Иден Дороти. Агнец на заклание

   Элис нахмурилась, когда осколки прошлого зазвенели в памяти.
   Как она попала в эту кровать в комнате с обоями в розовую полоску и огромным гардеробом, способным поглотить все, что угодно? А тело? Элис встревожилась. Откуда эта зловещая мысль? Головная боль вернулась, и она попыталась не думать. Тотчас в мозгу всплыло то, что она не хотела вспоминать: птицы, черные тяжелые птицы садятся на руки. И дождь, и ветер. И черные глаза улыбающегося Феликса.
   Пытаясь отделаться от мыслей, Элис внезапно услышала звук. Он слышался над головой и, казалось, походил на медленные приглушенные шаги, будто кто-то ходил, не желая поднимать на ноги весь дом.
   И вдруг одна мысль вытеснила все остальные. Дверь! Она заперта?
   Не зная, почему так сильно это желание, Элис слезла с кровати и зашаталась. Лунная дорожка качалась. Она ухватилась за край кровати, а потом за угол массивного шкафа. Кое-как добралась до двери и повернула ручку.
   Ее заперли.
   Странно, шок от этого открытия вернул ее к реальности. Элис тотчас все вспомнила. Она стояла и дрожала, уперевшись головой в дверь. Элис знала, что в доме Дандас, Маргарет и нет нужды запираться. Это было необходимо в доме Торпов. Это там Тотти сказала: «Заприте дверь». И только там кто-то мог жестоко подшутить над ней.
   Почему заперта дверь в доме Дандаса? Кто закрыл ее? Ведь она совершенно беспомощна!
   В нормальном состоянии Элис не впадала в панику. Но сейчас все, казалось, походило на кошмар. Невыносимо. Быть запертой в комнате! Она не может в ней оставаться. Она сойдет с ума.
   Элис в страхе и отчаянии гремела дверной ручкой и кричала. Она едва осознала, что дверь открылась, и почти без сознания она упала на руки Дандаса.
   — Элис, — произнес он глубоким проникновенным голосом. — Что с тобой, дорогая? Тебя что-то испугало? Я думал, ты спишь. Маргарет сказала, что ты заснула и не проснешься до утра.
   Элис слабо уцепилась за него, почувствовав под руками толстую шерсть халата. Мягкое тепло было удивительно уютным. Она так устала, так ослабела, что не хотела двигаться.
   — Почему я заперта в спальне? — спросила она и начала повторять без остановки:
   — Почему? Почему?
   Дандас поднял ее на руки и понес обратно в постель. Он смотрел на нее, и его зрачки расширились в темноте. Как странно меняет человека ночь. Но губы его были по-прежнему добры и мягки.
   — Бедная маленькая девочка! Прости. Ты испугалась. Но мы с Маргарет подумали, что так лучше. Мы не могли рисковать: если ты убежишь из дома, то простудишься.
   — Ox, — медленно выдохнула Элис. Она поняла — это из-за того, что она сбежала от Торпов среди ночи.
   — Не думай сейчас об этом, — успокаивал Дандас. — Мы поговорим потом. Сейчас ты выпьешь горячего молока и заснешь.
   Элис схватила его за руку.
   — Как долго я здесь?
   — Сейчас ночь вторника, точнее — утро среды.
   — Почти два дня. Но это ужасно! Дандас улыбнулся.
   — Да? Я так не думаю. Твоя болезнь нас беспокоит.
   — Но Камилла? — закричала она. Он замер.
   — Камилла?
   — Да! Она у Торпов. Они ее прячут. Надо выяснить. Вот почему я ушла оттуда в полночь. Дандас медленно и мягко сказал:
   — Ты не думаешь, что вообразила себе это? Удар был сильный. Ветка свалилась тебе прямо на голову. Хорошо, что она тебя не убила.
   В голове Элис все плыло, но она упрямо твердила:
   — Дерево на меня не падало. Кто-то вошел в мою комнату и прошептал: «Камилла здесь». Наверное, сама Камилла, хотя я не могу поверить, что она может так шутить.
