих сил означало для правительства необходимость смириться с неизбежностью революции слева. И не стоит удивляться, что такие либералы из среднего класса, как Касарес, опасались столь решительного шага. Но при той ситуации, которая сложилась в Испании в ночь на 18 июля, он был неизбежен. В городах, где состоялся мятеж, в Марокко и Андалузии, им уже противостояли революционные левые партии. Именно такую революцию Кейпо де Льяно подавлял в Севилье, хотя сам спровоцировал ее.
Таким образом, всю Испанию накрыло огромное облако актов насилия, в которых нашли себе выход ссоры и враждебность, копившиеся многими поколениями. Поскольку связь была затруднена или вообще прервана, каждый город оказался предоставлен сам себе, и его драма развивалась как бы в вакууме. Географическая разобщенность в Испании стала главным фактором социального разъединения нации. Региональные амбиции посеяли ветер и теперь пожинали бурю. Центральная власть прекратила существование, и в ее отсутствие отдельные личности и города стали вести себя вне всяких норм и правил, словно ни общества, ни истории для них не существовало. В течение месяца без суда и следствия казнили около ста тысяч человек. Были разорваны на куски несколько епископов, а церкви осквернены. Образованные христиане проводили вечера, убивая неграмотных крестьян. Подавляющее большинство этих преступлений с обеих сторон было делом рук людей, уверенных, что они совершают не только справедливые, но и благородные деяния. Тем не менее они вызвали такой накал ненависти, что, когда наконец был установлен какой-то порядок, он мог лишь рационализировать эту ненависть, единственным исходом которой могла быть только война. И было бы совершенно неправильно считать, что такое развитие событий вызывало отвращение и неприятие. Испанцы из всех партий с головой кинулись в войну, напоминая веселые ликующие толпы в столицах остальной Европы августа 1914 года, хотя в 1936 году испанцы подсознательно чувствовали, что они должны примыкать к какой-то партии.
Эти ужасные последствия предвидел Касарес Кирога, когда в ночь на 18 июля он в отчаянии мерил шагами свой кабинет в Пасео-де-Кастельяна, только недавно покрытый позолотой. Предельно измотанный, Касарес пришел к выводу, что ему остается лишь подать в отставку. Президент Асанья только сейчас ясно увидел размер поджидающей их катастрофы. Он тут же призвал Мартинеса Баррио, непревзойденного мастера компромиссов, составить новое правительство, которое попробовало бы договориться с мятежниками. Все новые министры были достаточно сдержанными и скромными людьми. Кабинет включил в свой состав и барристера Санчеса Романа, который держался срединной позиции. Это имя в сообщении радио Мадрида было встречено толпой на улицах и в кафе криками: «Измена!» и «Предатели!». 100 000 рабочих двинулись от муниципалитета на Пуэрта-дель-Соль. «Оружия, оружия, оружия!» – на ходу скандировали толпы. Тем временем предпринимались попытки найти какой-то компромисс. Генерал Мьяха, командовавший расположенной в Мадриде дивизией, добродушный офицер республики (в армии его называли Папой), которого Мартинес Баррио назначил военным министром, позвонил Моле в Памплону. После обмена любезностями Мола откровенно заявил, что выступил против правительства. Несколько позже ему позвонил сам Баррио и предложил пост в правительстве. «Народный фронт не может обеспечить порядок, – ответил Мола. – У вас есть свои сторонники, а у меня свои. Если бы мы заключили сделку, мы предали бы и свои идеалы, и своих людей. И нас обоих стоило бы линчевать». Эти смелые слова генерала Молы обошлись стране в тысячи жизней – включая и его собственную. К тому моменту стало ясно, что хотя мятеж в Памплоне и не увенчался мгновенным успехом, но и подавить его сразу тоже не удалось. Мола взял на себя огромную ответственность за ход событий. Но как он мог отступить на этом