Во второй половине дня ребята снова были в городе: добрались на товарнике. Голодные и замёрзшие, они не стали ждать трамвая, а доехали до дома на такси. У ворот их встретил Шурка и закричал «ура».
— Где Таня? — спросил Петька.
— Спит. Ночью к ней вор лез. Она из ружья в потолок долбанула…
Таня встретила ребят радостно. Кивнула на чемодан:
— Гарновского?
— Его, извините, за пардон, — ответил Шурка. Он разделся и, предвкушая удовольствие, потёр ладони:
Давайте чемодан, извините за пардон, потрошить.
— Успеешь, Шурка, дай хоть отогреться и поесть.
— Проснитесь, хозяин, приехали.
Гарновский открыл глаза, рывком сел. Увидел направленный на него пистолет и спокойным голосом попросил показать удостоверение. Человек, будивший его, вынул из кармана красную книжечку с золотым гербом СССР.
— А ордер на арест есть? спросил Гарновский и, прикрыв рот ладошкой, зевнул. — Я еду в отпуск и везу с собой карты давно пропавшей экспедиции. Хочу в одиночестве поработать, продумать будущую трассу. Поэтому я и попросил у вас документы. Вы простите, но дело у меня государственное.
От такого ответа сотрудники милиции опешили. В купе заглянул человек в штатском и глухим голосом предупредил:
— Через две минуты станция, и шёпотом приказал: — Быстро одевайся, Аква.
Резидент дёрнулся как от удара электрическим током. На станции вышли спокойно. Гарновский в шляпе и с тростью шёл впереди и нёс чемодан. В город его доставили самолётом. Был уже день, когда Акву вместе с чемоданом препроводили в кабинет начальника следственного отдела контрразведки майора Платонова,
— Прошу, Гарновский, быть откровенным. Вас спасёт от расстрела только чистосердечное признание. Времени у нас нет. Через два дня в Катушевск прибывает агент для связи с вами. Тот, — которому вы должны передать, — Владимир Иванович кивнул на чемодан, — документы. И открою вам секрет — вместе с чемоданом, как сообщила наша разведка, они намеревались увезти за границу и вас.
В углу работал большой магнитофон, похожий на фанерную тумбочку. Неторопливо крутилась тяжёлая кассета с плёнкой.
— Я ничего не знаю, — ответил Гарновский.
Документы пропавшей экспедиции я нашёл в бочке на берегу после наводнения. Решил их обработать в отпуске, какую пользу они…
— Гарновский, встаньте. Подойдите и посмотрите на эту цветную занавеску.
Волоча левую ногу, Гарновский подошёл к деревянной полированной раме и уставился на шторку с голубыми цветами.
Солдат, сидящий за пишущей машинкой, щёлкнул переключателем. Шторка, колыхаясь, поднялась вверх. За ней оказалась витрина из толстого стекла. Гарновский вздрогнул. Там, в комнате за стеклом, сидели на скамейке его агенты: Метелкин, по кличке Крот, Каплин, по кличке Плясун, слюнявый Вадов, по кличке Иуда, Скобеев, радист дальней связи, по кличке Глобус. И ещё кто-то, кажется, уголовники, которые достали дли «Аквы» незаполненные паспорта.
Гарновскому сделалось плохо, брякнула трость, и он, обмякнув, сел на пол. Шторка сразу опустилась. Солдаты подняли Гарновского и плюхнули в мягкое кресло. Он дышал сипло, как рваная гармошка. Откашлялся, сел поудобней в кресле, вытянул левую ногу. Солдат поставил перед ним графин с томатным соком и стакан. У меня к вам просьба: в тюрьме меня с ними вместе не держите. Резидент указал рукой на цветную перегородку. Никогда вы их больше не увидите, Аква.
Гарновский выпил стакан сока, глаженым платочком обтёр губы и, прикрыв сонно глаза, стал рассказывать:
— В девятнадцатом году моего отца завербовал генерал Шильников. Но я считаю, что отец пошёл к нему добровольно, потому что революция лишила его миллионного состояния, которое он должен был получить от купца Хаменова, своего тестя. Моя мама была младшей дочерью купца Хаменова. Мой отец поставлял Шильникову агентурные данные, выполняя его поручения. Они готовили восстание в Братском районе. Потом отец исчез и появился года через полтора. Я в то время учился в университете на геологическом факультете. Дела у меня шли неважно, сокурсники относились ко мне предвзято. Я под всякими предлогами избегал физического труда. Не ходил грузить платформы, не участвовал в строительстве городской больницы. И резко выступил на собрании, когда вся комсомолия пошла вытаскивать бревна из Ангары. Моя подруга простыла тогда в ледяной воде и попала в больницу. Ректору я написал гневное письмо, но отправить его не успел, появился мой отец. Я почувствовал, что он приехал из-за кордона. Он велел мне немедленно идти в университет и на собрании покаяться и впредь участвовать во всех работах. Он сказал, что скоро все изменится, а сейчас надо вести себя, как вся чернь. Его просьбу я выполнил. И вскоре, когда по заданию комитета комсомола все пошли на строительство овощехранилища, я один из всех перевыполнил норму по рытью котлована. Обо мне написали в стенгазете. Хвалили. Отношение ко мне изменялось. Однажды отец попросил выкрасть из университетского геологического музея образцы пород, собранных по северу Байкала, Лены и Ангары. В университете был в ту пору ремонт, и я сделал это без особого труда. Потом он научил меня владеть фотоаппаратом, и велел переснять карты этих же северных районов, напомнил мне об осторожности. Задание отца я выполнил, когда нам дали эти карты для курсовой работы.
— Как вам удалось скрывать фотоаппарат?
— Он был миниатюрный, чуть больше спичечной коробки. Я его прятал во внутреннем кармане пиджака.
— Как звали вашу подругу, которая заболела воспалением лёгких?
Гарновский удивился такому вопросу
— Людмила Федосеева,
— Опишите её.
— Чёрные глаза и волосы, Смуглое лицо. Изумительной красоты зубы. Жила в общежитии. Родом из Верхнеудинска.
— Ваш отец её знал?
— Нет.
— Где она сейчас?
Гарновский тяжело вздохнул:
— Погибла на фронте в первый месяц войны. Читал о её подвиге в журнале «Огонёк». Один на один пошла на танк и подорвала его… Итак, потом отец исчез. Я знал, что он готовит восстание кулаков в Братском районе. Зимой 1930 года отец вновь появился в городе, передал мне задание под кодовым названием «Аква», по-русски вода, познакомил с Метелкиным и ещё с теми, кто сейчас сидит у вас за стеклом. Я назначался главным. Мне это льстило. Места тайников, где в дальнейшем для нас положат деньги, портативные рации и питание к ним, знал только я один. Я вам их назову.
— Мы знаем. Вы лучше скажите, как вам стало известно, что в Катушевск пятнадцатого числа прибывает связник?
— Не знал. Мне ещё тогда было приказано появляться в Катушевске каждый год с 15 по 20 декабря,
Я появлялся, но на связь ко мне никто не выходил.
Может, и сейчас не выйдет?
— Где ваш отец?
— В 1933 году, во время восстания кулаков в Братском районе, он был убит. Я узнал это на открытом судебном процессе, когда здесь, в городе, судили кулаков.
— Кто из них вас знал?
— Никто. В лицо меня знал только отец. У меня мысль, которую я могу сказать только лично вам.
Платонов пододвинул к краю стола листок бумаги:
— Пожалуйста, напишите.
Дрожащей рукой Гарновский взял карандаш и написал всего две строчки. Платонов прочитал. Вынул спички, поджёг листочек и положил его в стеклянную пепельницу.
— Всё зависит от того, насколько правдиво вы нам расскажете. А теперь ответьте на такой вопрос: комсомольцев Жмыхина и Котельникову вы специально бросили в тайге?
