Открыв дверь изнутри, он услышал характерный звук разрываемой бумаги, наклеенной на косяк двери. И почувствовал удовлетворение от проявленного столь явно пренебрежения к представителям закона.
   "Мне теперь можно все, - не без гордости подумал он. - Я - беглый преступник и могу не считаться с глупыми, написанными слабыми и хитроумными людишками правилами и законами, обязательными для исполнения".
   Эта мысль вселила в него горделивую уверенность, что все у него теперь будет хорошо. Сбежав вниз, Парамонов выскочил из подъезда, воровато озираясь. Убедившись, что все спокойно, он быстро пересек двор и, отойдя метров двести, вздохнул с облегчением: его не схватили, и у него теперь имелись деньги, хотя бы на первое время пребывания на свободе.
   Отправившись прямо в сберкассу, он из-за отсутствия паспорта вынужден был продать доллары случайному покупателю, значительно продешевив.
   Пока все было прекрасно. Обрадованный Парамонов пошел прочь от сберкассы и внезапно остановился, ясно осознав, что не знает, куда идти и что делать дальше.
   Увидев неподалеку небольшой скверик, он зашел в него и сел на скамейку. "И зачем мне эта свобода? Что мне теперь с нею делать? Нет дома, нет крыши над головой, нет друзей, нет любимой женщины. Ничего нет. И самое страшное, что ничего уже не будет. Не б-у-д-е-т". Последнее слово он произнес вслух, нараспев, и заметил, как удивленно на него оглянулись играющие рядом дети, строившие из песка замок. Глядя на их невинные забавы, Парамонов попробовал вспомнить себя вот таким же несмышленым ребенком, но почему-то не смог.
   "Да и был ли я таким когда-нибудь? А что станет потом, через много лет, с этими малышами, которые сейчас так испуганно смотрят на меня? Кто из них будет счастлив, а кто нет? Да разве угадаешь это по их нежным симпатичным мордашкам?"
   Внезапно его двойник взвился вверх и теперь смотрел на него с насмешкой и презрением. Жалкий усталый старик с затравленным взглядом и опущенными плечами.
   Он не знал, что делать дальше, и это больше всего его тревожило.
   "Уехать в другой город? Так я и здесь совершенно одинок: ни родственников, ни друзей. Есть правда тетушка, но где-то в Тамбове. Лет семь не виделись. Да и муж её меня всегда недолюбливал. Что я там не видел?!" "Мальчик едет в Тамбов", - некстати всплыл в памяти припев модной песенки. "Как ни крути, а деваться некуда. И зачем тогда я бежал? Внезапно появившаяся мысль обожгла его: - А ведь живут ещё на свете мои обидчики. И немало. Вот пусть теперь кровью и умоются".
   Он резко поднялся, почувствовав прилив сил и энергии. У него снова появилась цель. И он готов был действовать, теперь уже твердо зная, зачем судьба позаботилась об его освобождении. Его двойник стал смотреть на него совсем по-другому. Презрение и жалость уступили место уважению, даже восхищению. И эта незримая поддержка радовала душу: враги заслужили возмездие, и он их покарает.
   Усилием воли он заставил двойника, отделившегося было от него и попытавшегося зажить самостоятельной жизнью, вернуться на место. И, воссоединившись с ним, почувствовал себя гораздо сильнее, к нему вернулась прежняя холодная расчетливость.
   "Итак, что мне нужно в первую очередь? Оружие? Пожалуй, нет. Это потом. Сейчас надо найти крышу над головой, хотя бы на короткий срок. А потом уже думать об остальном. Но куда и к кому идти?" Он стал перебирать в памяти всех, с кем когда-либо доводилось встречаться, начиная со школьных лет.
   Перед ним, как в старом документальном фильме, мелькали давно забытые лица, какие-то эпизоды. Не яркие, нет, будничные, обыденные, но почему-то запомнившиеся.
   От школьных времен, таких беззаботных, он перешел к институтским и тут вспомнил Константина Стеблова, с которым месяца два назад случайно встретился возле большого дома на Кутузовском проспекте. Они не виделись более двух десятков лет и, хотя никогда не были особенно близки, обрадовались встрече. С удовольствием повспоминали забавные случаи из студенческой жизни, пообсуждали однокурсников, о жизни которых что-то знали. Прощаясь, Костя, улыбаясь во все свое круглое лицо, пригласил Парамонова забежать как-нибудь к нему в гости и, указав на подъезд, возле которого они встретились, назвал адрес и сказал, что живет на третьем этаже.
