Страница:
К тому же и сама ЧК внесла в этот мятеж свою лепту, начав с выдвижением Чехословацкого легиона исполнять приказ Троцкого: «Каждого застигнутого с оружием чехословака расстреливать на месте». Власть при первых инцидентах не проявила сдержанности, решив бросить ЧК против не подчиняющихся ее требованиям чехословацких легионеров, а в результате получила против себя мятеж и хорошо организованную военную силу, быстро потеряв большие территории от Волги до Владивостока из-за белочешского мятежа. В Москве ЧК сразу арестован руководитель Чехословацкого эмигрантского центра Чермак, которого угрозой расправы вынудили подписать обращение ко всем чешским легионерам о сдаче оружия советской власти. Но разгоревшееся пламя было уже не погасить, восставшие вдоль Транссиба чехи выполнять указания эмигрантского лидера из Москвы не собирались. 25 мая приказом Троцкого окончательно запрещен проезд чехословацким эшелонам на восток, фактически большевики тоже объявляли Чехословацкий легион своим врагом. Согласно директиве РВС весь Чехословацкий легион подлежал разоружению и роспуску, а те из его солдат, кто не хотел пойти служить в армии красных, подлежали мобилизации в некие трудовые армии. Эту директиву в РВС подписал один из заместителей Троцкого – Семен Аралов, будущий начальник красной военной разведки – Разведупра. При этом чехословаков практически объявляли заложниками в чужой стране и на чужой войне. Чехам со словаками перспектива записываться в Красную армию или идти рабами в трудотряды не пришлась по душе, и у них не оставалось выбора, кроме как пробиваться с оружием на восток, по пути сражаясь бок о бок с набиравшими силу белыми против большевиков.
Вот при подходе чехословаков и присоединившихся к ним белых частей к Иркутску в июле 1918 года первый начальник Иркутской ЧК Иван Постоловский приказал расстрелять в тюрьме арестованных и со своими подчиненными ушел из города в сторону Якутска. Но по дороге захвачен восставшими против Советов крестьянами под Верхоленском и возвращен под конвоем в Иркутск, где передан взявшим в городе власть чехам и белым. Здесь за прошлые злодеяния, особенно при подавлении неудачного офицерского восстания в Иркутске за месяц до того, Постоловский чешскими легионерами повешен в центральном парке города, позднее советская власть на этом месте поставит чекисту Постоловскому памятник. С ним чехами казнены уличенные в убийствах ранее чешских солдат его сотрудники ЧК Патушинский и Богданов, а кроме того, казнили перешедших на службу в ЧК бывших пленных: венгра Игнаца и австрийца Гута.
То же самое в начале 1918 года произошло в тех национальных окраинах Российской империи, где Советы смогли сразу захватить власть и успели объявить о создании своих советских республик, сразу ориентированных на подчинение центральной власти в Петрограде. ЧК занесли и сюда, так это было при установлении власти Бакинского Совета в Азербайджане. И здесь сразу весной 1918 года пошли массовые аресты и захваты в заложники деятелей «эксплуататорских классов», а потом и массовая резня в Баку восставших против коммуны «татар», как тогда называли здесь азербайджанцев. Когда в мае 1918 года Советы в Баку были свергнуты, председатель Бакинской ЧК Тер-Габриелян был арестован восставшими одним из первых вместе с главой Бакинского Совета Шаумяном. Но первый бакинский чекист Тер-Габриелян, которому сам Ленин писал: «В случае опасности сдачи города Баку нужно сжечь полностью», сумел затем бежать и избежал участи Шаумяна, в число знаменитых 26 бакинских комиссаров, расстрелянных в Красноводске, он не вошел, успев еще послужить советской власти. Не став двадцать седьмой жертвой кисловодского расстрела, первый бакинский чекист Саак Тер-Габриелян будет уничтожен уже как враг народа самой советской властью в 1937 году.
В Поволжье наиболее беспощадной в 1918 году была ЧК в Нижнем Новгороде, ею руководил Яков Воробьев (Кац), перешедший к ленинцам бывший меньшевик, позднее он будет направлен руководить ЧК в Воронеже, где во время боевых действий попадет в руки белых и будет ими расстрелян в Курске. Новообращенные большевики, пришедшие в ряды ленинцев из других партий только после октября 1917 года (а таких среди первых чекистов было немало, включая такие известные фигуры, как Блюмкин, Агранов, Бельский, Горожанин, Самсонов, Серебрянский, Фриновский, Запорожец и др.), на службе в ЧК часто отличались особенной жестокостью, словно стараясь оправдать доверие и доказать свою преданность. Тот же убитый в Петрограде глава местной ЧК Моисей Урицкий до 1917 года был в числе меньшевиков, он хотя и требовал не применять пытки к арестованным, но расстрельные списки визировал хладнокровно.
Биография еще одного начальника губернской ЧК совсем оригинальна: бывший матрос мятежного броненосца «Потемкин» Филиппов в дни мятежа лично убил на этом корабле трех офицеров, после сдачи мятежного броненосца в Румынии с поддельными документами вернулся в Россию. Здесь сначала примкнул к анархистам и участвовал в терроре и эксах, затем сколотил уже личную чисто уголовную банду и арестован за грабежи и убийства. Из тюрьмы Филиппова освободила революция в 1917 году, он вновь, как и многие братишки-матросы, в рядах анархистов, а затем следует переход в большевики. И именно этот человек ленинской властью назначен начальником Брянской губернской ЧК, разумеется, жалости бывший мятежник и разбойник ни к кому не знал, в Брянске фамилию Филиппова тогда запомнили надолго.
