Инна Бачинская. Убийца манекенов

   – А на что это похоже?
   – А ни на что. Объект под охраной, патрульная машина приехала через девять минут. Его уже и след простыл. Только манекен качался на дереве. Следы, конечно, сразу затоптали. И снег шел. Я прибыл на место происшествия через двадцать пять минут. Там уже были хозяин магазина со своими людьми и ребята из патруля. Хозяин открыл магазин и отпаивал ребят водярой. Извините, водкой, так как они находились в состоянии стресса. Вид у повешенной был тот еще. И больше ничего не взято. То есть этот псих разбил витрину не для того, чтобы проникнуть в магазин. Со стороны витрины это просто невозможно, да и времени у него не хватило бы. Он разбил стекло, чтобы вытащить манекен и повесить его. Точка. Причем действовал преступник в спринтерском темпе. Похоже, спонтанно – увидел манекенов, они ему не понравились или, наоборот, понравились, он проломил окно и… так далее. Никто его не видел, он не торчал перед витриной, не прогуливался, не примеривался… Я имею в виду, не попался никому на глаза.
   Я прикидывал, скольно нужно времени, чтобы проделать все это, – получается минут десять. А он уложился в семь-восемь. К моменту прибытия патрульной машины и духу его там уже не было. Похоже, он действовал под влиянием сильного чувства. Возможно, в состоянии аффекта. И сделал именно то, что собирался. Разбил, вытащил и повесил. Я бы и дела заводить не стал. Хозяин претензий не имеет, говорит, страховая компания заплатит за стекло. А манекен сто́ит сущие пустяки. Платье практически не пострадало, только слегка повреждено на плече, видимо, осколками стекла. Психа этого мы вряд ли поймаем, да и стоит ли? Почему именно эта кукла… – Коля развел руками, – неизвестно. Чем-то она ему не понравилась. Может, похожа на жену или на школьную училку, которая доставала его в детстве. Кстати, он был в черном платье. Она, вернее.
   – А орудие откуда? Этот тип его с собой носит? Обороняться от преступников во время ночных прогулок? Ты говоришь, Николай, это произошло в час десять ночи. В это время обычно не гуляют. В это время выходят из дома с заранее обдуманным намерением. И ломик прихватывают по тем же причинам. А шарф?
   – Зачем нормальному преступнику вешать манекен? – ответил Коля вопросом на вопрос. – Причем с риском для здоровья? В спешке и без видимой пользы. Псих, поверьте моему опыту. Может, отпустили его перед Новым годом на побывку.
   – Не знаю, Николай. Согласен, странная история. И это меня тревожит. Он очень спешил и тем не менее унес с собой ломик. Почему не бросил там же? Бежать с тяжелым орудием в руке опасно, можно нарваться на полицейский патруль. Значит, нужно было прятать его под одежду, терять время. Проще бросить. И шарф в кармане просто так не носят.
   – Вы думаете, он ему еще понадобится? Ломик?
   – Думаю, понадобится. Если это навязчивое состояние, то с одного раза оно не пройдет. Будут рецидивы.
   – Хорошо, если манекены, – задумчиво сказал Коля, уловивший мысль начальника.
   – Сплюнь, а то накличешь. Поговори еще раз с владельцем магазина… Кстати, как он называется?
   – «Арлекино». Да, еще одно, совсем забыл. Ребята из охраны говорили, включился автомат, видимо от удара по стеклу, и они начали танцевать…
   – Кто?
   – Манекены. Вернее, механические куклы. Их в витрине было четыре. В центре танцующая пара и два манекена по бокам. Вытащили куклу справа, в черном платье. От удара включился автомат, и пара стала танцевать. Владелец магазина говорит, что в одиннадцать автомат отключается. Получается, он включился самостоятельно, когда этот урод ударил ломом по стеклу. Ребята говорят, просто обалдели. Ночь, ни души – и звуки медленного вальса! И механические куклы кружатся. Но что-то там у них заело, движения некоординированные, дерганые. Не успели бойцы в себя прийти, как увидели на дереве женщину в черном платье. Висит, покачивается. Блестит вся. Аж мороз по коже продрал. Думали, живая. То есть не живая, а труп. Когда я прибыл, они уже хорошо на взводе были. Говорят, чертовщина какая-то, никогда ничего подобного не видели. Все-таки нервная у нас работа, – задумчиво закончил Коля. – Теперь кошмары по ночам сниться будут. И Новый год на подходе.