этапе? И если бы даже и пошел на это, другие его просто отодвинули бы в сторону. Аналогичный призыв, с которым Баррио по телефону обратился к генералу Кабанельясу в Сарагосе, тоже не увенчался успехом4. Когда в ночь с 18-го на 19 июля эти попытки завершились неудачей, на рассвете Асанья, Мартинес Баррио и лидеры социалистов Прието и Ларго Кабальеро провели новые консультации. Социалисты предупредили, что не остается никакой альтернативы, кроме как раздать оружие профсоюзам. Вскоре громкоговорители мадридского радио оповестили, что вновь сформированное правительство «констатирует объявление фашизмом войны испанскому народу». Администрация, как и при Касаресе Кироге, была полностью сформирована из либералов республиканских партий, выходцев из среднего класса. Но социалисты, коммунисты и анархисты объявили, что поддерживают новых министров, и формально отложили в сторону свои противоречия. Премьер-министром стал Хосе Хираль, профессор химии и близкий друг Асаньи; до этого он был министром по морским делам. Генерал Посас, возглавляющий гражданскую гвардию, и генерал Кастельо, военный губернатор Бадахоса, стали соответственно министром внутренних дел и военным министром. Оба считались надежными республиканцами, а Хираль надеялся, что их присутствие в правительстве убедит средний класс его поддержать, а также усилит либеральные позиции в армии. Новое правительство немедленно предприняло тот неизбежный шаг, от которого Касарес, до конца верный Конституции, уклонялся. Народ должен получить оружие! 19 июля с восходом солнца от военного министерства по улицам Мадрида двинулась вереница грузовиков с ружьями к штаб-квартирам CNT и UGT, где их разбирали ожидавшие оружия толпы, которые с яростным восторгом восклицали: «Но пасаран!» и «Салют!». Такие же приказы раздать все имеющееся в наличии оружие были по телефону отданы гражданским губернаторам всех провинций, хотя во многих случаях они уже запоздали, ибо их отдавали на рассвете того летнего дня, когда вторая волна мятежей затопила Испанию. Именно тогда Франко, сойдя с борта «Стремительного дракона», ступил на африканскую землю, где его встретил в Тетуане Сайнс де Буруага, в том самом аэропорте Сан-Рамьель, где предыдущим днем были разгромлены последние республиканцы, возглавляемые двоюродным братом Франко майором Лапуэнте5. «Чуррука» в Кадисе взял на борт первую часть Африканской армии и 200 мавританцев, которым предстояло высадиться непосредственно в Испании. Команды военных кораблей, что пошли на юг к Альхесирасу, были готовы восстать против своих офицеров. Даже такой крутой коммунист, как Эль Кампесино, позже выразил удивление, что в течение одного-единственного дня было «столько крови и боев».
В Мадриде, в Барселоне и всюду, где, как обычно, в воскресенье должны были состояться бои быков, они были отменены6. Началась давно предсказанная кровавая коррида народа Испании.
2 В результате тщательного расследования удалось установить, что все генералы испанской армии, которые активно поддерживали республику, были масонами.
3 Мадридские анархисты ко всем этим событиям относились индифферентно, поскольку всецело были заняты организованной ими забастовкой строителей.
4 Кабанельяс считал себя республиканцем. Его убедил присоединиться к мятежу некий молодой офицер, который приставил пистолет ему к голове и сказал, что для решения у него остается минута.
5 Позже Лапуэнте был расстрелян. Франко вылетел из Лас-Пальмаса утром 18 июля. Прежде чем приземлиться в Тетуане, он сделал остановки в Агадире и Касабланке. Вполне возможно, что генерал благоразумно не торопился прибыть в Марокко, пока не убедился, что его друзья одержали там победу.
6 До конца Гражданской войны в Испании вообще больше не проводилось боев быков.
Глава 17
19 июля повсюду царили суматоха и неразбериха. То и дело вспыхивали конфликты, которые так и не получали разрешения.