Другой похожий на него матрос-братишка с уголовными сроками за воровство при царе Ворожцов печально прославился в 1918 году на посту начальника Сарапульской ЧК на Урале, где он опробовал метод затопления заложников на баржах и лично по ночам пьяный являлся для расстрелов в чекистскую тюрьму. Ворожцова даже собственная советская власть затем сняла с должности и на время даже арестовала, не за зверства против «контры» разумеется, а за полную утрату дисциплины и дикое пьянство. Но затем его отправили руководить ЧК в пермском пригороде Мотовилихе, где Ворожцов опять разгулялся в полную силу. Когда в декабре 1918 года на Урал прорвались белые, все уездные чекисты из городков сбежались в Пермь, здесь в боях за город мрачный матрос, уголовник и чекист был убит белыми. В Николаеве один из руководителей ЧК Гурьев тоже из матросов-уголовников, он похвалялся тем, что загубил 3 тысячи человек, и брал на себя обязательство довести счет жертв до 5 тысяч, после чего обещал остановиться и заняться более мирным строительством социализма.
Поначалу с 1917 года в ряды ЧК проникло достаточно явных уголовников и садистов. В первые послеоктябрьские месяцы советская власть в упоении победы именовала криминальный элемент жертвами царизма, после двух больших амнистий опустели каторги и централы, а по улицам российских городов почти до конца 1918 года бродили «освобожденные революцией» граждане прямо в каторжных клифтах, некоторые с бубновыми тузами (знак рецидивиста на каторге) на спине. Именно из этих рядов в чекисты, например, попал в 1918 году такой «социально близкий» персонаж, как Александр Фортунатов, известный полиции Российской империи под кличкой Сашка Семинарист. В начале ХХ века это один из самых печально известных маньяков и убийц в империи, дореволюционный аналог советского Чикатило, безмотивно убивавший и терзавший своих жертв. После долгой охоты сыскная полиция Семинариста изловила, он был приговорен к смертной казни, но в 1913 году в связи с амнистией к 300-летию дома Романовых казнь Фортунатову заменили каторгой, с которой его и отпустила еще первая послефевральская амнистия Временного правительства. Этот человек подвизался в ЧК, где дал волю своей садистской душе, пока в 1920 году уже сами чекисты не арестовали и расстреляли своего неадекватного соратника за совсем уж необоснованные зверства. История маньяка и чекиста Фортунатова была подробно изложена в эмигрантских мемуарах бывшего начальника сыскной полиции Москвы Аркадия Кошко, в свое время арестовывавшего Сашку Семинариста, когда Кошко в эмиграции возглавлял собственное детективное агентство в Париже.
Так же безжалостно действовал и начальник ЧК в Кисловодске Александр Ге (настоящая фамилия Гольберг), до революции боевик-анархист и лидер анархистской эмиграции в Швейцарии. Ге примкнул к большевикам практически сразу после переворота в октябре 1917 года, решив пойти в ряды ЧК. Но весной 1918 года изгнан оттуда и даже арестован за то, что группа его боевиков из анархо-коммунистов захватила в порядке экса в Москве столь нужный им опиум, а сам Ге в апреле 1918 года публично выступил в защиту арестованных лидеров анархии. Но вскоре Ге восстановлен в рядах ВЧК и объявил о своей полной лояльности большевистской власти. Он пошел на службу к большевикам, не отрекаясь от прошлых анархистских воззрений и провозглашая лозунг: «Идти врозь, бить вместе!» – и воплощал его в смысле битья врагов в полной мере. Кисловодская ЧК на Северном Кавказе считалась одной из самых кровавых. В январе 1919 года Ге не успел эвакуироваться от наступавших белых войск Шкуро, попал в плен и убит казаками.
Когда в 1919 году советская власть потеряла в ходе наступления белых часть территорий, попавшим в руки белым сотрудникам ЧК было трудно рассчитывать на снисхождение после того, что творилось этой спецслужбой почти весь 1918 год от Балтики до Тихого океана. Многие из первых начальников губернских и городских «чрезвычаек» в эти непростые для их власти дни успели ответить за разгул «красного террора» под их руководством. Так «прославившийся» даже среди чекистов зверством начальник Пермской ЧК Григорий Воробцов, руководивший массовым утоплением православных священников в Каме и лично расстрелявший на Мотовилихинском заводе местного архимандрита Андроника, в декабре 1918 года взявшими город белыми окружен с подручными в здании своей ЧК в Перми и в ходе штурма застрелен. Начальник Томской ЧК Кровоносенко отправился в 1918 году во главе отряда чекистов расстреливать монахов в Иоанно-Предтеченский монастырь за городом, здесь они попали в засаду белых повстанцев генерала Пепеляева и все перебиты на месте. Первый начальник Казанской ЧК Гиршель Олькеницкий летом 1918 года убит при взятии города белыми частями Каппеля.
Такое возмездие настигало руководителей первых провинциальных ЧК в разных уголках уже охваченной гражданской распрей страны. Возглавлявший первую Череповецкую губернскую ЧК Таврин в дни прорыва белых к Петрограду в 1919 году направлен на фронт во главе красного полка латышей, был захвачен в бою белыми вместе со всем своим штабом и в плену солдатами Юденича расстрелян. Сменивший первого организатора Екатеринбургской ЧК Ефремова-Финна на этом посту бывший матрос царского линкора «Александр III» Хохряков, бывший одним из главных организаторов расстрела в этом городе царской семьи и лично утопивший в реке известного священника Гермогена, при эвакуации красных из города застрелен из засады неизвестным мстителем. Желая сделать гибель главного екатеринбургского чекиста Хохрякова более героической, во всех энциклопедиях советского времени Павла Хохрякова числили убитым в неравном бою с белочехами при прорыве из окружения у станции Крутиха. При захвате белыми Новониколаевска (ныне Новосибирск) в плен к ним попал не успевший уйти начальник Новониколаевской ЧК Горбань, которого, естественно, уже через несколько дней расстреляли.
Свирепствовавший на Урале начальник Сарапульской ЧК Иван Сидельников, совсем молодой большевик и недавний гимназист, попал в плен к восставшим против власти большевиков рабочим Ижевска. Еще вчера грозный и кровожадный, чекист Сидельников валялся у них в ногах и умолял о пощаде, заверяя, что идей ленинцев не разделяет, служил им только из корысти и собирался затем сбежать с чекистской кассой, но хлебнувшие «прелестей» ЧК за 1918 год ижевские рабочие его все равно расстреляли. Так первым чекистам в провинции пришлось держать ответ за свои деяния первого года советской власти по всей России.
