Наталья Игнатова
Змееборец
(Эльрик де Фокс – 4)
Сделка
– Так что она сказала, если твоему господину нужна эта книга, пусть он сам за ней явится.
– Ты разговаривал с ее величеством лично?
– Ее величество, ее хреничество… Лично. И красивая же, доложу я вам дамочка.
– Значит, побывал в жилой части дворца. Сможешь добраться до библиотеки?
– Простите уж, мастер Серпенте, но я туда не полезу. Не по зубам мне эта работка. Вот, подходы к библиотеке, а вот тут, значки видите, это усиленное охранение. Ну, так я вам скажу, мастер, что в этом охранении не лохи дежурят. И не по пять человек оно, как мне божились. Пять – это те, кто на виду. За книгой, я так понял, еще кто-то охотится, но кто, я не знаю, и выяснить не смог. А ежели еще что надо будет – всегда пожалуйста. Где меня искать вы знаете.
– Да. Ступай.
Глядя в закрывшуюся дверь барабанить пальцами по столешнице. С полминуты. А потом поймать себя на хождении по кабинету. Двадцать шагов до стены. Двадцать – до окон. Круг за кругом. Привычка. И думается лучше.
Значит, продать посреднику отказалась. Выкрасть вряд ли получится. Кто-то еще пытается составить конкуренцию. И придется самому ехать в Загорье. Это перед самой распутицей – вот уж удовольствие.
Но ехать надо. Книга нужна. Позарез.
Мастер Серпенте, несмотря на богатство и высокое положение, облениться еще не успел, и на сборы был легок. Так что он выехал из Квириллы в тот же день. Один. По обыкновению, пренебрегая охраной. Десятиградский купец ехал с визитом к Удентальской Вдове, королеве Загорья. Видит Бог, ему не хотелось видеться с ее величеством, влезать в чужую игру, не зная ни игроков, ни правил. Совсем не хотелось. Но ничего умнее пока не придумалось.
А в Загорье было неспокойно. Так всегда бывает в государствах, созданных недавно, объединенных войной и кровью, не понявших еще, что новая власть, она надолго. Для кого-то, может, и навсегда.
Железный кулак Удентальской Вдовы сжимался все плотнее. Верхушку старого дворянства убрали от власти лет пять назад. Молодые да ранние, вошедшие в силу, королеву боготворили. Появившаяся у населения за время войны привычка уклоняться от уплаты податей была, как водится, объявлена вредной. Королева – праведная анласитка, и в языческое Загорье валом повалили проповедники с Запада. Что тоже было на руку новой власти. Вера Анласа – вера порядка. Мир лучше войны.
И все-таки в Загорье было неспокойно.
Еще на границах нового королевства, ночуя в трактире, что воткнулся невдалеке от Северного Перевала, Серпенте услышал рассказы про неуловимых и безжалостных разбойников, изрядно портящих кровь ее величеству.
Да, королева была магом. Но даже магия ее не выручала. Пробовала ее величество и террор. Увы. Любви к новой власти это не прибавляло, что, собственно, разбойникам и требовалось.
– Так и живем, – рассказывал десятиградскому купцу его загорский коллега, что шел с караваном в Готскую империю. – Один обоз из трех провести, считай, повезло. И ведь мимо не пройдешь. Как ни изворачивайся, а если сушей идешь, Загорья не миновать. Ходим на удачу… охраны больше, чем товару. Скоро в убыток себе торговля встанет. Вот скажите мне, мастер, разбойники это? Не-ет. Это что-то похуже.
– Что ж они, только обозы отлавливают?
– Да если бы! В Удентале, вы знаете, уже лет двадцать как ярмарки заведены. Селяне сами приезжают, товар привозят, за деньги продают, да тут же деньги и тратят. Одна только польза от таких порядков, и купцам, и воеводе. Сами посудите, селяне, получается, податей никаких не платят, на себя работают, они и рады. Ну, а то, что с нас деньги берут в казну, так торговля на ярмарке того стоит. Всем хорошо было, да, – загорец вздохнул, – я ведь помню еще, при отце-то моем, иначе все было, совсем другая жизнь. Так лиходеи эти лесные что учиняют? Они ждут, понимаете, пока торг закончится, а потом нас же и грабят. Когда прямо на ярмарку нападают, склады жгут… вы представьте себе, мастер, жгут со всем товаром. Ни себе, ни людям. Один убыток получается. Ну, а бывает, если охрана им не по зубам, или что, так они обозы по дорогам вылавливают. И там уж охрана, не охрана. Еще людишек режут королевиных. Но это нас, сами понимаете, задевает редко. А вот на ярмарки сезон от сезона все меньше купцов едет. Венеды уже третий год как не приходят. И джэршэитов давно не видно. Опасно стало. В море у них свои разбойники, на суше – наши донимают, нигде покоя нет.
Обмакнув в густую пену длинные усы, загорский купец пригорюнясь потягивал пиво. На гладких, запотевших от холода боках глиняной кружки собирались капельки влаги.
Мастер Серпенте молчал, попыхивая трубкой. Ожидал продолжения. Дела в Загорье не слишком его беспокоили: до тех пор, пока Удентальская Вдова не дотянется до какого-нибудь океана, интересов Серпенте Квирилльского она не затронет, однако идея в одиночку проехать по кишащим разбойниками землям теперь казалась не такой уж удачной.
– Ходят слухи, – вновь заговорил его собеседник, – что скоро Вдова удентальским селянам велит подати платить, как в прежние времена. И в ополчение их нынче силой набирают, хочешь, не хочешь – иди служить, кровь за королеву проливать. Ей войска нужны, и, вроде, деньги есть, чтобы наемникам платить, только наниматься немного нашлось охотников. А из тех, что нашлись, через леса наши до Надерны хорошо, если треть добралась. Поговаривают, – купец перешел на шепот, – что Карталь из-за разбойников не взяли до сих пор. Но тут уж я не знаю. Не знаю. Слухи о войне ходили, конечно, не один купец на этом деле погорел. Но я с Карталем дел не вожу. Меня и не коснулось.
С утра пораньше мастер Серпенте двинулся дальше. Через перевал, в Гиень. Вчерашний купец был одним из последних гостей традиционной Рыженьской ярмарки, богатой и многолюдной, на семь дней занимавшей красивую долину в предгорьях. Видимо, ужасные разбойники не так уж и нарушили привычный порядок вещей, раз никаких слухов об убитых или ограбленных купцах не дошло до Квириллы за две недели, прошедшие после ярмарки.
А раз купцов не тронули, то на одинокого путешественника тем более внимания не обратят.
