Страница:
– Я встречался с одним физиком.
– И выпивал?
– Да, – беззаботно сообщил Василий.
– И потом сел за руль?
– Я был без машины.
Сомнение высветилось в её взгляде.
– Зачем тебе дался этот физик?
– Он – специалист по космологии. Разбирается в вопросах мироздания, в параллельных вселенных. Зовут его Дмитрий Астахов.
– Параллельные вселенные?.. Всё-таки, с тобой что-то случилось. Ты не перестаешь меня удивлять в последние дни.
– Разве это плохо?
– Я еще не знаю, как это. Ужинать будешь?
– Буду. – Петровский увесисто мотнул головой.
Он так и не решил, как вести себя с Натальей. Вывалить на неё всю правду? Сказать: я твой муж, но я не твой муж. Вдруг она поймёт? И поверит. Да кто ж знает? Но если не поверит, психушка обеспечена.
«Хорошо, что завтра суббота, – думал он, отправляя в рот очередной кусок жареной осетрины. – А куда я пойду в понедельник?.. Ладно, может быть за выходные всё образуется.»
Тут он вспомнил про обещание, данное другому Астахову, тому, который пребывал в прежней вселенной. Добрый ангел пока ещё не снился Петровскому. Но теперь у Василия появилась необходимость задать ему собственный вопрос. А как иначе узнать, вернётся ли он в свою вселенную? Только спросить у ангела.
«Спросить! – радовала его спасительная мысль. – Да, спросить у ангела-хранителя: я здесь навсегда или на какое-то время? Главное, не забыть, когда он приснится. Надо втемяшить себе в голову: не забыть спросить, спросить не забыть. Не за-бы-ть.»
Когда легли спать, он полез было к Наталье, но услышал:
– Если ты хочешь, чтобы я забеременела, не приходи ко мне выпившим.
Выразительно вздохнув, Василий оставил всякие попытки, отвернулся и моментально заснул.
5
6
– И выпивал?
– Да, – беззаботно сообщил Василий.
– И потом сел за руль?
– Я был без машины.
Сомнение высветилось в её взгляде.
– Зачем тебе дался этот физик?
– Он – специалист по космологии. Разбирается в вопросах мироздания, в параллельных вселенных. Зовут его Дмитрий Астахов.
– Параллельные вселенные?.. Всё-таки, с тобой что-то случилось. Ты не перестаешь меня удивлять в последние дни.
– Разве это плохо?
– Я еще не знаю, как это. Ужинать будешь?
– Буду. – Петровский увесисто мотнул головой.
Он так и не решил, как вести себя с Натальей. Вывалить на неё всю правду? Сказать: я твой муж, но я не твой муж. Вдруг она поймёт? И поверит. Да кто ж знает? Но если не поверит, психушка обеспечена.
«Хорошо, что завтра суббота, – думал он, отправляя в рот очередной кусок жареной осетрины. – А куда я пойду в понедельник?.. Ладно, может быть за выходные всё образуется.»
Тут он вспомнил про обещание, данное другому Астахову, тому, который пребывал в прежней вселенной. Добрый ангел пока ещё не снился Петровскому. Но теперь у Василия появилась необходимость задать ему собственный вопрос. А как иначе узнать, вернётся ли он в свою вселенную? Только спросить у ангела.
«Спросить! – радовала его спасительная мысль. – Да, спросить у ангела-хранителя: я здесь навсегда или на какое-то время? Главное, не забыть, когда он приснится. Надо втемяшить себе в голову: не забыть спросить, спросить не забыть. Не за-бы-ть.»
Когда легли спать, он полез было к Наталье, но услышал:
– Если ты хочешь, чтобы я забеременела, не приходи ко мне выпившим.
Выразительно вздохнув, Василий оставил всякие попытки, отвернулся и моментально заснул.
5
Дмитрия Астахова разбирало нетерпение – скоро там его новый знакомый выяснит, кто из трех гениев прав: Хойл, Хокинг либо Виленкин? Дмитрий был настоящим ученым, обожал докапываться до истины путем сложных математических построений и сравнения полученных результатов с опытными данными. Однако, в интересующем его случае не только он, но и никто другой не имел пока возможности проверить правильность существующих теорий. Приходилось обращаться к столь непривычным средствам. Стремление узнать правду о мироздании любым образом Астахов не считал зазорным.
Длительные попытки разыскать Петровского не принесли успеха.
«Просил позвонить, – с досадой говорил себе Дмитрий. – И где он?.. Ох уж эти писатели. Что у них в голове?»
Какое-то чутьё подсказывало ему – надо ехать на Большую Никитскую, в Дом литераторов. Но впереди была ещё одна лекция. Ещё один рассказ о квантовой механике студентам, которые, как правило, не могли, да и не пытались понять всю прелесть этой науки. Лишь тот, кто чувствует её, может осознать истинную глубину и красоту космологических теорий.
«Космологические размышления всегда играли чрезвычайно важную роль в развитии науки, – думал Астахов, сидя за своим столом. – Но сможем ли мы когда-нибудь, критически исследуя эти умозрительные теории, развить их в такой мере, что они будут допускать эмпирическую проверку?»
Он не мог ответить утвердительно, хотя с удовольствием сделал бы это, если бы имел основания.
Он поднялся. Настало время идти в аудиторию. Студенты раздражали Дмитрия своей бестолковостью. Мало кто из них подавал надежды. Но такие находились. И это радовало. Дмитрий был готов работать с ними не только на лекциях.
Вскоре Астахов привычно писал на доске формулы, рассказывая прекрасным языком математики о сложных взаимосвязях, о том мире, который окружает нас, будучи невидим нами. Когда он поворачивался, видел живой интерес лишь в одной паре глаз, принадлежавших Илье Готлибовичу. Он был самым толковым не только в этой группе, но и на всём курсе.
Громкий хлопок прервал очередной период выведения формул. Рука с мелком остановилась, Астахов повернулся к аудитории.
– Что случилось? – мрачно поинтересовался он.
Несколько секунд висела плотная тишина, потом прозвучал тоненький голос одной студентки:
– Ручка упала.
Идиоты! Будто он не понимает, что это никакая не ручка. Взорвали хлопушку, теперь пытаются выставить его дураком. Он видел сдержанные ухмылки. Ждали его реакции. Черта с два он даст им повод для веселья. Состроив язвительное лицо, Дмитрий проговорил:
– Одни веселятся на лекциях, другие – на экзамене. – И вновь отвернулся к доске.