В Астурии гражданская гвардия Хихона закрепилась в казармах Симанакас. В Овьедо, центре революции 1934 года, где с февраля шло революционное брожение, возникла любопытная ситуация. Город был полностью потерян для мятежников. Но командующий гарнизоном полковник Аранда, который в Марокко обрел репутацию самого умного стратега, представился и гражданскому губернатору и руководству профсоюзов как надежный «меч республики». Он убедил их, что ситуация далеко не так серьезна, чтобы вооружать рабочих. Гонсалес Пенья, который руководил восстанием в Астурии 1934 года, и Белармино Томас, еще один депутат от социалистов, позволили уговорить себя и согласились с Арандой, чья политическая ориентация оставалась для них неизвестной. Четыре тысячи шахтеров, которые могли бы обеспечить безопасность Овьедо, двинулись на поезде через Астурию в Мадрид. В девять вечера, созвонившись с Мол ой, Аранда объявил, что присоединяется к мятежникам. Он был поддержан силами гражданской гвардии и фаланги. Левые в Овьедо запаниковали. Но остальная часть Астурии была настроена враждебно к Аранде, и к 20 июля он оказался в плотном кольце осады шахтеров.
В Басконии третья и самая южная провинция ее, Алава со столицей в Витории, была без труда захвачена мятежниками во главе с полковником Алонсо Вегой. Но две другие провинции, Бискайя и Гипускоа, были столь же легко удержаны правительством. В Бильбао, столице Бискайи, мятеж вообще не состоялся. Расквартированный там полк, естественно, был готов поднять мятеж, но его предал полковой кузнец. В Сан-Себастьяне, столице Гипускоа, военный губернатор полковник Карраско был арестован. Тем не менее Прието все утро звонил из Мадрида, дабы убедиться, что далекая от революционных настроений Баскская националистическая партия поддержит правительство. Но ему не стоило беспокоиться. К полудню и в Бильбао, и в Сан-Себастьяне вместе со всеми горными и рыбацкими деревушками обеих провинций прошла всеобщая мобилизация добровольцев. В обоих городах была создана хунта обороны, многие известные деятели правого крыла оказались под арестом, а их машины реквизированы. Эти шаги были инспирированы баскскими националистическими политиками во главе с Мануэлем де Ирухо. Тем временем военные заговорщики продолжали мешкать, теряя время. Наконец телефонный звонок от Молы побудил полковника Вальеспина, закрепившегося в казармах Лойолы в Сан-Себастьяне, к решительным действиям. Две пушки были наведены на здание гражданского управления. Все его служащие сбежали, дав возможность освободиться полковнику Карраско. Что он и сделал, присоединившись к другой группе правых, засевших в отеле «Мария-Кристина». Восставшая гражданская гвардия заняла клуб «Гран Казино». Сложилась ситуация, при которой прекрасная летняя столица Испании могла оказаться в руках мятежников. Когда в эфире радио Сан-Себастьяна послышался револьверный выстрел, диктору пришлось объяснять: «Выстрел, который вы только что слышали, был произведен нашим товарищем, который, споткнувшись, выронил оружие. Жертв нет». Хотя полковник Карраско и объявил военное положение, полковник Вальеспин откладывал выступление – «маньяна»3. А ночью мощная колонна республиканцев со стороны оружейного центра Эйбара начала занимать город.
Попытки справиться с мятежом при помощи конституционных средств постигла неудача. Этот исход был неизбежен, поскольку большинство так называемых сил законности и порядка присоединились к мятежникам, которые утверждали, что именно они представляют законность и порядок. Единственную силу, способную сопротивляться мятежникам, представляли профсоюзы и левые партии. Тем не менее прибегнуть к помощи этих сил означало для правительства необходимость смириться с неизбежностью революции слева. И не стоит удивляться, что такие либералы из среднего класса, как Касарес, опасались столь решительного шага. Но при той ситуации, которая сложилась в Испании в ночь на 18 июля, он был неизбежен. В городах, где состоялся мятеж, в Марокко и Андалузии, им уже противостояли революционные левые партии. Именно такую революцию Кейпо де Льяно подавлял в Севилье, хотя сам спровоцировал ее.