Мастер Серпенте передвинул подальше из-под руки притороченный к седлу длинный меч. Ну, его к бесам, оружие. Всегда есть соблазн схватиться за него, даже когда можно решить дело переговорами. А когда доходит до драки, тут уж и захочешь, а не договоришься. Кому это надо? Кондотьерам, что до Уденталя так и не добрались, может, и предпочтительнее было мечом помахать, вместо того, чтобы как люди поговорить, но уж не почтенному человеку, не мастеру Первого дома Десятиградья.
Столицей Уденталя, а теперь и всего Загорья был город Надерна. Именно там располагалась резиденция Удентальской Вдовы. Разумной дамы, ничего не скажешь. Опасной. Но в торговых делах честной. Кто ж, интересно, мешает ей так старательно? И, главное, зачем? Только, чтобы спасти Карталь? Может статься. Может.
Разбойники. А если уж называть вещи своими именами, то не разбойники, а самые настоящие партизаны. Борьба между ними и властью шла с переменным успехом. Иной раз, целые области выпадали из-под контроля ее величества. Потом войска возвращали население под руку королевы, наводили порядок, жизнь, вроде, налаживалась, но почти сразу где-нибудь на другом конце королевства поднимались в мятеж сразу несколько деревень. И беспорядки вновь распространялись по Загорью, как степной пожар.
Нашла коса на камень. Почти пять лет ни та, ни другая сторона не могла взять верх. Серпенте мог поклясться, что партизаны получают поддержку из-за границы. Деньги, люди, оружие. Может статься, что и продовольствие. Но кто занимается обеспечением? Карталь? Маловероятно. Не настолько богато и сильно этот сравнительно небольшое воеводство. Венедия? Это походило на правду… Объединенные воеводства, когда в них наконец-то будет наведен порядок, станут неприятно сильным соседом. Особенно, при поддержке Готской империи. А рыцарственные готы недвусмысленно заявляют о том, что помогут прекрасной королеве, если кто захочет ее обидеть. Правда, и на готов есть управа, но они об этом пока не знают. Хм, а вот венеды знают. И надо ли им, в таком случае, вкладывать свои деньги в непонятных партизан?
К тому же, Загорье явно собиралось расширяться на юг, а не на север. Неудача с Карталем королеву если и расстроила, то не обескуражила. Но если не Карталь и не Венеды, кто тогда? Исманы? Может быть, и так.
А, впрочем, так ли это важно? Пока.
Королева. Изумительно красивая, властолюбивая, мстительная.
Мстительная.
Проезжая через Загорье, мастер Серпенте слушал. Слушал внимательно, хотя и удерживался от расспросов.
Отношение к королеве было двояким. Все верно. Вспоминая начало ее блистательного шествия по воеводствам, превращенным сейчас в единое Загорье, относиться к этой женщине однозначно казалось невозможным.
Воеводствами в Загорье, пока оно не стало королевством, называли владения тамошних правителей, князей – не князей, баронов – не баронов… воевод, в общем.
Упорно ходившие слухи о том, что королева чуть ли не своими руками убила собственного мужа, воеводу Лойзу Удентальского, до сих пор никто не смог опровергнуть. Как уж умудрилась молодая вдова убедить приближенных воеводы в том, что смерть его – результат происков соседней Гиени, осталось загадкой. Зато ничего загадочного не было в том, что войска, преданные воеводе, боготворившие его супругу, взяли Гиень на копье меньше, чем за две недели. Ну а дальше покатилось само. Оставшиеся три воеводы быстро подтвердили старые союзы, начали, было, собирать войска… И не успели. Вопреки всем правилам ведения войны, Удентальская Вдова атаковала сразу в двух направлениях, одним ударом обезглавив двоих противников. Рискованный ход. Однако он себя оправдал. Неясным оставалось, откуда в казне Уденталя нашлись деньги на войну и на последующие мощные вливания в экономику захваченных воеводств. Слухов и об этом хватало, но очень уж походили все слухи на сказки, сказки страшные, волшебные, иногда смешные, и все совершенно бредовые.
Нельзя сказать, что мастера Серпенте сильно интересовала ситуация в Загорье, но благодаря случайной дорожной встрече он окончательно утвердился во мнении о том, что цены на речные и морские перевозки нужно снижать. Если разбойники продержатся еще хотя бы год, а они продержатся, все к тому, купцы просто перестанут ходить через Загорье. Тогда на юг и на восток им останется одна дорога: по большим рекам западной части материка. Вот он – последний шаг к одной из заманчивых целей: к монополии на этих реках дома Серпенте. Впрочем, с распоряжениями по этому поводу можно было не торопиться, а дорога предстояла долгая и достаточно скучная, чтобы коротать время за отвлеченными размышлениями. Куда больше, чем королевство мастера Серпенте интересовала королева. И о королеве он знал уже достаточно много, чтобы видеть предстоящее свидание в самых мрачных тонах. Квирилльский купец не считал себя пессимистом, но и оптимистом он не был, реальность же ухмылялась и щелкала зубами, не то зазывно, не то угрожающе, поди, пойми ее.
В гордом одиночестве следуя по раскисшей дороге, он слушал, как барабанит дождь по капюшону сшитого из тонкой кожи плаща, смотрел на мокрую гриву своего коня и думал о том, что не сегодня-завтра выберется на мощеный камнем тракт, по которому можно будет доехать до Вайскова, столицы Гиени, не опасаясь осенней распутицы. А в Вайскове можно будет остановиться. Дней на несколько. Переждать выматывающие душу дожди.
Он живо вообразил себе теплую комнату, горящий в очаге огонь, чистую постель без клопов. Грустно вздохнул и поднял глаза от конской гривы.
Дождь лил стеной.
Здравомыслящие люди, из тех, кого застигли в дороге проливные дожди, останавливались, где придется, пережидая непогоду. Рыжень – не самый подходящий месяц для путешествий. Но мастер Серпенте спешил добраться до Надерны. Известие о том, что за книгой охотится еще кто-то, кто-то, кого королева, похоже, опасается всерьез, заставляло поторопиться. А вдруг да окажется охотничек удачливым. Где искать его потом?
– Остановись-ка, добрый человек! – рявкнули из кустов на краю дороги.
Первой и естественной реакцией на подобную просьбу было выпалить по кустам из обоих пистолетов и дать коню шенкелей. Но дорога раскисла и носиться по ней не то, что галопом, хотя бы рысью, стало опасно. Еще опасней было пытаться уйти от тех, кто в кустах, и от тех, что вышли из лесочка, перекрывая пути к отступлению. Мокрые и раздраженные мушкетеры. Вооружение их больше пристало королевским войскам, манеры были самые, что ни на есть разбойничьи, а одежка… интересная такая, пятнистая одежка. В подлеске прятаться – самое то, что надо.
