Иган Грег. Видеть

   - Дело в том, что у вас, возможно, произошло переназначение некоторых нейронных путей, которые раньше участвовали в создании первичной модели...
   - Я не хочу ничего переназначать! Мне нужна моя первичная модель! - Увидев тревожное выражение на своем лице, я медлю, но в конце концов заставляю себя спросить:
   - А вы можете.., исправить это повреждение? Пересадить туда новые нейроны?
   Доктор Тайлер мягко говорит моему Плюшевому Мишке:
   - Мы можем заменить поврежденную ткань, но этот участок еще не настолько изучен, чтобы непосредственно, с помощью микрохирургов, пересаживать нейроны. Мы не знаем, какие нейроны с какими надо соединить. Все что мы можем сделать ввести некоторое количество еще недоразвившихся нейронов в область повреждения и предоставить им самим сформировать связи.
   - А.., они сформируют правильные связи?
   - Весьма вероятно, что да.
   - Ах вот как - весьма вероятно... И сколько времени это займет?
   - Несколько месяцев, не меньше.
   - Я бы хотел проконсультироваться еще с кем-нибудь.
   - Разумеется.
   Она сочувственно похлопывает меня по руке, но уходит, не оглянувшись.
   Несколько месяцев. Не меньше. Комната начинает медленно поворачиваться так медленно, что в конечном счете остается на месте. Я закрываю глаза и жду, пока это ощущение пройдет. Но я продолжаю видеть, окружающее не растворяется. Десять секунд. Двадцать секунд. Тридцать секунд. Вот он я, лежу в постели, глаза закрыты.., но я же не делаюсь от этого невидимым, правда? Окружающее никуда не исчезает, верно? Вот что самое противное во всей этой галлюцинации то, что она такая логичная.
   Я прикладываю ладони к глазам и сильно нажимаю. Мозаика ярких треугольников быстро разбегается от центра моего поля зрения к краям, дрожащий серо-белый узор скоро заслоняет всю комнату.
   Когда я убираю руки, остаточное изображение постепенно растворяется во тьме.
   ***
   Мне снится, что я смотрю сверху вниз на мое спящее тело, а потом уплываю прочь, свободно, без усилий, поднимаясь высоко в воздух. Я проплываю над Манхэттеном, затем - над Лондоном, Москвой, Цюрихом, Найроби, Каиром, Пекином. Я всюду, куда дотянулась "Сеть Цайтгайст". Я опутываю собой всю планету. Тело мне не нужно, я двигаюсь по орбите вместе со спутниками, я перетекаю по оптическим кабелям. От трущоб Калькутты до особняков Беверли-Хиллз я "Цайтгайст", я - дух времени...
   Неожиданно я просыпаюсь, сквозь сон слыша собственную ругань, но еще не понимая, в чем дело.
   Оказывается, я помочился в постель.
   ***
   Джеймс привозит ко мне десятки знаменитых неврологов со всего света и организует дистанционные консультации с десятками других. Они спорят о деталях в интерпретации моих симптомов, но все дают примерно одинаковые рекомендации по лечению.
   Итак, берется небольшое количество моих нейронов, собранных во время первой операции. Генетической инженерией они переводятся в зародышевое состояние, стимулируются для деления in vivo, затем впрыскиваются в поврежденную зону. Все под местным наркозом, и я по крайней мере "вижу" примерно то, что на самом деле происходит.
   В последующие дни, когда еще слишком рано ожидать какого-либо эффекта, я замечаю, что обескураживающе быстро начинаю адаптироваться к своему статус-кво. Координация улучшается настолько, что я снова могу уверенно и без посторонней помощи выполнять простые действия, как то: есть и пить, испражняться, мыться, бриться. Необычная перспектива нисколько мне не мешает. Поначалу, каждый раз, когда я принимаю душ, мне мерещится прячущийся в клубах пара Рэндольф Мэрчисон (которого играет имитация Энтони Перкинса). Но потом это проходит.
   Приезжает Алекс, ему наконец-то удалось вырваться из заваленного работой московского бюро "Цайтгайст Ньюс". Я наблюдаю за их встречей, странно растроганный тем, что оба не знают, о чем говорить. Теперь мне трудно понять, почему сложные отношения с сыном раньше причиняли мне столько мучений. Да, этих двоих не назовешь близкими людьми, но мир-то от этого не рухнет. Таких миллиарды - ну и что?
   К концу четвертой недели я начинаю смертельно скучать и жутко раздражаться от тестов с кубиками, которые мой психолог, доктор Янг, требует выполнять дважды в неделю. Пять красных и четыре голубых кубика могут превратиться в три красных и один зеленый, когда поднимается перегородка, скрывающая их от моих глаз, и это повторяется бесконечно.., но это подрывает веру в истинность моего видения не больше, чем картинки, где ваза, если на нее внимательно посмотреть, превращается в два профиля, или узоры с пробелами, которые волшебным образом заполняются, если их совместить со слепым пятном сетчатки.