Таким образом, всю Испанию накрыло огромное облако актов насилия, в которых нашли себе выход ссоры и враждебность, копившиеся многими поколениями. Поскольку связь была затруднена или вообще прервана, каждый город оказался предоставлен сам себе, и его драма развивалась как бы в вакууме. Географическая разобщенность в Испании стала главным фактором социального разъединения нации. Региональные амбиции посеяли ветер и теперь пожинали бурю. Центральная власть прекратила существование, и в ее отсутствие отдельные личности и города стали вести себя вне всяких норм и правил, словно ни общества, ни истории для них не существовало. В течение месяца без суда и следствия казнили около ста тысяч человек. Были разорваны на куски несколько епископов, а церкви осквернены. Образованные христиане проводили вечера, убивая неграмотных крестьян. Подавляющее большинство этих преступлений с обеих сторон было делом рук людей, уверенных, что они совершают не только справедливые, но и благородные деяния. Тем не менее они вызвали такой накал ненависти, что, когда наконец был установлен какой-то порядок, он мог лишь рационализировать эту ненависть, единственным исходом которой могла быть только война. И было бы совершенно неправильно считать, что такое развитие событий вызывало отвращение и неприятие. Испанцы из всех партий с головой кинулись в войну, напоминая веселые ликующие толпы в столицах остальной Европы августа 1914 года, хотя в 1936 году испанцы подсознательно чувствовали, что они должны примыкать к какой-то партии.
Эти ужасные последствия предвидел Касарес Кирога, когда в ночь на 18 июля он в отчаянии мерил шагами свой кабинет в Пасео-де-Кастельяна, только недавно покрытый позолотой. Предельно измотанный, Касарес пришел к выводу, что ему остается лишь подать в отставку. Президент Асанья только сейчас ясно увидел размер поджидающей их катастрофы. Он тут же призвал Мартинеса Баррио, непревзойденного мастера компромиссов, составить новое правительство, которое попробовало бы договориться с мятежниками. Все новые министры были достаточно сдержанными и скромными людьми. Кабинет включил в свой состав и барристера Санчеса Романа, который держался срединной позиции. Это имя в сообщении радио Мадрида было встречено толпой на улицах и в кафе криками: «Измена!» и «Предатели!». 100 000 рабочих двинулись от муниципалитета на Пуэрта-дель-Соль. «Оружия, оружия, оружия!» – на ходу скандировали толпы. Тем временем предпринимались попытки найти какой-то компромисс. Генерал Мьяха, командовавший расположенной в Мадриде дивизией, добродушный офицер республики (в армии его называли Папой), которого Мартинес Баррио назначил военным министром, позвонил Моле в Памплону. После обмена любезностями Мола откровенно заявил, что выступил против правительства. Несколько позже ему позвонил сам Баррио и предложил пост в правительстве. «Народный фронт не может обеспечить порядок, – ответил Мола. – У вас есть свои сторонники, а у меня свои. Если бы мы заключили сделку, мы предали бы и свои идеалы, и своих людей. И нас обоих стоило бы линчевать». Эти смелые слова генерала Молы обошлись стране в тысячи жизней – включая и его собственную. К тому моменту стало ясно, что хотя мятеж в Памплоне и не увенчался мгновенным успехом, но и подавить его сразу тоже не удалось. Мола взял на себя огромную ответственность за ход событий. Но как он мог отступить на этом этапе? И если бы даже и пошел на это, другие его просто отодвинули бы в сторону. Аналогичный призыв, с которым Баррио по телефону обратился к генералу Кабанельясу в Сарагосе, тоже не увенчался успехом4. Когда в ночь с 18-го на 19 июля эти попытки завершились неудачей, на рассвете Асанья, Мартинес