– Слазь с коня. Оружие брось. И тихонько, спокойненько, топай сюда, – распоряжался один из стрелков. Синеглазый бородач, с топором на поясе. – Будешь хорошо себя вести, уйдешь живым. Поведешь себя плохо – умрешь. Вот, молодец.
Последняя реплика, снисходительно веселая, одобрила разумное поведение десятиградца, который действительно спрыгнул с коня и направился к бородатому, держа на виду пустые руки.
– Удивительные люди попадаются на дорогах, – балагурил разбойник, пока купца обыскивали, обшаривали седельные сумки, успокаивая нервно похрапывающего скакуна, – я бы даже сказал, непонятные. Ведь не простой ты человек, сразу видно, – бородач взвесил в ладони изъятый у Серпенте кошель, – Золотишко вон, при себе возишь. Одет хорошо. Конь под тобой справный. И едешь в Загорье без всякой охраны. О чем думаешь?
– О сухой комнате и теплой постели, – честно ответил десятиградец.
Разбойник заржал и хлопнул его по плечу:
– Не боишься!.. Ну что там?! – крикнул молодцам, потрошившим седельные сумки.
– Камни, – доложили в ответ. – Золотишко. Цацки с самоцветами. Одежа, как у знатных, золотом шитая… еще чего-то…
– Зубная щетка, мыло, бритвенные принадлежности, туалетная вода, – ядовитым голосом сообщил Серпенте.
– Какая щетка? – переспросил бородатый.
– Зубная, – повторил Серпенте.
– Зачем? – нахальство разбойника стало чуть неуверенным.
– Зубы чистить.
– Зубы?
– Да.
– Зачем?
Серпенте вздохнул.
– Забирайте побрякушки, деньги и что там вам еще глянулось, оставьте мне меч и разойдемся по-хорошему.
– Ты, видать, из благородных, – хмыкнул его бородатый собеседник, – меч оставить. Дорогой, поди, меч-то?
– Я купец, – безразлично ответил десятиградец. И отвернулся, потеряв к грабителям интерес.
Он смотрел на лес, кутаясь в блестящий от воды плащ. Возле лошади продолжалась возня. Дошло и до меча. Один из разбойников пытался вытащить оружие из потертых ножен. Пытался. И не мог. Остальные, кроме тех, что продолжали держать под прицелом купца, заталкивали обратно в сумки, вываленные на грязную дорогу вещи.
– Вот, Краджес, глянь, – подбежал один. Протянул командиру тисненый серебром несессер и плоскую, широкую шкатулку. – В куферке[1], значит, цацки. А в этой хреновине всякая хренотень, на хрен не нужная.
– Что с мечом? – поинтересовался бородач.
– Да застрял, зараза, не вынуть. Думается, меча там никакого и нет, так, для виду ножны с рукояткой повешены.
Краджес открыл шкатулку. Долго смотрел на разложенные внутри, хитро закрепленные на темном бархате драгоценности.
– Мастера делали, – не спросил, сообщил себе самому. – Один ларчик сколько стоит! А уж цацки-то! Бабе вез?
– Женщине, – задумчиво ответил Серпенте. – Хотя… может быть.
– Женщине, – повторил Краджес. – Точно из благородных. Ладно, ты добыча правильная, глупостей не делаешь, и денег с тебя много. Сейчас ты с нами пойдешь, расскажешь о себе, мы тебя накормим, напоим, даже спать уложим. А утром пойдешь дальше.
– Мне с вами не по дороге.
– Ну, не звери же мы, чтобы обобрать человека и даже ужина ему не предложить, – заржал бородатый, – пойдем-пойдем. Или силой тебя вести?
– Не надо силой, – Серпенте оглянулся на своего коня. – Сам пойду.
Разбойники, как им и подобает, жили в лесу, в неуютных землянках. Мимо такого убежища можно пройти в нескольких шагах, и даже не заподозрить о том, что под зеленым холмиком прячется человеческое жилище. Тем более что вокруг лагеря было на удивление чисто. А ведь люди имеют обыкновение гадить вокруг своего дома, не то от лени великой и нежелания за собой убирать, не то от перенятого у зверей обычая метить территорию. Зверь, он метит, а люди – гадят.
На неширокой поляне между деревцами был растянут навес, под которым поместился длинный дощатый стол, скамьи и даже очаг, возле которого священнодействовал агромадный мужичина, с черпаком себе под стать.
Серпенте осматривался, и видел, что и навес, и вся обстановка под ним, ставятся и разбираются меньше чем за час. Вот оно было, а вот – нет. И следов не сыскать. Странные разбойники, право слово. Обычные бандиты все-таки по деревням прячутся, а эти в лесу горе мыкают, но мыкают с претензией на комфорт и даже некоторую изысканность. Об изысканности подумалось, когда узрел десятиградец на поваре белоснежный фартук.
– Вот и пришли, – сказал Краджес, усаживаясь во главе чисто выскобленного стола. – Сейчас жрать принесут. А пока, не обессудь уж, гость дорогой, мы тебя еще разок обыщем. Не наскоро, а как следует.
– Ты скажи, что ищешь, – купец стянул с плеч мокрый плащ и тоже сел, – если есть у меня, я отдам.
– Да кабы я знал, – синие глаза смотрели задумчиво. – Не нравятся мне, понимаешь ли, люди, которые такие деньжищи и камушки без охраны возят. Ведь подумать страшно, сколько стоит то, что ты для бабы своей везешь. Неужели денег на сопровождение не нашел? Вряд ли. Значит, что? Значит, думал сам справиться. От дурости великой? Опять же не верю. У дураков таких денег при себе не водится. Что скажешь?
Серпенте пожал плечами:
– Если честно, рассчитывал проскочить пока дожди. Обозы сейчас не ходят, и разбойники попритихли.
Краджес хмыкнул.
– Обыскать его, – скомандовал холодно.
И снова взялись обыскивать. На сей раз со всем тщанием. Стянули перчатки, кафтан, даже сапоги и рубашку. Нашли во внутреннем кармане подорожную, несколько кредитных поручений, выданных десятиградскими банками, сдернули с шеи, оборвав тонкой работы цепочку, золотой Огнь.
– Анласит, – кивнул Краджес, разглядывая Огнь. – Не люблю я вас, страсть!
– У него браслет, – сообщил один из разбойников. – Не снимается.
Синеглазый атаман долго разглядывал искусно вырезанную из дерева змейку, что свернулась на руке купца, повыше локтя. Потом отошел и с ног до головы, так же внимательно, как браслет, оглядел своего пленника. То, что он видел, Краджесу не нравилось. Но что именно не нравилось и почему, он объяснить бы не взялся. Вот просто не по себе, и все тут. И узор на браслете знакомый, но где его видеть доводилось, вспомнить не получается.
