Страница:
Соседка по лестничной площадке Самойлова Евгения Семеновна. Одинокая. Муж умер пять лет назад. Не работает. Проживает по данному адресу более пятнадцати лет…
— Других контактов не было?
— Других не было.
— А на улице?
— Тоже ничего подозрительного. Но на всякий случай несколько входивших в контакт с наблюдаемым лиц проверили.
Трофимов Анатолий Иванович…
Михно Лев Григорьевич…
Самохина Зинаида Макаровна…
— А пропуск? Я просил узнать, кем и когда был выдан? Кто за него вносил ходатайство?
— Пропуск на имя Сидорчука Митрофана Семеновича никогда не выдавался, — ответил офицер, разрабатывавший данное направление.
— Как не выдавался?
— Не выдавался.
— Вы не ошибаетесь? Может, что-нибудь перепутали? Или недоглядели?
— Никак нет. Пропуск на имя Сидорчука Митрофана Семеновича не выдавался. Мы отсмотрели списки за три года.
— А как же он… Черт! Где же он тогда его получил?
Подчиненные начальника охраны Президента молчали.
— С охраной, которая на подходах, которая проверяет документы, беседовали?
— Так точно. Беседовали.
— Ну и что?
— Ничего. Они утверждают, что никаких отличий не заметили. Иначе бы задержали предъявителя. Говорят, что пропуск как пропуск. Никаких отличий. Все как положено.
— Мать твою! Где же он его взял?
— Может быть, подделка?
— Какая подделка? Там десять степеней защиты! И периодическая смена. Впрочем…
Вполне вероятно, что все десять степеней не работают. Что с течением времени охрана устала, подходит к исполнению обязанностей формально. Народу-то за день проходит сколько! В подобных условиях осмотр может быть формальным. Почему бы и нет.
— Значит, так. Организуйте проверку несения службы внешнего и всех прочих колец охраны.
— Всех?
— Нет. Только тех, кто досматривает документы. Пошлите пару человек с липовыми, но максимально похожими пропусками. В самый пик прохождения пошлите. Когда толкотня. А сами наблюдайте. Кто лопухнется, пропустит — под трибунал. И на всю катушку. Чтобы другие зрение тренировали. Чтобы не спали на постах как…
— Есть!
— Теперь по наблюдению. Усильте группу парой-тройкой специалистов. Кем-нибудь из тех, кто из бывшего КГБ. Кто всю жизнь смотрит. И чтобы — в оба! Чтобы ни одну влетевшую или вылетевшую муху не пропустили. Чтобы с каждой полное досье сняли. Аппаратуру звуконаблюдения установили?
— Никак нет.
— Почему «никак»? Когда надо «как»!
— Мы не получали соответствующих распоряжений!
— Вы получили распоряжение разобраться с объектом. По полной программе. Какого ляха вам еще надо? Установить! Причем так установить, чтобы на каждый квадратный сантиметр! Вместо обоев!
— Могут возникнуть определенные трудности…
— Какие трудности?
— Объект практически не выходит из дома. А если выходит, то очень ненадолго. Мы не можем обработать помещение в его присутствии.
— Ну так сканируйте звук со стекол, пока не изыщете другие возможности.
— Данного класса аппаратура может использоваться только с вашего согласия.
— Считайте, что оно получено. Да, и еще, навесьте пару микрофонов на него. Чтобы мы каждую секунду знали, что он делает, с кем и о чем говорит. Ясно?
— Так точно!
— О любых изменениях по данному делу докладывать лично мне!
Ну не нравились начальнику президентской охраны люди, которые неделями не выходят из дома. А если выходят, то сразу — на встречу с Президентом страны. С «папой»!
Не нравятся — и все тут!
Глава 15
Глава 16
Глава 17
— Других контактов не было?
— Других не было.
— А на улице?
— Тоже ничего подозрительного. Но на всякий случай несколько входивших в контакт с наблюдаемым лиц проверили.
Трофимов Анатолий Иванович…
Михно Лев Григорьевич…
Самохина Зинаида Макаровна…
— А пропуск? Я просил узнать, кем и когда был выдан? Кто за него вносил ходатайство?
— Пропуск на имя Сидорчука Митрофана Семеновича никогда не выдавался, — ответил офицер, разрабатывавший данное направление.
— Как не выдавался?
— Не выдавался.
— Вы не ошибаетесь? Может, что-нибудь перепутали? Или недоглядели?
— Никак нет. Пропуск на имя Сидорчука Митрофана Семеновича не выдавался. Мы отсмотрели списки за три года.
— А как же он… Черт! Где же он тогда его получил?
Подчиненные начальника охраны Президента молчали.
— С охраной, которая на подходах, которая проверяет документы, беседовали?
— Так точно. Беседовали.
— Ну и что?
— Ничего. Они утверждают, что никаких отличий не заметили. Иначе бы задержали предъявителя. Говорят, что пропуск как пропуск. Никаких отличий. Все как положено.
— Мать твою! Где же он его взял?
— Может быть, подделка?
— Какая подделка? Там десять степеней защиты! И периодическая смена. Впрочем…
Вполне вероятно, что все десять степеней не работают. Что с течением времени охрана устала, подходит к исполнению обязанностей формально. Народу-то за день проходит сколько! В подобных условиях осмотр может быть формальным. Почему бы и нет.
— Значит, так. Организуйте проверку несения службы внешнего и всех прочих колец охраны.
— Всех?
— Нет. Только тех, кто досматривает документы. Пошлите пару человек с липовыми, но максимально похожими пропусками. В самый пик прохождения пошлите. Когда толкотня. А сами наблюдайте. Кто лопухнется, пропустит — под трибунал. И на всю катушку. Чтобы другие зрение тренировали. Чтобы не спали на постах как…
— Есть!
— Теперь по наблюдению. Усильте группу парой-тройкой специалистов. Кем-нибудь из тех, кто из бывшего КГБ. Кто всю жизнь смотрит. И чтобы — в оба! Чтобы ни одну влетевшую или вылетевшую муху не пропустили. Чтобы с каждой полное досье сняли. Аппаратуру звуконаблюдения установили?
— Никак нет.
— Почему «никак»? Когда надо «как»!
— Мы не получали соответствующих распоряжений!
— Вы получили распоряжение разобраться с объектом. По полной программе. Какого ляха вам еще надо? Установить! Причем так установить, чтобы на каждый квадратный сантиметр! Вместо обоев!