Баррио и лидеры социалистов Прието и Ларго Кабальеро провели новые консультации. Социалисты предупредили, что не остается никакой альтернативы, кроме как раздать оружие профсоюзам. Вскоре громкоговорители мадридского радио оповестили, что вновь сформированное правительство «констатирует объявление фашизмом войны испанскому народу». Администрация, как и при Касаресе Кироге, была полностью сформирована из либералов республиканских партий, выходцев из среднего класса. Но социалисты, коммунисты и анархисты объявили, что поддерживают новых министров, и формально отложили в сторону свои противоречия. Премьер-министром стал Хосе Хираль, профессор химии и близкий друг Асаньи; до этого он был министром по морским делам. Генерал Посас, возглавляющий гражданскую гвардию, и генерал Кастельо, военный губернатор Бадахоса, стали соответственно министром внутренних дел и военным министром. Оба считались надежными республиканцами, а Хираль надеялся, что их присутствие в правительстве убедит средний класс его поддержать, а также усилит либеральные позиции в армии. Новое правительство немедленно предприняло тот неизбежный шаг, от которого Касарес, до конца верный Конституции, уклонялся. Народ должен получить оружие! 19 июля с восходом солнца от военного министерства по улицам Мадрида двинулась вереница грузовиков с ружьями к штаб-квартирам CNT и UGT, где их разбирали ожидавшие оружия толпы, которые с яростным восторгом восклицали: «Но пасаран!» и «Салют!». Такие же приказы раздать все имеющееся в наличии оружие были по телефону отданы гражданским губернаторам всех провинций, хотя во многих случаях они уже запоздали, ибо их отдавали на рассвете того летнего дня, когда вторая волна мятежей затопила Испанию. Именно тогда Франко, сойдя с борта «Стремительного дракона», ступил на африканскую землю, где его встретил в Тетуане Сайнс де Буруага, в том самом аэропорте Сан-Рамьель, где предыдущим днем были разгромлены последние республиканцы, возглавляемые двоюродным братом Франко майором Лапуэнте5. «Чуррука» в Кадисе взял на борт первую часть Африканской армии и 200 мавританцев, которым предстояло высадиться непосредственно в Испании. Команды военных кораблей, что пошли на юг к Альхесирасу, были готовы восстать против своих офицеров. Даже такой крутой коммунист, как Эль Кампесино, позже выразил удивление, что в течение одного-единственного дня было «столько крови и боев».
В Мадриде, в Барселоне и всюду, где, как обычно, в воскресенье должны были состояться бои быков, они были отменены6. Началась давно предсказанная кровавая коррида народа Испании.
Примечания
1 На самом деле в Авиле мятеж начался только 19 июля. Телефонная связь продолжала исправно служить обеим сторонам – как и за все время Гражданской войны – достижение, которым ее американский менеджмент откровенно гордился.2 В результате тщательного расследования удалось установить, что все генералы испанской армии, которые активно поддерживали республику, были масонами.
3 Мадридские анархисты ко всем этим событиям относились индифферентно, поскольку всецело были заняты организованной ими забастовкой строителей.
4 Кабанельяс считал себя республиканцем. Его убедил присоединиться к мятежу некий молодой офицер, который приставил пистолет ему к голове и сказал, что для решения у него остается минута.
5 Позже Лапуэнте был расстрелян. Франко вылетел из Лас-Пальмаса утром 18 июля. Прежде чем приземлиться в Тетуане, он сделал остановки в Агадире и Касабланке. Вполне возможно, что генерал благоразумно не торопился прибыть в Марокко, пока не убедился, что его друзья одержали там победу.
6 До конца Гражданской войны в Испании вообще больше не проводилось боев быков.
