И. Н. Диго. Эффект Холла, или Как меня обманула одна девушка

   – Неужели я такой обычный и прогнозируемый? – обескураженно произнес я.
   – Я угадала? Значит ты прогнозируемый, но успокойся, для меня ты очень даже особенный.
   – Какая наглая лесть! И все же приятно, когда ты мне льстишь. Кстати, мы идем вечером в театр. Адрес – Поварская, 33. Начало в семь. Не знаю, как называется спектакль, но должен быть интересным.
   – Стоп-стоп-стоп. Затараторил. Переключись, пожалуйста. Я не твоя новая сотрудница. А ты уже купил билеты? – спросила она.
   – Да.
   – А если бы я не смогла пойти сегодня, ты бы, наверное, позвонил другой и пригласил ее вместо меня? – продолжила она.
   Мне вспомнился вчерашний вечер и его концовка.
   – Нет, я бы просто пошел один и сидел бы одновременно на двух стульях.
   – Ты знаешь, обычно в театрах есть такие жесткие перегородки между креслами, и сидеть на них, наверное, не очень удобно, – заметила она со смехом.
   – Ну, я бы тогда сидел поочередно то на одном кресле, то на другом. Или сидел бы на одном, а на второе положил какие-нибудь свои вещи. Например, снял бы ботинок и поставил на кресло.
   – Фу! Он, наверное, отравил бы воздух, и вокруг тебя образовалось бы еще больше свободного пространства. Представляешь? Полный зрительный зал, а вокруг тебя такой круг пустых кресел. Только одна старушка с насморком сидит рядом и ничего не понимает. Как тебе компания?
   – Обижаешь! – возмутился я. – И я хорошо пахну, и все мои ботинки тоже.
   – Ну, если ты так приятно пахнешь, я, так уж и быть, пойду с тобой в театр, – со смехом заключила она.
   Мое сердце встретило ее согласие радостным стуком о ребра.
   Все складывалось хорошо. Я был у театра без пятнадцати семь. В семь ноль пять прибежала запыхавшаяся и улыбающаяся Лео. С разбегу прыгнула мне в объятия и поцеловала в губы. Я, не отпуская ее, пару раз обернулся вокруг своей оси, и, кружась, мы проскочили мимо контролерши. Пришлось вернуться и предъявить билеты. Это было сумасшествие, но это было весело. Контролерша покачала головой, но улыбнулась. В партер уже не пускали. Мы полубегом поднялись в бельэтаж.
   – Как называется спектакль? – спросила Лео.
   – Не знаю.
   – Ты совершенно безответственный. Смотри быстро в билет и признавайся, куда ты меня притащил, – продолжила она смеясь.
   – Когда я тебя приглашал, тебя волновал только запах моего ботинка. Причем ты даже не уточняла, правого или левого, – ответил я с чувством и получил тычок в ребра. – Ой!
   – Понял, понял. Называется «Приворотное зелье».
   – А-га! – вскричала она. – Ты специально! Вот ты какой! Колдовать! Все! Я ухожу! Сиди один на своих стульях! Вот!
   – Я не знал! Если бы я посмотрел на билеты раньше, я бы точно их поменял на что-нибудь типа «Преступление и наказание» или «Анна Каренина»!
   – Так я и знала! Значит, ты меня под поезд хочешь бросить или как старушку, топориком. Все! Теперь я точно ухожу. – Смеясь, она развернулась и сделала шаг.
   Я поймал ее руку. Притянул к себе. Она развернулась. В глазах ее играли веселые искорки. Приблизилась вплотную, потянулась ко мне и…
   – Молодые люди! – услышал я чей-то сварливый голос над самым ухом. – Вы в зал пойдете или вам и здесь хорошо?
   – Идем, идем. В зале темнее, – задорно ответила Лео.
   В зале действительно было темнее. Спектакль уже шел. В эпицентре сцены возвышалась, словно статуя Свободы, Мария Аронова. Вокруг нее скакал молодым козликом ее ухажер по сериалу «Солдаты». Там он был лейтенантом-интеллигентом, а здесь – инфантильным французом, влюбившимся в итальянку. «Ну вот, “Солдаты-22”», – подумал я про себя. Но оказалось, что француз ухаживает за молодой дочерью Ароновой.
