Не переживайте, на этот вопрос нет однозначного ответа. В сущности, исследователей интересовало не столько решение, к которому придут участники эксперимента, сколько процессы, протекающие у них в мозгу во время размышлений. Когда в исследовании участвовали обычные люди, не имеющие каких-либо психических отклонений, сканер показывал большую активность в тех частях мозга, которые отвечают за управление эмоциями. Если вы потратите пару минут на поиск ответа на этот вопрос, то наверняка почувствуете некоторый дискомфорт, связанный с принятием нелегкого решения, ведь любое решение будет нелегким. Тем не менее, когда в исследовании участвовала группа людей, склонных к психопатии, выяснилось, что они почти не испытывают подобных чувств. Сканер показал: чем серьезнее психическое отклонение у человека, тем меньшая активность наблюдается в областях мозга, ответственных за регуляцию эмоций. Иными словами, у таких людей наблюдается недостаток эмоциональной составляющей в процессе принятия решений. В то же время существует множество подтверждений тому, что многие из нас слишком сильно полагаются на свои эмоции и интуицию в сложных ситуациях. Довольно часто можно услышать, что человек, склонный к психопатии, – тот, кто не может отличить правильное от неправильного. Но это не так – психопаты могут пройти тест на моральную мотивацию точно так же, как вы или я. Их проблема в другом – они не могут почувствовать разницу между моральными категориями.
   Такая же проблема связана и с отношением к искренности и неискренности. Причина, по которой большинство из нас старается как можно чаще быть честными с окружающими, кроется в том, что мы испытываем дискомфорт, говоря неправду. Как и дети, слушающие историю про Джорджа Вашингтона, мы привыкли наслаждаться честностью и корить себя за обман (даже в том случае, если мы преодолеваем неприятные чувства и все-таки начинаем хитрить). Патологические лжецы не испытывают таких ощущений. Максимум, на что они способны, – имитация искренности, которая между тем может быть выполнена на самом высоком уровне, с применением недюжинного актерского таланта.
   Херви Клекли, автор классического исследования психопатии, изложенного в книге «Маска здравомыслия», писал: «Чрезмерность, легкомыслие и прочие признаки лжи умный обманщик запросто исключит из своей речи и жестикуляции… Они [патологические лжецы] настолько хорошо владеют собой, что, даже замыслив недоброе и преступая данную ранее клятву, будут спокойно смотреть вам прямо в глаза». Наиболее искушенные обманщики пользуются этим умением, словно оно – волшебное заклинание, сопротивляться которому им не под силу. Клекли признает, что даже после долгих лет работы с людьми, склонными к психопатии, некоторым из них все-таки удается обвести его вокруг пальца. Множество раз, признался он, его обманывали собственные пациенты, одалживая немного денег, но никогда не возвращая долг.
   Можно выделить еще одну характерную черту, присущую многим патологическим лжецам. Адриан Рэйн совместно с Ялингом Янгом проводил исследования в Университете Южной Калифорнии. Прежде всего они поставили перед собой довольно интересный вопрос: как определить и как организовать свое исследование? Ведь согласитесь: стоит спросить кого-то, лжец ли он, и вам грозит быть затянутым в водоворот стройных логических умозаключений. Но благодаря своей изобретательности ученые смогли найти выход из ситуации, обратившись в агентства по трудоустройству, находящиеся в Лос-Анджелесе, с тем, чтобы проинтервьюировать их клиентов. Рэйн и Янг прекрасно понимали, что патологическим лжецам крайне сложно поддерживать долгие отношения любого типа, а значит, и удерживаться на одном и том же месте работы. Рано или поздно все тайное становится явным, и им не остается ничего другого, кроме как подыскивать себе другую работу (тем самым они уподобляются паразиту, ищущему для себя новую жертву).
   Начав исследование с проведения опроса среди временных работников, Рэйн и Янг вскоре поняли, что обнаружили свою целевую аудиторию даже раньше, чем надеялись. На участие в социологическом опросе согласились 108 человек. «В их рассказах о своих занятиях, образовании, проступках и семейной жизни мы искали такие зацепки, как конечно же несоответствие их слов объективной реальности», – говорил Рэйн.