Глава 17
19 июля. – Битва в Барселоне. – Хихон. – Овьедо. – Галисия. – Провинция Басков. – Бургос. – Сарагоса. – Памплона. – Вальядолид. – Революция на флоте. – Мятеж в Мадриде.19 июля в Барселоне, где еще недавно было до странности спокойно, разразилось крупнейшее сражение. Ночью величественный город был взбудоражен слухами. Все пространство от огромной центральной площади Каталунья вдоль тенистой авеню Рамблас с ее барами и цветочными магазинами вплоть до гавани у Пласа Пуэрта-де-ла-Пас, где с высокой колонны статуя Колумба вглядывалась в Средиземноморье, было заполнено толпами. Генерал Льяно де ла Энкомьенда, командир дивизии, расквартированной в Барселоне, предупредил своих офицеров, что, если в силу обстоятельств ему придется выбирать между двумя экстремистскими движениями, он без промедления сделает выбор в пользу коммунизма, но не фашизма. Среди тех, кто слушал его, были и руководители мятежа (в том числе и кавалерийский генерал Фернандес Бурриель, который до возвращения генерала Год еда с Мальорки командовал городским гарнизоном), который планировалось начать на следующий день. Предполагалось, что войска из самых разных казарм должны стянуться на площади Каталунья. Занять остальную часть города, скорее всего, будет несложно. Но заговорщики не оценили уровень враждебности к ним со стороны гражданской гвардии города, которой командовали генерал Арагуррен и полковник Эскобар1, а также огромного количества рабочих, в массе своей анархистов. Вечером 18 июля президент Компаньс отказался подчиниться требованию «Оружие – народу!». Тем не менее члены CNT силой захватили несколько арсеналов и теперь были готовы к неизбежной схватке. Буквально в одно мгновение руководители анархистов превратились из разыскиваемых преступников хоть и не в защитников демократии, но в «лидеров антифашистского революционного альянса». Тем временем Льяно де ла Энкомьенда сообщил Компаньсу, что в гарнизоне все спокойно. Все же президенту не спалось. В два часа ночи он и Вентура Гассоль, поэт и его советник по культуре, вышли на проспект Рамблас. Компаньс низко надвинул на глаза мягкую шляпу. Растрепанная шевелюра его спутника, завитки которой падали на лоб, придавала ему вид скрипача прошлого века. Бурное веселье субботней ночи Барселоны постепенно уступало место уже традиционному для этого города революционному рассвету. Внезапно стало ясно, что улицы заполнены не праздными гуляками, а вооруженными рабочими. Танцевальная музыка в динамиках сменилась настойчивыми призывами к пролетарскому единству. В передаче Радио Мадрида голос Пассионарии призывал помнить о восстании в Испании 1808 года, встретившем Наполеона. В четыре утра Компаньс получил известие: войска под командованием полковника Лопеса-Амора оставили свои казармы Педральбес на севере города и движутся к площади Каталунья.
Карта 6. БарселонаСолдат в казармах подняли спозаранку и выдали по солидной порции бренди. Им сообщили, что их посылают то ли громить анархистский мятеж, то ли пройти маршем по городу в честь так называемой Барселонской олимпиады – фестиваля, организованного левыми силами, противостоящим официальным Олимпийским играм, которые должны были начаться в Берлине. Но две группы мятежников так и не встретились, поскольку и та и другая натолкнулись на яростное сопротивление рабочих, возглавляемых анархистами. Те получили поддержку полиции и гражданской гвардии, которая в Барселоне, едва ли не единственная в Испании, полностью сохранила верность правительству2. Артиллерийской колонне под командованием полковника Лопес-Амора удалось добраться до площади Каталунья, где они обманом захватили здание телефонной станции, но продвинуться дальше не смогли. Офицеры, возглавлявшие мятеж, оказались не в состоянии справиться с революционной непредсказуемостью противника. Второе артиллерийское подразделение захватила колонна вооруженных рабочих, которые, стреляя в воздух, преградили военным путь и «страстными словами» упросили мятежников не открывать огонь. Затем им удалось уговорить войска повернуть пушки против своих же офицеров. Но большая часть вооруженных столкновений в Барселоне проходила далеко не так легко, и рабочим удавалось добиваться успеха только за счет собственной гибели. Утром Годед вернулся с Мальорки, которую он захватил практически без единого выстрела. Ему не удалось ни вдохнуть мужество в свои войска, ни стянуть к ним подкрепление. Бои продолжались весь день. Площадь Каталунья была завалена телами людей и конскими трупами. В начале вечера старое здание управления порта, где Годед расположил свою штаб-квартиру, было взято штурмом. Сам Годед попал в плен и был вынужден обратиться по радио к своим сторонникам со сдержанным и благородным призывом сложить оружие, как поступил Компаньс, когда была подавлена революция 1934 года. Годед пошел на это главным образом для того, чтобы удержать своих сторонников на Мальорке от посылки подкреплений, о которых он просил ранее. Голос генерала был слышен по всей республиканской Испании, и повсюду его слова встретили с энтузиазмом. К вечеру в руках мятежников оставались лишь казармы Атансарес близ порта, и у подножия колонны Колумба засели два пулеметчика, которые весь день поливали огнем выход с бульвара Рамбле на Пласа Пуэрта-де-ла-Пас.