— Могут возникнуть определенные трудности…
— Какие трудности?
— Объект практически не выходит из дома. А если выходит, то очень ненадолго. Мы не можем обработать помещение в его присутствии.
— Ну так сканируйте звук со стекол, пока не изыщете другие возможности.
— Данного класса аппаратура может использоваться только с вашего согласия.
— Считайте, что оно получено. Да, и еще, навесьте пару микрофонов на него. Чтобы мы каждую секунду знали, что он делает, с кем и о чем говорит. Ясно?
— Так точно!
— О любых изменениях по данному делу докладывать лично мне!
Ну не нравились начальнику президентской охраны люди, которые неделями не выходят из дома. А если выходят, то сразу — на встречу с Президентом страны. С «папой»!
Не нравятся — и все тут!
Глава 15
Гнусавый сидел в автомобиле. Уже час сидел. Потому что ехать было некуда. Куда надо, он уже приехал. Еще час назад. Теперь оставалось только ждать назначенного срока. Еще как минимум полчаса ждать.
Опять ждать! Разрешения зайти ждать!
Этой навязанной ему ночной гонкой, а потом этим бесконечным ожиданием «папу» города Краснозареченска ставили на место! А точнее, если не обманывать самого себя и окружающих, — ставили на колени! А может быть, и на четвереньки!
Гнусавый сидел, навалившись затылком на подголовник сиденья, и делал вид, что спит. Это единственное, что он мог делать в данных конкретных условиях. Чтобы не встречаться глазами со своими подручными и продемонстрировать относительную свою уверенность. Вот, мол, приехал на разборку — и сплю. Потому что никого не боюсь. Потому что спокоен как слон.
Охрана краснозареченского «папы», в отличие от него, не спала. Им это было не положено. Им было положено оберегать покой своего патрона. Отчего они сидели тихо, как мыши. А если решали перекурить, то выходили на улицу, бесшумно открывая и бесшумно закрывая дверцы. И курили, вздыхая и переглядываясь.
Охрана курила очень часто. Потому что нервничала. Охрана боялась остаться без «папы», без работы. Но еще больше боялась, что ей придется вступать в неравную борьбу с неизвестным и гораздо лучше вооруженным противником. Он даже вертолеты имеет с гранатометами.
Минутная стрелка приближалась к назначенному сроку.
Гнусавый спал. Сидя неподвижно, как покойник. И бледный, как покойник. Он боялся позволить себе лишний раз пошевелиться, размять затекшие, ноющие болью мышцы. Он опасался выдать своими ворочаньями свое беспокойство.
— Босс, время! — тронул его за плечо начальник охраны.
— А? Что? — «проснулся», сладко потянулся Гнусавый. — Уже? Хорошо вздремнул.
Из стоящего неподалеку дома вышел мужчина в камуфляжной куртке. И распахнул калитку.
— Заходите.
Гнусавый вылез из машины, попросил закурить, затянулся, пытаясь выиграть хотя бы минуты. Проиграв часы. Кончик сигареты слегка подрагивал в его пальцах, вырисовывая в воздухе дымом рваные зигзаги.
— Заходите! Вас ждут! — повторил мужчина.
— Сейчас, сейчас, — сказал кто-то из охранников.
Гнусавого хватило еще на две затяжки. После он сломал, бросил сигарету и не спеша, вразвалочку пошел к калитке. Слишком не спеша, слишком вразвалочку.
Охрана нерешительно, оглядываясь по сторонам, ожидая останавливающего окрика, двинулась следом за ним. Мужчина в калитке им не препятствовал.
Это был хороший признак, что пропустили охрану. Если бы с ним хотели разделаться, охрану оставили бы за забором. Разрешение на присутствие охраны — это знак уважения. Значит, дело не так плохо. Значит, есть шанс сторговаться.
— Сюда, — показал мужчина.
Все вошли в дом. Дом был большой. С одной-единственной во всю его площадь комнатой. Посреди которой на единственном кресле сидел, прикрыв глаза, человек. Один сидел. Больше ни кресел, ни стульев, ни скамеек не было. Больше сидеть было не на чем. И значит, присесть не приглашали.
Такое обхождение, а главное, полное отсутствие охраны в доме впечатляло. Так, чтобы не обыскать, не изъять у гостей стволы и чтобы допустить их к себе и при этом не открыть навстречу глаз, мог позволить себе только очень уверенный в своих силах человек. Только человек, уверенный, что, если с ним что-то случится, возмездие не заставит себя ждать. И придет обязательно. Для всех.
Гнусавый быстро огляделся, оценивая обстановку, сделал несколько шагов вперед, остановился, встал, широко раздвинув ноги и засунув руки в карманы плаща. Сзади столпилась его охрана.
— Здорово! — сказал человек в кресле, открывая глаза.
— Здорово.
— Ты, что ли. Гнусавый?
— Допустим.
— Допустим — не опустим, — усмехнулся человек. — Потолковать надо.
— С кем потолковать? — спросил, набравшись храбрости, Гнусавый.
— Со мной потолковать. А через меня еще с одним человеком. Про Мозгу слышал?
Про Мозгу Гнусавый слышал. Много разного слышал. И про удачливость, про фарт его. И про жестокость. Если требовалась жестокость — Мозга был птицей высокого полета. Мозга был авторитет.
— Про Мозгу слышал. Зачем я ему?
— Ты — ни за чем, — усмехнулся человек в кресле. — Город твой нужен. Вернее, бабки с города. Положенный процент.
— Я все, что положено, отстегиваю, — возразил Гнусавый. — Я чист.
— Это раньше было положено. А теперь другое положено. Теперь придется платить больше. И платить нам.
— Кому вам?
— Центру. Твой город — на нашей территории. А кто на территории, должен платить. Так сходка решила.
— Какая сходка?
— Авторитетов. Центральных областей. Куда твой город входит.
— А что остальные? Остальные города?
— Согласились.
— А кто не согласился?
— Того заменили. На тех, кто согласился.
— Значит, платить?
— Платить. Лучше платить.
— А если не платить?
— Если не платить — сам знаешь…
— Мне надо подумать.
— Думай. Здесь.
И человек в кресле закрыл глаза. Показывая, что готов ждать сколько угодно. Потому что ему было удобно ждать. В отличие от стоящих перед ним людей.
— Зачем деньги? — поинтересовался Гнусавый.
— Для дела.
— Для какого?
— Для общего. Для большого дела. Каких еще не было.