   — В чем дело?
   Элис не хотела рассказывать о привязанных к кровати волосах — это выглядело бы глупо и по-детски. Даже Дандас, несмотря на всю его доброту, посмеялся бы над ней.
   — Неважно. Это всего один эпизод. Но я знаю: там, у Торпов, затевается что-то страшное. Дэлтон Торп от нее без ума. Он что-то сделал с ней. — Элис почти кричала. — Не смотри на меня так! Это правда! И кто-то поймал Уэбстера и убил. Кто-то боялся, что он расскажет. Дандас, мы должны все узнать!
   Он погладил ее по мягким волосам.
   — Конечно. Конечно, выясним. Я тоже видел Уэбстера, но, думал, птица убита в драке. У нее повреждена голова.
   — Ей свернули шею, — настаивала Элис. Она отчетливо помнила болтающуюся головку, уже ничем не напоминающую Уэбстера. Это была часть кошмара — безжизненно болтающаяся головка.
   — Возможно, — согласился Дандас, утешая. — Но не будем говорить об этом сейчас. Два часа ночи, и ничего нельзя сделать до рассвета. Итак, я пойду принесу питье, и ты заснешь. Ты удивишься, насколько днем все покажется тебе другим.
   Элис еще раз попыталась заговорить.
   — Здесь в доме тоже кто-то ходит. Ты должен посмотреть.
   Дандас улыбнулся.
   — Ну, это я. Объяснение простое: я плохо сплю по ночам, встаю и хожу по дому. Маргарет подтвердит. Прости, что я тебя напугал.
   Когда Дандас вернулся с двумя стаканами горячего молока на подносе, Элис успокоилась. Он не верил, что Камилла у Торпов. Но даже если она и там, с ней все в порядке, объяснил он спокойно. Да, он прав, ничего нельзя сделать в два часа ночи. И пока она больна. Надо поправиться как можно скорее, снова поехать в высокий элегантный дом Торпов и выяснить, что там происходит на самом деле.
   Она подумала, что не стоило убегать оттуда ночью. Феликс засмеет ее. Знает ли Феликс, что случилось? Дандас помог Элис устроиться на подушках, укутал шерстяной пижамной курткой ее плечи. Заботливо, как женщина.
   — Вот. Так хорошо и уютно, — сказал он голосом, похожим на черный бархат, теплый и мягкий. — Выпей и перестань думать. Еще будет время.
   — ТЫ очень добр ко мне, — слабо пробормотала Элис.
   — Нет. Но был бы рад. Благодаря небесам, я нашел тебя.
   Элис погрузилась в уют его голоса. Конечно, вопрос, который сидел у нее в голове, был не к месту.
   — Феликс знает?
   — Феликс Додсуорт? Водитель автобуса? Да. — Дандас понимающе улыбнулся. — Он ворвался сюда, как лавина. Боюсь, он решил, что из того школьного домика исчезают все женщины. Он успокоился, только когда увидел, что ты в порядке. Или почти в порядке. Ты несла всякую чепуху.
   — А что я говорила? — осторожно спросила Элис.
   — Большей частью то же самое, что и мне сейчас. Насчет того, что Камилла заточена у Торпов.
   — О, — сказала Элис, радуясь, что это единственная чепуха, которую она сказала. Она проглотила молоко и подумала: действительно ли Феликс расстроен? Конечно, он будет опечален, если с ней что-то случится. Но будет ли он страдать?
   Абсурдно думать, что Феликс может быть безутешным. Всегда найдется женщина, которая приласкает его.
   — Уже лучше, — сказал Дандас приятным тоном. — Ты улыбаешься.
   — Я? — Действительно ли она улыбалась, подумав о Феликсе, спросила себя Элис.
   Она посмотрела на Дандаса, на его круглое сияющее лицо, и ей вдруг захотелось дотронуться рукой до его щеки. Он такой добрый.
   Элис выпила молоко, и кошмары отступили. Головная боль утихла, а веки смежились.
   — Ты очень милая, — мягко проговорил Дандас. — И не убегай, ладно?