Июльский рубикон
Вот при подходе чехословаков и присоединившихся к ним белых частей к Иркутску в июле 1918 года первый начальник Иркутской ЧК Иван Постоловский приказал расстрелять в тюрьме арестованных и со своими подчиненными ушел из города в сторону Якутска. Но по дороге захвачен восставшими против Советов крестьянами под Верхоленском и возвращен под конвоем в Иркутск, где передан взявшим в городе власть чехам и белым. Здесь за прошлые злодеяния, особенно при подавлении неудачного офицерского восстания в Иркутске за месяц до того, Постоловский чешскими легионерами повешен в центральном парке города, позднее советская власть на этом месте поставит чекисту Постоловскому памятник. С ним чехами казнены уличенные в убийствах ранее чешских солдат его сотрудники ЧК Патушинский и Богданов, а кроме того, казнили перешедших на службу в ЧК бывших пленных: венгра Игнаца и австрийца Гута.
То же самое в начале 1918 года произошло в тех национальных окраинах Российской империи, где Советы смогли сразу захватить власть и успели объявить о создании своих советских республик, сразу ориентированных на подчинение центральной власти в Петрограде. ЧК занесли и сюда, так это было при установлении власти Бакинского Совета в Азербайджане. И здесь сразу весной 1918 года пошли массовые аресты и захваты в заложники деятелей «эксплуататорских классов», а потом и массовая резня в Баку восставших против коммуны «татар», как тогда называли здесь азербайджанцев. Когда в мае 1918 года Советы в Баку были свергнуты, председатель Бакинской ЧК Тер-Габриелян был арестован восставшими одним из первых вместе с главой Бакинского Совета Шаумяном. Но первый бакинский чекист Тер-Габриелян, которому сам Ленин писал: «В случае опасности сдачи города Баку нужно сжечь полностью», сумел затем бежать и избежал участи Шаумяна, в число знаменитых 26 бакинских комиссаров, расстрелянных в Красноводске, он не вошел, успев еще послужить советской власти. Не став двадцать седьмой жертвой кисловодского расстрела, первый бакинский чекист Саак Тер-Габриелян будет уничтожен уже как враг народа самой советской властью в 1937 году.
В Поволжье наиболее беспощадной в 1918 году была ЧК в Нижнем Новгороде, ею руководил Яков Воробьев (Кац), перешедший к ленинцам бывший меньшевик, позднее он будет направлен руководить ЧК в Воронеже, где во время боевых действий попадет в руки белых и будет ими расстрелян в Курске. Новообращенные большевики, пришедшие в ряды ленинцев из других партий только после октября 1917 года (а таких среди первых чекистов было немало, включая такие известные фигуры, как Блюмкин, Агранов, Бельский, Горожанин, Самсонов, Серебрянский, Фриновский, Запорожец и др.), на службе в ЧК часто отличались особенной жестокостью, словно стараясь оправдать доверие и доказать свою преданность. Тот же убитый в Петрограде глава местной ЧК Моисей Урицкий до 1917 года был в числе меньшевиков, он хотя и требовал не применять пытки к арестованным, но расстрельные списки визировал хладнокровно.
Биография еще одного начальника губернской ЧК совсем оригинальна: бывший матрос мятежного броненосца «Потемкин» Филиппов в дни мятежа лично убил на этом корабле трех офицеров, после сдачи мятежного броненосца в Румынии с поддельными документами вернулся в Россию. Здесь сначала примкнул к анархистам и участвовал в терроре и эксах, затем сколотил уже личную чисто уголовную банду и арестован за грабежи и убийства. Из тюрьмы Филиппова освободила революция в 1917 году, он вновь, как и многие братишки-матросы, в рядах анархистов, а затем следует переход в большевики. И именно этот человек ленинской властью назначен начальником Брянской губернской ЧК, разумеется, жалости бывший мятежник и разбойник ни к кому не знал, в Брянске фамилию Филиппова тогда запомнили надолго.
Другой похожий на него матрос-братишка с уголовными сроками за воровство при царе Ворожцов печально прославился в 1918 году на посту начальника Сарапульской ЧК на Урале, где он опробовал метод затопления заложников на баржах и лично по ночам пьяный являлся для расстрелов в чекистскую тюрьму. Ворожцова даже собственная советская власть затем сняла с должности и на время даже арестовала, не за зверства против «контры» разумеется, а за полную утрату дисциплины и дикое пьянство. Но затем его отправили руководить ЧК в пермском пригороде Мотовилихе, где Ворожцов опять разгулялся в полную силу. Когда в декабре 1918 года на Урал прорвались белые, все уездные чекисты из городков сбежались в Пермь, здесь в боях за город мрачный матрос, уголовник и чекист был убит белыми. В Николаеве один из руководителей ЧК Гурьев тоже из матросов-уголовников, он похвалялся тем, что загубил 3 тысячи человек, и брал на себя обязательство довести счет жертв до 5 тысяч, после чего обещал остановиться и заняться более мирным строительством социализма.
Поначалу с 1917 года в ряды ЧК проникло достаточно явных уголовников и садистов. В первые послеоктябрьские месяцы советская власть в упоении победы именовала криминальный элемент жертвами царизма, после двух больших амнистий опустели каторги и централы, а по улицам российских городов почти до конца 1918 года бродили «освобожденные революцией» граждане прямо в каторжных клифтах, некоторые с бубновыми тузами (знак рецидивиста на каторге) на спине. Именно из этих рядов в чекисты, например, попал в 1918 году такой «социально близкий» персонаж, как Александр Фортунатов, известный полиции Российской империи под кличкой Сашка Семинарист. В начале ХХ века это один из самых печально известных маньяков и убийц в империи, дореволюционный аналог советского Чикатило, безмотивно убивавший и терзавший своих жертв. После долгой охоты сыскная полиция Семинариста изловила, он был приговорен к смертной казни, но в 1913 году в связи с амнистией к 300-летию дома Романовых казнь Фортунатову заменили каторгой, с которой его и отпустила еще первая послефевральская амнистия Временного правительства. Этот человек подвизался в ЧК, где дал волю своей садистской душе, пока в 1920 году уже сами чекисты не арестовали и расстреляли своего неадекватного соратника за совсем уж необоснованные зверства. История маньяка и чекиста Фортунатова была подробно изложена в эмигрантских мемуарах бывшего начальника сыскной полиции Москвы Аркадия Кошко, в свое время арестовывавшего Сашку Семинариста, когда Кошко в эмиграции возглавлял собственное детективное агентство в Париже.
Так же безжалостно действовал и начальник ЧК в Кисловодске Александр Ге (настоящая фамилия Гольберг), до революции боевик-анархист и лидер анархистской эмиграции в Швейцарии. Ге примкнул к большевикам практически сразу после переворота в октябре 1917 года, решив пойти в ряды ЧК. Но весной 1918 года изгнан оттуда и даже арестован за то, что группа его боевиков из анархо-коммунистов захватила в порядке экса в Москве столь нужный им опиум, а сам Ге в апреле 1918 года публично выступил в защиту арестованных лидеров анархии. Но вскоре Ге восстановлен в рядах ВЧК и объявил о своей полной лояльности большевистской власти. Он пошел на службу к большевикам, не отрекаясь от прошлых анархистских воззрений и провозглашая лозунг: «Идти врозь, бить вместе!» – и воплощал его в смысле битья врагов в полной мере. Кисловодская ЧК на Северном Кавказе считалась одной из самых кровавых. В январе 1919 года Ге не успел эвакуироваться от наступавших белых войск Шкуро, попал в плен и убит казаками.
Когда в 1919 году советская власть потеряла в ходе наступления белых часть территорий, попавшим в руки белым сотрудникам ЧК было трудно рассчитывать на снисхождение после того, что творилось этой спецслужбой почти весь 1918 год от Балтики до Тихого океана. Многие из первых начальников губернских и городских «чрезвычаек» в эти непростые для их власти дни успели ответить за разгул «красного террора» под их руководством. Так «прославившийся» даже среди чекистов зверством начальник Пермской ЧК Григорий Воробцов, руководивший массовым утоплением православных священников в Каме и лично расстрелявший на Мотовилихинском заводе местного архимандрита Андроника, в декабре 1918 года взявшими город белыми окружен с подручными в здании своей ЧК в Перми и в ходе штурма застрелен. Начальник Томской ЧК Кровоносенко отправился в 1918 году во главе отряда чекистов расстреливать монахов в Иоанно-Предтеченский монастырь за городом, здесь они попали в засаду белых повстанцев генерала Пепеляева и все перебиты на месте. Первый начальник Казанской ЧК Гиршель Олькеницкий летом 1918 года убит при взятии города белыми частями Каппеля.
Такое возмездие настигало руководителей первых провинциальных ЧК в разных уголках уже охваченной гражданской распрей страны. Возглавлявший первую Череповецкую губернскую ЧК Таврин в дни прорыва белых к Петрограду в 1919 году направлен на фронт во главе красного полка латышей, был захвачен в бою белыми вместе со всем своим штабом и в плену солдатами Юденича расстрелян. Сменивший первого организатора Екатеринбургской ЧК Ефремова-Финна на этом посту бывший матрос царского линкора «Александр III» Хохряков, бывший одним из главных организаторов расстрела в этом городе царской семьи и лично утопивший в реке известного священника Гермогена, при эвакуации красных из города застрелен из засады неизвестным мстителем. Желая сделать гибель главного екатеринбургского чекиста Хохрякова более героической, во всех энциклопедиях советского времени Павла Хохрякова числили убитым в неравном бою с белочехами при прорыве из окружения у станции Крутиха. При захвате белыми Новониколаевска (ныне Новосибирск) в плен к ним попал не успевший уйти начальник Новониколаевской ЧК Горбань, которого, естественно, уже через несколько дней расстреляли.
Свирепствовавший на Урале начальник Сарапульской ЧК Иван Сидельников, совсем молодой большевик и недавний гимназист, попал в плен к восставшим против власти большевиков рабочим Ижевска. Еще вчера грозный и кровожадный, чекист Сидельников валялся у них в ногах и умолял о пощаде, заверяя, что идей ленинцев не разделяет, служил им только из корысти и собирался затем сбежать с чекистской кассой, но хлебнувшие «прелестей» ЧК за 1918 год ижевские рабочие его все равно расстреляли. Так первым чекистам в провинции пришлось держать ответ за свои деяния первого года советской власти по всей России.
Июльский рубикон
Убийство семьи последнего императора династии Романовых Николая II летом 1918 года и многих его ближних и дальних родственников в том же году стало своеобразным Рубиконом для ленинской власти. После этого пути назад у них не было, после расправы в Екатеринбурге во многом проявилось истинное лицо новой власти и у многих пропали иллюзии. Не случайно после этой акции большевиков и наступление белых стало таким массовым и опасным с притоком новых кадров, решивших отбросить прежние сомнения и встать на путь борьбы с большевизмом. Отчасти после этого и отношение к большевистской власти за рубежом, до того в основном недоуменное и нейтральное, резко изменилось, началась хоть какая-то помощь европейских правительств белым армиям.
В связи с этим расстрел 17 июля 1918 года в подвале особняка купца Ипатьева в Екатеринбурге всей семьи Николая Александровича Романова и нескольких сопровождавших ее до самого трагического финала лиц можно было бы в политическом плане считать ошибкой советской власти и ее ВЧК. Если бы не ощущение, что именно это самой ленинской властью и было задумано для окончательного подрыва мостов за собой к отступлению в преддверии грядущей гражданской бойни.
О ночном расстреле семьи бывшего императора Николая II и последующих расправах с его родственниками по России в последнее время написано очень много, и не стоит нам повторяться. Тот неуклюжий маневр, когда сам расстрел Москва поначалу попыталась списать на инициативу местных уральских большевиков и чекистов, тоже давно изобличен перед историей многими уликами. В том числе и самая главная ссылка этого довольно топорного «алиби» на подход к Екатеринбургу колчаковских войск и возможное освобождение белыми царской фамилии не выдержала со временем критики. И подход белых был не так стремителен, они вошли в город спустя девять дней после расстрела царской семьи, и офицерские заговоры в самом Екатеринбурге оказались чекистской провокацией, да и дорога через Пермь на Москву для вывоза царской семьи в тыл оставалась свободной.
Сейчас факт прямого указания на расправу из Москвы от Ленина и Свердлова не подлежит сомнению, Уральский Совет и екатеринбургские чекисты были только исполнителями этого приказа. Сегодня документально подтверждены и выезды руководителей Уральского Совета Белобородова с Голощекиным в Москву для получения инструкций по этому поводу у Ленина со Свердловым, и их разговоры из Екатеринбурга с Кремлем по прямому проводу прямо накануне расправы. И сами большевистские вожаки в Москве, в первую очередь главный инициатор этой расправы Яков Свердлов, открыто в 1918 году признавали: расстрел царской семьи стал не столько вынужденной мерой перед угрозой подхода к городу белых, и даже не столько приговором-возмездием царю от большевистской власти, сколько символическим Рубиконом, когда пролитой кровью царя и его родных отрезали себе путь и стягивали свои повязанные кровью ряды в разгоревшейся в стране Гражданской войне, в том числе и чекистские ряды.
Факт непосредственной организации расстрела именно местной ЧК тоже неопровержим. Юровский, Никулин, Медведев, Ермаков и все другие главные расстрельщики имели отношение к ЧК и в ипатьевский подвал в ночь 17 июля 1918 года спускались в чекистских кожанках, ставших к 1918 году почти фирменным обмундированием бойцов «карающего меча революции». Участвовавшие в расстреле красноармейцы и латышские стрелки выполняли только вспомогательную роль, добивая штыками раненых и перетаскивая трупы в увозивший их из города грузовик. Все события той ночи подробно изложены самим организатором этой подвальной бойни Юровским. И практически все историки склонны этой «Записке Юровского» верить, поскольку он писал ее не для них, а по просьбе главного ленинского историка партии Петровского для секретного хранения в партийных архивах, а врать ЦК партии пламенный большевик вряд ли бы осмелился. В этой записке один из руководителей Екатеринбургской ЧК Яков Юровский, позднее переведенный в центральный аппарат ВЧК в Москву, даже жалуется на несознательность отдельных товарищей, которые бросились мародерствовать и обыскивать трупы царских дочерей в поисках припрятанных драгоценностей. Сам чекист Юровский был явно из породы дзержинских фанатиков аскетов, он все найденные у мертвых ценности поотбирал и затем по описи сдал в Москве, ему претили, судя по его «Записке Юровского», попытки присвоить эти ценности другими участниками расстрела или желания отдельных несознательных партийцев изнасиловать царских дочерей перед смертью. Обо всем этом он тоже с презрением написал в своей пояснительной записке, которую нашел позднее в партийных архивах историк Гелий Рябов и по которой он искал место захоронения царской семьи. Но какое эта принципиальность Юровского имеет значение для оценки возглавленной им жуткой акции по расстрелу царской семьи? На его могиле на престижном Новодевичьем кладбище в Москве написано «Чекист Юровский» и не написано, что он детоубийца, обрамлявший свою деятельность революционными лозунгами.
Сам глава этой расстрельной команды чекист Яков Юровский еще до революции прошел школу террора, будучи одним из самых деятельных боевиков созданной Свердловым на Урале боевой группы РСДРП. Делегировав своего бывшего подручного с опытом тайных убийств и экспроприаций в ЧК, а затем доверив ему командовать расстрелом царской семьи, Свердлов оказал явное доверие проверенному временем своему подручному. Боевиков этой уральской ячейки «экспроприаторов» из РСДРП вообще охотно брали в ряды ЧК. Среди них была известна целая семья боевиков-большевиков Кадомцевых: три брата и сестра. После 1917 года все они в Красной армии, причем сестра и двое братьев погибли в боях Гражданской войны. А самый младший из братьев, Эразм Кадомцев, оказался в ЧК, позднее входил даже в коллегию союзного ГПУ, после тяжелой болезни переведен Лениным руководить советским Госкино и умер только в 1965 году в ранге пенсионера союзного значения.
С моральной стороной этой истории тоже все понятно, это поняла еще сама советская власть после спада первого кровавого угара революции и Гражданской войны. Все остальные семьдесят лет эту историю предпочитали особенно не трогать, вплоть до стыдливого сноса Ипатьевского дома в Свердловске (переименованном в СССР из Екатеринбурга в честь одного из главных инициаторов расправы с царской семьей), по крайней мере, в ряду «подвигов советских чекистов» ее числить стало как-то неудобно. Юровский или Ермаков могли еще долгие годы рассказывать уральским пионерам о своем «подвиге» и даже спорить до самой смерти, из чьего же героического револьвера была выпущена пуля непосредственно в царя, кто первым успел взвести курок. Но официальная советская пропаганда уже без крайней надобности об этой странице революции не упоминала, и было отчего. Понятно, что расстрел десятком здоровых и не очень трезвых в ночь казни чекистов безоружных людей в темном подвале, включая девушек-царевен, больного с рождения мальчика-наследника, да и самих уже лишенных всего, кроме обоюдной и явной любви, Николая с Александрой Романовых, даже на подвиг героев Гражданской войны не тянет.
А еще до этой ночи чекисты отделили князей Долгорукого и Татищева, якобы для отправки их под стражей в Москву, после чего чекист Никулин просто расстрелял их за городом. Там же рукоятками прикладов насмерть забили и захоронили нескольких учительниц и гувернанток царевен, к «проклятому романовскому роду» никак не принадлежавших. Здесь обычный угар революционного террора, даже конкретных политических целей защиты революции не преследовавший. Да и какими революционными интересами уральские чекисты и их московские начальники смогли бы оправдать убийство больного гемофилией мальчика или дочери царя, спустившейся в эту ночь в расстрельный подвал с котенком на руках. Их трупы затем чекист и бывший каторжник Ермаков на Коптяковской дороге в лесу отделил от трупов других членов царской семьи, облил бензином и сжег в лесной яме. Ермаков хотел сжечь и другие трупы, но белые уже стягивали кольцо окружения, и пришлось бежать, поэтому трупы царевича Алексея и великой княжны Марии найдены совсем недавно и отдельно от других в полусожженном виде.
Всеми этими действиями десятилетия спустя даже советской власти уже гордиться было не очень прилично. Добивающий штыком агонизирующих девушек пьяный чекист Ермаков, раздетые догола трупы, убийство с «царскими сатрапами» не только их менее родовитой прислуги, но даже в революционном запале и отстрел несчастных царских собачек. Проще оказалось постараться все эти детали замолчать, от греха в 1977 году разрушив и сам дом Ипатьева как мрачное напоминание о свершившейся в его подвале трагедии.
Да и убийство самого бывшего царя безо всякой судебной процедуры вряд ли имеет оправдание, ведь и он к тому времени никакой угрозы ленинской власти не нес, и даже пресловутой местью революционеров за прошлое здесь не пахло, он уже больше года был лишен власти и находился в руках бывших противников. Факт же необходимости сплочения кровью этих людей собственной большевистской когорты, бывший в 1918 году таким убийственным аргументом в устах Свердлова, с годами отхода от угара революции и Гражданской войны уже не казался таким бесспорным даже для советской власти, вот и повисло вокруг трагедии Ипатьевского особняка неловкое молчание на десятилетия. Вроде бы и факт не отрицался, и его революционная необходимость, но лучше лишний раз больную тему не муссировать.
С технической точки зрения же в екатеринбургской акции заметна еще попытка вывести московскую власть Ленина и центральный аппарат ВЧК из-под обвинений, свалив вину в хаосе начавшейся Гражданской войны на самоволие местных большевиков. Ведь дело было еще до официального старта «красного террора» в сентябре 1918 года. Также за самочинную расправу с «бывшей царской сворой» местных рабочих пытались выдать бойню в то же лето в Алапаевске, где расстреляны и сброшены в шахту великие князья Иван, Сергей и Константин Романовы, а также сестра последней императрицы Элла (Елизавета Федоровна) и сопровождавшая ее инокиня Варвара, канонизированные позднее Русской православной церковью в качестве святых за их благотворительную деятельность до революции. Хотя и в пермском городке Алапаевске акция ликвидации Романовых носила явно централизованный характер, была благословлена местной советской властью, инициирована чекистами и даже проводилась при их участии. Вместе с рабочими сотрудники Алапаевской ЧК били рукоятками наганов Романовых и сталкивали еще живых в шахту. Великий князь Сергей Михайлович на краю гибели даже бросился на чекиста по фамилии Плишкин и едва не утащил его за собой в шахту, чекисты оттащили своего коллегу от жерла общей могилы, добив отчаянного князя выстрелом в голову и столкнув вниз. Сейчас твердо установлено, что этой расправой на Синячихинском заводе под Алапаевском лично руководил начальник Алапаевской ЧК Говырин, который сам в завершение бросил в шахту гранату и завалил вход в эту страшную могилу.
Сама ЧК умышленно свозила большинство Романовых именно на Урал с его сильными большевистскими ячейками и с пугачевским наследием в прошлом, чтобы здесь запереть их покрепче, а в необходимый момент и ликвидировать. Именно на Урал перевез из Тобольска чекист Яковлев и семью самого Николая II с учетом подобного развития событий. Из всех попавших в руки ЧК и объявленных после октября 1917 года заложниками Романовых не убили и выпустили в эмиграцию только совсем безобидную княгиню Елену Петровну – за нее просили на Западе и она официально была подданной Сербии.
То же самое было и в Перми, где, по официальной версии, группа «несознательных рабочих» тайно похитила из гостиницы брата бывшего царя Михаила Александровича и его английского секретаря Джонсона, расстреляв обоих за городом. И здесь «несознательные убийцы» оказались сотрудниками Пермской ЧК и местной советской милиции, и даже «на дело» они выехали из здания Пермской ЧК. Когда много десятилетий спустя советский милиционер Марков с гордостью будет рассказывать, как он за шиворот вытащил Михаила Романова из его номера, а в лесу за городом разрядил ему прямо в лицо свой револьвер, он в качестве забавного, как казалось самому убийце Маркову, факта расскажет журналистам, что великий князь до последнего момента пытался из номера дозвониться в Пермскую ЧК. Маркову с товарищами это было смешно, они-то знали, что в ЧК все уже решено. При этом ЧК затем цинично объявила, что великий князь и его секретарь сбежали из-под ареста, объявив их в розыск, а якобы за пособничество в этом несуществующем побеге той же Пермской ЧК, как видно из расстрельных списков, арестовывались и расстреливались другие «неблагонадежные лица». Характерно, что в дни торжеств по поводу 50-летнего юбилея Октябрьской революции в 1967 году старик-орденоносец Марков не постеснялся перед советскими журналистами расписаться не только в убийстве безоружного человека, но и в откровенном мародерстве, показывая раритет – снятые им полвека назад с убитого Михаила Романова английские часы с инкрустацией.