Гарновский отшвырнул трость, сбросил шляпу, обидчиво засопел:
— Не было у меня такой мысли и не могло быть. Я обыкновенный трус. Я убил лошадь и думал, пока волки будут её жрать, спасусь. Их я послал вперёд, чтоб успеть выйти в эфир. Они мне нужны были, как воздух. Дело в том, что в Катушевске я должен стоять у гостиницы с двумя людьми. Они должны быть обязательно младше меня. И второе требование, один мой спутник должен быть мужского пола, другой — женского. Это мой пароль. Поэтому Котельникова и Жмыхин для меня были находкой. Я их хотел взять с собой в Катушевск.
— А словесный пароль?
— Никакого. Я должен три дня подряд появляться у гостиницы с двумя людьми. Одет я должен быть вот так, как сейчас.
Владимир Иванович нахмурил брови.
— А детей потом куда?
— Честно скажу, убивать их я лично не стал бы.
— А что у вас произошло с Жуховым?
— Я думаю он работал (да будет ему земля пухом) на какую-то другую разведку. Я подозреваю — на Англию или Францию.
— А кто его убил?
Гарновский заволновался. Вспотели ладони. Лицо побелело. — Стрелял Метелкин. Без моего ведома. Стрелял в тот момент, когда Жухов обнаружил бочку с пропавшими документами. Чтобы отвести уголовный розыск от Метелкина, я велел жуховские вещи подбросить Челпанову.
— Кто у Самоволина рылся?
— Я рылся. Шапку с сеном на голову надел и залез, документы искал.
— Кто сжёг дом на Байкале у капитана «Таёжницы»?
— Каплин. Взял старые лоции, — Гарновский кивнул на чемодан, — а дом, дурак, сжёг. У них — Метелкина, Каплина, Скобеева, Вадова — замашки кулацкие…
Владимир Иванович нажал кнопку и попросил в микрофон:
— Ольга Филипповна, пригласите экспертов для вскрытия чемодана.
Арестованный заискивающе посмотрел в глаза майору Платонову:
— Скажите, мне жизнь сохранят?
— Сохранят, если вы будете откровенны даже в мелочах.
Резидент оживился:
— Я для СССР ничего плохого ещё не успел сделать.
— А проект дороги типа «Радуга»?
В кабинет вошли три женщины и мужчина в белых халатах. На руках у них были тонкие резиновые перчатки. Попросили у Гарновского ключи. Мужчина поставил на стол чемодан. Щёлкнули замки. Эксперты подняли крышку.
Гарновский, привстав, взглянул в чемодан и вскрикнул. Затем тупо уставился на него. Ровными рядами там лежали старые учебники и кусок штукатурки, на котором было написано красным фломастером: «Смерть тебе, предатель Родины».
— Под-ме-нили, — едва вышептал Гарновский.
ГЛАВА 17
— Где Таня? — спросил Петька.
— Спит. Ночью к ней вор лез. Она из ружья в потолок долбанула…
Таня встретила ребят радостно. Кивнула на чемодан:
— Гарновского?
— Его, извините, за пардон, — ответил Шурка. Он разделся и, предвкушая удовольствие, потёр ладони:
Давайте чемодан, извините за пардон, потрошить.
— Успеешь, Шурка, дай хоть отогреться и поесть.
Радиограмма из Токио:Гарновского арестовали ночью, когда весь вагон крепко спал. Резидент не сопротивлялся. Он спал и не слышал, как в дверь проскользнули два человека. Один отошёл в угол купе и направил на спящего ствол пистолета. Другой, приготовившись к любой неожиданности, стал будить Гарновского:
…Американское судно «Марука сан» будет в Катушевске пятнадцатого. Желаю удачи.
Авдеев
— Проснитесь, хозяин, приехали.
Гарновский открыл глаза, рывком сел. Увидел направленный на него пистолет и спокойным голосом попросил показать удостоверение. Человек, будивший его, вынул из кармана красную книжечку с золотым гербом СССР.
— А ордер на арест есть? спросил Гарновский и, прикрыв рот ладошкой, зевнул. — Я еду в отпуск и везу с собой карты давно пропавшей экспедиции. Хочу в одиночестве поработать, продумать будущую трассу. Поэтому я и попросил у вас документы. Вы простите, но дело у меня государственное.
От такого ответа сотрудники милиции опешили. В купе заглянул человек в штатском и глухим голосом предупредил:
— Через две минуты станция, и шёпотом приказал: — Быстро одевайся, Аква.
Резидент дёрнулся как от удара электрическим током. На станции вышли спокойно. Гарновский в шляпе и с тростью шёл впереди и нёс чемодан. В город его доставили самолётом. Был уже день, когда Акву вместе с чемоданом препроводили в кабинет начальника следственного отдела контрразведки майора Платонова,
— Прошу, Гарновский, быть откровенным. Вас спасёт от расстрела только чистосердечное признание. Времени у нас нет. Через два дня в Катушевск прибывает агент для связи с вами. Тот, — которому вы должны передать, — Владимир Иванович кивнул на чемодан, — документы. И открою вам секрет — вместе с чемоданом, как сообщила наша разведка, они намеревались увезти за границу и вас.
В углу работал большой магнитофон, похожий на фанерную тумбочку. Неторопливо крутилась тяжёлая кассета с плёнкой.
— Я ничего не знаю, — ответил Гарновский.
Документы пропавшей экспедиции я нашёл в бочке на берегу после наводнения. Решил их обработать в отпуске, какую пользу они…
— Гарновский, встаньте. Подойдите и посмотрите на эту цветную занавеску.
Волоча левую ногу, Гарновский подошёл к деревянной полированной раме и уставился на шторку с голубыми цветами.
Солдат, сидящий за пишущей машинкой, щёлкнул переключателем. Шторка, колыхаясь, поднялась вверх. За ней оказалась витрина из толстого стекла. Гарновский вздрогнул. Там, в комнате за стеклом, сидели на скамейке его агенты: Метелкин, по кличке Крот, Каплин, по кличке Плясун, слюнявый Вадов, по кличке Иуда, Скобеев, радист дальней связи, по кличке Глобус. И ещё кто-то, кажется, уголовники, которые достали дли «Аквы» незаполненные паспорта.
Гарновскому сделалось плохо, брякнула трость, и он, обмякнув, сел на пол. Шторка сразу опустилась. Солдаты подняли Гарновского и плюхнули в мягкое кресло. Он дышал сипло, как рваная гармошка. Откашлялся, сел поудобней в кресле, вытянул левую ногу. Солдат поставил перед ним графин с томатным соком и стакан. У меня к вам просьба: в тюрьме меня с ними вместе не держите. Резидент указал рукой на цветную перегородку. Никогда вы их больше не увидите, Аква.
Гарновский выпил стакан сока, глаженым платочком обтёр губы и, прикрыв сонно глаза, стал рассказывать:
— В девятнадцатом году моего отца завербовал генерал Шильников. Но я считаю, что отец пошёл к нему добровольно, потому что революция лишила его миллионного состояния, которое он должен был получить от купца Хаменова, своего тестя. Моя мама была младшей дочерью купца Хаменова. Мой отец поставлял Шильникову агентурные данные, выполняя его поручения. Они готовили восстание в Братском районе. Потом отец исчез и появился года через полтора. Я в то время учился в университете на геологическом факультете. Дела у меня шли неважно, сокурсники относились ко мне предвзято. Я под всякими предлогами избегал физического труда. Не ходил грузить платформы, не участвовал в строительстве городской больницы. И резко выступил на собрании, когда вся комсомолия пошла вытаскивать бревна из Ангары. Моя подруга простыла тогда в ледяной воде и попала в больницу. Ректору я написал гневное письмо, но отправить его не успел, появился мой отец. Я почувствовал, что он приехал из-за кордона. Он велел мне немедленно идти в университет и на собрании покаяться и впредь участвовать во всех работах. Он сказал, что скоро все изменится, а сейчас надо вести себя, как вся чернь. Его просьбу я выполнил. И вскоре, когда по заданию комитета комсомола все пошли на строительство овощехранилища, я один из всех перевыполнил норму по рытью котлована. Обо мне написали в стенгазете. Хвалили. Отношение ко мне изменялось. Однажды отец попросил выкрасть из университетского геологического музея образцы пород, собранных по северу Байкала, Лены и Ангары. В университете был в ту пору ремонт, и я сделал это без особого труда. Потом он научил меня владеть фотоаппаратом, и велел переснять карты этих же северных районов, напомнил мне об осторожности. Задание отца я выполнил, когда нам дали эти карты для курсовой работы.