   Кто еще говорил ей, чтобы она не убегала? Элис широко открыла глаза.
   — Почему?
   — Потому что тебе еще нельзя оставаться одной. Завтра или, если ты еще будешь не в форме, послезавтра, я отвезу тебя в Хокитику. Ты сядешь на поезд и поедешь домой. Я уверен, твоим братьям не терпится узнать, что с тобой приключилось.
   — Моим братьям? — недоуменно переспросила Элис.
   — Разве ты не говорила, что у тебя шесть братьев?
   Элис с раскаянием вспомнила.
   — О, я так испугалась. Я дразнила тебя.
   — Дразнила?
   — Всю жизнь я мечтала о братьях, как и Камилла. Прости, Дандас. Это было глупо.
   Светлые глаза с огромными зрачками уставились на нее.
   — Значит, у тебя нет семьи?
   — Не здесь. Мои родители живут в Англии. Отец занимается дизайном самолетов. Я — единственный ребенок и немного лишняя в той жизни, которую они ведут.
   Дандас взял у нее пустой стакан и осторожно поставил его на поднос.
   — Как интересно, — проговорил он. — Самолеты. Ну а ты спряталась в кустах…
   — Отец будет разочарован своей дочерью.
   — Нет, — скачал Дандас с внезапной твердостью. — Я думаю, ты права. Я восхищаюсь тобой еще больше, чем прежде. Но мы обо всем поговорим после. Сейчас не стоит обсуждать чье-либо поведение или читать мораль. Я и так разрешил тебе слишком много говорить. А тебе надо спать.
   Элис легла на спину, подумав, что даже кровать здесь словно из бархата.
   — Ты очень хороший, — пробормотала она. — ТЫ не собираешься отослать меня, а?
   Дандас потрепал ее по щеке.
   — Оставайся, сколько хочешь. Могу тебя заверить…
   Его слова были прерваны тяжелыми шагами возле двери. Элис увидела на пороге Маргарет в старом голубом халате. Ее распущенные волосы обрамляли лицо, еще более мрачное, чем обычно.
   — Я почувствовала запах горелого, — сообщила девушка. — И опустилась. — Она перевела внимательный взгляд с отца на Элис.
   — Посмотри, насколько Элис стало лучше, — сказал Дандас, не обращая внимания на злобу и презрение дочери. — Она прекрасно поправляется. Это, конечно, все от сна. Доктор сказал, что ей нужен хороший отдых. Я напоил ее горячим молоком и теперь ухожу. А она снова засияет.
   — Что горит, Маргарет? — спросила Элис.
   — Я не знаю.
   — Ах, это! — улыбнулся Дандас. — Я только что сжег несколько старых вещиц — ведь я немного гончар, от бессонницы… Очень мило, детка, но я не собираюсь спалить дом. Леди, в кровати!
   Маргарет на минуту задержалась, словно ответ не удовлетворил ее, затем она повернулась на каблуках и вышла.
   — Она очень нервная, — проговорил Дандас. — И всегда была такой. Похоже, запах моего старого свитера разбудил ее. Может быть. А тебя это не беспокоит?
   — Нет, — ответила Элис. Она ничего не чувствовала, она только слышала медленные шаги, которые беспокоили ее. Очень беспокоили и мешали спать.
   — Спокойной ночи, дорогая. Завтра тебе будет гораздо лучше.
   — Да, — сказала Элис. — Спасибо.
   Дандас выключил свет, и розовые полоски обоев исчезли, а лунная дорожка снова пересекла комнату. Дверь осталась открытой, кошмары исчезли, однако сон ушел, а головная боль вернулась. Элис попыталась вспомнить выражение лица Маргарет, стоявшей в дверях, ее голос. Ей показалось, девушка не только рассержена и недоверчива, но и испугана.

Глава 10

   Кровать для нежданного гостя, гардероб, набитый одеждой, заморенный голодом кот, шубка из белки, запертая в дорожном сундуке, невинная болтовня, страстная записка от любовника, шепот в ночи, мертвая сорока.
   Вот ключи, с помощью которых она должна открыть тайну Камиллы.
   Элис проснулась с ясной головой, ее тело хорошо отдохнуло. Был день, светило солнце. Если бы не смутные мысли в голове, она получила бы удовольствие от вида за окном — белых горных пиков, бриллиантами сверкающих над зелеными листьями и густыми зарослями. Черный голубь резвился на дереве, выделывая почти балетные па и распуская хвост. Панораму оживляла симфония звуков. Элис лежала, слушая дрожащий звон высокой золотой туи, щебетание птиц, воркование голубей и диссонирующие с оркестром скрежет и однообразные вздохи хищной птицы.
   Но удовольствие исчезло, как только она вспомнила о Камилле. Хищная птица с ярким оперением под крыльями, смерть в жестком клюве. У Уэбстера, сороки, клюв был тоже жесткий. Но он использовал его для необычного занятия — разговора. Слишком многозначительно отнесясь к его высказываниям, Элис спровоцировала его гибель. Дандас утверждает, что птица ранена в драке. Правда, дикие сороки нападали на прирученных, но она сама видела тельце и не верила, что ее первое впечатление ошибочно. Нет, кто-то свернул ему шею.
   Даже если Камилла сейчас действительно у Торпов, они знают, что фантастической истории Элис едва ли кто поверит. Даже мягкий и честный Дандас посмеялся над ней. Принес ночью горячего молока и велел спать. И Феликс, должно быть, также воспринял ее историю как бред.
   Элис вспомнила чернобровое лицо Феликса, повернула голову и на туалетном столике заметила статуэтку — дрезденский фарфор Дандаса. Ночью ее здесь не было. Вероятно, он прокрался до того, как она проснулась. Дандас подумал, что эта очаровательная красотка обрадует больную. Да, ее кружевная юбка прелестна, ее тонкие запястья, точеные локотки изысканны, но главное — внимание Дандаса. Элис вспомнила слова Маргарет о том, что ее отец любит маленьких женщин. Она подняла свою руку и посмотрела на нее — маленькую, с детским запястьем. Однажды Феликс сказал:
   — Еще несколько дюймов — и мы бы сделали из тебя героиню. Но ты слишком миниатюрна, моя сладкая. Слишком миниатюрна для всех, кроме меня.
   Теперь ее миниатюрностью восхищается Дандас…
   Все еще поглядывая на поднятую руку, Элис вдруг поняла, что на пороге стоит Маргарет с подносом. Увидев, что Элис проснулась, девушка подошла и поставила его на столик возле кровати. Молча.
   Элис посмотрела на ее опущенное лицо и поняла, что Маргарет не расположена к беседе.
   — Доброе утро, Маргарет. Мне гораздо лучше. Я скоро встану и не буду вас беспокоить.
   — Сегодня утром придет доктор, — коротко сообщила девушка, — вам нельзя вставать без его разрешения.
   — Он разрешит, я уверена. — Элис поднялась на подушках. На подносе была тарелка с кашей, несколько остывших тостов с маслом, чашка бледного чая. Дандас, утверждая, что его дочь — хорошая хозяйка, вероятно, хотел ее поощрить.
   Всегда ли у него такой завтрак?
   — Спасибо, дорогая. Я возьму только маленький тост. Когда лежишь, совсем не хочется есть.
   Она заметила, как Маргарет посмотрела на фарфоровую фигурку и неодобрительно вздохнула. Не нравится. Ясно, это ревность.
   — Когда приедет доктор? — спросила Элис.
   — В десять.
   — Мне бы хотелось немного привести себя в порядок.
   — После завтрака.
   Через полчаса Маргарет принесла таз с водой, полотенце, щетку и расческу. Она не разрешила Элис самой заняться туалетом, сказав, что отец не велел Элис и пальцем шевелить до прихода доктора. Но Элис подумала, что Маргарет немного садистка, — она получала удовольствие, напустив ей мыла в глаза, налив воды за воротник и выдирая расческой волосы. Элис сдержалась. Ладно, один раз. После того как она встанет, Маргарет никогда больше не дотронется до нее. Возможно, девушка хочет быть доброй, но она неуклюжа. Тем не менее ее надо извинить.