   После этого были проведены дополнительные опросы среди тех, кого заподозрили в привычке особенно часто приукрашивать что-то в своей речи. «Патологические лжецы не всегда могут признать правду о своих обманах, между тем в своих интервью они часто противопоставляют такие понятия, как ложь и истина», – объяснил Рэйн. Не то чтобы они считали себя честными людьми – одна из наиболее распространенных характеристик патологических лжецов как раз и заключается в том, что им плевать на то, как их воспринимают окружающие, и это грандиозное чувство позволяет им превосходно себя чувствовать. Более того, некоторые опрошенные утверждали, что они «потребительски» относятся к людям: награждая обманутых весьма красноречивыми эпитетами, они с удовольствием рассказывали о том, какую выгоду смогли получить от них.
   Вдохновленные первыми результатами, исследователи пригласили 12 из опрошенных для участия в дальнейших экспериментах, в частности для того, чтобы провести сканирование мозга и сравнить полученные результаты с показателями подавляющего большинства людей.
   Рэйн и Янг выстроили гипотезу, что патологические лжецы испытывают некоторого рода неврологический дефицит в лобной доле головного мозга. Результаты сканирования подтвердили их догадки: у патологических обманщиков вещество, образующее кору головного мозга, в этом месте оказалось значительно тоньше, чем у основной массы людей. С другой стороны, ученых поразило, что у лжецов оказалось гораздо больше так называемого «белого вещества» – волокон головного мозга, ответственных за образование причинно-следственных связей. Выходит, чем лучше развито у человека умение лгать, тем более оригинальны и разнообразны будут его мысли, а соответственно, и вербальные способности.
   Конечно, это исследование еще далеко от завершения, но, тем не менее, мы уже с полной уверенностью можем сказать, что патологические лжецы прекрасно приспособлены к тому, чтобы обманывать окружающих, что, в общем, неудивительно. Более интересен тот факт, что они подавляют в себе чувства, которые зачастую заставляют нас хорошенько подумать, прежде чем кого-то обмануть. Несмотря на то что лжецы в значительной степени испытывают недостаток во «внутреннем цензоре» (а отчасти и в моральном саморегулировании), они изо дня в день пользуются своей изощренной хитростью. Будучи не готовыми к тому, чтобы обнаружить иное значение своих способностей, в том числе и творческих, они запросто могут заблудиться в мире собственных обманов.

ГЛАВА 4
Обнаружение тайны

   «Где же золотые монетки?» – спросил Сверчок.
   «Я их потерял», – ответил Пиноккио, но соврал, потому что на самом деле они были у него в кармане.
   Как только он сказал это, его нос, и без того длинный, вырос по меньшей мере на два дюйма.
Карло Коллоди, «Приключения Пиноккио»

Что выдает лжеца?

   Чарльз Бонд, психолог из техасского Христианского университета, провел опрос на тему «Как распознать лжеца?», в котором приняли участие 2520 человек из шестидесяти трех стран мира. Более семидесяти процентов опрошенных сказали, что тот, кто хочет кого-то обмануть, как правило, не смотрит собеседнику прямо в глаза, уклоняется от прямых вопросов, говорит медленно и с запинками, часто дотрагивается до своего лица или машинально почесывает голову. Бонд утверждает, что такой стереотип распространен повсеместно, но он, к сожалению, не подтверждается прямыми доказательствами, и именно их отсутствие зачастую сбивает людей с толку. Бонд и его коллега Белла де Пауло провели тщательный анализ более ста научных работ, посвященных поведению обманщиков. Они выяснили, что, руководствуясь вышеперечисленными признаками, человек может распознать ложь в сорока семи процентах случаев. Иными словами, такой результат – все равно что подкинуть монетку и угадать, что выпадет: орел или решка.