Астахов не считал себя лишенным чувства юмора человеком. Понимал шутку. Студентом участвовал в игре, называемой «Жопа». Проводилась она так: несколько студентов скидывались по рублю, что в советское время составляло приличную сумму – тогда на пятьдесят копеек можно было неплохо пообедать в студенческой столовой. Деньги отдавали судье, который следил за ходом игры. Побеждал тот, кто во время лекции громче всех говорил: «Жопа!» Он получал банк. И вот на лекции одного весьма немолодого уважаемого профессора Дмитрий умудрился победить с первого захода, во всю мощь произнеся заветное слово. Профессор не стал скандалить, спокойно повернулся к аудитории, оглядел сидевших перед ним студентов. И проговорил с доброй усмешкой: «Я знаю эту старую студенческую игру. Но всё-таки попрошу вас не играть в неё на моих лекциях.» И всё. Никаких упреков. Так ведь и он, Астахов, лишь напомнил, что кой-кому невесело придется на экзамене. Мстить он никому не собирается, но тот, кто продемонстрирует пустоту в голове, непременно схлопочет двойку.
Обретя свободу, Астахов тут же поехал в Дом литераторов. Домчался в момент. С трудом нашёл место для парковки. Быстрыми шагами проскочил дистанцию до подъезда, миновал пространство холла, сбежал по лестнице до двери, пропускающей в Нижний буфет. Глаза лихорадочно осмотрели зал – Петровского не было.
Удрученный таким результатом, Дмитрий поплелся назад. Поднялся по лестнице, вышел с холл. И совершенно неожиданно углядел того, кого так желал видеть – Петровский сидел на банкетке подле колонны, лицо у него было грустное, глаза смотрели куда-то вниз. Довольно улыбаясь, Дмитрий сделал несколько шагов навстречу, протянул руку и… наткнулся на удивлённый взгляд.
– Привет, – ликующе произнёс Дмитрий. – Очень рад тебя видеть. Как, удалось спросить?
– Кого?
– Ну… доброго ангела. Так ты его называешь?
Он увидел вконец оторопелый взгляд.
– А что… спросить? – сдавленно пролепетал приятель.
– Как, что? – Бодрая улыбка не сходила с лица Дмитрия. – Кто из троих прав, Хойл, Хокинг или Виленкин?
– Кто это?
– Физики. Выдающиеся. Что, забыл?
Опять заминка. Потом вкрадчиво раздалось:
– Я про них никогда не слышал… – Тут он загнанным взглядом посмотрел на Дмитрия. – Откуда вы знаете про доброго ангела?
– Ты рассказывал. И это не помнишь?
Последовала совсем непонятная пауза. Петровский состроил какую-то странную физиономию, будто мучился жестокой головной болью. Дмитрий не стал разбираться, в чем дело, предложил все тем бойким голосом:
– Чего ты здесь сидишь? Пошли.
– Куда?
– В Нижний буфет.
– Я туда не хожу… А впрочем, идемте.
Он как-то безвольно поднялся, пошёл за Дмитрием. Они заняли тот самым стол, за которым познакомились несколько дней назад. Дмитрий купил водки, бутербродов, апельсинового сока для запивки. Наполнив рюмки, предложил с довольным видом:
– Со свиданьицем.
Петровский безропотно выпил водку, равнодушно пожевал бутерброд с копчёной колбасой. Последовал тост за его здоровье, потом – за литературу.
– Что, полегчало? – Астахов смотрел на него с теплотой.
– Немного.
– Сейчас добавим.
Дмитрий наливал сидевшему напротив человеку больше, чем себе – надо было помочь приятелю совладать со своей хандрой. Помогло. После четвертой рюмки Петровский ощутил необходимость сказать какие-то слова.
– Понимаете, со мной творится что-то неладное. То ли у меня отшибло память, то ли… даже не знаю, как назвать. Действительность кажется мне другой. – Он придвинулся к Дмитрию, перешёл на шёпот. – Мне казалось, что я разошелся с моей первой женой и женился на другой женщине. Вдруг выясняется, что моя жена по-прежнему Света. И всё остальное тоже спуталось. Я не работаю там, где, как мне казалось, я работаю.
– Ты работаешь в журнале. Рекламируешь дизайн и мебель. Ты ещё мне предлагал квартиру обставить.
– Ну вот, видите, – безнадёжность густела в голосе Петровского. – Какой-то журнал, мебель. Но мне прекрасно известно, где я работаю. В Союзе писателей СССР, секретарём. – Тут голос Петровского совсем поник. – Только его почему-то нет на прежнем месте. Союза писателей. Я спрашивал. Говорят – нет такого. Дом Ростовых есть. А Союза – нет.
Дмитрий понял: с Петровским действительно происходит что-то неладное.
– Может быть, ты переутомился?
– Может быть, – печально высказал согласие Петровский.
– Потом, ты писатель. Возможно, ты слишком увлекся тем сюжетом, который прорабатываешь. Я, конечно, литературой не занимаюсь. Пишу научные статьи. Но порой так влезешь в материал, что действительность просто ошарашивает и расстраивает. – Лирика – лирикой, а нельзя было забывать о главном. Дмитрий подпустил просительных ноток в голос. – Ты всё-таки просьбу мою не забудь. Спроси доброго ангела, кто из троих прав, Хойл, Хокинг либо Виленкин?
– Это физики? – растерянно осведомился Петровский.
Дмитрий кивнул.
– Космологи. Как и я. Неужто забыл? Я тебе столько про них рассказывал… Мне очень важно узнать, кто из них прав. А может, никто не прав. – Дмитрий развел руками.
– Хокинг, Виленкин… И кто ещё?
– Хойл. – Дмитрий не сдержал досаду. – Что же ты никак запомнить не можешь?
– Я только недавно услышал…
Астахову не хотелось вникать, почему его новый приятель делает столь странные заявления. Он лишь уточнил:
– Так ты спросишь?
Петровский осторожно кивнул.
– Я попробую спросить. Но учтите, добрый ангел не так часто является мне… во сне.
– А ты постарайся. Попроси явиться. У тебя это как-то получается. Да если бы у меня получалось, стал бы я тебя просить.
Петровский изобразил что-то неопределённое на лице. Потом оживился, произнёс торжественно:
– Жизнь слишком коротка для того, чтобы делать добро, но слишком длинна – чтобы творить зло. Это мне сказал добрый ангел. Я стараюсь делать добро: пишу общественно полезные романы.
По соседству шумели молодые люди. Астахов мельком глянул на них и отвернулся.