Неправильная какая-то добыча. То, что и нужно было, Капитан ведь приказал на непонятных всяких в первую очередь внимание обращать. Однако… нет, не так что-то с этим десятиградцем.
Здоровенный, мрачный, если бы не косища, какой любая девка позавидует, и не угадаешь, что торгаш. Они там, в Десятиградье, через одного такие – с косами до задницы, одно слово что купцы: встретишь на большой дороге, так неизвестно еще, ты его обберешь, или он с тебя башку снимет. Зверюги такие, им бы в армии служить, а не золото в сундуках пересчитывать. Ишь, стоит, зараза, ухмыляется. Весело ему!
– Что там, в подорожной? – спросил Краджес, ни к кому отдельно не обращаясь.
Кто-то тут же взялся зачитывать.
– Серпенте? – переспросил атаман. – Ах, какая птичка к нам залетела. Я бы даже сказал, птица. Орел цельный, с потрохами и перьями. Как думаешь, мастер, обидятся гномы, если в Загорье с тебя шкуру живьем сдерут и чучело сделают?
Десятиградец приподнял бровь.
– С чего ты взял, что я дружен с гномами?
– Может, ты и вправду дурак? – удивился Краджес. – Или не знаешь, что деревянные бирюльки свои они не продают? Никому и никогда. Только дарят. Не знаешь?
– Знаю. Но это, – купец шевельнул плечом, – не гномья работа.
– Брешешь. Людям такое не сделать. А ты с нелюдью якшаешься, это всем известно.
– Образованный нынче разбойник пошел, – задумчиво пробормотал Серпенте. – Что такое зубная щетка – слышать не слышал, а купцов десятиградских знает наперечет.
– Да не всех, – хохотнул Краджес, – только Десятку. Как раз по одному на город выходит. Вас запомнить много ума не надо. Ну что… мастер. Тебя ведь мастером называть положено? Как мы поступим с твоей шкурой?
– Я слышал только один вариант. Он мне не нравится. Есть другие?
– Есть. Прислать твою шкуру гномам, а голову – в Квириллу, столицу вашу.
– Тебе так надо, чтобы гномы обиделись на Загорье? Знаешь, Краджес, я предложил бы тебе спросить за меня выкуп. Честное слово, пользы будет намного больше. И деньги верные. За голову же тебе не дадут ни талера.
Голос у Серпенте был громкий, сильный. Про деньги услышали все. Даже повар заинтересовался, отложил устрашающего вида черпак и развернулся к беседующим.
Краджес задумался. Почесал темную бороду.
– А пока я буду выкупа ждать, ты отсюда сбежишь, так надо понимать? И не будет мне ни денег, ни гномов обиженных, а будет сплошное расстройство.
– Зачем мне бежать? – спросил Серпенте, – просто дай мне уйти. Я оставлю доверенность, и ты получишь деньги так скоро, как сумеешь добраться до ближайшего десятиградского банка в Гиени.
– Где меня и возьмут тепленьким, потому что ты в своей поганой бумажке напишешь чего-нибудь… откуда я знаю, что там положено писать!
– Твои мальчики уже закончили с моим кафтаном? – купец поморщился, – здесь не жарко. Я не собираюсь писать ничего лишнего. Хочешь, дам тебе слово…
Разбойник хрюкнул, покрутил головой:
– Слово? Ну, ты даешь, купец! Слово он даст, слыхали?
Вокруг загудели оживленно, вполне разделяя веселье вожака.
– Да ты одевайся, – разрешил Краджес, широким ножом ковыряя ножны с непонятным мечом. – Может, мне тебя заместо шута здесь оставить? Развлекать нас будешь. Зимой, да и в дожди, как ты верно подметил, заняться особо нечем.
Обтянутое кожей дерево под острием ножа подалось, треснуло и раскололось по всей длине. Атаман хмыкнул, взрезал кожу и прищурился от плеснувшего в глаза серебристого блеска.
– Ты гляди, – он окончательно высвободил клинок из сломанных ножен, – светится. Что это за цацка такая, а, мастер? Сам расскажешь, или поспрашивать придется?
Лицо десятиградца отвердело, под гладкой кожей прокатились желваки.
– Ройш зарр, мразь! – рявкнул он, и верхняя губа как-то по-звериному вздернулась, показав белые зубы, – тийсашкирх…
Его тут же схватили сзади за локти, навалились, уронив на колени. Очень вовремя, потому что Краджес и без «мрази» понял, что все сказанное – очень грязное ругательство. Бес его знает, что такое было в низком голосе, кроме гнева, не то брезгливость, не то насмешка, но это что-то вывело из себя, и Краджес, отбросив меч, с размаху ударил пленника по лицу. Ободрал о зубы костяшки пальцев, от боли взбесился еще больше, и, намотав на кулак длинную косу Серпенте, рванул вниз, что было сил, заставив купца поднять голову.
– Заткни! Свою! Поганую! Пасть! – приказал он, подкрепляя каждое слово весомой пощечиной, – ты понял меня?! Мразь!
Ответом ему был тихий, угрожающий рык, от которого, казалось, задрожали все кости.
– Рычит, как пес, – хмыкнул Краджес, самому себе не желая признаться, что малость испугался. – А коса, как у бабы.
Парни, что были поодаль, громко заржали, но тем двоим, что держали Серпенте, по всему видать, было не до смеха. Они слышали то же самое, что слышал атаман. И видели, как смотрел на него десятиградец. Что бы ни болтали про этих купцов, а известно, что косы в Десятиградье носят парни, от которых лучше держаться подальше.
Велик был соблазн немедленно перерезать горло слишком опасной добыче.
Вместо этого Краджес вытер окровавленную ладонь о дорогую рубашку купца, пнул его напоследок под ребра – показалось, что по дереву пинал – и приказал связать покрепче.
– Я решу, что с тобой делать, – пообещал он, – и тебе это не понравится. А кухней нашей ты, коли такой гордый, все равно побрезгуешь, так что и жратву на тебя переводить не стоит.
Ну, взяли. Головной боли с этакой радости больше, чем прибыли.
Серпенте Квирилльский, имя громкое, человек странный. Снять с него голову, и Десятиградье обязательно обидится. Да и гномы, наверное, рады не будут. Про гномов рассказывают, что кто с ними задружился, за того они сами с кого хочешь голову снимут. Королеве такие дела не по нутру придутся. Это с одной стороны. С другой – деньги. Впрочем, никто не мешает и деньги взять и башку снять. Но зачем, спрашивается, понесло такого большого человека в Загорье, да еще в одиночку, да еще с драгоценностями, что самой королеве подарить не зазорно?
– Ты разговаривал с ее величеством лично?
– Ее величество, ее хреничество… Лично. И красивая же, доложу я вам дамочка.
– Значит, побывал в жилой части дворца. Сможешь добраться до библиотеки?
– Простите уж, мастер Серпенте, но я туда не полезу. Не по зубам мне эта работка. Вот, подходы к библиотеке, а вот тут, значки видите, это усиленное охранение. Ну, так я вам скажу, мастер, что в этом охранении не лохи дежурят. И не по пять человек оно, как мне божились. Пять – это те, кто на виду. За книгой, я так понял, еще кто-то охотится, но кто, я не знаю, и выяснить не смог. А ежели еще что надо будет – всегда пожалуйста. Где меня искать вы знаете.
– Да. Ступай.
Глядя в закрывшуюся дверь барабанить пальцами по столешнице. С полминуты. А потом поймать себя на хождении по кабинету. Двадцать шагов до стены. Двадцать – до окон. Круг за кругом. Привычка. И думается лучше.
Значит, продать посреднику отказалась. Выкрасть вряд ли получится. Кто-то еще пытается составить конкуренцию. И придется самому ехать в Загорье. Это перед самой распутицей – вот уж удовольствие.
Но ехать надо. Книга нужна. Позарез.
Мастер Серпенте, несмотря на богатство и высокое положение, облениться еще не успел, и на сборы был легок. Так что он выехал из Квириллы в тот же день. Один. По обыкновению, пренебрегая охраной. Десятиградский купец ехал с визитом к Удентальской Вдове, королеве Загорья. Видит Бог, ему не хотелось видеться с ее величеством, влезать в чужую игру, не зная ни игроков, ни правил. Совсем не хотелось. Но ничего умнее пока не придумалось.
А в Загорье было неспокойно. Так всегда бывает в государствах, созданных недавно, объединенных войной и кровью, не понявших еще, что новая власть, она надолго. Для кого-то, может, и навсегда.
Железный кулак Удентальской Вдовы сжимался все плотнее. Верхушку старого дворянства убрали от власти лет пять назад. Молодые да ранние, вошедшие в силу, королеву боготворили. Появившаяся у населения за время войны привычка уклоняться от уплаты податей была, как водится, объявлена вредной. Королева – праведная анласитка, и в языческое Загорье валом повалили проповедники с Запада. Что тоже было на руку новой власти. Вера Анласа – вера порядка. Мир лучше войны.
И все-таки в Загорье было неспокойно.
Еще на границах нового королевства, ночуя в трактире, что воткнулся невдалеке от Северного Перевала, Серпенте услышал рассказы про неуловимых и безжалостных разбойников, изрядно портящих кровь ее величеству.
Да, королева была магом. Но даже магия ее не выручала. Пробовала ее величество и террор. Увы. Любви к новой власти это не прибавляло, что, собственно, разбойникам и требовалось.
– Так и живем, – рассказывал десятиградскому купцу его загорский коллега, что шел с караваном в Готскую империю. – Один обоз из трех провести, считай, повезло. И ведь мимо не пройдешь. Как ни изворачивайся, а если сушей идешь, Загорья не миновать. Ходим на удачу… охраны больше, чем товару. Скоро в убыток себе торговля встанет. Вот скажите мне, мастер, разбойники это? Не-ет. Это что-то похуже.
– Что ж они, только обозы отлавливают?
– Да если бы! В Удентале, вы знаете, уже лет двадцать как ярмарки заведены. Селяне сами приезжают, товар привозят, за деньги продают, да тут же деньги и тратят. Одна только польза от таких порядков, и купцам, и воеводе. Сами посудите, селяне, получается, податей никаких не платят, на себя работают, они и рады. Ну, а то, что с нас деньги берут в казну, так торговля на ярмарке того стоит. Всем хорошо было, да, – загорец вздохнул, – я ведь помню еще, при отце-то моем, иначе все было, совсем другая жизнь. Так лиходеи эти лесные что учиняют? Они ждут, понимаете, пока торг закончится, а потом нас же и грабят. Когда прямо на ярмарку нападают, склады жгут… вы представьте себе, мастер, жгут со всем товаром. Ни себе, ни людям. Один убыток получается. Ну, а бывает, если охрана им не по зубам, или что, так они обозы по дорогам вылавливают. И там уж охрана, не охрана. Еще людишек режут королевиных. Но это нас, сами понимаете, задевает редко. А вот на ярмарки сезон от сезона все меньше купцов едет. Венеды уже третий год как не приходят. И джэршэитов давно не видно. Опасно стало. В море у них свои разбойники, на суше – наши донимают, нигде покоя нет.
Обмакнув в густую пену длинные усы, загорский купец пригорюнясь потягивал пиво. На гладких, запотевших от холода боках глиняной кружки собирались капельки влаги.
Мастер Серпенте молчал, попыхивая трубкой. Ожидал продолжения. Дела в Загорье не слишком его беспокоили: до тех пор, пока Удентальская Вдова не дотянется до какого-нибудь океана, интересов Серпенте Квирилльского она не затронет, однако идея в одиночку проехать по кишащим разбойниками землям теперь казалась не такой уж удачной.
– Ходят слухи, – вновь заговорил его собеседник, – что скоро Вдова удентальским селянам велит подати платить, как в прежние времена. И в ополчение их нынче силой набирают, хочешь, не хочешь – иди служить, кровь за королеву проливать. Ей войска нужны, и, вроде, деньги есть, чтобы наемникам платить, только наниматься немного нашлось охотников. А из тех, что нашлись, через леса наши до Надерны хорошо, если треть добралась. Поговаривают, – купец перешел на шепот, – что Карталь из-за разбойников не взяли до сих пор. Но тут уж я не знаю. Не знаю. Слухи о войне ходили, конечно, не один купец на этом деле погорел. Но я с Карталем дел не вожу. Меня и не коснулось.
С утра пораньше мастер Серпенте двинулся дальше. Через перевал, в Гиень. Вчерашний купец был одним из последних гостей традиционной Рыженьской ярмарки, богатой и многолюдной, на семь дней занимавшей красивую долину в предгорьях. Видимо, ужасные разбойники не так уж и нарушили привычный порядок вещей, раз никаких слухов об убитых или ограбленных купцах не дошло до Квириллы за две недели, прошедшие после ярмарки.
А раз купцов не тронули, то на одинокого путешественника тем более внимания не обратят.
Мастер Серпенте передвинул подальше из-под руки притороченный к седлу длинный меч. Ну, его к бесам, оружие. Всегда есть соблазн схватиться за него, даже когда можно решить дело переговорами. А когда доходит до драки, тут уж и захочешь, а не договоришься. Кому это надо? Кондотьерам, что до Уденталя так и не добрались, может, и предпочтительнее было мечом помахать, вместо того, чтобы как люди поговорить, но уж не почтенному человеку, не мастеру Первого дома Десятиградья.