   "Номер квартиры я, конечно, не помню, но дом и подъезд найду. А этот Стеблов всегда был не от мира сего: слишком уж добрый для нашего жестокого общества. А что, если заехать к нему? Может, и приютит на ночь. Сошлюсь на пожар, протечку или что-нибудь ещё придумаю. А там видно будет".
   И, следуя внезапно принятому решению, Парамонов ближе к вечеру поехал на Кутузовский проспект.
   По пути к институтскому товарищу он придумал неплохой повод своего внезапного появления. "Должно сработать", - решил он, довольный собой.
   Нужную квартиру удалось найти довольно легко: позвонив в первую же дверь на третьем этаже, он узнал, где живет Стеблов. Ему повезло: Стеблов как раз перед его появлением возвратился домой с работы. Его удивление приходом Парамонова, случайно встреченного два месяца назад, сменилось сочувствием, когда он узнал, что Парамонова из дома выгнала жена-истеричка.
   - Я теперь как бомж. Не знаю, куда идти. Эта стерва хочет завладеть жилплощадью и уже не раз провоцировала меня на крупную ссору. Я решил окончательно с нею порвать. К знакомым и родственникам идти не хочу, ещё разыщет меня и устроит скандал с мордобоем. А здесь, у тебя, это мне не грозит.
   Стеблов не умел отказывать и согласился его приютить, хотя и не был в восторге от такой перспективы.
   - Хорошо, Паша. Но послезавтра, в пятницу, жена с дочерью с дачи приедут помыться и постираться. И тебе придется уйти, ты уж извини.
   "Он ещё извиняется! Мало кто в наше время согласился бы дать приют давнему знакомому, попавшему в беду. Вот чудак!" - подумал Парамонов и прочувствованно сказал:
   - Спасибо, дружище. Ты у нас в группе всегда был общественником номер один. Вижу, ещё не растерял былой юношеской верности дружбе.
   Сидя за столом и с удовольствием закусывая водку колбасой и консервами, Парамонов вспоминал отвратительную тюремную пищу и не без самодовольства думал:
   "Нет, господа хорошие, мы ещё поборемся. Так просто меня не возьмешь".
   И вновь его двойнику, взирающему на мирный ужин двух уже немолодых людей, вспоминающих свою молодость, казалось, что перед ним не беглый, дрожащий от страха перед расплатой человечек, а уверенный в себе волевой мужик, хорошо знающий, чего он хочет, и ради достижения своей цели готовый на все.
   На следующее утро Стеблов ушел на работу, оставив гостю ключи, и Парамонов, позавтракав в одиночестве, отправился в киоск за углом. Купил газету со скандальными публикациями, дважды перечитал сообщение об их с Ручейком побеге.
   "Надо же, оперативно работают, уже успели информацию получить. Обидно только, что в заметке о Ручейке вон сколько, а обо мне всего одна строка: "Вместе с ним сбежал арестованный за убийство нескольких человек Парамонов, психика его вызывает сомнения". И все?! Ну погодите, вы меня ещё узнаете!"
   Парамонов и сам не смог бы сказать, кому были адресованы его угрозы, он имел в виду не кого-то конкретного, а весь этот ставший для него в последние годы враждебным окружающий мир. Еще раз перечитав заметку, Парамонов хотел было возвратиться в квартиру Стеблова, но перспектива сидеть там наедине со своими невеселыми мыслями ему явно не улыбалась. Это было даже страшнее, чем снова попасть в лапы милиции, если его опознают на улице, и он пошел бродить по городу, выбирая тихие переулки, ещё не зная, что события с кровавой развязкой не за горой.
   Повторный обыск в квартире Парамонова разочаровал сыщиков. Практически ничего особенного они не нашли, а проверка четырех новых адресов родственников и знакомых Парамонова, где беглец мог появиться, оказалась пустой тратой времени. И Кондратов сказал:
   - Слушай, Ильин, а не посоветоваться ли нам со специалистами: пусть подскажут, куда человек с психическими отклонениями мог отправиться, ударившись в бега?
   Ильин посмотрел на часы:
   - Да, пожалуй, это не лишнее. Галина, наверное, ещё не ушла. Сейчас позвоню.
   Набрав нужный номер, Ильин изложил свою просьбу, поняв по тону молодой женщины, что она не в восторге от перспективы визита в конце рабочего дня двух сыщиков с их вечными трудноразрешимыми проблемами. Однако вежливо согласилась.
   Уже через полчаса сыщики были у неё в кабинете.
   Галина встретила их в строгом черном костюме, как всегда аккуратно причесанная, с умело наложенными тенями, удлинявшими её и без того продолговатые с зеленоватой искоркой глаза.
   Кондратов от кофе отказался, желая подчеркнуть, что визит короткий и сугубо деловой. Лаконично обрисовав ситуацию, он попросил Галину спрогнозировать дальнейшее поведение беглеца.
   Галина не удержалась от иронии:
   - В очередной раз доблестные органы дали промашку. Да ещё ославили себя на всю страну, допустив утечку информации в прессу. Читала я сегодня в газете об этом побеге. Только не сразу увязала его с вашим "безумным стрелком".
   - Значит, ты все-таки считаешь его безумным?
   - Нет, заочно я такой диагноз поставить не могу. На мой взгляд, он, скорее, вменяем и должен отвечать перед законом, поскольку отчетливо сознавал противоправность собственных действий. Да вы и сами можете судить: ведь он убивал лишь своих обидчиков. Вот вам и ответ на ваш вопрос.
   - И как же его понимать, этот ответ? - лукаво поинтересовался Кондратов. Он сразу понял, куда клонит Галина, но из вежливости дал хозяйке возможность до конца проявить свою проницательность.
   - Когда вы ещё не знали, кто убийца, я сказала, что этот человек неспособен адекватно оценить собственные заслуги и возможности. Отсюда и его комплекс обиженного на весь мир. Впрочем, почти каждый считает, что его обошли, недооценили, и это ощущение иногда приводит к повышенной обидчивости, когда любая мелочь воспринимается как величайшее несчастье. Долгие годы Парамонов культивировал в себе ненависть ко всем и вся. Как ни странно, в людях с таким психическим складом уживаются униженный раб и грозный властитель чужих судеб, способный безжалостно убивать. Эта опасная смесь кроется в душах многих людей, но, слава Богу, лишь в крайних случаях может взорваться и наделать бед.
   - Все это интересно, но как использовать твои выводы для розыска?
   - А я как раз и собираюсь вам это объяснить. Человек с непомерным самолюбием, к тому же закомплексованный, убивая тех, кого считает своими врагами, самоутверждается и даже чувствует себя суперменом. Особенно его радуют публикации в прессе об его деяниях, они сразу ставят его над толпой серых, мелких, на его взгляд, людишек. А теперь скажите мне, способен ли такой человек, завоевавший пусть и дурную славу, годами скрываться где-то в глуши и, как все обычные люди, спать, есть, а по улицам ходить, опасливо озираясь.
   - Нет конечно же, - согласился Ильин, - к тому же он не мафиози, связей у него с преступным миром никаких нет, да и денег наверняка маловато.
   - Вот я и подхожу к главному. Эйфория после побега скоро сменится у Парамонова горьким разочарованием, и он осознает безвыходность своего положения. Ну, а главное, он, как артист, получивший известность и внезапно всеми забытый, будет стремиться любой ценой снова завладеть вниманием публики. А значит, проявит себя уже в ближайшее время.
   - И это, разумеется, не будет явка с повинной?
   - Ну что ты! Это будет новое громкое преступление.
   - Думаешь, он на это пойдет, не побоится снова попасть в руки правосудия?
   - Нет! Гибель для него сейчас не так страшна, как полная безвестность и прозябание где-нибудь в глуши. Серая будничная жизнь ему теперь не нужна.
   - Я понял. Необходимо срочно начать его поиски среди бывших друзей, сослуживцев, а также родственников, тех, кто его когда-либо обидел и кому, возможно, он решил отомстить. В домах, где они живут, нелишне устроить засады.
   - Ну это уже ваши проблемы. Тут я вам не советчик. Однако вывод вы сделали правильный. Возможно, я ошибаюсь, но Парамонов уже наверняка ищет очередную жертву, какого-нибудь обидчика.
   - Ну что же, спасибо. От этой печки, как говорится, и начнем танцевать завтра с утра.
   Сыщики поднялись со своих мест.
   Они и не подозревали, что Парамонов в этот момент вновь находится в состоянии эйфории и причина тому - неожиданно возникшие обстоятельства.
   "Судьба услышала мою мольбу и дала мне шанс рассчитаться с ещё одним подлецом. И как же все просто получилось!" Так думал Парамонов по дороге к дому Стеблова, не без удовольствия глядя на себя со стороны. В плотном пакете он нес купленные в кулинарии продукты и бутылку хорошего коньяка. Сумка оттягивала руку, однако Парамонов этого не замечал, испытывая радостное возбуждение, но вовсе не в предвкушении вкусного, сытного ужина в сумке, между пакетом с жареным мясом и коробкой с сардинами, уютно расположилась ребристая лимонка, боевая граната. Именно она и была причиной эйфории Павла Георгиевича.
   А все случилось просто и легко. Побродив по узким переулкам, Парамонов проголодался и решил перекусить. В небольшом скверике он увидел летнее кафе. Когда-то, в дни его молодости, посещение таких заведений казалось настоящим праздником. Сейчас кафе попадались на каждом шагу, и это сгладило былую остроту ощущений. Однако Парамонов, ещё накануне утром пробавлявшийся тюремной баландой, был счастлив посидеть за уютным столиком под полосатым полотняным зонтиком, не пропускавшим солнечных палящих лучей. Взяв бутылку пива и два гамбургера, он сел за столик. Но вскоре Парамонов, попивая из пластмассового стаканчика пиво и закусывая горячей булочкой с котлетой темно-коричневого цвета, почувствовал, как атмосфера праздника медленно, но верно покидает его. Попытка вернуть безмятежность оказалась напрасной. Сейчас он уже не чувствовал ничего, кроме раздражения, которое у него вызывали все эти безразличные люди, торопившиеся по своим не имеющим к нему никакого отношения делам.
   И тот второй - его двойник, постоянный спутник и строгий экзаменатор - опять смотрел на него с жалостью, смешанной с любопытством, словно вопрошая: "Ну и что ты дальше будешь делать?"
   Парамонов не знал, что ответить. К его столику неслышно приблизилась сгорбленная старушенция и спросила, можно ли взять пустую бутылку. Ее хриплый, резкий, с присвистыванием голос, внезапно раздавшийся из-за спины, заставил Парамонова вздрогнуть. Старуха взяла бутылку и зашаркала прочь, волоча по раскаленному солнцем асфальту ноги в калошах, обутых на толстые вязаные носки. Калоши в такую нестерпимую жару символизировали обреченность жалкого человеческого существа, казалось уже заглянувшего в мир иной.
   "И эта развалина когда-то была красивой юной девушкой, ей объяснялись в любви и почитали за счастье, если она отвечала взаимностью. До чего же все зыбко в этом мире, условно и преходяще. Так стоит ли цепляться за жизнь, в сущности бесцельную, если впереди все равно смерть? Не лучше ли все разом решить?"
   Его размышления прервали два солдата. Один, тот, что выше другого на целую голову, был робким и каким-то забитым. Второй, с затравленным взглядом, - озлобленным.
   "Первогодки, салаги", - догадался Парамонов, видя, как мешковато сидит на них военная форма.
   - Дядечка, дай нам немного денег. Хочу мамке письмо отправить, а марку и конверт не на что купить, - попросил долговязый и в доказательство правдивости своих слов показал исписанный листок.
   Из киоска высунулось злобное лицо продавщицы.
   - А ну пошли отсюда вон, малахольные. Только клиентов отпугиваете, ходите здесь, попрошайничаете чуть ли не каждый день. Вам уж сколько раз денег на марку давали, а вы все с одним и тем же письмом шатаетесь. Призвали служить, так служите, а водку нечего пить.
   - Да мы не себе, а "дедам", - прогнусавил долговязый, отходя от столика.
   Тот, что пониже, огрызнулся:
   - А тебе что за дело, старая ведьма, ведь не у тебя просим!
   Но тоже предпочел отступить. Тогда Парамонов, который хотел было дать денег солдатам, повернулся и зашагал прочь. Однако не успел свернуть за угол, как его догнал и окликнул низкорослый солдат:
   - Постой, мужик! Разговор есть. Не хочешь на марку дать, так хоть гранату купи: настоящая, боевая. - И, боясь, что ему откажут, быстро добавил: - Рыбу глушанешь где-нибудь в речке - и вообще может пригодиться. - И, воровато озираясь, стал разворачивать тряпичный сверток.