   – А Новый год при чем?
   – Говорят, всякая нечисть под Новый год активизируется. Привидения там, домовые. Черти. Планета проходит через черную астральную полосу, сам по телику слышал. Правда, я не верю. Во всякую чушь верить – себе дороже. Но с другой стороны…
   – Не нравится мне твое настроение, старший лейтенант, – перебил подчиненного Кузнецов. – Значит, так. Поговоришь еще раз с владельцем магазина. Возможно, ему угрожали, по телефону или письменно, расспроси о семье, партнерах по бизнесу, конкурентах, служащих, уволенных за последний год.
   – Я спрашивал об угрозах. Это первое, о чем я спросил. Никаких угроз не было, никто не увольнялся. Ушла одна продавщица по причине выхода замуж. Остальные в магазине работают по несколько лет. Там их и всего-то восемь человек. Я все ломал голову, почему он не просто разбил окно, то есть совершил хулиганский поступок. Это бы я еще понял. Но зачем вешать манекен? Это смахивает на предупреждение. Если он не псих, конечно. Или сигнал какой-то. Или месть. Или напоминание о чем-то, о долге например. Владелец «Арлекино», нормальный мужик, между прочим, сразу понял, о чем я. Нет, говорит, к сожалению, ничего не припоминаю похожего в своей жизни, понятия не имею, что означает подобный акт вандализма, никому ничего не должен, никакие мысли и ассоциации не приходят в голову.
   – Поговори с работниками магазина. Я уверен, им есть что рассказать. Когда имеет место убийство, люди высказываются осторожно, а тут хулиганство и вандализм. Тут домыслов будет больше чем достаточно. Слушай и мотай на ус. Кстати, может, манекен какой-то особенный. Знаешь, есть такие, очень похожи на людей.
   – Манекен – обыкновенный пластик, искусственные волосы, раскрашенное лицо. Владелец магазина говорит, и сто́ит-то всего ничего. Он даже акт в страховую представлять не будет. Пусть они хотя бы за окно заплатят. Стекло было новое, дорогое, с напылением. Недавно вставили, и года не прошло. Импорт.
   – Поищи свидетелей по окрестным домам, Николай. Может, кто с собачкой гулял. Или бессонницей страдает и в окно смотрел. Слухами земля полнится. Задание ясно, старший лейтенант? Тогда выполняйте. Свободны.
 
   Коля Астахов из кабинета начальника пошел сразу к себе. Настроение, радужное весь день по причине наступающего через три дня Нового года, медленно угасало. Дело с повешенным манекеном было достаточно нелепым, а по опыту Коля знал, что нелепые дела самые сложные ввиду отсутствия логики и смысла в поступке злоумышленника. На Новый год у них соберутся гости, и он обещал Ирке прийти сегодня пораньше, помочь по дому. Они помирились через три недели молчания после очередных семейных разборок, и в доме с утра царила идиллия. Даже возвращаться приятно. Ирка вся прямо засветилась, да и Клара, когда дома все в порядке, становится приветливее, не ворчит со своего кресла по любому поводу и охотнее выходит гулять, хотя терпеть не может холодной погоды. Клара – Колина собака, буль, со сложным характером старой девы. Она вечно недовольна, ворчит и волком смотрит на всех, кто приходит в ним в гости. Коля любит Клару, а Ирочка не обращает на нее никакого внимания. Клара, ревнующая Колю, платит ей тем же.