– Тебе полегчало? – спросил он.
– Да. – Петровский с важностью кивнул, после чего встрепенулся. – Я готов заплатить. Но у меня деньги не те.
– Что значит – не те?
– Я пытался купить газеты. И еще пиво. Мне сказали, что деньги не те.
– Покажи.
Петровский достал кошелек, вытащил несколько бумажек.
– Это советские деньги, – как само собой разумеющееся, проговорил Астахов.
– Ну вот, советские. Почему же их у меня не берут?
Дмитрий посмотрел на приятеля полными сочувствия глазами.
– Тебе надо отдохнуть. Ясное дело – перетрудился.
Он ещё раз наполнил рюмки, причем себе опять налил половину, а приятелю – полную. И вновь тот ничего не заметил.
– За то, чтобы у тебя всё было хорошо. – Чокнувшись, Дмитрий тут же опрокинул рюмку. Петровский последовал его примеру.
Бутылка опустела. Добавлять не было смысла – Петровскому хватило, а Дмитрий за рулем старался много не пить.
– Пошли, – сказал он приятелю.
Тот безропотно поднялся. На этот раз они уходили далеко не последними. Немолодой мужчина с пышной гривой седых волос, на которого Дмитрий обратил два дня назад внимание, пока не спал.
Вывалившись на свежий воздух, Петровский тут же направился в сторону Садового кольца, но был остановлен Дмитрием:
– Не туда. Машина в другой стороне.
– Какая машина? – оторопело поинтересовался Петровский.
– Моя.
Благосклонно кивнув, приятель отправился за ним. Едва они остановились подле творения немецких автомобилестроителей, Петровский сообщил:
– У меня тоже есть машина. – Подумав, добавил. – Была. Я думал, что у меня «Москвич» последней модели. Такой… красивый. А в ракушке всего лишь старые «Жигули». Вот так.
Он устроился поудобнее на переднем сиденье и тотчас уснул. Растрёпанная голова уперлась в дверцу.
Дмитрий довёз приятеля до его дома. Растолкал.
– Приехали.
Петровский открыл глаза, осмотрелся, ничего не говоря, вылез из машины и нетвердым шагом направился к дому.
– Ты не забудь про мою просьбу, – сказал ему вслед Астахов.
Движение остановилось. Гордый поворот головы. Туманный взгляд прищуренных глаз упал на Дмитрия. Что он выражал, Дмитрий не понял. Несколько секунд, и Петровский продолжил шествие к подъезду.
Послушный воле водителя, мотор принялся крутить колеса. «Гольф» покатил туда, где Астахов жил – в Чертаново.
Дмитрий размышлял о том, что на быстрый ответ со стороны Петровского надеяться нельзя. Слишком уж необязательные люди – писатели. Да и материя тонкая – разговор с добрым ангелом во сне. Разумеется, соблазнительно хоть как-то заглянуть за пределы доступного, пусть даже при помощи ненаучных методов. С другой стороны, пренебрегать традиционными путями изысканий недопустимо. Так что нечего расслабляться, надо продолжать работу. Каждодневно, ежечасно, ибо настоящий ученый должен работать постоянно в том смысле, что мозг отключить нельзя.
Вместе с тем, завтра, в субботу, Астахов намеревался потратить время на телесные удовольствия. Дмитрий любил спорт, но неправильный – не большой теннис, дзюдо или горные лыжи, как все достойные российские люди начала двадцать первого века. Дмитрий отдавал предпочтение баскетболу и каждую субботу играл с друзьями. Собирались они в спортивном центре у одного из общих приятелей, часа четыре бегали с мячом, вслед за тем парились в сауне, пили пиво. Подобное времяпрепровождение давно превратилось в добрую традицию.
«Гольф» упрямо одолевал километры, нанизывая на себя московские улицы. Майский вечер накрывал большой, усталый город задумчивым небосводом. Приятная теплынь заполняла округу.
«У меня такое предчувствие, будто параллельные вселенные точно есть, – подумалось вдруг Астахову. – И если так, сколь они замкнуты? Нет ли каких-то особых зон в пространстве, где возможны переходы из одной вселенной в другую? И если да, подобные зоны постоянны или возникают в какие-то отрезки времени?..»
Припарковав машину около дома, Дмитрий поднялся на девятый этаж, туда, где жил с Ириной, своей гражданской женой, третьей, если считать и тех, с которыми был прежде расписан.
– Я нутром чувствую, что параллельные вселенные существуют, – громогласно заявил он, войдя в квартиру. – Но всё равно я голоден.
– Досадная взаимосвязь, – прозвучало из комнаты. Слова притащили за собой весьма грациозное создание ростом немного ниже Астахова с кудрявой головой. – Было бы лучше, если бы твоя уверенность вызывала ощущение сытости.
Это пожелание отнюдь не означало отказ покормить голодного мужчину. Ужин состоялся. После этого Астахов удалился в гостиную, которая, за неимением третьей комнаты, частично служила Дмитрию кабинетом. Надо было ещё поработать. Он открыл научный журнал, только что прибывший из Соединенных Штатов. Настоящий ученый должен быть в курсе всех новаций. Впрочем, что значит – должен? Разве он заставляет себя? Ему хочется этого. Ум требует всё новых и новых сведений, научных фактов.
Дмитрий чувствовал некоторую усталость, когда отправился спать. Однако, едва Ирина легла рядом, он не преминул воспользоваться этим соседством. И встретил полное взаимопонимание.
Длительные попытки разыскать Петровского не принесли успеха.
«Просил позвонить, – с досадой говорил себе Дмитрий. – И где он?.. Ох уж эти писатели. Что у них в голове?»
Какое-то чутьё подсказывало ему – надо ехать на Большую Никитскую, в Дом литераторов. Но впереди была ещё одна лекция. Ещё один рассказ о квантовой механике студентам, которые, как правило, не могли, да и не пытались понять всю прелесть этой науки. Лишь тот, кто чувствует её, может осознать истинную глубину и красоту космологических теорий.
«Космологические размышления всегда играли чрезвычайно важную роль в развитии науки, – думал Астахов, сидя за своим столом. – Но сможем ли мы когда-нибудь, критически исследуя эти умозрительные теории, развить их в такой мере, что они будут допускать эмпирическую проверку?»
Он не мог ответить утвердительно, хотя с удовольствием сделал бы это, если бы имел основания.
Он поднялся. Настало время идти в аудиторию. Студенты раздражали Дмитрия своей бестолковостью. Мало кто из них подавал надежды. Но такие находились. И это радовало. Дмитрий был готов работать с ними не только на лекциях.
Вскоре Астахов привычно писал на доске формулы, рассказывая прекрасным языком математики о сложных взаимосвязях, о том мире, который окружает нас, будучи невидим нами. Когда он поворачивался, видел живой интерес лишь в одной паре глаз, принадлежавших Илье Готлибовичу. Он был самым толковым не только в этой группе, но и на всём курсе.
Громкий хлопок прервал очередной период выведения формул. Рука с мелком остановилась, Астахов повернулся к аудитории.
– Что случилось? – мрачно поинтересовался он.
Несколько секунд висела плотная тишина, потом прозвучал тоненький голос одной студентки:
– Ручка упала.
Идиоты! Будто он не понимает, что это никакая не ручка. Взорвали хлопушку, теперь пытаются выставить его дураком. Он видел сдержанные ухмылки. Ждали его реакции. Черта с два он даст им повод для веселья. Состроив язвительное лицо, Дмитрий проговорил:
– Одни веселятся на лекциях, другие – на экзамене. – И вновь отвернулся к доске.
Астахов не считал себя лишенным чувства юмора человеком. Понимал шутку. Студентом участвовал в игре, называемой «Жопа». Проводилась она так: несколько студентов скидывались по рублю, что в советское время составляло приличную сумму – тогда на пятьдесят копеек можно было неплохо пообедать в студенческой столовой. Деньги отдавали судье, который следил за ходом игры. Побеждал тот, кто во время лекции громче всех говорил: «Жопа!» Он получал банк. И вот на лекции одного весьма немолодого уважаемого профессора Дмитрий умудрился победить с первого захода, во всю мощь произнеся заветное слово. Профессор не стал скандалить, спокойно повернулся к аудитории, оглядел сидевших перед ним студентов. И проговорил с доброй усмешкой: «Я знаю эту старую студенческую игру. Но всё-таки попрошу вас не играть в неё на моих лекциях.» И всё. Никаких упреков. Так ведь и он, Астахов, лишь напомнил, что кой-кому невесело придется на экзамене. Мстить он никому не собирается, но тот, кто продемонстрирует пустоту в голове, непременно схлопочет двойку.
Обретя свободу, Астахов тут же поехал в Дом литераторов. Домчался в момент. С трудом нашёл место для парковки. Быстрыми шагами проскочил дистанцию до подъезда, миновал пространство холла, сбежал по лестнице до двери, пропускающей в Нижний буфет. Глаза лихорадочно осмотрели зал – Петровского не было.
Удрученный таким результатом, Дмитрий поплелся назад. Поднялся по лестнице, вышел с холл. И совершенно неожиданно углядел того, кого так желал видеть – Петровский сидел на банкетке подле колонны, лицо у него было грустное, глаза смотрели куда-то вниз. Довольно улыбаясь, Дмитрий сделал несколько шагов навстречу, протянул руку и… наткнулся на удивлённый взгляд.
– Привет, – ликующе произнёс Дмитрий. – Очень рад тебя видеть. Как, удалось спросить?
– Кого?
– Ну… доброго ангела. Так ты его называешь?
Он увидел вконец оторопелый взгляд.
– А что… спросить? – сдавленно пролепетал приятель.
– Как, что? – Бодрая улыбка не сходила с лица Дмитрия. – Кто из троих прав, Хойл, Хокинг или Виленкин?
– Кто это?
– Физики. Выдающиеся. Что, забыл?
Опять заминка. Потом вкрадчиво раздалось:
– Я про них никогда не слышал… – Тут он загнанным взглядом посмотрел на Дмитрия. – Откуда вы знаете про доброго ангела?
– Ты рассказывал. И это не помнишь?
Последовала совсем непонятная пауза. Петровский состроил какую-то странную физиономию, будто мучился жестокой головной болью. Дмитрий не стал разбираться, в чем дело, предложил все тем бойким голосом:
– Чего ты здесь сидишь? Пошли.
– Куда?
– В Нижний буфет.
– Я туда не хожу… А впрочем, идемте.
Он как-то безвольно поднялся, пошёл за Дмитрием. Они заняли тот самым стол, за которым познакомились несколько дней назад. Дмитрий купил водки, бутербродов, апельсинового сока для запивки. Наполнив рюмки, предложил с довольным видом:
– Со свиданьицем.
Петровский безропотно выпил водку, равнодушно пожевал бутерброд с копчёной колбасой. Последовал тост за его здоровье, потом – за литературу.
– Что, полегчало? – Астахов смотрел на него с теплотой.
– Немного.
– Сейчас добавим.
Дмитрий наливал сидевшему напротив человеку больше, чем себе – надо было помочь приятелю совладать со своей хандрой. Помогло. После четвертой рюмки Петровский ощутил необходимость сказать какие-то слова.
– Понимаете, со мной творится что-то неладное. То ли у меня отшибло память, то ли… даже не знаю, как назвать. Действительность кажется мне другой. – Он придвинулся к Дмитрию, перешёл на шёпот. – Мне казалось, что я разошелся с моей первой женой и женился на другой женщине. Вдруг выясняется, что моя жена по-прежнему Света. И всё остальное тоже спуталось. Я не работаю там, где, как мне казалось, я работаю.
– Ты работаешь в журнале. Рекламируешь дизайн и мебель. Ты ещё мне предлагал квартиру обставить.
– Ну вот, видите, – безнадёжность густела в голосе Петровского. – Какой-то журнал, мебель. Но мне прекрасно известно, где я работаю. В Союзе писателей СССР, секретарём. – Тут голос Петровского совсем поник. – Только его почему-то нет на прежнем месте. Союза писателей. Я спрашивал. Говорят – нет такого. Дом Ростовых есть. А Союза – нет.
Дмитрий понял: с Петровским действительно происходит что-то неладное.
– Может быть, ты переутомился?
– Может быть, – печально высказал согласие Петровский.
– Потом, ты писатель. Возможно, ты слишком увлекся тем сюжетом, который прорабатываешь. Я, конечно, литературой не занимаюсь. Пишу научные статьи. Но порой так влезешь в материал, что действительность просто ошарашивает и расстраивает. – Лирика – лирикой, а нельзя было забывать о главном. Дмитрий подпустил просительных ноток в голос. – Ты всё-таки просьбу мою не забудь. Спроси доброго ангела, кто из троих прав, Хойл, Хокинг либо Виленкин?
– Это физики? – растерянно осведомился Петровский.
Дмитрий кивнул.
– Космологи. Как и я. Неужто забыл? Я тебе столько про них рассказывал… Мне очень важно узнать, кто из них прав. А может, никто не прав. – Дмитрий развел руками.
– Хокинг, Виленкин… И кто ещё?
– Хойл. – Дмитрий не сдержал досаду. – Что же ты никак запомнить не можешь?
– Я только недавно услышал…
Астахову не хотелось вникать, почему его новый приятель делает столь странные заявления. Он лишь уточнил:
– Так ты спросишь?
Петровский осторожно кивнул.
– Я попробую спросить. Но учтите, добрый ангел не так часто является мне… во сне.
– А ты постарайся. Попроси явиться. У тебя это как-то получается. Да если бы у меня получалось, стал бы я тебя просить.
Петровский изобразил что-то неопределённое на лице. Потом оживился, произнёс торжественно:
– Жизнь слишком коротка для того, чтобы делать добро, но слишком длинна – чтобы творить зло. Это мне сказал добрый ангел. Я стараюсь делать добро: пишу общественно полезные романы.
По соседству шумели молодые люди. Астахов мельком глянул на них и отвернулся.
– Тебе полегчало? – спросил он.
– Да. – Петровский с важностью кивнул, после чего встрепенулся. – Я готов заплатить. Но у меня деньги не те.
– Что значит – не те?
– Я пытался купить газеты. И еще пиво. Мне сказали, что деньги не те.
– Покажи.
Петровский достал кошелек, вытащил несколько бумажек.
– Это советские деньги, – как само собой разумеющееся, проговорил Астахов.
– Ну вот, советские. Почему же их у меня не берут?
Дмитрий посмотрел на приятеля полными сочувствия глазами.
– Тебе надо отдохнуть. Ясное дело – перетрудился.
Он ещё раз наполнил рюмки, причем себе опять налил половину, а приятелю – полную. И вновь тот ничего не заметил.
– За то, чтобы у тебя всё было хорошо. – Чокнувшись, Дмитрий тут же опрокинул рюмку. Петровский последовал его примеру.
Бутылка опустела. Добавлять не было смысла – Петровскому хватило, а Дмитрий за рулем старался много не пить.
– Пошли, – сказал он приятелю.
Тот безропотно поднялся. На этот раз они уходили далеко не последними. Немолодой мужчина с пышной гривой седых волос, на которого Дмитрий обратил два дня назад внимание, пока не спал.
Вывалившись на свежий воздух, Петровский тут же направился в сторону Садового кольца, но был остановлен Дмитрием:
– Не туда. Машина в другой стороне.
– Какая машина? – оторопело поинтересовался Петровский.
– Моя.
Благосклонно кивнув, приятель отправился за ним. Едва они остановились подле творения немецких автомобилестроителей, Петровский сообщил:
– У меня тоже есть машина. – Подумав, добавил. – Была. Я думал, что у меня «Москвич» последней модели. Такой… красивый. А в ракушке всего лишь старые «Жигули». Вот так.
Он устроился поудобнее на переднем сиденье и тотчас уснул. Растрёпанная голова уперлась в дверцу.
Дмитрий довёз приятеля до его дома. Растолкал.
– Приехали.
Петровский открыл глаза, осмотрелся, ничего не говоря, вылез из машины и нетвердым шагом направился к дому.
– Ты не забудь про мою просьбу, – сказал ему вслед Астахов.
Движение остановилось. Гордый поворот головы. Туманный взгляд прищуренных глаз упал на Дмитрия. Что он выражал, Дмитрий не понял. Несколько секунд, и Петровский продолжил шествие к подъезду.
Послушный воле водителя, мотор принялся крутить колеса. «Гольф» покатил туда, где Астахов жил – в Чертаново.
Дмитрий размышлял о том, что на быстрый ответ со стороны Петровского надеяться нельзя. Слишком уж необязательные люди – писатели. Да и материя тонкая – разговор с добрым ангелом во сне. Разумеется, соблазнительно хоть как-то заглянуть за пределы доступного, пусть даже при помощи ненаучных методов. С другой стороны, пренебрегать традиционными путями изысканий недопустимо. Так что нечего расслабляться, надо продолжать работу. Каждодневно, ежечасно, ибо настоящий ученый должен работать постоянно в том смысле, что мозг отключить нельзя.
Вместе с тем, завтра, в субботу, Астахов намеревался потратить время на телесные удовольствия. Дмитрий любил спорт, но неправильный – не большой теннис, дзюдо или горные лыжи, как все достойные российские люди начала двадцать первого века. Дмитрий отдавал предпочтение баскетболу и каждую субботу играл с друзьями. Собирались они в спортивном центре у одного из общих приятелей, часа четыре бегали с мячом, вслед за тем парились в сауне, пили пиво. Подобное времяпрепровождение давно превратилось в добрую традицию.
«Гольф» упрямо одолевал километры, нанизывая на себя московские улицы. Майский вечер накрывал большой, усталый город задумчивым небосводом. Приятная теплынь заполняла округу.
«У меня такое предчувствие, будто параллельные вселенные точно есть, – подумалось вдруг Астахову. – И если так, сколь они замкнуты? Нет ли каких-то особых зон в пространстве, где возможны переходы из одной вселенной в другую? И если да, подобные зоны постоянны или возникают в какие-то отрезки времени?..»
Припарковав машину около дома, Дмитрий поднялся на девятый этаж, туда, где жил с Ириной, своей гражданской женой, третьей, если считать и тех, с которыми был прежде расписан.
– Я нутром чувствую, что параллельные вселенные существуют, – громогласно заявил он, войдя в квартиру. – Но всё равно я голоден.
– Досадная взаимосвязь, – прозвучало из комнаты. Слова притащили за собой весьма грациозное создание ростом немного ниже Астахова с кудрявой головой. – Было бы лучше, если бы твоя уверенность вызывала ощущение сытости.
Это пожелание отнюдь не означало отказ покормить голодного мужчину. Ужин состоялся. После этого Астахов удалился в гостиную, которая, за неимением третьей комнаты, частично служила Дмитрию кабинетом. Надо было ещё поработать. Он открыл научный журнал, только что прибывший из Соединенных Штатов. Настоящий ученый должен быть в курсе всех новаций. Впрочем, что значит – должен? Разве он заставляет себя? Ему хочется этого. Ум требует всё новых и новых сведений, научных фактов.
Дмитрий чувствовал некоторую усталость, когда отправился спать. Однако, едва Ирина легла рядом, он не преминул воспользоваться этим соседством. И встретил полное взаимопонимание.
6
«Что там с моими делами? – размышлял Василий о происходящем в оставленной им вселенной, глядя через оконное стекло на причудливые белые облака, равнодушно плывущие по небу. – В редакции не появлялся в последние дни. И теперь не известно, появлюсь ли вообще. Дома не бываю… Двойник-то мой разобрался, что к чему? Что он там творит? Какие речи произносит? Представляю. Света, небось, решила, что я спятил. А я это не я. Надо же, как всё получилось… Интересно, а там сейчас такая же погода? Такие же облака? Или чистое небо? А может, идёт проливной дождь? Если есть отличия, распространяются ли они на погоду?..»
– Ты поедешь сегодня к дочери? – раздался ровный голос Натальи.
– Зачем? – удивился Петровский.
– Как, зачем? Ты всегда ездишь по субботам. Разве ты не хочешь её увидеть?
Несколько секунд ушло на то, чтобы вернуться в нынешнюю реальность.
– Поеду. Через час или полтора.
– Чего ты тянешь? Тебя ждут.
Петровский не спеша поднялся, переодел брюки, сунул ноги в туфли. Он знал нужный дом на Бутырской улице и не сомневался – там проживают дочь и, в некотором смысле, бывшая жена.
Поехал на метро. А что делать? Собственная машина по-прежнему оставалась недоступной для него.
«Если я здесь задержусь, – решил Василий, – напишу заявление об утере водительского удостоверения и технического талона. Совру, что украли. Пусть выдают новые. Не ходить же всю иновселенную жизнь пешком. Ещё проблема ключей. Где их искать? Хотя можно сделать вид, что я их куда-то задевал.»
Около входа на «Белорусскую» энергично торговали всякой всячиной. Эта бестолковая, пестрая картина была привычна Петровскому. Прежде он ничего не покупал здесь, а сейчас купил конфет и печенья – что-то следовало принести с собой.
От «Савеловской» он шёл пешком, смотрел по сторонам. Улица весьма походила на ту, которую он знал. Большой, высокий дом на левой стороне, третий в цепи таких домов, был конечным пунктом его путешествия. Именно в этом доме в прежней вселенной жила теща с младшей дочерью, сестрой Светы. Что происходило в нём в этой вселенной, ему предстояло узнать.
Пройдя под аркой, Василий приблизился к среднему подъезду, набрал на табло номер нужной квартиры, услышав: «Кто?», сказал по непонятной причине: «Сантехника вызывали?», после чего раздались частые гудки – железная дверь была открыта.
Замусоренный лифт поднял его на девятый этаж. Распахнутая дверь в квартиру подтверждала, что его ждут.
– Пап, опять твои глупые шутки. – Лена смотрела на него с упреком. – Сколько раз тебе говорила – хватит сантехником представляться.
– Больше не буду, – чистосердечно пообещал ей Петровский, протянул пакет с конфетами и печеньем, скинул туфли. Одна пара тапочек, самых больших, пришлась ему впору.
Света восприняла его появление спокойно. Книга лежала на её коленях. Привычное состояние. И там, и тут она много читала. Тёща возилась в кухне – Василий специально заглянул туда, чтобы поздороваться с ней. После этого состоялась экскурсия по квартире. Следов пребывания Марины, сестры его супруги, Василий не обнаружил. Получалось, что они жили втроем в трехкомнатной квартире – по комнате на человека.
«Нормально,» – таково было заключение.
– Ты отвезёшь меня в «Смоленский пассаж»? – поинтересовалась Лена.
– Я не смогу тебя отвезти.
– Почему? Ты обещал.
Следовало придумать отговорку.
– Машина сломалась.
– Ты пешком!?
– Нет. Я приехал на общественном транспорте.
Её досада казалась беспредельной. Если бы у Петровского было достаточно советских денег, он отвёз бы дочь на такси или частном извозчике. Однако, проблема получения в нужном количестве здешних денег пока что не была им решена.
Он смотрел на дочь и удивлялся полному сходству этой и той Лены, даже не во внешности, а в манере поведения, в мимике. «Что отличается? – думал он. – Судьба? Тут она растёт с приходящим отцом. Что в результате изменится? Жизнь этой моей дочери? Она будет менее счастливой? Или наоборот? Этого я не могу знать… Но если изменения накапливаются, жизнь двойников должна всё более отличаться. За несколько поколений должно было накопиться чересчур много различий. Гораздо больше, чем обнаружил я. Значит, параллельные миры возникают вновь?..»
Смелый полёт мысли прервал вопрос, обращенный к нему Светланой:
– Как там в твоем Союзе писателей?
– Нормально. Писатели поддерживают решения Коммунистической партии, – с абсолютно серьезным лицом импровизировал Василий. – Лично я пишу роман о высоком партийном работнике, осознавшем свою неправоту и начавшем активно поддерживать отечественных предпринимателей. Возврат к НЭПу – это серьёзно. Китай вон куда ушёл, нам и не снилось… – Он осёкся, поняв, что хватил лишку. Надо было выкручиваться. – Ну, в смысле, уйдет, когда в полной мере использует наш весьма успешный опыт…
Жена смотрела на него внимательным изучающим взглядом.
– Ты всегда был приспособленцем, – спокойно прозвучал её голос.
– По-твоему, лучше мешать благотворным изменениям?
– Мешать я не призываю. Но так лебезить перед властью не стала бы никогда.
С такой Светой ему не приходилось иметь дело. И всё потому, что здесь до сих пор действовала советская власть? Из-за этого по-другому складывались судьбы людей? А может, всё наоборот?
Любопытная мысль явилась Петровскому – прямо сейчас выяснить, чем он занимается, каким образом зарабатывает на хлеб. Он глянул на Светлану хитрыми глазами.
– И что я, по-твоему, должен делать на рабочем месте?
– Помогать молодым литераторам, а не строить их. Впрочем, это твоё дело – чем заниматься. И у тебя есть, кому давать советы.
– Мне важно твоё мнение. – Он смотрел на жену с доброй усмешкой.
– Странно такое слышать. – Примирительные нотки таились в её ворчании. – Пообедаешь с нами?
– Да. – Ему неловко было отказываться.
За стол сели вчетвером. Тёща налила всем своего знаменитого борща, который Василий обожал.
– Пенсию скоро обещают поднять, – с довольным видом рассказывала она. – Нам, пенсионерам, полегче станет. И учёным стали больше платить. Всё-таки, жизнь налаживается.