   Дело якобы происходило во Флоренции, но декорации изображали морское побережье. Видимо, Золотой мост через море только строился, поэтому его тоже не изобразили. В остальном зрелище было просто феерическим. Больше всех веселил сын Фарады. Фамилия у него не Фарада, а какая-то серьезная, связанная со словом полиция. Зато с ГАИ, наверное, общаться легко. На сцене шалили и шутили. Зал смеялся до слез. По окончании все долго хлопали и дарили цветы.
   Мы тоже хлопали и смеялись. Обидно, но когда в спектакле много шуток, потом их невозможно воспроизвести. Ты только помнишь, что было очень смешно, но конкретные шутки сливаются в единый смешной калейдоскоп.
   – Что будем делать теперь? – спросил я после спектакля.
   – Что хочешь! – просто ответила она.
   – Какой прекрасный ответ, лаконичная ты моя, – заметил я и задумался на секунду.
   – Джонка! – пришло мне на ум.
   – Мы летим в Китай, чтобы покататься на лодке? А мне завтра в институт! Хотя можно и не ходить! Я согласна, – весело выпалила она.
   – Я думаю, до утра мы успеем! Наш самолет зовется «Ягуар» и летает над самой землей. Девушка! Займите кресло второго пилота.
   – А можно я буду стюардессой? Миленькой такой стюардессой, – кокетливо спросила она.
   – Будь! – сказал я и потянул рукоятку коробки передач на себя. Машина взвилась и рванула с места. Через пять минут мы уже совершили посадку на Тверском бульваре около здания МХАТа, в торце которого был расположен ресторан «Джонка».
   – Обманщик! Это не Китай! – притворно закричала она, поцеловала в щеку, а острыми пальчиками ущипнула в районе ребер.
   – Это не Китай? – также притворно возмутился я. – Это Китай! И еще какой Китай! Такого риса с овощами и морепродуктами ты и в Китае не найдешь!
   – Если б я не была так голодна, я бы тебе ни за что не простила такого обмана.
   – Да здравствует голод! – воскликнул я, и мы ввалились в «Джонку».
   Мы весело перекусили. Принятие пищи в хорошем обществе и в отличном настроении очень способствует ее усвоению. После ужина за чашкой зеленого чая меня мучил один-единственный вопрос: куда ехать и что с этим счастьем делать. Направо поедешь – на Щелковском будешь, налево поедешь – дома на Рублевке будешь. Я всегда мог мысленно гордиться собой, что всегда, получая информацию, осмысливаю ее и принимаю разумное решение. Так и на сей раз. Я точно помнил ответ Лео после театра, что она готова ехать со мной куда угодно и даже готова забыть о завтрашних занятиях. Я, конечно, мог все испортить каким-нибудь идиотским высказыванием или поступком во время ужина, но тогда она не сидела бы сейчас рядом со мной такая сияющая. Итак, ответ понятен, ехать ко мне, то есть налево.
   Отлично! Решение принято! И какое! Это то, чего я хочу сейчас больше всего на свете! Мы выходим из «Джонки» и садимся в машину. Выезжаем на дорогу и поворачиваем… направо! Мы едем в сторону Щелковского шоссе. Я сосредоточенно рулю. Впечатление, будто это не я, а какой-то мой двойник сидит сейчас за рулем и целенаправленно портит мне настроение. Лео притихла на соседнем кресле, инстинктивно понимая, что происходит что-то неладное.
   «Ах, да! – думаю я про себя, – я же запрограммировал себя днем на «театр и никакого секса». Ну, так ситуация поменялась! Девушка чуть ли не вслух заявила, что готова сегодня на многое. А я, получается, пасую в самый ответственный момент. Или, может, я боюсь повторения вчерашней истории? Да нет, ту девушку я просто не хотел, а Лео, это – Лео».
   Бывает, что делаешь совершенно необъяснимые вещи. Я ехал в сторону ее дома и не мог повернуть назад. Настроение отчаянно портилось. Я уже не мог шутить. Я не мог улыбаться. Лицо будто застыло. Мне хотелось сказать ей, что это не я, но ничего не мог поделать с собой.
   В молчании я довез ее до дома. Остановился у подъезда. Повернулся к ней. Она печально посмотрела на меня. Поцеловала в губы и молча вышла из машины. Я постоял немного, переводя дух, и поехал домой.