— Я буду с него что-то иметь?
— Будешь. С него все будут иметь. Если оно выгорит.
— А если не выгорит?
— Если не выгорит — значит, не выгорит.
— Сколько? — спросил главное Гнусавый. Человек назвал цифру. Очень серьезную цифру. Большую, чем Гнусавый предполагал в своих раскладках. И в худших своих предположениях.
— Таких денег у меня нет.
— Есть!
— Я привез выкладки. Там все написано. И все понятно. Там понятно, что таких денег у меня нет.
— Засунь свои бумаги… Сам знаешь, куда засунь. У тебя есть деньги. Мы навели справки. У тебя хватит денег платить даже больше, чем требуется. Но мы не лезем в твою бухгалтерию. Мы требуем только свое.
— Я согласен. Я согласен платить на четверть меньше.
— Ты будешь платить столько, сколько положено платить. Или не будешь платить ничего. И уже никому. И им тоже, — показал человек на охрану. — Другой «папа» будет иметь других помощников.
Сзади в затылок Гнусавому тяжело задышали охранники. Охранники не хотели лишаться «папы» и лишаться средств к безбедному, не связанному с физическими перегрузками существованию.
— Хорошо. Я согласен, — зло сказал Гнусавый. Сзади облегченно вздохнули и переступили с ноги на ногу сопровождающие Гнусавого полуофициальные лица.
— Добро. Ну а чтобы частично покрыть твои расходы, Мозга имеет к тебе предложение.
Гнусавый удивленно приподнял бровь.
— У тебя в городе есть войсковая часть. Склады. Устаревших типов вооружения. Мозга предлагает взаимовыгодный бизнес. Тем, что есть в тех складах.
— Я не занимаюсь торговлей оружием.
— Торговля оружием на сегодня самое прибыльное дело.
— Склады охраняются.
— Склады охраняют солдаты. Солдаты хотят пить водку и трахать баб, которых у них нет, но которые есть у тебя. Ты можешь организовать выгодный тебе и нам товарообмен. Натуральный товарообмен. То есть натурой — за товар. Прибыль с реализации пополам.
— Пополам мало. Мой риск выше.
— Твоего риска нет. В стране бардак. В армии тоже бардак. В случае чего, если обнаружат недостачу, посадят одного-двух солдат. И уволят в запас одного-двух прапорщиков. Милиции, если уцепится, дашь на лапу. С милицией у тебя все схвачено.
— Мне — шестьдесят. Вам — сорок, — предложил Гнусавый.
— Фифти-фифти. Или ничего. Сам ты никогда не сможешь реализовать ни одной противопехотной мины. Потому что не знаешь, кому реализовывать, как транспортировать и как перетаскивать через границу, Оружейный бизнес самый доходный. Но и самый сложный. Это тебе не паленой водкой алкашей спаивать. Подумай. Твоих усилий — мизер. Только водку найти и баб. А барыш будет больше, чем если толкнуть партию левых автомобилей.
Подумай. Но не более двух дней. Через два дня сообщи свое решение. После двух дней можешь нас не тревожить. После мы сами найдем ходы к твоим складам. На тебе свет клином не сошелся. И тогда уже никаких процентов. Тогда — все наше!
Человек в кресле закрыл глаза, показывая тем, что аудиенция закончена. Стоять дольше было бессмысленно. И унизительно.
Гнусавый повернулся и пошел к выходу. За ним, стараясь не шуметь, потянулись его заметно повеселевшие сподвижники. Которых в совсем недалеком будущем вместо хладных могил ждали подруги, жратва и водка.
Боя не случилось. Потому что случилась капитуляция. Безоговорочная, то есть по всем пунктам…
Опять ждать! Разрешения зайти ждать!
Этой навязанной ему ночной гонкой, а потом этим бесконечным ожиданием «папу» города Краснозареченска ставили на место! А точнее, если не обманывать самого себя и окружающих, — ставили на колени! А может быть, и на четвереньки!
Гнусавый сидел, навалившись затылком на подголовник сиденья, и делал вид, что спит. Это единственное, что он мог делать в данных конкретных условиях. Чтобы не встречаться глазами со своими подручными и продемонстрировать относительную свою уверенность. Вот, мол, приехал на разборку — и сплю. Потому что никого не боюсь. Потому что спокоен как слон.
Охрана краснозареченского «папы», в отличие от него, не спала. Им это было не положено. Им было положено оберегать покой своего патрона. Отчего они сидели тихо, как мыши. А если решали перекурить, то выходили на улицу, бесшумно открывая и бесшумно закрывая дверцы. И курили, вздыхая и переглядываясь.
Охрана курила очень часто. Потому что нервничала. Охрана боялась остаться без «папы», без работы. Но еще больше боялась, что ей придется вступать в неравную борьбу с неизвестным и гораздо лучше вооруженным противником. Он даже вертолеты имеет с гранатометами.
Минутная стрелка приближалась к назначенному сроку.
Гнусавый спал. Сидя неподвижно, как покойник. И бледный, как покойник. Он боялся позволить себе лишний раз пошевелиться, размять затекшие, ноющие болью мышцы. Он опасался выдать своими ворочаньями свое беспокойство.
— Босс, время! — тронул его за плечо начальник охраны.
— А? Что? — «проснулся», сладко потянулся Гнусавый. — Уже? Хорошо вздремнул.
Из стоящего неподалеку дома вышел мужчина в камуфляжной куртке. И распахнул калитку.
— Заходите.
Гнусавый вылез из машины, попросил закурить, затянулся, пытаясь выиграть хотя бы минуты. Проиграв часы. Кончик сигареты слегка подрагивал в его пальцах, вырисовывая в воздухе дымом рваные зигзаги.
— Заходите! Вас ждут! — повторил мужчина.
— Сейчас, сейчас, — сказал кто-то из охранников.
Гнусавого хватило еще на две затяжки. После он сломал, бросил сигарету и не спеша, вразвалочку пошел к калитке. Слишком не спеша, слишком вразвалочку.
Охрана нерешительно, оглядываясь по сторонам, ожидая останавливающего окрика, двинулась следом за ним. Мужчина в калитке им не препятствовал.
Это был хороший признак, что пропустили охрану. Если бы с ним хотели разделаться, охрану оставили бы за забором. Разрешение на присутствие охраны — это знак уважения. Значит, дело не так плохо. Значит, есть шанс сторговаться.
— Сюда, — показал мужчина.