   - Парамонов взял гранату, осмотрел.
   - Сколько?
   - Дай на две бутылки. Нам нельзя возвращаться без водки, "деды" изобьют. Вон у Кирилла все почки отбиты, писает кровью. Выручи нас, купи гранату! - И добавил: - Настоящая, боевая, как ахнет, мало не покажется.
   Парамонов молча вытащил деньги и вручил солдату. Тот, схватив измятые купюры потной ладонью, быстро зашагал прочь к своему высокому сутулому товарищу, даже не поблагодарив Парамонова за покупку.
   Парамонов быстро завернул гранату в ветошь, тряпку и газетную бумагу, как она была у солдат, и направился к дому гостеприимного Стеблова. Ощущение бетонно-холодного спокойствия в душе, которого он не испытывал уже многие годы, радовало Павла Георгиевича. Холодное безразличие ко всему, что творилось вне его внутреннего мира, помогала ему сохранять одна-единственная мысль, буквально сверлившая его воспаленный мозг: "Наконец-то мой путь определился. В мире не бывает ничего случайного. Эта граната - перст Судьбы, веление свыше. И теперь я знаю, что делать".
   Зайдя в "Кулинарию", он накупил всякой еды, сложил её в большой картонный пакет, приобретенный тут же, и положил туда гранату. И по тому, как она скользила вниз, вписавшись в свертки с едой, решил, что его ждет несомненный успех в задуманном деле.
   "В таком случае я заслужил прощальный праздничный ужин", - с этой мыслью Парамонов подошел к палатке возле дома Стеблова и купил самый дорогой коньяк.
   На нужный ему этаж он поднялся пешком и почти не задохнулся от физической нагрузки. Так было всегда в минуты душевного подъема и прилива энергии.
   И тот, другой, его двойник, глядя на него со стороны, вновь испытал гордость.
   VIII
   Прощальный визит На следующий день с самого утра Кондратов и Ильин разделились: сыщик из МУРа поехал выявлять обидчиков Парамонова среди его родственников и близких знакомых, а Ильин отправился на завод, где тот работал последние двадцать лет.
   Встретились уже около трех часов дня. Кондратов был хмур и раздражителен, как обычно, когда не успевал пообедать.
   - Ну что, Ильин, у меня практически результат нулевой. Ни с кем из родственников он особенно близок не был, но не конфликтовал. Ну, а тебе что удалось узнать? Только давай без деталей. Просто назови вероятные жертвы этого вольного стрелка, и все.
   Однако Ильин не спешил отвечать. Некоторое время он сидел молча, потом в раздумье произнес:
   - Знаешь, Кондратов, я сегодня ещё раз убедился в правильности христианского обряда, когда умирающий просит у окружающих прощения, и не за какой-нибудь конкретный поступок, а за те обиды, которые нанес другим ненароком, даже не заметив этого.
   - Ну и к чему ты этот обряд прощания вспомнил?
   - Да к тому, что стоило мне появиться в их отделе и объяснить цель приезда, как, напуганные перспективой стать очередной жертвой своего бывшего сослуживца, ко мне потянулись люди. Целая очередь выстроилась. И каждый вспомнил, что хоть раз, пусть даже по пустяковому делу, нанес Парамонову обиду. Вот и получается, что люди сплошь и рядом причиняют друг другу зло, часто даже не замечая этого. И лишь когда обиженный начинает им мстить или же перед смертью вспоминают о нанесенных обидах. И то не всегда.
   - Значит, к тебе шли, как на исповедь к батюшке?
   - Да не совсем так: ведь шли не для покаяния, а из страха перед взбесившимся сослуживцем. И каждый стремился оправдать себя. И это у них здорово получалось. Говорили, что в их поступках не было ничего обидного, напротив, действовали они правильно, ну, а Парамонов на них злобу затаил из-за своего тяжелого, скрытного и обидчивого характера.
   - Это понятно. Мы всегда склонны винить кого угодно: ненормальных родственников, бывших друзей и подруг, иностранцев, вождей, правительство. Но только не самих себя. Ну и что все-таки ты установил в конце концов? Вздорные предположения отбрось, назови лишь заслуживающие внимания. А то мне есть зверски хочется.