– НЭП – это хорошо, – согласился Петровский и, недолго думая, прибавил. – Но режим-то остается прежним, коммунистическим. Политических свобод как было, так и нет.
Он увидел изумленный взгляд Светы. А тёща уже спешила с ответом:
– Людям главное, чтобы хорошие условия для жизни были. А на что им свободы, если условий нет? Ошибаетесь, что ты, что Света. Уж и не знаю, чему ты там молодёжь наставляешь…
Разговор увял сам собой.
После обеда Василий отправился в Дом литераторов. По пути он размышлял о том, как трактовать слова жены: помогать молодым литераторам, а не строить их. Последнее может делать литературный начальник. Помогать – маститый писатель. Выходит, он писатель и начальник. Секретарь по работе с молодыми? Возможно. Теща тоже говорила, что он пестует молодёжь. Это высокая должность. Если он её занимает, он – литературный генерал. Неплохо. Очень неплохо.
Любопытство повело его в Дом Ростовых – там располагался, начиная с тридцатых годов прошлого столетия, Союз писателей СССР. Василий ожидал увидеть облезлое здание. Но славная старая усадьба выглядела прекрасно. В этой вселенной деньги на ремонт нашлись.
Пожилой подтянутый вахтер уважительно кивнул ему. Немало пройдя по коридорам, он обнаружил-таки дверь, на которой значилось: «В.И.Петровский». Контакт с дверной ручкой дал отрицательный результат – заперто. Василий вернулся к вахтеру, состроил рассеянное лицо.
– Ключ куда-то задевал.
– Так вы его не брали. – Морщинистая рука протянула то, что Петровский хотел получить. – Вас тут не могли найти. Вчера. Меня спрашивали. Я говорю: не видел. Не приходил он. Вы уж имейте в виду.
Кабинет понравился Петровскому. Не слишком большой, но уютный. Хорошее кресло – натуральная кожа. Стопки документов справа и слева. Он заглянул в письма – просьба издать книгу стихов, просьба помочь в улучшении жилищных условий, просьба помочь издать роман, получить льготную путевку в дом творчества. В другой стопке лежали официальные бумаги. Бежевая картонная папочка хранила важный документ – на бланке Центрального Комитета КПСС под грифом «Для служебного пользования» содержались инструкции по мобилизации творческой интеллигенции на выполнение решений партии. Василий с великим любопытством изучал письма, документы. Для него это было давно ушедшее прошлое, не имеющее над ним силы; для его двойника – реальность, которая диктовала свои условия.
Изрядно побродив по строчкам документов, писем, Петровский покинул кабинет, оставил ключ у вахтера. Его путь лежал в Дом литераторов.
Настроение у него было прекрасное. Он без колебаний завалился бы в дорогой ресторан, расположенный на первой этаже, и не куда-нибудь, а в Дубовый зал – теперь ему это было по чину, – однако весьма ограниченные в тот момент финансовые возможности направили его в Нижний буфет.
Вторгнувшись в пространство под кремовым потолком с темными балками, Василий тотчас увидел Астахова, сидевшего за их любимым столиком. Какая радость высветилась на лице любителя космологии.
– Наконец. Я тебя жду. – Он поднялся, продемонстрировав свой немалый рост, схватил Петровского за руку. – Что будешь пить?
– Ничего. – Василий решил воздержаться от спиртного. Ему хотелось всерьез пообщаться с Натальей.
– Соку хотя бы выпьешь?
– Соку выпью.
Через минуту два стакана с апельсиновым соком появились на столе, а рядом – тарелка с бутербродами.
Астахов пребывал в нервическом оживлении. Ясные голубые глаза прямо-таки светились лучистым огнём.
– Ты поедешь сегодня к дочери? – раздался ровный голос Натальи.
– Зачем? – удивился Петровский.
– Как, зачем? Ты всегда ездишь по субботам. Разве ты не хочешь её увидеть?
Несколько секунд ушло на то, чтобы вернуться в нынешнюю реальность.
– Поеду. Через час или полтора.
– Чего ты тянешь? Тебя ждут.
Петровский не спеша поднялся, переодел брюки, сунул ноги в туфли. Он знал нужный дом на Бутырской улице и не сомневался – там проживают дочь и, в некотором смысле, бывшая жена.
Поехал на метро. А что делать? Собственная машина по-прежнему оставалась недоступной для него.
«Если я здесь задержусь, – решил Василий, – напишу заявление об утере водительского удостоверения и технического талона. Совру, что украли. Пусть выдают новые. Не ходить же всю иновселенную жизнь пешком. Ещё проблема ключей. Где их искать? Хотя можно сделать вид, что я их куда-то задевал.»
Около входа на «Белорусскую» энергично торговали всякой всячиной. Эта бестолковая, пестрая картина была привычна Петровскому. Прежде он ничего не покупал здесь, а сейчас купил конфет и печенья – что-то следовало принести с собой.
От «Савеловской» он шёл пешком, смотрел по сторонам. Улица весьма походила на ту, которую он знал. Большой, высокий дом на левой стороне, третий в цепи таких домов, был конечным пунктом его путешествия. Именно в этом доме в прежней вселенной жила теща с младшей дочерью, сестрой Светы. Что происходило в нём в этой вселенной, ему предстояло узнать.
Пройдя под аркой, Василий приблизился к среднему подъезду, набрал на табло номер нужной квартиры, услышав: «Кто?», сказал по непонятной причине: «Сантехника вызывали?», после чего раздались частые гудки – железная дверь была открыта.
Замусоренный лифт поднял его на девятый этаж. Распахнутая дверь в квартиру подтверждала, что его ждут.
– Пап, опять твои глупые шутки. – Лена смотрела на него с упреком. – Сколько раз тебе говорила – хватит сантехником представляться.
– Больше не буду, – чистосердечно пообещал ей Петровский, протянул пакет с конфетами и печеньем, скинул туфли. Одна пара тапочек, самых больших, пришлась ему впору.
Света восприняла его появление спокойно. Книга лежала на её коленях. Привычное состояние. И там, и тут она много читала. Тёща возилась в кухне – Василий специально заглянул туда, чтобы поздороваться с ней. После этого состоялась экскурсия по квартире. Следов пребывания Марины, сестры его супруги, Василий не обнаружил. Получалось, что они жили втроем в трехкомнатной квартире – по комнате на человека.
«Нормально,» – таково было заключение.
– Ты отвезёшь меня в «Смоленский пассаж»? – поинтересовалась Лена.
– Я не смогу тебя отвезти.
– Почему? Ты обещал.
Следовало придумать отговорку.