Все вошли в дом. Дом был большой. С одной-единственной во всю его площадь комнатой. Посреди которой на единственном кресле сидел, прикрыв глаза, человек. Один сидел. Больше ни кресел, ни стульев, ни скамеек не было. Больше сидеть было не на чем. И значит, присесть не приглашали.
Такое обхождение, а главное, полное отсутствие охраны в доме впечатляло. Так, чтобы не обыскать, не изъять у гостей стволы и чтобы допустить их к себе и при этом не открыть навстречу глаз, мог позволить себе только очень уверенный в своих силах человек. Только человек, уверенный, что, если с ним что-то случится, возмездие не заставит себя ждать. И придет обязательно. Для всех.
Гнусавый быстро огляделся, оценивая обстановку, сделал несколько шагов вперед, остановился, встал, широко раздвинув ноги и засунув руки в карманы плаща. Сзади столпилась его охрана.
— Здорово! — сказал человек в кресле, открывая глаза.
— Здорово.
— Ты, что ли. Гнусавый?
— Допустим.
— Допустим — не опустим, — усмехнулся человек. — Потолковать надо.
— С кем потолковать? — спросил, набравшись храбрости, Гнусавый.
— Со мной потолковать. А через меня еще с одним человеком. Про Мозгу слышал?
Про Мозгу Гнусавый слышал. Много разного слышал. И про удачливость, про фарт его. И про жестокость. Если требовалась жестокость — Мозга был птицей высокого полета. Мозга был авторитет.
— Про Мозгу слышал. Зачем я ему?
— Ты — ни за чем, — усмехнулся человек в кресле. — Город твой нужен. Вернее, бабки с города. Положенный процент.
— Я все, что положено, отстегиваю, — возразил Гнусавый. — Я чист.
— Это раньше было положено. А теперь другое положено. Теперь придется платить больше. И платить нам.
— Кому вам?
— Центру. Твой город — на нашей территории. А кто на территории, должен платить. Так сходка решила.
— Какая сходка?
— Авторитетов. Центральных областей. Куда твой город входит.
— А что остальные? Остальные города?
— Согласились.
— А кто не согласился?
— Того заменили. На тех, кто согласился.
— Значит, платить?
— Платить. Лучше платить.
— А если не платить?
— Если не платить — сам знаешь…
— Мне надо подумать.
— Думай. Здесь.
И человек в кресле закрыл глаза. Показывая, что готов ждать сколько угодно. Потому что ему было удобно ждать. В отличие от стоящих перед ним людей.
— Зачем деньги? — поинтересовался Гнусавый.
— Для дела.
— Для какого?
— Для общего. Для большого дела. Каких еще не было.
— Я буду с него что-то иметь?
— Будешь. С него все будут иметь. Если оно выгорит.
— А если не выгорит?
— Если не выгорит — значит, не выгорит.
— Сколько? — спросил главное Гнусавый. Человек назвал цифру. Очень серьезную цифру. Большую, чем Гнусавый предполагал в своих раскладках. И в худших своих предположениях.
— Таких денег у меня нет.
— Есть!
— Я привез выкладки. Там все написано. И все понятно. Там понятно, что таких денег у меня нет.
— Засунь свои бумаги… Сам знаешь, куда засунь. У тебя есть деньги. Мы навели справки. У тебя хватит денег платить даже больше, чем требуется. Но мы не лезем в твою бухгалтерию. Мы требуем только свое.
— Я согласен. Я согласен платить на четверть меньше.
— Ты будешь платить столько, сколько положено платить. Или не будешь платить ничего. И уже никому. И им тоже, — показал человек на охрану. — Другой «папа» будет иметь других помощников.
Сзади в затылок Гнусавому тяжело задышали охранники. Охранники не хотели лишаться «папы» и лишаться средств к безбедному, не связанному с физическими перегрузками существованию.
— Хорошо. Я согласен, — зло сказал Гнусавый. Сзади облегченно вздохнули и переступили с ноги на ногу сопровождающие Гнусавого полуофициальные лица.
— Добро. Ну а чтобы частично покрыть твои расходы, Мозга имеет к тебе предложение.
Гнусавый удивленно приподнял бровь.
— У тебя в городе есть войсковая часть. Склады. Устаревших типов вооружения. Мозга предлагает взаимовыгодный бизнес. Тем, что есть в тех складах.
— Я не занимаюсь торговлей оружием.
— Торговля оружием на сегодня самое прибыльное дело.
— Склады охраняются.
— Склады охраняют солдаты. Солдаты хотят пить водку и трахать баб, которых у них нет, но которые есть у тебя. Ты можешь организовать выгодный тебе и нам товарообмен. Натуральный товарообмен. То есть натурой — за товар. Прибыль с реализации пополам.
— Пополам мало. Мой риск выше.
— Твоего риска нет. В стране бардак. В армии тоже бардак. В случае чего, если обнаружат недостачу, посадят одного-двух солдат. И уволят в запас одного-двух прапорщиков. Милиции, если уцепится, дашь на лапу. С милицией у тебя все схвачено.
— Мне — шестьдесят. Вам — сорок, — предложил Гнусавый.
— Фифти-фифти. Или ничего. Сам ты никогда не сможешь реализовать ни одной противопехотной мины. Потому что не знаешь, кому реализовывать, как транспортировать и как перетаскивать через границу, Оружейный бизнес самый доходный. Но и самый сложный. Это тебе не паленой водкой алкашей спаивать. Подумай. Твоих усилий — мизер. Только водку найти и баб. А барыш будет больше, чем если толкнуть партию левых автомобилей.
Подумай. Но не более двух дней. Через два дня сообщи свое решение. После двух дней можешь нас не тревожить. После мы сами найдем ходы к твоим складам. На тебе свет клином не сошелся. И тогда уже никаких процентов. Тогда — все наше!
Человек в кресле закрыл глаза, показывая тем, что аудиенция закончена. Стоять дольше было бессмысленно. И унизительно.
Гнусавый повернулся и пошел к выходу. За ним, стараясь не шуметь, потянулись его заметно повеселевшие сподвижники. Которых в совсем недалеком будущем вместо хладных могил ждали подруги, жратва и водка.
Боя не случилось. Потому что случилась капитуляция. Безоговорочная, то есть по всем пунктам…
Глава 16
Сходка молчала долго. Сходка молчала минут пять. Что для сборища подобного рода людей очень много. Настоящих авторитетов трудно вывести из душевного равновесия. И почти невозможно заставить показать свою растерянность. Авторитет не должен показывать свою растерянность. Он всегда должен помнить о своем высоком в иерархии преступного мира звании. Должен быть невозмутим и спокоен, как индейский вождь во время жертвенного обряда.