   За три недели Коля и Ирочка соскучились и помирились сегодня утром, когда Коля сжег яичницу из трех яиц, которую готовил себе на завтрак. Вместо неуместной иронии Ирочка молча приготовила глазунью, как он любил, подала кетчуп, хлеб, масло, салфетки и сварила кофе. Коля оценил это и сказал: «Ирка, ну чего мы вечно собачимся?» Они помирились прямо на кухне и решили позвать друзей на Новый год, тем более что подружка Ирки Танечка Зыкова и Соловьевы, живущие с родителями, давно намекают. «Сумасшедший, – сказала Ирочка, вырываясь из Колиных объятий, – мне бежать надо, и не думай даже. Вечером!» И вот вместо вечера вдвоем ему предстоит опрос свидетелей, который, как предвидел Коля, может затянуться надолго.

Глава 3
Дима

   Зинаида Константиновна, жена генерала Крымова, лежала в постели с температурой. Генерал, беспомощный, как ребенок, суетился на кухне, где ему было труднее, чем во время военных действий. Он уже разбил чашку, рассыпал на пол сахар и заварил чай в большой кружке, чего Зинаида Константиновна не одобряла. Это называлось «как в английских колониальных войсках». Чай получился очень крепкий, почти черный, и горький. Зинаида Константиновна колониальный чай пить отказалась и попросила горячего молока. И теперь перед генералом стояла задача, практически невыполнимая, – согреть молоко и донести его, не расплескав, до супруги. И тут пришел Дима Сотников. У них на сегодня был назначен сеанс мемуарного творчества.
   – Дима, ты знаешь, как кипятить молоко? – спросил генерал, отпирая ему дверь. Был он озабочен, наряжен в пестрый фартук Зинаиды Константиновны, с полотенцем через плечо.
   – Знаю, – ответил Дима. – Нужно стоять рядом и стеречь, чтобы не убежало. Здравствуйте, Владимир Герасимович. А где Зинаида Константиновна?
   – Лежит с гриппом. Требует горячее молоко. Возьми бутылку в холодильнике и вскипяти. Емкость для кипячения молока найди сам. Задание ясно?
   – Ясно, – ответил Дима. – Разрешите выполнять, товарищ генерал?
   – Выполняй! Будешь сегодня старшим по пищеблоку. И мед поищи. Ты уже завтракал?
   Дима задумался. Потом сказал:
   – Нет, и не хочу.
   – Надо! Чай будешь? Я тут заварил, хороший, цейлонский. Вот сыр, колбаса, булка. Как вскипятишь молоко для Зинаиды Константиновны, сразу сядем завтракать. Я тоже еще ничего не ел. Какая работа на голодный желудок. Всякий работник, как и солдат, должен первым делом быть накормлен.
   – Димочка! – растрогалась Зинаида Константиновна, принимая чашку с молоком. – Спасибо, родной. Я бы и сама встала, да Володечка не велит. Мне вчера было худо, а сегодня уже получше. Ставь сюда, на тумбочку. Поешьте там, в холодильнике всего полно. И проследи, чтобы Володечка позавтракал.
   Зинаида Константиновна была добродушная полковая дама, веселая, певунья, знающая толк в шутке. Кто-то, возможно, нашел бы ее простоватой, но она обладала качествами, бесценными для жены военного, – выносливостью, неприхотливостью и умением пускать корни в любую почву. Она не падала в обморок при виде крови, могла тяпнуть стакан-другой водки, петь и танцевать до утра и чувствовала себя хозяйкой везде, куда забрасывала их прихотливая военная судьба.
   Она отпила из чашки, поморщилась – сладко. Поставила чашку обратно на тумбочку, прислушалась к звукам, долетавшим из кухни. Там Дима и генерал завтракали. Дима, весь в мыслях о Лидии, был рассеян, отвечал невпопад на вопросы хозяина дома. Или не отвечал вовсе.
   – Ты, Дима, ешь, набирайся сил, – говорил генерал. – У нас работы непочатый край. Ты что-то рассеянный стал последнее время. И Зинаида Константиновна тоже заметила, говорит, не заболел бы Дима. А может, у тебя денег нет? Так ты скажи, мы ведь не чужие. Скоро Новый год, могу выдать аванс. Твое дело молодое. Подарок кому-нибудь или продукты купить. Шампанское.
   – Спасибо, Владимир Герасимович, – ответил Дима. – Деньги у меня есть. Подарок я уже купил. И на продукты хватит.
   – В гости идешь? Или к себе гостей ждешь?
   – Жду, Владимир Герасимович. Женщину.
   – Красивую? – заинтересовался генерал.
   – Очень, – вздохнул Дима.
   – Твоя дама сердца?
   – Да!
   – Ну что ж, дело хорошее. Но ты сразу ничего не решай, присмотрись лучше, – генерал стал учить Диму. – Сейчас же разводов больше, чем браков. Вот мы с Зинаидой Константиновной пятьдесят лет вместе. Я как училище закончил, так и женился сразу. Она меня три года ждала. Мы оба из Нижнего Тагила, слыхал? И с тех пор полвека уже вместе. Да разве мог бы я защищать рубежи нашей родины, если бы не надежный семейный тыл? И детей родили, Василия на Дальнем Востоке, а Петра в Таджикистане. Мы там на границе служили. Жара под пятьдесят, камень плавится, врача гюрза ужалила, а Зинаида Константиновна рожать надумала. А теперь рожать в Германию летают или в Англию. И в армии служить не хотят. А какой мужик без армии? Вот взять тебя, Дима, толковый парень, образованный, старательный, а сразу видать, пороху не нюхал. На что только не идут, чтобы от армии откосить. Смешно сказать. А ведь армия – это святое. С защиты отечества начинается гражданин. А кто она?
   – Кто? – не понял Дима, вполуха слушавший генерала.
   – Да девушка твоя!
   – Она замужем, – брякнул Дима.
   – Что? – поразился генерал, даже жевать перестал. – Как замужем?
   – Она собирается разводиться, – поспешил Дима его успокоить.
   – Постой, постой, – забеспокоился тот. – Вы с ней встречаетесь, и в то же время она замужем? Как же так? А муж?
   – Я люблю ее, Владимир Герасимович, – сказал Дима, серьезно глядя на него.
   – А муж в курсе? Да если бы моя Зинаида Константиновна позволила себе… А я? Мы понимали, что такое верность. А вы, молодежь, забыли, что существует такое слово. Сегодня поженились, завтра разбежались. Еще не развелись, а уже новая любовь. Раз-два, и готово! А брошенных детишек государство воспитывает.
   – Димочка, а где ты с ней познакомился? – Зинаида Константиновна, сгорая от любопытства, появилась на кухне.
   – Ты чего поднялась? – строго спросил муж. – Велено лежать, так и лежи. Молоко выпила?
   Дима пододвинул Зинаиде Константиновне табуретку.
   – Выпила. Мне уже лучше. А то вы тут, а мне одной скучно. Спасибо, Димочка. А я смотрю, ты какой-то задумчивый стал, еще сказала отцу, никак Димочка влюбился. Помнишь?
   – Не помню, – нахмурился генерал. – Она замужем.
   – Как замужем? – ахнула Зинаида Константиновна. – А дети есть?
   – Детей нет.
   – А что так?
   – Не знаю, – ответил Дима. – Я не спрашивал.
   – Любовь – это не вздохи под луной, – сказал генерал. – Это в первую очередь дисциплина. И долг. Перед родиной, перед семьей, перед коллективом. Служба в армии воспитывает дух коллективизма.
   – Да ладно тебе, – махнула рукой Зинаида Константиновна. – И что теперь будет, Димочка?
   – Она уйдет от мужа, – ответил Дима.
   – А жить на что? Детки пойдут, кормить, одевать, обувать их надо. Твоими книжками не прокормишься. Это раньше государство пеклось, а сейчас каждый сам за себя.
   – Мы еще не думали о детях, – отвечал ошеломленный натиском Дима.