Столицей Уденталя, а теперь и всего Загорья был город Надерна. Именно там располагалась резиденция Удентальской Вдовы. Разумной дамы, ничего не скажешь. Опасной. Но в торговых делах честной. Кто ж, интересно, мешает ей так старательно? И, главное, зачем? Только, чтобы спасти Карталь? Может статься. Может.
Разбойники. А если уж называть вещи своими именами, то не разбойники, а самые настоящие партизаны. Борьба между ними и властью шла с переменным успехом. Иной раз, целые области выпадали из-под контроля ее величества. Потом войска возвращали население под руку королевы, наводили порядок, жизнь, вроде, налаживалась, но почти сразу где-нибудь на другом конце королевства поднимались в мятеж сразу несколько деревень. И беспорядки вновь распространялись по Загорью, как степной пожар.
Нашла коса на камень. Почти пять лет ни та, ни другая сторона не могла взять верх. Серпенте мог поклясться, что партизаны получают поддержку из-за границы. Деньги, люди, оружие. Может статься, что и продовольствие. Но кто занимается обеспечением? Карталь? Маловероятно. Не настолько богато и сильно этот сравнительно небольшое воеводство. Венедия? Это походило на правду… Объединенные воеводства, когда в них наконец-то будет наведен порядок, станут неприятно сильным соседом. Особенно, при поддержке Готской империи. А рыцарственные готы недвусмысленно заявляют о том, что помогут прекрасной королеве, если кто захочет ее обидеть. Правда, и на готов есть управа, но они об этом пока не знают. Хм, а вот венеды знают. И надо ли им, в таком случае, вкладывать свои деньги в непонятных партизан?
К тому же, Загорье явно собиралось расширяться на юг, а не на север. Неудача с Карталем королеву если и расстроила, то не обескуражила. Но если не Карталь и не Венеды, кто тогда? Исманы? Может быть, и так.
А, впрочем, так ли это важно? Пока.
Королева. Изумительно красивая, властолюбивая, мстительная.
Мстительная.
Проезжая через Загорье, мастер Серпенте слушал. Слушал внимательно, хотя и удерживался от расспросов.
Отношение к королеве было двояким. Все верно. Вспоминая начало ее блистательного шествия по воеводствам, превращенным сейчас в единое Загорье, относиться к этой женщине однозначно казалось невозможным.
Воеводствами в Загорье, пока оно не стало королевством, называли владения тамошних правителей, князей – не князей, баронов – не баронов… воевод, в общем.
Упорно ходившие слухи о том, что королева чуть ли не своими руками убила собственного мужа, воеводу Лойзу Удентальского, до сих пор никто не смог опровергнуть. Как уж умудрилась молодая вдова убедить приближенных воеводы в том, что смерть его – результат происков соседней Гиени, осталось загадкой. Зато ничего загадочного не было в том, что войска, преданные воеводе, боготворившие его супругу, взяли Гиень на копье меньше, чем за две недели. Ну а дальше покатилось само. Оставшиеся три воеводы быстро подтвердили старые союзы, начали, было, собирать войска… И не успели. Вопреки всем правилам ведения войны, Удентальская Вдова атаковала сразу в двух направлениях, одним ударом обезглавив двоих противников. Рискованный ход. Однако он себя оправдал. Неясным оставалось, откуда в казне Уденталя нашлись деньги на войну и на последующие мощные вливания в экономику захваченных воеводств. Слухов и об этом хватало, но очень уж походили все слухи на сказки, сказки страшные, волшебные, иногда смешные, и все совершенно бредовые.
Нельзя сказать, что мастера Серпенте сильно интересовала ситуация в Загорье, но благодаря случайной дорожной встрече он окончательно утвердился во мнении о том, что цены на речные и морские перевозки нужно снижать. Если разбойники продержатся еще хотя бы год, а они продержатся, все к тому, купцы просто перестанут ходить через Загорье. Тогда на юг и на восток им останется одна дорога: по большим рекам западной части материка. Вот он – последний шаг к одной из заманчивых целей: к монополии на этих реках дома Серпенте. Впрочем, с распоряжениями по этому поводу можно было не торопиться, а дорога предстояла долгая и достаточно скучная, чтобы коротать время за отвлеченными размышлениями. Куда больше, чем королевство мастера Серпенте интересовала королева. И о королеве он знал уже достаточно много, чтобы видеть предстоящее свидание в самых мрачных тонах. Квирилльский купец не считал себя пессимистом, но и оптимистом он не был, реальность же ухмылялась и щелкала зубами, не то зазывно, не то угрожающе, поди, пойми ее.
* * *
Гиень плакала дождями. После горных, пронизывающих ветров, что по осени яростно штурмовали Северный перевал, эти холодные дождики вполне сходили за хорошую погоду. Первые пару дней. Потом Серпенте начал подумывать, что ветра, все-таки, меньшее зло.В гордом одиночестве следуя по раскисшей дороге, он слушал, как барабанит дождь по капюшону сшитого из тонкой кожи плаща, смотрел на мокрую гриву своего коня и думал о том, что не сегодня-завтра выберется на мощеный камнем тракт, по которому можно будет доехать до Вайскова, столицы Гиени, не опасаясь осенней распутицы. А в Вайскове можно будет остановиться. Дней на несколько. Переждать выматывающие душу дожди.
Он живо вообразил себе теплую комнату, горящий в очаге огонь, чистую постель без клопов. Грустно вздохнул и поднял глаза от конской гривы.
Дождь лил стеной.
Здравомыслящие люди, из тех, кого застигли в дороге проливные дожди, останавливались, где придется, пережидая непогоду. Рыжень – не самый подходящий месяц для путешествий. Но мастер Серпенте спешил добраться до Надерны. Известие о том, что за книгой охотится еще кто-то, кто-то, кого королева, похоже, опасается всерьез, заставляло поторопиться. А вдруг да окажется охотничек удачливым. Где искать его потом?
– Остановись-ка, добрый человек! – рявкнули из кустов на краю дороги.
Первой и естественной реакцией на подобную просьбу было выпалить по кустам из обоих пистолетов и дать коню шенкелей. Но дорога раскисла и носиться по ней не то, что галопом, хотя бы рысью, стало опасно. Еще опасней было пытаться уйти от тех, кто в кустах, и от тех, что вышли из лесочка, перекрывая пути к отступлению. Мокрые и раздраженные мушкетеры. Вооружение их больше пристало королевским войскам, манеры были самые, что ни на есть разбойничьи, а одежка… интересная такая, пятнистая одежка. В подлеске прятаться – самое то, что надо.
– Слазь с коня. Оружие брось. И тихонько, спокойненько, топай сюда, – распоряжался один из стрелков. Синеглазый бородач, с топором на поясе. – Будешь хорошо себя вести, уйдешь живым. Поведешь себя плохо – умрешь. Вот, молодец.