Всегда и везде.
Даже если выносит смертный приговор своему ближнему.
Даже если выносят смертный приговор ему.
Даже если эти приговоры приводятся в исполнение.
Он должен говорить, или многозначительно слушать, или спокойно размышлять о том, что предложить сходке, когда до него дойдет очередь. Но он не должен растерянно молчать, не зная, что сказать.
Но в этом случае авторитеты не знали, что сказать. Никогда они еще не имели дела с товаром, с которым имели дело сейчас. И с такого уровня решением, которое им предстояло принять сейчас. Никогда им еще не приходилось думать на уровне государственных мужей государств, имеющих на вооружении ядерное оружие. Они были просто мелкими уголовниками. Они не знали что делать с атомными бомбами, неожиданно свалившимися им в руки. И не хотели произносить банальные, которые им потом могут припомнить, слова. И поэтому пауза затягивалась.
На минуту.
На две.
На пять…
Дольше молчать было невозможно. Дольше молчать значило терять авторитет, который прежде всего…
— Атомное оружие не может быть товаром, — наконец произнес первую, прервавшую долгую тишину фразу авторитет из Твери.
Сказал просто. Уже без понтов. Потому что, когда дело доходит до обсуждения серьезных тем, содержание становится выше формы. И никто уже не подбирает изысканных слов.
Базар идет по существу.
— Почему не может? Товаром может быть все! Атомное оружие в том числе, — возразил Мозга, — чем атомное оружие хуже или лучше всего прочего ширпотреба, которым торгуют на каждом перекрестке? Чем в том числе торгуем все мы?
— Атомное оружие это атомное оружие! Это средство массового поражения. А вдруг какой-нибудь дурак надумает его использовать? По прямому назначению.
— А мы не будем продавать его дуракам. Будем продавать умным. Тем более что у дураков таких денег быть не может. Но я готов выслушать мнение каждого из присутствующих здесь. Потому что такое дело не может решаться одной головой. И одним капиталом.
Время Мозги вышло. Теперь он должен был уступить слово другим, чтобы узнать их авторитетное мнение.
Разговор встал на первый круг.
— Я сомневаюсь, — еще раз возразил авторитет из Твери, — атомное оружие — монополия государства. Оно принадлежит Большим Паханам. И только им. Если мы влезем в эту сферу, они поставят на уши всех: легавых, безопасность, армию. Они найдут нас и сотворят из нас фарш.
— Он прав. Они не будут смотреть, как мы таскаем из их арсеналов их атомные бомбы. Атомные бомбы не детские игрушки. За их пропажу спросят на всю катушку, — высказал свое мнение ярославец.
— Мы научились жить с ними мирно, потому что поделили сферы влияния. Мы отдали им политику и власть. Они нам торговлю. Бомбы — это власть и политика. Это не наша сфера. Если мы займемся бомбами, нарушится установившийся баланс. Начнется война. И еще неизвестно, кто победит. Да, мы можем выиграть много. Но мы и рискуем проиграть все, — сказал авторитет из Тамбова.
— Нэ надо дразныт свору дэлящих между собой кость псов. Если не хотытэ иметь дело со всей сворой, — задумчиво сказал московский грузин.
— Если мы тронем бомбу, они достанут нас. И мало не покажется, — покачал головой калужанин…
— Я не верю, что нам сойдет такое с рук…
— Много — хорошо. Но больше ведь не всегда значит лучше…
Мозга слушал суждения авторитетов, поворачивая голову в сторону каждого. И не выказывал никаких эмоций. Ни плохих, ни хороших. Он слушал так, как должен был слушать авторитет. Отстраненно.
Наконец круг мнений замкнулся. На нем. Он начал этот разговор. Ему и следовало выводить его на второй виток.
— Я выслушал вас. Каждого. И согласен с каждым. Бомбы — не простои товар, но ходовой товар. И дорогой товар. Самый дорогой из всех, с каким мы имели дело до сих пор. И еще это новый товар, которым никто никогда и нигде не занимался. Здесь у нас нет конкурентов. И, значит, цены будем назначать мы. Одни. Такие, какие пожелаем. И покупатель с этими ценами будет соглашаться. Вынужден будет соглашаться. Потому что деваться ему некуда. Потому что других предложений он не получит.
Атомное оружие — это товар будущего. Имеющий его будет иметь больше других. Будет иметь все! Мы можем отказаться от него сейчас. Но мы не можем заставить сделать то же самое других. И завтра будем покупать его у них по завышенным ценам. Потому что выгодный товар на прилавках не залеживается. Потому что если не мы, то кто-то другой.
— Да, тут он прав. Это очень перспективный товар. Особенно для тех, кто станет заниматься им первый…
— Товар хороший. Спору нет…
— Товар товаров…
— Но… Но это очень опасный товар. Самый опасный товар. Самый опасный из всех, с которым мы когда-то имели дело…
Сделка обещала выгоду. Но опасения были выше выгоды. Не усмирив страхи, нельзя было двигаться дальше.
— Ерунда. Мы пугаем сами себя, — уверенно сказал Мозга. — Вы знаете, что я десять лет торгую оружием. Разным. Я продавал все: БТРы, танки, пулеметы, гаубицы, мины, огнеметы… Которые стреляли в том числе и в российских солдат. И мне никто никогда не чинил никаких препятствий. С меня никто не спросил ни за танки, ни за убитых из них солдат. Никто даже не поинтересовался, откуда эти танки.
Сегодня государству до торговли нет никакого дела, в том числе до торговли оружием. У них другие заботы.
— Но это не просто оружие…
— Это списанное оружие. И, значит, никому не нужное оружие. От которого государство не знает, как избавиться. Мы с вами поможем ему решить эту проблему.
— Сколько мы будем иметь со сделки?
Разговор зашел на третий круг. От него зависело, видимо, окончательное решение.
— В десять раз больше, — показал Мозга на раскрытый «дипломат» с долларами, — за первую партию.
Сколько будет иметь он, никто не спросил. О личном доходе не спрашивают. Личный доход — личное дело каждого. Ссуживающий деньги отвечает за взятые деньги. И за обещанную прибыль.
— Какая сумма потребуется от нас?
— Втрое больше, чем в первый раз.