   Между тем внимательное наблюдение за собеседником помогает лишь в том случае, если человек действительно хочет распознать ложь. В повседневной жизни мы предвзято относимся к обману, считая, что он возможен только в исключительных случаях. До тех пор пока мы не видим прямых причин, по которым кто-то хочет нас обмануть, мы даже не задумываемся об этом. Зачем? Мир был бы гораздо более неприятен, если бы мы уверовали в то, что всё, что мы слышим, может оказаться неправдой. Чье-либо общество стало бы просто невыносимым. Но такая позиция конечно же дает солидную фору любому потенциальному обманщику.
   Итак, на что же нам стоит обратить внимание? На эту тему было проведено множество исследований, но точного ответа так и не найдено. Не исключено, что для кого-то ответ довольно прост – если человек часто моргает, значит, он не до конца искренен. Но что делать, если человек не моргает вообще? Как определить, что он обманывает?
   Признаки обмана зачастую зависят от того, какую именно ложь нам пытаются преподнести. Например, в том случае, если ложь сложна по своей структуре, обманщик, как правило, часто прерывается или надолго умолкает, даже если и так говорит слишком медленно. Но если обман прост или хорошо подготовлен, ситуация прямо противоположна. Плохие обманщики (к нашей радости) иногда открыто демонстрируют признаки замешательства, но, тем не менее, большинство из них редко выдают себя частым морганием или нервными движениями рук и ног.
   Вполне понятно, если вас попросят угадать, кто же является обманщиком среди тех, кто находится в комнате, вы вряд ли заподозрите самого харизматичного и дружелюбного из присутствующих и укажете на того, кто будет странно бормотать что-то в углу. Однако ложь требует активизации всех познавательных, эмоциональных и социальных навыков, и именно поэтому лучшими обманщиками являются обаятельные, чуткие, способные думать на несколько шагов вперед люди. И их речь очень часто оказывается гораздо более связной, чем речь обыкновенных честных людей, так как она более продуманна. В отличие от честных людей, спонтанно рассказывающих что-либо, обманщики излагают свои мысли четко и последовательно, что, конечно, вызывает больше доверия. Если кто-то скажет, что не может вспомнить подробности какого-либо случая, мы, скорее всего, начнем подозревать его во лжи, хотя те, кто спонтанно поправляет себя, оправдываясь, что детали не сохранились в памяти, более склонны говорить правду, в отличие от тех, в чьих рассказах прослеживается четкая и последовательная линия. Но, согласитесь, можно предположить, что обманщики, зная об этом, будут делать тщательно спланированные ошибки, призванные изображать спонтанность повествования.
   Раскусить хорошего лжеца невероятно сложно. Они неплохо умеют чувствовать то, что может их выдать, и стараются этого избежать. Более того, они понимают, чего от них ждут окружающие. Поэтому обманщикам гораздо важнее знать не то, что на самом деле отличает их от честных людей, а то, как эти отличия представляют окружающие.
   То, что нет точных критериев, по которым мы можем распознать лжеца, совершенно не значит, что наш внутренний детектор лжи не может быть острым, как лезвие ножа. Существует две знаменитые школы, в соответствии с которыми мы пытаемся судить о честности людей. Одна из них берет за основу лицо обманщика, другая – его речь.

Лживый взгляд

   Спрятать лживый взгляд невозможно.
The Eagles

   В 1967 году выдающийся американский психолог Пол Экман сотрудничал с группой психиатров из Калифорнийского госпиталя, где он работал в качестве консультанта по вопросу, как распознать ложь пациентов, склонных к суициду. Экман не был до конца уверен, что сможет найти ответ на этот вопрос, но у него была пленка с записью, способной дать ключ к разгадке. За несколько лет до этого он снимал интервью с сорока пациентами психиатрического отделения. Одна из них, Мэри, сорокадвухлетняя домохозяйка, была снята в момент попытки обмануть врача.
   Мэри трижды пыталась покончить жизнь самоубийством. Очередная попытка была прервана только потому, что ее вовремя смогли остановить служащие больницы, в которой она лежала. В конце трехнедельного пребывания на лечении психическое состояние Мэри несколько улучшилось, и ее готовы были отпустить домой на выходные, чтобы она могла побыть с семьей. После небольшого разговора с пациенткой лечащий врач был уверен, что с ней все в порядке. Но перед отъездом из больницы Мэри призналась, что хотела уехать лишь для того, чтобы раз и навсегда свести счеты с жизнью.
