Ибрагимбеков Рустам. На речном пароходе

   - Зачем нужно было в окно лезть? - повторил он еще раз. Шихмурзаев молчал.
   - Что ты молчишь? - спросил Эльдаров.
   - Официантка боцмана испугалась... а другая за ней... Что теперь будет?
   - А что еще может быть? Вчерашнего тебе недостаточно? - Эльдаров встал.
   - Октай-муаллим, вся надежда на вас... - Шихмурзаез тоже встал, голос его дрожал. - Прошу вас как-нибудь повлияйте... Если он напишет, нас исключат...
   - Да не волнуйся, не напишет, - сказал Эльдаров. - Разве ты виноват в чем-нибудь? Нельзя так всего бояться. Все будет хорошо. Я не дам вас в обиду...
   Когда Эльдаров вернулся в каюту, Салманов умывался.
   - Ну, как самочувствие Шихмурзаева? - спросил он, хитро улыбаясь.
   - Волнуется.
   - Ты успокоил его?
   - Как я мог успокоить, если от меня ничего не зависит.
   - Ну, не надо скромничать, от тебя зависит столько же, сколько и от меня. А то, что ты не стал его успокаивать, это хорошо. Пусть не думает, что все так просто.
   - Газанфар-муаллим! - Эльдаров, забыв о возрасте Салманова и о многих других соображениях, из-за которых считал неудобным для себя вступать с ним в пререкания, закричал: - Неужели вы не понимаете, что так нельзя?! Неужели вам это непонятно?! Ведь он весь дрожит от страха... Нельзя так унижать человеческое достоинство... Никто не имеет права на это, ни вы, ни я, никто другой... Поймите это...
   Голос Эльдарова сорвался, он замолчал, тяжело переводя
   дыхание.
   - Это ужасно, - сказал он еще раз и сел на стул. Салманов перестал обтираться полотенцем и подошел к нему.
   - Пойми, - сказал он. - Мне не меньше твоего жаль его. Но если бы он вел себя подобающим образом, ничего бы не было вообще. Сам во всем виноват...
   Эльдаров посмотрел на него, и Салманов торопливо добавил:
   - Уверяю тебя, мне самому все это неприятно. Я ночью спать не мог из-за этого. Если до ребят не дошел вчерашний шум, мы даже собрание не устроим. Скажу им пару слов и все...
   - Нельзя, чтобы он так боялся. Надо объяснить ему, что мы не собираемся никуда писать о них.
   - Хорошо, хорошо, успокойся. Я и не собирался писать. Я же еще вчера сказал тебе. Зачем, чтобы их исключали, это и не входило в мои намерения...
   Когда они пошли завтракать, Шихмурзаева и Садыхова в ресторане не было. Не было и Оли. В остальном все было так же: почти все студенты вместо своего третьеклассного сидели здесь, многие пили пиво.
   - Кажется, ничего не знают, - сказал Эльдаров.
   - Похоже на то, - согласился Салманов.
   - Прошу тебя, увидишь их, - сказал он, когда они кончили завтракать, скажи, чтобы зашли к нам, побеседуем.
   Они вышли из ресторана, Салманов пошел писать отчет, а Эльдаров отправился на поиски Шихмурзаева...
   Утром следующего дня, когда Эльдаров водил студентов по Кинешме (Салманов, "обезвредив" Шихмурзаева и Садыхова, счел возможным остаться на пароходе, чтобы поработать над отчетом), он узнавал и не узнавал ее, Шихмурзаев держался рядом с ним. Он уже оправился от испуга, но все еще оставался молчаливым. Жалость, которую испытывал к нему Эльдаров в то утро, перешла вдруг в чувство собственной вины.
   На пароход они вернулись за полчаса до отплытия. У сходней их поджидал Салманов.
   - Что ты наделал?! Что наделал?! - закричал он и зака чался из стороны в сторону. - Как теперь выпутаюсь я из этого?
   Кто поверит?..
   - А в чем дело, что случилось? - встревоженный этими криками Эльдаров забыл о том, что спрашивать сейчас что-либ. нет смысла, потому что, схватившись за голову, Салманов плот но зажимал уши.
   - Я тебе верил, как сыну... У меня дети... Он напишет раньше и получится, что я хотел все скрыть. Эта грязная история...
   - Газанфар-муаллим, успокойтесь. Кто напишет?
   - Если ты замешан в этом деле, то незачем и меня впутывать в него. Все знают, какой я человек... Как мог ты, педагог, так поступить? Актерша сказала капитану, что ты первый познакомился с ней, а Шихмурзаев после тебя. Теперь я понимаю, почему ты его защищал. Ты скрыл от меня... Правда все равно раскроется, но я не хочу, чтобы создалось впечатление, что я покрываю вас, Салманов отпустил наконец уши и поднял на Эльдарова глаза, полные слез и обиды. - Спасибо тебе, большое спасибо. Вот как ты отблагодарил меня за все хорошее...