Дать втрое, чтобы взять вдесятеро, — это был хороший бизнес. Очень хороший бизнес.
— Какова будет первая партия?
— Три изделия.
— Гарантии?
— Гарантий нет.
И не могло быть.
Когда хочешь взять такую прибыль, стопроцентных гарантий ожидать нельзя. Это понимали все. Гарантии можно требовать под ожидаемый доход в сто процентов. Или в сто пятьдесят. Максимум в двести, но не выше того. Более крупную прибыль всегда сопровождает риск. Риск не получить ничего. Кроме жизни кредитора. Жизни Мозги, которая таких денег не стоит.
— Нам нужны подробности по первой сделке. Чтобы понять, что обещает вторая.
— То, что мы получили за первую сделку, вы видели. То, что я продал, вы знаете. Где купил и кому продал, я имею право не говорить.
Авторитеты согласно кивнули. Где брать и кому отдавать — это тайна продавца, с которой он берет свой навар. То, что известно всем, цены не имеет.
— Ты говорил, что это было не полное изделие. Что это была лишь часть его?
— Это была часть. Но главная часть, которая доказала покупателю возможность сделки и подтвердила возможности продавца. Теперь они будут платить. Платить не задумываясь. Чтобы получить все.
— Ты сможешь добыть все?
— Теперь смогу.
— Какое время понадобится до завершения сделки?
— Два-три месяца.
Вопросы были исчерпаны.
Все замолчали, чтобы принять внутри себя решение. Таков был неписаный ритуал. Чтобы прежде, чем сказать последнее слово, все взвесить. И уже никого не обвинять в том, что его ухватили за язык. И уже не отказываться от того, что сказал.
— Я слушаю вас, — сказал Мозга. И посмотрел на ближнего от себя авторитета, который должен был отвечать первым.
— Это очень необычное дело, — подал голос туляк, — и очень опасное дело. Мы никогда не занимались ничем подобным… Но это перспективное дело. Я готов рискнуть подписаться на него. Своими деньгами.
— Это опасное дело… Но оно обещает очень хороший навар. Я согласен.
— Согласен…
— Согласен…
— Согласен…
Черту подвел самый авторитетный из всех авторитетов:
— Мы готовы дать тебе деньги. Но мы выдвигаем одно условие. Дополнительное условие. Мы должны убедиться, что все это не блеф и не твое частное заблуждение, что товар существует и что его можно взять. Нам нужны доказательства. Ты можешь представить доказательства?
— Я могу представить доказательства. Я представлю доказательства в самое ближайшее время.
— Тогда считай, что сделка состоялась…
Всегда и везде.
Даже если выносит смертный приговор своему ближнему.
Даже если выносят смертный приговор ему.
Даже если эти приговоры приводятся в исполнение.
Он должен говорить, или многозначительно слушать, или спокойно размышлять о том, что предложить сходке, когда до него дойдет очередь. Но он не должен растерянно молчать, не зная, что сказать.
Но в этом случае авторитеты не знали, что сказать. Никогда они еще не имели дела с товаром, с которым имели дело сейчас. И с такого уровня решением, которое им предстояло принять сейчас. Никогда им еще не приходилось думать на уровне государственных мужей государств, имеющих на вооружении ядерное оружие. Они были просто мелкими уголовниками. Они не знали что делать с атомными бомбами, неожиданно свалившимися им в руки. И не хотели произносить банальные, которые им потом могут припомнить, слова. И поэтому пауза затягивалась.
На минуту.
На две.
На пять…
Дольше молчать было невозможно. Дольше молчать значило терять авторитет, который прежде всего…
— Атомное оружие не может быть товаром, — наконец произнес первую, прервавшую долгую тишину фразу авторитет из Твери.
Сказал просто. Уже без понтов. Потому что, когда дело доходит до обсуждения серьезных тем, содержание становится выше формы. И никто уже не подбирает изысканных слов.
Базар идет по существу.
— Почему не может? Товаром может быть все! Атомное оружие в том числе, — возразил Мозга, — чем атомное оружие хуже или лучше всего прочего ширпотреба, которым торгуют на каждом перекрестке? Чем в том числе торгуем все мы?
— Атомное оружие это атомное оружие! Это средство массового поражения. А вдруг какой-нибудь дурак надумает его использовать? По прямому назначению.
— А мы не будем продавать его дуракам. Будем продавать умным. Тем более что у дураков таких денег быть не может. Но я готов выслушать мнение каждого из присутствующих здесь. Потому что такое дело не может решаться одной головой. И одним капиталом.
Время Мозги вышло. Теперь он должен был уступить слово другим, чтобы узнать их авторитетное мнение.
Разговор встал на первый круг.
— Я сомневаюсь, — еще раз возразил авторитет из Твери, — атомное оружие — монополия государства. Оно принадлежит Большим Паханам. И только им. Если мы влезем в эту сферу, они поставят на уши всех: легавых, безопасность, армию. Они найдут нас и сотворят из нас фарш.
— Он прав. Они не будут смотреть, как мы таскаем из их арсеналов их атомные бомбы. Атомные бомбы не детские игрушки. За их пропажу спросят на всю катушку, — высказал свое мнение ярославец.
— Мы научились жить с ними мирно, потому что поделили сферы влияния. Мы отдали им политику и власть. Они нам торговлю. Бомбы — это власть и политика. Это не наша сфера. Если мы займемся бомбами, нарушится установившийся баланс. Начнется война. И еще неизвестно, кто победит. Да, мы можем выиграть много. Но мы и рискуем проиграть все, — сказал авторитет из Тамбова.
— Нэ надо дразныт свору дэлящих между собой кость псов. Если не хотытэ иметь дело со всей сворой, — задумчиво сказал московский грузин.
— Если мы тронем бомбу, они достанут нас. И мало не покажется, — покачал головой калужанин…
— Я не верю, что нам сойдет такое с рук…
— Много — хорошо. Но больше ведь не всегда значит лучше…
Мозга слушал суждения авторитетов, поворачивая голову в сторону каждого. И не выказывал никаких эмоций. Ни плохих, ни хороших. Он слушал так, как должен был слушать авторитет. Отстраненно.
Наконец круг мнений замкнулся. На нем. Он начал этот разговор. Ему и следовало выводить его на второй виток.