19 июля повсюду царили суматоха и неразбериха. То и дело вспыхивали конфликты, которые так и не получали разрешения.
В Астурии гражданская гвардия Хихона закрепилась в казармах Симанакас. В Овьедо, центре революции 1934 года, где с февраля шло революционное брожение, возникла любопытная ситуация. Город был полностью потерян для мятежников. Но командующий гарнизоном полковник Аранда, который в Марокко обрел репутацию самого умного стратега, представился и гражданскому губернатору и руководству профсоюзов как надежный «меч республики». Он убедил их, что ситуация далеко не так серьезна, чтобы вооружать рабочих. Гонсалес Пенья, который руководил восстанием в Астурии 1934 года, и Белармино Томас, еще один депутат от социалистов, позволили уговорить себя и согласились с Арандой, чья политическая ориентация оставалась для них неизвестной. Четыре тысячи шахтеров, которые могли бы обеспечить безопасность Овьедо, двинулись на поезде через Астурию в Мадрид. В девять вечера, созвонившись с Мол ой, Аранда объявил, что присоединяется к мятежникам. Он был поддержан силами гражданской гвардии и фаланги. Левые в Овьедо запаниковали. Но остальная часть Астурии была настроена враждебно к Аранде, и к 20 июля он оказался в плотном кольце осады шахтеров.
В Басконии третья и самая южная провинция ее, Алава со столицей в Витории, была без труда захвачена мятежниками во главе с полковником Алонсо Вегой. Но две другие провинции, Бискайя и Гипускоа, были столь же легко удержаны правительством. В Бильбао, столице Бискайи, мятеж вообще не состоялся. Расквартированный там полк, естественно, был готов поднять мятеж, но его предал полковой кузнец. В Сан-Себастьяне, столице Гипускоа, военный губернатор полковник Карраско был арестован. Тем не менее Прието все утро звонил из Мадрида, дабы убедиться, что далекая от революционных настроений Баскская националистическая партия поддержит правительство. Но ему не стоило беспокоиться. К полудню и в Бильбао, и в Сан-Себастьяне вместе со всеми горными и рыбацкими деревушками обеих провинций прошла всеобщая мобилизация добровольцев. В обоих городах была создана хунта обороны, многие известные деятели правого крыла оказались под арестом, а их машины реквизированы. Эти шаги были инспирированы баскскими националистическими политиками во главе с Мануэлем де Ирухо. Тем временем военные заговорщики продолжали мешкать, теряя время. Наконец телефонный звонок от Молы побудил полковника Вальеспина, закрепившегося в казармах Лойолы в Сан-Себастьяне, к решительным действиям. Две пушки были наведены на здание гражданского управления. Все его служащие сбежали, дав возможность освободиться полковнику Карраско. Что он и сделал, присоединившись к другой группе правых, засевших в отеле «Мария-Кристина». Восставшая гражданская гвардия заняла клуб «Гран Казино». Сложилась ситуация, при которой прекрасная летняя столица Испании могла оказаться в руках мятежников. Когда в эфире радио Сан-Себастьяна послышался револьверный выстрел, диктору пришлось объяснять: «Выстрел, который вы только что слышали, был произведен нашим товарищем, который, споткнувшись, выронил оружие. Жертв нет». Хотя полковник Карраско и объявил военное положение, полковник Вальеспин откладывал выступление – «маньяна»3. А ночью мощная колонна республиканцев со стороны оружейного центра Эйбара начала занимать город.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента