Я переоделась в белое хлопковое платье с розовыми лентами, тщательно уложила волосы и только тогда заметила листок бумажки на ночном столике. Он был сложен пополам и лежал рядом с хрустальным кувшином. Я схватила его и прочитала:
НЕ ДРОЖИ, ЖАКМИНО, ТЫ И Я — НАЙДЕМ ПОКОЙ В СМЕРТИ.
Я в ужасе вздрогнула. Жакмино? Что это — еще одна пытка? Что это значит? В порыве я уже собиралась порвать записку, но в последний момент одумалась. Больше я этого выносить не могла. Покой в смерти — какие ужасные слова! Я глубоко вздохнула и тщательно разгладила записку. Захлопнув за собой дверь, я направилась вниз, все больше вскипая с каждым шагом.
Миссис Мария, Коррин и миссис Беатрис собрались в большой комнате. Я прямиком направилась к ним.
— Мне хотелось бы знать, кто это написал?! — воскликнула я сердито, протянув им записку. —
Это не первая записка, которую я нахожу в своей комнате, но я бы предпочла, чтобы она была последней. Если это чья-то неуместная шутка, боюсь, я не нахожу в ней ничего смешного.
Миссис Мария взяла у меня записку и нахмурила брови.
— Дорогая, я не понимаю. Никто в этом доме не стал бы писать вам такую записку, — она говорила мягко, однако, определенно уверенно.
— Она не могла появиться ниоткуда. И, если уж мы заговорили обо мне, то, наверное, никто в этом доме не стал бы заходить ночью в мою комнату, стоять там и смотреть на меня. Однако заходили, по крайней мере, дважды. И не говорите мне, что я ошибаюсь, — меня возмущали их спокойные удивленные лица.
— Присядьте, мисс Гэби, — сказала Коррин, — вы вся дрожите.
Высокий голос миссис Беатрис еще больше вывел меня из себя:
— Коррин, надо бы сказать Полли, чтобы сбегала к доктору Брауни и достала что-нибудь для мисс Стюарт. У несчастной девочки нервный срыв.
— А вы — специалист по нервным срывам!
В дверях появились мистер Джон и мистер Эмиль. Миссис Мария подозвала мистера Джона и показала ему записку.
— Что это? — нахмурился он.
— А это, сэр, — сказала я, вставая, — я как раз и пытаюсь выяснить.
— Это вы нашли, мисс Гэби?
— Не думаю, что мне нужно было искать это. Ее так положили, что невозможно было не заметить. И она далеко не первая.
Он повернулся к ним.
— Кто это написал? — его лицо пылало гневом. Меня нисколько не удивили их отрицательные ответы.
— А сама она не могла ее написать? — это была миссис Беатрис.
— А зачем мне это делать? — вспыхнула я до того, как мистер Джон мог ответить.
— Миссис Беатрис, — он едва сдерживал гнев, — поскольку у вас нет оснований для таких обвинений, я настаиваю, чтобы вы извинились перед мисс Гэби.
Она сидела, холодно глядя поверх моей головы, плотно сжав губы.
— В этом нет необходимости, — сказала я, забрала записку, отправилась в свою комнату и оставалась там до обеда. Да кто вообще в этом доме не мой враг?
Казалось, даже Пити был против меня. Это началось вечером, за ужином. Мы закончили шоколадное суфле, и я напомнила Пити, что пора спать. Он дошел со мной до холла, а потом начал плакать и вырываться.
— Тетя Коррин! Где тетя Коррин?
— Она уже поднялась и готовится к приему, — сказала я резко.
Он надул губы, и по его щекам покатились слезы.
— Вы мне не нужны, мне нужна она! Пусть она меня уложит спать!
Я изо всех сил сопротивлялась искушению отшлепать его.
— Тогда, пожалуйста, если она согласится.
Я пошла вперед вверх по лестнице, не оглядываясь назад. Он брел за мной, шаркая ногами.
— Не расстраивайтесь вы из-за него так, мисс Гэби, — Коррин накрыла мою руку своей. В данный момент меня волновал только рыдающий Пити.
Я тяжело дышала, злясь на себя за то, что позволила им довести себя до такого состояния.
Я на секунду закрыла глаза и уже собиралась резко ответить, как вдруг увидела мистера Джона. Он направлялся к нам, его губы были твердо сжаты. Он крепко взял меня за руку.
— Пойдемте, вам нужно выпить еще чашечку кофе. Не дожидаясь ответа, он повел меня вниз.
— Мне не нужно успокоительного.
— Все равно выпейте, — тепло сказал он.
Он стоял надо мной, пока я не допила кофе.
Я поблагодарила его и сказала, что он был прав, и мне действительно стало лучше. Он дотронулся до моей щеки.
— Вы слишком взволнованны. А теперь пойдите наверх и приведите себя в порядок.
Он заглушил мою обиду и успокоил своей нежностью. Я быстро поднялась наверх; мое сердце часто билось. В комнате Пити было тихо, и я не стала заглядывать — это можно было сделать и потом, по дороге вниз. Через несколько шагов я услышала голоса, доносившиеся из комнаты миссис Беатрис. Сначала нельзя было разобрать, кто и о чем говорит, пока я четко не услышала свое имя. Я остановилась, не в силах сделать ни шага.
— Мисс Стюарт… — говорила миссис Беатрис. — Да. Да-да. Я так и предполагала. Эмиль знает?
— Конечно же, нет, — это был голос Коррин. — И никогда не узнает. Ты же понимаешь… — это был не вопрос.
— Коррин, — высокий голос умолял, в нем даже появились скулящие нотки. — Ты ведь ничего не сделаешь? Ты не можешь! Слышишь? Пожалуйста. Это должно остаться между нами, нельзя никому говорить. Коррин, все должно быть именно так, — ее голос сорвался. — Я не вынесу этого позора.
— Тебе не кажется, что немного поздновато это обсуждать? — хриплый голос звучал непреклонно.
— Ты не справедлива. Я пыталась, Коррин, я действительно пыталась.
— Да уж, пыталась!
Я невольно содрогнулась от ненависти, прозвучавшей в этом глухом возгласе.
Миссис Беатрис почти плакала.
— А она… мисс Стюарт, ты сказала ей обо мне?
— Она пока ничего не знает — до тех пор, пока я ей ничего не скажу. А это, дорогая мамочка, зависит только от тебя.
Из комнаты раздался шорох, я испугалась, что меня обнаружат, и поспешила в свою комнату.
Одеваясь, я мысленно возвращалась к этому разговору и пыталась разобраться в нем. Одно было совершенно ясно: миссис Беатрис и Коррин знали что-то о том, что происходит со мной в этом доме. Мне стало обидно, что Коррин ничего не сказала: я считала, что мы друзья.
Я оделась и, не в состоянии больше ждать, спустилась проверить Пити. Он крепко спал. Закрывая за собой дверь, я услышала звуки музыки и шум голосов внизу. Я все еще медлила.
Услышав голос Сина, я вспомнила, что он говорил мне о коте мисс Монтьюнто, ее быстром отъезде и о своей последней записке. Писали ли ей такие же записки перед тем, как она вдруг исчезла? А Лаурин Дьюхаут — получала она записки перед тем, как ее убили? Может быть, однажды кто-нибудь оставит записку, как будто от меня… Ведь я сама никогда такой записки не оставлю и по своей доброй воле не уеду. Это была новая, неприятная мысль.
Вдруг мне пришло в голову, что я никогда не искала записку Лаурин в комнате мистера Джона. В последнее время я слишком была занята своими проблемами. А ведь, может быть, это и было то самое звено, которого мне недоставало.
Я решила, что сейчас самое подходящее время — вся семья ведь внизу. Я осторожно добралась до его комнаты и тихонько вошла туда, тщетно пытаясь избавиться от чувства, что я проникаю туда, где мне не место. Но мне нужно было знать! В маленькой комнате — меньше чем моя — была простая мебель и пахло деревом и табаком.
Я дернула за крышку бюро. Она оказалась не запертой. Дрожащими руками я начала искать, стараясь не создавать беспорядка среди множества бумаг и конвертов. Через несколько бесконечно долгих минут я нашла то, что искала: розовый листок, завалившийся в щель. Когда-то его смяли; теперь он выглядел старым, помятым и забытым.
Крепко сжимая записку и чувствуя себя виноватой в том, что залезла в личные вещи мистера Джона, я тихо вышла и плотно прикрыла за собой дверь. Неожиданно за моей спиной раздался голос:
— Мисс Гэби?
Я застыла. Ужас охватил меня, я не смогла вымолвить ни слова.
— Я думала вы внизу, на приеме?..
Огромным усилием воли я заставила себя повернуться и посмотреть Коррин в глаза, радуясь, что это была она, а не ее мать.
— Просто кое-что нужно было взять, — промямлила я. — Я уже собираюсь вниз.
На дрожащих ногах я прошла, казалось, целую милю, пока не достигла своей комнаты, вошла и с облегчением захлопнула за собой дверь.
Не было времени читать записку, хотя искушение было почти что непреодолимым. Но в первую очередь я должна была быстро спуститься вниз.
Я спустилась в пустой холл. Дом был ярко освещен. Из большой комнаты доносились голоса, и оркестр играл «На ней был венок из роз». Я уже почти спустилась, когда Сип Брауни показался в дверях.
— Мисс Гэби! — он сделал шаг вперед. — Вы прекрасно выглядите! Лимонный цвет определенно вам идет.
Он улыбнулся и протянул руку. Я дала ему свою, вдруг обрадовавшись, что увидела его первым. Он провел меня в зал, через толпу танцующих. Мы станцевали два танца, а потом направились в дальний конец зала, где я увидела миссис Марию, как всегда элегантную в белой мантилье и парчовом платье. Я тепло с ней поздоровалась.
Коррин с розой в прическе танцевала с бледным блондином; на ней было кленового цвета платье, тщательно подогнанное но фигуре. Она улыбалась, должно быть, какому-то приятному замечанию. Она так чудесно выглядела, что я почти захотела, чтобы у меня в волосах тоже была роза. Я пожала плечами — это было бы только слабой попыткой подражания.
Сип добыл мне стул, и я отправила его танцевать с вновь прибывшими, осматриваясь в поисках мистера Джона. Когда я, наконец, нашла его, мое сердце потеплело: как замечательно он выглядел в своем черном костюме и простом белом жилете, танцуя с невысокой девушкой с завитыми русыми волосами и приятными чертами лица.
Танец закончился, и он подвел свою партнершу к ее матери.
— Мисс Гэби, — обратился он ко мне формальным тоном, — вы замечательно выглядите.
Я почувствовала, что в его взгляде в тот момент можно было прочитать гораздо больше. Я покраснела. Я знала, что выгляжу очень хорошо — лимонный цвет подчеркивал мои темные волосы и серые глаза. Снова заиграла музыка, и я сидела, отчаянно желая, чтобы он пригласил меня на танец, но он легко поклонился и повернулся по направлению к холлу.
— Если мои обязанности на этот вечер выполнены, то прошу прощения…
Мне пришлось опустить глаза, чтобы скрыть разочарование. Хотя он бы все равно не заметил: Син Брауни подошел к нему сзади и похлопал по плечу, не отрывая от меня взгляда.
— Дьюхаут! Ну и народу у тебя здесь! Он улыбнулся мне.
— Я пришел занять у вас все танцы на вечер. А иначе я только время потеряю даром. Правда, Дьюхаут? — он протянул мне руку. — Потанцуем?
Я быстро взглянула на мистера Джона и заметила, как что-то промелькнуло в его глазах. Однако он ничего не сказал.
— Прошу прощения, — сказала я и пошла танцевать с Сипом.
— Мисс Гэби, — спросил он, когда мы начали танцевать, обнимая меня, по-моему, слишком крепко, — можно мне будет иногда навещать вас?
— Син, — я чуть-чуть сжала его руку, — спасибо, это будет для меня большой честью, но вы будете только терять время. Я не … В общем, я надеюсь, мы всегда будем хорошими друзьями.
Он улыбнулся мне улыбкой, которая, должно быть, многого ему стоила.
— Значит, есть кто-то еще? Ну, хорошо, все-таки это мое время, так что не думайте, что я принял то, что вы сказали, всерьез, — он сжал мою руку, вдруг становясь серьезным. — Я не сдаюсь без боя, если чего-нибудь очень хочу.
На протяжении всего танца мы почти не говорили, а когда танец кончился, он поцеловал меня в шею. Я покраснела.
— Да ну вас! — сказала я ему с улыбкой. — Лучше пойдите, пригласите какую-нибудь девушку — сделайте ее счастливой.
Он помрачнел и вдруг стал выглядеть на свои годы.
— Давайте вы и будете этой счастливой девушкой еще раз, — не дожидаясь ответа, он притянул меня к себе и снова поцеловал.
Я вышла в холл — Син танцевал с невысокой девушкой, которую я видела раньше с мистером Джоном — и направилась на кухню. Я посидела и поговорила с Клэппи и Полли, признаваясь себе, что у меня не было никакого желания возвращаться на танцы, пока там не было мистера Джона.
— Вы действительно чудесно выглядите сегодня, мисс Гэби, — польстила мне Клэппи. — В этом славном желтом платье вы напоминаете мне мою молодость. В вас есть что-то такое молодое и… живое.
Я тепло ее обняла.
— Я рада, что тебе нравится, Клэппи. А теперь мне надо возвращаться. Я еще вернусь и расскажу тебе, как все проходит.
А проходило все очень удачно. Я не удивилась, не встретив нигде миссис Беатрис. Интересно, как это восприняла Коррин? Однако когда я увидела ее, казалось, это волновало ее меньше всего: она танцевала не переставая.
Я еще не раз станцевала с Сином, больше чем благодарная ему за его присутствие, а потом еще с несколькими приятными молодыми людьми, пытаясь заглушить разочарование, поднимающееся во мне, несмотря на все мои попытки бороться с ним.
Было уже поздно, когда я снова вернулась на кухню.
Мы болтали уже минут пятнадцать, когда вдруг Полли вскочила и воскликнула:
— Боже мой! Мистер Джон меня убьет. Он сказал мне принести ему поднос еще час назад.
Она заметалась вокруг, собирая бутылку, стакан и поднос, и я спросила, где он.
— В библиотеке, — коротко ответила она.
Я сказала ей, что отнесу поднос и что мне как раз нужно с ним поговорить кое о чем. Это действительно было так — я хотела поговорить с ним о разговоре, который я подслушала между Коррин и миссис Беатрис. Я думала, что он выслушает меня и, может быть, это что-то прояснит ему.
Я пересекла холл. Часы в гостиной пробили час — как быстро пробежало время!
— Поставьте его, Полли.
— Что-нибудь еще, сэр? — при звуке моего голоса он поднял голову.
— Мисс Гэби, вам не стоило беспокоиться. Полли бы принесла.
— Ничего страшного. Я хотела… — я посмотрела на него и поняла, что не могу сказать ему сегодня. На его лице отражалось слишком много собственных проблем. — Уже поздно, почти, что время для последнего танца. Я подумала…
Он не дал мне закончить, как будто знал, что я собираюсь сказать.
— У меня уже не те ноги, чтобы снова на это решиться. Нет, на сегодня все.
— А… — я стояла молча, не желая сразу уходить. До нас донеслись звуки «Луны над озером». Он весело посмотрел на меня.
— Последний танец… — повторила я задумчиво и смело добавила, — леди всегда хочется танцевать последний танец с… кем-нибудь, — я умолкла.
Спокойная, тихая улыбка коснулась его губ.
— Тогда, думаю, мне придется сыграть роль джентльмена.
Он нежно, очень осторожно обнял меня. Через мгновение он уже крепко прижимал меня к себе, так что я чувствовала, как бьется его сердце. Он уткнул лицо в мои волосы, как никогда бы этого не сделал в зале. Я едва слышала музыку и не могла думать ни о чем, кроме него и его нежных сильных рук.
Когда последние звуки музыки затихли, мы все еще стояли, обнявшись, не желая отпускать друг друга, да и не в состоянии этого сделать из-за невидимых нитей, связывающих нас.
Я чувствовала, что ждала этого момента всю свою жизнь.
Наши взгляды встретились. В его глазах была нежность и любовь, которую он никогда не показывал раньше, а я — я тем более не могла скрыть своих чувств. Я с готовностью приподняла голову навстречу его губам. Он поцеловал меня с бесконечной нежностью, которая постепенно перерастала в страсть.
Наконец он отстранился, слегка дрожа, и поцеловал кончик моего носа.
Я провела пальцем по усталым складкам под его глазами, по шраму на щеке. Я очень любила этого человека.
— Гэби, — он произнес мое имя, и нежность на его лице разгладила следы времени и горя. Он дотронулся до моей щеки своей теплой рукой. — Я пытался бороться с этим, Гэби, как только мог. Я думал — я был уверен, что одного раза с меня хватит.
Он легко дотронулся своими губами до моих.
— Боже мой! Любимая, я был таким дураком!
Я прижалась к нему, чувствуя его силу, его желание и любовь.
— А ты вовсе не холодный и не упрямый, каким хотел казаться, — я ласково растрепала ему волосы.
Он улыбнулся и прижал меня к себе.
— Хотелось бы мне доказать тебе это. Вообще-то я на этом настаиваю.
ГЛАВА 12
НЕ ДРОЖИ, ЖАКМИНО, ТЫ И Я — НАЙДЕМ ПОКОЙ В СМЕРТИ.
Я в ужасе вздрогнула. Жакмино? Что это — еще одна пытка? Что это значит? В порыве я уже собиралась порвать записку, но в последний момент одумалась. Больше я этого выносить не могла. Покой в смерти — какие ужасные слова! Я глубоко вздохнула и тщательно разгладила записку. Захлопнув за собой дверь, я направилась вниз, все больше вскипая с каждым шагом.
Миссис Мария, Коррин и миссис Беатрис собрались в большой комнате. Я прямиком направилась к ним.
— Мне хотелось бы знать, кто это написал?! — воскликнула я сердито, протянув им записку. —
Это не первая записка, которую я нахожу в своей комнате, но я бы предпочла, чтобы она была последней. Если это чья-то неуместная шутка, боюсь, я не нахожу в ней ничего смешного.
Миссис Мария взяла у меня записку и нахмурила брови.
— Дорогая, я не понимаю. Никто в этом доме не стал бы писать вам такую записку, — она говорила мягко, однако, определенно уверенно.
— Она не могла появиться ниоткуда. И, если уж мы заговорили обо мне, то, наверное, никто в этом доме не стал бы заходить ночью в мою комнату, стоять там и смотреть на меня. Однако заходили, по крайней мере, дважды. И не говорите мне, что я ошибаюсь, — меня возмущали их спокойные удивленные лица.
— Присядьте, мисс Гэби, — сказала Коррин, — вы вся дрожите.
Высокий голос миссис Беатрис еще больше вывел меня из себя:
— Коррин, надо бы сказать Полли, чтобы сбегала к доктору Брауни и достала что-нибудь для мисс Стюарт. У несчастной девочки нервный срыв.
— А вы — специалист по нервным срывам!
В дверях появились мистер Джон и мистер Эмиль. Миссис Мария подозвала мистера Джона и показала ему записку.
— Что это? — нахмурился он.
— А это, сэр, — сказала я, вставая, — я как раз и пытаюсь выяснить.
— Это вы нашли, мисс Гэби?
— Не думаю, что мне нужно было искать это. Ее так положили, что невозможно было не заметить. И она далеко не первая.
Он повернулся к ним.
— Кто это написал? — его лицо пылало гневом. Меня нисколько не удивили их отрицательные ответы.
— А сама она не могла ее написать? — это была миссис Беатрис.
— А зачем мне это делать? — вспыхнула я до того, как мистер Джон мог ответить.
— Миссис Беатрис, — он едва сдерживал гнев, — поскольку у вас нет оснований для таких обвинений, я настаиваю, чтобы вы извинились перед мисс Гэби.
Она сидела, холодно глядя поверх моей головы, плотно сжав губы.
— В этом нет необходимости, — сказала я, забрала записку, отправилась в свою комнату и оставалась там до обеда. Да кто вообще в этом доме не мой враг?
Казалось, даже Пити был против меня. Это началось вечером, за ужином. Мы закончили шоколадное суфле, и я напомнила Пити, что пора спать. Он дошел со мной до холла, а потом начал плакать и вырываться.
— Тетя Коррин! Где тетя Коррин?
— Она уже поднялась и готовится к приему, — сказала я резко.
Он надул губы, и по его щекам покатились слезы.
— Вы мне не нужны, мне нужна она! Пусть она меня уложит спать!
Я изо всех сил сопротивлялась искушению отшлепать его.
— Тогда, пожалуйста, если она согласится.
Я пошла вперед вверх по лестнице, не оглядываясь назад. Он брел за мной, шаркая ногами.
— Не расстраивайтесь вы из-за него так, мисс Гэби, — Коррин накрыла мою руку своей. В данный момент меня волновал только рыдающий Пити.
Я тяжело дышала, злясь на себя за то, что позволила им довести себя до такого состояния.
Я на секунду закрыла глаза и уже собиралась резко ответить, как вдруг увидела мистера Джона. Он направлялся к нам, его губы были твердо сжаты. Он крепко взял меня за руку.
— Пойдемте, вам нужно выпить еще чашечку кофе. Не дожидаясь ответа, он повел меня вниз.
— Мне не нужно успокоительного.
— Все равно выпейте, — тепло сказал он.
Он стоял надо мной, пока я не допила кофе.
Я поблагодарила его и сказала, что он был прав, и мне действительно стало лучше. Он дотронулся до моей щеки.
— Вы слишком взволнованны. А теперь пойдите наверх и приведите себя в порядок.
Он заглушил мою обиду и успокоил своей нежностью. Я быстро поднялась наверх; мое сердце часто билось. В комнате Пити было тихо, и я не стала заглядывать — это можно было сделать и потом, по дороге вниз. Через несколько шагов я услышала голоса, доносившиеся из комнаты миссис Беатрис. Сначала нельзя было разобрать, кто и о чем говорит, пока я четко не услышала свое имя. Я остановилась, не в силах сделать ни шага.
— Мисс Стюарт… — говорила миссис Беатрис. — Да. Да-да. Я так и предполагала. Эмиль знает?
— Конечно же, нет, — это был голос Коррин. — И никогда не узнает. Ты же понимаешь… — это был не вопрос.
— Коррин, — высокий голос умолял, в нем даже появились скулящие нотки. — Ты ведь ничего не сделаешь? Ты не можешь! Слышишь? Пожалуйста. Это должно остаться между нами, нельзя никому говорить. Коррин, все должно быть именно так, — ее голос сорвался. — Я не вынесу этого позора.
— Тебе не кажется, что немного поздновато это обсуждать? — хриплый голос звучал непреклонно.
— Ты не справедлива. Я пыталась, Коррин, я действительно пыталась.
— Да уж, пыталась!
Я невольно содрогнулась от ненависти, прозвучавшей в этом глухом возгласе.
Миссис Беатрис почти плакала.
— А она… мисс Стюарт, ты сказала ей обо мне?
— Она пока ничего не знает — до тех пор, пока я ей ничего не скажу. А это, дорогая мамочка, зависит только от тебя.
Из комнаты раздался шорох, я испугалась, что меня обнаружат, и поспешила в свою комнату.
Одеваясь, я мысленно возвращалась к этому разговору и пыталась разобраться в нем. Одно было совершенно ясно: миссис Беатрис и Коррин знали что-то о том, что происходит со мной в этом доме. Мне стало обидно, что Коррин ничего не сказала: я считала, что мы друзья.
Я оделась и, не в состоянии больше ждать, спустилась проверить Пити. Он крепко спал. Закрывая за собой дверь, я услышала звуки музыки и шум голосов внизу. Я все еще медлила.
Услышав голос Сина, я вспомнила, что он говорил мне о коте мисс Монтьюнто, ее быстром отъезде и о своей последней записке. Писали ли ей такие же записки перед тем, как она вдруг исчезла? А Лаурин Дьюхаут — получала она записки перед тем, как ее убили? Может быть, однажды кто-нибудь оставит записку, как будто от меня… Ведь я сама никогда такой записки не оставлю и по своей доброй воле не уеду. Это была новая, неприятная мысль.
Вдруг мне пришло в голову, что я никогда не искала записку Лаурин в комнате мистера Джона. В последнее время я слишком была занята своими проблемами. А ведь, может быть, это и было то самое звено, которого мне недоставало.
Я решила, что сейчас самое подходящее время — вся семья ведь внизу. Я осторожно добралась до его комнаты и тихонько вошла туда, тщетно пытаясь избавиться от чувства, что я проникаю туда, где мне не место. Но мне нужно было знать! В маленькой комнате — меньше чем моя — была простая мебель и пахло деревом и табаком.
Я дернула за крышку бюро. Она оказалась не запертой. Дрожащими руками я начала искать, стараясь не создавать беспорядка среди множества бумаг и конвертов. Через несколько бесконечно долгих минут я нашла то, что искала: розовый листок, завалившийся в щель. Когда-то его смяли; теперь он выглядел старым, помятым и забытым.
Крепко сжимая записку и чувствуя себя виноватой в том, что залезла в личные вещи мистера Джона, я тихо вышла и плотно прикрыла за собой дверь. Неожиданно за моей спиной раздался голос:
— Мисс Гэби?
Я застыла. Ужас охватил меня, я не смогла вымолвить ни слова.
— Я думала вы внизу, на приеме?..
Огромным усилием воли я заставила себя повернуться и посмотреть Коррин в глаза, радуясь, что это была она, а не ее мать.
— Просто кое-что нужно было взять, — промямлила я. — Я уже собираюсь вниз.
На дрожащих ногах я прошла, казалось, целую милю, пока не достигла своей комнаты, вошла и с облегчением захлопнула за собой дверь.
Не было времени читать записку, хотя искушение было почти что непреодолимым. Но в первую очередь я должна была быстро спуститься вниз.
Я спустилась в пустой холл. Дом был ярко освещен. Из большой комнаты доносились голоса, и оркестр играл «На ней был венок из роз». Я уже почти спустилась, когда Сип Брауни показался в дверях.
— Мисс Гэби! — он сделал шаг вперед. — Вы прекрасно выглядите! Лимонный цвет определенно вам идет.
Он улыбнулся и протянул руку. Я дала ему свою, вдруг обрадовавшись, что увидела его первым. Он провел меня в зал, через толпу танцующих. Мы станцевали два танца, а потом направились в дальний конец зала, где я увидела миссис Марию, как всегда элегантную в белой мантилье и парчовом платье. Я тепло с ней поздоровалась.
Коррин с розой в прическе танцевала с бледным блондином; на ней было кленового цвета платье, тщательно подогнанное но фигуре. Она улыбалась, должно быть, какому-то приятному замечанию. Она так чудесно выглядела, что я почти захотела, чтобы у меня в волосах тоже была роза. Я пожала плечами — это было бы только слабой попыткой подражания.
Сип добыл мне стул, и я отправила его танцевать с вновь прибывшими, осматриваясь в поисках мистера Джона. Когда я, наконец, нашла его, мое сердце потеплело: как замечательно он выглядел в своем черном костюме и простом белом жилете, танцуя с невысокой девушкой с завитыми русыми волосами и приятными чертами лица.
Танец закончился, и он подвел свою партнершу к ее матери.
— Мисс Гэби, — обратился он ко мне формальным тоном, — вы замечательно выглядите.
Я почувствовала, что в его взгляде в тот момент можно было прочитать гораздо больше. Я покраснела. Я знала, что выгляжу очень хорошо — лимонный цвет подчеркивал мои темные волосы и серые глаза. Снова заиграла музыка, и я сидела, отчаянно желая, чтобы он пригласил меня на танец, но он легко поклонился и повернулся по направлению к холлу.
— Если мои обязанности на этот вечер выполнены, то прошу прощения…
Мне пришлось опустить глаза, чтобы скрыть разочарование. Хотя он бы все равно не заметил: Син Брауни подошел к нему сзади и похлопал по плечу, не отрывая от меня взгляда.
— Дьюхаут! Ну и народу у тебя здесь! Он улыбнулся мне.
— Я пришел занять у вас все танцы на вечер. А иначе я только время потеряю даром. Правда, Дьюхаут? — он протянул мне руку. — Потанцуем?
Я быстро взглянула на мистера Джона и заметила, как что-то промелькнуло в его глазах. Однако он ничего не сказал.
— Прошу прощения, — сказала я и пошла танцевать с Сипом.
— Мисс Гэби, — спросил он, когда мы начали танцевать, обнимая меня, по-моему, слишком крепко, — можно мне будет иногда навещать вас?
— Син, — я чуть-чуть сжала его руку, — спасибо, это будет для меня большой честью, но вы будете только терять время. Я не … В общем, я надеюсь, мы всегда будем хорошими друзьями.
Он улыбнулся мне улыбкой, которая, должно быть, многого ему стоила.
— Значит, есть кто-то еще? Ну, хорошо, все-таки это мое время, так что не думайте, что я принял то, что вы сказали, всерьез, — он сжал мою руку, вдруг становясь серьезным. — Я не сдаюсь без боя, если чего-нибудь очень хочу.
На протяжении всего танца мы почти не говорили, а когда танец кончился, он поцеловал меня в шею. Я покраснела.
— Да ну вас! — сказала я ему с улыбкой. — Лучше пойдите, пригласите какую-нибудь девушку — сделайте ее счастливой.
Он помрачнел и вдруг стал выглядеть на свои годы.
— Давайте вы и будете этой счастливой девушкой еще раз, — не дожидаясь ответа, он притянул меня к себе и снова поцеловал.
Я вышла в холл — Син танцевал с невысокой девушкой, которую я видела раньше с мистером Джоном — и направилась на кухню. Я посидела и поговорила с Клэппи и Полли, признаваясь себе, что у меня не было никакого желания возвращаться на танцы, пока там не было мистера Джона.
— Вы действительно чудесно выглядите сегодня, мисс Гэби, — польстила мне Клэппи. — В этом славном желтом платье вы напоминаете мне мою молодость. В вас есть что-то такое молодое и… живое.
Я тепло ее обняла.
— Я рада, что тебе нравится, Клэппи. А теперь мне надо возвращаться. Я еще вернусь и расскажу тебе, как все проходит.
А проходило все очень удачно. Я не удивилась, не встретив нигде миссис Беатрис. Интересно, как это восприняла Коррин? Однако когда я увидела ее, казалось, это волновало ее меньше всего: она танцевала не переставая.
Я еще не раз станцевала с Сином, больше чем благодарная ему за его присутствие, а потом еще с несколькими приятными молодыми людьми, пытаясь заглушить разочарование, поднимающееся во мне, несмотря на все мои попытки бороться с ним.
Было уже поздно, когда я снова вернулась на кухню.
Мы болтали уже минут пятнадцать, когда вдруг Полли вскочила и воскликнула:
— Боже мой! Мистер Джон меня убьет. Он сказал мне принести ему поднос еще час назад.
Она заметалась вокруг, собирая бутылку, стакан и поднос, и я спросила, где он.
— В библиотеке, — коротко ответила она.
Я сказала ей, что отнесу поднос и что мне как раз нужно с ним поговорить кое о чем. Это действительно было так — я хотела поговорить с ним о разговоре, который я подслушала между Коррин и миссис Беатрис. Я думала, что он выслушает меня и, может быть, это что-то прояснит ему.
Я пересекла холл. Часы в гостиной пробили час — как быстро пробежало время!
— Поставьте его, Полли.
— Что-нибудь еще, сэр? — при звуке моего голоса он поднял голову.
— Мисс Гэби, вам не стоило беспокоиться. Полли бы принесла.
— Ничего страшного. Я хотела… — я посмотрела на него и поняла, что не могу сказать ему сегодня. На его лице отражалось слишком много собственных проблем. — Уже поздно, почти, что время для последнего танца. Я подумала…
Он не дал мне закончить, как будто знал, что я собираюсь сказать.
— У меня уже не те ноги, чтобы снова на это решиться. Нет, на сегодня все.
— А… — я стояла молча, не желая сразу уходить. До нас донеслись звуки «Луны над озером». Он весело посмотрел на меня.
— Последний танец… — повторила я задумчиво и смело добавила, — леди всегда хочется танцевать последний танец с… кем-нибудь, — я умолкла.
Спокойная, тихая улыбка коснулась его губ.
— Тогда, думаю, мне придется сыграть роль джентльмена.
Он нежно, очень осторожно обнял меня. Через мгновение он уже крепко прижимал меня к себе, так что я чувствовала, как бьется его сердце. Он уткнул лицо в мои волосы, как никогда бы этого не сделал в зале. Я едва слышала музыку и не могла думать ни о чем, кроме него и его нежных сильных рук.
Когда последние звуки музыки затихли, мы все еще стояли, обнявшись, не желая отпускать друг друга, да и не в состоянии этого сделать из-за невидимых нитей, связывающих нас.
Я чувствовала, что ждала этого момента всю свою жизнь.
Наши взгляды встретились. В его глазах была нежность и любовь, которую он никогда не показывал раньше, а я — я тем более не могла скрыть своих чувств. Я с готовностью приподняла голову навстречу его губам. Он поцеловал меня с бесконечной нежностью, которая постепенно перерастала в страсть.
Наконец он отстранился, слегка дрожа, и поцеловал кончик моего носа.
Я провела пальцем по усталым складкам под его глазами, по шраму на щеке. Я очень любила этого человека.
— Гэби, — он произнес мое имя, и нежность на его лице разгладила следы времени и горя. Он дотронулся до моей щеки своей теплой рукой. — Я пытался бороться с этим, Гэби, как только мог. Я думал — я был уверен, что одного раза с меня хватит.
Он легко дотронулся своими губами до моих.
— Боже мой! Любимая, я был таким дураком!
Я прижалась к нему, чувствуя его силу, его желание и любовь.
— А ты вовсе не холодный и не упрямый, каким хотел казаться, — я ласково растрепала ему волосы.
Он улыбнулся и прижал меня к себе.
— Хотелось бы мне доказать тебе это. Вообще-то я на этом настаиваю.
ГЛАВА 12
Я никогда не забуду тот вечер и все то счастье, которое я тогда почувствовала. Я не вспоминала ни Коррин, ни миссис Беатрис, ни последнюю записку — прямую угрозу смерти. Все мои мысли были заняты мужчиной, которого я любила и которому доверяла.
На следующее утро Джон объявил семье, что я стану его женой. Он не сказал мне ничего прошлым вечером: Коррин нарушила нашу идиллию, войдя в комнату и объявив, что гости начинают разъезжаться и ему следует спуститься. Но слова не были нужны нам, чтобы сказать, что мы чувствовали. Как я была уверена в тот вечер!
Он объявил это за завтраком, и это вызвало смешанную реакцию после гробового молчания. Миссис Мария первая нарушила его, попытавшись тускло улыбнуться.
— Джон, ты уверен, что именно этого ты хочешь? — казалось, она все еще не верила.
— Вполне уверен, — он ласково ей улыбнулся. — А теперь хватит себя вести так, как будто кто-то умер.
Она протянула свою бледную руку и дотронулась до его рукава.
— Это неожиданно, и я просто немного удивлена всем этим.
— Я тоже удивлен, но думаю, что это великолепная идея, — внес жизнерадостную нотку в разговор Эмиль. — Теперь Коррин не нужно будет играть роль мамочки для нас обоих, и она достанется только мне одному.
Он весело подмигнул жене и снова обратился к Джону:
— Черт возьми, ты заслужил немножко счастья. Поздравляю.
— Романтическое, головокружительное ухаживание, — сказала Коррин, кашлянув. — Поздравляю вас обоих. Должна сказать, ты преподнес нам сюрприз, Джон.
Она тепло пожала мне руку.
— Как замечательно, что вы теперь останетесь с нами навсегда, дорогая Гэби. Теперь нам предстоит так много сделать вместе! Какое счастье!
— Когда свадьба, Джон? — в голосе миссис Беатрис прозвучала резкость, которую она не смогла скрыть. Она нервно улыбнулась, когда все посмотрели на нее.
— Как можно скорее.
— Что ж, мисс Стюарт, — губы миссис Беатрис слегка подрагивали. — Вы действительно думаете, что сможете здесь жить? Вы ведь знаете, что не привыкли к жизни, которую мы тут ведем. Должна сказать, я очень удивлена, что столь молодая леди, как вы, может позволить себе принять такое… неожиданное решение, — она попыталась смягчить выражение лица, что ей не очень удалось. — Вам не кажется, что было бы мудрее еще немного подумать? Как вам, так и Джону.
— Миссис Беатрис, — ответил за меня Джон, — мы очень ценим ваше внимание и заботу, но мы не намереваемся никого и ничего ожидать.
— Но как вы могли узнать друг друга за такое короткое время? Вы ведь едва знакомы. Как ты можешь быть уверен, что мисс Стюарт сможет здесь жить и быть счастлива? — ее глаза блеснули, потом опустились.
Джон посмотрел на меня.
— Я в себе уверен.
— Папа? Ты действительно хочешь на ней жениться? — голосок Пити звучал по-настоящему взволновано; или это был страх?
— Да, сынок. Я буду очень счастлив. Мисс Гэби будет твоей мамой. И у нас будет настоящая семья, вот увидишь.
— Нет! — крикнул он.
— Пити! Довольно, — я дотронулась до руки Джона, но он продолжал: — скажи мисс Гэби, что ты извиняешься.
Услышав грозный голос отца, Пити вжался в стул, и это очень тронуло меня. Я хотела успокоить его, что-то сказать, но понимала, что слова сейчас не помогут.
— Пити, — Джон все еще ждал.
Маленькая головка чуть поднялась, и Пити посмотрел на меня исподлобья.
— Извините, — пробормотал он.
Я мало говорила за завтраком и после еды последовала за другими в гостиную. Войдя, я увидела, что миссис Беатрис увлекла Джона в угол, и, схватившись за его рукав, что-то напряженно ему говорит.
— Что с тобой случилось? — шептала она в отчаянии, достаточно громко, чтобы я могла услышать. — Ты едва знаешь эту дамочку, почему бы тебе не разузнать сначала все о ней?
— Миссис Беатрис…
— Нет. Ей нужно отсюда уехать. Немедленно.
— Миссис Беатрис, — его тон был ледяным; он снял ее руки со своего рукава. — О чем вы говорите?
Миссис Беатрис не знала, что сказать. Ее глаза блеснули, казалось, она потеряла контроль над ситуацией. Она решительно сказала:
— Джон, на самом деле, неужели ты не видишь, насколько это все глупо? Она тебе понравилась, но только потому, что она не такая, как все. А ей здесь не место. Она привыкла к ярким огням и всем этим вечеринкам.
— Не понимаю, какое это может иметь значение?
— Хорошо, если ты настаиваешь, я скажу: я думаю о случае на площади. Ты помнишь, она говорила, что кто-то хочет ее убить. И она до сих пор так считает, держу пари. Ты можешь понять человека, который так утверждает? С чего бы кому-то из нас понадобилось причинять ей зло? — ее глаза превратились в две щелки. — Ты не подумал о том, что девушка может быть слегка неуравновешенной? Я знаю, это неприятно, но, говорят, такие люди кажутся совершенно нормальными. Ты бы хотел, чтобы такая женщина заботилась о твоем ребенке, была твоей женой? Ради всего святого, отправь ее назад, пока еще не поздно!
Джон стиснул зубы.
— Я бы полюбил мисс Гэби, даже если бы сна была склонна к буйному помешательству, — сказал он ровно. — А теперь, помня, что вы — член семьи, я скажу вам один-единственный и последний раз: вам не следует так говорить о мисс Гэби больше никогда. Больше я ничего не желаю слушать.
Он оставил ее и подошел ко мне. Взяв меня за руку, он предложил выйти на веранду.
Спускался густой туман, и под его тяжестью спутанные ветви кустов пригибались к земле. Не было видно огней других домов, кругом была темнота и блеск листьев, трепещущих под каплями дождя.
Мы стояли, обнявшись, у окна.
— Мы все изменим в Уайт-Холле, — сказал он, — построим новое крыло. Немножко в стороне от всех остальных; сделаем столько комнат, сколько нам потребуется. В них будут жить наши дети, — он поцеловал меня. — Я хочу сыновей и дочерей, Гэби. Хочу, чтобы дом был полон смеха и всякой чепухи.
Я посмотрела на него любящими глазами и заметила, что он нахмурился.
— Дорогой, что случилось? Он прижал меня к себе.
— Я никак не могу забыть эти несчастные случаи. Должна же быть какая-то причина. Я пытался понять, кто и зачем — и не нашел ответа. Я бы задушил собственными руками того, кто посмеет тебя обидеть!
Я рассказала ему о разговоре, который подслушала, и о записке, которую он уже видел. Он покачал головой.
— Несколько событий, может быть, прояснили бы ситуацию, записка — это другое.
— Джон, тот, кто ее написал, назвал меня Жакмино. Я никогда не слышала этого слова, а ты? Это что-то должно значить. Но с чего бы кому-то называть меня так?
— Не знаю. Не припоминаю, чтобы я слышал это слово раньше, но, — он сжал мои руки, — записка доказывает, что ты в опасности. Я чувствую себя таким беспомощным… Я буду защищать тебя, как только смогу, до тех пор, пока мы не найдем того человека, который все это делает. Обещай мне быть очень осторожной. А что касается Коррин, я поговорю с ней и узнаю, что она может рассказать.
Я нежно дотронулась до его губ.
— Ты не можешь меня потерять. Ты не позволишь, чтобы со мной что-то случилось.
И я верила в каждое свое слово, потому что верила в него.
— Тогда давай поженимся сейчас, на следующей неделе! К черту помолвки и объявления! Если бы я мог, — шутливо добавил он, — я бы сегодня же сделал тебя своей женой.
— Я бы не очень сопротивлялась, сэр. Он хитро улыбнулся.
— Нам бы лучше зайти в дом, пока это искушение еще можно преодолеть.
— Джон Дьюхаут, вы бы преодолели! Подумайте о сплетнях!
— К черту сплетни. Гэби, я люблю тебя. Ты мне очень нужна. Так что пусть знают, что мы счастливы. И разреши мне сделать тебя счастливой.
— Ты уже сделал, — я сжала его руку.
Я оставила Джона с семьей, а сама отправилась к себе в комнату. Мое счастье было так велико, что я вдруг даже испугалась, что оно не сможет продолжаться долго. Готовясь лечь спать, я пыталась привести мысли в порядок.
Только тогда я вспомнила о записке, которую я нашла у Джона в комнате — казалось, тысячу лет назад, и достала ее оттуда, где она была спрятана.
Неужели это написала Лаурин?
Я немедленно в этом усомнилась, еще не уверенная, почему. Что в ней было не так?
Несколько минут я сидела без движения, даже не думая. Повинуясь какому-то порыву, я достала обе записки, которые я нашла в сумочке, и снова их перечитала.
Теперь я знала, что беспокоило меня — почерк.
Письмо, написанное этой девушке — Сэралан — было написано размашистым почерком с большими буквами и левым наклоном. А записка, оставленная Джону, совершенно на него была не похожа. Лаурин не могла написать и ту и другую.
Вдруг я почувствовала смертельную усталость и потерла глаза, начавшие болеть. Я снова перечитала все три записки, пытаясь найти хоть отдаленное сходство. И тогда я поняла то, что было, или должно было быть так очевидно: записка, написанная Лаурин ее тайным обожателем, и та, что была оставлена Джону были похожи как две капли воды! Мое сознание отказывалось верить в то, что Лаурин Дьюхаут не писала ни одну из этих записок — только письмо. Теперь я думала только о том, кто мог написать эти записки — ведь я теперь знала, что и одну и другую написал один и тот же человек и под одной из них он подписался именем Лаурин. Кто это был — ее любовник?
Неужели я ошиблась, и все это было делом рук Шеда Хертстона? По словам Сина, Хертстон заявил, что не посылал Лаурин никакой записки и что даже не знал, где
На следующее утро Джон объявил семье, что я стану его женой. Он не сказал мне ничего прошлым вечером: Коррин нарушила нашу идиллию, войдя в комнату и объявив, что гости начинают разъезжаться и ему следует спуститься. Но слова не были нужны нам, чтобы сказать, что мы чувствовали. Как я была уверена в тот вечер!
Он объявил это за завтраком, и это вызвало смешанную реакцию после гробового молчания. Миссис Мария первая нарушила его, попытавшись тускло улыбнуться.
— Джон, ты уверен, что именно этого ты хочешь? — казалось, она все еще не верила.
— Вполне уверен, — он ласково ей улыбнулся. — А теперь хватит себя вести так, как будто кто-то умер.
Она протянула свою бледную руку и дотронулась до его рукава.
— Это неожиданно, и я просто немного удивлена всем этим.
— Я тоже удивлен, но думаю, что это великолепная идея, — внес жизнерадостную нотку в разговор Эмиль. — Теперь Коррин не нужно будет играть роль мамочки для нас обоих, и она достанется только мне одному.
Он весело подмигнул жене и снова обратился к Джону:
— Черт возьми, ты заслужил немножко счастья. Поздравляю.
— Романтическое, головокружительное ухаживание, — сказала Коррин, кашлянув. — Поздравляю вас обоих. Должна сказать, ты преподнес нам сюрприз, Джон.
Она тепло пожала мне руку.
— Как замечательно, что вы теперь останетесь с нами навсегда, дорогая Гэби. Теперь нам предстоит так много сделать вместе! Какое счастье!
— Когда свадьба, Джон? — в голосе миссис Беатрис прозвучала резкость, которую она не смогла скрыть. Она нервно улыбнулась, когда все посмотрели на нее.
— Как можно скорее.
— Что ж, мисс Стюарт, — губы миссис Беатрис слегка подрагивали. — Вы действительно думаете, что сможете здесь жить? Вы ведь знаете, что не привыкли к жизни, которую мы тут ведем. Должна сказать, я очень удивлена, что столь молодая леди, как вы, может позволить себе принять такое… неожиданное решение, — она попыталась смягчить выражение лица, что ей не очень удалось. — Вам не кажется, что было бы мудрее еще немного подумать? Как вам, так и Джону.
— Миссис Беатрис, — ответил за меня Джон, — мы очень ценим ваше внимание и заботу, но мы не намереваемся никого и ничего ожидать.
— Но как вы могли узнать друг друга за такое короткое время? Вы ведь едва знакомы. Как ты можешь быть уверен, что мисс Стюарт сможет здесь жить и быть счастлива? — ее глаза блеснули, потом опустились.
Джон посмотрел на меня.
— Я в себе уверен.
— Папа? Ты действительно хочешь на ней жениться? — голосок Пити звучал по-настоящему взволновано; или это был страх?
— Да, сынок. Я буду очень счастлив. Мисс Гэби будет твоей мамой. И у нас будет настоящая семья, вот увидишь.
— Нет! — крикнул он.
— Пити! Довольно, — я дотронулась до руки Джона, но он продолжал: — скажи мисс Гэби, что ты извиняешься.
Услышав грозный голос отца, Пити вжался в стул, и это очень тронуло меня. Я хотела успокоить его, что-то сказать, но понимала, что слова сейчас не помогут.
— Пити, — Джон все еще ждал.
Маленькая головка чуть поднялась, и Пити посмотрел на меня исподлобья.
— Извините, — пробормотал он.
Я мало говорила за завтраком и после еды последовала за другими в гостиную. Войдя, я увидела, что миссис Беатрис увлекла Джона в угол, и, схватившись за его рукав, что-то напряженно ему говорит.
— Что с тобой случилось? — шептала она в отчаянии, достаточно громко, чтобы я могла услышать. — Ты едва знаешь эту дамочку, почему бы тебе не разузнать сначала все о ней?
— Миссис Беатрис…
— Нет. Ей нужно отсюда уехать. Немедленно.
— Миссис Беатрис, — его тон был ледяным; он снял ее руки со своего рукава. — О чем вы говорите?
Миссис Беатрис не знала, что сказать. Ее глаза блеснули, казалось, она потеряла контроль над ситуацией. Она решительно сказала:
— Джон, на самом деле, неужели ты не видишь, насколько это все глупо? Она тебе понравилась, но только потому, что она не такая, как все. А ей здесь не место. Она привыкла к ярким огням и всем этим вечеринкам.
— Не понимаю, какое это может иметь значение?
— Хорошо, если ты настаиваешь, я скажу: я думаю о случае на площади. Ты помнишь, она говорила, что кто-то хочет ее убить. И она до сих пор так считает, держу пари. Ты можешь понять человека, который так утверждает? С чего бы кому-то из нас понадобилось причинять ей зло? — ее глаза превратились в две щелки. — Ты не подумал о том, что девушка может быть слегка неуравновешенной? Я знаю, это неприятно, но, говорят, такие люди кажутся совершенно нормальными. Ты бы хотел, чтобы такая женщина заботилась о твоем ребенке, была твоей женой? Ради всего святого, отправь ее назад, пока еще не поздно!
Джон стиснул зубы.
— Я бы полюбил мисс Гэби, даже если бы сна была склонна к буйному помешательству, — сказал он ровно. — А теперь, помня, что вы — член семьи, я скажу вам один-единственный и последний раз: вам не следует так говорить о мисс Гэби больше никогда. Больше я ничего не желаю слушать.
Он оставил ее и подошел ко мне. Взяв меня за руку, он предложил выйти на веранду.
Спускался густой туман, и под его тяжестью спутанные ветви кустов пригибались к земле. Не было видно огней других домов, кругом была темнота и блеск листьев, трепещущих под каплями дождя.
Мы стояли, обнявшись, у окна.
— Мы все изменим в Уайт-Холле, — сказал он, — построим новое крыло. Немножко в стороне от всех остальных; сделаем столько комнат, сколько нам потребуется. В них будут жить наши дети, — он поцеловал меня. — Я хочу сыновей и дочерей, Гэби. Хочу, чтобы дом был полон смеха и всякой чепухи.
Я посмотрела на него любящими глазами и заметила, что он нахмурился.
— Дорогой, что случилось? Он прижал меня к себе.
— Я никак не могу забыть эти несчастные случаи. Должна же быть какая-то причина. Я пытался понять, кто и зачем — и не нашел ответа. Я бы задушил собственными руками того, кто посмеет тебя обидеть!
Я рассказала ему о разговоре, который подслушала, и о записке, которую он уже видел. Он покачал головой.
— Несколько событий, может быть, прояснили бы ситуацию, записка — это другое.
— Джон, тот, кто ее написал, назвал меня Жакмино. Я никогда не слышала этого слова, а ты? Это что-то должно значить. Но с чего бы кому-то называть меня так?
— Не знаю. Не припоминаю, чтобы я слышал это слово раньше, но, — он сжал мои руки, — записка доказывает, что ты в опасности. Я чувствую себя таким беспомощным… Я буду защищать тебя, как только смогу, до тех пор, пока мы не найдем того человека, который все это делает. Обещай мне быть очень осторожной. А что касается Коррин, я поговорю с ней и узнаю, что она может рассказать.
Я нежно дотронулась до его губ.
— Ты не можешь меня потерять. Ты не позволишь, чтобы со мной что-то случилось.
И я верила в каждое свое слово, потому что верила в него.
— Тогда давай поженимся сейчас, на следующей неделе! К черту помолвки и объявления! Если бы я мог, — шутливо добавил он, — я бы сегодня же сделал тебя своей женой.
— Я бы не очень сопротивлялась, сэр. Он хитро улыбнулся.
— Нам бы лучше зайти в дом, пока это искушение еще можно преодолеть.
— Джон Дьюхаут, вы бы преодолели! Подумайте о сплетнях!
— К черту сплетни. Гэби, я люблю тебя. Ты мне очень нужна. Так что пусть знают, что мы счастливы. И разреши мне сделать тебя счастливой.
— Ты уже сделал, — я сжала его руку.
Я оставила Джона с семьей, а сама отправилась к себе в комнату. Мое счастье было так велико, что я вдруг даже испугалась, что оно не сможет продолжаться долго. Готовясь лечь спать, я пыталась привести мысли в порядок.
Только тогда я вспомнила о записке, которую я нашла у Джона в комнате — казалось, тысячу лет назад, и достала ее оттуда, где она была спрятана.
Неужели это написала Лаурин?
Я немедленно в этом усомнилась, еще не уверенная, почему. Что в ней было не так?
Несколько минут я сидела без движения, даже не думая. Повинуясь какому-то порыву, я достала обе записки, которые я нашла в сумочке, и снова их перечитала.
Теперь я знала, что беспокоило меня — почерк.
Письмо, написанное этой девушке — Сэралан — было написано размашистым почерком с большими буквами и левым наклоном. А записка, оставленная Джону, совершенно на него была не похожа. Лаурин не могла написать и ту и другую.
Вдруг я почувствовала смертельную усталость и потерла глаза, начавшие болеть. Я снова перечитала все три записки, пытаясь найти хоть отдаленное сходство. И тогда я поняла то, что было, или должно было быть так очевидно: записка, написанная Лаурин ее тайным обожателем, и та, что была оставлена Джону были похожи как две капли воды! Мое сознание отказывалось верить в то, что Лаурин Дьюхаут не писала ни одну из этих записок — только письмо. Теперь я думала только о том, кто мог написать эти записки — ведь я теперь знала, что и одну и другую написал один и тот же человек и под одной из них он подписался именем Лаурин. Кто это был — ее любовник?
Неужели я ошиблась, и все это было делом рук Шеда Хертстона? По словам Сина, Хертстон заявил, что не посылал Лаурин никакой записки и что даже не знал, где