— Как вам удалось скрывать фотоаппарат?
— Он был миниатюрный, чуть больше спичечной коробки. Я его прятал во внутреннем кармане пиджака.
— Как звали вашу подругу, которая заболела воспалением лёгких?
Гарновский удивился такому вопросу
— Людмила Федосеева,
— Опишите её.
— Чёрные глаза и волосы, Смуглое лицо. Изумительной красоты зубы. Жила в общежитии. Родом из Верхнеудинска.
— Ваш отец её знал?
— Нет.
— Где она сейчас?
Гарновский тяжело вздохнул:
— Погибла на фронте в первый месяц войны. Читал о её подвиге в журнале «Огонёк». Один на один пошла на танк и подорвала его… Итак, потом отец исчез. Я знал, что он готовит восстание кулаков в Братском районе. Зимой 1930 года отец вновь появился в городе, передал мне задание под кодовым названием «Аква», по-русски вода, познакомил с Метелкиным и ещё с теми, кто сейчас сидит у вас за стеклом. Я назначался главным. Мне это льстило. Места тайников, где в дальнейшем для нас положат деньги, портативные рации и питание к ним, знал только я один. Я вам их назову.
— Мы знаем. Вы лучше скажите, как вам стало известно, что в Катушевск пятнадцатого числа прибывает связник?
— Не знал. Мне ещё тогда было приказано появляться в Катушевске каждый год с 15 по 20 декабря,
Я появлялся, но на связь ко мне никто не выходил.
Может, и сейчас не выйдет?
— Где ваш отец?
— В 1933 году, во время восстания кулаков в Братском районе, он был убит. Я узнал это на открытом судебном процессе, когда здесь, в городе, судили кулаков.
— Кто из них вас знал?
— Никто. В лицо меня знал только отец. У меня мысль, которую я могу сказать только лично вам.
Платонов пододвинул к краю стола листок бумаги:
— Пожалуйста, напишите.
Дрожащей рукой Гарновский взял карандаш и написал всего две строчки. Платонов прочитал. Вынул спички, поджёг листочек и положил его в стеклянную пепельницу.
— Всё зависит от того, насколько правдиво вы нам расскажете. А теперь ответьте на такой вопрос: комсомольцев Жмыхина и Котельникову вы специально бросили в тайге?
Гарновский отшвырнул трость, сбросил шляпу, обидчиво засопел:
— Не было у меня такой мысли и не могло быть. Я обыкновенный трус. Я убил лошадь и думал, пока волки будут её жрать, спасусь. Их я послал вперёд, чтоб успеть выйти в эфир. Они мне нужны были, как воздух. Дело в том, что в Катушевске я должен стоять у гостиницы с двумя людьми. Они должны быть обязательно младше меня. И второе требование, один мой спутник должен быть мужского пола, другой — женского. Это мой пароль. Поэтому Котельникова и Жмыхин для меня были находкой. Я их хотел взять с собой в Катушевск.
— А словесный пароль?
— Никакого. Я должен три дня подряд появляться у гостиницы с двумя людьми. Одет я должен быть вот так, как сейчас.
Владимир Иванович нахмурил брови.
— А детей потом куда?
— Честно скажу, убивать их я лично не стал бы.
— А что у вас произошло с Жуховым?
— Я думаю он работал (да будет ему земля пухом) на какую-то другую разведку. Я подозреваю — на Англию или Францию.
— А кто его убил?
Гарновский заволновался. Вспотели ладони. Лицо побелело. — Стрелял Метелкин. Без моего ведома. Стрелял в тот момент, когда Жухов обнаружил бочку с пропавшими документами. Чтобы отвести уголовный розыск от Метелкина, я велел жуховские вещи подбросить Челпанову.
— Кто у Самоволина рылся?
— Я рылся. Шапку с сеном на голову надел и залез, документы искал.
— Кто сжёг дом на Байкале у капитана «Таёжницы»?
— Каплин. Взял старые лоции, — Гарновский кивнул на чемодан, — а дом, дурак, сжёг. У них — Метелкина, Каплина, Скобеева, Вадова — замашки кулацкие…
Владимир Иванович нажал кнопку и попросил в микрофон:
— Ольга Филипповна, пригласите экспертов для вскрытия чемодана.
Арестованный заискивающе посмотрел в глаза майору Платонову:
— Скажите, мне жизнь сохранят?
— Сохранят, если вы будете откровенны даже в мелочах.
Резидент оживился:
— Я для СССР ничего плохого ещё не успел сделать.
— А проект дороги типа «Радуга»?
В кабинет вошли три женщины и мужчина в белых халатах. На руках у них были тонкие резиновые перчатки. Попросили у Гарновского ключи. Мужчина поставил на стол чемодан. Щёлкнули замки. Эксперты подняли крышку.
Гарновский, привстав, взглянул в чемодан и вскрикнул. Затем тупо уставился на него. Ровными рядами там лежали старые учебники и кусок штукатурки, на котором было написано красным фломастером: «Смерть тебе, предатель Родины».
— Под-ме-нили, — едва вышептал Гарновский.
ГЛАВА 17
Эксперты безучастно смотрели на пачки потрёпанных учебников. Молчали и потирали руки. Хрустели прозрачные резиновые перчатки. Владимир Иванович через боковую дверь вышел из кабинета. Дверь полностью не закрыл и слышно было, как он кому-то приказал:
— Вызовите сюда лейтенанта Дмитриева. Спит? Все равно разбудите и немедленно сюда. — Снова зашёл в кабинет.
— Как себя чувствуете, Гарновский?
— Покорнейше благодарю, мне лучше.
— Оставьте здесь пальто, шляпу, трость. Вас проводят.
— В тюрьму?
— Нет. Учитывая вашу просьбу, мы поместим вас в другом месте со всеми удобствами, но при охране.
Гарновский встал и, кивая головой, словно деревянная кукла, стал рассыпаться в любезностях.
Когда кабинет опустел, Платонов набрал номер телефона милиции:
— Оперативную группу Морозова срочно в особняк экспедиции. Всех доставить сюда. — Платонов посмотрел на старые книги, на кусок штукатурки и обратился к лейтенанту, сидящему за пишущей машинкой:
— Сработали ребята отлично, а Дмитриеву за ротозейство отпуска не видать как своих ушей. Сообщать ребятам о том, что мы использовали их как источник информации о Гарновском, конечно, не надо, а вот поругать их и Дмитриева стоит. Лейтенант улыбнулся, потому что знал — Борис Дмитриев ещё вчера получил новое задание и на днях исчезнет на полгода. И сам генерал, начальник контрразведки, пожелал ему вернуться назад целым и невредимым.
Майор Платонов закрыл чемодан с учебниками и по переговорному устройству сказал:
— Вячеслав Валентинович, зайди ко мне. — Не успел Колёсников войти, как Владимир Иванович приказал: — Надевай пальто, шляпу, бери в руки трость и садись в кресло, сейчас их привезут.
Колёсников облачился в одежду Гарновского. Сел, выпрямил в сторону ногу. Платонов обошёл его вокруг.