   Я не сказал ей, что улетаю завтра на несколько дней в Париж по делам. Вот такая я сволочь. Сам себе удивляюсь иногда.

10.

   Париж – это то место, куда бегут русские, когда на родине им трудно дышать. Я чувствовал себя диссидентом. Мне тоже было трудно, и я пытался забыться сменой обстановки. Хотя это и была запланированная деловая поездка, но ощущения были именно такими. Я чувствовал себя диссидентом, сбежавшим из Москвы от проблем, знакомых и меняющегося мировосприятия.
   Это было новым, потому что до этого в Париж я приезжал в совершенно другом настроении. Но так было даже интересней.
   В аэропорте Шарля де Голля я арендовал Pegeout 607 и рванул в центр. Русские, приезжая в Европу, традиционно берут какую-нибудь очень большую представительскую машину, видимо, чтобы показать свою значимость на европейском уровне. Даже понимая, что богатый европеец может спокойно ездить по Парижу на «Смарте» – разновидности качественной европейской «Оки», – само понимание, что кто-то может увидеть русского за рулем «Оки», выбивает его из колеи. Поэтому богатые русские часто берут машину формата не меньше С-класса, а потом жутко мучаются, потому что пролезть на ней по улочкам-щелкам невозможно, а припарковаться и подавно.
   Мне приходилось сгибать боковые зеркала, чтобы протиснуться меж других автомобилей на французском S-классе. Все парковочные места на улицах Парижа были меньше размеров моей машины. Мне нужно было искать либо два места подряд, либо подземный паркинг. Но даже въезд на паркинг и его парковочные места были для меня жутко неудобными. Я не мог пролезть, проехать, выбраться из машины. Казалось, этот город окружает и давит на меня со всех сторон. От безысходности я начал пользоваться новым вариантом парковки, оставляя машину на углу улицы меж двух пешеходных переходов, подсмотрев этот вариант у местных таксистов.
   И хотя я знал, что так будет, я взял большую машину, потому что мне предстояло за несколько дней проехать не менее двух тысяч километров. Мне нужно было поездить по берегам Ла-Манша на северо-западе, а потом перебраться юго-западнее Парижа, чтобы исследовать долину реки Луары. Спустя два месяца мне предстояло везти в эти места партнеров по бизнесу и хотелось чувствовать себя здесь как дома вплоть до ресторанчиков и фирменных блюд. А при переезде на большие расстояния машина нужна очень комфортабельная. Ну, в общем, я поступил как типичный русский, несмотря на все мои оправдания.
   Первой моей целью на пути из аэропорта был маленький отель «Мольер» на одноименной улице. Навигации в огромном седане представительского класса почему-то не оказалось. На выезде из аэропорта я с удивлением обнаружил, что въезжаю в тоннель, поверх которого поперек моего движения движется огромный самолет, который либо только что совершил посадку, либо собирается взлетать. Это было удивительно. Тут же вспомнился отличный советский фильм с Андреем Мироновым в главной роли про итальянцев в России, ищущих какой-то клад под одним из питерских львов. Один из самых впечатляющих моментов фильма – самолет, который лавирует по шоссе поверх движущихся автомобилей. Интересно, кто у кого позаимствовал эту идею – создатели фильма или французский аэропорт?
   Посмеиваясь над смешными эпизодами фильма, я пересек черту малого Парижа и тут же попал в небольшую пробку с кольцевым движением. Любой московский водитель, если он чувствует себя уверенно в Москве с ее совершенно запутанным безобразием на дорогах, мгновенно способен адаптироваться фактически в любом городе мира. Так и я чувствовал себя в своей тарелке, бодро выворачивая с кольцевого движения вслед за автобусом.
   Выехав на небольшую улочку, я понял, что происходит что-то неладное, потому что навстречу мне ехали машины по трем полосам, а в мою сторону вела только одна полоска. Передо мной ехал злополучный автобус, за мной ехали такси и автобус, и все мы двигались по полосе, поперек которой через каждые пятьдесят метров было написано «Bus». Тут же вспомнился рассказ одного моего приятеля, с которого якобы содрали штраф в четыреста евро за то, что он хотел объехать сломавшуюся машину по такой полосе.