   — Ты не собираешься стать парикмахером, верно? — спросила Элис, когда Маргарет снова дернула ее за волосы.
   — Нет, — ответила девушка, пропустив мимо ушей сарказм вопроса.
   — У меня где-то была лента. С ней получится аккуратнее, — сказала Элис.
   Маргарет хмыкнула. Конечно, она подумала, что Элис пожелала этого из кокетства. Но она нашла мятую голубую ленту и стянула кудри неуклюжим рывком.
   — Спасибо, — поблагодарила Элис. — Я знаю, ты недовольна, что я здесь, но, право, я ничего не могу поделать.
   Впервые Маргарет взглянула на нее, и ее глаза вдруг засияли.
   — Вы уйдете? Когда доктор разрешит?
   — Ну, конечно. Обратно в тот же домик. Казалось, пелена спала с глаз Маргарет. Она резко повернулась, перекинув полотенце через руку, и дрезденская леди упала с туалетного столика, рассыпавшись на мелкие кусочки. Элис вскрикнула.
   На миг Маргарет испугалась, затем встревожилась, а потом с внезапной радостью объявила:
   — Ну, одной меньше!
   — О, как жаль… Она такая прекрасная… Маргарет взглянула на нее.
   — Это случайно. Случайности неизбежны. Она подняла осколки. Элис была почти уверена, что она разбила фигурку специально. Из-за того, что Дандас принес ее сюда? Какая смешная!
   — Если бы я не лежала в кровати, твой отец не принес бы ее сюда. Стало быть, это моя вина.
   Маргарет собрала осколки и бросила их в корзину для мусора. Сквозь звон фарфора Элис услышала ее бормотание:
   — Глупая, ну почему ты не уходишь?
   Доктор с удивлением отметил, что Элис лучше. Это был маленький старик с дрожащими руками.
   — Вам повезло, милая, — сказал он. — Вероятно, вы очень удачливы.
   — Почему?
   — Если бы удар по голове пришелся на дюйм правее, если бы мистер Хилл не нашел вас, если бы вы не справились с простудой… Но мы живем не по «если», правда?
   Элис пришла в голову мысль, что она должна была умереть… Но никто не мог заставить дерево упасть на нее. Это чистая случайность в такую бурю, если, конечно, дерево ударило ее по голове. Вдруг она вспомнила, что держалась за ручку двери, пытаясь ее открыть…
   — Когда я смогу встать? — нетерпеливо проговорила Элис.
   — Не надо торопиться. Вам здесь удобно. Лучше всего полежать с недельку.
   — Я не могу! — возбужденно закричала Элис. — У меня дела!
   — Срочные дела? — спросил доктор. Его глаза слабо сверкнули. Он был добрый старикан, но слеп, как летучая мышь на свету, и невинен, как маргаритка. — Мистер Хилл мне сказал, что настаивает на вашем пребывании здесь до выздоровления. Он говорит, что вам нет нужды уезжать с побережья. А Маргарет — замечательная маленькая няня. Оставайтесь здесь и лежите себе в уюте и удобстве.
   Казалось, он понял, что Элис огорчена, и добавил:
   — Вы, конечно, можете вставать ненадолго днем, если не будете волноваться. Не волноваться — запомните.
   Он закрыл саквояж и собрался уходить. — И знайте, последствия этой болезни — склонность к нервозности. Запомните и постарайтесь не волноваться.
   Он был очень добр, но он не знал, что это как раз и невозможно.
   После его ухода в дверь постучал Дандас. Он был одет для похода на ледник.
   Его свитер радостного канареечно-желтого цвета был новым. Дандас выглядел мощным и очень сильным в этой толстой одежде и тяжелых ботинках.
   — Доктор говорит, что тебе лучше, Элис. Здорово! Прекрасный день. Я сегодня свободен. Я сказал Маргарет, чтобы она не давала тебе и пальцем пошевелить. Будь хорошей девочкой.