В приёмной громко хлопнула входная дверь и послышался шум:
— Извините за пардон, я здесь ни при чём. У них я оказался случайно. Я их всех в глаза не знаю. Отпустите меня немедленно, я неприкосновенная личность, я работник торговли.
Распахнулась дверь, и солдаты завели испуганного работника торговли, Шурку Подметкина.
Подскочил Платонов:
— А меня, Шурка, тоже не знаешь?
— Извините покорнейше за пардон, я вас, Владимир Иванович, первый раз вижу.
Военные засмеялись. И «неприкосновенное лицо» Шурка Подметкин, поняв свой промах, сник.
Таню завёл седой офицер и предложил ей стул. Петька с Тимкой, волоча за ручку чемодан Гарновского, зашли сами. Увидели майора Платонова и опешили.
Вместо приветствия Владимир Иванович хлопнул не-громко ладонью по столу:
— Вы зачем стащили чемодан у этого человека?
Он показал в сторону кресла.
Чёрные Петькины глаза вспыхнули ненавистью:
— Он предатель.
— У вас нет доказательств, молодые люди, — раздалось с кресла.
Таня сказала коротко:
— Есть.
Майор Платонов почему-то улыбнулся:
— Товарищ Гарновский, вы свободны, можете идти.
Гарновский встал и, не поворачивая лица к ребятам, прошагал, стуча тростью вдоль кабинета, и вышел в полуоткрытую боковую дверь. Таня вскочила:
— Владимир Иванович, не отпускайте его, он, честное слово, шпион.
— Разберёмся, Танюша.
— А я и сам не пойду, — заявил вдруг Гарновский и вернулся из коридора. Сбросил перчатки и пальто…
— Колёсников!
— Эх, вы, следопыты, — сказал он теперь своим голосом. Потрепал Тимку по голове.
Петька от досады закусил губу:
— Надо же! Обвели как второгодников из вспомогательной школы.
Шурка вдруг вышел вперёд и ляпнул: — У господина Гарновского, извините за пардон, пузо напитанное, как у нормального буржуя, а у вас подтянуто, как миль, пардон, у голодного волка.
— Надо учесть, — серьёзно шепнул Колесникову майор Платонов.
— Пузо, Шурка, дело наживное, — засмеялся Колёсников. — А то, что господин Гарновский потолстел, виноват только ты. И не моргай глазами. Ты его своей «доставкой на дом» откормил…
Владимир Иванович взял у Петьки чемодан, поставил на стол.
— Все здесь?
— Мы добавили туда только револьвер начальника пропавшей экспедиции.
— Во-первых, ребята, большое спасибо за службу. Во-вторых, ни о Гарновском, ни о чемодане никому ни слова.
— Ясно! — громче всех сказал Шурка.
— Кстати, Подметкин, о тебе. Ты почему не учишься?
Шурка опустил голову. Встала Таня.
— Владимир Иванович, ему не на что жить, и поэтому он работает, а на наши деньги не захотел. Он очень хороший, наш Шурка. Я, говорит, вам буду помогать, а потом, когда вы получите дипломы, поможете мне. Он бухгалтером-экономистом хочет быть в экспедиции. Правильно я говорю, Шурка?
Шурка всхлипнул:
— Правильно.
Платонов посмотрел на часы. Было уже утро. Он подошёл к зелёному телефонному аппарату, висящему на стене, позвонил куда-то и спросил: есть ли в геологоразведочном техникуме отделение с экономическим уклоном. Потом стал звонить по белому телефону. Разговаривал долго, несколько раз называл Шуркину фамилию.
— Слышали? Завтра, Шурка, иди на курсы вместе с ребятами. Петька, проводишь его к директору. А директор, мы договорились, проводит в группу, которая готовится для поступления на планово-экономическое отделение. Управление геологии согласилось платить тебе ежемесячное пособие.
Ребята поблагодарили Платонова.
— Но знайте, что в дальнейшем вы будете работать только в нашем геологоуправлении.
— В одной экспедиции? — спросила Таня.
— Если пожелаете, то в одной. — Все четверо заулыбались. Платонов закрыл боковую дверь: — А теперь, ребята, самое главное. Почему вы полезли в вагон к Гарновскому? Вы нам чуть не сорвали важную операцию.
— Мы не думали, что вы знаете о Гарновском, — быстро заговорила Таня, — их целая шайка,
— Хоть десять шаек. Вы же в вагоне видели нашего сотрудника.
Никого мы не видели, — хотел было сказать Петька, но тут зашёл офицер в белом халате и положил на стол Платонову пачку фотографий. Платонов нажал кнопку:
— Лейтенанта Дмитриева ко мне. — И стал рассматривать фотографии.
— Мальчишки, — зашептала Таня, — скажите ещё о Жухове, может…
Распахнулась дверь, и военный прямо с порога отчеканил.
— Лейтенант Дмитриев по вашему приказанию прибыл.
Ребята растерялись. В военной форме стоял… Васька Жухов. К бороде от виска шёл широкий шрам.
— Чемодан покупал он, — шепнул Петька Тимке.
Платонов поздоровался с Жуховым за руку:
— Дмитриев, расспроси ребят про те моменты, о которых мы вчера говорили.
— Слушаюсь. — И обратился к ребятам: — Пойдёмте, други мои, ко мне в кабинет.
В город Катушевск группа «Подмена» прибыла вовремя. Из окна идущего на посадку самолёта Петька заметил в колышущихся зелёных океанских волнах огромное судно. Палуба походила на стадион, посыпанный жёлтым песочком. На борту многометровыми буквами было написано на русском, английском языках: «Марука сан».
Самолёт приземлился мягко. Сделал пробежку и остановился напротив стеклянного здания. Подкатил трап. Группа «Подмена» из самолёта вышла последней. Таня почувствовала, что в Катушевске намного теплее. На сопках снега вообще не было. Встречающие были в шляпах и беретах. Много военных и моряков…
— Петька, — прошептал Колёсников, — смотри такси.
— Хорошо, Георгий Николаевич.
Колёсников не улыбнулся. Два года подряд он внушал себе, что он не Колёсников, а Георгий Николаевич Гарновский. Он вжился в эту роль настолько, что арестованный руководитель «Аквы», наблюдая за ним, сказал:
— Колёсников, вы больше Гарновский, чем я сам. Мимо них медленно прокатила машина с шахматными клеточками на дверце. Номер 77-07. По инструкции остановить машину должна Таня. Петька подтолкнул её. Таня выскочила на дорогу, замахала красной вязаной рукавичкой. Шофёр затормозил, открыл дверцу — куда?
— В центр, к бабушке.
Шофёр посмотрел на Таню, кинул взгляд на зеркало заднего обзора.
— У меня бензин на нуле, доедем ли до бабушки?
Ответ точный. Таня улыбнулась и крикнула:
— Георгий Николаевич! Петька! Идите сюда, он согласился. Постукивая тростью, Гарновский гордо вышел из-за киоска..
— С севера едете, — сказал ему шофёр, — денег, поди, вон полный чемодан прёте.
— Не подговаривайтесь, больше червонца не дам.
— Тогда плату вперёд. Знаем мы таких — прёшь его через весь город, а он тебе рублёвку и в кусты.
Гарновский снял чёрную перчатку, вытащил из кармана десятку и брезгливо подал таксисту.
Шофёр на глазах у стоящих пассажиров разгладил купюру. Глаза стрельнули по номеру — 770700.
Шофёр сразу стал услужливым. Помог сесть Тане, Петьке. На первое сиденье посадили Гарновского. Машина вышла на магистраль и увеличила скорость до предела. Шофёр, не отрывая глаз от дороги, произнёс:
— «Марука» пришла с опережением на два часа, уже швартуется.
— Видел её с самолёта, — ответил Колёсников.
Промелькнул пост ГАИ. Милиционер с полосатым жезлом погрозил кулаком — не превышай, мол, скорость, хоть ты и таксист.