   Я засуетился, отчаянно пытаясь куда-нибудь свернуть. Но поворот был возможен только на ближайшем перекрестке, и то только налево, поперек трехполосной пробки. А следующий перекресток был большим, со светофором и с возможными полицейскими. Поэтому я по-московски вклинился поперек пробки. Водители встречных автомобилей оказались весьма и весьма доброжелательными, и мне удалось повернуть налево на маленькую улочку. Я ехал по ней, переводя дух и соображая, куда двигать дальше.
   Ориентироваться в автомобильном потоке оказалось очень легко. Весь город река Сена делит на южную и северную части. Поэтому с севера на юг можно двигаться по какой-нибудь большой улице до берега Сены и там уже принимать следующее решение. Ориентироваться также можно по большим площадям, где организовано круговое движение. На каждой такой площади находится какое-нибудь незабываемое архитектурное сооружение. Я никуда не спешил и устроил себе обзорную экскурсию. Неспешно поколесив по центру часа два, я начал спокойно ориентироваться во всех больших улицах северной части города. Улица Мольер оказалась в ста метрах от Лувра, была короткой, узкой и односторонней. Вообще, мне показалось, что односторонних улиц в Париже больше, чем двухсторонних. Но двигаясь на авто, запутаться трудно, потому что параллельно одной почти всегда есть другая, с противоположным движением.
   Припарковаться около отеля мне не удалось, потому что все три парковочных места были заняты. Поэтому я остановился точно перед входом, заблокировав движение, включил аварийку, бодро выскочил из машины, достал из багажника чемодан и вошел в отель. Поприветствовав портье на его родном французском языке, я отдал ему паспорт и ваучер и вежливо спросил, где тут ближайшая подземная парковка. Портье сказал, что паркинг в каких-нибудь ста метрах, и с беспокойством посмотрел на мою машину. Я оставил его заниматься моими документами и чемоданом и поехал устраивать свою машину.
   Минут через пятнадцать я снова появился в отеле, взял ключи и пошел в номер. Хитрый француз решил меня разместить на седьмом этаже под самой крышей. Войдя в номер, я тут же понял, что это скворечник. Потолок был немногим выше моего роста и по краям комнаты был к тому же скошен. Окна выходили в колодец-двор. Из окон было рукой подать до стен и крыш соседних домов. Не распаковывая чемодана, я вышел из номера и не спеша спустился обратно к портье, на ходу осматривая другие этажи и еле слышно напевая «Я тигр, а не кот, во мне сейчас живет не Леопольд, а леопард…»
   Второй этаж здания меня очень порадовал. Потолки высотой в четыре метра, всего три номера на этаже. Один из номеров с двустворчатыми дверями. «Отлично», – подумал я и сосредоточился на нескольких фразах, которыми, возможно, нужно будет обменяться с портье. После этого я отработал произношение этих фраз. При переговорах с французами невероятно важно не только говорить по-французски, но и правильно озвучивать слова и интонации. С более щепетильными людьми в этом вопросе мне встречаться не приходилось.
   Закончив необходимую словесную подготовку, я попытался припомнить что-нибудь светлое и хорошее, чтобы избавиться от переполнявших меня отрицательных эмоций. Я вспомнил, как ел вкуснейший вафельный рожок с фисташковым мороженым всего двадцать минут назад, и пообещал себе в случае удачных переговоров съесть еще один такой же.
   Итак, к борьбе за комнату я был готов. Не хватало только боксерских перчаток, ринга и зрителей. Я бодро спустился к портье, улыбнулся ему самой доброжелательной улыбкой и произнес:
   – Извините, месье, я хотел бы узнать в какое время в вашем замечательном отеле завтрак?
   – О да, месье, вот расписание завтраков и ужинов, – ответил портье со стандартной улыбкой.
   – А где находится ресторан и на сколько человек он рассчитан? Я так спрашиваю, потому что имею привычку подолгу завтракать, но не хотел бы никому мешать, – продолжаю я заготовленные фразы.
   – Вход в наш небольшой ресторанчик вот здесь, справа от меня. Вы можете приходить в любое указанное в расписании время. Я думаю, что вы никому не помешаете. Постояльцев в это время года почти нет, – ответил он.