   Он подошел к кровати, нагнулся и поцеловал ее в лоб. От него приятно пахло кремом для бритья, седина делала его мужественным. Усталая кровь Элис побежала быстрее. Ее ласкали, за нее волновались. Чудесно!
   — Ты получила мой маленький подарок? — Дандас огляделся.
   Элис с раскаянием проговорила:
   — Ты имеешь в виду прелестную маленькую фигурку? Прости, но мы с Маргарет…
   Она заметила, каким злым стало его лицо, и он, едва сдерживаясь, сказал:
   — Ты имеешь в виду, что Маргарет… Ох, эта ее неуклюжесть… У меня особые чувства к этой маленькой вещице. — Он задумчиво посмотрел на Элис.
   («Ты тоже маленькая», — говорили его глаза.).
   — Я хотел поделиться с вами этими чувствами, — сказал он, — но неважно. Остались и другие статуэтки.
   Дандас вышел, а Элис выбралась из кровати. Маргарет, наконец, догадалась принести вещи из домика, и Элис обнаружила в огромном шкафу свой халат. Надела его и, услышав, что Дандас завел машину и отбыл, осторожно спустилась вниз. Казалось, там никого нет. Холодный горный воздух ветром влетал в открытую дверь и окна. Телефон стоял в холле. Сейчас можно позвонить в полицию Хокитики. И что она скажет? Исчезла подруга при странных, обстоятельствах? Подозреваю людей, живущих на ферме у ледника, — мистера Дэлтона Торпа и его сестру. Не проведете ли вы расследование? Ее рука почти взялась за телефон, но в последний миг ее что-то удержало. Это воспоминание об Уэбстере, мертвом и холодном в ее руках, и о голосе Феликса: «Скажи мне, что ты знаешь?»
   Вдруг Элис почувствовала слабость и усталость. Туман окутал ее, и, казалось, ничто больше не имеет значения, даже Камилла. Она пошла в столовую, села в большое кожаное кресло и закрыла глаза. Почему бы не внять совету Маргарет в не уйти? Дандас — единственный, кто хотел, чтобы она осталась. Дандас, пожалуй, влюбился в нее. Разве честно позволить ему это? Он видел в ней украшение своего дома, живую фигурку среди прелестных неживых, похожих на маленькие замершие призраки. Он любил бы ее так же, как своих фарфоровых дам.
   Приятно, когда о тебе заботятся. В нынешнем состоянии ума для Элис это был самый лучший выход. Что бы там ни говорила Маргарет.
   При имени Маргарет она вдруг осознала, что слышит ее голос. Девушка говорила кому-то:
   — Нет, боюсь, вы не можете ее увидеть. Доктор сказал: никаких посетителей.
   Это заявление было сделано обычным для Маргарет тоном, не терпящим возражений. И не из желания оградить Элис, просто она получала удовольствие от этого.
   — Когда я смогу ее увидеть? — голос Дэлтона Торпа звучал резко и нетерпеливо.
   Элис почувствовала головокружение. Она выскочила из комнаты и побежала наверх, в безопасность и уединение спальни. Но чтобы подняться по ступенькам, надо пересечь холл. Оставшись в ту ночь у Торпов, она бы не заболела и раскрыла тайну. Если, конечно, ничего худшего, чем та шутка, не произошло бы…
   Подняв голову, чтобы казаться выше на несколько дюймов, — она всегда так поступала в трудные минуты, — Элис вышла в холл.
   Маргарет твердила:
   — Я не знаю, когда ей разрешат принимать посетителей.
   Элис громко произнесла:
   — Доброе утро, мистер Торп. С чем связано ваше желание снова увидеть меня?
   Маргарет в изумлении отступила назад, и Элис увидела длинное худое лицо Дэлтона Торпа с близко посаженными глазами, которые могли быть неумолимо жестокими… Она представила его в плаще инквизитора и удивилась — откуда у Камиллы мужество шутить с таким человеком?
   Дэлтон вопросительно посмотрел на Маргарет. Та пожала плечами и вышла. Дэлтон взглянул на Элис.