   - При чем тут я? - растерянно спросил Эльдаров. - Во-первых, не я их знакомил, просто он присутствовал, когда я попросил у нее книгу. А во-вторых, откуда я мог знать, что он приведет ее к себе?
   - А почему ты скрыл это от меня? Ты все время врал мне. Ты, находясь на педагогической работе, свел их... да, да свел. Другим словом это не назовешь, ты свел их, а до этого демонстрировал этому Шихмурзаеву свои методы и приемы... И нечего сейчас делать вид, что тебя удивляют мои слова, ты прекрасно знал, что занимаешься делами, несовместимыми со званием педагога, прекрасно знал и поэтому скрывал от меня, поэтому встал на защиту Шихмурзаева!.. Знай, что в педагогическом вузе такие штучки не пройдут!..
   - Газанфар-муаллим, неужели вы думаете, что они все это организовали с моего ведома?
   - Не знаю, это не мое дело. Я должен написать все как было. Капитан может опередить меня... В хорошем же я буду выглядеть свете! Получается, что боцман накрыл их, капитан обнаружил, что познакомились они через тебя, а я только тем и занимаюсь, что покрываю вас, скрываю все от руководства... Я столько раз предупреждал тебя, что мы должны быть осторожны, потому что у нас не обычный вуз, наши студенты - будущие педагоги, они должны быть морально чистыми людьми...
   - Но вы же знаете, что я не причастен к этому делу, вы же сами вечером сказали мне обо всем. Помните, я лежал, а вы пришли и сказали мне о лангетах?
   Салманов энергично замахал руками.
   - Ничего я не помню! - крикнул он, - откуда я знаю, что ты не притворялся тогда?! Может быть, ты все знал и только делал вид, что не знаешь? После стольких обманов я ничему больше не верю!
   - И вы напишете, что я их познакомил?
   - А что мне делать? Дело приняло такой оборот, что жалеть
   я никого не могу.
   Эльдаров ничего не ответил. Судьба Шихмурзаева и Садыхова была решена, просить же сейчас этого насмерть перепуганного человека о себе не имело смысла. Эльдаров лег на койку и отвернулся к стене. Послышался звук отодвигаемого стула, Салманов подошел к нему.
   - И ты еще на меня обижаешься? Сам во всем виноват, а делаешь такой вид, будто тебя оклеветали. Ты же познакомился с этой шлюхой, честно? И Шихмурзаев был при этом?
   - Ну и что же, что познакомился? А если бы я ее раньше знал? Значит, я должен был бы с ней не разговаривать только потому, что Шихмурзаев любит женщин? Он взрослый человек и вполне отвечает за свои поступки. Я тут ни при чем. Просил я у нее книгу или не просил, это ни на что не повлияло. Пишите обо мне все, что хотите! Можете написать, что я там был весь вечер. Что вам в голову придет, то и пишите...
   - Как тебе не стыдно?! - возмутился Салманов. - Ты что же думаешь, что я тебя угробить хочу? Зачем мне это нужно?! Я тебя, как сына, люблю, а ты мне такие вещи говоришь. Да если бы не этот капитан, я о тебе вообще ничего не написал бы.
   - А почему вы решили, что он напишет в институт?
   - Это уже не имеет значения, дело приняло такие масштабы, что я в любом случае должен поставить в известность ректорат. Если бы не был замешан педагог, другое дело, а сейчас, когда и ты умудрился влезть в эту историю, мое молчание могут истолковать как соучастие.
   - Никто вам не говорит, чтобы вы не писали. Раз необходимо, то пишите.
   - Ну вот, ты опять обижаешься. Я тебе объясняю, а ты как
   ребенок.
   - Вы собираетесь написать обо мне черт знает что и хотите,
   чтобы я еще благодарен вам был? Конечно, мне обидно.
   - А что, если напишем, что ты знал ее давно?
   - Можно, но я не хотел бы принимать участие в этом деле. Пишите все, что сочтете нужным.
   - Ну ладно, ладно, нечего дуться. В конце концов ничего страшного я тебе не сказал. В отцы тебе гожусь. Вставай, посидим, подумаем, как все это обстряпать побезобиднее.
   - А зачем я вам? Вы напишите, как сочтете нужным, а потом, если захотите, покажете мне.
   - Ну ладно, я напишу, что вы были знакомы раньше, а Шихмурзаев присутствовал при вашем разговоре.
   Салманов сел за стол.
   - Напишу, что по просьбе боцмана я пошел туда и, когда постучался, эти женщины полезли в окно. Одну поймали, другая убежала. Шихмурзаев и Садыхов тоже убежали. Правильно?
   - Не совсем.