   «Вот поросенок! – подумал я про себя, – в отеле почти никто не живет, а он засунул меня в этот скворечник. Ну, ничего! Загнал ты, парень, себя в угол!»
   – У вас замечательный отель. А почему он называется «Мольер»? – продолжил я.
   Если первые фразы были нужны для понимания самой возможности переселения и для отсекания вероятного ответа «других номеров нет», то теперь была задача максимально расположить к себе собеседника. Для этого необходимо уйти от стандартных вопросов и заставить его поразглагольствовать на какую-нибудь отвлеченную тему, но по возможности касающуюся отеля. Парень с удовольствием рассказал легенду, что якобы в этом доме на втором этаже жил и писал Мольер. По рассказу чувствовалось, что портье неравнодушен к писателю.
   – На втором этаже? Это, наверное, номер с двустворчатыми дверями? – изумленно спросил я.
   – Да, именно! Хотите, я вам его покажу? – Парень был доволен, что нашел во мне исправного слушателя.
   Я согласился, осмотрел апартаменты, которые по площади были раза в два больше моего скворечника. Убедившись, что в номере никто не живет, я выслушал еще какую-то историю про Мольера и нанес решающий удар:
   – Вы знаете, у меня есть чувство, что вы тоже пишете. – Парень замер на месте, слегка покраснел и с удивлением посмотрел на меня.
   – Ну что вы, я только любитель. Так, пару никчемных рассказов, которые никому не нужны.
   – Ну, прежде всего имеет смысл писать для себя. А напечатают или нет – это совершенно другой вопрос. Вы знаете, я тоже когда-то пытался писать. Написал, а потом выкинул. А теперь жалею.
   Ну, все! Теперь мы оба глубоко творческие натуры, бизнесмен и портье – люди искусства. Но так как мы теперь такие одинаковые, отказать мне будет почти невозможно.
   – О, как бы я хотел почувствовать себя настоящим писателем хоть на секунду! – воскликнул я. – Месье! Поселите меня хотя бы на день в этот номер, пожалуйста!
   Заметьте! Я ни разу не сказал о том, что мне не нравится мой номер на седьмом этаже. Я искал и нашел другую причину. И сделал все, чтобы мне было невозможно отказать. Загнанный в угол соратник по перу лихорадочно придумывал ответ.
   – Но, этот номер немного дороже и к тому же здесь не работает кондиционер, – нашелся он.
   – Да! Кондиционер – это очень серьезная неисправность, – сказал я, а про себя подумал, что в это время года кондиционер мне точно не понадобится. – Но я все равно готов занять этот номер и доплатить за переезд при условии, что вы устраните эту неисправность. Так вы дадите мне почитать ваше ненапечатанное?
   – Да, – ответил он, и это был ответ, который был мне нужен.

11.

   Спустя полчаса, весьма довольный собой, я поглощал свой бонусный рожок и напевал: «Пирожок вдвойне вкусней, если это… заработал». Сегодня по плану был отдых. Я пошел к Лувру через площадь с фонтаном, на которой стоит театр Комеди Франсез. Немного полюбовавшись одиноким фотографом, который пытался запечатлеть брызги фонтана, я осмотрелся, и взгляд мой упал на рыбный ресторанчик. «Вот ты-то мне и нужен», – подумал я про себя и смело шагнул навстречу ужину.
   Что нужно русскому в Париже? Эйфелева башня? Это – если впервые приехал. На самом деле – свежие морепродукты и старые добрые вина. Конечно, в последнее время в Москве тоже можно покушать морских гадов и выпить настоящего французского шампанского, но стоимость ужина заставит худеть остаток недели.
   В Париже ценник хорошего рыбного ресторана тоже заставляет призадуматься, но если знать, что заказывать, можно фантастически отужинать и за пятьдесят евро. Но что заказывать, я не знал. Зато в моем распоряжении были хорошее настроение и французский язык. Французский язык – это золотая отмычка к сердцу каждого француза. Пользуйтесь ею, даже если вы знаете только слова приветствия, и они будут к вам доброжелательны. Но ни в коем случае не стоит приветствовать французов на английском. Уж лучше на русском, но только не на английском. В большинстве случаев английский они знают, но начать на нем разговор – ниже достоинства приличного француза. Это противостояние у них в крови на подсознательном уровне. Долгие века они соревновались, кто кого, и вот хотя бы в языковом плане старушка Англия одержала верх.