   – А о них и думать не надо. Не успели оглянуться, а уже они тут как тут. Вот когда Васенька родился, наш первый, Володечка уже капитаном был, на всем готовом, тогда к армии отношение другое было. Это сейчас армию ни в грош не ставят. А когда Петечка родился, отец уже майором был. Мне рожать, а Рымбаева – это доктор наш – змея укусила. Не то выживет, не то помрет. Ужас. Я кричу-разрываюсь, а Володечка чуть не плачет, растерялся, красный весь. А мне и больно и смешно. Успокойся, говорю, рожу нормально, а что кричу, так полагается кричать, не бойся! Позови повариху – у нас вольнонаемная была Варя, толстая, поперек себя шире! Так и родила я Петечку. И о любви мы никогда не говорили. Мне и в голову не приходило спросить. Детей растили… Ты хоть любил-то меня, а, отец?
   – А обвенчаться в церкви не хотите, Зинаида Константиновна? – поинтересовался генерал иронически. – А то теперь мода такая, без этого неприлично, что люди скажут? И в первый раз в церкви, и во второй, и в третий. Раз плюнуть.
   – А мне нравится. Невеста в белом, гости, цветы. А то мы записались, и все. У меня даже платья белого не было. Пришла в загс в костюмчике голубом, помнишь, Володечка? Голубой, в белые ромашки!
   – Эх ты, моя ромашка! – сказал генерал и поцеловал жену в плечо.
   Они забыли о Диме. Кажется, совсем недавно, вчера или позавчера, молодой бравый лейтенантик Володя Крымов с замиранием сердца сказал Зиночке из сберкассы: давай поженимся. И чуть не умер от страха, что откажет ему Зиночка. Это потом он придумал, что она ждала его три года. А может, и ждала. Дело прошлое. И всю жизнь знал генерал Крымов, что у него есть тыл. Что примет Зинаида Константиновна его в любом виде, не бросит, не откажется. Разве сейчас между людьми такие отношения?
   – Димочка, а какая она? – Зинаида Константиновна жаждала подробностей. – Красивая?
   – Очень, – Дима вздохнул.
   Прошло четыре дня с тех пор, как он видел Лидию в последний раз. Он ни разу не позвонил ей, как она и просила. При мысли, что у них с мужем будут гости, что у них дома уютно и красиво, а в центре гостиной стоит елка с разноцветными шарами, как в витрине какого-нибудь дорогого бутика, Дима чувствовал себя несчастным. Тоска по Лидии разрывала его сердце. Он несколько раз подходил к ее дому, надеясь увидеть Лидию хотя бы издали. Он уходил из дома с самого утра, чтобы оторвать себя от телефона, и бродил по улицам и заснеженному парку, бормоча в такт шагам стихи, разговаривая с Лидией, рассказывая ей, как провел день… Вспоминал, как она пришла… запах ее духов, голос, вкус губ, как она сказала, что любит… ее смех…
   Лидия… Лидия… Лидия…
   Дима не слышал, о чем говорили генерал с женой, и очнулся только тогда, когда Крымов стукнул кулаком по столу и сказал:
   – Хватит! За работу! Пошли, Дима.
   Последующие три часа генерал вспоминал свою службу на Дальнем Востоке. Говорил он неторопливо, короткими рублеными фразами, которые напоминали команды. Уставал, и тогда Зинаида Константиновна звала их к чаю. Она сострадательно смотрела на Димочку, который был так не похож на ее собственных сыновей ни характером, ни выправкой. Оба они уже полковники. Старший, Васенька, служит в миротворческой миссии в Либерии, младший, Петечка, – в Центральной Азии. Центральная Азия – и все. А где именно, она не знает, хоть и подозревает, что генералу это известно, но он не говорит ей, чтобы не огорчать. В горячей точке, где ж еще! Там все точки горячие. Сердце у нее болело, и мысль крамольная иногда приходила в голову, что генерал с его связями мог бы и похлопотать за сына… Но мысль эту Зинаида Константиновна не высказывала вслух. Муж часто не спал ночью, видимо, думал о сыне. «Господи, спаси и помилуй», – повторяла, лежа без сна, Зинаида Константиновна, готовая поверить, что Бог есть, хотя никогда не была верующей. Она смотрела на Диму, который казался ей таким хрупким, таким невзрослым, что приходилось только диву даваться, как до сих пор жив он, не помер с голоду, не попал под машину.