   В поисках скрытых признаков обмана Экман со своим коллегой Уоллесом Фризеном много раз просматривали запись бесед с Мэри. Чтобы тщательно изучить мимику пациентки в тот момент, когда она говорила врачу о своем самочувствии, они поставили режим замедленного воспроизведения и в конце концов нашли то, что искали: когда Мэри задали вопрос о ее планах на будущее, по ее лицу пробежал проблеск отчаяния, но произошло это настолько быстро, что заметить его было почти невозможно даже при том, что воспроизведение было замедлено в четыре раза. Лицо Мэри выдало ее чувства еще до того, как она смогла это почувствовать и взять себя в руки.
   Психиатры обратились к Экману в первую очередь потому, что он обладал репутацией эксперта по вопросам экспрессивных особенностей человеческого лица. Еще будучи молодым психологом, в 1960 году он пытался найти доказательства для широко распространенной в ученых кругах того времени теории о том, что универсальное выражение лица – всего лишь культурная «маска», не связанная напрямую с человеческими эмоциями. Иными словами, изучение нашей физиономии в психологическом плане не является чем-то, стоящим глубокого осмысления.
   Экман совершил поездку в отдаленные районы Папуа – Новой Гвинеи, чтобы встретиться с представителями народа форе. Эти племена почти не имели контакта ни с людьми, ни с культурой Запада. С помощью переводчика он рассказывал жителям деревень простейшие истории, которые заканчивались тем, что герои радовались, расстраивались или злились, и просил выбрать из двух-трех картинок ту, на которой выражение лица героя наиболее соответствовало его переживаниям. Ученый хотел найти достойное эмпирическое подтверждение существующей теории. Ведь если форе далеки от культуры Запада, то выбрать нужную картинку для них будет затруднительно, да и реагировать они будут совершенно по-другому.
   Однако ожидания Экмана не оправдались. Аборигены не хуже американцев или немцев узнавали эмоции, изображенные на картинках. Слушая забавную историю, они начинали улыбаться, а когда дело доходило до страшных охотничьих рассказов, принимали чуть ли ни хичкоковские позы. Представления Экмана перевернулись с ног на голову. Как он сам признался сорок лет спустя: «Я был до безобразия неправ, и это было самым ярким откровением моей жизни».
   По возвращении на родину открытия молодого ученого не возыме ли успеха в научном сообществе. Он же, неожиданно для самого себя, почувствовал, что ему нужно проконсультироваться с Сильваном Томкинсом.
   Томкинс, сын русского дантиста, родился в 1911 году в Пенсильвании и был невероятно образованным человеком. Будучи студентом отделения сценаристов Пенсильванского университета, он почувствовал страсть к психологии (как наука она в то время еще делала первые шаги). В 1943 году он покинул Филадельфию и, отчаявшись найти работу по специальности, стал служащим тотализатора, принимающим ставки на скачках. Постепенно ему удалось выстроить целую систему, основанную на эмоциональных отношениях между лошадьми. Например, лошадь, оторванная от матери на первом-втором году жизни, будет нервничать, если ее выведут на стартовую позицию вместе с другой кобылой из состава участников. Никто до конца не понимал, как работает эта система, но она и в самом деле работала.
   В отличие от своих современников, Томкинс интересовался и человеческими эмоциями. Во время преподавания психологии в Принстоне и Рутгерсе он детально изложил свою теорию в четырехтомном труде «Эмоции, образы, сознание». Его главной целью было определить, каким образом человеческое лицо отображает спектр эмоций. К слову, эта же тема немало интересовала и Чарлза Дарвина, который в 1872 году опубликовал труд «Выражение эмоций у человека и животных», где отметил, что «одно и то же эмоциональное состояние отражается на лицах людей всего мира с заметным единообразием». Дарвин первый задался вопросом, является ли отражение эмоций на лице врожденным признаком, обусловленным природой, или же приобретенным, то есть культурно обусловленном. Ученые ХХ века имели смутное, но более-менее сформированное мнение на эту тему (см. выше), но Томкинса, а за ним и Экмана не устраивала эта неопределенность.