Последняя реплика, снисходительно веселая, одобрила разумное поведение десятиградца, который действительно спрыгнул с коня и направился к бородатому, держа на виду пустые руки.
– Удивительные люди попадаются на дорогах, – балагурил разбойник, пока купца обыскивали, обшаривали седельные сумки, успокаивая нервно похрапывающего скакуна, – я бы даже сказал, непонятные. Ведь не простой ты человек, сразу видно, – бородач взвесил в ладони изъятый у Серпенте кошель, – Золотишко вон, при себе возишь. Одет хорошо. Конь под тобой справный. И едешь в Загорье без всякой охраны. О чем думаешь?
– О сухой комнате и теплой постели, – честно ответил десятиградец.
Разбойник заржал и хлопнул его по плечу:
– Не боишься!.. Ну что там?! – крикнул молодцам, потрошившим седельные сумки.
– Камни, – доложили в ответ. – Золотишко. Цацки с самоцветами. Одежа, как у знатных, золотом шитая… еще чего-то…
– Зубная щетка, мыло, бритвенные принадлежности, туалетная вода, – ядовитым голосом сообщил Серпенте.
– Какая щетка? – переспросил бородатый.
– Зубная, – повторил Серпенте.
– Зачем? – нахальство разбойника стало чуть неуверенным.
– Зубы чистить.
– Зубы?
– Да.
– Зачем?
Серпенте вздохнул.
– Забирайте побрякушки, деньги и что там вам еще глянулось, оставьте мне меч и разойдемся по-хорошему.
– Ты, видать, из благородных, – хмыкнул его бородатый собеседник, – меч оставить. Дорогой, поди, меч-то?
– Я купец, – безразлично ответил десятиградец. И отвернулся, потеряв к грабителям интерес.
Он смотрел на лес, кутаясь в блестящий от воды плащ. Возле лошади продолжалась возня. Дошло и до меча. Один из разбойников пытался вытащить оружие из потертых ножен. Пытался. И не мог. Остальные, кроме тех, что продолжали держать под прицелом купца, заталкивали обратно в сумки, вываленные на грязную дорогу вещи.
– Вот, Краджес, глянь, – подбежал один. Протянул командиру тисненый серебром несессер и плоскую, широкую шкатулку. – В куферке[1], значит, цацки. А в этой хреновине всякая хренотень, на хрен не нужная.
– Что с мечом? – поинтересовался бородач.
– Да застрял, зараза, не вынуть. Думается, меча там никакого и нет, так, для виду ножны с рукояткой повешены.
Краджес открыл шкатулку. Долго смотрел на разложенные внутри, хитро закрепленные на темном бархате драгоценности.
– Мастера делали, – не спросил, сообщил себе самому. – Один ларчик сколько стоит! А уж цацки-то! Бабе вез?
– Женщине, – задумчиво ответил Серпенте. – Хотя… может быть.
– Женщине, – повторил Краджес. – Точно из благородных. Ладно, ты добыча правильная, глупостей не делаешь, и денег с тебя много. Сейчас ты с нами пойдешь, расскажешь о себе, мы тебя накормим, напоим, даже спать уложим. А утром пойдешь дальше.
– Мне с вами не по дороге.
– Ну, не звери же мы, чтобы обобрать человека и даже ужина ему не предложить, – заржал бородатый, – пойдем-пойдем. Или силой тебя вести?
– Не надо силой, – Серпенте оглянулся на своего коня. – Сам пойду.
Разбойники, как им и подобает, жили в лесу, в неуютных землянках. Мимо такого убежища можно пройти в нескольких шагах, и даже не заподозрить о том, что под зеленым холмиком прячется человеческое жилище. Тем более что вокруг лагеря было на удивление чисто. А ведь люди имеют обыкновение гадить вокруг своего дома, не то от лени великой и нежелания за собой убирать, не то от перенятого у зверей обычая метить территорию. Зверь, он метит, а люди – гадят.
На неширокой поляне между деревцами был растянут навес, под которым поместился длинный дощатый стол, скамьи и даже очаг, возле которого священнодействовал агромадный мужичина, с черпаком себе под стать.
Серпенте осматривался, и видел, что и навес, и вся обстановка под ним, ставятся и разбираются меньше чем за час. Вот оно было, а вот – нет. И следов не сыскать. Странные разбойники, право слово. Обычные бандиты все-таки по деревням прячутся, а эти в лесу горе мыкают, но мыкают с претензией на комфорт и даже некоторую изысканность. Об изысканности подумалось, когда узрел десятиградец на поваре белоснежный фартук.
– Вот и пришли, – сказал Краджес, усаживаясь во главе чисто выскобленного стола. – Сейчас жрать принесут. А пока, не обессудь уж, гость дорогой, мы тебя еще разок обыщем. Не наскоро, а как следует.
– Ты скажи, что ищешь, – купец стянул с плеч мокрый плащ и тоже сел, – если есть у меня, я отдам.
– Да кабы я знал, – синие глаза смотрели задумчиво. – Не нравятся мне, понимаешь ли, люди, которые такие деньжищи и камушки без охраны возят. Ведь подумать страшно, сколько стоит то, что ты для бабы своей везешь. Неужели денег на сопровождение не нашел? Вряд ли. Значит, что? Значит, думал сам справиться. От дурости великой? Опять же не верю. У дураков таких денег при себе не водится. Что скажешь?
Серпенте пожал плечами:
– Если честно, рассчитывал проскочить пока дожди. Обозы сейчас не ходят, и разбойники попритихли.
Краджес хмыкнул.
– Обыскать его, – скомандовал холодно.
И снова взялись обыскивать. На сей раз со всем тщанием. Стянули перчатки, кафтан, даже сапоги и рубашку. Нашли во внутреннем кармане подорожную, несколько кредитных поручений, выданных десятиградскими банками, сдернули с шеи, оборвав тонкой работы цепочку, золотой Огнь.
– Анласит, – кивнул Краджес, разглядывая Огнь. – Не люблю я вас, страсть!
– У него браслет, – сообщил один из разбойников. – Не снимается.
Синеглазый атаман долго разглядывал искусно вырезанную из дерева змейку, что свернулась на руке купца, повыше локтя. Потом отошел и с ног до головы, так же внимательно, как браслет, оглядел своего пленника. То, что он видел, Краджесу не нравилось. Но что именно не нравилось и почему, он объяснить бы не взялся. Вот просто не по себе, и все тут. И узор на браслете знакомый, но где его видеть доводилось, вспомнить не получается.
Неправильная какая-то добыча. То, что и нужно было, Капитан ведь приказал на непонятных всяких в первую очередь внимание обращать. Однако… нет, не так что-то с этим десятиградцем.