   Как-то раз она увидела Диму в городе. Ее он не заметил. Он вообще ничего не видел вокруг себя. Смотрел поверх голов, и губы его шевелились. Стихи читал, не иначе. Она хотела было остановить его и расспросить, что да как. Но потом передумала. Просто проводила взглядом. На ее глазах Дима столкнулся с двумя прохожими, один обругал его. Дима словно очнулся, лицо у него стало удивленное, и он еще с минуту смотрел вслед нервному человеку.
   Странное дело, но она думала о Диме так же часто, как о собственных детях. Судьба ее сыновей зависела от политики государства, а судьба Димы – от разных бытовых мелочей, вроде газа, который он мог забыть выключить, испорченной колбасы, которую он мог съесть по рассеянности. Его могла укусить бешеная собака, да мало ли… Он даже мог выпасть из окна!
   – В армию его надо бы, – отвечал генерал на озабоченность супруги. Он искренне считал армию самым лучшим лекарством от ипохондрии и затянувшегося детства.
   – Да что ты такое говоришь, Володечка! – восклицала Зинаида Константиновна. – Армия не для него!
   – Ты хочешь сказать, что он не для армии, – поправлял ее генерал.
 
   Рассказ Крымова Дима записывал на диктофон, а также делал пометки в толстой тетради. Работал он автоматически и думал в это время о Лидии. Генерал, не чувствуя в нем огонька, сбивался, повторял одну и ту же фразу по нескольку раз и сердился.
   Потом они обедали. Зинаида Константиновна, совсем поправившаяся, хлопотала на кухне. Когда они еще служили, редкий обед проходил без гостей – Зинаида Константиновна была хлебосольна и славилась как отменная повариха. В праздники дом был полон гостей, не то что теперь. Ей не хватало общения – шумных застолий, смеха и музыки, разговоров мужчин о политике и оживленной болтовни женщин после бокала-другого шампанского. И еще ей не хватало предпраздничной радостной суеты, пробега по магазинам с шофером мужа, каким-нибудь молоденьким солдатиком, которого она никогда не отпускала, не накормив. Дыма коромыслом на кухне ей не хватало.
   – Ешь, Димочка, – приговаривала Зинаида Константиновна, подкладывая ему в тарелку жареной картошки и еще одну котлету. – Ешь!
   – Спасибо, Зинаида Константиновна, – отвечал Дима. – Честное слово, я больше не могу. – Он отодвигал от себя тарелку. – Мы же недавно завтракали.
 
   – С Новым годом, Димочка, – сказала Зинаида Константиновна, когда они вдвоем с генералом провожали его в прихожей. – Это тебе, – она сунула ему в руки полиэтиленовый пакет с едой.
   – Ну, что вы, – смутился Дима. – Не нужно! Я не хочу есть.
   – Съешь завтра, – настаивала Зинаида Константиновна. – Бери! Разогреешь котлетки и картошечку, вот тут «Наполеон», ты его любишь, еще салат оливье и кислая капустка, не забудь поставить в холодильник. Баночки принесешь, когда придешь в следующий раз.
   Баночки были не нужны Зинаиде Константиновне – это такой хитроумный тактический ход с ее стороны. Ей казалось, что если обязать Диму вернуть посуду, то он не забудет про еду и хотя бы поставит все в холодильник, а не бросит на полу у порога.
   – С Новым годом, Димочка.
   – Будь здоров, Дима, – сказал генерал. – С Новым годом тебя. Увидимся в следующем году. Пятого января. В десять ноль-ноль. И выброси всякие глупости из головы.