   В конце шестидесятых годов в руках у Экмана оказалось настоящее сокровище: многометровая пленка с фильмом, снятым в джунглях Папуа – Новой Гвинеи. Одна часть материала была посвящена уже знакомому Экману племени народа форе, другая – народу кукукуку. Форе были миролюбивыми и дружелюбными, в то время как кукукуку имели репутацию враждебно настроенных, безжалостных людей. Экман работал над этой пленкой на протяжении шести месяцев. Сфокусировав внимание исключительно на крупных планах представителей обоих племен, он вырезал все ненужные, по его мнению, сцены. Когда все было готово, он пригласил к себе Томкинса. Ученые смотрели фильм в молчании.
   Экман специально не сказал Томкинсу ни слова о том, что за люди сняты в этом фильме, и, как нам уже известно, удалил из него детали, способные идентифицировать то или иное племя. После просмотра Томкинс подошел к экрану и указал на лица форе: «Это очень мягкие, добродушные и терпимые люди. А вот эта группа, – добавил он, кивая на кукукуку, – очень жестокая». Экман был потрясен. «Как, как вы об этом узнали?» – воскликнул он. Просматривая фильм во второй раз, теперь уже в замедленном темпе, Томкинс указывал на определенные морщины и выступы на лицах дикарей, которые, по его словам, позволяли судить о характере.
   С тех пор Экман считал лицо кладезем бесценной информации о внутреннем состоянии человека. Вместе с Уоллесом Фризеном они занялись масштабным, а по мнению многих, и вовсе невыполнимым исследованием: разработкой полной систематики выражений лица человека. Для начала они досконально изучили множество книг по анатомии, по отдельности рассматривая каждую из сорока трех лицевых мышц и определяя любое движение, на которое способно человеческое лицо. После этого они начали строить друг другу рожицы, системно управляя лицевыми мышцами и выстраивая движения в различные комбинации. Затем они проверяли эти комбинации в зеркале, чтобы понять, какое именно выражение лица им удалось изобразить, и снимали результат на камеру. Если создавалось ощущение, что какое-либо движение не получается, они обращались к добродушному хирургу, кабинет которого находился по соседству, и он с радостью запускал дремлющую мышцу при помощи иголки. Каждое движение той или иной лицевой мышцы исследователи назвали единицей действия.
   Со временем Экман и Фризен кодифицировали более десяти тысяч различных выражений лица, каждое из которых было составлено при помощи комбинации ряда единиц действия. Конечно, бóльшая часть получившихся рожиц не имела никакого смысла, разве что дети используют их во время игры. Но около трех тысяч из них действительно что-то значили.
   После семи лет подробного изучения проблемы Экман и Фризен составили каталог «эмоционального репертуара» человеческого лица, который они опубликовали в работе, названной «Система кодирования лицевых движений», или просто FACS (от английского названия Facial Action Coding System). В этом каталоге, который до сих пор используется психологами, каждому выражению, на которое способно человеческое лицо, присвоен свой номер, более того, появление каждого отдельно взятого выражения описано, мышца за мышцей. И естественно, каждому выражению присвоено свое значение.
   Единица действия № 12 (AU 12)[14], которая активизирует скуловое напряжение, – не что иное, как обыкновенная улыбка. Совместите ее с AU 6, которая создается движением мышц, приподнимающих щеки, и вы получите выражение счастья. Огорчение определено как AU 1+4+6+11, что означает «внутренние углы бровей приближены друг к другу и приподняты; щеки подтянуты; в носогубной складке наблюдается небольшое углубление; края губ слегка напряжены». Экман отмечает, что если Вуди Аллен слегка приподнимет внутренние углы бровей и немного опустит их, сведя вместе (AU 1+4), то получится трагическое выражение, которое, возможно, сделает концовку его фильма более острой.