— Я выслушал вас. Каждого. И согласен с каждым. Бомбы — не простои товар, но ходовой товар. И дорогой товар. Самый дорогой из всех, с каким мы имели дело до сих пор. И еще это новый товар, которым никто никогда и нигде не занимался. Здесь у нас нет конкурентов. И, значит, цены будем назначать мы. Одни. Такие, какие пожелаем. И покупатель с этими ценами будет соглашаться. Вынужден будет соглашаться. Потому что деваться ему некуда. Потому что других предложений он не получит.
Атомное оружие — это товар будущего. Имеющий его будет иметь больше других. Будет иметь все! Мы можем отказаться от него сейчас. Но мы не можем заставить сделать то же самое других. И завтра будем покупать его у них по завышенным ценам. Потому что выгодный товар на прилавках не залеживается. Потому что если не мы, то кто-то другой.
— Да, тут он прав. Это очень перспективный товар. Особенно для тех, кто станет заниматься им первый…
— Товар хороший. Спору нет…
— Товар товаров…
— Но… Но это очень опасный товар. Самый опасный товар. Самый опасный из всех, с которым мы когда-то имели дело…
Сделка обещала выгоду. Но опасения были выше выгоды. Не усмирив страхи, нельзя было двигаться дальше.
— Ерунда. Мы пугаем сами себя, — уверенно сказал Мозга. — Вы знаете, что я десять лет торгую оружием. Разным. Я продавал все: БТРы, танки, пулеметы, гаубицы, мины, огнеметы… Которые стреляли в том числе и в российских солдат. И мне никто никогда не чинил никаких препятствий. С меня никто не спросил ни за танки, ни за убитых из них солдат. Никто даже не поинтересовался, откуда эти танки.
Сегодня государству до торговли нет никакого дела, в том числе до торговли оружием. У них другие заботы.
— Но это не просто оружие…
— Это списанное оружие. И, значит, никому не нужное оружие. От которого государство не знает, как избавиться. Мы с вами поможем ему решить эту проблему.
— Сколько мы будем иметь со сделки?
Разговор зашел на третий круг. От него зависело, видимо, окончательное решение.
— В десять раз больше, — показал Мозга на раскрытый «дипломат» с долларами, — за первую партию.
Сколько будет иметь он, никто не спросил. О личном доходе не спрашивают. Личный доход — личное дело каждого. Ссуживающий деньги отвечает за взятые деньги. И за обещанную прибыль.
— Какая сумма потребуется от нас?
— Втрое больше, чем в первый раз.
Дать втрое, чтобы взять вдесятеро, — это был хороший бизнес. Очень хороший бизнес.
— Какова будет первая партия?
— Три изделия.
— Гарантии?
— Гарантий нет.
И не могло быть.
Когда хочешь взять такую прибыль, стопроцентных гарантий ожидать нельзя. Это понимали все. Гарантии можно требовать под ожидаемый доход в сто процентов. Или в сто пятьдесят. Максимум в двести, но не выше того. Более крупную прибыль всегда сопровождает риск. Риск не получить ничего. Кроме жизни кредитора. Жизни Мозги, которая таких денег не стоит.
— Нам нужны подробности по первой сделке. Чтобы понять, что обещает вторая.
— То, что мы получили за первую сделку, вы видели. То, что я продал, вы знаете. Где купил и кому продал, я имею право не говорить.
Авторитеты согласно кивнули. Где брать и кому отдавать — это тайна продавца, с которой он берет свой навар. То, что известно всем, цены не имеет.
— Ты говорил, что это было не полное изделие. Что это была лишь часть его?
— Это была часть. Но главная часть, которая доказала покупателю возможность сделки и подтвердила возможности продавца. Теперь они будут платить. Платить не задумываясь. Чтобы получить все.
— Ты сможешь добыть все?
— Теперь смогу.
— Какое время понадобится до завершения сделки?
— Два-три месяца.
Вопросы были исчерпаны.
Все замолчали, чтобы принять внутри себя решение. Таков был неписаный ритуал. Чтобы прежде, чем сказать последнее слово, все взвесить. И уже никого не обвинять в том, что его ухватили за язык. И уже не отказываться от того, что сказал.
— Я слушаю вас, — сказал Мозга. И посмотрел на ближнего от себя авторитета, который должен был отвечать первым.
— Это очень необычное дело, — подал голос туляк, — и очень опасное дело. Мы никогда не занимались ничем подобным… Но это перспективное дело. Я готов рискнуть подписаться на него. Своими деньгами.
— Это опасное дело… Но оно обещает очень хороший навар. Я согласен.
— Согласен…
— Согласен…
— Согласен…
Черту подвел самый авторитетный из всех авторитетов:
— Мы готовы дать тебе деньги. Но мы выдвигаем одно условие. Дополнительное условие. Мы должны убедиться, что все это не блеф и не твое частное заблуждение, что товар существует и что его можно взять. Нам нужны доказательства. Ты можешь представить доказательства?
— Я могу представить доказательства. Я представлю доказательства в самое ближайшее время.
— Тогда считай, что сделка состоялась…
Глава 17
В это утро представитель арабского шейха Иван Васильевич Иванов не пил. И его партнеры-собутыльники тоже не пили. В это утро, несмотря на мучительное похмелье предыдущей недели, не пил никто. Потому что это был день сделки.
Представитель и партнеры бессмысленно слонялись из угла в угол по гостиничному номеру, то и дело заворачивая в ванную комнату, где жадно прикладывались к крану с холодной водой.
— Вы уверены, что сделка состоится? — каждые пять минут спрашивал представитель шейха.
— Да! Да! — хором орали партнеры, ожесточенно кивая головами. — Как можно! Если договорились железно!
— Ну и когда? — уточнял представитель.
— Скоро. Уже совсем скоро. Уже совсем чуть-чуть, отвечали бывшие собутыльники. — Если шеф обещал, значит, так и будет!
— Что будет?
— То, что обещал!..
В полдень к гостинице подрулила заляпанная грязью иномарка шефа.
— Готовы? — с порога спросил он.
— Мы — да. А вы?
— Мы всегда готовы. С октябрятского возраста. Сейчас поедем смотреть товар.
— Где?
— Там.
— Мы куда-то поедем?
— Да. Тут. В одно место. Недалеко. Деньги с собой?
— А сколько надо?
— Все надо. Все, что есть.
— Но только на образцы. Остальное потом.
— Хорошо. Только на образцы.
Представитель открыл стенной шкаф и вытащил из него здоровенный металлический с шифрозамком кейс.