   - Нет, было именно так, а все остальное - твои домыслы, не имеющие никакой юридической ценности. Я же не пишу о том, что я думаю об этом деле... Мы излагаем, все как было. А все остальное не наше дело... Я вообще не понимаю твоей позиции. Ты же педагог в конце концов. Конечно, их жаль, но согласись, что они сами виноваты во всем, надо подчиняться правилам, не мы их придумали...
   Салманов принялся за письмо, а Эльдаров продолжал лежать, потому что встать и участвовать в этом деле он не мог, а выйти из каюты не решался любой опрометчивый поступок мог переменить намерение Салманова быть объективным, хотя бы настолько, насколько он обещал им быть.
   - Надо устроить общее собрание, - сказал Салманов, - и принять соответствующее решение.
   - Можно, - согласился Эльдаров.
   Салманов строчил быстро и безостановочно. Эльдарову не видно было его лица, но он хорошо представлял его, и то выражение исполнительности и страха, которое он приписывал ему сейчас, возбуждало в нем злобу и отчаяние.
   - Надо сообщить всем, что вечером собрание, - сказал Салманов.
   - Хорошо, - сказал Эльдаров и сел.
   - Только держись подальше от Шихмурзаева, - попросил Салманов. - Это ни тебе не нужно, ни ему.
   - Не могу же я бегать от него.
   - Бегать не надо, но держись подальше - погубишь себя.
   Эльдаров вышел на палубу. Надо было найти Шихмурзаева я предупредить его обо всем, чтобы он знал, как себя вести.
   На корме и в ресторане его не было. Сказав всем, кого ему удалось увидеть, о собрании, Эльдаров подошел к окну каюты Шихмурзаева, огляделся по сторонам и, уверившись в том, что никого вокруг нет, тихо постучался.
   - Кто там? - спросил Шихмурзаев.
   - Иди на корму. Постарайся, чтобы тебя не видели. - Эльдаров еще раз проверил, не видит ли его кто-нибудь сейчас и спустился на палубу третьего класса. Постоял там немного и пошел на корму.
   Шихмурзаев уже был там. Эльдаров рассказал ему о случившемся, объяснил, что Салманов, да и другие тоже не должны их видеть вместе и попросил хотя бы на время держаться подальше. Они уговорились встретиться сразу же после собрания и договориться о дальнейших действиях.
   - Ну иди, иди, прошу тебя, - сказал Эльдаров. - Мне надо вернуться поскорей, пока он не кончил это письмо.
   - Спасибо, - сказал Шихмурзаев. - А может...
   - Потом, потом, вечером поговорим подробно, - перебил его Эльдаров.
   Он быстро спустился в третий класс, прошел от кормы до носа и вернулся на верхнюю палубу.
   Салманов уже кончил письмо, когда он вошел в каюту, они подписали его и решили отправить в Костроме, до которой оставалось полчаса ходу.
   Поздно вечером, когда Салманов писал окончательный, чистовой вариант решения собрания, которое устроили между Ярославлем и Москвой, Эльдаров ходил вокруг него по каюте и никак не мог улучить момент, чтобы выйти на переговоры к Шихмурзаеву. Он еще и еще раз убеждал себя в том, что эта встреча лишена смысла. "Хотя бы из-за того, - рассуждал он, - что помочь я ему не могу, говорить нам не о чем, все, что я хотел сказать, я сказал, а то, что Салманов хватится меня сейчас, может пагубно отразиться на делах самого же Шихмурзаева..." Но, рассуждая так, Эльдаров не мог заставить себя лечь или хотя бы сесть за стол и заняться чем-нибудь, все ходил и ходил до тех пор, пока Салманов не кончил корпеть над решением и не попросил его проверить написанное. Эльдаров посмотрел на часы. Был второй час ночи. На корму не стоило идти хотя бы из-за того, что Шихмурзаев, наверное, ушел оттуда.
   - Все в порядке, - сказал Эльдаров, прочитав до конца. Он протянул Салманову решение и вдруг пошел к двери.
   - Я сейчас вернусь... одну минутку... - сказал он уже с палубы.
   Несколько метров, чтобы не обращать на себя внимания, он шел размеренным шагом. Потом побежал. Он был один на палубе, никто его не видел, и поэтому он бежал все быстрее и быстрее. Но Шихмурзаева на корме не было.
   Эльдаров сел на теплую горизонтальную трубу. Он просидел так довольно долго. Смотрел на редкие береговые огоньки и пытался не думать о том, что произошло. Потом встал, пошел в каюту и сел за стол.
   "Дорогие мои мама и папа, - написал он на одном из оставленных Салмановым листков, - пишу вам после долгого перерыва. Я бесконечно виноват перед вами, меня трудно простить, но если бы вы знали, как трудно работать в педагогическое вузе..."