   Гийом Дюшенн, невропатолог XIX века, первым обратил внимание на то, насколько сложно симулировать выражение лица. Настоящая улыбка, по его словам, «не подчиняется посторонней воле», а ее отсутствие «разоблачает ложного друга». Сложный отбор «лицевого репертуара» лишил Экмана времени точно определить причину, по которой мы не можем ввести в заблуждение наблюдательного собеседника, даже если всеми силами пытаемся изобразить на своем лице то или иное выражение. Если мы активизируем скуловое напряжение совместно с задействованием мышц щек, но при этом не будем прищуривать глаза, то улыбка получится безжизненной. Типичной особенностью «счастливой улыбки» является «высшая координация движений», так как для ее выражения мы прищуриваем глаза с максимальной интенсивностью и опять-таки максимально поднимаем края губ. Настоящие улыбки короче и ровнее по сравнению с неестественными и поддельными.
   В свою очередь, симулировать гнев еще сложнее (хотя, например, Адольфу Гитлеру это удавалось на удивление хорошо), так как все негативные эмоции изобразить труднее, чем позитивные. Мы можем скалиться, но редко вспоминаем о том, что необходимо сузить края губ, чтобы изобразить гнев. Но мы делаем это автоматически, если и в самом деле злимся.
 
   После очередного просмотра интервью с Мэри Экман обратил внимание на еще одну небезынтересную особенность: эмоциональное выражение не только сложно имитировать – его не менее сложно утаить. Это открытие дало мощный стимул развитию его интереса ко лжи и ее вычислению. Лжецам приходится примерять на себя то, что Макбет называет «фальшивой личиной», неотделимой от любой лжи, и самые опытные обманщики конечно же не испытывают ни малейших трудностей с этим. Но даже самые изощренные лжецы, по мнению Экмана, могут проколоться на том, что их выдадут эмоции. Это может произойти, например, если обманщик состроит мину, совершенно не соответствующую тому, что он говорит. За долю секунды настоящее лицо разоблачит фальшивое.
   Экман назвал эти мимолетные проблески непреднамеренных, но истинных эмоций микроэкспрессией. Тем не менее он настаивает на том, что микроэкспрессия, в какой бы ситуации она ни была замечена, совершенно не является точным и универсальным признаком того, что человек хочет кого-то обмануть. Ведь само по себе это явление всего лишь говорит о некотором эмоциональном дискомфорте, и всякому, кто пытается применить метод Экмана, прежде всего придется подумать, что стало причиной этого дискомфорта и является ли эта причина значимой.
 
   Благодаря исследованиям Экмана теория универсальности эмоциональных выражений человеческого лица сегодня поддерживается большинством ученых. Она получила широкую известность и далеко за пределами научного мира. Среди обывателей Экман известен в первую очередь благодаря своей методике разоблачения лжи (ее блестяще описал Малкольм Гладуэлл в еженедельнике «New Yorker»). Более того, Экман выступил в роли консультанта для американского сериала «Обмани меня». Он также обучает полицейских инспекторов, глав дипломатических миссий и офицеров разведки. Свои тренинги ученый обычно начинает с демонстрации на компьютере совершенно спокойного лица, на котором на долю секунды отображается микроэкспрессия. Ученики должны ее идентифицировать, выбрав единственно правильный ответ из таких вариантов, как гнев, страх, счастье, расстройство, презрение или отвращение. Поначалу микроэкспрессия кажется почти что незаметной, но, по утверждению Экмана, по окончанию тренинга люди запросто начинают распознавать эмоции.
   Конечно, наша мышечная система почти полностью подчиняется нам. Именно поэтому мы не испытываем особых трудностей с изображением фальшивой улыбки. Но чем сильнее наши эмоциональные переживания, связанные с обманом, и чем выше ставка (скажем, чем хуже для нас могут быть последствия лжи), тем, к сожалению, больше вероятность того, что наша физиономия выдаст нас хорошо натренированному наблюдателю.
   Не случайно ведь Сильван Томкинс обычно открывает свои лекции коротким замечанием: «Вы знаете, в сущности, лицо чемто похоже на пенис…»