В связи с этим расстрел 17 июля 1918 года в подвале особняка купца Ипатьева в Екатеринбурге всей семьи Николая Александровича Романова и нескольких сопровождавших ее до самого трагического финала лиц можно было бы в политическом плане считать ошибкой советской власти и ее ВЧК. Если бы не ощущение, что именно это самой ленинской властью и было задумано для окончательного подрыва мостов за собой к отступлению в преддверии грядущей гражданской бойни.
О ночном расстреле семьи бывшего императора Николая II и последующих расправах с его родственниками по России в последнее время написано очень много, и не стоит нам повторяться. Тот неуклюжий маневр, когда сам расстрел Москва поначалу попыталась списать на инициативу местных уральских большевиков и чекистов, тоже давно изобличен перед историей многими уликами. В том числе и самая главная ссылка этого довольно топорного «алиби» на подход к Екатеринбургу колчаковских войск и возможное освобождение белыми царской фамилии не выдержала со временем критики. И подход белых был не так стремителен, они вошли в город спустя девять дней после расстрела царской семьи, и офицерские заговоры в самом Екатеринбурге оказались чекистской провокацией, да и дорога через Пермь на Москву для вывоза царской семьи в тыл оставалась свободной.
Сейчас факт прямого указания на расправу из Москвы от Ленина и Свердлова не подлежит сомнению, Уральский Совет и екатеринбургские чекисты были только исполнителями этого приказа. Сегодня документально подтверждены и выезды руководителей Уральского Совета Белобородова с Голощекиным в Москву для получения инструкций по этому поводу у Ленина со Свердловым, и их разговоры из Екатеринбурга с Кремлем по прямому проводу прямо накануне расправы. И сами большевистские вожаки в Москве, в первую очередь главный инициатор этой расправы Яков Свердлов, открыто в 1918 году признавали: расстрел царской семьи стал не столько вынужденной мерой перед угрозой подхода к городу белых, и даже не столько приговором-возмездием царю от большевистской власти, сколько символическим Рубиконом, когда пролитой кровью царя и его родных отрезали себе путь и стягивали свои повязанные кровью ряды в разгоревшейся в стране Гражданской войне, в том числе и чекистские ряды.
Факт непосредственной организации расстрела именно местной ЧК тоже неопровержим. Юровский, Никулин, Медведев, Ермаков и все другие главные расстрельщики имели отношение к ЧК и в ипатьевский подвал в ночь 17 июля 1918 года спускались в чекистских кожанках, ставших к 1918 году почти фирменным обмундированием бойцов «карающего меча революции». Участвовавшие в расстреле красноармейцы и латышские стрелки выполняли только вспомогательную роль, добивая штыками раненых и перетаскивая трупы в увозивший их из города грузовик. Все события той ночи подробно изложены самим организатором этой подвальной бойни Юровским. И практически все историки склонны этой «Записке Юровского» верить, поскольку он писал ее не для них, а по просьбе главного ленинского историка партии Петровского для секретного хранения в партийных архивах, а врать ЦК партии пламенный большевик вряд ли бы осмелился. В этой записке один из руководителей Екатеринбургской ЧК Яков Юровский, позднее переведенный в центральный аппарат ВЧК в Москву, даже жалуется на несознательность отдельных товарищей, которые бросились мародерствовать и обыскивать трупы царских дочерей в поисках припрятанных драгоценностей. Сам чекист Юровский был явно из породы дзержинских фанатиков аскетов, он все найденные у мертвых ценности поотбирал и затем по описи сдал в Москве, ему претили, судя по его «Записке Юровского», попытки присвоить эти ценности другими участниками расстрела или желания отдельных несознательных партийцев изнасиловать царских дочерей перед смертью. Обо всем этом он тоже с презрением написал в своей пояснительной записке, которую нашел позднее в партийных архивах историк Гелий Рябов и по которой он искал место захоронения царской семьи. Но какое эта принципиальность Юровского имеет значение для оценки возглавленной им жуткой акции по расстрелу царской семьи? На его могиле на престижном Новодевичьем кладбище в Москве написано «Чекист Юровский» и не написано, что он детоубийца, обрамлявший свою деятельность революционными лозунгами.
Сам глава этой расстрельной команды чекист Яков Юровский еще до революции прошел школу террора, будучи одним из самых деятельных боевиков созданной Свердловым на Урале боевой группы РСДРП. Делегировав своего бывшего подручного с опытом тайных убийств и экспроприаций в ЧК, а затем доверив ему командовать расстрелом царской семьи, Свердлов оказал явное доверие проверенному временем своему подручному. Боевиков этой уральской ячейки «экспроприаторов» из РСДРП вообще охотно брали в ряды ЧК. Среди них была известна целая семья боевиков-большевиков Кадомцевых: три брата и сестра. После 1917 года все они в Красной армии, причем сестра и двое братьев погибли в боях Гражданской войны. А самый младший из братьев, Эразм Кадомцев, оказался в ЧК, позднее входил даже в коллегию союзного ГПУ, после тяжелой болезни переведен Лениным руководить советским Госкино и умер только в 1965 году в ранге пенсионера союзного значения.
С моральной стороной этой истории тоже все понятно, это поняла еще сама советская власть после спада первого кровавого угара революции и Гражданской войны. Все остальные семьдесят лет эту историю предпочитали особенно не трогать, вплоть до стыдливого сноса Ипатьевского дома в Свердловске (переименованном в СССР из Екатеринбурга в честь одного из главных инициаторов расправы с царской семьей), по крайней мере, в ряду «подвигов советских чекистов» ее числить стало как-то неудобно. Юровский или Ермаков могли еще долгие годы рассказывать уральским пионерам о своем «подвиге» и даже спорить до самой смерти, из чьего же героического револьвера была выпущена пуля непосредственно в царя, кто первым успел взвести курок. Но официальная советская пропаганда уже без крайней надобности об этой странице революции не упоминала, и было отчего. Понятно, что расстрел десятком здоровых и не очень трезвых в ночь казни чекистов безоружных людей в темном подвале, включая девушек-царевен, больного с рождения мальчика-наследника, да и самих уже лишенных всего, кроме обоюдной и явной любви, Николая с Александрой Романовых, даже на подвиг героев Гражданской войны не тянет.