Здоровенный, мрачный, если бы не косища, какой любая девка позавидует, и не угадаешь, что торгаш. Они там, в Десятиградье, через одного такие – с косами до задницы, одно слово что купцы: встретишь на большой дороге, так неизвестно еще, ты его обберешь, или он с тебя башку снимет. Зверюги такие, им бы в армии служить, а не золото в сундуках пересчитывать. Ишь, стоит, зараза, ухмыляется. Весело ему!
– Что там, в подорожной? – спросил Краджес, ни к кому отдельно не обращаясь.
Кто-то тут же взялся зачитывать.
– Серпенте? – переспросил атаман. – Ах, какая птичка к нам залетела. Я бы даже сказал, птица. Орел цельный, с потрохами и перьями. Как думаешь, мастер, обидятся гномы, если в Загорье с тебя шкуру живьем сдерут и чучело сделают?
Десятиградец приподнял бровь.
– С чего ты взял, что я дружен с гномами?
– Может, ты и вправду дурак? – удивился Краджес. – Или не знаешь, что деревянные бирюльки свои они не продают? Никому и никогда. Только дарят. Не знаешь?
– Знаю. Но это, – купец шевельнул плечом, – не гномья работа.
– Брешешь. Людям такое не сделать. А ты с нелюдью якшаешься, это всем известно.
– Образованный нынче разбойник пошел, – задумчиво пробормотал Серпенте. – Что такое зубная щетка – слышать не слышал, а купцов десятиградских знает наперечет.
– Да не всех, – хохотнул Краджес, – только Десятку. Как раз по одному на город выходит. Вас запомнить много ума не надо. Ну что… мастер. Тебя ведь мастером называть положено? Как мы поступим с твоей шкурой?
– Я слышал только один вариант. Он мне не нравится. Есть другие?
– Есть. Прислать твою шкуру гномам, а голову – в Квириллу, столицу вашу.
– Тебе так надо, чтобы гномы обиделись на Загорье? Знаешь, Краджес, я предложил бы тебе спросить за меня выкуп. Честное слово, пользы будет намного больше. И деньги верные. За голову же тебе не дадут ни талера.
Голос у Серпенте был громкий, сильный. Про деньги услышали все. Даже повар заинтересовался, отложил устрашающего вида черпак и развернулся к беседующим.
Краджес задумался. Почесал темную бороду.
– А пока я буду выкупа ждать, ты отсюда сбежишь, так надо понимать? И не будет мне ни денег, ни гномов обиженных, а будет сплошное расстройство.
– Зачем мне бежать? – спросил Серпенте, – просто дай мне уйти. Я оставлю доверенность, и ты получишь деньги так скоро, как сумеешь добраться до ближайшего десятиградского банка в Гиени.
– Где меня и возьмут тепленьким, потому что ты в своей поганой бумажке напишешь чего-нибудь… откуда я знаю, что там положено писать!
– Твои мальчики уже закончили с моим кафтаном? – купец поморщился, – здесь не жарко. Я не собираюсь писать ничего лишнего. Хочешь, дам тебе слово…
Разбойник хрюкнул, покрутил головой:
– Слово? Ну, ты даешь, купец! Слово он даст, слыхали?
Вокруг загудели оживленно, вполне разделяя веселье вожака.
– Да ты одевайся, – разрешил Краджес, широким ножом ковыряя ножны с непонятным мечом. – Может, мне тебя заместо шута здесь оставить? Развлекать нас будешь. Зимой, да и в дожди, как ты верно подметил, заняться особо нечем.
Обтянутое кожей дерево под острием ножа подалось, треснуло и раскололось по всей длине. Атаман хмыкнул, взрезал кожу и прищурился от плеснувшего в глаза серебристого блеска.
– Ты гляди, – он окончательно высвободил клинок из сломанных ножен, – светится. Что это за цацка такая, а, мастер? Сам расскажешь, или поспрашивать придется?
Лицо десятиградца отвердело, под гладкой кожей прокатились желваки.
– Ройш зарр, мразь! – рявкнул он, и верхняя губа как-то по-звериному вздернулась, показав белые зубы, – тийсашкирх…
Его тут же схватили сзади за локти, навалились, уронив на колени. Очень вовремя, потому что Краджес и без «мрази» понял, что все сказанное – очень грязное ругательство. Бес его знает, что такое было в низком голосе, кроме гнева, не то брезгливость, не то насмешка, но это что-то вывело из себя, и Краджес, отбросив меч, с размаху ударил пленника по лицу. Ободрал о зубы костяшки пальцев, от боли взбесился еще больше, и, намотав на кулак длинную косу Серпенте, рванул вниз, что было сил, заставив купца поднять голову.
– Заткни! Свою! Поганую! Пасть! – приказал он, подкрепляя каждое слово весомой пощечиной, – ты понял меня?! Мразь!
Ответом ему был тихий, угрожающий рык, от которого, казалось, задрожали все кости.
– Рычит, как пес, – хмыкнул Краджес, самому себе не желая признаться, что малость испугался. – А коса, как у бабы.
Парни, что были поодаль, громко заржали, но тем двоим, что держали Серпенте, по всему видать, было не до смеха. Они слышали то же самое, что слышал атаман. И видели, как смотрел на него десятиградец. Что бы ни болтали про этих купцов, а известно, что косы в Десятиградье носят парни, от которых лучше держаться подальше.
Велик был соблазн немедленно перерезать горло слишком опасной добыче.
Вместо этого Краджес вытер окровавленную ладонь о дорогую рубашку купца, пнул его напоследок под ребра – показалось, что по дереву пинал – и приказал связать покрепче.
– Я решу, что с тобой делать, – пообещал он, – и тебе это не понравится. А кухней нашей ты, коли такой гордый, все равно побрезгуешь, так что и жратву на тебя переводить не стоит.
* * *
Часом позже Краджес сидел во главе длинного стола, отхлебывал пиво из кружки и слушал оживленный говор вокруг. Парни радовались удаче. Такая нечасто идет в руки. С одного купца взяли денег больше, чем с иного каравана. А караваны, они, как известно, охраняются.Ну, взяли. Головной боли с этакой радости больше, чем прибыли.
Серпенте Квирилльский, имя громкое, человек странный. Снять с него голову, и Десятиградье обязательно обидится. Да и гномы, наверное, рады не будут. Про гномов рассказывают, что кто с ними задружился, за того они сами с кого хочешь голову снимут. Королеве такие дела не по нутру придутся. Это с одной стороны. С другой – деньги. Впрочем, никто не мешает и деньги взять и башку снять. Но зачем, спрашивается, понесло такого большого человека в Загорье, да еще в одиночку, да еще с драгоценностями, что самой королеве подарить не зазорно?