   - Ну, а если коротко, без излишних эмоций и мелочей, которые Парамонов наверняка давно забыл, остаются четыре факта, заслуживающих внимания. Его обошли при распределении квартир лет восемь назад, когда построили для предприятия новый ведомственный дом. Это во-первых. Во-вторых, незаслуженно объявили взыскание и лишили премии за срыв планового задания явно не по его вине. В-третьих, готовился приказ о повышении его в должности, но в последний момент начальство под давлением сверху назначило на это место другого, из их же отдела, инженера, женатого на племяннице влиятельного чиновника. И хотя прошло немало времени, Парамонов, обидчивый и злопамятный, возможно, до сих пор таит обиду. Тем более что, по словам сослуживцев, тяжело переживал все эти несправедливости.
   - В общем-то мотивы его ясны. Только вот меня, например, уже два раза бортанули за последние годы и заместителем начальника отдела не назначили. Но я же не открываю по этому поводу беспорядочную стрельбу.
   - Однако согласись, что симпатии к тем, кто занял твое место, у тебя не прибавилось. И ты считаешь, что поступили с тобой несправедливо.
   - А хотя бы и так. Но я быстро справился со своими эмоциями, и сейчас у меня с более удачливыми коллегами вполне сносные отношения. Ну да речь вовсе даже не обо мне. Ты, я смотрю, назвал три факта. А четвертый приберег. И сделал это явно неспроста. Так что же это за факт такой?
   - Дело в том, что последняя обида Парамонова совсем свежая и потому наверняка саднит и кровоточит сильнее, чем другие. Так я полагаю.
   - Ну не тяни, какая ещё несправедливость задела своим тяжелым крылом нашего несчастного?
   - Медаль юбилейную ему не дали в честь восемьсотпятидесятилетия Москвы. Планировали наградить Парамонова, а его же товарищ пришел к начальству и уговорил на себя представление написать, припомнив то давнее несправедливое взыскание Павлу Георгиевичу за срыв планового задания. И опять нашего стрелка обошли.
   - Так ты всерьез считаешь, что Парамонов непременно захочет рассчитаться за медаль, уплывшую из-под носа?
   - Если следовать его логике, то именно так. Хотя и остальные три факта, за которыми стоят потенциальные жертвы, сбрасывать со счетов нельзя.
   - Ну что ж, если Галина права и он скоро решится на новое преступление, то мы на верном пути. Вот только даст ли начальство под наши предположения людей для организации засад в домах потенциальных жертв?
   - Даст! Слишком уж большой скандал разыгрался из-за этого побега. А если он ещё и совершит новое убийство, то кое-кому из высокого начальства придется расстаться с должностью. Так что людей они нам дадут, никуда не денутся. Только хотелось бы самим взять его за жабры. Но как угадать, к кому он в первую очередь сунется?
   - Гадать бесполезно. А сейчас давай доложим наши соображения начальству и пойдем перекусим, не то помрем с голоду, не успев схватить Парамонова. Кстати, хорошо бы знать, какое у него сейчас оружие. Это особенно важно при задержании.
   По иронии судьбы, как раз в то время, когда Кондратов с Ильиным обедали в кафе, в нескольких километрах от них, почти в самом центре Москвы, точно в таком же типовом заведении за одним столиком с Парамоновым сидел известный журналист и писатель. В этот момент он мысленно посылал проклятия и слесарям, обещавшим и не успевшим к нужному сроку починить его автомашину, и самому себе, так опрометчиво решившему отправиться городским транспортом на никому, в сущности, не нужное сборище собратьев по перу.
   "И вот результат: теперь я вынужден сидеть здесь с этим явно ненормальным типом, грозящим взорвать нас обоих гранатой в случае появления хоть малейшей опасности или неповиновения с моей стороны. Надо же было вляпаться в такую идиотскую историю! И почему с другими не происходит ничего подобного?"
   Так думал журналист, сидя напротив говорящего без остановки Парамонова.
   "Наверное, это плата за известность. С тех пор как я пробился на телевидение и моя физиономия замелькала на экране, всякие ненормальные типы липнут ко мне как мухи к меду. Им обязательно надо поплакаться мне в жилетку или рассказать какую-нибудь выдающуюся, по их мнению, историю. Ну а этот тип и того хуже: кажется, собрался поведать всю свою жизнь".
   А Парамонов действительно увлекся, радуясь неожиданной удаче: именно сегодня, накануне решающего события он случайно увидел на улице этого известного всей стране человека.