– Машина сломалась.
– Ты пешком!?
– Нет. Я приехал на общественном транспорте.
Её досада казалась беспредельной. Если бы у Петровского было достаточно советских денег, он отвёз бы дочь на такси или частном извозчике. Однако, проблема получения в нужном количестве здешних денег пока что не была им решена.
Он смотрел на дочь и удивлялся полному сходству этой и той Лены, даже не во внешности, а в манере поведения, в мимике. «Что отличается? – думал он. – Судьба? Тут она растёт с приходящим отцом. Что в результате изменится? Жизнь этой моей дочери? Она будет менее счастливой? Или наоборот? Этого я не могу знать… Но если изменения накапливаются, жизнь двойников должна всё более отличаться. За несколько поколений должно было накопиться чересчур много различий. Гораздо больше, чем обнаружил я. Значит, параллельные миры возникают вновь?..»
Смелый полёт мысли прервал вопрос, обращенный к нему Светланой:
– Как там в твоем Союзе писателей?
– Нормально. Писатели поддерживают решения Коммунистической партии, – с абсолютно серьезным лицом импровизировал Василий. – Лично я пишу роман о высоком партийном работнике, осознавшем свою неправоту и начавшем активно поддерживать отечественных предпринимателей. Возврат к НЭПу – это серьёзно. Китай вон куда ушёл, нам и не снилось… – Он осёкся, поняв, что хватил лишку. Надо было выкручиваться. – Ну, в смысле, уйдет, когда в полной мере использует наш весьма успешный опыт…
Жена смотрела на него внимательным изучающим взглядом.
– Ты всегда был приспособленцем, – спокойно прозвучал её голос.
– По-твоему, лучше мешать благотворным изменениям?
– Мешать я не призываю. Но так лебезить перед властью не стала бы никогда.
С такой Светой ему не приходилось иметь дело. И всё потому, что здесь до сих пор действовала советская власть? Из-за этого по-другому складывались судьбы людей? А может, всё наоборот?
Любопытная мысль явилась Петровскому – прямо сейчас выяснить, чем он занимается, каким образом зарабатывает на хлеб. Он глянул на Светлану хитрыми глазами.
– И что я, по-твоему, должен делать на рабочем месте?
– Помогать молодым литераторам, а не строить их. Впрочем, это твоё дело – чем заниматься. И у тебя есть, кому давать советы.
– Мне важно твоё мнение. – Он смотрел на жену с доброй усмешкой.
– Странно такое слышать. – Примирительные нотки таились в её ворчании. – Пообедаешь с нами?
– Да. – Ему неловко было отказываться.
За стол сели вчетвером. Тёща налила всем своего знаменитого борща, который Василий обожал.
– Пенсию скоро обещают поднять, – с довольным видом рассказывала она. – Нам, пенсионерам, полегче станет. И учёным стали больше платить. Всё-таки, жизнь налаживается.
– НЭП – это хорошо, – согласился Петровский и, недолго думая, прибавил. – Но режим-то остается прежним, коммунистическим. Политических свобод как было, так и нет.
Он увидел изумленный взгляд Светы. А тёща уже спешила с ответом:
– Людям главное, чтобы хорошие условия для жизни были. А на что им свободы, если условий нет? Ошибаетесь, что ты, что Света. Уж и не знаю, чему ты там молодёжь наставляешь…
Разговор увял сам собой.
После обеда Василий отправился в Дом литераторов. По пути он размышлял о том, как трактовать слова жены: помогать молодым литераторам, а не строить их. Последнее может делать литературный начальник. Помогать – маститый писатель. Выходит, он писатель и начальник. Секретарь по работе с молодыми? Возможно. Теща тоже говорила, что он пестует молодёжь. Это высокая должность. Если он её занимает, он – литературный генерал. Неплохо. Очень неплохо.
Любопытство повело его в Дом Ростовых – там располагался, начиная с тридцатых годов прошлого столетия, Союз писателей СССР. Василий ожидал увидеть облезлое здание. Но славная старая усадьба выглядела прекрасно. В этой вселенной деньги на ремонт нашлись.
Пожилой подтянутый вахтер уважительно кивнул ему. Немало пройдя по коридорам, он обнаружил-таки дверь, на которой значилось: «В.И.Петровский». Контакт с дверной ручкой дал отрицательный результат – заперто. Василий вернулся к вахтеру, состроил рассеянное лицо.
– Ключ куда-то задевал.
– Так вы его не брали. – Морщинистая рука протянула то, что Петровский хотел получить. – Вас тут не могли найти. Вчера. Меня спрашивали. Я говорю: не видел. Не приходил он. Вы уж имейте в виду.
Кабинет понравился Петровскому. Не слишком большой, но уютный. Хорошее кресло – натуральная кожа. Стопки документов справа и слева. Он заглянул в письма – просьба издать книгу стихов, просьба помочь в улучшении жилищных условий, просьба помочь издать роман, получить льготную путевку в дом творчества. В другой стопке лежали официальные бумаги. Бежевая картонная папочка хранила важный документ – на бланке Центрального Комитета КПСС под грифом «Для служебного пользования» содержались инструкции по мобилизации творческой интеллигенции на выполнение решений партии. Василий с великим любопытством изучал письма, документы. Для него это было давно ушедшее прошлое, не имеющее над ним силы; для его двойника – реальность, которая диктовала свои условия.
Изрядно побродив по строчкам документов, писем, Петровский покинул кабинет, оставил ключ у вахтера. Его путь лежал в Дом литераторов.
Настроение у него было прекрасное. Он без колебаний завалился бы в дорогой ресторан, расположенный на первой этаже, и не куда-нибудь, а в Дубовый зал – теперь ему это было по чину, – однако весьма ограниченные в тот момент финансовые возможности направили его в Нижний буфет.
Вторгнувшись в пространство под кремовым потолком с темными балками, Василий тотчас увидел Астахова, сидевшего за их любимым столиком. Какая радость высветилась на лице любителя космологии.
– Наконец. Я тебя жду. – Он поднялся, продемонстрировав свой немалый рост, схватил Петровского за руку. – Что будешь пить?
– Ничего. – Василий решил воздержаться от спиртного. Ему хотелось всерьез пообщаться с Натальей.
– Соку хотя бы выпьешь?
– Соку выпью.
Через минуту два стакана с апельсиновым соком появились на столе, а рядом – тарелка с бутербродами.
Астахов пребывал в нервическом оживлении. Ясные голубые глаза прямо-таки светились лучистым огнём.