   Под давлением доктор Тайлер вынуждена признать, что нет причин дальше держать меня в больнице, но...
   - Но я бы предпочла и дальше наблюдать вас.
   - Думаю, я сам смогу наблюдать за собой, - отвечаю я.
   ***
   Двухметровый выносной экран видеофона лежит на полу моего кабинета. Примитивно, но зато не позволяет "ясновидению" узнать, что происходит на маленьком экране, который у меня перед глазами.
   Андреа говорит:
   - Ты помнишь эту группу из "Криэйтив Консалтантс", которую мы наняли прошлой весной? Они предложили блестящую идею - "Киноклассика, которая могла бы существовать" - фильмы, которые могли бы стать событием, но по каким-то причинам не были закончены. Они собираются начать серию с "Трех взломщиков" это голливудский римейк "Костюма для вечеринки" с Арнольдом Шварценеггером в роли Депардье, а режиссером будет Леонард Нимой или Айвен Рейтман. Отдел маркетинга провел моделирование, оно показало, что двадцать три процента подписчиков могут взять пробный экземпляр. Стоимость тоже не очень высока - у нас уже есть права на моделирование большинства артистов, которые будут нужны.
   Я киваю головой своей марионетки:
   - Это просто замечательно. У нас с тобой есть еще какие-нибудь дела?
   - Только одно - "История Рэндольфа Мэрчисона".
   - А что с ней такое?
   - Отдел психологии зрителей не хочет утверждать последнюю версию сценария. Дело в том, что нападение Мэрчисона на тебя нельзя не упомянуть. Это слишком известный эпизод, и...
   - Я никогда не требовал выбрасывать этот эпизод. Я только не хочу, чтобы рекламировалось мое состояние после операции. В Лоу стреляют. Он остается жив. Вот и все. Есть прекрасная история о зверском убийстве путешествующих автостопом, и не надо ее засорять ненужными подробностями о болезнях второстепенного персонажа.
   - Разумеется, не надо, но проблема не в этом. Проблема в том, что если мы упоминаем покушение, то не можем не сказать о поводе к нему. А поводом был сам мини-сериал, и отдел психологии считает, что зрителям не понравится такая рефлексивность. Если речь идет о выпуске новостей - другое дело, главным предметом программы является сама программа, то, что делает ведущий, и есть новости - к этому все привыкли и принимают как должное. Но документальная драма - другое дело. Здесь нельзя сначала использовать литературный, повествовательный стиль - тем самым дав понять зрителям, что они могут не бояться сопереживать, это не страшно, это просто развлечение - а потом вдруг взять и перевести все дело на тот самый сериал, который они смотрят.
   - Хорошо. Отлично. - Я пожимаю плечами. - Если выхода нет, снимай проект. Ничего не случится, спишем его в убытки.
   Она с несчастным видом кивает. Уверен, именно такого решения она и хотела - но ей неприятно, что все было сделано так небрежно.
   Когда она вешает трубку и экран гаснет, неизменная комната быстро приобретает скучный вид. Я переключаюсь на кабельное вещание и пробегаю по десятку-другому каналов "Цайтгайста" и его основных конкурентов. Передо мной весь мир, глазей на что хочешь - от голода в Судане до гражданской войны в Китае, от парада рисунков на теле в Нью-Йорке до кровавых последствий взрыва в Британском парламенте. Весь мир! А может быть, модель мира - частью правда, частью догадки, частью благие пожелания.
   Я откидываюсь в кресле назад до тех пор, пока не встречаю собственный взгляд. И говорю:
   - Мне здесь осточертело. Давай пойдем куда-нибудь.
   ***
   Я смотрю, как снежная пыль оседает на мои плечи, прежде чем резкий порыв ветра унесет ее прочь. Оледенелая пешеходная дорожка пустынна - в этой части Манхэттена люди не ходят пешком даже в самую замечательную погоду, не то что в такой собачий холод, как сегодня. Единственные, кого я с трудом могу различить сквозь пелену снега, - четыре моих телохранителя, двое впереди и двое сзади.
   Я хотел получить пулю в голову. Я хотел погибнуть и возродиться вновь. Я хотел найти волшебный путь к искуплению. А что я получил?
   Я поднимаю голову, и рядом со мной материализуется оборванный бородатый бродяга, притопывающий ногами, дрожащий, обхвативший себя руками, пытаясь согреться. Он ничего не говорит, но я останавливаюсь.
   Один из тех, кого я вижу внизу, тепло одет, на нем пальто, боты. На другом - истертые до дыр джинсы, ветхий летный бушлат, дырявые бейсбольные тапочки.
   Просто оскорбительное неравенство. Тепло одетый человек снимает свое пальто, отдает его дрожащему и идет дальше.
   А я думаю: "Какая прекрасная сцена для "Истории Филиппа Лоу"!"