   В ресторане я доброжелательно поздоровался с менеджером. Меня спросили, зарезервирован ли для меня столик. Хороший признак. Я неспешно рассказал, что столик не бронировал, но хотел бы отведать свежих морепродуктов, устроив себе полноценный ужин во французском стиле. Мне тут же предложили один из свободных столиков. Я сказал, что столик мне нравится, но остался на пару минут рядом с менеджером. Рассказал ему историю, что только что прилетел, устроился на соседней улице, и попросил его как специалиста выбрать за меня, голодного русского, прибывшего из голодной страны, блюда и напитки по всем правилам кулинарного искусства, начиная с аперитива и заканчивая десертом. Меня спросили, желаю ли я попробовать устриц. На это я ответил, что явился сюда исключительно ради всевозможных морских гадов и рыб, и также добавил, что я – не нувориш и хотел бы уложиться в разумную сумму, если это в принципе возможно.
   Я счастливо улыбался и кивал, когда француз рассказывал мне об ассортименте рыбы и всевозможных соусах, которыми так славится их ресторан. Не сказать, что я много понял, но улыбка на манер Чеширского кота и активное кивание выказывали мою крайнюю заинтересованность. Менеджер, довольный собою как специалистом и мною как добропорядочным слушателем, тоже заулыбался, сам составил заказ и сказал, что все блюда обойдутся мне в пятьдесят евро. Я уже видел краем глаза, что любой десерт в этом ресторане стоит не меньше пятнадцати, поэтому горячо поблагодарил менеджера и попросил его дать распоряжение официантам также рассказывать мне о тех блюдах, которые они будут подавать. Француз был мною доволен и сказал, что по возможности и сам будет подходить и комментировать тонкости кулинарного искусства и haute cuisine.
   Приятно чувствовать себя центром внимания. Около меня суетились, со мной разговаривали, мне показывали, какие щипчики и вилочки использовать для того или иного блюда, в какой последовательности и какими соусами поливать, что там внутри и как это достать; объясняли, на каком языке говорят устрицы, и если они пищат и сворачиваются, будучи политыми соком лимона, то это хорошо. Менеджер рассказал немного о вине, сортах винограда и географии французских вин.
   Удивил аперитив, который смешивался из невиданного мной ранее ликера и белого сухого вина, и ромовая баба в качестве десерта. К тому, что десерт часто пропитывают ромом, коньяком или ликерами, я давно привык. Но я видел впервые, чтобы приносили десерт и отдельно целую бутылку рома. На мой вопрос, что с этим делать, официант быстрым движением отхватил большой кусок ромовой бабы, положил мне на тарелку и вылил на все это огромную рюмку рома. Напиток тотчас был поглощен тестом десерта.
   – Вуаля! Пробуйте! Делайте так же, и главное – не жалейте рому, – сказал довольный собой официант.
   Я попробовал, и ромовое счастье мгновенно проникло мне в кровь.
   В таком состоянии я вышел из ресторанчика и через минуту был у пирамиды – центрального входа в Лувр. Развернувшись спиной к Лувру, я бодро пошел через сад в сторону Елисейских Полей. Все цвело и благоухало, пестрело всеми цветами радуги. Дорожки были посыпаны гравием и напоминали однотонные солнечные полоски среди травы и цветов.
   Елисейские Поля, как всегда, были заполнены фланирующими из бутика в бутик или из кафе в кафе толпами людей. Стульчики и столики многочисленных ресторанчиков, расставленные прямо на улицах, напоминали шахматные клетки. Это кафе заполнено туристами и французами с глубоко европейскими корнями, а это – арабами, мужчинами и женщинами, одетыми преимущественно в черное. Мелькают немыслимые черные платки, закрывающие половину женского лица, и оттуда, как из автомобильного шлема, сверкают глаза, черные как смоль бровки и ресницы. И по всему кафе идет глобальное братание. Люди в черном знают друг друга и кивают в знак приветствия. И это производит настолько сильное впечатление, что невольно проходишь мимо до ближайшей интернациональной белой клетки, даже не останавливаясь, чтобы рассмотреть что-нибудь интересное. И черных клеток на Елисейских Полях с каждым годом становится все больше и больше.