Собутыльники жадно взглянули на импортный, ручной носки сейф. Прикинули на глазок его внутренние объемы и быстро пересчитали предполагаемое содержимое на водку. Подобную конвертацию долларов в поллитровки способен в уме произвести только российский человек, потому что никто другой превращать денежные знаки иностранного достоинства в сложной конфигурации объемы, заполненные градусами, не умеет. Даже с помощью особо умных компьютеров.
По самым скромным прикидкам, деление зеленых бумажек на стеклянную, известной вместимости тару, помноженную на 40, выливалось в… небольшое водочное озеро. Из которого хлебать — не перехлебать.
Представитель вытащил из специального отделения кейса наручники и застегнул их на руке.
— О'кей. Я готов.
— А наручники зачем? — настороженно спросил щеф. — А впрочем, все равно…
Вся компания села в автомобиль и отбыла в неизвестном всем, кроме шефа, направлении.
Ехали долго. Вначале по улицам, потом по загородной бетонке, по суженному до одной полосы асфальту, по грейдеру, потом, на каждой выбоине наклоняясь и наваливаясь друг на друга, — по разбитому тракторами проселку.
— Когда? — то и дело спрашивал представитель..
— Скоро, — отвечал шеф. Свернули в лес. И остановились.
— Здесь наконец?
— Нет. Надо еще пешком пройти немного.
— Зачем пешком?
— Тут дело такое… Там, за леском, воинская часть. Полигон. Туда через пять минут подгонят технику. Ну, чтобы испытать, пострелять. Как вы просили. Если поехать на машине, то гораздо дольше. И могут заметить. А если напрямую — рукой подать. И никаких лишних глаз. Ну что, пошли?
— Раз так — пошли.
Все вылезли из машины.
— Куда?
— Вон туда.
В направлении «вон туда» сплошной стеной стоял лес.
— Нам только этот перелесок пройти. А там сразу. Пошли. Ну не стоять же на опушке, как вон те обросшие опятами пеньки…
Ветки сомкнулись, и почти сразу же стала видна поляна, мало похожая на полигон. На поляне стояла еще одна иномарка. Совершенно не напоминающая ни танк «Т-80», ни даже броневик. Но очень — иномарку шефа. Возле машины томились ожиданием четверо крупного телосложения парней. Они переминались с ноги на ногу, курили и о чем-то переговаривались.
— А где же полигон? — наивно спросил представитель. И остановился.
Сзади, прямо за его спиной, встал шеф. И легонько подтолкнул вперед.
— Там полигон. Там. Сейчас увидишь полигон.
Парни заметили вышедших на поляну людей и вразвалочку направились им навстречу.
Представитель и партнеры бессмысленно слонялись из угла в угол по гостиничному номеру, то и дело заворачивая в ванную комнату, где жадно прикладывались к крану с холодной водой.
— Вы уверены, что сделка состоится? — каждые пять минут спрашивал представитель шейха.
— Да! Да! — хором орали партнеры, ожесточенно кивая головами. — Как можно! Если договорились железно!
— Ну и когда? — уточнял представитель.
— Скоро. Уже совсем скоро. Уже совсем чуть-чуть, отвечали бывшие собутыльники. — Если шеф обещал, значит, так и будет!
— Что будет?
— То, что обещал!..
В полдень к гостинице подрулила заляпанная грязью иномарка шефа.
— Готовы? — с порога спросил он.
— Мы — да. А вы?
— Мы всегда готовы. С октябрятского возраста. Сейчас поедем смотреть товар.
— Где?
— Там.
— Мы куда-то поедем?
— Да. Тут. В одно место. Недалеко. Деньги с собой?
— А сколько надо?
— Все надо. Все, что есть.
— Но только на образцы. Остальное потом.
— Хорошо. Только на образцы.
Представитель открыл стенной шкаф и вытащил из него здоровенный металлический с шифрозамком кейс.
Собутыльники жадно взглянули на импортный, ручной носки сейф. Прикинули на глазок его внутренние объемы и быстро пересчитали предполагаемое содержимое на водку. Подобную конвертацию долларов в поллитровки способен в уме произвести только российский человек, потому что никто другой превращать денежные знаки иностранного достоинства в сложной конфигурации объемы, заполненные градусами, не умеет. Даже с помощью особо умных компьютеров.
По самым скромным прикидкам, деление зеленых бумажек на стеклянную, известной вместимости тару, помноженную на 40, выливалось в… небольшое водочное озеро. Из которого хлебать — не перехлебать.
Представитель вытащил из специального отделения кейса наручники и застегнул их на руке.
— О'кей. Я готов.
— А наручники зачем? — настороженно спросил щеф. — А впрочем, все равно…
Вся компания села в автомобиль и отбыла в неизвестном всем, кроме шефа, направлении.
Ехали долго. Вначале по улицам, потом по загородной бетонке, по суженному до одной полосы асфальту, по грейдеру, потом, на каждой выбоине наклоняясь и наваливаясь друг на друга, — по разбитому тракторами проселку.
— Когда? — то и дело спрашивал представитель..
— Скоро, — отвечал шеф. Свернули в лес. И остановились.
— Здесь наконец?
— Нет. Надо еще пешком пройти немного.
— Зачем пешком?
— Тут дело такое… Там, за леском, воинская часть. Полигон. Туда через пять минут подгонят технику. Ну, чтобы испытать, пострелять. Как вы просили. Если поехать на машине, то гораздо дольше. И могут заметить. А если напрямую — рукой подать. И никаких лишних глаз. Ну что, пошли?
— Раз так — пошли.
Все вылезли из машины.
— Куда?
— Вон туда.
В направлении «вон туда» сплошной стеной стоял лес.
— Нам только этот перелесок пройти. А там сразу. Пошли. Ну не стоять же на опушке, как вон те обросшие опятами пеньки…
Ветки сомкнулись, и почти сразу же стала видна поляна, мало похожая на полигон. На поляне стояла еще одна иномарка. Совершенно не напоминающая ни танк «Т-80», ни даже броневик. Но очень — иномарку шефа. Возле машины томились ожиданием четверо крупного телосложения парней. Они переминались с ноги на ногу, курили и о чем-то переговаривались.
— А где же полигон? — наивно спросил представитель. И остановился.
Сзади, прямо за его спиной, встал шеф. И легонько подтолкнул вперед.
— Там полигон. Там. Сейчас увидишь полигон.
Парни заметили вышедших на поляну людей и вразвалочку направились им навстречу.