Начались кварталы города. Выехали к океану. На рейде стояли военные корабли, чистенькие, как айсберги на школьных картинках. В гостинице группа заняла номер на третьем этаже. Проводив их в комнату, распорядитель сказал:
— Это наш лучший номер.
— А теперь, — сказал Вячеслав Валентинович, — мы немного прогуляемся и придём обедать. Племянники мои, — он кивнул на Петьку с Таней, — никогда не видели океана.
Распорядитель поднял палец вверх:
— Океан, он суровый, следует быть осторожным. Один неверный шаг, и пропал. Бултых, и нет тебя. Петька смотрел в окно вдоль улицы. В порту стояло столько судов, что невозможно было сосчитать мачты. Рёв паровых кранов и лязг лебёдок не доносился, но стальные стрелы беспрерывно опускались и поднимались. Словно стая сказочных журавлей, тюкая носами, выклёвывала из трюмов машины, трактора, бочки, станки…
У ворот порта стоял сторож в короткой чёрной шинели и шапке с кокардой. Но без оружия. Вот он поспешно зашёл в будку и позвал туда свою рыжую коротконогую собачонку. Обратно вышел один и стал растворять железные полотнища ворот,
— Идут! — крикнул Петька.
Колёсников посмотрел в окно:
— Они!
Торопливо оделись, взяли чемодан. Выйдя из гостиницы встали у газетного киоска. Колёсников вынул из кармана газету и вполоборота к идущим иностранцам стал читать. Таня с Петькой встали рядом, делая вид, что рассматривают океан.
Торговая «администрация» медленно приближалась. Впереди шёл капитан. Толстый японец на коротких ногах. Из толпы выделялся высокий белый бизнесмен с орлиным носом. Он нёс пузатый портфель из крокодиловой кожи.
Расстояние до делегации сокращалось. Двадцать метров. Пятнадцать. Десять… Таня с Петькой затаили дыхание.
Но… разговаривая, «гости» проходили мимо. И никто из них не взглянул на группу «Подмена».
Вдруг круглолицый седой японец отстал от толпы и подбежал к газетному киоску, заглянул в окошечко:
— Пожалуйста, газета, — жёлтым пальцем он ткнул в «Красную звезду» и подал советский рубль. Пока киоскёрша, наклонясь, отсчитала сдачу, японец, быстро вращая головой, тихо спросил у Тани:
— Как звадь дад-дю?
Таня отлично сделала насторожённый вид:
— А вам зачем?
— Очон нужно. Скажи, а? — лицо японца расплылось в слащавой улыбке, из-под губ вылезли широкие зубы, шрам на щеке изогнулся.
Таня поняла: больше тянуть нельзя. Чуть подалась к японцу и прошептала:.
— Гарновский Георгий Николаевич, — затем дипломатично покосилась на газетный киоск.
— Ничего, ничего, — сказал японец, — кушать маро-маро пойдём. — Он взял сдачу и чуть ли не вприпрыжку побежал догонять «гостей».
— Черт его знает, что такое, — проворчал Петька.
Колёсников сложил газету, засунул её в карман.
— Спокойно, друзья. Нас пригласили пообедать.
Связист осторожничает. Пойдёмте.
Они прошли в гостиницу. В левом углу вестибюля белый горбоносый бизнесмен налаживал причёску. У его ног стоял тот же огромный портфель из крокодиловой кожи. На вошедших он не оглянулся. Он и так видел их в зеркало. Уложив волосы в скобку, он оглядел вестибюль гостиницы. Когда проходил мимо группы «Подмена», то сказал по-английски, как будто сам себе:
— Пойдём в ресторан.
Колёсников мгновенно разделся. Пальто, шляпу и перчатки подал вахтёру. Опершись на трость, взял чемодан и чинно пошёл по коридору.
— Дети, поднимитесь в номер потом…
Он сделал ударение на слове «потом». Петька с Таней, немного потолкавшись в пустом вестибюле, вышли на улицу. Вечерний ветер был влажен. На кораблях, стоящих на рейде, манящими звёздочками горели сигнальные огоньки. Над портом полыхали лучи прожекторов. Там шла работа. Как заведённые бесконечно кланялись стрелы кранов большой грузоподъёмности. Надрываясь, скрипели лебёдки.
Временами ветерок доносил команды рабочих докеров:
— Майна. Майна помалу. Стоп. Вира.
— Где ваш номер, господин Гарновский? — спросил по-английски Джем Уайд,
— На третьем этаже,
— Пойдёмте туда.
— Может, лучше здесь? — Колёсников кивнул на дверь туалета.
— Вы очень пугливы, Гарновский.
— Поэтому я и живой.
Джем не ответил. В номере он спросил
— Что у вас там?
— Документы пропавшей экспедиции.
— Хорошо, очень хорошо. А нынешняя информация?
Колёсников постучал пальцем по виску — все здесь,
— Прекрасно. Мы решили взять вас, мистер Гарновский, с собой. Как вы на это смотрите?
— Рискованно. Могут поймать. Или, как русские говорят, засечь.
— Русским сейчас не до этого. Они пьянеют от победы и голода. А мы, зная психологию, пользуемся моментом,
— Но осторожность не помешает.
— Вы очень и очень запуганы, Гарновский, и не чувствуете политическую ситуацию. Мы их союзники по прошедшей войне, а русские доверчивы к своим друзьям. Сегодня вы будете на корабле. — Он распахнул свой необъятный портфель. — Быстро перекладывайте сюда, Бросая опытный взгляд на пачки документов пропавшей экспедиции, шпион прищёлкивал пальцами: — Хорошо, очень хорошо. Вас ждут награды. Вас ждёт приглашение в Белый дом, там вручат вам награды вашего отца, забыл его фамилию. — Холодные глаза уставились на Колесникова,
«Дешёвая проверка», — подумал Колёсников и,улыбнувшись, шёпотом сказал:
— Мои родители свои фамилии соединили. Гарновский; Хаменов был папа.
Джем щёлкнул пальцами.
— Да, да, господин Хаменов, кажется, он сердечно любил… — Опять защёлкал пальцами, как бы призывая Колесникова подсказывать.
— Никого мой папа не любил, кроме моей матушки, нелепо погибшей во время прогулки на Байкале. — Колёсников изобразил на лице скорбь, но длинные его руки быстро и чётко перекладывали документы в портфель Джема.
— Простите, мистер Гарновский, вашу матушку звали, кажется, Людмила Федосеевна?
— Вы запамятовали, — ответил Колёсников, и из фамилии сделали отчество. Федосеева Людмила была моим юношеским увлечением. И давайте быстрей уйдём отсюда, а то вместо спасительного корабля я могу оказаться в НКВД, ведь могут сейчас вернуться дети.
— Они вас хорошо знают?
— Сироты, живут без родителей. Взял их на зиму к себе до следующего полевого сезона.
— Прекрасно, мистер Гарновский. После ресторана мы с вами — только трость придётся оставить — пойдём на пирс.
Джем кратко, по-военному, изложил план попадания Колесникова на корабль «Марука сан». С тяжёлым портфелем он остановился в дверях:
— Через четверть часа спускайтесь в ресторан и подсаживайтесь к нам. О, чуть не забыл. — Из кармана он вытащил две маленькие шоколадки без обёртки. — Угостите детей и сразу уложите спать.
— Снотворное или яд?
— Яд. Действует, знаете ли безупречно. Заснут и… А утром мы будем уже в нейтральных водах.
С улыбкой Джем вышел в коридор. Колёсников засёк время. Посмотрел в окно. На улице Петьки с Таней не было. Осторожно выглянул в коридор. И сразу открылась дверь напротив со стеклянным глазком в центре. Выскочили Таня и Петька и — юркнули в номер к Колесникову.
— Как туда попали?
— Распорядитель завёл и накормил.