А еще до этой ночи чекисты отделили князей Долгорукого и Татищева, якобы для отправки их под стражей в Москву, после чего чекист Никулин просто расстрелял их за городом. Там же рукоятками прикладов насмерть забили и захоронили нескольких учительниц и гувернанток царевен, к «проклятому романовскому роду» никак не принадлежавших. Здесь обычный угар революционного террора, даже конкретных политических целей защиты революции не преследовавший. Да и какими революционными интересами уральские чекисты и их московские начальники смогли бы оправдать убийство больного гемофилией мальчика или дочери царя, спустившейся в эту ночь в расстрельный подвал с котенком на руках. Их трупы затем чекист и бывший каторжник Ермаков на Коптяковской дороге в лесу отделил от трупов других членов царской семьи, облил бензином и сжег в лесной яме. Ермаков хотел сжечь и другие трупы, но белые уже стягивали кольцо окружения, и пришлось бежать, поэтому трупы царевича Алексея и великой княжны Марии найдены совсем недавно и отдельно от других в полусожженном виде.
Всеми этими действиями десятилетия спустя даже советской власти уже гордиться было не очень прилично. Добивающий штыком агонизирующих девушек пьяный чекист Ермаков, раздетые догола трупы, убийство с «царскими сатрапами» не только их менее родовитой прислуги, но даже в революционном запале и отстрел несчастных царских собачек. Проще оказалось постараться все эти детали замолчать, от греха в 1977 году разрушив и сам дом Ипатьева как мрачное напоминание о свершившейся в его подвале трагедии.
Да и убийство самого бывшего царя безо всякой судебной процедуры вряд ли имеет оправдание, ведь и он к тому времени никакой угрозы ленинской власти не нес, и даже пресловутой местью революционеров за прошлое здесь не пахло, он уже больше года был лишен власти и находился в руках бывших противников. Факт же необходимости сплочения кровью этих людей собственной большевистской когорты, бывший в 1918 году таким убийственным аргументом в устах Свердлова, с годами отхода от угара революции и Гражданской войны уже не казался таким бесспорным даже для советской власти, вот и повисло вокруг трагедии Ипатьевского особняка неловкое молчание на десятилетия. Вроде бы и факт не отрицался, и его революционная необходимость, но лучше лишний раз больную тему не муссировать.
С технической точки зрения же в екатеринбургской акции заметна еще попытка вывести московскую власть Ленина и центральный аппарат ВЧК из-под обвинений, свалив вину в хаосе начавшейся Гражданской войны на самоволие местных большевиков. Ведь дело было еще до официального старта «красного террора» в сентябре 1918 года. Также за самочинную расправу с «бывшей царской сворой» местных рабочих пытались выдать бойню в то же лето в Алапаевске, где расстреляны и сброшены в шахту великие князья Иван, Сергей и Константин Романовы, а также сестра последней императрицы Элла (Елизавета Федоровна) и сопровождавшая ее инокиня Варвара, канонизированные позднее Русской православной церковью в качестве святых за их благотворительную деятельность до революции. Хотя и в пермском городке Алапаевске акция ликвидации Романовых носила явно централизованный характер, была благословлена местной советской властью, инициирована чекистами и даже проводилась при их участии. Вместе с рабочими сотрудники Алапаевской ЧК били рукоятками наганов Романовых и сталкивали еще живых в шахту. Великий князь Сергей Михайлович на краю гибели даже бросился на чекиста по фамилии Плишкин и едва не утащил его за собой в шахту, чекисты оттащили своего коллегу от жерла общей могилы, добив отчаянного князя выстрелом в голову и столкнув вниз. Сейчас твердо установлено, что этой расправой на Синячихинском заводе под Алапаевском лично руководил начальник Алапаевской ЧК Говырин, который сам в завершение бросил в шахту гранату и завалил вход в эту страшную могилу.
Сама ЧК умышленно свозила большинство Романовых именно на Урал с его сильными большевистскими ячейками и с пугачевским наследием в прошлом, чтобы здесь запереть их покрепче, а в необходимый момент и ликвидировать. Именно на Урал перевез из Тобольска чекист Яковлев и семью самого Николая II с учетом подобного развития событий. Из всех попавших в руки ЧК и объявленных после октября 1917 года заложниками Романовых не убили и выпустили в эмиграцию только совсем безобидную княгиню Елену Петровну – за нее просили на Западе и она официально была подданной Сербии.
То же самое было и в Перми, где, по официальной версии, группа «несознательных рабочих» тайно похитила из гостиницы брата бывшего царя Михаила Александровича и его английского секретаря Джонсона, расстреляв обоих за городом. И здесь «несознательные убийцы» оказались сотрудниками Пермской ЧК и местной советской милиции, и даже «на дело» они выехали из здания Пермской ЧК. Когда много десятилетий спустя советский милиционер Марков с гордостью будет рассказывать, как он за шиворот вытащил Михаила Романова из его номера, а в лесу за городом разрядил ему прямо в лицо свой револьвер, он в качестве забавного, как казалось самому убийце Маркову, факта расскажет журналистам, что великий князь до последнего момента пытался из номера дозвониться в Пермскую ЧК. Маркову с товарищами это было смешно, они-то знали, что в ЧК все уже решено. При этом ЧК затем цинично объявила, что великий князь и его секретарь сбежали из-под ареста, объявив их в розыск, а якобы за пособничество в этом несуществующем побеге той же Пермской ЧК, как видно из расстрельных списков, арестовывались и расстреливались другие «неблагонадежные лица». Характерно, что в дни торжеств по поводу 50-летнего юбилея Октябрьской революции в 1967 году старик-орденоносец Марков не постеснялся перед советскими журналистами расписаться не только в убийстве безоружного человека, но и в откровенном мародерстве, показывая раритет – снятые им полвека назад с убитого Михаила Романова английские часы с инкрустацией.