* * *

   Дима спешил домой. Ему казалось, что, пока его не было, могла прийти Лидия и теперь сидит на скамейке у подъезда и ждет его. Или звонит ему каждые полчаса, чтобы сказать, что ушла от мужа. Навсегда. Она принесет к нему свои платья и повесит их в шкаф. А в ванной будет пахнуть ее духами. А ее шубку и длинный шелковый шарф он положит на тумбочку в прихожей.
   Он улыбался, представляя, как они вместе войдут в квартиру и он обнимет Лидию, отнесет на руках в спальню… разденет…
 
   На скамейке у подъезда сидели старухи. Завидев Диму, они как по команде замолчали и уставились на него.
   – Здравствуйте, – сказал Дима. – С Новым годом! Желаю здоровья.
   – И тебя, Димочка! – загомонили старухи разом. – И тебя с наступающим Новым годом! И ты будь здоров!
   – Может, надо чего? – спросила одна из бабок, чьего имени Дима не помнил или не знал вовсе. – Как ты без матери-то справляешься? Может, помочь чем? Ты говори, не стесняйся. Мы ж соседи, по-людски надо жить.
   – Спасибо, – Дима счастливо улыбнулся. – Не нужно ничего. Спасибо.
   Он вошел в подъезд. В почтовом ящике белело письмо. Дима достал его. Почерк был ему незнаком. Обратного адреса на письме не оказалось. Дима поставил пакет с продуктами на пол, надорвал конверт и достал сложенный вдвое листок голубоватой бумаги. Он пробежал глазами несколько скупых строчек и ничего не понял. Прочитал еще раз.
   «Димочка, – начиналось письмо, – мы больше не увидимся. Так складываются обстоятельства. Не звони мне и не пытайся встретиться. Это ничего не изменит. Всякая история имеет начало и конец. Наша история была очень красивая, хоть и короткая. У тебя все впереди, ты талантливый писатель, и я уверена, что в один прекрасный день увижу в витрине магазина твою книжку. Прощай и будь счастлив. Лидия».
   Дима присел на ступеньку – ноги не держали его. Он прочитал письмо еще раз. И еще. И каждый раз проникался непоправимостью того, что произошло. Этого просто не может быть! Они же любят друг друга! Лидия любит его. Она сама говорила. Любовь – это самое главное в жизни, то, из-за чего стоит жить. «История»? У них была любовь, а не «короткая история»! Любовь! «Будь счастлив». Как он может быть счастливым после того, что случилось? Она же обещала уйти от мужа. Говорила, что ее держат только деньги для красивой жизни. Ему, Диме, деньги не нужны.
   Дима был тонким стилистом и свои тексты «полировал» до полного совершенства, переписывая по несколько раз. Его кольнули фразы «наша история была очень красивая, хоть и короткая» и «всякая история имеет начало и конец». Они были банальны и отдавали дешевой мелодрамой. Лидия не могла написать такие слова. Их любовь, преданная любовь, печально и сиротливо брела сейчас неизвестно по каким дорогам… Преданная и… проданная!
   Дима заплакал. Он прислонился к грязной, исписанной разными словами стене подъезда. Плечи его вздрагивали, в глазах нестерпимо резало. Всхлипы зарождались глубоко в груди и с трудом вырывались наружу. От них болело в горле…
   В подъезд кто-то зашел, и Дима встал. Ему, как зверю, хотелось заползти в нору, не попадаться никому на глаза и выплакать свое горе. Пакет с продуктами от Зинаиды Константиновны остался стоять у почтовых ящиков. Отпирая дверь, Дима вдруг замер от мысли, осенившей его. «Лидию заставили написать это письмо! Она не могла сама! Она любит его!» Конечно, ее заставили. Запугали и принудили. Им нужно немедленно увидеться и поговорить. Он убедит любимую, что не надо бояться – он сумеет защитить ее!
   Переступив порог квартиры, он бросился к телефону. Взволнованный, слушал длинные сигналы в трубке, пока бесстрастный механический голос оператора не сказал, что абонент временно недоступен. Абонент был недоступен и через час, и через два. Он был недоступен вечером. И ночью.