— Ну и отлично. — Колёсников плотно закрыл дверь, повернул в скважине ключ. — Слушайте, ребята, и запоминайте для Платонова. — Колёсников слово в слово передал Тане и Петьке разговор с белобрысым Джемом. О ядовитых шоколадках умолчал.
А теперь — мой приказ. Из комнаты больше не выходить, в окна не выглядывать. Ложиться спать, и до утра, пока к вам не постучится таксист, притворяйтесь спящими.
— Как мы узнаем, что стучится таксист?
— Он постучит три раза по семь. Ну что же! Сейчас я приведу себя в порядок, уйду в ресторан и сюда больше не вернусь. — Он зашёл в ванную комнату, через лист бумаги размял шоколадки, бросил их в унитаз и смыл водой. Заметил: вода окрасилась в жёлто-зелёный цвет. Вытащил зажигалку и, не касаясь пальцами внутренней стороны листа, поджёг его над раковиной, затем тщательно вымыл руки. Поправил перед зеркалом костюм, галстук и вышел к ребятам.
— Будем прощаться.
— Прощаясь с ребятами, он прощался с Родиной.
Колёсников вышел в коридор. Щёлкнул замок.
Тане и Петьке хотелось побежать и остановить разведчика, шагнувшего навстречу смертельной опасности…
У себя в городе Петька и Таня появились через двое суток. Пустой чёрный чемодан сдали майору Платонову. Отдохнув, приступили к занятиям.
Сообщений от Колесникова не было.
Томительно тянулось время.
Наступила весна. Синими ночами в распахнутые окна доносило нежный запах багульника, тревожащий скитальцев тайги.
Небо чертили метеориты, словно искры далёких костров. В городских садах оркестры исполняли танцевальные мелодии. Подолгу шептались у Ангары влюблённые пары. Буйствовала в скверах сирень.
В одну из таких ночей радиоконтрразведка уловила позывные. Едва слышные сигналы сложились кодировщиками в шифрограмму: «Приступил к работе. Колёсников».
Прошло пять лет. Лучшим выпускникам геологоразведочного техникума были вручены комсомольские путёвки на строительство Северной магистрали: геологам Петру и Татьяне Жмыхиным, топографу Тимофею Булахову и технику-экономисту Александру Подметкину.
Следует добавить, что геологи Жмыхины своего первенца назвали именем человека, работающего вдали от Родины.
— Вызовите сюда лейтенанта Дмитриева. Спит? Все равно разбудите и немедленно сюда. — Снова зашёл в кабинет.
— Как себя чувствуете, Гарновский?
— Покорнейше благодарю, мне лучше.
— Оставьте здесь пальто, шляпу, трость. Вас проводят.
— В тюрьму?
— Нет. Учитывая вашу просьбу, мы поместим вас в другом месте со всеми удобствами, но при охране.
Гарновский встал и, кивая головой, словно деревянная кукла, стал рассыпаться в любезностях.
Когда кабинет опустел, Платонов набрал номер телефона милиции:
— Оперативную группу Морозова срочно в особняк экспедиции. Всех доставить сюда. — Платонов посмотрел на старые книги, на кусок штукатурки и обратился к лейтенанту, сидящему за пишущей машинкой:
— Сработали ребята отлично, а Дмитриеву за ротозейство отпуска не видать как своих ушей. Сообщать ребятам о том, что мы использовали их как источник информации о Гарновском, конечно, не надо, а вот поругать их и Дмитриева стоит. Лейтенант улыбнулся, потому что знал — Борис Дмитриев ещё вчера получил новое задание и на днях исчезнет на полгода. И сам генерал, начальник контрразведки, пожелал ему вернуться назад целым и невредимым.
Майор Платонов закрыл чемодан с учебниками и по переговорному устройству сказал:
— Вячеслав Валентинович, зайди ко мне. — Не успел Колёсников войти, как Владимир Иванович приказал: — Надевай пальто, шляпу, бери в руки трость и садись в кресло, сейчас их привезут.
Колёсников облачился в одежду Гарновского. Сел, выпрямил в сторону ногу. Платонов обошёл его вокруг.
В приёмной громко хлопнула входная дверь и послышался шум:
— Извините за пардон, я здесь ни при чём. У них я оказался случайно. Я их всех в глаза не знаю. Отпустите меня немедленно, я неприкосновенная личность, я работник торговли.
Распахнулась дверь, и солдаты завели испуганного работника торговли, Шурку Подметкина.
Подскочил Платонов:
— А меня, Шурка, тоже не знаешь?
— Извините покорнейше за пардон, я вас, Владимир Иванович, первый раз вижу.
Военные засмеялись. И «неприкосновенное лицо» Шурка Подметкин, поняв свой промах, сник.
Таню завёл седой офицер и предложил ей стул. Петька с Тимкой, волоча за ручку чемодан Гарновского, зашли сами. Увидели майора Платонова и опешили.
Вместо приветствия Владимир Иванович хлопнул не-громко ладонью по столу:
— Вы зачем стащили чемодан у этого человека?
Он показал в сторону кресла.
Чёрные Петькины глаза вспыхнули ненавистью:
— Он предатель.
— У вас нет доказательств, молодые люди, — раздалось с кресла.
Таня сказала коротко:
— Есть.
Майор Платонов почему-то улыбнулся:
— Товарищ Гарновский, вы свободны, можете идти.
Гарновский встал и, не поворачивая лица к ребятам, прошагал, стуча тростью вдоль кабинета, и вышел в полуоткрытую боковую дверь. Таня вскочила:
— Владимир Иванович, не отпускайте его, он, честное слово, шпион.
— Разберёмся, Танюша.
— А я и сам не пойду, — заявил вдруг Гарновский и вернулся из коридора. Сбросил перчатки и пальто…
— Колёсников!
— Эх, вы, следопыты, — сказал он теперь своим голосом. Потрепал Тимку по голове.
Петька от досады закусил губу:
— Надо же! Обвели как второгодников из вспомогательной школы.
Шурка вдруг вышел вперёд и ляпнул: — У господина Гарновского, извините за пардон, пузо напитанное, как у нормального буржуя, а у вас подтянуто, как миль, пардон, у голодного волка.
— Надо учесть, — серьёзно шепнул Колесникову майор Платонов.
— Пузо, Шурка, дело наживное, — засмеялся Колёсников. — А то, что господин Гарновский потолстел, виноват только ты. И не моргай глазами. Ты его своей «доставкой на дом» откормил…
Владимир Иванович взял у Петьки чемодан, поставил на стол.
— Все здесь?
— Мы добавили туда только револьвер начальника пропавшей экспедиции.
— Во-первых, ребята, большое спасибо за службу. Во-вторых, ни о Гарновском, ни о чемодане никому ни слова.
— Ясно! — громче всех сказал Шурка.
— Кстати, Подметкин, о тебе. Ты почему не учишься?
Шурка опустил голову. Встала Таня.
— Владимир Иванович, ему не на что жить, и поэтому он работает, а на наши деньги не захотел. Он очень хороший, наш Шурка. Я, говорит, вам буду помогать, а потом, когда вы получите дипломы, поможете мне. Он бухгалтером-экономистом хочет быть в экспедиции. Правильно я говорю, Шурка?
Шурка всхлипнул:
— Правильно.
Платонов посмотрел на часы. Было уже утро. Он подошёл к зелёному телефонному аппарату, висящему на стене, позвонил куда-то и спросил: есть ли в геологоразведочном техникуме отделение с экономическим уклоном. Потом стал звонить по белому телефону. Разговаривал долго, несколько раз называл Шуркину фамилию.
— Слышали? Завтра, Шурка, иди на курсы вместе с ребятами. Петька, проводишь его к директору. А директор, мы договорились, проводит в группу, которая готовится для поступления на планово-экономическое отделение. Управление геологии согласилось платить тебе ежемесячное пособие.
Ребята поблагодарили Платонова.