   — Ох, мисс Эштон, я рад видеть вас снова в полном здравии.
   Но его холодные глаза и опущенные вниз уголки губ не могли ввести в заблуждение.
   — Со мной все в порядке, — коротко ответила Элис. — Я полагаю, вы хотите узнать, почему я ушла так внезапно в ту ночь?
   — Это я виноват из-за проколотых шин, — ответил он с неподдельной мягкостью в голосе.
   Вдруг Элис пришло в голову, что проколотые шины — обман, придуманный лишь для того, чтобы удержать ее у Торпов. А в это время Дэлтон взял машину и поехал обыскать коттедж Камиллы и убить бедного Уэбстера. Может, это Дэлтон открыл дверь? Почему она раньше об этом не подумала? Это показалось столь очевидным, что Элис отпрянула от него, будто он снова протянул к ней руки в темноте.
   — Вы их починили?
   — Естественно, — кивнул Дэлтон и добавил:
   — Моя сестра очень расстроена. И она слегла. У нее слабое здоровье. Так бывало даже в самые лучшие времена.
   — Мне жаль, — вежливо сказала Элис. (Разве ему не приходит в голову, что она тоже больна и сейчас — на грани обморока?).
   — Она просила меня узнать, что вас так расстроило. Бессердечное поведение Камиллы Мейсон очень беспокоит Кэт, и она считает, что лучше кое-что объяснить.
   — Мне очень интересно, где Камилла, — сказала Элис. — Знаете, той ночью кто-то подошел к моей двери и прошептал: «Камилла здесь». Ну не глупая ли шутка?
   Она невинно посмотрела на Дэлтона Торпа. Кончиком языка он провел по губам.
   — Абсолютная глупость. Такая глупость, что, я думаю, это вам приснилось.
   — Возможно, — кивнула Элис. — Но одно никак не могло присниться: кто-то привязал меня к кровати за волосы.
   Удивление блеснуло в глазах Дэлтона. Или вина, злость и страх?
   — Что за странности, мисс Эштон. У вас была лента? Уверен, она зацепилась за стойку кровати или все это приснилось.
   — Нет, — Элис покачала головой. — Я не паникую от сновидений. Возможно, мой побег — ребячество, но все так и было.
   — Исчезновение Камиллы всех нас заставило нервничать, — сказал Дэлтон. — В темную бурную ночь все воспринимается иначе. Я полагаю, это игра вашего воображения, и в любом случае, надеюсь, вы не держите на нас зла.
   Он был так вкрадчив, так учтив, что никто и никогда не поверил бы ее фантазиям. Он так разумно все объясняет. В полиции просто посмеются над ней. Возможно, он сказал правду. Возможно, ей все приснилось.
   Хотелось бы, чтобы это так и было — с этим человеком трудно бороться.
   — Я ничего не имею против вас, — пробормотала она и оперлась о стену. Лицо Дэлтона показалось ей очень близким. Потом удалилось. Снова приблизилось.
   — Я должен принять меры…
   Действительно ли он так сказал, Элис не была уверена, потому что в глазах у нее все мелькало. Его руки поплыли к ней, длинные и тонкие.
   — Я должен быть за это прощен… Его голос растаял…

Глава 11

   Элис лежала на залитой солнцем кожаной кушетке в столовой. Маргарет склонилась над ней с рюмкой бренди.
   — Проглотите это, — велела она. Ее голос не был недобрым, — он звучал спокойно и деловито.
   Элис подняла голову и сглотнула. Комната стала медленно сходиться в фокусе: кукушка в часах, стеклянный подсвечник, ваза, фарфоровые фигурки.
   Элис принялась считать бледных леди в оцепеневших позах. Одна, две, три, четыре, пять, шесть. Элис подумала, что их больше. Ага, вон еще одна — на книжном шкафу. Семь.
   — Я сказала мистеру Торпу, что вам нельзя принимать посетителей, — сказала Маргарет. — Если бы вы не оказались внизу, я не позволила бы ему с вами увидеться. А сейчас, сами видите, вам хуже. И мы положили вас на кушетку.