   Я еще раз для себя отметил, насколько сложно адекватно воспринимать чужую культуру, если тебе с молоком матери не передалась хотя бы какая-то ее часть. Ведь та же паранджа! Какой немыслимый дополнительный потенциал для флирта между мужчиной и женщиной! Представьте! Сначала тебя удивляет ее удивительно мелодичный голос и яркие, как звезды, глаза. Ты пытаешься представить ее образ, овал лица, форму губ, ямочку на щеке. А девушка должна как-то себя показать. и желательно исключительно с лучшей стороны. И вот ты наконец увидел ее лицо, и… О, счастье – образ совпал. Это Любовь! Ура-ура! Или. То, что ты себе представлял, абсолютно не совпадает с увиденным. Но голос! Этот чудесный голос! Ты же влюбился в него раньше, чем увидел ее лицо. Итак. О, любимая! Накинь обратно паранжу и продолжай рассказывать мне сказки. Я хочу любить твой голос. Рождаемость растет. Черных шахматных клеток становится больше. Так при помощи шарфов и галстуков совершаются демографические революции.
   С такими идиотскими мыслями я гулял по Елисейским Полям. Потом взял такси, доехал до Эйфелевой башни, заставив таксиста проехать по самому красивому и богатому мосту Парижа – мосту Александра III. Этот мост – воплощение России и русского народа, его богатства и расточительства, пафоса и красоты. Говорят, что в непростые для России 90-е теперь уже прошлого века Ельцин предоставил золото для восстановления скульптур моста. А это не один килограмм. В то время как долг России Парижскому клубу увеличивался день ото дня, и просвета пока не видно… Ну что ж, жить будем дальше.
   Эйфелева башня после семи вечера очень похожа на новогоднюю елку на четырех ножках, потому что на ней навешаны фонарики и сумасшедшие елочные гирлянды. А еще если к ней подходить со стороны жилого квартала, то узкие петляющие улочки загораживают красавицу башню. И вдруг совершенно неожиданно она возникает как-бы из ниоткуда, во всем величии, и смотрит на тебя сверху вниз, словно учительница на ученика.

12.

   Лео опоздала всего на сорок минут. Я не волновался, просто чувствовал неладное. Я чувствовал неладное, еще находясь в Париже. Неправильными были ее недовольные интонации, с которыми она говорила со мной по телефону. Она выговаривала слова и мягко и жестко одновременно.
   Я был уверен, что она придет. Она пришла. Ее легкий силуэт мелькнул в толпе. Я был уверен, что это именно она.
   – Лео! – мягко сказал я.
   – Леонид! Это ты? А я думала, что ты навсегда скроешься от меня в Париже, – сказала она, глядя пристально мне в глаза.
   – Ты же знаешь, что от тебя нелегко уйти! Я очень соскучился по тебе! – и потянулся к ней в попытке поцеловать. Она мягко отстранилась.
   – Правда? А чего ты хочешь сейчас? Не спеши! Подумай и скажи! Представь, что у тебя одно-единственное желание.
   Я внимательно посмотрел на нее. Легкая улыбка играла на ее губах. Зеленые глаза смотрели на меня и с радостью и с грустью одновременно. Грудь чуть вздымалась под легким платьицем. Я понял, что хочу многого, но главное – чтобы она была рядом как можно дольше.
   – Хочу тебя поцеловать! – ответил я.
   – Только и всего? Хорошо! Один поцелуй – и я пошла.
   – А может, не один? Может, хотя бы два?
   – Два? Это слишком много для тебя! Один! И никаких гвоздей!
   – Гвозди? Ка… – только и успел я сказать. В следующий момент я оказался во власти поцелуя. Ее поцелуя. Или в ее власти. Это было неважно. Беспомощная нежность овладела мной целиком. Несколько мгновений я и реальность были отдельно друг от друга. Потом мое «я» снова вернулось в машину, чтобы услышать стук пассажирской двери. Легкий силуэт исчезал в толпе.
   Я выскочил как ужаленный и бросился за ней. Плотная масса людей не хотела меня пускать. Непроходимый человеческий лес мешал моим поискам. Силуэт Лео мелькнул вдали и окончательно растворился в толпе. Я в растерянности стоял посреди движущегося потока и не мог ничего предпринять.