— Но знайте, что в дальнейшем вы будете работать только в нашем геологоуправлении.
— В одной экспедиции? — спросила Таня.
— Если пожелаете, то в одной. — Все четверо заулыбались. Платонов закрыл боковую дверь: — А теперь, ребята, самое главное. Почему вы полезли в вагон к Гарновскому? Вы нам чуть не сорвали важную операцию.
— Мы не думали, что вы знаете о Гарновском, — быстро заговорила Таня, — их целая шайка,
— Хоть десять шаек. Вы же в вагоне видели нашего сотрудника.
Никого мы не видели, — хотел было сказать Петька, но тут зашёл офицер в белом халате и положил на стол Платонову пачку фотографий. Платонов нажал кнопку:
— Лейтенанта Дмитриева ко мне. — И стал рассматривать фотографии.
— Мальчишки, — зашептала Таня, — скажите ещё о Жухове, может…
Распахнулась дверь, и военный прямо с порога отчеканил.
— Лейтенант Дмитриев по вашему приказанию прибыл.
Ребята растерялись. В военной форме стоял… Васька Жухов. К бороде от виска шёл широкий шрам.
— Чемодан покупал он, — шепнул Петька Тимке.
Платонов поздоровался с Жуховым за руку:
— Дмитриев, расспроси ребят про те моменты, о которых мы вчера говорили.
— Слушаюсь. — И обратился к ребятам: — Пойдёмте, други мои, ко мне в кабинет.
СправкаВо вторник рано утром к аэропорту подошла автомашина. Вышли трое. Высокий, слегка согбенный мужчина, белокурая девушка и стройный юноша. Мужчина в тёмном клетчатом пальто, тяжёлой шляпе, в тёмных очках. В левой руке он держал инкрустированную бронзовую трость, в правой — чёрный чемодан с никелированными уголками. Девушка была в синем пальто и в синей пуховой шапочке под цвет глаз. На юноше хорошо сидела меховая куртка и такая же шапка. Они подходили к зданию вокзала, когда по трансляции объявили о посадке на рейс В-78.
…Гарновский, спасая свою жизнь, вспоминал сотни незначительных, на первый взгляд, деталей из своей шпионской деятельности. Поведал о своих родственниках, «на семь колен в обе стороны», как в дальнейшем скажет лейтенант, работавший в экспедиции под фамилией Василия Жухова. Колёсников тщательно усваивал сведения Гарновского.
Комсомольцы Пётр Жмыхин и Таня Котельникова, которые должны были выполнить роль пароля, получили чёткие инструкции. Документы пропавшей экспедиции, схемы Самоволина и карты-лоции, украденные в сгоревшем доме Федора Ивановича, были тщательно скопированы, Копии были переданы в геологоуправление, а подлинники вновь уложены в чёрный чемодан.
Когда всё было проверено, взвешено и оценено, операция «Подмена» началась. О ней были поставлены в известность работники контрразведки города Катушевска.
В город Катушевск группа «Подмена» прибыла вовремя. Из окна идущего на посадку самолёта Петька заметил в колышущихся зелёных океанских волнах огромное судно. Палуба походила на стадион, посыпанный жёлтым песочком. На борту многометровыми буквами было написано на русском, английском языках: «Марука сан».
Самолёт приземлился мягко. Сделал пробежку и остановился напротив стеклянного здания. Подкатил трап. Группа «Подмена» из самолёта вышла последней. Таня почувствовала, что в Катушевске намного теплее. На сопках снега вообще не было. Встречающие были в шляпах и беретах. Много военных и моряков…
— Петька, — прошептал Колёсников, — смотри такси.
— Хорошо, Георгий Николаевич.
Колёсников не улыбнулся. Два года подряд он внушал себе, что он не Колёсников, а Георгий Николаевич Гарновский. Он вжился в эту роль настолько, что арестованный руководитель «Аквы», наблюдая за ним, сказал:
— Колёсников, вы больше Гарновский, чем я сам. Мимо них медленно прокатила машина с шахматными клеточками на дверце. Номер 77-07. По инструкции остановить машину должна Таня. Петька подтолкнул её. Таня выскочила на дорогу, замахала красной вязаной рукавичкой. Шофёр затормозил, открыл дверцу — куда?
— В центр, к бабушке.
Шофёр посмотрел на Таню, кинул взгляд на зеркало заднего обзора.
— У меня бензин на нуле, доедем ли до бабушки?
Ответ точный. Таня улыбнулась и крикнула:
— Георгий Николаевич! Петька! Идите сюда, он согласился. Постукивая тростью, Гарновский гордо вышел из-за киоска..
— С севера едете, — сказал ему шофёр, — денег, поди, вон полный чемодан прёте.
— Не подговаривайтесь, больше червонца не дам.
— Тогда плату вперёд. Знаем мы таких — прёшь его через весь город, а он тебе рублёвку и в кусты.
Гарновский снял чёрную перчатку, вытащил из кармана десятку и брезгливо подал таксисту.
Шофёр на глазах у стоящих пассажиров разгладил купюру. Глаза стрельнули по номеру — 770700.
Шофёр сразу стал услужливым. Помог сесть Тане, Петьке. На первое сиденье посадили Гарновского. Машина вышла на магистраль и увеличила скорость до предела. Шофёр, не отрывая глаз от дороги, произнёс:
— «Марука» пришла с опережением на два часа, уже швартуется.
— Видел её с самолёта, — ответил Колёсников.
Промелькнул пост ГАИ. Милиционер с полосатым жезлом погрозил кулаком — не превышай, мол, скорость, хоть ты и таксист.
Начались кварталы города. Выехали к океану. На рейде стояли военные корабли, чистенькие, как айсберги на школьных картинках. В гостинице группа заняла номер на третьем этаже. Проводив их в комнату, распорядитель сказал:
— Это наш лучший номер.
— А теперь, — сказал Вячеслав Валентинович, — мы немного прогуляемся и придём обедать. Племянники мои, — он кивнул на Петьку с Таней, — никогда не видели океана.
Распорядитель поднял палец вверх:
— Океан, он суровый, следует быть осторожным. Один неверный шаг, и пропал. Бултых, и нет тебя. Петька смотрел в окно вдоль улицы. В порту стояло столько судов, что невозможно было сосчитать мачты. Рёв паровых кранов и лязг лебёдок не доносился, но стальные стрелы беспрерывно опускались и поднимались. Словно стая сказочных журавлей, тюкая носами, выклёвывала из трюмов машины, трактора, бочки, станки…
У ворот порта стоял сторож в короткой чёрной шинели и шапке с кокардой. Но без оружия. Вот он поспешно зашёл в будку и позвал туда свою рыжую коротконогую собачонку. Обратно вышел один и стал растворять железные полотнища ворот,
— Идут! — крикнул Петька.
Колёсников посмотрел в окно:
— Они!
Торопливо оделись, взяли чемодан. Выйдя из гостиницы встали у газетного киоска. Колёсников вынул из кармана газету и вполоборота к идущим иностранцам стал читать. Таня с Петькой встали рядом, делая вид, что рассматривают океан.
Торговая «администрация» медленно приближалась. Впереди шёл капитан. Толстый японец на коротких ногах. Из толпы выделялся высокий белый бизнесмен с орлиным носом. Он нёс пузатый портфель из крокодиловой кожи.
Расстояние до делегации сокращалось. Двадцать метров. Пятнадцать. Десять… Таня с Петькой затаили дыхание.
Но… разговаривая, «гости» проходили мимо. И никто из них не взглянул на группу «Подмена».
Вдруг круглолицый седой японец отстал от толпы и подбежал к газетному киоску, заглянул в окошечко:
— Пожалуйста, газета, — жёлтым пальцем он ткнул в «Красную звезду» и подал советский рубль. Пока киоскёрша, наклонясь, отсчитала сдачу, японец, быстро вращая головой, тихо спросил у Тани:
— Как звадь дад-дю?
Таня отлично сделала насторожённый вид:
— А вам зачем?
— Очон нужно. Скажи, а? — лицо японца расплылось в слащавой улыбке, из-под губ вылезли широкие зубы, шрам на щеке изогнулся.
Таня поняла: больше тянуть нельзя. Чуть подалась к японцу и прошептала:.
— Гарновский Георгий Николаевич, — затем дипломатично покосилась на газетный киоск.
— Ничего, ничего, — сказал японец, — кушать маро-маро пойдём. — Он взял сдачу и чуть ли не вприпрыжку побежал догонять «гостей».
— Черт его знает, что такое, — проворчал Петька.
Колёсников сложил газету, засунул её в карман.
— Спокойно, друзья. Нас пригласили пообедать.
Связист осторожничает. Пойдёмте.
Они прошли в гостиницу. В левом углу вестибюля белый горбоносый бизнесмен налаживал причёску. У его ног стоял тот же огромный портфель из крокодиловой кожи. На вошедших он не оглянулся. Он и так видел их в зеркало. Уложив волосы в скобку, он оглядел вестибюль гостиницы. Когда проходил мимо группы «Подмена», то сказал по-английски, как будто сам себе:
— Пойдём в ресторан.
Колёсников мгновенно разделся. Пальто, шляпу и перчатки подал вахтёру. Опершись на трость, взял чемодан и чинно пошёл по коридору.
— Дети, поднимитесь в номер потом…
Он сделал ударение на слове «потом». Петька с Таней, немного потолкавшись в пустом вестибюле, вышли на улицу. Вечерний ветер был влажен. На кораблях, стоящих на рейде, манящими звёздочками горели сигнальные огоньки. Над портом полыхали лучи прожекторов. Там шла работа. Как заведённые бесконечно кланялись стрелы кранов большой грузоподъёмности. Надрываясь, скрипели лебёдки.
Временами ветерок доносил команды рабочих докеров:
— Майна. Майна помалу. Стоп. Вира.
— Где ваш номер, господин Гарновский? — спросил по-английски Джем Уайд,
— На третьем этаже,
— Пойдёмте туда.
— Может, лучше здесь? — Колёсников кивнул на дверь туалета.
— Вы очень пугливы, Гарновский.
— Поэтому я и живой.
Джем не ответил. В номере он спросил
— Что у вас там?
— Документы пропавшей экспедиции.
— Хорошо, очень хорошо. А нынешняя информация?
Колёсников постучал пальцем по виску — все здесь,
— Прекрасно. Мы решили взять вас, мистер Гарновский, с собой. Как вы на это смотрите?
— Рискованно. Могут поймать. Или, как русские говорят, засечь.
— Русским сейчас не до этого. Они пьянеют от победы и голода. А мы, зная психологию, пользуемся моментом,
— Но осторожность не помешает.
— Вы очень и очень запуганы, Гарновский, и не чувствуете политическую ситуацию. Мы их союзники по прошедшей войне, а русские доверчивы к своим друзьям. Сегодня вы будете на корабле. — Он распахнул свой необъятный портфель. — Быстро перекладывайте сюда, Бросая опытный взгляд на пачки документов пропавшей экспедиции, шпион прищёлкивал пальцами: — Хорошо, очень хорошо. Вас ждут награды. Вас ждёт приглашение в Белый дом, там вручат вам награды вашего отца, забыл его фамилию. — Холодные глаза уставились на Колесникова,
«Дешёвая проверка», — подумал Колёсников и,улыбнувшись, шёпотом сказал:
— Мои родители свои фамилии соединили. Гарновский; Хаменов был папа.
Джем щёлкнул пальцами.
— Да, да, господин Хаменов, кажется, он сердечно любил… — Опять защёлкал пальцами, как бы призывая Колесникова подсказывать.
— Никого мой папа не любил, кроме моей матушки, нелепо погибшей во время прогулки на Байкале. — Колёсников изобразил на лице скорбь, но длинные его руки быстро и чётко перекладывали документы в портфель Джема.
— Простите, мистер Гарновский, вашу матушку звали, кажется, Людмила Федосеевна?
— Вы запамятовали, — ответил Колёсников, и из фамилии сделали отчество. Федосеева Людмила была моим юношеским увлечением. И давайте быстрей уйдём отсюда, а то вместо спасительного корабля я могу оказаться в НКВД, ведь могут сейчас вернуться дети.
— Они вас хорошо знают?
— Сироты, живут без родителей. Взял их на зиму к себе до следующего полевого сезона.
— Прекрасно, мистер Гарновский. После ресторана мы с вами — только трость придётся оставить — пойдём на пирс.
Джем кратко, по-военному, изложил план попадания Колесникова на корабль «Марука сан». С тяжёлым портфелем он остановился в дверях:
— Через четверть часа спускайтесь в ресторан и подсаживайтесь к нам. О, чуть не забыл. — Из кармана он вытащил две маленькие шоколадки без обёртки. — Угостите детей и сразу уложите спать.
— Снотворное или яд?
— Яд. Действует, знаете ли безупречно. Заснут и… А утром мы будем уже в нейтральных водах.
С улыбкой Джем вышел в коридор. Колёсников засёк время. Посмотрел в окно. На улице Петьки с Таней не было. Осторожно выглянул в коридор. И сразу открылась дверь напротив со стеклянным глазком в центре. Выскочили Таня и Петька и — юркнули в номер к Колесникову.
— Как туда попали?
— Распорядитель завёл и накормил.
— Ну и отлично. — Колёсников плотно закрыл дверь, повернул в скважине ключ. — Слушайте, ребята, и запоминайте для Платонова. — Колёсников слово в слово передал Тане и Петьке разговор с белобрысым Джемом. О ядовитых шоколадках умолчал.
А теперь — мой приказ. Из комнаты больше не выходить, в окна не выглядывать. Ложиться спать, и до утра, пока к вам не постучится таксист, притворяйтесь спящими.
— Как мы узнаем, что стучится таксист?
— Он постучит три раза по семь. Ну что же! Сейчас я приведу себя в порядок, уйду в ресторан и сюда больше не вернусь. — Он зашёл в ванную комнату, через лист бумаги размял шоколадки, бросил их в унитаз и смыл водой. Заметил: вода окрасилась в жёлто-зелёный цвет. Вытащил зажигалку и, не касаясь пальцами внутренней стороны листа, поджёг его над раковиной, затем тщательно вымыл руки. Поправил перед зеркалом костюм, галстук и вышел к ребятам.
— Будем прощаться.
— Прощаясь с ребятами, он прощался с Родиной.
Колёсников вышел в коридор. Щёлкнул замок.
Тане и Петьке хотелось побежать и остановить разведчика, шагнувшего навстречу смертельной опасности…
У себя в городе Петька и Таня появились через двое суток. Пустой чёрный чемодан сдали майору Платонову. Отдохнув, приступили к занятиям.
Сообщений от Колесникова не было.
Томительно тянулось время.
Наступила весна. Синими ночами в распахнутые окна доносило нежный запах багульника, тревожащий скитальцев тайги.
Небо чертили метеориты, словно искры далёких костров. В городских садах оркестры исполняли танцевальные мелодии. Подолгу шептались у Ангары влюблённые пары. Буйствовала в скверах сирень.
В одну из таких ночей радиоконтрразведка уловила позывные. Едва слышные сигналы сложились кодировщиками в шифрограмму: «Приступил к работе. Колёсников».
Прошло пять лет. Лучшим выпускникам геологоразведочного техникума были вручены комсомольские путёвки на строительство Северной магистрали: геологам Петру и Татьяне Жмыхиным, топографу Тимофею Булахову и технику-экономисту Александру Подметкину.
Следует добавить, что геологи Жмыхины своего первенца назвали именем человека, работающего вдали от Родины.